CC BY
17
Развитие нормативной конструкции положений об организаторе преступления в отечественном законодательстве с Х по первую половину Х!Х вв.
Долева Ольга Андреевна,
аспирант Университета прокуратуры Российской Федерации E-mail: olya.doleva@yandex.ru
В данной статье проводится историческое исследование развития нормативной конструкции организации преступления по первую половину XIX века. Автором отмечается, что в отечественном уголовном праве развитие института соучастия как самостоятельного, целостного института, как и осознание необходимости разграничения ответственности в зависимости от степени вины соучастника возникли не ранее 1649 года. Нормативное определение такого соучастника, как «организатор преступления» в отечественном уголовном праве появляется в 1832 году. Относительно применяемых подходов к регламентации ответственности организатора преступления в частности и института соучастия в целом до начала XIX века соучастие регламентировалось исключительно в привязке к преступлениям определенного вида, как правило, наиболее опасным. В этот период времени институт соучастия полноценным не представляется, поскольку разрозненные предписания о соучастниках, относимые к разным уголовно-правовым запретам, между собой не связаны ни терминологически, ни функционально. Закономерным следствием несовершенства законодательной политики явилось различие в подходах к наказуемости применительно к конкретным видам преступлений.
Ключевые слова: организатор преступления, преступления, соучастие в преступлении.
организация
По свидетельствам первых законодательных памятников - Договоров Руси и Византии, а также Русской Правды, начальные этапы развития как непосредственно уголовного законодательства в Древнерусском государстве, так и, в первостепенном виде, института соучастия, относятся к X веку. Так, в положениях Русской Правды [1] содержались предписания о наказании за совершение несколькими («восемнадцать», «десять», «много») лицами противоправного деяния: «сколько бы ни совершало ... каждый платит». Таким образом, каждый, участвующий в преступлении, должен заплатить такую сумму штрафа, как ежели бы он совершил преступление в одиночку [1-4]. Но говорить о полноценной регламентации соучастия в Русской Правде, конечно же, нельзя. Указанное в полной мере соответствует уровню юридической техники XI века.
В данный исторический период отсутствовало деление соучастников на организатора, подстрекателя, исполнителя и пособника. Вместе с тем законодатель определял равную ответственность для каждого соучастника, хотя, и не принимая во внимание характер и степень участия и виновности в совершения преступления.
Судебник 1497 года не содержал положений о соучастии. Некоторые исследователи объясняют это стремлением государства «решить прежде всего вопросы, неразрывно связанные с интересами государства», в связи с чем «вопросам, прямо не относящимся к закреплению власти великого князя, не уделялось должного внимания [6, с. 61]. Вместе с тем А.А. Рожнов [7, с. 84], не соглашаясь с приведенной позицией, справедливо поддерживал предположение М.И. Ковалева об оценке законодателем исполнителя преступления и других соучастников как одинаково опасных, в связи с чем полагал достаточным применение одинакового к ним наказания [8, с. 46].
Нормативно-правовые акты второй половины XVI в. - первой половины XVII в. более подробно освещали вопросы соучастия, относя к соучастникам, помимо исполнителя, его «товарищей» (соисполнителей) либо пособников[9]. При этом ответственность представлялась двойственной, сочетая случаи как одинакового наказания для соучастников [10], так и более строгого [11] для главных виновников (в том числе организаторов - «пущих заводчиках» [12]).
Позднее, в Соборном уложении 1649 г. уже находят отражение различия соучастников как по степени вины, так и степени участия в совершении
5 -а
сз ж
<
преступления. По мнению некоторых ученых [13, с. 8], Уложение регулировало вопросы совместного участия в совершении преступления настолько детально, что последующая уголовно-правовая доктрина не внесла в теорию соучастия ничего нового. Вместе с тем А.А. Рожнов, отмечая более тщательную, по сравнению с предшествующими нормативными актами, регламентацию в Уложении вопросов соучастия, отмечает, что столь лестная оценка проработки института соучастия в Уложении несколько завышена [15, с. 194].
Соборное уложение 1649 г. выделяло как сои-сполнительство, так и соучастие с распределением ролей (выделялись исполнители, пособники, инициаторы преступления). При этом в действиях последнего усматривались как организаторские, так и подстрекательские функции. Инициатором представлялся тот, «по чьему научению» или веленью» совершено преступление, то есть его организатор (ст. 12, 19 гл. XXII).
До закрепления в Соборном Уложении 1649 года признак намеренного участия ряда лиц в осуществлении посягательства, или, иными словами, соучастие, законодательством не предусматривался. Наряду с рассматриваемой новеллой Уложение разграничивало участников, классифицируя их в зависимости от осуществляемых функций и выделяя в их числе такие группы, как учи-нители (ст. 2 гл. XXII), пособники (ст. 16 гл. XXII), по чьему научению совершено деяние (ст. 12, 19 гл. XXII).
В Соборном Уложении 1649 г. в статье 18 главы XXII законодателем предпринята попытка закрепления самостоятельной ответственности каждого из соучастников. При этом сохранялась двойственность при определении меры наказания. По замыслу законодателя, лицу, «по чьему научению» совершено преступление, устанавливалось наказание более суровое, нежели учинителю. В отдельных случаях (ст. 19 гл. XXII) и тому, кто учинил убийство, и тому, «кто на смертное убийство научал», грозила смертная казнь.
Установление равной ответственности причастных к преступлению лиц, представляется, связано с недостаточной определенностью понятия вины, степени и характера участия лица в совершении противоправного деяния. Цель законодателя сводилась к обозначению деяний, подлежащих наказанию, и кругу лиц, подлежащих привлечению к ответственности. При этом законодатель того периода времени не давал конкретных определений некоторым соучастникам, что делало затруднительным понимание статуса таковых: речь ведется об инициаторе, организаторе либо подстрекателе.
Несмотря на это, следует подчеркнуть, что нормы, предусмотренные Соборным Уложением 1649 года, стали основой для становления институ-^ та соучастия как самостоятельного, целостного ин-2 ститута, поскольку вопросы, касающиеся совмест-£3 ного участия лиц в совершении противоправных еЗ деяний, проработаны для того периода времени ав в упомянутом документе достаточно подробно.
Значимой вехой в развитии института соучастия в преступлении и дифференциации уголовной ответственности соучастников, по признанию ученых[16, с. 38], явились Артикулы воинские, принятые Петром I в 1715 году. В документе описывались характеристики подстрекателя (артикул 2), недоносителя (артикул 19), пособника (артикул 95), укрывателя (артикул 190), а также организатора (артикул 68) [17, с. 329]. При этом зачинщикам и главным виновникам определялось более суровое, по сравнению с иными соучастниками, наказание (за исключением случаев, специально предусмотренных законом).
Несмотря на то, что в Артикулах не содержалось определений, характеризующих того или иного соучастника, из текста артикула 68 следует, что под организатором понимается лицо, являющееся «заводчиком возмущения».
Дифференцированный подход к регламентации ответственности отдельных соучастников реализован и в Морском Уставе 1720 года. В частности, главой XIII «О возмущении, бунте и драке», устанавливалась уголовная ответственность зачинщика. Так, 90 артикул Морского Устава 1720 года гласил: «Не чинить сходбищ и советов воинским людям. - Все непристойныя подозрительныя сходбища и собрания воинских людей, хотя для советов каких-нибудь (хотя и не для зла) или для челобитья, чтоб общую челобитную писать, чрез сей артикул имеют быть весьма запрещены. Ежели из рядовых кто в сем деле преступит: то зачинщиков без всякаго милосердия, не смотря на то, хотя они к тому какую причину имели или нет, повесить. А с достальными поступать, как о беглецах упомянуто...».
Анализ текста Морского Устава 1720 года позволяет сделать вывод о сохранении законодательной тенденции по ужесточению наказания для организатора преступления, как наиболее опасного вида соучастника преступления.
Положения, регламентирующие соучастие в преступлении, предусматривались, в том числе и иными актами рассматриваемого периода. К примеру, Указ о наказании крестьян и бобылей от 24 апреля 1713 г. закреплял наказание в случае, если бобыли и крестьяне не хотели подчиняться воле феодала. Наказание кнутом предусматривалось в отношении исключительно заводчиков на основании распоряжения владельца вотчины. В соответствии с указом, заводчики - это организаторы посягательства. В других актах законодатель применяет термин «зачинщики» [18].
Таким образом, мы можем сделать вывод, что с середины XVII века в нормативно-правовых актах организатор посягательства рассматривался как отдельный соучастник. При этом с последовательным принятием каждого нового документа, регламентирующего уголовно-правовые отношения, законодатель совершенствует как само понятие организатора преступления, давая ему в более поздних источниках вполне оформленное (для того периода времени) определение, так и определяя
индивидуальную ответственность в зависимости от степени общественной опасности деяния, посредством установления зачинщику в более поздних источниках более сурового наказания, нежели исполнителю и иным соучастникам.
Как и ранее, в XIX веке очевидно влияние немецкой уголовно-правовой доктрины на развитие российской уголовно-правовой мысли. Так, разработанное Л.А. Фейербахом Баварское Уложение 1813 года содержало положение (ст. 51), согласно которому: «Главари же заговора, в частности, те, кто создал преступное сообщество (организаторы), а также те, кто разработал план преступления или возглавил его исполнение (зачинщики), должны быть подвержены наиболее строгой мере наказания» [19].
Учитывая, что советский законодатель шел по пути приверженности к континентальному праву, тенденция привлечения организатора преступления, наравне с его исполнителем, к более строгой ответственности, представляется обоснованной.
Относительно применяемых подходов к регламентации ответственности организатора преступления в частности и института соучастия в целом до начала XIX века соучастие регламентировалось исключительно в привязке к преступлениям определенного вида, как правило, наиболее опасным. В этой связи о полноценном институте соучастия говорить еще рано, поскольку разрозненные предписания о соучастниках, относимые к разным уголовно-правовым запретам, между собой не связаны ни терминологически, ни функционально. Закономерным следствием несовершенства законодательной политики явилось различие в подходах к наказуемости применительно к конкретным видам преступлений.
Лишь в XIX веке на законодательном уровне осознана потребность в «сквозной», унифицированной регламентации соучастия в преступлении, безотносительно к видам преступлений. На этом этапе возникают все признаки института соучастия. Однако, наряду с этим сохраняются предписания о соучастии в отдельных преступлениях.
В развитии уголовно-правовой мысли начала XIX столетия в целом и института соучастия в частности, необходимо отметить значимость проекта Уголовного Уложения, известного как проект Якоба. Семнадцатый параграф Общей части проекта раскрывал вопросы, связанные с соучастием: «Прикосновенные виновники или участники преступления суть трех родов: 1) зачинщики оного, производители и укрыватели, также те, кои других к тому принуждали, или уговаривали, или подкупали; 2) вспомогатели...; 3) сведущие о преступлении, которые, имев обязанность и способ донести об оном, не сделали сего».
В проекте соучастники определены категорией «виновников», а организаторы - категорией «зачинщиков» и, фактически, очерчен круг лиц, ответственных за преступление. По справедливому мнению О. Горегляда, «виновными в преступлении
почитаются все те, кои произвели оное или прикосновенны к оному», среди них те, «кто, восприяв преступное намерение, к выполнению оного побудил другого, или подал повод к оному наставлением, похвалою, обещанием награждения, или же употреблением во зло ошибки или неведения другого» [20, с. 6].
Отраженное в 91 параграфе положение («чем более преступник был обольщен или обманут хитрыми подущениями другого») снижали степень вины исполнителя и устанавливали, по сути, зависимость от вины зачинщика или подстрекателя, а также вида преступления, тяжесть наказания. При этом, в зависимости от последнего, мера наказания могла быть равная (параграф 133) либо дифференцированная (параграф 130). При этом, параграфами 497, 518 «участникам первого рода» (зачинщикам, подстрекателям, исполнителям) определялось более строгое наказание, иным же соучастникам - меньшее.
Таким образом, в проекте 1813 года прослеживалась дальнейшая дифференциация видов соучастников и их ответственности за совершенные преступления. Развитие положений о соучастии в Общей части проекта Уголовного Уложения свидетельствуют о возникновении и развитии признаков соучастия как полноценного института. Проект оказал значительное влияние на дальнейшую законопроектную деятельность.
Очередной важной вехой в становлении и совершенствовании института соучастия явился 1832 год, в связи с принятием Свода законов уголовных Российской Империи. Данный документ устанавливал закрепленную в нормах, носящих общий характер, структуру соучастников посягательства. При этом документ содержал понятийный аппарат, включающий определение каждого из соучастников. Последние классифицировались в зависимости от того, какую роль в посягательстве они выполняли. В томе XV книге 5, разделе 1, главе 1, отделении 3 выделялись такие виды соучастников, как: главные виновники; участники; зачинщики; сообщники; подговорщики или подстрекатели; пособники; попустители; укрыватели. Законодатель конкретизирует статус того или иного соучастника, в том числе и зачинщика, определяя такового как: «те, которые умыслив содеянное преступление, согласили на то других, и те, которые управляли действиями при совершении преступления или покушения на оное, или же первые к тому приступили», иными словами, действовавшие вместе со всеми остальными, однако с умыслом, возникшим у них раньше, чем у других соучастников, подговаривавшие к осуществлению посягательства остальных или становившиеся первыми, подавая пример осуществления посягательства. В статье 118 тома XV книги 5, раздела 1, главы 3 отделения 2 к зачинщикам указывалось на применение более сурового наказания, нежели к исполнителям, помощникам и укрывателям.
Конкретизация и совершенствование определений, характеризующих статус того или иного соу-
5 -о
сз ж
■с
частника, в том числе организатора преступления, смещение акцента на регламентацию соучастия свидетельствуют об осознании необходимости в законодательном закреплении соответствующих понятий и, как следствие, дальнейшем развитии института соучастия.
Подводя итог историческому исследованию нормативной конструкции организации преступления вплоть до первой половины XIX века, полагаем возможным отметить, что в отечественном уголовном праве развитие института соучастия как самостоятельного, целостного института, как и осознание необходимости разграничения ответственности в зависимости от степени вины соучастника возникли не ранее 1649 года. В XVI-II—XIX вв., с учетом приверженности законодателя к континентальному праву, сохранялась тенденция отнесения организаторских действий к действиям исполнителя преступления. Нормативное определение такого соучастника, как «организатор преступления» в отечественном уголовном праве появляется в 1832 году. Относительно применяемых подходов к регламентации ответственности организатора преступления в частности и института соучастия в целом до начала XIXвека соучастие регламентировалось исключительно в привязке к преступлениям определенного вида, как правило, наиболее опасным. В этот период времени институт соучастия полноценным не представляется, поскольку разрозненные предписания о соучастниках, относимые к разным уголовно-правовым запретам, между собой не связаны ни терминологически, ни функционально. Закономерным следствием несовершенства законодательной политики явилось различие в подходах к наказуемости применительно к конкретным видам преступлений.
Литература
1. Правда Русская: в 2 ч. Ч. 2. Комментарии / под ред. Б.Д. Грекова. — М. — Л.: Изд-во Акад. наук СССР, 1947
2. Памятники русского права. Вып. первый. Памятники права Киевского государства. X— XII в. / сост. А.А. Зимин; под ред. С.В. Юшкова. — М.: Гос. изд. юрид. лит., 1952. — С. 100
3. Российское законодательство X—XX веков. В 9 томах. / под общ. ред. О.И. Чистякова. Т. 1. Законодательство Древней Руси / отв. ред. В.Л. Янин. — М.: Юрид. лит., 1984. — С. 62—99
4. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1995. — С. 314.
5. ПрозументовЛ.М. Групповое преступление: вопросы теории и практики. Томск, 2010. С. 46
6. Черепанова Е.В. Становление и развитие института уголовной ответственности за преступления, совершенные в составе организованных групп: дисс. канд. юрид. наук. М., 20099, с. 61.
7. РожновА.А. История уголовного права Московского государства (XIV—XVIIвв.): монография. — М.: Юрлитинформ, 2012, с. 84.
8. КовалевМ.И. Соучастие в преступлении. Ч. 1. Свердловск, 1960, с. 46.
9. Статья 1 Приговора о разбойных делах; Наказ Белозерским губным старостам и целовальникам от 12.03.1571// ААЭ. Т. № 281.
10. Статьи 31, 32 Второй Уставной книги Разбойного приказа.
11. Указ не позднее 10.02.1637//3A. № 236.
12. Грамота Олонецкому воеводе от 27.10.1662// АМГ. Т. 3 № 587, П; Грамота в Новгород от 26.07.1662//АМГ. Т. 3 № 595.
13. ИвановН.Г. Понятие и формы соучастия в советском уголовном праве. Саратов, 1991, с. 8
14. ЕпифановаЕ.В. Становление и развитие института соучастия в преступлении в России. Краснодар, 2003, с. 26.
15. РожновА.А. История уголовного права Московского государства ^IV^VI^.): монография. -М.: Юрлитинформ, 2012, с. 194.
16. Кирилин А.Е. Организованная группа и преступная организация как разновидности криминальной кооперации: Дисс. ...канд. юрид. наук. М. 2001. С. 38.
17. Чистяков О.И. Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 4. М.: Юридическая литература, 1986. С. 329.
18. Дрепелев А.С. Указ. соч. С. 21
19. «Lehrbuch», 1847, S. 90).
20. Горегляд О. Опыт начертания российского уголовного права. Ч. 1. О Преступлениях и наказаниях вообще. - Тип. Иоанессона, 1815. - С. 6.
DEVELOPMENT OF THE NORMATIVE STRUCTURE OF PROVISIONS ON THE ORGANIZER OF A CRIME IN DOMESTIC LEGISLATION FROM THE Х TO THE FIRST HALF OF THE Х!Х CENTURIES
Doleva O.A.
University of the Prosecutor's Office of the Russian Federation
This article provides a historical study of the development of the normative structure of the organization of crime up to the first half of the nineteenth century. The author notes that in domestic criminal law, the development of the institution of complicity as an independent, integral institution, as well as the awareness of the need to differentiate responsibility depending on the degree of guilt of the accomplice arose no earlier than 1649. The normative definition of such an accomplice as an "organizer of a crime" in domestic criminal law appeared in 1832. Regarding the approaches used to regulate the responsibility of the organizer of the crime in particular and the institution of complicity in general, until the beginning of the XIX century, complicity was regulated exclusively in relation to crimes of a certain type, as a rule, the most dangerous. During this period of time, the institution of complicity does not seem to be full-fledged, since the disparate regulations on accomplices related to different criminal law prohibitions are not related to each other either termino-logically or functionally. A natural consequence of the imperfection of legislative policy was the difference in approaches to punish ability in relation to specific types of crimes.
Keywords: organizer of the crime, organization of the crime, complicity in the crime.
Referents
1. Pravda Russian: in 2 hours. Part 2. Comments / ed. B. D. Grekov. -M. - L.: Publishing House of Acad. sciences of the USSR, 1947
2. Monuments of Russian law. Issue. first. Monuments of law of the Kyiv state. 10th-12th centuries / comp. A.A. Zimin; ed. S.V. Yushkov. - M .: State. ed. legal lit., 1952. - S. 100
3. Russian legislation of the X-XX centuries. In 9 volumes. / under total ed. O.I. Chistyakov. T.1. Legislation of Ancient Rus' / ed. ed. V.L. Yanin. - M.: Yurid. lit., 1984. - S. 62-99
4. Vladimirsky-Budanov M.F. Review of the history of Russian law. - Rostov-on-Don: Phoenix, 1995. - S. 314.
5. Prozumentov L.M. Group crime: questions of theory and practice. Tomsk, 2010, p. 46
6. Cherepanova E.V. Formation and development of the institution of criminal liability for crimes committed as part of organized groups: diss. cand. legal Sciences. M., 20099, p. 61.
7. Rozhnov A.A. History of criminal law of the Moscow state (XIV-XVII centuries): monograph. - M.: Yurlitinform, 2012, p. 84.
8. Kovalev M.I. Complicity in crime. Part 1. Sverdlovsk, 1960, p. 46.
9. Article 1 of the Robbery Verdict; Instruction to Belozersky labial elders and kissers dated 12.03.1571 // AAE. T. No. 281.
10. Articles 31, 32 of the Second Statutory Book of the Rogue Order.
11. Decree no later than 10.02.1637//F0R. No. 236.
12. Diploma to the Olonets governor dated 10/27/1662//AMG. Vol. 3 No. 587, P; Letter to Novgorod dated 26.07.1662//AMG. Vol. 3 No. 595.
13. Ivanov N.G. The concept and forms of complicity in Soviet criminal law. Saratov, 1991, p. 8
14. Epifanova E.V. Formation and development of the institution of complicity in crime in Russia. Krasnodar, 2003, p. 26.
15. Rozhnov A.A. History of criminal law of the Moscow state (XIV-XVII centuries): monograph. - M.: Yurlitinform, 2012, p. 194.
16. Kirilin A.E. Organized group and criminal organization as varieties of criminal cooperation: Diss. ...cand. legal Sciences. M. 2001. S. 38.
17. Chistyakov O.I. Russian legislation of the X-XX centuries. T.4. M.: Legal literature, 1986. S. 329.
18. Drepelev A.S. Decree. op. S. 21
19. "Lehrbuch", 1847, S. 90).
20. Goreglyad O. Experience of drawing the Russian criminal law. Part 1. On Crimes and Punishments in General. - Type. Ioanes-son, 1815. - S. 6.
