CC BY
96
2014
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 9
Вып. 3
ВОПРОСЫ МЕДИЕВИСТИКИ И СТАНОВЛЕНИЯ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА
УДК 81-112 Д. Г. Демидов
СЛАВЯНОРУССКИЙ (СЛАВЯНОРОССИЙСКИЙ) ЯЗЫК — ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ (ЯЗЫКОВАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ) КОНЦА XVIII — НАЧАЛА XIX В.
Государственный университет Чжэньчжи, факультет славянских языков и литератур, Тайвань, 11605, Тайбей, р-н Веньшань, улица Джынань, 64
После Ломоносова старшая славянская и младшая русская нормы русского литературного языка стали сближаться и совместно проявились в произведениях духовной небогослужебной литературы конца XVIII — начала XIX в., в частности в шести таких произведениях и в переводе Поучения Владимира Мономаха 1793 г. Язык этих произведений называется славянороссийским или славянорусским и описан в Грамматике Аполлоса Байбакова 1794 г. Библиогр. 12 назв.
Ключевые слова: церковнославянский, литературная норма, древнерусский, современный русский, славянизм, архаизм.
SLAVYANORUSSKY (SLAVYANOROSSIYSKY) LANGUAGE — LINGUISTIC REALITY OF THE LATE 18th — EARLY 19th CENTURIES
D. G. Demidov
National Chenchi University, Department of Slavic Languages & Literetures, 64, Zhinan Rd., Taipei, Wenshan District, 11605, Taiwan
After Lomonosov senior Slavic and junior Russian norms of Russian literary language came together and jointly manifested in the works of spiritual literature not for worship late 18th — early 19th century, in particular, in six such works and in translation of the Teaching of Vladimir Monomakh 1793. The language of these works is called slavyanorossiysky or slavyanorussky and described in Apollos Baybakov's Grammar 1794. Refs 12.
Keywords: Church Slavic, literary norm, Old Russian, Modern Russian, Slavism, archaism.
К концу XVII в. славянская и русская стихии русского литературного языка заметно отдалились друг от друга, но в XVIII в., сначала под действием Петровских преобразований языка права, а затем в результате ясного изложения М. В. Ломоносовым теории трех штилей, эти стихии вновь стали сближаться, дополнительно распределяя свои средства по жанрам словесности. Еще в Петровское время иностранные научные труды переводились по-славянски; первого отечественного историка В. Н. Татищева называют последним русским летописцем как раз потому, что он писал все тома своей «Истории Российской» по-древнерусски, с аористами и имперфектами, чтобы точнее передавать смысл событий, реплики князей и пр.
К 80-м годам XVIII в. культура владения старшей славянской нормой русского литературного языка не только не упала, но, напротив, весьма повысилась и активизировалась, прежде всего в небогослужебной духовной литературе, издаваемой преимущественно церковным шрифтом. Она, без сомнения, повлияла и на архаизацию языка светской литературы, если из нее исключить карамзинские опыты «нового слога». В любом случае круг чтения составляли: 1) светская литература разных жанров, издаваемая гражданским шрифтом; 2) богослужебные книги, печатаемые церковным шрифтом. Литература 1-го типа создавалась в основном по-русски; литература 2-го типа прекрасно сохраняла и улучшала строгую славянскую норму; но лингвистическая реальность того времени требует выделить еще и литературу промежуточного 3-го типа: 3) многие небогослужебные книги, чаще духовного содержания, издаваемые обычно церковным шрифтом; эти книги активно использовали обсуждающийся в статье славянорусский язык. (Под «языком» подразумевается тип, или разновидность, литературной формы языка, наподобие выражений «поэтический язык», «язык права» и т. п.1) О его реальном существовании и актуальном действии можно судить хотя бы по тому, что гр. А. И. Мусин-Пушкин, издавая «Духовную» (Поучение) Владимира Мономаха в двух вариантах — на древнерусском и современном языке, — писал: «...поелику сия духовная писана на славянском древнем в некоторых местах не всякому вразумительном и от перепищиков инде испорченном наречии, то я, оставя оную подлинником, с своей стороны переложил (с помощию приятелей) на славянороссийской язык, дабы всякому она была вразумительна» (выделено нами. — Д. Д.) [1, с. XVIII]. Ставя совершенно определенную цель сделать понятным своим современникам древнерусское произведение, известный и весьма влиятельный собиратель и издатель старинных книг выбирает не русский, а славянороссийский язык как средство переложения. Связано это, вероятно, с содержанием памятника. Он называется «Духовная», изобилует цитатами из Св. Писания и касается в основном, действительно, духовных и нравоучительных вопросов.
Приведем в упрощенной орфографии до знака «=» древнерусский текст «Духовной» (Поучения) Владимира Мономаха, после этого знака — его перевод Мусиным-Пушкиным с помощниками на современный им славянорусский язык. Замены словоформ сделаны так, чтобы общий архаический стиль остался: бьл = б1етъ; пребъгати нестрЪкати оучить = ходить порядочно, а не прыгать; и добротъ устроен-ныхъ на семъ свЪтЪ = и творен1й рукъ Твоихъ; аще будетъ повиненъ смерьти = хотя будетъ достоинъ смерьти; и въ земли не хороните, то ны есть великъ грЪхъ = и въ
1 В статье используются синонимы (но не дублеты): «славянорусский язык», «славянорусский тип (русского литературного языка)», «старшая (церковнославянская) норма (русский литературный язык)», «церковнославянский язык» (русских книг церковной печати XVI-XXI вв.). Каждое из этих терминологических сочетаний выделяет свой аспект одного и того же объекта. Ср.: «младшая (русская) норма» (русский литературный язык); «церковнославянский язык» — общеславянский литературный язык Х-ХХ! вв. Понятия «русского литературного языка» и «церковнославянского языка» (в широком общеславянском значении) частично пересекаются в своем объеме. Их общая часть также называется «церковнославянским языком» (в узком значении).
«Тип языка» — это собирательное историческое понятие, в объем которого входят лингвистические факты определенного круга текстов. Так язык понимал акад. И. И. Срезневский. Такова была идея акад. В. В. Виноградова: «Всякий литературный памятник, представляющий организацию словесного материала, подлежит ведению лингвиста. Он рассматривает его как представителя языкового типа, органически выросшего в определенной диалектической среде и очерченного точными хронологическими границами» [2, с. 3].
земли (богатства) не скрывайте, ибо то намъ великш грЪхъ; внезапу бо человЪкъ по-гыбаетъ = ибо может нечаянно последовать отъ того несчасие.
Цитаты из Свящ. Писания переводятся по-славянски в соответствии с Елизаветинской Библией, т. е. по строгим церковнославянским нормам, напр.: вскую печалуе-ши душе, вскую смущаеши мя = вскую прискорбна еси душе моя, и вскую смущаеши мя (Пс. 41); Г(оспо)дь же посмтется ему, и прозритъ яко придетъ день его = Господь же посмеется ему, зане прозирает, яко придетъ день его; оружьл извлекоша гртшницы, напряже лукъ свой, и стртляти нища и убога = мечь извлекоша гртшницы, напря-гоша лукъ свой низложити убога, и нища; праведныл же милул и (вм. милулй) да-етъ = праведный же щедритъ и даетъ; егда сл падетъ и не разбьется, 1аш Г(оспо)дь под(ъ)емлетъ руку его = егда падетъ, не разб1ется, яко Господь подкрепляетъ руку его (Пс. 36); взыщи мира и пожени, и живи въ вткы втка = взыщи мира и пожени и. И вселися въ вткъ втка (Пс. 33); внегда прогнтватися ярости Его на ны, убо вода бы ны потопила = Внегда прогнтватися ярости ихъ на ны, убо вода потопила бы насъ (Пс. 123); и оустнт мои похвалита тл = устнт мои похвалитт тя (Пс. 62). В цитатах сохраняется вся славянская лексика, даже совсем неупотребительная, напр. наречие выну.
Но и вне цитат иногда сохраняются формы аориста: стрттоша, ртша, ртхъ, умре и др.; русизм греческого происхождения грамота заменяется на литературный славянизм писаше. Из союзов и частиц могут сохраняться аще, яко, егда, внегда, убо, не употребительные в новой русской норме; замены и = зане, яко = ибо, аще ли = аще же, аще = хотя, али = естьли, егда = когда, бо = ибо, иже = который показывают очень осторожную стратегию прояснения значений древнерусских союзов и относительных местоимений для современников; для формального выражения синтаксических отношений в переводе дополнительно вводятся слова ибо, которые.
Подновление текста в переводе часто сохраняет архаические словоформы и синтаксические конструкции, не входящие в новую русскую норму, такие формы выделены нами: оусрттоша бо мл слы = стрютоша меня послы; собравъ ту юноша душа чисты, нескверни ттлеси = собравъ юношей душами чистыхъ, и нескверныхъ тюлесы; вопьюще, рцтмъ = вопюще (рцтмъ осталось непереведенным); послушайте мене = послушайте мене; солнцу всходящу = солнцу восходящу (в «Дательном самостоятельном»); той же зимы = той же зимы («Родительный беспредложный»). Очень важно, что морфологические и синтаксические славянизмы могут даже добавляться в переводе, у Мономаха их не было: научися = научися христианине (добавлено в переводе в Зв. п.); добро слово ему дадите = доброе слово рцыте ему; потснттеся на всл дтла добрая = потщитеся на вся дела добрая; а станутъ си пред(ъ) Б(о)гомь = предстанут пред него (В. п.); а мы что есмы человтци гртшти, ли си день живи, а оутро мертви = а мы что есмы? человюцы грюшти, которые сей день живы, а за утра мертви. Это означает, что славянорусским языком владели активно.
Когда излагаются светские темы, язык перевода сильно русифицируется, что вполне допустимо в пределах славянорусского языка. В рассказе-воспоминании о битвах с половцами: послт по половцихъ за Хоролъ = гнались за половцами за Хо-роль; и по Святополцт на Султ бившеся съ половци до вечера = бились по Святополкт на Султ; и идохомъ на вои ихъ (половцев. — Д. Д.) за Римовъ = пошли мы на войска половецк1е за Римовъ. В рассказах об охоте: тура мл. В., метала на розтхъ и съ ко-
немъ = самка буйвола дважды метала меня и съ конемъ на рогахъ (дв. ч. не понято); нарядъ = распорядокъ.
Кажется, не все церковнославянские морфологические возможности одинаково успешно реализуются в славянорусском языке. Так, формы двойственного числа (они выделены) в переводе устраняются: устраня али хочеши тою оубити, а то ти еста = естьли хочешь, умертви их, они у тебя; съ братомъ твоимъ родилися есвю = с братом твоим родился я; не створила есвю лиха ничтоже = не сделал я никакого зла, ни рекла есвю = и не сказалъ.
Особо следует оговорить перифрастическую замену ни одиночьство = не уединенною жизнЮ. Казалось бы, слово одиночество было хорошо известно, но переводчики, видимо, не желали возникновения ненужных ассоциаций с сентиментализмом, сбивающих с правильного положительного христианского понимания уединенной жизни, и произвели обратную замену.
Славянорусский язык при церковнославянской лексике, свободно расширяемой русизмами, точно так же может расширяться вкраплениями русской грамматики, при соблюдении требований церковнославянской нормы. Противоречия здесь не возникает, поскольку по существу младшая русская норма — это и есть выделенные и кодифицированные периферийные, факультативные варианты старшей славянской нормы. В богослужебных книгах эти периферийные варианты не развиваются, а сохраняются в виде традиционных исключений, как правило, в редко читаемых за богослужениями книгах. В небогослужебной духовной литературе они представлены шире, что и требует относить соответствующий язык не к церковнославянскому, а к славянорусскому. Наиболее типичные образцы этого языка мы найдем в церковных проповедях. Язык проповедей изучается Е. Кисловой [3] и др., хотя и с совсем других исходных позиций. Оставим здесь церковнопроповедническое искусство в стороне.
В 1793 году в Московской Синодальной типографии, после тщательной сверки с греческим подлинником и редакторской правки, вышел в свет сделанный св. Паи-сием Величковским перевод «Добротолюбия» [4].
При строгом соблюдении церковнославянских норм образования простых прошедших времен в книге иногда встречаются подновленные эловые формы, напр.: со-времененъ же былъ великому Афанасию [4, с. 1, 17]; кромт сихъ и содержащыяся въ настоящей книгт сто седмьдесятъ главъ, сей препрославленный отецъ намъ оста-вилъ; и небрегомой слогъ ртчи склонилъ [4, с. 2]; более широко, чем в богослужебных книгах, встречаются русизмы в именном склонении: душт (Д. п.), въ сердцт (многократно), въ книгт (и т. п. без палатализации), мудрецовъ, заповтдей, добродттелей, от добродттелей, врачамъ, вещам, горестямъ, младенцами, на сердцахъ нашихъ, въ сердцахъ вашихъ, о скорбяхъ, орабахъ, о земледтльцахъ, преклоняю колтна моя [4, с. 2]. Возможны упрощения согласования прилагательных и местоимений, принятые в гражданской норме и отклоняющиеся от строгой церковнославянской нормы: мног1я и друг1я священныя и духовныяучешя... подобающыя издаде [4, с. 2], — согласование по м. и ж. р. В. п. мн. ч., вместо ср. р. на -ая. Встречаются также лексические новшества (болванодтли) и даже элементы просторечия (напослтдокъ). Но все же «Добротолюбие» 1793 г. издания с большим трудом приходится признавать написанным на славянорусском языке, поскольку русизмы в нем совершенно незаметны, их приходится искать, заранее задавшись целью вычленить такие элементы.
Представим теперь еще шесть книг, написанных на славянорусском языке, расположив их от наиболее славянизированного, наподобие «Добротолюбия», к наиболее русифицированному, то есть от языка, близкого к книгам 2-го типа, к языку, близкому к книгам 1-го типа. Такое нисхождение покажет градуальный переход от старшей церковнославянской нормы к младшей русской норме и отсутствие бинарной оппозиции славянское — русское.
«Увет духовный» [5] представляет собой церковнополемическое сочинение. Его церковнославянская основа вполне обычна, так как в рассматриваемый период повторяется издание 1683 г. Но сам по себе факт повторения изданий XVII века в новых условиях, после окончательной кодификации церковнославянской нормы в Елизаветинской Библии и без правки по этим нормам воспроизводимых в печати других текстов, требует относить язык этих переизданий к славянорусскому языку с более низким уровнем кодификации. Отметим незначительные орфографические отклонения от нормы — скорее, гиперкорректного характера — наряду с едва заметной морфологической русификацией: въ печалюхъ, во градтхъ и пустыняхъ [5, л. 3], а также бессвязочный плюсквамперфект: От нихъ бо ц(а)р(с)тваразрушиша-ся, нестроенгя же въ домтхъ и на путехъ, во градтхъ и пустыняхъ постигнули древ-ле... [5, л. 3].
Житийная литература продолжает в целом сохранять церковнославянскую норму, но более свободную, чем в богослужебной литературе. Приведем начало «Жития Александра Свирского» [6] (здесь и далее в цитатах орфография упрощается):
Молихъ убо васъ, о отцы блаженнш, воистинну и преблаженнш, да не нудитъ мя пре-подобство ваше сотворити повесть о преславномъ жит1и сего преподобнаго отца, иже во плоти безплотныхъ жит1ю уподоблшагося, пастыря нашего и учителя пресладкаго Александра. Не достанетъ бо ми бесВды: зане скудост1ю ума одержимъ, и невЪжествш мракомъ покровенъ: выше бо моея силы дЪло с1е есть [6, л. 1].
Из отклонений от чистой церковнославянской нормы стоит отметить формы двойственного числа, которые употребляются в значении 'несколько':
Преподобный же удивляшеся, и помышляше въ себЪ: что с1е хощетъ быти; и аб1е видитъ три мужа вшедша къ нему. Они же емше его за руку возстависта, глаголюще: ... Преподобный же рече къ нимъ: Господ1е мои, аще обрЪтохъ благодать предъ вами, поведайте мнЪ, кто есте вы, иже въ таковой суще славЪ... паки реста... [6, л. 28 об.].
Вероучительную литературу можно представить книгой «Альфа и омега» [7]. Главы в ней расположены по славянскому алфавиту: Альфа (Азъ есмь), О ангелехъ, О Адамт, Бога боятися, О благодарены, Безмолвге и бтгство, О брани, О блудт или студодт, Втра и воинство, О воинствт духовъ и т. д. Язык в целом славянский: скажем, обычно сохраняется инфинитив на -ти; но есть и русизмы, которые выделены в примерах. В книге страницы не пронумерованы. Приводим характерные отрывки (орфография упрощается, русизмы выделяются):
Тр!ехъ ради винъ предъ се взяхъ возлюбленыи читателю с!ю д(у)шеполезную книжицу написать. Перъвая: яко б(о)ж(ес)твеными писанш по г(лаго)лу г(оспо)дню: не о хл'Вб'В единомъ живъ будетъ ч(е)л(ов^)къ, но о всякомъ г(лаго)л^ исходящемъ изъ устъ Б(о)жшхъ д(у)ша питается. Вторая, яко въ последняя времена зЪло разслабъша и облЪнишася (не токмо мирстш, но и иноци) во чтенш и стязанш книгъ с(вя)тыхъ
о(те)цъ. и въ гоненш тр!ехъ врагов®: мира, тЬла, и д!авола. не имамы (по с(вя)тому ап(осто)лу) оружш и меча д(у)ховнаго, иже есть г(лаго)лъ Б(о)ж1и, на побъждеше сихъ. Третш, яко пакость д(у)шевредная зЪло распространяется, зане бл(а)гочестивш, пре-зирающе, словенскихъ студенцовъ источника дерзновенно презирающе, словенскимъ смиреннымъ языкомъ гнушаются. и от чюжихъ возъмущенныхъ водъ наблеваныхъ прелестш лакоме напояваются. учеш'я здраваго непослушающе и от истины слухъ от-вративше, къ баснемъ уклоняются [7, Предисловие].
...радуетъ бо ся д(у)ша от светлой совести, смотри коликое любомудр!е. Первое, Б(о)га еже возвеличил®. Второе, д!авола еси посрамилъ. Трет!е, и бывшее ничтоже быти изъявилъ еси [7, гл. 5].
С(вятый) 1саакъ Сир!анинъ, о трехъ образЪхъ браней, выводитъ мовечи. Три с!я и напиши, яко сластолюб!е и еже любити покой. виновна суть попущенш. отсылаю до с(вятаго): часъ наступил®, о блудЪ выводъ чинить [7, гл. 6].
Съ б(о)ж(ес)твеннаго писма показать потреба, якъ Г(оспо)дь Б(о)гъ за него каралъ напервЪй. Для того проклятого. грЪха, потопомъ покарал® св'Втъ...
.да не от Б(о)га отпадешъ [7, гл. 8].
Иногда довольно ощутимо проникновение западнорусских элементов (они выделяются наряду с великорусскими):
Зачимъ иже всегдашная война животъ ч(е)л(о)в^ч1й на земли, по с(вятому) 1ову потреба непрестанно воевать. а иншаго конца въ той войнЪ немаемъ, одно абы есмо поборонили мЪста души нашой, от наЪздовъ и хитростей, и головныхъ непрштелей своихъ, которые се всегды о насъ кусятъ: св'Втъ, тЪло и д!аволъ. иже бысмо тою войною могли съправитъ, штобы Б(о)гу, и разумови было пановате на(д) смыслами и силами души нашей, цЪло укротивши всяку непристойность, и повоевавши страсти, св'Втъ, тВло и д1авола. што все помощ!ю б(о)ж!ею, и нашимъ прилЪжнымъ стараньемъ, побъдити возможемъ. Аминь [7, гл. 10].
Киевские, Виленские и другие западнорусские издания в разной степени насыщены украинизмами, белорусизмами и полонизмами. Проникновение простой мовы возможно именно в славянорусский язык как в систему неустойчивую и открытую. Разграничение славянорусского языка и простой мовы — отдельная и большая проблема, к сожалению, плохо исследованная.
В другой, диалогической, форме написана книга «Диалогисмъ аесть БесЬда о догматехъ православныя Церкви» [8], издававшаяся несколько раз в рассматриваемый период и даже позже. Она построена в виде беседы учителя с учеником. Орфография выдерживается строгая, церковнославянская, но поскольку за основу языка взята новая гражданская норма, приходится выделять наиболее яркие фонетические, словообразовательные и морфологические славянизмы. Семантических и лексических славянизмов так много, что их, напротив, следует признавать основой текста. Можно сказать, что славянорусский язык этого типа славянский в лексике и русский в морфологии. Для примера приведем все Предисловие (выделяются славянизмы, отсутствующие в русском типе):
Учитель: Веси ли чадо, к чему изучился еси писменных слогов и грамматнаго правилнаго чтения?
Ученикъ: Чтоб умел читать книги.
Учитель: Истинное слово твое, но ведай, что различныя суть книги, полезныя и вредныя. В иных бо написано безбожие, или многобожие, обманное учение: и та-ковыя книги неполезны, но вредны суть. А в иных предается учение христианское, доброе и человеку полезное: и таковыя книги полезны суть.
Ученик: Все ли те книги, так вредныя, яко и полезныя, читать подобает?
Учитель: Все, но не всем. Вредныя бо книги аще чтет простый человек, и высокими учениями еще не выясненный, и добре разсуждати доброе и злое не обык-ший, скоро сам прелстится, и повредит себе. А те же книги вредныя прочитывая, человек искусный познает оных лжу и тако лучше от нея иных оберечь может. Того ради тебе, чадо, яко еще неискусну, остерегаться надлежит вредных книг, а токмо полезных поучатися.
Ученик: Да како ж могу распознать, какия книги вредныя, и какия полезныя?
Учитель: Я тебе покажу полезныя, которых аще добре изучишися, просветится разум твой, и нетрудно тебе будет разсуждать между добром и злом, а потому и книги полезныя распознавати.
Ученик: Скажи ж, молю тя, учителю, какия суть книги полезныя?
Учитель: Те, в которых содержится учение полезное, как тебе уже сказал я. Но еще сие ведай, что и самыя полезныя различныя суть: иныя бо пользуют к временному животу, иныя к вечному и вечное добро показуют: и сии книги, пользу вечную подающыя во первых знати подобает: се же и ради того самаго, что вечную подают пользу (ищите прежде Царствия Божия, Матфеа глава 6, стихъ 33). И того ради, что от нихже разсуждати надлежит иныя книги, правыя ли суть, или ложныя.
Ученик: Како же сии книги нарицаются, чтоб мне их ведать?
Учитель: Нарицаются обычне Слово Божие, и Писание Божественное, понеже от самаго Бога преданы суть, нарицаются еще Ветхий и Новый Завет. Коей же ради вины, послежде скажу: а простое и повседневное имя их есть Библиа, сиесть: книги. Такоже именуются за свое над иными превосходство, акибы они едины были.
Ученик: Аще тако есть, то ничтоже прочее надлежит мне, точию прияти и чи-тати книги сия.
Учитель: Пожди мало. Суть бо сии книги, якоже видишъ, великия и простран-ныя: к тому ж, за различие вещей описанных, тако ж и за необычный негде слова образ, и ради глубины таин, не весма ясныя, и не скоро уразумети их всяк может.
Ученик: Что ж для того потребно есть?
Учитель: То, да первее познаеши сокращенное сказание основателнаго в книгах сих учения [8, с. 1-8].
Несмотря на общую русскую основу морфологического оформления текста, и в нем можно найти довольно много собственно морфологических славянизмов, не употребляющихся в русском типе языка. Приведем примеры:
(1) Именные и местоименные формы: обое же с1е (ед. ч. ср. р.); душею (Т. п. ед. ч.); муцт, о человтцт (многократно), о Бозт, на крузт, вълицтхъ, въ народтхъ (П. п.); судове (Им. п. мн. ч.); словеса от писанш святыхъ, видимая вся и невидимая, вся будущая послтдняя, вся же нага и объявленна, сердца наша, въ послтднихъ моря (ср. р. мн. ч.); подверженъ трудомъ и болтзнемъ, человткомъ (Д. п. мн. ч.); творен-ми (Т. п. мн. ч.); руцт, ушима, предъ очима его (дв. ч.).
(2) Глагольные формы: втмъ, имаши, речеши, можеши, пр1емлетъ, нтсть, извтствуемся; виждь; предложихъ, созда, подаде, откры, бысть (многокр.), сотвористт; имать быти; искусилъ мя еси, позналъ мя еси, разумтлъ мя еси; жи-вый, дая, могущий, сотворшаго, преклоненъ; дтяти, отрещися.
(3) Неполнознаменательная лексика: обаче, понеже (многокр.), яко (многокр.), бо (многокр.), дабы, во еже, еже, аще, аще же, аще и, аще бы... однако..., аки, подобнт якоже, таже и, не точ1ю, толь, се же.
(4) Наречия: премудрт, мощно ли, издалеча, велми; здт, тако, тамо, ктому, како.
Встречаются и синтаксические славянизмы: за благость ('по причине благости'), сотворилъ сыны Бож1я и царств1я небеснаго наслтдники (оборот «Двойной Винительный»).
Нечастые, но многочисленные и разнообразные, однако нехарактерные для русского типа литературной нормы морфологические и прочие славянизмы определенно требуют включить и такого рода произведения в состав источников славянорусского языка. Для сравнения привлечем «Вопросы и ответы.» Димитрия Ростовского [9] — произведение той же диалоговой формы. Ниже приведены все, без пропуска, глагольные формы прошедших времен, иногда с минимальными контекстами [9, с. 42-58].
Что. слагался; что. сотворилъ; что. сниде и приятъ; что. претерпълъ. распялся и погребеся; юже приятъ. и еюже страдалъ и умиралъ. воскресе; якоже пророчества предсказаху; что. вознесеся; тою жъ плот1ю, юже приятъ, и постра-далъ, и погребеся, и вознесеся; тою жъ плотш, юже прияхомъ, и создании есмы от Бога, и въ м1ръ жихомъ; и пр1имемъ по дъломъ наю; и прибави къ символу, яже выше рекошася; яко собираеми бяху; чего ради не бяху руск1е арх1ереи; не у бъ просвещена Русь, но пребысть во тьмъ; которой въру. распространилъ, и насадилъ; того ради, яко они. были составлени; которыхъ вселенныя. цари благочестив1и собирали; на кого первый соборъ собранъ былъ? <Ответ> .собранъ бъ.; бяху; исповъдаше; нарицаше; ереси изблеваше; воспр1ялъ; источенъ бъ; бъ; бъ; исповЪдаху; хуляху; сливаху; проповъдаху; глаголаху; пр1ятъ; воплощенъ бысть; мечтаху; ихже низложи и анфематиса; сниде; снесе; вселися; приятъ; бъ; бяху; бяху; сверши; утверди; проклятъ; учаху; рече; напряже; и уготова; уготова; содъла; блядословилъ; отверже; бяху; глаголаху; извъсти; изложи; бысть; прокляша, проповъдаша; предаша; бяху; всъ ли тъ седмь соборовъ тверды были и суть?; ипостась есть слово греческое, по-руски же сказуется лице, лице же не тълесное, но духовное въ Бозъ, какбы въ свътъ с1ян1е; како Богъ сотворилъ толикое величество здан1я сего видимаго и невидимаго; утвердишася; показалъ еси; реклъ еси; что не они <Бог-Отец и Бог-Дух Св.> вопло-тилися; воплотися; якоже выше речеся <3 раза>; родися; воплотися; .страдалъ.?; съ тъломъ не было ли разлучешя?; не было; ниже Сынъ разлучися; могъ ли бы вопло-титися?; выше рекохъ; яко. воплотися; не сущу небу и земли, гдъ Богъ пребывалъ?; бъ пребываяй; сотвори; якоже рекохъ; якоже самъ рече; было ли.?; видъ; бяху; яви славу; можаху; когда сотворилъ.?; рекохъ уже; яко не согласишася; бъ; предпочте; и хотъ; и возгордися; сотворися; дадеся; не дадеся; дадеся; согръши; имъяше; рекохъ; егда не согласишася; рекохъ; бяху; иже глаголаху; моглъ ли бы.?; или кто въсть умъ его; была ли въра?; бъ; бъ; проповъда; научиша <в знач. 'научились'>; распростра-
ниша, и истолковаша и утвердиша; наречеся; породи; аще бы Адамъ не согрЪшилъ, воплотился ли бы Христосъ?; не бы воплотился; сей умре; воскреси его; вЪдалъ ли?; вЪдалъ; попусти; созда; бЪ; не сотвори; сотвори; сотвори; и человеку попусти Богъ и не возбрани, то сдЪлалося потому.; предостереже <русская огласовка корня>; засвидЪтельствовалъ; дЪлалъ?; пилъ, яде, постился, ходилъ, бесЪдовалъ, опочивалъ и спалъ <-л- добавляется к основам инф. на гласный>; дЪлалъ?; очищалъ, ...воскре-шалъ; дЪлалъ?; страдалъ, распинался, умиралъ; страдалъ?; убо душа распиналася?; тЪло распинашеся, душа же скорбяше, тЪло пригвождашеся..., и кровь проливаше-ся, душа же болЪзновашеся; .. .сЪтоваше, понеже знаяше.
У Димитрия Ростовского церковнославянская норма выдержана более последовательно и его славянорусский язык более отдален от русского, хотя и видны некоторые вольности, например в позиции 3 л. мн. ч. прошедшего времени -аху/-ша для совершенного вида и только -аху для несовершенного вида. В вопросах (ученика) русификация сильнее, чем в ответах (учителя), — это, пожалуй, закон данного жанра. Предварительный более общий вывод: точные характеристики славянорусского языка в том или ином конкретном тексте мало зависят от его жанра, но очень зависят от личности его создателя.
Пожалуй, наиболее приближен к русской гражданской норме язык «Краткого руководства к чтению книг Ветхого и Нового Завета» еп. Амвросия [10]. Язык этого вероучительного произведения кажется уже совершенно русским, несколько архаизированным по причине духовного содержания. В значении прошедшего времени употребляются исключительно эловые формы, инфинитив только на -ть, второй палатализации в склонении нет, повсюду видим «полную победу» окончаний -амъ, -ами, -ахъ. Но орфография выдерживается строго церковнославянская, правда, заглавные буквы — как в гражданской орфографии, что, впрочем, было характерно для всей петербургской и московской церковной печати до 1870-х годов. Все-таки славянизмов, в том числе морфологических, в этой книге больше, чем в книгах, которые без оговорок можно причислить к написанным на русском языке. Приведем два отрывка из 1-й части.
Кто оныя книги. тотъ наипаче оныя книги безъ всякаго сумнЪшя за истиннЪйшее слово Б(о)ж!е почитаетъ, который истинамъ въ нихъ содержащымся повинуется. ^ва гл. 7, с(тихъ) 71. Ибо тогда разумъ бл(а)г(ода)т!ю с(вя)таго Д(у)ха такъ просвещается, что онъ совершенно удостовЪренъ бываетъ о томъ, что они суть б(о)жественныя или от Б(о)га произшедшыя [10, л. 2].
Чтобы законы от Б(о)га данныя новому сему народу, которыи по большой части при первомъ преданш закона на горЪ Сшайской не былъ, одобрить и подтвердить. и его къ сохраненш ихъ обЪщашями, угроженшми, и новымъ подтверждениемъ обязать [10, л. 12].
Множество славянских неполнознаменательных слов заставляют язык этой книги считать славянорусским, ср.: .яко въ ковчегЪ завЪта у евреевъ не бывшыя... [10, л. 2]; А ежели бы ихъ испортили послЪ... [10, л. 3].
В целом же язык довольно свободный, в части 2 есть даже нарушения ныне принятых (более, чем здесь славянизированных!) гражданских норм, например обтихъ по отношению к евангелистам Марку и Луке [10, л. 2 об.] вместо ныне обязательной по норме обоих — формы, согласованной по мужскому роду.
Общий объем книг церковной печати, изданных с 1780 по 1820 г., составляет, согласно В. М. Ундольскому [11], 804 (с № 2704 по № 3508) из 3690 наименований, отмеченных в Указателе за 1491-1864 гг., т. е. за 40 лет из 373-летнего периода (десятая часть всего периода) была издана примерно пятая часть всех наименований книг. Из 804 книг, судя по названиям, 419 уверенно можно считать небогослужебными (сюда включались книги с небогослужебными частями, например службы с житиями святым), т. е. за рассматриваемый период примерно половина книг не предназначена для богослужения на церковнославянском языке, а значит, десятая часть вообще всех книг кирилловской печати с 1491 по 1864 г. служит источником славянорусского языка только с 1780 по 1820 г. Вывод очевиден: несмотря на появление и умножение тиражей и разнообразия названий книг гражданской печати, книги церковной печати составляли им внушительную конкуренцию в том числе и в тот период, когда светская литература бурно развивалась. Абсолютное большинство книг церковной печати издавалось по-славянски или на славянорусском языке (в наш период — примерно поровну).
Полный список текстовых источников более широкого хронологического масштаба может занять тысячи полторы — две наименований разнообразных изданий. Это научные и исторические сочинения, церковные проповеди, церковноучительная, полемическая, нравоучительная, учебная литература. О грамматической норме славянорусского языка можно судить по «Грамматике» Аполлоса Байбакова [12]. В этой грамматике, при введении общих славянорусских категорий, всякий раз предлагается славянский и русский вариант парадигмы с разбором отличий. Русские варианты на уровне словоформ могут включаться прямо в славянские парадигмы. Так, прошедшее время показано через следующие образцовые словоформы: быхъ и былъ, ла, ло, бысть и бяше [12, с. 63], преходящее — через чтохъ, челъ, чла, чло, чте [12, с. 78], прешедшее — через читахъ, читалъ, ла, ло, читаше [12, с. 78]. Связка еси или другая (есмь, есть) отсутствует. В перечнях личных глагольных форм нет прямого указания на их значения 1-го, 2-го или 3-го лица. Правила согласования («сопряжения») указанных словоформ с подлежащим переносятся в синтаксис, а потому эловые формы мыслятся вне какого-либо лица.
В лексическом отношении этот язык совпадает с церковнославянским, расширенным известными литературными пластами русской лексики, допускаются даже просторечные изобразительные вкрапления. Собственно говоря, славянизация светской литературы конца XVIII в. (елагинский стиль и пр.) есть не что иное, как синтетическое усвоение богатств и красок церковнославянского словаря согласно завещанию Ломоносова. На основе словообразовательных славянизмов стали создаваться позднейшие кальки с новых западноевропейских языков, например представление с нем. Vorstellung (не *передставленье). Отдельные морфологические остатки славянорусского языка закрепились в виде современной системы полных причастий, ставшего обязательным безударного окончания прилагательных м. р. ед. ч. И. п. -ый (в русском типе языка рассматриваемого периода свободно употреблялись еще прилагательные с окончанием -ой), в других синтетических морфологических особенностях. О словообразовательных, лексических и фонетических славянизмах написано достаточно, славянорусский язык был их мощным проводником в новую словесность. Однако он создавал живую панхроническую связь с языком древнерусским — такую связь, которая уже плохо понятна нашим современникам.
Итак, мы показали крупицу того огромного лингвокультурного достояния, которым обладали русские читатели и писатели конца XVIII — начала XIX в. Западники и либералы считали и считают это достояние ретроградством, дурным вкусом, «ходульной славенщизной», будто бы мешающей свободному развитию изящной словесности. Однако субъективные и тенденциозные оценки фактов не должны приниматься во внимание при ответе на вопрос об объективной научной ценности славянорусского языка. Само его существование (как бы к нему субъективно ни относиться!) не позволяет разделять единый русский литературный язык с двумя нормами — старшей церковнославянской и младшей современной русской — на два отдельных языка. Славянороссийский язык, таким образом, был рассмотрен только в узком объеме этого трехсоставного понятия в его полном объеме: церковнославянский богослужебный, славянорусский небогослужебный и светский русский.
Славянороссийский язык явился закономерным основанием деятельности Академии наук, его лексика воплотилась в панхроническом Словаре-тезаурусе Академии Российский. Этот язык, в частности, будучи более тщательно изученным, может пролить свет на время создания недатированных и неатрибутированных произведений. Научное положение, защищаемое в настоящей статье: славянорусский язык — лингвистическая панхроническая реальность.
Великий представитель следующего периода развития русской словесности А. С. Пушкин явился основателем языка художественной литературы. Наша литература духовна по содержанию и поэтому может расцениваться как наследница славянорусского языка. Этот язык выступает, следовательно, необходимым связующим звеном между составными частями (стихиями) русского литературного языка2: собственно русской XVIII в., церковнославянской, древнерусской и современной русской.
Литература
1. Духовная великаго князя Владим1ра Всеволодовича Мономаха дЪтямъ своимъ, названная въ Летописи Суздальской Поученье. СПб., 1793.
2. Виноградов В. В. О задачах стилистики. Наблюдения над стилем жития протопопа Аввакума // Виноградов В. В. О языке художественной прозы: избр. тр. М.: Наука, 1980. С. 3-41.
3. URL: http://ekislova.ru/about/myworks (дата обращения: 15.07.2014).
4. Добротолюбие, или словеса и главизны священнаго трезвения, собранные от писаний святых и богодухновенных отец. М., 1793.
5. Патр. Иоакимъ. УвЪтъ духовный, во утвержеше бл(а)гочестивыхъ людей, во увЪреше же и обращение къ покаянш от прелести расколниковъ с(вя)тыя ц(е)ркве. М., 1791 (1-е изд. — 1683).
6. Житие преподобнаго и богоноснаго отца нашего Александра Свирскаго, иже во области Ве-ликаго Новаграда. СПб., 1818.
7. Альфа и омега. Сия святая и богодухновенная книга Алфа и омега типомъ издана въ типо-графш его королевскаго величества Станислава Августа, великаго короля Польскаго, и Великаго князя Литовскаго. Вильна, 1788.
8. Диалогисмъ аесть Беседа о догматехъ православныя Церкви. Юевопечерская лавра. Юевъ,
1825.
9. Св. Димитрш Ростовский. Вопросы и ответы кратюе о в®р® и о прочихъ ко знанш хрисианину принадлежащихъ // Сочинеше святаго Димитрiя митрополита Ростовскаго. Ч. 1. М., 1818.
2 Под языком как целым в нашей работе подразумевается задача языковеда, искомое и заданное, а не данное и известное. Лексика (словарь) и словообразование для языка, содержащие его основы и внутреннюю форму, важнее, чем морфология, представляющая только часть формы внешней.
10. Еп. Амвросш (Подобпдовъ). Краткое руководство къ чтенш книгъ Ветхаго и Новаго Завъта. Ч. 1-2. М., 1779.
11. Ундольский В. М. Хронологический указатель славяно-русских книг церковной печати с 1491 по 1864 г. М., 1871.
12. Аполлосъ Байбаковъ. Грамматика, руководствующая къ познанш славено-россшскаго языка. К1евъ, 1794.
Статья поступила в редакцию 8 августа 2014 г.
Контактная информация
Демидов Дмитрий Григорьевич — доктор филологических наук, доцент; demidoffs@rambler.ru Demidov Dmitrii G. — Doctor of Philology, Associate Professor; demidoffs@rambler.ru
