CC BY
71
УДК 811
Alieva L.A., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Department of Foreign Languages, Dagestan State Pedagogical University (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
Alisultanov A.S., Doctor of Sciences (Philology), Professor, Department of Foreign Languages, Dagestan State Pedagogical University (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
Magamdarov R.Sh., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Head of English Department, Dagestan State Pedagogical University (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
Radjabova P.T., Cand. of Sciences (Pedagogy), senior lecturer, Department of Foreign Languages, Dagestan State Pedagogical University (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
THE COMPARATIVE ANALYSIS OF PARTICIPLE II IN ENGLISH AND OF PARTICIPLE IN RUTUL AND LEZGIN. The article deals with structural, semantic and functional features that are typical to Participle II in English and participle in Rutul and Lezgin. The syntactic features being determined by their structural, semantic and distributive properties that bring these units closer to verbs and adjectives are revealed on the comparative structural and typological analysis. The material presented in the paper leads to the conclusion that if Participle II in the English language can be used to structure the forms of the passive voice and the Perfect tenses then, in the Rutul and Lezgin languages the subjective, objective and adverbial participles characterized by the presence of the whole set of verbal forms except the category of mood are distinguished. The interpretation of the problem suggested by the authors may be used in the theory and practice of comparative investigation on the material of the languages representing various structural types.
Key words: Participle II, Rutul language, Lezgin language, centrifugal form, centripetal form, grammatical class, structure, semantics, functions.
Л.А. Алиева, канд. филол. наук, доц. каф. английского языка, Дагестанский государственный педагогический университет, г. Махачкала, E-mail: [email protected]
А.С. Алисултанов, д-р филол. наук, проф. каф. английского языка, Дагестанский государственный педагогический университет, г. Махачкала, E-mail: alisultanov. [email protected]
Р.Ш. Магамдаров, канд. филол. наук, доц., зав. каф. английского языка, Дагестанский государственный педагогический университет, г. Махачкала, E-mail: [email protected]
П.Т. Раджабова, канд. пед. наук, доц. каф. английского языка, Дагестанский государственный педагогический университет, г. Махачкала, E-mail: [email protected]
СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ PARTICIPLE II В АНГЛИЙСКОМ И ПРИЧАСТИЯ В РУТУЛЬСКОМ И ЛЕЗГИНСКОМ ЯЗЫКАХ
В статье рассматривается проблема структурных, семантических и функциональных особенностей Participle II (причастие II) в английском и причастия в рутульском и лезгинском языках. На основании сопоставления структурно-типологических свойств указанных языков выявлены синтаксические признаки, сближающие указанные единицы с глаголами и прилагательными и определяемые их структурные, семантические и дистрибутивные характеристики. Авторы приходят к выводу что если в английском языке Participle II может участвовать в образовании форм страдательного залога и перфектных времен, то в рутульском и лезгинском языках выделяются субъектные, объектные и обстоятельственные причастия, которым присущи весь набор глагольных признаков, за исключением категории наклонения. Представленная авторами в статье трактовка проблемы может иметь непосредственный выход в теорию и практику построения сопоставительных исследований на материале языков различных типов структурного устройства.
Ключевые слова: Participle II (причастие II), рутульский язык, лезгинский язык, центробежная форма, центростремительная форма, грамматический класс, структура, семантика, функции.
Исследование структурно-семантических и функциональных особенностей причастий на материале разноструктурных языков - английского, который имеет аналитический строй и входит в группу германских языков, и языков лезгинской группы (рутульского и лезгинского), обладающих синтетическим строем и относящихся к иберийско-кавказским языкам - представляет большой интерес с точки зрения типологических исследований. Интерпретация рассматриваемых нами особенностей причастия, в английском языке имеет давние традиции, восходящие к работам зарубежных и отечественных лингвистов, в отличие от языков лезгинской группы.
Вопрос о статусе причастия в языках лезгинской группы рассматривался в лингвистике с точки зрения его формальных, категориальных, грамматических, морфологических проявлений и синтаксических функции. В разное время вопросы структуры и функций причастий рассматривались ведущими специалистами по языкам лезгинской группы: М.М. Гаджиевым [1], Б.Б. Талибовым [2;3], У.А. Мейлановой, РИ. Гайдаровым, ГХ. Ибрагимовым, А.Е. Кибриком и С.В. Кодзасовым [4], Г.А. Климовым и М.Е. Алексеевым [5], Е.Ф. Джейранишвили [6], С.М. Махмудова [7] и др.
В частности, У.А Мейланова указывает, что «в роли причастия выступают различные временные формы глагола, которые можно квалифицировать как причастия только при соблюдении определенных условий, т. е. тогда, когда они имеют фиксированное место в предложении, находятся в препозиции к определяемому слову или когда они субстантивированы» [8, с. 168]. Аналогичная картина обнаруживается и в близкородственном цахурском языке, в котором, по мнению ГХ. Ибрагимова, «семантическое функционирование причастия морфологическим оформлением не завершается, оно свою реализацию получает в контекстуальной структуре» [9, с. 197].
В некоторых работах по синтаксису дагестанских языков причастные конструкции определяются как «определительные придаточные предложения» [10; 11].
Таким образом, на теоретическом уровне причастие в дагестановедении изучено относительно слабо, соответственно, у исследователей по дагестанским языкам нет единого мнения о лексико-грамматическом статусе причастия.
Функционирование комплекса неличных форм глагола относится к specifica différencia английского языка. Исследователи английского языка отмечают двойственную грамматическую, а именно глагольную и именную, природу в качестве характерной особенности неличных форм глагола, в том числе и причастий, в английском языке [12, с. 81].
Причастие входит в состав неличных форм английского глагола наряду с инфинитивом и герундием, при том, что в английском языке в соответствии с формально-семантическими особенностями разграничиваются Participle II и Participle I (причастие II и причастие I) .
М.Я. Блох именует Participle II причастием прошедшим и Participle I причастием настоящим [13, с. 111].
Своеобразие Participle II и Participle I состоит в том, что они представляют собой неоднородные формы глагола.
В данной статье в сопоставительном плане исследуются структурно-семантические особенности Participle II в английском языке и причастия в языках лезгинской группы (в лезгинском и рутульском языках).
По своей семантике и грамматическим свойствам Participle II в английском и причастие в рутульском и лезгинском языках кардинально отличаются от остальных форм глагола.
Особенности образования форм Participle II восходят к древнеанглийскому языку, в котором указанная неличная форма была связана с глаголами и по системе рядов аблаута сильных глаголов (to take - taken, to go - gone, to bring -brought) и по суффиксации слабых (to clean - cleaned, to work - worked, to jump -jumped).
Л.С. Бархударов, подчёркивая особенности Participle II в английском языке, отмечал, что в синтаксической функции определения оно имеет общие признаки с прилагательным, ср.: The methods used in this research were quite effective. Признак глагольности Participle II проявляется в функции вторичной предикации и может варьировать при том, что наиболее отчетливо указанный признак может быть выражен тогда, когда оно выступает: а) в качестве зависимого компонента глагольного сочетания и выражает сопутствующее действия; б) в составе абсолютной причастной конструкции. В то же время семантика глагольности Participle
II заметно ослабевает при его употреблении в составе субстантивных словосочетаний в качестве зависимого компонента [14, с. 226], ср.: a) Mr. Brown had his advertisement published in the newspaper, b) The letter posted today, the news will reach them tomorrow.
Причастие в рутульском языке образуется посредством форманта притяжа-тельности, присоединяющегося к глагольным формам, ср.: йирхьад 'движущийся', йиркьыд 'пришедший'. Оно отвечает на вопрос шууды? 'какой?', сочетается с именем и определяет его [15, с. 584].
В лезгинском языке причастная форма образуется от прошедшей продолжительной формы: а) прибавлением суффикса -ай (-ей, -айи, -ейи) к основе масдара простых и сложных глаголов в зависимости от гласного в основе; б) при помощи флексии -й, прибавляемое к основе недостаточных глаголов (ава, ама, гала, гва, гумма, ква, кума) при образования причастия настоящего времени; в) к основам отдельных глаголов прибавляется суффикса -р, ср: акун 'видеть' - акур 'увиденный', кьур 'поймать' - кьур 'пойманный'. При помощи форманта -ди образуются субстантивированные причастия [16, с. 99 - 100], ср.: атайди 'пришедший', къвезайди 'приходящий'.
Глагольность Participle II проявляется в его структурных, семантических и дистрибутивных свойствах. Характерной особенностью Participle II, выступает то, что оно занимает периферийное место в глагольной системы, и как следствие, может легко подвергаться адъективации. В то же время оно может выступать в качестве компонента структуры других форм, входящих в парадигму глагола, например, форм страдательного залога и перфектных времен, ср.: is built 'построен', was cited 'был процитирован' и has just come 'только что приехал', had written 'написал', will have gone 'уедет'.
Причастие в рутульском языке также сохраняет все основные глагольные признаки (аспект, время, класс, число, категория каузативности, обладает процессуальным признаком, содержит форманты способа действия и отрицания) кроме наклонения [15, с. 151].
В отличие от английского и рутульского языков, причастию в лезгинском языке свойственны категории времени, переходности-непереходности, числа [16, с. 99].
По мнению Л.С. Бархударова, отличие Participle II от остальных глагольных форм состоит в том, что оно эксплицирует не сам процесс как таковой, а выражает состояние, качество или процесс, которые возникают как результат действия этого процесса и приписываются предмету (или лицу) как его признак [17, с. 229].
Причастие в рутульском языке может дифференцировать центробежную и центростремительную формы глагольной версии, ср.: лийид 'намотанный' - леей-ид 'размотанный', хъийид 'прицепленный' - хъеейид 'отцепленный'.
Причастие в рутульском и лезгинском языках может иметь длительную, повторительную формы действия, и содержать аффиксы отрицания, ср.: рут. гьа-гуд; лезг. аквурди 'увиденный'; рут. гьабгуд; лезг. аквазди 'часто видимый'; рут. гьахъабгуд; лезг. аквазмайди 'видимый снова'; рут. гьаджабгуд лезг. аквазвачир-ди 'невидимый'; гьахъджабгуд лезг аквазмачирди 'невидимый повторно'.
Как отмечает И.П. Иванова и соавторы, у Participle II отсутствует собственная парадигма. Оно может выступать исключительно в одной форме, которая, в случае, если она не функционирует в составе аналитической формы глагола в виде перфекта или пассива, обладает, главным образом, именными, а точнее адъективными свойствами. Participle II в английском языке и причастие в рутульском и лезгинском языках совмещают в себе признаки глагола и имени прилагательного [18].
Адъективные функции Participle II проявляются в том, что в составе именного составного сказуемого, а также в составе обособленных конструкций оно употребляется атрибутивно [18, с. 82]. Причастие в рутульском языке также выполняет атрибутивную функцию и, как следствие, в его структуре отражается грамматический класс и число определяемого имени существительного, ср.: гьалгыд хыных 'говоривший мальчик', лалгыд нин 'говорившая мама', валгыд тыла 'говорившая собака'; далгыд хынимер 'говорившие дети'. В лезгинском же языке в адъективной функции причастие характеризуется наличием категории числа и склоняется как имя прилагательное, ср.: им.п., ед.ч. фейиди 'ушедший' -мн.ч. фейибур 'ушедшие'; эрг.п., ед.ч. фейида - мн.ч. фейибуру и т. д. [16, c.101].
Следует также отметить, что такие глагольные значения, как залог, вид, временная отнесенность непосредственно в Participle II не реализуются. Они оказываются заложенными в нем в виде потенциально возможных, то есть, Participle II способствуют реализации указанных грамматических категорий другими глагольными формами.
Залоговая семантика Participle II глаголов объектной ориентированности эксплицируется пассивно и контрастирует с Participle I в плане оппозиции, ср.: asked - asking, taken - taking, sent - sending.
Причастие в рутульском языке, в отличие от английского Participle II, реализует одновременно два значения - и субъектное, и объектное, то есть выражает семантику и действительного и страдательного залогов, ср.: лебчуд 'берущий', 'взятый', сигыд 'посылаемый' и 'посланный'.
Видовая семантика неличной формы Participle II часто именуется лексической, поскольку она оказывается обусловленной видовым характером глаголов, выраженного в их лексической семантике, а также условиями контекста.
Видовая семантика завершенности, свойственная Participle II, обусловила появление перфекта в английском языке. Перфект представляет собой глаголь-
ную форму категориальным значением которой выступает экспликация временной отнесенности [19].
Тенденция выражать временную отнесенность, в принципе, присуща и Participle II. При том, что категория времени не свойственна ему, Participle II эксплицирует глагольное действие, соотнесенное во времени с другим глагольным действием. Однако следует оговориться, что такого рода соотнесенность во времени у Participle II характеризуется расплывчатостью. Отсутствие четкости в восприятии временной соотнесенности, оказывается обусловленной, прежде всего, тем, что предшествование действия сливается с одновременностью состояния в самом причастии, а также не ясностью самого направления соотнесенности. В то же время следует отметить, что причастие в рутульском языке имеет форму и прошедшего, и настоящего времени, ср.: сатыд 'оставленный' - салтад 'оставляемый', гьалгыд 'говоривший' - гьалгад 'говорящий'. В лезгинском причастие характеризуется наличием форм прошедшего, настоящего и будущего времени, ср.: цазеай ник 'вспахиваемое поле', цанеай ник 'вспаханное поле', цадай ник 'поле, которое должны вспахать' [16, с. 99].
В отличие от Participle II в структуре причастия в рутульском языке отражается грамматический класс определяемого имени, а также категория числа, с учётом дифференциации форм личности и неличности, ср.: гакъыд эдеми 'смотревший человек' (I кл.), гаркъыд хьыдылды 'смотревшая женщина'(П), гывкъыд ул 'смотревший глаз' (III), гакъыд шурук 'смотревшая птица' (IV); гадкъыд эдеми-ер 'смотревшие люди' (мн.ч., кл. лицо, человек), гакъыдубле 'смотревшие волки' (мн.ч., кл. нелицо, не человек)
Причастия в рутульском языке подразделяются на три разновидности: субъектные, объектные и обстоятельственные.
В субъектных причастиях наблюдается согласование в классе и числе с субъектом, ср.: йирхьыд эдеми 'шагавший мужчина', рирхьыдхьыдылды 'шагавшая женщина', вирхьыд йыван 'шагавшая лошадь', йирхьыд дебдебил 'шагавшая бабочка'; дирхьыд эдемиер 'шагавшие люди, йирхьыд дебдебилбыр 'шагавшие бабочки'.
В причастиях переходных глаголов может выражаться согласование и с объектами, ср.: йетид нин 'мама, избившая лицо мужского пола', ветид нин 'мама, избившая животное', детид нин 'мама, избившая нескольких людей'. В случае совпадения класса субъекта и объекта, дифференцировать объектную или субъектную отнесенность причастия помогает контекст, ср.: етид дид '1. избитый отец' (субъектная), '2. отец, избивший лицо мужского пола' (объектная).
Обстоятельственные причастия определяют цель, предназначенность, образ действия, место, время и другие показатели, ср.: зер выхьад ер 'место, где пасут корову', шу гьалгад мизан 'пора, когда говорит брат', гьанийис вьъыд х1у1рмет 'уважение, которое оказали ему', йидзан ваъасды ч1ирахьв 'новь для пахоты', къав сагусды инсанар 'люди, которые накроют крышу', йа1хъ гьаъад къ-умши 'смеющийся сосед' и т. д.
Таким образом, проведённый сопоставительный анализ Participle II в английском и причастия в рутульском и лезгинском языках позволяет сделать некоторые выводы относительно их структурно-семантических особенностей. К сходным между ними чертам относится то, что и Participle II, и причастие в рутульском языке совмещают в себе как глагольные, так и адъективные признаки. Глагольные признаки Participle II проявляются в его структурных, семантических и дистрибутивных свойствах. Такие глагольные значения, как залог, вид, временная отнесенность, относящиеся к признакам глагола, непосредственно в Participle II не проявляются. Однако Participle II способствует реализации перечисленных грамматических категорий глагольными формами страдательного залога и перфектных времен. К глагольным признакам причастия в рутульском языке следует также отнести центробежную и центростремительную формы глагольной версии. Как в рутульском, так и в лезгинском, оно имеет длительную, повторительную формы действия, а также содержит аффиксы отрицания. В причастии в рутульском языке могут выражаться все основные глагольные признаки (аспект, время, класс, число, категория каузативности, кроме наклонения), а в лезгинском - категории времени, переходности-непереходности, числа. Оно обладает процессуальным признаком, содержит форманты способа действия и отрицания. К адъективным признакам, выражаемым причастием в рутульском языке, относятся грамматический класс и число определяемого им имени существительного.
Выявленные отличия в структуре и семантике Participle II и причастия в рутульском и лезгинском языках следует объяснить особенностями структурно-типологического устройства сопоставляемых языков: английский язык представляет собой образец индоевропейского аналитического языка, а рутульский и лезгинский - кавказские агглютинативные языки с явлениями флективности, в котором все грамматические признаки, присущие причастию, выражаются морфологическими средствами.
Различные формы интерпретации структуры, семантики и функций причастия в сопоставляемых английском, рутульском и лезгинском языках, скорее всего, следует искать, в специфике национального осознания процессуальности, которая находит отражение в грамматическом строе конкретного языка, что представляется нам перспективным для дальнейшего исследования.
Полученные результаты открывают перспективы для дальнейшего исследования грамматических особенностей причастия в сопоставляемых языках и в дальнейшем анализе других неличных форм глагола дагестанских языков.
Библиографический список
1. Гаджиев М.М. Синтаксис лезгинского языка. Простое предложение. В 2-х ч. Ч. I. Махачкала: Дагучпедгиз, 1954: 196.
2. Талибов Б.Б. Сравнительно-историческая лексика дагестанских языков. Москва: Наука, 1971.
3. Талибов Б.Б. Грамматический очерк лезгинского языка. Лезгинско-русский словарь. Под редакцией Р Гайдарова. Москва: Советская энциклопедия, 1966: 603 - 652.
4. Кибрик А.Е., Кодзасов С.В. Сопоставительное изучение дагестанских языков. Глагол. Москва: Изд-во МГУ , 1988.
5. Климов Г.А., Алексеев М.Е. Типология кавказских языков. Отв. ред. С.М. Хайдаков. Москва: URSS, 2010.
6. Джейранишвили Е.Ф. Цахский и мухадский языки. Тбилиси: Изд-во Тбил. ун-та, 1983.
7. Махмудова С.М. Морфологиярутульскогоязыка. Москва: Советский писатель, 2001.
8. Мейланова У А. Гюнейский диалект - основа лезгинского литературного языка. Махачкала, 1970.
9. Ибрагимов Г.Х. Цахурский язык. Москва: Наука, 1990.
10. Саидов М.-С.Д. Грамматика аварского языка. Фонетика и морфология. Махачкала, 1950.
11. Ханмагомедов Б.Г. Табасаранский язык. Учебник для педагогических училищ. Махачкала: Дагучпедгиз, 1987.
12. Iofik L.L. Readings in the Theory of English Grammar. Leningrad: Prosveshenie, 1981.
13. Blokh M.Y. A Course in English Theoretical Grammar. Москва: Высшая школа, 1983.
14. Бархударов Л.С. Очерки по морфологии современного английского языка. Москва: Высшая школа, 1975.
15. Ибрагимов Г.Х. Рутульский язык. Синхрония и диахрония. Махачкала, 2004.
16. Гайдаров РИ. Морфология лезгинского языка: учебное пособие. Махачкала: РИО ДГУ, 1987.
17. Бархударов Л.С., Штелинг Д.А. Грамматика английского языка. Available at: http://bookre.org/reader?file=756934&pg=3
18. Иванова И.П., Бурлакова В.В., Почепцов ГГ. Теоретическая грамматика современного английского языка. Москва: Высшая школа, 1981.
19. Плоткин В.Я. Строй английского языка. Москва: Высшая школа, 1989.
References
1. Gadzhiev M.M. Sintaksis lezginskogo yazyka. Prostoe predlozhenie. V 2-h ch. Ch. I. Mahachkala: Daguchpedgiz, 1954: 196.
2. Talibov B.B. Sravnitel'no-istoricheskaya leksika dagestanskih yazykov. Moskva: Nauka, 1971.
3. Talibov B.B. Grammaticheskij ocherk lezginskogo yazyka. Lezginsko-russkijslovar'. Pod redakciej R. Gajdarova. Moskva: Sovetskaya 'enciklopediya, 1966: 603 - 652.
4. Kibrik A.E., Kodzasov S.V. Sopostavitel'noe izuchenie dagestanskih yazykov. Glagol. Moskva: Izd-vo MGU , 1988.
5. Klimov G.A., Alekseev M.E. Tipologiya kavkazskih yazykov. Otv. red. S.M. Hajdakov. Moskva: URSS, 2010.
6. Dzhejranishvili E.F. Cahskijimuhadskijyazyki. Tbilisi: Izd-vo Tbil. un-ta, 1983.
7. Mahmudova S.M. Morfologlya rutul'skogoyazyka. Moskva: Sovetskij pisatel', 2001.
8. Mejlanova U.A. Gyunejskij dialekt - osnova lezginskogo literaturnogo yazyka. Mahachkala, 1970.
9. Ibragimov G.H. Cahurskijyazyk Moskva: Nauka, 1990.
10. Saidov M.-S.D. Grammatika avarskogo yazyka. Fonetika imorfologiya. Mahachkala, 1950.
11. Hanmagomedov B.G. Tabasaranskijyazyk. Uchebnik dlya pedagogicheskih uchilisch. Mahachkala: Daguchpedgiz, 1987.
12. Iofik L.L. Readings in the Theory of English Grammar. Leningrad: Prosveshenie, 1981.
13. Blokh M.Y A Course in English Theoretical Grammar. Moskva: Vysshaya shkola, 1983.
14. Barhudarov L.S. Ocherki po morfologii sovremennogo anglijskogo yazyka. Moskva: Vysshaya shkola, 1975.
15. Ibragimov G.H. Rutul'skijyazyk. Sinhroniya i diahroniya. Mahachkala, 2004.
16. Gajdarov R.I. Morfologiya lezginskogo yazyka: uchebnoe posobie. Mahachkala: RIO DGU, 1987.
17. Barhudarov L.S., Shteling D.A. Grammatika anglijskogo yazyka. Available at: http://bookre.org/reader?file=756934&pg=3
18. Ivanova I.P., Burlakova V.V., Pochepcov G.G. Teoreticheskaya grammatika sovremennogo anglijskogo yazyka. Moskva: Vysshaya shkola, 1981.
19. Plotkin V.Ya. Stroj anglijskogo yazyka. Moskva: Vysshaya shkola, 1989.
Статья поступила в редакцию 25.07.19
УДК 80/81
Atazhahova S.T., Cand. of Sciences (Philology), leading researcher, Language Department, Adyghe Republican Institute for Humanitarian Studies
n.a. T.M. Kerashev (Maykop, Russia), E-mail: [email protected]
LEXICO-GRAMMATIC UNITS OF ADYGAIC COMPLEX WORDS WITH -ЛЪЭ ELEMENT. The article discusses semantic features of reduplicated models containing the nominal suffix -лъэ, which characterizes a process or action based on its most characteristic features. The scientific novelty of the work is to identify the lexical focus of the morpheme under study. Currently, the problem of reduplication is relevant, significant and subject to discussion not only in Russian, but also in foreign linguistics. During the study, examples of reduplications selected by random sampling from fiction and also from colloquial speech are analyzed. The analysis of the factual material shows that the considered units of the morphological structure can be represented by different parts of speech and are quite frequent. The results of the work can be applied in the practice of teaching the Adyghe language as a special theoretical discipline and as an applied subject, including when studying it as a non-native language.
Key words: composition, reduplication, incorporation, root morpheme, antonyms, synonyms, suffixation.
С.Т. Атажахова, канд. филол. наук, ведущий научный сотрудник отдела языка, Адыгейский республиканский институт гуманитарных
исследований им. Т.М. Керашева, г. Майкоп, E-mail: [email protected]
ЛЕКСИКО-ГРАММАТИЧЕСКИЕ ЕДИНИЦЫ АДЫГЕЙСКИХ СЛОЖНЫХ СЛОВ С ЭЛЕМЕНТОМ -ЛЪЭ
В настоящей статье рассматриваются семантические особенности редуплицированных моделей, содержащих именной суффикс -лъэ, который характеризует процесс или действие на основе его наиболее характерных признаков. Научная новизна данной работы заключается в выявлении лексической направленности исследуемой морфемы. В настоящее время проблема редупликации актуальна, значима и подвержена обсуждению не только в отечественной, но и в зарубежной лингвистике. В ходе исследования были проанализированы примеры редупликаций, отобранных методом случайной выборки из художественной литературы, а также из разговорной речи. Анализ фактического материала показывает, что рассматриваемые единицы морфологического строения могут быть представлены разными частями речи и является достаточно частотным. Результаты работы могут найти применение в практике преподавания адыгейского языка как специальной теоретической дисциплины и как предмета прикладного, в том числе и при изучении его в качестве неродного языка.
Ключевые слова: словосложение, редупликация, инкорпорация, корневая морфема, антонимы, синонимы, суффиксация.
В настоящее время в научных исследованиях разных направлений можно заметить возрастающий интерес к разным видам редупликации. В современном русском языкознании вопросами редупликации и её классификации занимаются такие ученые, как Н.А. Шехтман, И.Ю. Моисеева, Г Г Москальчук и другие. О.Ю. Крючкова изучает редупликации в аспекте языковой типологии, определяя
редупликацию как «внутрисловное удвоение» полагая, что редупликация это «эмпирическая и теоретическая лакуна» [1, с. 82]. В своих исследованиях автор приходит к выводу, что продуктивность каждого из видов редупликаций зависит от особенностей морфологического строя конкретного языка. По мнению О.Д. Мешковой [2], Е.В. Федяевой [3], редупликация входит в систему словоо-
