CC BY
70
Э. Ф. Осипова
РЕАЛЬНОСТЬ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ВЫМЫСЕЛ В «РОМАНЕ О БЛАЙТДЕЙЛЕ» Н. ГОТОРНА
Традиционно «Роман о Блайтдейле» (“The Blithedale Romance”, 1852)1 трактуют как психологический роман из современной Готорну жизни Новой Англии и лишь вскользь упоминают о его связи с философскими идеями 1830-1840-х годов. Но роман можно рассматривать и как «документ эпохи» [21, с. 32], поскольку в нем запечатлено отношение автора к теориям и практике трансценденталистов.
Эмерсон и его единомышленники, Джордж и София Рипли, Теодор Паркер, Джон Дуайт, Чарльз Дана были друзьями и соседями Готорна, его товарищами по колонии Брук Фарм, в которой он жил и работал несколько месяцев. Поначалу Брук Фарм именовался «Коммуной Рипли», а позже, осенью 1841 г., стал называться «Институтом Сельского Хозяйства и Образования Брук Фарм». Основные цели коммуны, как их сформулировал Рипли в письме Эмерсону в ноябре 1840 г., состояли в том, чтобы «обеспечить более естественную связь между трудом интеллектуальным и физическим; объединить в одном лице работника и мыслителя; обеспечить наивысшую свободу для умственного труда, так чтобы все могли выполнять тот труд, который соответствует вкусам и способностям каждого, но при этом результаты его должны быть доступными для всех <... > таким образом, должна быть подготовлена почва для создания общества либеральных, образованных и культурных людей» [15, p. 32-33]. Идеалы коммуны были высоки и благородны: их проповедовали люди, которых Готорн глубоко уважал, и 12 апреля 1841 г. он поселился в Уэст Роксбери, где и расположилась колония. На его решение вступить в коммуну, очевидно, повлияло стремление стать свидетелем строительства новой утопии [22, с. 35]. Писатель стал активным ее участником: его подпись стоит под текстом «Конституции Ассоциации Брук Фарм», он был даже избран членом правления и председателем финансового комитета. Готорн не чуждался никакой работы (ни в поле, ни в коровнике). Он сажал бобы и картошку, доил коров, разгребал навоз, ворошил сено, колол дрова [15; 16]. Но сосредоточиться на творческой работе там он не мог и в ноябре 1841 г. окончательно покинул Брук Фарм.
Колония в Уэст Роксбери просуществовала почти семь лет. Она стала местом, где (воспользуемся словами Ореста Браунсона) «философы могли проводить опыты над человеческой природой и демонстрировать, на что способен человек, когда он свободен и может быть самим собой» [11, p. 36]. Заметим, что идеолог трансцендентализма Ральф Эмерсон видел в деятельности колонистов воплощение идеальных человеческих отношений, но в то же время понимал историческую ограниченность эксперимента. Позже в книге «Путь жизни» (1860) он назвал попытки соединить интеллектуальный труд философа с жесткими законами конкуренции «безумным утопизмом» (Arcadian fanaticism). Принцип уравнительности (от каждого по труду, каждому — по потребностям) в колонии в конечном счете не сработал. Конец ее был вызван
© Э. Ф. Осипова, 2009
не столько пожаром, уничтожившим здания, сколько принципом, положенным в ее основу.
В предисловии к роману Готорн признается в том, что использовал свой опыт жизни в колонии Брук Фарм для создания фона. Однако он подчеркивал, что задачей его было не «проиллюстрировать какую-либо теорию или вывести заключение, благоприятное или нет, относительно идеи социализма», и что персонажи не имеют ничего общего с колонистами [8, р. XIX]. Но нас не должны обманывать эти слова. В романе есть и «иллюстрация теории», и вполне узнаваемые черты известных трансценденталистов.
Готорн скептически относился к планам реформаторства, столь популярным в Америке его времени. Хотя он и присоединился к проекту, им владели сомнения относительно успеха эксперимента. Сомнения эти обрели форму романа, написанного через десять лет после отъезда из Брук Фарм и спустя пять лет после закрытия самой колонии. В «Романе о Блайтдейле» он поведал историю надежд и разочарований, высоких чувств и губительных страстей. Именно страсти, а не экономическая несостоятельность, разрушили сообщество молодых людей, вдохновлявшихся утопическими мечтами. В романе содержится философская полемика Готорна с современниками — полемика, опосредованная художественным вымыслом. То был спор с бывшими товарищами по колонии и их единомышленниками из Конкорда и Бостона, а также реформаторами иного толка — фурьеристами и социалистами, к числу которых принадлежали Альберт Брисбейн и Орест Браунсон. Основную мысль романа можно свести к следующему: перестроить общество на принципах разума не что иное, как социальное прожектерство, эксперименты людей, не знающих глубинных свойств человеческой природы. В этом романе, более чем в других его романах, персонажи являются фигурами условными, хотя нельзя не увидеть в них некоторые черты известных Готорну людей: Чаннинга-младшего, Эмерсона, Маргарет Фуллер и Генри Торо (последние трое, кстати, участниками самого эксперимента не были). Даже если Готорн и не создал «убедительных человеческих характеров», как пишет А. Уинтерс [7, р. 21], его роман интересен своей идейной проблематикой.
Повествование ведется от имени Майлза Ковердейла, отправившегося в колонию в ненастный апрельский день и ставшего свидетелем драматических происшествий. Ковердейл решил вступить в коммуну из любопытства, даже скорее из прихоти, а не из глубоких моральных соображений. Он считает себя наблюдателем нравов, «греческим Хором», хотя не отличается психологической тонкостью. Американский ученый Джеймс Джастус характеризует Майлза как самовлюбленного и ограниченного интеллектуального сноба, человека холодного и неспособного любить [12, р. 24-25]. Смысл истории, которую герой излагает через двенадцать лет после распада коммуны, не сразу поддается расшифровке, поскольку мы узнаем о событиях из уст весьма пристрастного наблюдателя и участника событий. Вряд ли этот образ автобиографичен, как полагают некоторые критики2. В нем нет ничего общего с автором, кроме факта участия в социалистической коммуне. Правда, Готорн высказывает устами героя некоторые собственные мысли, о чем свидетельствуют записи в его дневнике и в «Американских записных книжках». Так, словно споря с автором «Уолдена», Готорн говорит о невозможности сочетать физический и умственный труд, необходимость чего проповедовал Торо, а до него — Эмерсон. Слова рассказчика явно окрашены иронией, когда он говорит о «приятных мечтах об одухотворенном труде»: «Он должен был стать нашей молитвой, формой поклонения. Каждый взмах мотыги должен был обнажить какой-нибудь корень мудрости, до того скрытый от света» [8, р. 50]. Однако, признается он ниже, «комья земли, которые мы перелопачивали, не превращались в мысли. Проис-
ходило обратное: ум становился неповоротливым, а мысли — глупыми. Наш труд был бессмысленным, и к вечеру мы чувствовали отупение» [8, p. 50]. Майлз не раз высказывал сомнения относительно возможности коммунистического эксперимента. «Внезапно меня охватило чувство неверия в моральную красоту, героизм, и возникло убеждение в том, что пытаться реформировать мир (benefit the world) —большая глупость» [8, p. 80]. Та же мысль прозвучала из уст одной из героинь, Зенобии, в последнем разговоре с Майлзом: «Мне надоело играть в филантропию и прогресс. Изо всех разновидностей утопии мы выбрали самую худшую, пытаясь ввести единственно верную систему» [8, p. 181].
Готорн воспользовался традиционно романтическим приемом — столкновением двух героинь, блондинки и брюнетки. Обычно в такой паре первая олицетворяет «ангельское» начало, а вторая — демоническое; первая вступает в брак с героем, а вторая погибает или уходит со сцены. Готорн меняет акценты: белокурая и хрупкая Присцилла оказывается, пусть и пассивным, но все же орудием зла3, а яркая и смелая Зенобия — благородной личностью, противостоящей дьявольским козням. Нетрадиционен и финал: Зенобия кончает с собой после драматической сцены, в которой идеолог колонии, Холлингсворт, отвергает ее и выбирает ее соперницу (и, как оказалось, сводную сестру). В эпилоге, который отстоит от развязки на двенадцать лет, Присцилла ухаживает за психически больным мужем, которого мучает чувство вины за то, что он стал причиной самоубийства Зенобии.
В главной героине романа, Зенобии, большинство критиков видят черты Маргарет Фуллер — и не без оснований [14, p. 400-401]4. В культурной жизни Новой Англии Фуллер была фигурой заметной. Писательница, автор знаменитой книги «Женщина в девятнадцатом столетии» (1845), редактор журнала трансценденталистов «Дайел», ведущий критик Америки, лектор, переводчик, одним словом, разносторонне одаренная личность — такой была Маргарет Фуллер5, прототип Зенобии. В романе она наделена блестящим интеллектом, даром красноречия, независимым характером и свободомыслием. Сходство касается не только черт характера, убеждений, но и некоторых специфических обстоятельств. Так, экзотический цветок в волосах Зенобии для посвященных был соответствующим знаком: Фуллер любила украшать волосы цветком камелии [2, p. 859]. Трагический конец Маргарет Фуллер во время кораблекрушения в 1850 г. предопределил и судьбу героини романа. Зенобия, как и ее прототип, придерживалась нетрадиционных для тех лет взглядов на роль женщины в обществе. Героиня Готорна бунтует против общественных правил, ставивших женщину в жесткие рамки условностей. Именно против неравенства женщин в политической, общественной и личной жизни Фуллер высказывалась в книге «Женщина в девятнадцатом столетии». «Северная Коринна» (а именно так часто называли Фуллер) излагала в ней свои взгляды на любовь и брак. То был «женский» вариант трансценденталистской философии любви. Она писала о четырех типах брака, высшим из которых считала «религиозный брак», или «совместное паломничество к общему храму». Слова эти перекликаются с речами Зенобии в «последнем акте» блайтдейлской драмы. Несостоявшийся союз героини с Холлингсвортом, как ей казалось, мог стать идеальным браком, исполненным «интеллектуальной симпатии <... > которая осветила бы ему путь, вела бы и вдохновляла» [8, p. 179]. В отличие от Фуллер, Готорн придерживался гораздо более традиционных взглядов на отношения полов и вовсе не разделял ни трансценденталистской философии любви, ни ее представлений о «восхождении» в браке, изложенных в трактате. Нетрадиционными были и религиозные убеждения Фуллер: современникам они могли казаться еретическими [3, p. 146]. Она интересовалась мистическими учениями, серьез-
но относилась к месмеризму. Подобных взглядов Готорн не разделял, и неудивительно, что в романе сеансы, проводимые Вестервельтом с Присциллой, представлены как проделки дьявола. Одной из черт мировоззрения Маргарет Фуллер была ее вера в исторический прогресс, что сближало ее с приверженцами фурьеризма. О неотвратимости прогресса она писала в 1846 г. в рецензии на роман Жорж Санд «Консуэло»: «Мы испытываем уверенность в том, что действительность, кажущаяся нам сейчас столь разорванной и несовершенной, обретет, в конце концов, гармонию. Без устали движется уток истории, добавляя к ткани все новые нити, которые выявят рисунок. Тогда станет ясно: то, что сейчас кажется хаосом, на самом деле является способом достижения порядка и красоты» [5, р. 217]. Что касается Готорна, то ему не была близка оптимистическая вера социалистов. Он и в этом расходился во взглядах с нелюбимой им Маргарет Фуллер.
Критики мало внимания уделяют образу идеолога колонии, Холлингсворта, который является основным аргументом автора против тех мыслителей и реформаторов, которые строят «воздушные замки» и обольщаются возможностью быстрого реформирования общества. О важности образа говорит и тот факт, что Готорн первоначально собирался вынести в заглавие романа имя героя, но позже отказался от этого [6, р. 8]. Нетерпимость, узость мировоззрения, готовность пожертвовать жизнью (и своей, и чужой) ради абстрактной идеи — все эти черты свойственны его герою. Холлингсворт — натура сильная, целеустремленная и даже опасная. Из предыстории героя мы узнаем, что он был кузнецом (деталь немаловажная: его молот можно воспринимать как символ морального насилия). Но кто же мог быть прототипом Холлингсворта, этого деспотического, враждебного духу свободомыслия человека, который осуществлял руководство колонией [1, р. 559]? По мнению американского исследователя Джеймса Меллоу [14, р. 399-400], автор в какой-то степени наделил его чертами известных реформаторов (Уэнделла Филлипса, Уильяма Ллойда Гаррисона, Ореста Браунсона, Альберта Брисбейна). Все они находились под властью одной идеи, будь то немедленная отмена рабства в Америке, за что боролись Гаррисон и Филлипс, или переустройство общества на социалистических началах, которое проповедовали Брисбейн и Браунсон. Не исключено также, что одним из прототипов Холлингсворта мог стать член Брук Фарм Теодор Паркер, которого называли «трансценденталистским Савонаролой» за страстность проповедей и неортодоксальность религиозных взглядов» [24, с. 146-153]. Кстати, Паркер, друг Браунсона и Рипли, был выходцем из простой семьи и поначалу зарабатывал на жизнь плотницким делом.
Герой Готорна не видит в жизни ничего, кроме своей, на первый взгляд благородной, цели. На месте блайтдейлской колонии он хочет основать колонию для бывших преступников, причем цель эту он готов осуществить любой ценой. В отношениях с героинями он руководствовался исключительно материальными соображениями: ему нужны были деньги для осуществления своего проекта. С этой целью, как постепенно выясняется, Холлингсворт вступил в сговор с Вестервельтом и с отцом Зенобии и Присциллы. Его ухаживания за Зенобией в начале романа объясняются исключительно тем, что она была богатой наследницей, но когда ее старик-отец передал унаследованное от брата состояние Присцилле, изменилось и поведение Холлингсворта. Автор подчеркивает его «холодность», «отсутствие сердца», что Готорн считал тяжким грехом. По словам Малькольма Каули, Готорну внушали опасение такие черты реформаторов, как их «глубинное бессердечие и готовность пожертвовать жизнью людей ради абстрактного дела» [4, р. 549]. Не случайно возникает мысль о сходстве (пусть очень отдаленном) двух героев, которые вошли в американскую литературу одновременно: Холлингсворта
и мелвилловского Ахава. Они оба одержимы одной идеей и действуют не без помощи дьявольской силы. В «Моби Дике» это Федалла, в «Романе о Блайтдейле» — зловещая фигура Вестервельта. Не случайно автор вкладывает в уста Майлза Ковердейла признание: «Когда я бывал один, меня часто пробирала дрожь при мысли о моем друге». Страх Майлза вызывал человек, которого он называл «стальным мотором, орудием дьявола» в деле «облагодетельствования человечества» [8, p. 54].
Вестервельт, «профессор-магнетизер», проводивший сеансы гипноза, держал в своей власти Присциллу и имел тайное влияние на Зенобию. Его фигура важна, по крайней мере, в двух отношениях: она придает сюжету драматизм и некий элемент неопределенности и загадочности. Но это не главное. Его занятия оккультизмом представлены автором как дьявольское искусство. Учтем, что 1840-1850-е годы были временем широкого распространения всевозможных практик, связанных с оккультизмом. Некоторые мистически настроенные трансценденталисты (включая Маргарет Фуллер) интересовались феноменом гипноза, известного в то время под названием месмеризма. Мы слышим голос самого автора в описании сеанса гипноза (гл. 23), когда Майлз размышляет о значении этого явления: «Эпоха медиумов и чудес, которые за ней последуют, вроде столоверчения <. . . > самопроизвольной игры музыкальных инструментов — еще в будущем. Увы, мы живем в плохие времена! Если в основе всех этих явлений и не лежит обычное надувательство, тем хуже для нас» [8, p. 158-159]. В письмах Готорн весьма резко отзывается об «этой странной науке». Он отговаривал невесту, Софию Пибоди, от участия в подобных экспериментах (magnetic miracles), которые представлялись ему опасными, поскольку они нарушают «святость личности» [9, p. 588-589]. В руках гипнотизера, считал он, человек превращается в «мягкий воск», лишается собственной воли, его сознанием манипулируют [23, с. 111-123].
Рассказчик, выражая мысли автора, довольно резко отзывается о реформаторах: «У них нет сердца, нет ни симпатий, ни разума, ни совести. Они не могут удержать возле себя друга, разве что он будет служить их цели. Они могут погубить вас, уничтожить, растоптать ваш труп — особенно в том случае, если вы пройдете вместе с ними один шаг, но не сможете сделать второго и третьего, не сможете следовать за ними по их устрашающе прямому пути (terribly straight path)» [8, p. 54]. Приговор Холлингсворту, человеку без сердца, «филантропу», как называет его автор, реформатору того типа, который так не любил Готорн, вынесен в финал романа. Мы видим героя, сломленного сознанием собственного греха, лишенного воли и собственной сущности.
«Роман о Блайтдейле» содержит критику теорий и практики утопического социализма. Это своего рода «антиутопия», предвосхитившая образцы данного жанра в литературе XX в. В то же время в романе есть и утверждающее начало, а именно мысль о том, что только любовь может преобразовать общество — через совершенствование отдельного человека. Собственно, об этом же писали Торо и Эмерсон: они ставили духовное совершенствование личности выше коллективных попыток реформировать общество. Однако роман о блайтдейлской коммуне с его мрачной тональностью и печальным финалом свидетельствует о пессимизме Готорна. В глазах писателя человеческая природа такова, что зло в ней всегда перевешивает добро.
Именно осознание трагизма существования отделяло Готорна от трансцендентали-стов [13, p. 270], которые не видели пропасти между идеальным и реальным благодаря их вере в человеческую личность. «Космический оптимизм» Эмерсона вызывал у Готорна отторжение, равно как проповеднический пафос его публицистики и его реформаторский дух. Он признавал достоинства Эмерсона как поэта, но не видел в нем глубокого философа, поскольку автор «Природы», в представлении Готорна, плохо
разбирался в человеческом сердце. Однако при всех мировоззренческих расхождениях Готорна с Эмерсоном их объединяли общие эстетические принципы. Общими были и некоторые этические ценности, в частности принцип «доверия к себе», воплощением которого многие критики считают образ Эстер Принн из романа «Алая буква». Не случайно свое положение в литературном цехе Готорн определил как промежуточное. В предисловии к рассказу «Дочь Раппачини» он писал, что занимает «весьма неудобную позицию между трансценденталистами, которые под тем или иным названием вносят свою лепту в мировую литературу, и прочей писательской братией» [10, р. 106]. И это весьма точное определение.
1 Впервые в России перевод его был осуществлен в 1912 г., а новый увидел свет в 1982 г. под названием «Счастливый дол. Романтическая история» (Готорн Н. Избранное: В 2 т. Т. 1. Л., 1982). Вернее было бы перевести название как «Романтическая история о Блайтдейле», поскольку собственные имена, как правило, транслитерируются. Однако в отечественной критике закрепился вариант перевода, используемый в заглавии статьи.
2 Об этом пишет, в частности, шведский исследователь Магнус Уллен [17, p. 107]. Американский ученый Хайетт Уэггонер полагает, что Ковердейл — «весьма ироничный и даже резко критический автопортрет Готорна, воплощение тех черт, которые писатель в себе не любил» [18, p. 111].
3 Интересная трактовка этого образа содержится в статье Нины Бейм [1, p. 561—567].
4 Эту наиболее распространенную трактовку подвергает сомнению Нина Бейм на том основании, что Фуллер была лишена сексуальности, а в готорновской героине эта сторона женской натуры была особенно сильна.
5 Свой портрет Фуллер нарисовала в трактате «Женщина в девятнадцатом столетии», где она вывела себя под именем Миранды. «Она шла своим путем, и ни один мужчина не мог помешать ей. Многие ее действия были необычны, но не вызывали осуждения. Ей почти никто не помогал, но никто и не мешал. Мужчины, которые знали ее жизнь и ее дела, относились к ней, как к брату» [19, p. 22].
Список используемой литературы
1. Baym N. The Blithedale Romance: A Radical Reading // Journal of English and German Philology. Urbana, 1968. Vol. LXVII. N 4. P. 561-567.
2. Cargill O. Nemesis and Nathaniel Hawthorne // PMLA (The Publications of the Modern Language Association). 1937. Vol. LII. N 3. P. 613-913.
3. Chevigny B. G. The Woman and the Myth. Margaret Fuller’s Life and Writings. Old Westbury, New York, 1976. 500 p.
4. Cowley M. Editor’s Note // The Portable Hawthorne. Kingsport, 1976. P. 547-549.
5. Fuller M. “Woman in the Nineteenth Century” and other Writings / Ed. by D. Dickenson. New York, 1994. 261 p.
6. Garrett J. C. Hope or Disillusion: Three Versions of Utopia (N. Hawthorne, S. Butler, G. Orwell). Christchurch, 1984. 64 p.
7. Hawthorne N. A Collection of Critical Essays / Ed. by A. N. Kaul. Englewood Cliffs, 1966. 182 p.
8. Hawthorne N. The Blithedale Romance. New York, 1981. 200 p.
9. Hawthorne N. The Letters (1813-1843) / Ed. by Th. Woodsom. Ohio State University, 1984. 785 p.
10. Hawthorne N. Works: In 24 vols. Cambridge, 1881. Vol. 23. 286 p.
11. Herreshoff D. S. American Disciples of Marx: from the Age of Jackson to the Progressive Era. Detroit, 1967. 215 p.
12. Justus J. Hawthorne’s Coverdale: Character and Art in “The Blithedale Romance” // American Literature. 1975. Vol. 47. N 1. P. 21-36.
13. Matthiessen F. O. American Renaissance. New York, 1946. 678 p.
14. Mellow J. Nathaniel Hawthorne in His Times. Boston, 1980. 684 p.
15. Raymond H. D. Sophia Willard Ripley: Co-Founder of Brook Farm. Portsmouth, 1994. 120 p.
16. Swift L. Brook Farm. Its members, scholars, and visitors. New York, 1961. 303 p.
17. Ullen M. The Half-Vanished Structure: Hawthorne’s Allegorical Dialectics. Uppsala, 2001. 364 p.
18. Waggoner H. The Presence of Hawthorne. Baton Rouge, 1979. 166 p.
19. Woman in the Nineteenth Century. Oxford, 1994. 261 p.
20. Готорн Н. Избранное: В 2 т. Л., 1982. Т. 1. 455 с.
21. Ковалев Ю. В. Творчество Натаниэля Готорна // Готорн Н. Избранное: В 2 т. Л., 1982. Т. 1. С. 3-38.
22. Коренева М. М. Натаниэль Готорн // История литературы США: В 5 т. М., 2000. Т. III. С. 26-114.
23 Осипова Э. Ф. Загадки Эдгара По: исследования и комментарии. СПб., 2004. 170 с.
24. Покровский Н. Е. Ральф Уолдо Эмерсон: В поисках своей Вселенной. Конкорд, 1995. 362 с.
