CC BY
110
УДК 409.316:2
ЭВОЛЮЦИЯ ЯЗЫКА ПРАВОСЛАВНОЙ ПРОПОВЕДИ КАК ОТРАЖЕНИЕ ПРОЦЕССА ДЕМОКРАТИЗАЦИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА XVIII ВЕКА
© 2007 Шоцкая Л.И.
Дагестанский государственный педагогический университет
Испытывая влияние тенденций развития русского литературного языка XVII века, книжно-славянский язык проповедей претерпел существенные изменения в направлении русской языковой системы. Смешение генетически русских и генетически славянских элементов, употребление маркированных церковнославянских элементов в новом словесном окружении вели к формированию книжно-славянского типа языка проповедей в рамках складывающегося национального русского литературного языка.
Experiencing the influence of trends of development of literary Russian of the 18th century, the bookish Slavonic language of the sermons suffered the essential changes in the direction of the Russian language system. The mixing of genetically Russian and genetically Slavonic elements, the use of the marked Church Slavonic elements in the new verbal encirclement caused the appearing of the bookish Slavonic type of the sermon language within the framework of forming national literary Russian.
Ключевые слова: православная проповедь, демократизация русского литературного языка, новый тип языка проповедей, русификация, ситуация речи, языковой вкус проповедников, языковые тенденции VIII века.
Keywords: orthodox sermon, democratization of literary Russian, the new type of the sermon language, Russification, the speech situation, the preachers ’ linguisitc taste, linguisitic trends of the 18th century.
В предисловии к «Собранию разных слов и поучений на все воскресные и праздничные дни» 1775 г., утвержденному Синодом и являющемуся его официальным мнением, выдающиеся проповедники своего времени митрополит Санкт-Петербургский Гавриил Петров, митрополит Московский Платон Лев-шин мотивируют актуальность закрепленных в этом издании требований к языку проповедей. «А поучения святых Отец в помянутых (переводы Златоуста и Феофилакта Болгарского, - Л.Ш.) и других в книгах содержимыя, хотя и заключают в себе наставления нравоучителная, в некоторых местах темны, переводом не зело добрым затруднены, которую темноту умножает и слог Славенского языка: и потому не токмо простому народу, но иногда и ученым невразумителны, или
когда несколько и понятны, но по слогу древнему и неясности, также иногда по долготе, не зело усладителны и побуди-телны» [9]1. В.М. Живов, анализируя это «Собрание», отмечает, что цель его «сделать нравоучение действенным, ясным и доступным», а причиной сложности проповедей для понимания прихожан являлся их церковнославянский язык [3].
Не ограничиваясь призывами к обновлению языка проповедей, Гавриил Петров и Платон Левшин отразили в проповеднической деятельности изменения, которым подвергся язык проповедей к середине XVIII в. «Понеже въ союзе общества потребно, чтобы все члены сего тела почитали себя одол-
1 В цитатах и текстах проповедей сохраняется написание источника (орфография, графика; по техническим причинам «ять» заменяется «е»).
женными другъ другу помогать; надобно, чтобъ одни къ другимъ были искренны, надобно, чтобъ ложь не служила покрываломъ къ закрытию вредныхъ намеренш, чтобъ хранимы были правила совершенной справедливости; надобно, чтобъ въ случае выбора общественной пользы и собственной, общественная собственной предпочитаема была, и общему благу всякъ бы преданъ былъ съ искренностю и ревностт» (Плат.) [5, 8].
Исследователи языка XVIII в. (В. В. Виноградов, В. В. Веселитский, Г. О. Винокур, В. П. Вомперский, А.И. Горшков,
В. М. Живов, В. В. Замкова, Г. П. Князь-кова, Ю. С. Сорокин, В. П. Филин, А. А. Шахматов, Л. П. Якубинский, др.) отмечают сложность и противоречивость языковой ситуации этого периода. Традиционно еще проявляли себя два письменных языка - книжно-славянский (поздняя редакция церковнославянского языка) и народно-литературный, отражающий живую разговорную речь, особенности устного народно-поэти-ческого творчества, деловой язык, язык демократической литературы XVII в. «Именно в это время народно-литературный тип особенно широко и многообразно вбирает в себя элементы живой разговорной речи и вливается не только в простой, но и в посредственный, отчасти даже - в сфере лексико-фразеологической - и в высший стиль русского литературного языка XVII -XVIII вв.» [1]. Как отмечает Л. Л. Кутина, книжно-славянский язык «находится в непрерывном взаимодействии с русским народно-литератур-ным языком, функции которого к XVIII веку... значительно усложняются, а сфера контактов с книжно-славян-ским языком расширяется, т.к. они дублируют друг друга в ряде функциональных сфер и литературных жанров» [7]. Результатом сосуществования и взаимодействия двух письменных языков были разрушение системы двуязычия, ослабление прежних позиций книжно-славянского языка и активизация тенденции демократизации русского литературного языка под воздействием народно-разговорной речи.
К середине XVIII в. книжнославянский язык как система не функцио-
нирует в связи с формированием единых литературных норм национального русского языка. Анализ языка проповедей в синхронно-диахроническом аспекте позволяет отметить определенную эволюцию, обновление языкового типа проповедей XVIII в. Это прежде всего различное соотношение книжно-славянских и народно-разговорных элементов: от полного отсутствия русизмов, от выдержанности в строгих нормах книжно-славянского языка, с обилием его ярких примет до такого же полного отсутствия славянизмов, русскоязычных в своей основе текстов, в которых разговорная, часто и ярко выраженная просторечная лексика рассыпана по всему тексту. Таким образом, проповеди отражают взаимодействие книжно-славянского языка с народно-разговорным на протяжении всего столетия. Привлеченный к исследованию материал свидетельствует о том, что в конце XVII -начале XVIII вв. народно-разговорные элементы в языке проповедей либо вовсе отсутствовали, либо их использование было ограниченным и стилистически обусловленным (проповеди Симеона Полоцкого, Дмитрия Ростовского, Кирилла Фло-ринского, Стефана Яворского, Дмитрия Сеченова, Феофана Прокоповича и др. с обилием старославянизмов, приемами старинного церковного «речеточца», разнообразными символико-аллегорическими фигурами).
Современник Гавриила Петрова и Платона Левшина, не менее яркий проповедник Гедеон Криновский характеризует предшествующую церковнославянскую традицию как «не удобь понятную». Свою позицию он обосновывает достаточно четко: «как можно внятнее представить народу, о чем когда намерен проповедник говорить к нему. А понеже между народом большая всегда бывает часть неученых и простых, которым высокостильных бесед разуметь трудно и не возможно; ... самым некнижным простолюдинам зделать слова его легко ура-зумительными» [3]. Новаторство языка проповедей Гедеона Криновского отмечалось неоднократно: «...Он уже не следует примеру прежних проповедников, -употребляет язык народный, дополняя
его богослужебным» [10]; «точность и простота слога, доступного для понимания слушателя, увлекали всех его слушателей» [4]. «Вить то всякому, чаю, ни мало не сумнительно, что мы вси рав-ныи у Бога дети... Смотрите теперь, сколько селъ, сколько городовъ, сколько и целыхъ острововъ или совсемъ погибло, или крайне повредилось въ столь краткомъ времени! Впротчемъ, не мо-жетъ никто за темъ усумневаться в истине евангелъскаго предвозвещамя...» (Гед. Кр.). К простоте языка проповедей призывали Симеон Полоцкий, Феофан Прокопович (в «Риторике», «Духовном регламенте», предисловии к букварю «Первое учение отрокам»). Стремление к понятности, простоте выводило проповедников из книжно-славянской языковой сферы в новую для проповедей сферу - русский народно-литературный язык и живую разговорную речь с их народно-разговорной лексикой, формами слов, синтаксисом. Именно это определяло специфику лингвистической организации текстов проповедей, ориентированных на новые тенденции в развитии языка гомилетической литературы, взаимодействие духовной и светской культур (споры архаистов и новаторов, реформа духовного образования и др.).
«В условиях подчинения церкви государству, культурной изоляции и культурной приниженности духовенства оно не может научить паству своему языку и поэтому вынуждено учиться языку своей паствы» [3]. Это заключение несколько категорично и сделано без учета особенностей развития русского языка XVIII в., преимущественно его второй половины: несоответствие узких границ теории трех «штилей» активному процессу демократизации русского литературного языка, усиление реалистических тенденций в литературе, нарушение лексической гармонии высокого стиля, к которому относилась и церковная проповедь, что вело к противоречию старой теории и новой языковой практики. Новое, не согласующееся с традиционными языковыми характеристиками нашло отражение в проповедях. Их язык к середине XVIII в. сближается с живой разговор-
ной речью в словарном составе и синтаксических конструкциях. Многие тексты выходят за пределы книжных средств выражения, в них ярко прослеживается ориентация на народноразговорную лексику.
Нарушая нормы высокого стиля и несмотря на устойчивость, консервативность языка церковных проповедей, их авторы, чувствуя новые тенденции развития русского литературного языка своей эпохи, «проницающую способность» просторечия середины - второй половины XVIII в. [6], широко использовали стилистически контрастирующие с книжной народно-разговорную лексику и фразеологию различной эмоциональной окраски, книжный характер первых заметно нейтрализуется в соседстве с разговорными. «Колико между нами ли-хоимцевъ, грабителей, сребролюбцевъ, обидчиковъ, ябедниковъ, славолюбцевъ, ласкателей, воровъ, раскольниковъ, пре-любодеевъ, волшебниковъ, костоводовъ, обманщиковъ, клеветниковъ, убшцевъ, гордыхъ, немилостивыхь, лестцовъ, родителей не почитающихъ, еретиковъ, безбожниковъ! Таковіи вси противницы Богу и враждебницы ближнему» (Дм. Сеч.).
Широко представлена лексика, относящаяся к человеку: простые мужики и бабы, плевать (Дм. Рост.); стряпчій, ябедникъ, піанство, развратникъ веры (Дм. Сеч.); пустословить, перомъ пач-кати, піанствовать (Ф. Прокоп.); спле-вать (Сим. Пол.); заплеваніе (Г. Бог); болване (Кир. Фл.) и др. Слова, связанные с животным миром, встречаются в основном в образных сравнениях: «Ежели православные наши званія кре-стьянскаго, то на нихъ просто, какъ хищными волками, нападеніе делается»; гонять православный народъ, какъ овецъ; какъ скотъ, гоня из хлева (Георг. Кон.), свинія (Гед. Кр.) в переносном просторечном значении. Значительную группу составляет лексика конкретнобытового характера: кроха хлеба, погудки (Ф. Прокоп); полушка, передняя изба (Дм.Сеч); прикащикъ б^тъ народъ плетью, жена сидить в саняхъ, а мужъ стоитъ на заняткахъ (Георг. Кон); па-
жити (Род.Пут); кабакъ (Дм. Рост); прибытокъ, обдирать церкви, забубоны (Плат.); издыхать (Ф. Тамб); безпопов-щина (Амвр. Юш.) и многие другие. К разговорно-просторечным относятся некоторые словообразовательные разряды, морфологические варианты слов: испер-ва (Ф. Прокоп), откуду (Тих. Задон.). «Поносимъ праотца нашего, что за яблоко душу продалъ, а мы за чарку винца, за ласкательство, за честишку, за малую славицу, въ суде за гостшецъ, въ торгу за копейку, въ постъ святый за курочку душу нашу промениваемь. Поднеси чарку винца, поласкай, пошепчи во ухо, я тебе не оставлю, возьми и душу... » (Дм. Сеч). Подобных выделенным разговорных образований в проповедях немного, однако текстообразующая и стилеобразующая роль их велика. Это различного типа аффиксальные слова народноразговорного характера, именные и глагольные лексемы, в которых разговорный характер создается в результате взаимодействия нейтральных основ и аффиксов: историйка (Ф. Прокоп), местечко (Георг. Кон.), словцо (Дм. Сеч.), письмецо (Злат.), подолецъ (Ст.), углаживать, искуповать (Амвр. Тв.), покоривый (Ф. Тамб.). Народно-разговорный характер подобных образований ярко обнаруживается в текстах из проповедей. «Многихъ честныхъ верныхъ слугъ въ тяжкихъ заточемяхъ, темнщахъ поморили, многимъ головы поотрубали, языки порезали»; «Хитрый советъ свой удумали, не убоялися правосудія» (Дм. Сеч.).
Проповедники свободно обращаются к русской разговорной фразеологии. «Спросите кого угодно, всякій скажетъ, что онъ любить Бога, - и ни у кого не повернется языкъ сказать, что онъ не любить Его» (Ф.Тамб.); Правосудіе ли тамъ присмотрится? въ передней избе часовъ пять постой, да заутра пріиди, больше не жди. Милости ли сыскать? Съ ногъ до головы одерутъ; не срачицу, но и кожу готовы снять» (Дм. Сеч ); «Вопли и сетованія обиженныхъ во уши Господа доходятъ» (Георг. Кон.);
«Правосудіе затворяетъ глаза» (Гавр.
С.-П.); выбиться из силъ (Амвр. Харьк.); золотые горы обещать (Георг. Кон.);
терять умъ (Ф. Тамб.); во все глаза глядеть (Род. Пут.); пролить не одну каплю пота (Плат.); противу рожана прати (Амвр. Юш.); какъ мушку задавить (Дм. Сеч.) и др. Часто используются народно-разговор-ные обороты, конструкции. «Лжи и обмана, можно сказать, какъ воды» (Георг. Кон.); «... И печали нетъ -не успелъ, рано стали благовестить» (Дм. Сеч.); нарадоваться не можетъ, куда ни посмотри, рано ли, поздно ли (Род. Пут.) и др. Проповедники включают в свои выступления элементы народно-поэтической речи (эпитеты, сравнения, метафоры, повторы и др.). «Дивная Мать дивнаго Бога, дивна отъ начала и до конца своего: дивна въ зачатш сво-емъ; Она вся - одно дивное чудо... Дивна въ зачатіи. Дивна въ житїи... Дивна въ преставленіи...» (Дм. Рост.); «Лучшие желанш наши улетаютъ, какъ легкій лучъ вечерней зари» (Дм. Херс ).
В многочисленных проповедях на смену пафосу приходит размеренная разговорная речь, имеющая целью не возбудить, а убедить слушателя. Живое слово, проникнутое мирскими заботами и интересами, выходило за рамки, предназначенные для высокого жанра проповеди. «Проводи жизнь свою въ мире, запасайся добрымъ напутiемъ, чтобы соединиться ей съ Богомъ, и тебе, на конце ея, снова обрести ее тамъ, если будешь жить здесь добродетельно. А если живешь нечестиво, то жизнь твоя прохо-дитъ, она уже потеряна; станешь искать ея и не найдешь. Если вода вылита на землю, тебе невозможно ее пить; но если она налита въ сосудъ, то сбережется тебе для питья. Не проводи жизнь твою въ гневе и ненависти, не трать ее на хищенія, обиды, иначе не найдешь ея. Непотребствомъ и татьбою не уподобляй жизнь свою гнилой воде, иначе погло-титъ ее земля и глазъ не увидитъ ея больше. Не въ зависти и коварстве, не въ и гневе вражде, словомъ - не въ пороке какомъ проводи жизнь свою, иначе она потеряна, и ты - действительно мерт-вецъ, потому что утратилъ жизнь свою» (Е. Сир.).
Проповедники, представители церковной власти, зорко следили за нравствен-
ным состоянием своей паствы и смело порицали пороки, используя элементы обличительного красноречия, лексику с различными оттенками экспрессии. «Толикое множество между нами растленія! Где только обратиши лице, везде заплаканными очима узриши нравовъ человече-скихъ растленіе. Глянешь на начальниковъ
- растленіе, глянешь на подначальныхъ -растлезніе, глянешь на приказы -растленіе, глянешь на посыльщиковъ, которые, яко пьявицы, кровь тютъ изъ людей убогихъ, снедающи люди вместо хлеба, о коликое узреши растленіе; глянешь на супружества и тут растленіе: непрестанные разводы...» (Ст. Яв.). Сатира включалась в тексты проповедей, что, в свою очередь, неизбежно влекло обращение проповедников к народно-разговорной речи, просторечию.
Иногда стилистическая принадлежность синонимов «разговорное-книжное» ярко противопоставлена. «...Идетъ к Христу и не говорить: завтра приіду, но съ Пророкомъ глаго-летъ... «; «Какая нужда, говорю, твердить, подобно Евангельскому Фарисею... » (Георг. Кон.). Включение разговорных синонимов в книжный текст не меняет его общую тональность. Употребление русских и книжно-славянских синонимов в однотипных контекстах может свидетельствовать не только о смешении их в рамках микроконтекста; это проявление процесса стирания прежних определенных границ в использовании слов, относящихся к разным стилистическим системам. «Но смотрите, никто да не дерзнетъ сказать, «я не согрешилъ». Кто говорить это, тотъ слепь, смежилъ очи, самъ себя обманываетъ и не знаетъ, какъ окрадываетъ его сатана и въ сло-вахъ, и въ делахъ, то чрезъ слухъ, то чрезъ глаза, то чрезъ осязаніе, то чрезъ помыслы» (Е.Сир.). В проповедях широко представлена полногласная лексика, обозначающая стилистически нейтральные, конкретные понятия: разные дерева
(Ф.Тамб ); золотопромышленникъ раз-рабатываетъ месторожденіе золота, золотая розсыпь (Амвр. Харьк.), мона-ховъ, священниковъ, людей благочести-выхъ в дальные сибирскіе городы... отво-
зят (Дм. Сеч.), головы отрублены (Георг. Кон.), голова пошла долой (Дм. Рост.).
В проповедях широко представлено концентрированное употребление однокоренных слов различного характера, что определенным образом связано с эволюцией традиционного языкового типа этого жанра, усилением народноразговорных начал. «Сеятва великаго сеятеля Петра, где и что посеялъ..., кое отъ насеянныхъ семенъ сильнее, и что плода отъ таковой сеятвы получила Россгя» (Кир. Фл.); «Петръ не токмо въ благословенш Божш, но и со слезами сеянное сеялъ, и также сильно, что и ныне прозябая прозябаетъ, возрастая возрастаетъ, созревая созреваеть, и будетъ неискорененно. Обаче семенъ Петровыхъ ты блаженнаго мужа того сильнее семя» (Там же); «Будешь яко светило, озаряющее светомъ закона темные и стропотные пути жизни... ежели светъ будешь тьма, и светиль-никъ, поставленный светити на пути добродетели, будетъ точгю освещатъ стези неправды» (Амв. Тв.).
К середине века народно-разговорная речь широко используется в проповедях наряду с книжно-славянской, что проявляется независимо от характера текста. Новые возможности для языка гомилетической литературы открывала также и новая общественнополитическая ситуация. «В 1750-е годы борьба с клерикализмом перестает быть актуальной, господствующая европеизированная культура утверждает свое монопольное право на просвещение и вместе с тем русский литературный язык преображается в «славяно-российский», стоящий в близком родстве с «языком церковным» [3]. Тенденция к функцио-нально-стилистичес-ким перемещениям в русском литературном языке XVIII в. усиливается, и характерная для начала века противопоставленность двух стилистических стихий нарушается с возрастающей интенсивностью к его середине. Этот процесс нашел отражение и в языке проповедей. Образуется сложный речевой сплав, в котором черты книжного и разговорного объединяются, создавая однородный стилистический контекст.
Две речевые стихии сосуществуют в одном тексте, взаимодействуют, образуя своеобразный синтез церковнославянского и русского языков. «Церковнославянский в богослужении и славянороссийский в проповеди и богословской литературе», - отмечает В.М. Живов [3]. Несколько раньше В.П. Вомперский пишет, что проповеди XVIII в. созданы не на просторечии, в современном понимании слова, а на обмирщенном славянороссийском языке [2]. При этом он высказывает спорное, на наш взгляд, суждение о церковнославянской основе проповедей XVIII в., хотя их авторам свойственно стремление упростить текст, чтобы его понимали все слушатели. Вряд ли можно определенно говорит о единой языковой основе проповедей XVIII в., особенно к середине столетия и позже. Отдельные проповеди отражают стандартный, «чистый» книжнославянский язык, что объясняется прежде всего их тематикой (вопросы церкви, религиозного раскола и т.п.). Однако проповедники все чаще обращаются к нравственным темам, призывы к выполнению слушателями их христианского долга оттесняются призывами к выполнению гражданского долга: проповеди о флоте, власти и чести - Ф.Прокоповича; о воспитании - Амвросия Харьковского, Платона Левшина, Тихона Задонского; о почитании родителей, трудолюбии - Василия Нордова и многие другие. Язык таких проповедей выразителен при всей лексической пестроте и разностильно-сти. Живость изложения, образность, смешение элементов традиционного высокого стиля с народно-разговорными нарушали книжно-славянскую основу языка проповедей. Л.Л. Кутина, исследуя лексико-стилистическое своеобразие слов и речей Ф. Прокоповича, убедительно доказывает, что «сближение с русским языком составило главную линию эволюции их языка» [7]. Развивая эту мысль, В.М. Живов отмечает: «Осуществленное Феофаном Прокоповичем ведение гибридного языка в духовную литературу создало традицию, которой следуют проповедники. С одной стороны, это особый церковный язык, проти-
вопоставленный языку светской литературы, с другой стороны, был наиболее подходящий на роль доступного языка, сохраняющего связь с церковной литературной традицией» [3]. Процесс русификации гибридного языка заключался в сокращении книжно-славянских языковых средств, а затем, во второй половине XVIII в., отказе от них как маркированных признаков определенного языкового типа. Лингвистический анализ проповедей показывает, что, с одной стороны, их авторы сознательных отступлений от традиционного употребления церковнославянского языка не делают, с другой стороны, отсутствуют факты бессистемного, неоправданного обращения к народно-разговорной речи.
Испытывая влияние тенденций развития русского литературного языка XVIII в., книжно-славянский язык проповедей таких талантливых авторов, какими были Феофан Прокопович, Платон Лев-шин, Гедеон Криновский, Гавриил Петров и другие, претерпевал существенные изменения в направлении русской языковой системы. И хотя несколько категорично заключение некоторых исследователей о том, что названные проповедники «произвели замену в проповеди церковнославянского языка русским», и этот вывод основывается на незначительном по объему лингвистическом материале, он заслуживает внимания. Каким бы определением ни характеризовали обновленный язык проповедей, безусловно главное: происходит эволюция языка проповедей, отражающая процесс демократизации русского литературного языка XVIII века. Анализ особенностей языкового типа проповедей этого периода позволил выявить в них, с одной стороны, связь с книжными традициями предшествующего этапа, с другой - далеко идущую эволюцию книжнославянского языка в произведениях такого высокого духовного настроя, какими являлись православные проповеди. Церковно-книжная традиция речи сохранялась в культовой литературе на протяжении сотен лет и дошла до наших дней в церковных книгах, Библии, Псалтыри, проповедях, молитвах.
Являясь жанром высокого слога, проповеди наряду с нейтральной книжной лексикой и общенациональной грамматической системой (церковнославянский язык, русский славянизированный литературный язык XIV-XVII вв., книжный тип русского литературного языка первой половины XVIII в.) широко отражают стилистически маркированные языковые единицы с экспрессивностилистическим значением, выступающие показателем языкового регистра проповедей, их книжно-славянского типа. Славянизмы, даже обветшалые и нетерпимые с позиций учения М.В. Ломоносова о чистоте «высокого штиля», представлены на протяжении всего XVIII в., даже в позднейших проповедях Амвросия Юшкевича, Дмитрия Сеченова, Кирилла Флоринского и др., которые их современники считали образцами высокого слога. Многие славянизмы сохранялись в проповедях в связи с вольным изложением евангельских тем, библейских сюжетов, таким же был один из путей включения в тексты проповедей и элементов народно-разговорной речи.
На протяжении XVIII в. язык проповедей претерпевает существенные изменения: в пределах одного и того же текста нередко сталкиваются различные нормы (лексические, стилистические, грамматические) - церковнославянизмы и элементы общенародной речевой основы, смешиваются архаические, традиционно-книжные формы литературного выражения, языковые средства церковной книжности с разговорнопросторечными формами, бытовым просторечием, характеризующими народнолитературный тип. Проповеди отражают контакты церковнославянского языка с живой разговорной речью, народнолитературным языком этого периода. Мера нормированных и ненормированных слов, форм в проповедях различна, регулируется часто их тематикой, ситуацией речи, речевым вкусом проповедников, их реакцией на основные тенденции развития русского литературного языка XVIII в. Стефан Яворский, Феофан Прокопович, Василий Нордов, Гедеон Кри-новский, Платон Левшин, Иннокентий
Херсонский и другие смело ориентировались на разговорный язык, способствуя тем самым ослаблению позиций высокого стиля и эволюции языкового типа проповедей в направлении его русификации. Смешение генетически русских и генетически церковнославянских элементов, употребление маркированных церковнославянских слов, форм как признаков книжности в новом словесном окружении лишали их текстообразующей роли и вели с 20-30-х годов XVIII в. к реформированию традиционного книжнославянского типа языка проповедей в рамках складывающегося национального русского литературного языка, хотя и славянизированного в разной степени у различных проповедников: с одной стороны, Амвросия Тверского, Дмитрия Ростовского, Кирилла Флоринского, с другой стороны, Амвросия Харьковского, Гедеона Криновского, Платона Левшина, Дмитрия Сеченова и др., способствующих обновлению языкового типа проповедей на пути сближения языковых средств церковной книжности с русским языком.
Примечания
1. Виноградов В.В. Основные проблемы изучения, образования и развития древнерусского литературного языка. - М., 1958. - С.137. 2. Вомперский В.П. Стилистическое
учение М.В. Ломоносова и теория трех стилей. - М., 1970.- С.78. 3. Живов В.М. Язык и культура в России XVIII века. - М., 1996. - С.395, 391, 508, 389, 377, 398. 4. Знаменский П.В. Чтения из истории русской церкви во время царствования Екатерины II // Православный собеседник. 1875, №2. - С.105. 5. Источники исследуемого материала: Историческая хрестоматия для изучения церковной проповеди. Киев, 1879; Образцы святоотеческой русской проповеди. - Харьков, 1887; Сборник проповедческих образцов. - СПб, 1912; «Из глубины воззвах к тебе, господи...». М.: Русский язык, 1996. 6. Князькова Г.П. Русское просторечие второй половины XVIII века. - Л., 1974. - С. 45. 7. Кутина Л.Л.
Феофан Прокопович. Слова и речи. Лексико-стилистическая характеристика // Литературный язык XVIII века. Проблемы стилистики. - Л.: Наука, 1982. - С.39,7. 8. Принятые в статье сокращения имен, фамилий проповедников: Амвр.Тв. - Амвросий, архиепископ Тверской; Амвр. Харьк. - Амвросий, архиепископ Харьковский и Ахтырский; Амвр. Юш.
- Амвросий Юшкевич, архиепископ Новгородский и С.-Петербургский; Гавр. С.-П. -
Гавриил С.-Петербургский; Гед. Кр. - Гедеон Криновский; Георг. Кон. - Георгий Конис-ский, архиепископ Белорусский; Г. Бог. - Св. Георгий Богослов; Дм. Рост. - Св. Дмитрий, митрополит Ростовский; Дм. Сеч. - Дмитрий архиепископ Новгородский; Дм. Херс. -Дмитрий Сеченов, архиепископ Херсонский; Е. Сир. - Св. Ефрем Сирин; Злат. - Св. Иоанн, архиепископ Константинопольский, Златоуст; Кир. Фл. - Кирилл Флоринский, архимандрит Сергиевой Лавры; Плат. - Платон Левшин, митрополит Московский; Род. Пут. - Протоиерей Родион Путятин; Сим. Пол. - Симеон Полоцкий; Сим. Кох. - Симон Кохановский; Ст. Яв. - Стефан Яворский, митрополит Рязанский; Тих. Задон. - Св. Тихон Задонский; Ф. Прокоп. - Феофан Прокопович; Ф. Тамб. - Феофан, епископ Тамбовский. 9. Собрание разных слов и поучений на все воскресные и праздничные дни. Ч.1 М., 1775. - С. 8. 10. Филарет Гумилевский. Обзор русской духовной литературы. Кн. I.
- СПб., 1884. - С. 332.
