CC BY
32
и Григорий, когда, зарубив несколько матросов, окажется на грани сумасшествия.
Итак, в критические моменты персонажи Шолохова становятся открытыми для внешней суггестии, заставляющей их вести себя абсурдным образом. В этих ситуациях человеческое чувство самосохранения оказывается враждебным, с одной стороны, животному инстинкту, а с другой стороны - прежним идеологическим аксиомам, контрсуггестии семьи, Церкви, государства, общественной группы.
4. Поршнев Б. Ф. Контрсуггестия и история (элементарное социально-психологическое явление и его трансформация в развитии человечества) // История и психология. - М. : Наука, 1971. - С. 7-35.
5. Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. - М. : Наука, 1979.
6. Шолохов М.А. Тихий Дон // Собрание сочинений в 8 т.- Т. 1 - 4. - М. : Худож. лит., 1985-1987.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Воронин В. С. Законы фантазии и абсурда в художественном тексте. - Волгоград : ВолГУ, 1999.
2. Гордеев А. А. История казаков. Великая война 1914 - 1918 гг. Отречение государя. Временное правительство и анархия. Гражданская война. - М. : Страстной бульвар, 1993.
3. Паршин А. Н. Путь. Математика и другие миры. - М. : Добросвет, 2002.
Воронин Владимир Сергеевич, доктор филологических наук, профессор (Волгоград), автор монографий и статей о русской литературе, постоянный автор журнала, член открытого Международного научного сообщества «Русская словесность: духовно-культурные контексты».
Поступила 24.09.2018 г.
УДК 882(092) Распутин В. Я. ИВАНОВА
РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД НЕОКОНЧЕННОЙ РУКОПИСЬЮ ВАЛЕНТИНА РАСПУТИНА
Рассматриваются отрывки из неоконченной рукописи Валентина Распутина, раскрывающие уникальный творческий процесс писателя. Текст рукописи сопоставляется с такими известными произведениями писателя, как рассказы «Что передать вороне?», «Наташа», эссе «Байкал предо мною...», а также с интервью и выступлениями.
Ключевые слова: писатель, рукопись, Байкал, литературное творчество, проза.
Валентин Распутин медленно и тяжело работал со словом. «Посижу, посижу - строчку напишу, посижу, посижу - строчку зачеркну», по воспоминаниям Владимира Крупина. «Медленно значит хорошо», подумал бы любой незаурядный писатель. Слова Валентина Распутина о том, как он пишет, - не парадокс и афоризм, на которые был так щедр писатель. Это высокая ответственность за написанное, природное чувство слова, присущее писателю и вынесенное им
© Иванова В. Я., 2018
из родных мест - из сибирской глубинки, Ата-ланки, признание чудотворности слова, проверка слова на вес, звук, запах - на мелодию и согласное сопряжение со звуками земли, воды, неба.
На даче в порту Байкал Валентину Распутину работалось особенно хорошо. «В молодости, уже и тогда ища одиночества, завёл я в порту Байкал домик в одну комнатку с кухонькой, жизнь в которой в течение нескольких лет теперь вспоминаю как лучшее, по мне сшитое из всего, что выпадало затем во многих поисках и бытовых одеждах» (очерк «Байкал предо мною...» (2003) [7, 522]. Свой дом писатель воспринимал как
удобную для жизни и работы одежду, сшитую как раз по человеку: в тесном скромном жилье из потемневшей лиственницы едва мог развернуться один. Для писателя это уютный мир творчества.
Теснота, вероятно, была необходимым условием вдохновения Валентина Распутина, как и тонкий, нитевидный почерк, позволявший сконцентрироваться на слове. «Маленькими, совсем маленькими буковками, какими никто и не пишет, и никто, кроме меня не разбёрет, я заношу в пополам перегнутый вдоль лист бумаги, когда я буду перепечатывать на машинке, с него наберётся, так и хочется сказать наскоблится, 12-15 страниц» (из рукописи)1. Перегнутый лист бумаги, вероятно, тоже для ощущения тесноты. Но такие рукописи не дошли до исследователей. «Конечно, никому в мире и в голову не может прийти нарочно мучить себя, превращая буквы в едва видимые глазом букашки, и затем, мучаясь, снова превращать их в буквы. Но иначе работать я уже не мог, мне казалось, что таким образом я достигаю максимальной сосредоточенности и так оно, вероятно, и было» (из рукописи). Это признание - уникальный в своём роде ответ писателя на вопросы тех, кто видел его почерк.
Писал Валентин Распутин остро отточенным карандашом тонкими линиями строк. И, отвечая на вопросы удивлённых друзей и знакомых, обычно либо отмалчивался, либо уходил от ответа. Возможно, сам не готов был к нему. «Не знаю. Я всегда так пишу. Острыми карандашами - шариковые ручки слишком толстые. Сам, впрочем, и наказан. Перепечатывать это могу только я - ни одна машинистка не разглядит» [2, с. 198]. Природная скромность не позволяла писателю признаться в том, что он и не хотел бы кого-нибудь обременять перепечаткой. Валентин Распутин всё привык делать сам - прибирал гостиничный номер, как будто и не жил в нём, мыл посуду на таёжных привалах и многое другое. Но убористая скоропись карандашом, скорее всего, была результатом девяти лет журналистской работы, вынужденной необходимостью писать в дороге - в машинах, поездах, вертолётах, на полевых станах, молочных фермах, шахтах, комбайнах, на стройках ЛЭП - в постоянных командировках, будучи спецкором газет, сначала «Советской молодёжи», затем «Красноярского комсомольца». Навык журналиста постепенно стал способом творческого сосредоточения, ус-
1 Из фондов Экспозиционного отдела «Музей В. Г. Распутина» Иркутского областного краеведческого музея. Архив писателя передан музею семьей В. Г. Распутина.
ловием внутренней мобилизации и готовности слышать слово в себе.
Родительский дом, точнее полдома почты в Аталанке, с небольшой комнатой и маленькой кухней, был тоже тесен для семьи с тремя детьми. Повесть «Последний срок» Валентин Распутин писал в бане - при многолюдии собравшихся погостить на лето родственников - на дощатом ящике, покрытом газетой, вместо стола. А потом повесть продолжалась и дорабатывалась в тесноте гостиничного номера рабочего города Ангарск, и даже иногда в одном номере с Александром Вампиловым в разных его углах. Теснота комнаты, можно предположить, воспринималась писателем как возможность одиночества и гарантия тишины.
Творческий домик Валентина Распутина в порту Байкал расположился возле скалы, и рабочее место писателя находилось как бы на границе между холодом и теплом, скалой и солнцем, на соединении земного и небесного. «Правая стена комнаты прислонена чуть не вплотную к скале и от неё всегда несёт прохладой. А в окнах-окошечках плещет солнце; не помню, чтобы оно спокойно полилось на стены, всегда волнисто, трепетно» (из рукописи). Вспоминается жизнь солнца в окне старухи Анны, видимой почему-то только ей. В соединении камня и света, неподвижности и живого трепета творил сам писатель. Из «парадного» окна домика в то время можно было еще видеть Байкал: «рельсы, рядом машинную дорогу, а за ними далеко-далеко расстилающийся Байкал. До противоположного горного берега более сорока километров, но я уверен, что разгляжу там фигуру человека: настолько в чистом воздухе это кажется близко» (из рукописи). Зоркие глаза писателя, способные в Иркутске различать вывески с другого берега Ангары, здесь тоже видели далеко. Сейчас между домиком писателя и Байкалом находится водоналивной завод.
В тёплые летние и осенние дни «по выбитой рядом с рельсами сухой тропке» [6, 354] писатель уходил на три-четыре километра от посёлка, от суеты и людского шума, и сидел сначала на берегу, потом поднимался вверх по горе, чтобы увидеть Байкал издали. Писатель слушал тишину. Она не убаюкивала - она работала с ним, редактировала его работу. Тишина как эксперт проверяла написанное. Пропоёт ли рукописным словом птица, прозвенит ли комар, прошуршит ли этим словом ветер, прошепчет ли его начинающийся дождь. Всё в округе - тревожные пряные запахи вечера, шорохи и незримые беги в траве, шевеления, колыхания, пищания, движения облаков, глубокие вздохи волн и натру-
женный за день шум ветра - было носителем слова. Всё несловесное пропускало написанное слово через себя, а пропустив, подсказывало новое.
Тишиной грезила душа писателя-повествователя в рассказе «Что передать вороне?» (1981), она нуждалась в ней. Автобиографичность прозы Валентина Распутина позволяет увидеть в этом рассказе не досказанное в публицистике [3]. Утро встретило приехавшего главного героя тишиной. «Было тихо: я не сразу после мучительного сна осознал, что тишина полная, какой в этом бойком месте, где стоит мой домишко, рядом с причалом и железной дорогой, почти не случается» [6, 351]. Но и день полнится ею: «Помню, я всё пытался понять, как, откуда набралась столь полная, древняя тишина, хотя прежней, утренней тишины уже не было <...>. Но глуше и мягче становилось в воздухе, словно укрывался, пытаясь запахнуться в себе от чужого простора, день, и глохли, увязали в плотном воздухе звуки, доносясь до слуха слабо и уныло» [6, 354]. Но в душе главного героя нет внутренней тишины. Должна была состояться встреча, дарящая преображение. «И всё тише становилось во мне, всё покойней и покойней. Я не ощущал себя вовсе, всякие внутренние движения сошли из меня, но я продолжал замечать всё, что происходило вокруг, сразу всё и далеко вокруг, но только замечать. Я словно бы соединился с единым для всего чувствилищем и остался в нём» [6, с. 357]. Вечер завершил высоту слияния человека и природы. «В избу идти не хотелось, я сел на чурбан и, замерев от усталости и какой-то особенной душевной наполненности, слился с темнотой, неподвижностью и тишиной позднего вечера» [6, с. 359]. Тишина подготовила к принятию слова в себе, ради которого писатель уехал из города, оторвался от дочери.
О любимых прогулках осенью в порту Байкал, особенно в октябре, Валентин Распутин писал так: «часто выпадает в октябре такая тишь и гладь да божья благодать, такая печально-счастливая истома овладевает и хлябью, и твердью, что ты готов обратиться хоть в камень, но быть, быть в её замирающем дыхании. Я любил всё ещё тёплыми и мягкими подарочными вечерами, провожая солнце, уходить по рельсам старой Кругобайкальской дороги далеко, туда, где нет ни одной человеческой души, подолгу сидеть на берегу, совершенно забывая себя, а потом подняться в гору, да повыше, и там тоже замереть в блаженстве, ничего-ничего на свете больше не желая, кроме как надыхиваться и насматриваться хоть до бесконечности расстилающейся внизу благодатью» [7, 523]. Это были необходимые и благодатные для души встречи.
Рукопись добавляет новые краски к любимым «тайным встречам» с Байкалом, подтверждает то, как нужны они были писателю. «Вдоволь насидевшись подле Байкала, я поднимался затем в гору, чуть отодвинутую в своё время, когда укладывали рельсы Кругобайкалки, там у меня было нагретое и уютное место среди камней и берёз, откуда Байкал открывается далеко-далеко и справа, и слева, и на противоположный берег. И, устроившись удобно, подолгу бездумно плавал над ним, насыщаясь его красотой и величием» (из рукописи). Полёт и плавание над Байкалом выразительно изображено в рассказе «Наташа» (1981). Но этот полёт - образное выражение и самого творческого процесса, того высшего состояния, которое дарит общение с Байкалом. Рукопись подсказывает, что за сюжетом рассказа скрыта связь полёта с состоянием вдохновения и литературного творчества.
В рукописи редкое и, наверно, единственное признание Валентина Распутина в том, как приходит слово. «И вот я сижу: слева окно и справа, чуть за стеной, тоже окно. Я уже вошёл во вкус, где-то там, откуда я изымаю продолжение, я уже ощущаю [заранее] (неразб. - В.И.); если я ошибаюсь и изымаю не совсем подходящее слово, я не возвращаю его туда, откуда взял, а как бы выпускаю [кружиться] (неразб. - В.И.) на волю, а уж оно само отыщет родственные души и соединится с ними для следующих моих поисков» (из рукописи). Тишина была музой Валентина Распутина, а запредельное - источником и хранителем слов. Само дыхание Байкала, казалось, звучало словами, и в тесноте домика к писателю приходило нужное. Слова прилетали как птицы и улетали, если не вплетались в нити текста, назад - в не доступный человеку мир. Возможно, поэтому крылатым оставалось слово Распутина, взятое с неба. Так и окно - посредник между мирами - стало ключевым и сквозным художественным образом во многих его произведениях.
В творении была и профессиональная экспертиза - классикой, словом, которое просеяно и провеяно временем. «Иногда я засиживаюсь допоздна. На улице темнеет, Байкал со чмоканьем переливаясь от волны в волну, скоро затихнет совсем. Печка протопилась, но оставленный на остывающие кирпичи чайник продолжает посапывать. Я поднимаюсь, устало и неопределённо смотрю на лист со своей писаниной, и, укрыв его чистым листом, давая этим самым знать, что наступило время отдыха, переношу его на полку с книгами, где Бунин, Тургенев с рассказами, Белов с „Привычным делом". Они не удержатся, заглянут, что это к ним присоседивается, подскажут по-свойски, что так и что не так. И утром я сделаю правку» (из рукописи).
Из одного интервью Валентина Распутина в другое переходит главная мысль о том, что «писателю нельзя обойтись без классики, постоянного перечитывания Достоевского, Толстого, Бунина, Тургенева, Гоголя, Лескова и других» [4]. Книги классиков русской литературы были у писателя всегда под рукой. А в домашнем кабинете в Иркутске были выстроены на полках за спиной писателя. В другом интервью Валентин Распутин говорит о том, что раньше он свой рабочий день начинал с Бунина. «Было время, когда, садясь за работу, я читал Бунина для настроя. Но отказался от этого, понял - бунинское слово настолько сильно, что невольно попадаешь под его обаяние» [1]. Отказавшись от Бунина как источника вдохновения, и стараясь не попасть под его влияние, писатель не отказался проверять им уже написанное. Валентин Распутин называет свои любимые произведения Бунина. «Самые любимые вещи - „Захар Воробьёв", „Весёлый двор", „Тёмные аллеи", „Деревня", „Суходол"» [1].
Со школы любимым писателем для Валентина Распутина был и Тургенев. На XIV Рождественских образовательных чтениях в докладе «Ученье: свет и тьма» (2006) писатель признался в том, какое сильное впечатление произвёл на него в детстве рассказ из «Записок охотника». Эмоциональная память стареющего писателя выдаёт мощь душевного потрясения подростка. «Никогда не забуду своего неожиданного и счастливого преображения, происшедшего со мною, когда вызвали меня к доске прочитать отрывок из рассказа И. С. Тургенева „Певцы"» [7, 275]. Те же счастливые слёзы от прикосновения к родному, глубинному в детстве Валя Распутин почувствовал при чтении рассказа И. Бунина «Косцы». Вдохновила песня, поднимающая его в небеса, и ощущение быть русским. Самые близкие друзья писателя вспоминают, как Валентин Распутин вдохновенно, с упоением пел народные песни2. В творчестве писателя песня неотделима от неба, она - всегда птица.
Рукописей Валентина Распутина почти не осталось. Эти - два листочка из блокнота средней величины с обложкой жёлтого цвета - написаны мелким, трудно читаемым даже под лупой, нитяным почерком. Правда, шариковой ручкой. Первые страницы из неисписанного блокнота, кажется, и сохранилась то нечаянно, по забывчивости хозяина. Валентин Распутин крайне
2 Из устных воспоминаний Р. А. Григорьевой и В. Н. Крупина. Видеоматериалы из фондов Экспозиционного отдела «Музей В. Г. Распутина» Иркутского областного краеведческого музея.
редко что-то хранил из своих записей. Но, возможно, блокнот находился в архиве благодаря незавершённости, спасло желание дописать. Замысел какое-то время жил в душе, а потом стёрся в памяти. В одинокой рукописи до нас дошла лирическая исповедь писателя, воспоминание -ведь в ней есть слова: «Я уже стар и неловок». Следует помнить, что дачу в порту Байкал писатель все-таки подарил в 1982 году поэту В. П. Скифу [8, с. 34, 41] и его жене Евгении Ивановне Молчановой. Шумные погрузки днём и ночью в порту мешали работать. Тогда писателю было 45 лет, и он был в расцвете творческих сил. В рукописи есть подсказка возможной даты её написания - упоминание о спуске в батискафе на дно Байкала, которое произошло 14 августа 2008 года: «недавно я опускался в батискафе на дно Байкала на 600-метровую глубину» (из рукописи). Опираясь на это «недавно», можно датировать рукопись периодом с осени 2008 года и следующим годом.
Рукопись в блокноте - уникальные записи Валентина Распутина такого рода. По тематике они близки очерку «Откуда-есть пошли мои книги» (1997). По интонации - другие. Не объективный анализ истоков творчества и пути в литературу как результат размышлений, а подоспевшая к сроку и необходимая исповедь самому себе или человеку, которому доверяешь. Исповедальное начало, способное выразить внутренние состояния и переживания в едва осознаваемый момент появления слова, скорее всего, продолжило бы лирические интонации трёх рассказов 1981 года. Мы не знаем о замысле невоплощённого произведения. Был бы это очерк или рассказ, близкий к позднему «Видению» (1997), или к эссе «Байкал предо мною...» (2003) - ясно, о чём-то важном писателю ещё нужно было сказать. В итоге перед нами незавершённый, прерванный на полуслове монолог, сказанный самому себе, открытие души - сокровенное признание в том, как приходит слово и как оно остаётся, как его рождение связано с Байкалом. Рукопись дополняет опубликованные рассказы, очерки, интервью и отвечает на некоторые оставшиеся без ответа при жизни писателя вопросы. Особенно драгоценны эти строки скромного человека, обычно говорящего о себе лаконично и скупо. Время распорядилось по-своему: рукопись адресована нам и звучит как завещание.
Первый лист блокнота с темой литературного творчества заканчивается молитвой.
«. Господи, если бы суждено было мне в продолжение оставшейся жизни просить у Тебя последнюю милость, я бы взамен всего нажитого и накопленного попросил у Тебя эту неказистую
избушку с тёплой печкой совсем рядом с Байкалом, недалеко от гор, с вершин к[оторы]х и летом не сходит снег, и под угловатым, дугой висящей над избушкой, небом» (из рукописи).
Второй лист с темой Байкала - зачеркнутыми словами «там быть наедине» и нетронутым «мне», а далее - чистый лист.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Доверяя мысли героям : интервью с В. Распутиным ; О. Соболева // Советская молодёжь. - 1977. - 28 апр. - С. 2.
2. Курбатов В. Я. Подорожник: Встречи в пути, или Нечаянная история литературы в автографах попутчиков / предисл. В. Г. Распутина. -Иркутск : Издатель Сапронов, 2006. - 416 с.
3. Иванова В. Я. Воспоминание как творческий и формообразующий принцип в прозе Валентина Распутина // Валентин Распутин. Правда памяти : материалы Всерос. конф., посвящ. 80-летию со дня рождения писателя. Иркутск, 28 сент. -2 окт. 2017 г. / отв. ред. В. Я. Иванова. - Иркутск : Изд-во ИГУ, 2018. - С. 80-92.
4. Распутин В. «Болеть человеческой болью.» : интервью вела Н. С. Тендитник // Советская молодёжь. - 1977. - 29 нояб. - С. 2.
5. Распутин В. «Родина изначальна.» : интервью вел А. Клейн // Советская молодёжь. -1984. - 13 нояб. - С. 2.
6. Распутин В.Г. Собр. соч. В 4 т. Т. 2. Последний срок : повесть, рассказы. - Иркутск : Издатель Сапронов, 2007. - 440 с.
7. Распутин В.Г. В поисках берега : повесть, очерки, статьи, выступления, эссе. - Иркутск : Издатель Сапронов, 2007. - 528 с.
8. Скиф В. П. Байкальское Переделкино. -М. : Вече, 2015. - 384 с.
Иванова Валентина Яковлевна - кандидат филологических наук, кандидат культурологии, доцент кафедры новейшей русской литературы Института филологии, иностранных языков и медиакоммуникации Иркутского государственного университета (ИФИЯМ ИГУ), научный сотрудник Экспозиционного отдела «Музей В. Г. Распутина» Иркутского областного краеведческого музея (ИОКМ).
Поступила 24.09.2018 г.
