CC BY
90
УДК 821.161.1 Б01 10.17238^^998-5320.2017.29.14
Г. В. Косяков,
Омский государственный педагогический университет
РЕЛИГИОЗНЫЙ ИДЕАЛ ПОЛНОТЫ ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ В ЛИРИКЕ М. Ю. ЛЕРМОНТОВА (1837-1841)
Статья посвящена изучению религиозного идеала полноты бытия в лирике М. Ю. Лермонтова. В ходе исследования выявлено, что в поздней лирике Лермонтова реализуется модель восхождения от физического к метафизическому, доминирует образное представление о единстве имманентного и трансцендентного миров. Утверждение идеала полноты духовной жизни в лирике русского романтика предполагает расширение хронотопа лирического текста, открытость лирического героя природному миру и Вселенной. В творчестве поэта утверждается мысль о единстве микро- и макрокосмоса.
Ключевые слова: художественная картина мира, романтизм, религиозность, метафизика.
Введение. В современном литературоведении проблема изучения религиозных исканий М. Ю. Лермонтова является одной из приоритетных и представлена в работах О. П. Евчук, И. А. Киселевой, В. А. Котельникова, Л. А. Ходанен и др. Данная проблема была поставлена ещё дореволюционными исследователями, которые стремились выявить особенности религиозных представлений русского романтика, его идеала. Так, С. В. Шувалов заключал: «<...> религия Лермонтова, как показывает его творчество, остаётся, от начала и до конца, прямым выражением того, что он видел своим духовным зрением, - непосредственным знанием о душе и о Боге» [1, с. 162].
Религиозное сознание, преодолевая разрыв между имманентным и трансцендентным мирами, стремится к переживанию полноты миросозерцания, приблизиться к абсолютному этико-эстетическому идеалу. Духовная полнота жизни человека обретается по благодати Бога и представляет собой преображение всех сфер внутреннего мира личности. Человек чувствует себя не только органичной частью мира Божиего, осознаёт соборность мироздания и своего духовного мира, в котором дух, душа, разум имеют общую онтологическую, бессмертную основу.
Идеал полноты духовной жизни утверждается в искусстве, раскрывая его логосную и софий-ную основу. В. С. Соловьев так определяет смысл искусства: «Совершенное воплощение этой духовной полноты в нашей действительности, осуществление в ней абсолютной красоты или создание вселенского духовного организма есть высшая задача искусства» [2, с. 398]. Откровение трансцендентной сферы осуществляется через символ. В литературе переживание полноты внутренней жизни не всегда сопряжено с божественным откровением, оно может быть связано с максимальным переживанием страсти или с предстоянием смерти, бездне. Этико-религиозный и эстетический идеалы, имея различную природу, могут быть не только созвучными, но и антитетичными.
Анализ лирики Лермонтова. В лирике Лермонтова проявляется взгляд на земную жизнь с позиции бессмертной души. Лирическому герою русского романтика присущи как платонические припоминания бессмертной душой о её небесной родине («Ангел», 1831), так и мистический опыт физической смерти и посмертных страданий души («Ночь. I», 1830). Романтический принцип восхождения к Абсолюту наполняется в поэзии русского романтика религиозным смыслом. В художественной картине мира Лермонтова бессмертная душа свободно преодолевает пространственные и временные границы: лирический герой отстраняется от земного мира, его истории, панорамно их воспринимая («Молитва» («Я, Матерь Божия...», 1837); «Сон», 1841). В поздней лирике Лермонтова (1837-1841) утверждается идеал полноты духовной жизни, имеющий религиозную природу. Данный идеал предполагает, с одной стороны, духовное преображение личности, обретение покоя, освобождение от силы разума, созвучие различных сфер внутреннего мира личности, с другой стороны, органичное единство человека, земной природы, космоса и их Творца. Если в ранней лирике поэта в большей степени представлены астральный, горный пейзажи, т. е. онтологическая вертикаль, то в поздних произведениях постигается онтологическая горизонталь, земная природа. В художественном мире Лермонтова, наряду с онтологической вертикалью и горизонталью, проявляется и онтологическая глубина - метафизическая, логосная, божественная основа макро- и микрокосмоса. При этом лирический герой Лермонтова не находит единения с социумом.
В элегии Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива...» (1837) романтическая модель восхождения к Абсолюту приобретает религиозный характер, раскрывая прозрение лирическим героем в физическом мире метафизического и божественного: «И в небесах я вижу Бога.». Лирический зачин имеет временной характер и обращён в земной мир. Композиция лирического текста позволяет создать единство лирического переживания и во временном прозреть вечное. Пейзажные приметы весны («свежий лес»), лета («малиновая слива») и ранней осени («желтеющая нива») помогают создать целостное представление о земной природе в её динамике, в её открытости человеку. Композиция элегии подчёркивает не только единство природного мира и целостность его восприятия лирическим героем, но и оттеняет относительность времени. Стремление к универсальному видению земного мира проявлено в композиции стихов: «Румяным вечером иль утра в час златой». В художественной картине мира данного лирического текста акцентирована мысль и об относительности пространственных границ: «Про мирный край, откуда мчится он.». Природный мир и лирический герой вступают в диалог («кивает головой», «лепечет мне»). Пейзаж сочетает в себе движение и покой. Поэт использует как акустическую, так и колористическую образность.
Колористика пейзажа («час златой», «ландыш серебристый»), характерная для лирики Лермонтова в целом, созвучна многовековым традициям православной иконографии. Пейзажные образы росы и ландыша, традиционно включённые в христианскую символику рая и Царицы Небесной, служат откровениями горнего мира в дольнем. Как гласят западноевропейские легенды, ландыши родились из слез Матери Божией, оплакивающей распятого Христа. Этот весенний цветок символизирует чистоту, смирение и покой. В книге Д. П. Ознобишина «Селам, или язык цветов» (1830) ландыш получает следующее толкование: «Долго в тайне я любил тебя» [3, с. 81]. В православии Богородица символически соотносится с «сырой землей». Религиозное чувство в произведении Лермонтова восходит от благоговения перед земной природой к её целостному восприятию к медитации и прозрению метафизического. Гармония природного мира находит органичное отражение в душе лирического героя: «Тогда смиряется души моей тревога.». Формы личного местоимения «я» и притяжательного местоимения «мой» находятся внутри стихов, что указывает на органичную включённость лирического героя в природный мир, преодоление эгоцентризма. Глагол «постигнуть» означает проникновение в смысл, в сущность микро- и макрокосмоса. В финальной строфе лирический герой отстраняется от земного мира, его внутренний мир обретает целостность, покой.
В первой, второй и третьей строфах лирический вектор попеременно переносится с масштабных образов на индивидуальные и локальные, соотнесённые с онтологической горизонталью. В финальной же строфе хронотоп сначала сужается (душа), а затем расширяется от портретных деталей («морщины на челе») до земного и вселенского. Онтологическая вертикаль предполагает постижение «глубины» мироздания, т. е. метафизического и божественного. Если хронотоп 1-3 строф является традиционным для жанра элегии, то хронотоп финальной строфы созвучен построению псалмов и молитв, в которых душа устремлена из бездны, из земного мира в горний. В финальном стихе хронотоп становится открытым, обращённым в вечность и бесконечность. Композиция лирического текста («когда., когда., когда. тогда., тогда.») и поэтический синтаксис, насыщенный анафорами и синтаксическим параллелизмом, подчёркивают стремление вместить всё временное в одном акте духовного переживания, которое вне времени и пространства.
Лирический герой Лермонтова обращён к обретению полноты духовной жизни, что мы видим в мадригале «Она поёт - и звуки тают.» (1838), где проявления земной, чувственной, женской красоты служат формой приобщения к абсолютной полноте жизни. Лирический текст построен на основе сравнений и сопоставлений земного, чувственного и небесного, духовного: «Как поцелуи на устах.». В произведении акцентированы формы откровения метафизического, духовного в физическом, чувственном и телесном мире: Логос («звуки тают», «молвит слово»), глаза («божественных глазах»). Любование земной грацией сопровождается религиозным благоговением перед божественным, вечным источником красоты («небеса играют»). Из 35 слов 4 (дважды употребленное местоимение «все» и дважды употребленное краткое имя прилагательное «полны») имеют в своей семантике значение высшей степени, универсальности. Пятый и шестой стихи построены на основе звуковой анафоры и синтаксического параллелизма, а седьмой и восьмой стихи характеризуются наличием лексической анафоры и синтаксического параллелизма:
Так полны чувства, выраженья,
Так полны дивной простоты [4, с. 438].
Поэтический синтаксис (сравнения, анафоры, синтаксический параллелизм), наряду с ритмикой, звукописью, поэтической лексикой, утверждает идею органичного единства земного и небесного. В финальном стихе возникает мотив неизречённого чуда жизни и красоты. В произведении утверждается не широко представленный в романтизме идеал исключительной красоты, а идеал естественности, «простоты».
В литературной «молитве» Лермонтова «В минуту жизни трудную.» (1839) лирическая тема приобретает диалектическое развитие: духовное томление и стремление его преодолеть в молитвенном предстоянии, сошествие «благодатной» силы, преображение духовного мира лирического героя. Если в начале произведения акцентирован мотив тесноты, хронотоп замкнут, то в финале утверждается мотив освобождения, хронотоп становится открытым и расширяющимся. В произведении возникает ряд художественных определений, имеющих ярко выраженную религиозную семантику: «молитву чудную», «сила благодатная», «созвучье слов живых», «непонятная», «святая прелесть». Данные определения раскрывают таинство молитвенного преображения души, её религиозное приобщение к метафизическому, освобождение. С. Н. Булгаков так определяет сущность религиозного мировоззрения: «Путь религиозный в этом смысле есть путь чуда и благодати» [5, с. 24]. Мотивный комплекс благодати является ключевым в русской классической литературе. Так, в лирике В. А. Жуковского религиозное преображение души соотнесено с мотивным комплексом «невыразимого».
Лирический зачин в произведении Лермонтова акцентирует время как ключевую характеристику земной жизни: время и пространство раскрывают ограниченную и вторичную природу физического мира, который изначально тесен для бессмертной души, генетически сопричастной метафизическому. Лирический герой Лермонтова обострённо чувствует и красоту, и ограниченность земной природы, устремлён к бессмертному и бесконечному: «Смело верь тому, что вечно.» (1832). В текстах Священного Писания бремя соотносится с испытанием и греховностью человека, его сомнениями и заблуждениями: «Ибо беззакония мои превысили голову мою, как тяжёлое бремя отяготели на мне.» (Пс. 37:5). В произведении Лермонтова с эмоциональной («в сердце грусть») и интеллектуальной («сомненье») сферами жизни человека связан мотив томления, заключения («теснится», «как бремя»), в то время как с метафизической сферой - мотив освобождения («скатится», «так легко, легко. »).
Метафизическая сфера, во-первых, предстаёт субстанциональной, бессмертной и вечной («есть сила»), что вызывает пафос утверждения; во-вторых, с Логосом, со звуком: «Твержу я наизусть.»; «В созвучьи слов живых.». Именно со звуком и Логосом в художественном мире Лермонтова связана божественная, благодатная сила, преображающая человеческую душу. В литературной «молитве» Лермонтова слово воспринимается не в качестве знака, формального выражения понятия или эмоции, а в качестве действия, преодолевающего грамматические и смысловые связи, прорывающегося сквозь них к исконным смыслам, к божественному Слову, сотворившему мир: «твержу», «в со-звучьи». Для лирического героя Лермонтова значимо рождающееся, звучащее слово.
В финале мы видим целостное преображение внутреннего мира лирического героя Лермонтова, обретающего полноту жизни, что на уровне поэтического синтаксиса выражают анафоры, синтаксический параллелизм, повтор. Слёзы становятся одним из проявлений духовного преображения лирического героя, отражением в физическом и чувственном сопричастности человека метафизическому. В православной культуре слеза и роса символически включены в один мистический ряд: «Бог так и сделал в ту ночь: только на шерсти было сухо, а на всей земле была роса» (Суд. 6:40). Символ росы в православной культуре, как указывалось выше, раскрывает благодатное преображение земного мира Богом, соотнесён с Матерью Божией. Символическим аналогом росы применительно к человеку являются слёзы, раскрывающие умиление, духовное преображение. Литературная «молитва» Лермонтова отображает диалогическую природу религиозного миросозерцания, благодаря которому душа в земном мире способна преодолеть его временные и пространственные ограничения, обрести полноту бытия.
В стихотворении Лермонтова «Выхожу один я на дорогу.» (1841) развивается комплекс сквозных для его творчества религиозных мотивов: странничество, откровение Бога, исповедальная открытость человека мирозданию и его Творцу, стремление к духовному освобождению и покою, обретение единства с миром. Многие лирические тексты Лермонтова начинаются с личного местоимения «я», которое вводит ярко выраженную субъективную позицию, оценочность, глубокую испо-ведальность, оформляет мотив противостояния лирического героя окружающему миру и адресату, задавая произведению конфликтность и драматизм: «К друзьям» («Я рождён с душою пылкой.», 1829), «Разлука» («Я виноват перед тобою.», 1830), «К Н. И......» («Я не достоин, может быть.»,
1831), «К*» («Я не унижусь пред тобою.», 1832), «Я не хочу, чтоб свет узнал.» (1837). Инверсия в первом стихе анализируемого произведения русского романтика оттеняет мотив странничества, открытости личности мирозданию. Идея соборности мироздания подчёркивается образным рядом света и тишины, которые предваряют образность, раскрывающую благодатное откровение Бога, логосную основу бытия:
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, И звезда с звездою говорит [4, с. 547].
Мотив одиночества сменяется мотивом диалога дольнего и горнего, откровения в физическом мире метафизического, оформляя мирообраз вселенского храма, где всё живое славит Творца. Данный мотив является ведущим и во второй строфе. Определения «торжественно и чудно» характеризуют непостижимое разумом и невыразимое откровение горнего мира. Во второй строфе получает развитие религиозная символика света: «Спит земля в сиянье голубом.». Предстояние личности мирозданию вызывает исповедь, выраженную рядом вопрошаний, обращённых прежде всего к самому себе. Став свидетелем благодатного преображения земного мира горним, лирический герой чувствует несоответствие своего духовного мира (микрокосмоса) макрокосмосу. Лирическая тема в произведении, как и во многих других лирических текстах поэта, получает диалектическое развитие.
Пережитое религиозное чувство полноты бытия проецируется в пространственные образы индивидуального рая, где лирический герой, сохраняя жизненную силу, становится органичной частью мироздания: «Про любовь мне сладкий голос пел.». Идеал полноты бытия воплощается в хронотопе, в образной системе.
Схожий хронотоп проявлен во многих произведениях Лермонтова:
Немая степь синеет, и венцом Серебряным Кавказ её объемлет; Над морем он, нахмурясь, тихо дремлет, Как великан, склонившись над щитом, Рассказам волн кочующих внимая, А море Черное шумит не умолкая [4, с. 463].
«Памяти А. И. О<доевско>го» (1839)
В «стихотворении на смерть» «Памяти А. И. О<доевско>го» пространственные характеристики хронотопа расширяются и по горизонтали и по вертикали: сферой упокоения человека становится не замкнутое пространство могилы, а прекрасный, подвижный, вечно обновляющийся космос, наделённый охранительной функцией. С природным миром в этом «стихотворении на смерть», как и в стихотворении «Выхожу один я на дороге.», связан мотив диалога.
Индивидуальный рай в стихотворении «Выхожу один я на дороге.» соотносится с этическими ценностями покоя, свободы и любви, с преодолением страданий, боли и физической смерти, с вечностью («желал навеки», «вечно зеленя»), с мифологемой мирового древа («тёмный дуб»). Мировое древо в мифологической картине мира осуществляет функцию коммуникации и связи миров. М. Элиаде пишет в этой связи: «Космос воображается в виде гигантского дерева: способ существования Космоса, и в первую очередь его способность к бесконечному возрождению, символически уподобляются жизни дерева» [6, с. 94]. В произведении Лермонтова образ дуба не просто выражает единство имманентного и трансцендентного миров, но и участвует в оформлении охранительного, диалогового пространства («голос пел», «склонялся и шумел»), знаменуя сопричастность души природе и вечности, обретение бессмертия, возможность возрождения. Финальная строфа обращает к соборной и логосной образности первой и второй строф.
В стихотворении Лермонтова «Пророк» (1841) духовное избранничество пророка, его сопричастность божественной истине акцентированы лексемой «всеведенье», выражающей универсальность и соборность. Введение лирической темы раскрывает сошествие благодати на пророка. Лирическая тема развивается контрастно, что в целом характерно для поэзии русского романтика. В первой и второй строфах первый и второй стихи соотнесены с божественной сферой, с метафизическим, а третий и четвёртый стихи - с греховным миром:
Провозглашать я стал любви И правды чистые ученья: В меня все ближние мои Бросали бешено каменья [4, с. 547].
Принцип контраста реализуется на синтаксическом, лексическом и звуковом уровнях. В третьей строфе развивается мотив бегства из мира, погрязшего во зле. Четвёртая строфа утверждает соборный идеал Царствия Небесного. Пятая, шестая и седьмая строфы, напротив, раскрывают злобу и эгоцентризм греховного сознания.
Личное местоимение «я» в произведении, благодаря инверсиям, вводится во второй части или в финале стихов, что не только создаёт ощущение умеренной стилистической архаики, но и подчёркивает смирение пророка, его органичное единство с миром Божиим: «Посыпал пеплом я главу.»; «И вот в пустыне я живу.». Личное местоимение «я» в начале стиха возникает в пятой строфе, помогая оттенить антитезу пророка и «шумного града». Личное местоимение «я» подчёркивает одиночество пророка во враждебном мире.
Религиозный идеал полноты жизни предполагает, во-первых, следование евангельским заповедям («правды чистые ученья»); во-вторых, освобождение от греховного социального мира; в-третьих, органичное единство пророка с миром Божиим («тварь покорна там земная»), сопричастность вечному миру уже в земной жизни:
И звёзды слушают меня, Лучами радостно играя [4, с. 547].
Звёзды в творчестве русского романтика оформляют поэтический концепт рая, утверждают пафос веры в бессмертие, раскрывают красоту и гармонию мироздания. Не только пророк молитвенно открыт мирозданию, но и Вселенная откликается на его молитвенное предстояние. Красота, духовное единство мира Божиего подчёркнуты определением «радостно». Радование о Божием мире - значимая характеристика религиозного миросозерцания, которая проявляется в русской классической литературе, прежде всего, в творчестве А. С. Пушкина [7], продолжателем которого выступил М. Ю. Лермонтов. Аскетическое одиночество пророка становится залогом его сопричастности соборному мирозданию, раю: «Мне тварь покорна там земная.».
В стихотворении Лермонтова возникает сравнение человека с птицей, имеющее евангельские истоки: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?» (Мтф. 6:26). Религиозный идеал соборности, обретаемый героем Лермонтова в метафизическом плане, противопоставлен его одиночеству, изгнанничеству в социальной сфере, живущей вне Бога, характеризующейся эгоцентризмом и грехом гордыни. О. П. Евчук отмечает: «Тема пророческого служения выстраивается в контексте аллюзий из Нагорной проповеди.» [8, с. 30]. «Нищета» в людском мире противопоставлена духовному богатству («даром божьей пищи»). В данном произведении русского романтика, как и во многих его поздних лирических текстах, раскрывается восхождение от физического к метафизическому. В. А. Котельников так определяет представление об иерархичности бытия и человека в христианстве: «Мистическое пространство абсолютно и находится по ту сторону времени, физической протяжённости и качественности. С ним сопряжён человек духовный» [9, с. 13]. В произведении Лермонтова раскрывается становление духовного человека через аскезу, через благодатное постижение соборности мироздания.
Вывод. В поздней лирике Лермонтова утверждается религиозный идеал полноты духовной жизни, предполагающий прозрение лирическим героем соборности внутреннего мира и Вселенной. Если в ранней лирике русского романтика проявлялся конфликт индивидуального и вселенского, земного и небесного миров, то в его позднем творчестве утверждается их органичное единство, диалог. Идеал полноты духовной жизни предполагает обретение свободы и покоя. Как правило, утверждение идеала полноты духовной жизни предполагает расширение хронотопа лирического текста, открытость лирического героя Лермонтова природному миру и Вселенной, постижение метафизической глубины мироздания.
Библиографический список
1. Шувалов С. В. Религия Лермонтова // Венок М. Ю. Лермонтова. Юбилейный сборник. - М.-Пг.: Издание Т-ва «В. В. Думнов, Наследники бр. Салаевых», 1914. - С. 135-164.
2. Соловьев В. С. Общий смысл искусства // Соловьев В. С. Сочинения: В 2 т. - М. : Мысль, 1990. - Т. 2. - С. 390-404.
3. Ознобишин Д. П. Селам, или язык цветов. - СПб.: Типография Департамента народного просвещения, 1830. - 132 с.
4. Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4 т. - М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1958. - Т. 1. - 756 с.
5. Булгаков С. Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. - М.: Республика, 1994. - 415 с.
6. Элиаде М. Священное и мирское. - М. : Изд-во МГУ, 1994. - 144 с.
7. Котельников В. А. Святость, радость и творчество // Христианство и русская литература: Сб. - СПб.: Наука, 1999. - С. 59-66.
8. Евчук О. П. Религиозно-философские контексты поэзии М. Ю. Лермонтова. - Омск: Вариант-Омск, 2012. - 120 с.
9. Котельников В. А. Православные подвижники и русская литература. На пути к Оптиной. - М.: Прогресс-Плеяда, 2002. - 384 с.
G. V. Kosyakov,
Doctor of Philological Sciences, professor, e-mail: [email protected]
Omsk State Pedagogical University, 14 Naberezhnaya Tukhachevskogo, Omsk, 644099, Russian Federation
RELIGIOUS IDEAL OF UNIVERSAL SPIRITUAL LIFE IN THE LYRICS BY M. YU. LERMONTOV (1837-1841)
The article studies the biblical motifs in the lyrics of M. Y. Lermontov. The aim of the article is to identify the religious ideal of the spiritual fullness in the lyrics of Russian romanticist. The research is accomplished by relying on historic-genetic, cultural-historical and comparative methods, as well as method of holistic analysis. The article has a synergetic focus, synthesizing academic approaches of literally studies, linguistics, cultural studies and philosophy. The research analyzes the Lermontov's lyrical texts of diverse genres, created in the later period of his life («I come out to the path, alone. » (1841); «The Prophet», 1841).
The research reveals that biblical motifs in Lermontov's lyrics play an important structure-forming role, shaping the chronotopos of the text, implementing the model of ascension from physical to metaphysical world. The article discloses the ideas of the divine creation of the world, of grace, of the Logos. Artistic worldview of Russian poet reveals imaginative ideas of the immortality, eternity, freedom and peace. The article contributes to the studies of artistic ontology of Russian romanticist, his philosophical aspect and religiosity. Along with the religious foundations of Lermontov's worldview, the article reveals the peculiarities of his individual mythopoetry in exploration of archaic antithesis of live and dead, the earthly and the heavenly. Keywords: artistic worldview, romanticism, religiosity, metaphysics.
References
1. Shuvalov S. V. Religious of Lermontov. VenokLermontovu. Jubilejnyi sbornik. Moscow, Petrograd, 1914, 384 p.
2. Soloviev V. S. Obshii smysl iskusstva Sochinenija: in 2 t. [The General meaning of art. Works: in 2 vol.]. Moscow, 1990, 2nd vol., p. 390-404.
3. Oznobishin D. P. Selam, ilijazyk tsvetov [Selam, or the language of flowers]. St. Petersburg, 1830, 132 p.
4. Lermontov M. Y. Sobranije sochinenii: v 41. [Complete Works: in 4 vol.]. Moscow, Leningrad, 1958, vol. I, 756 p.
5. Bulgakov S. Svet nevechernii: Sozertsanija Iumozrenija [Meditations and thoughts]. Moscow, 1994, 415 p.
6. Eliade M. Svjashennoye i mirscoye [Sacred and worldly]. Moscow, 1994, 144 p.
7. Kotelynikov V. Holiness, joy and art. Hristianstvo i russkaja literatura. [Christianity and Russian literature]. St.-Petersburg, 1999, p. 59-66.
8. Evchuk O. Religiozno-filosofskie konteksty poezii Lermontova [Religious and philosophical contexts of Lermontov's poetry]. Omsk, 2012, 120 p.
9. Kotelynikov V. Pravoslavnye podizniki i russkaja literatura. Na puti k Optinoi [Orthodox saints and Russian literature. On the way to optina]. Moscow, 2002, 384 p.
Поступила в редакцию 9.07.2017 © Г. В. Косяков, 2017
Автор статьи: Геннадий Викторович Косяков, доктор филологических наук, профессор, Омский государственный педагогический университет, 644099, Омск, Набережная Тухачевского, 14, e-mail: [email protected]
Рецензенты:
А. Э. Еремеев, доктор филологических наук, профессор, ректор Омской гуманитарной академии.
Е. В. Киричук, доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной литературы, Омский
государственный университет им. Ф. М. Достоевского.
