CC BY
22РАЗЛИЧИЕ ГЕРУНДИЯ И ПРИЧАСТИЯ НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ (PARTICIPLE Г) АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА И ИХ ЭКВИВАЛЕНТЫ В ТАДЖИКСКОМ ЯЗЫКЕ
Статья посвящена отличительным особенностям герундия и причастия настоящего времени английского языка (Participle I) и их уравнениям в таджикском языке. Несмотря на их сходство по виду между ними можно увидеть много различий. Герундий выполняет синтаксическими функции подлежащего, именной части сказуемого, дополнения, определения и обстоятельства, но причастие настоящего времени английского языка выполняет только функции определения и обстоятельства. Герундий может выполнять синтаксические функции определения и обстоятельства с предлогом, но причастие настоящего времени английского языка выполняет эту функцию без предлога. Герундий на таджикском языке переводится инфинитивом, имени существительным и составным глаголом, а причастие настоящего времени чаще всего переводится причастием таджикского языка, именем прилагательным составным глаголом и глагол обстоятельством. В статье показаны все эти отличительные черты герундия и причастия настоящего времени английского языка (Participle I) отдельно и в сравнении на таджикском языке.
Ключевые слова: герундий, причастие настоящего времени, подлежащее, дополнение, определение, обстоятоятельство, активная форма, пассивная форма, совершенная форма, инфинитив.
DIFFERENCE OF GERUND AND PRESENT PARTICIPLE - I OF THE ENGLISH LANGUAGE AND THEIR EQUIVALENTS IN THE TAJIK LANGUAGE
The article is devoted to the distinctive features of the gerund and the present participle of the English language (Participle I) and their equations in the Tajik language. Despite their similarity in appearance, a lot of differences can be seen between them. The gerund performs the syntactic functions of the subject, the nominal part of the predicate, object, attribute and adverbial modifier, but the present participle of the English language performs only the functions of attribute and adverbial modifier. Gerund can perform the syntactic functions of the attribute and adverbial modifier by preposition, but the present participle of the English language performs it without preposition. Gerund in Tajik language is translated by infinitive, noun and compound verb, but the present participle is mainly translated by the participle of the Tajik language, adjective and compound verb. The article shows all these distinctive features of the gerund and the present participle of the English language (Participle I) separately and through comparison in the Tajik language.
Keywords: gerund, participle-I, subject, object, attribute, adverbial modifier, active form, passive form, perfect form, infinitive.
Сведение об авторе:
Сабуров Алишер Салохидинович- соискатель кафедры перевода и грамматики английского языка, ГОУ «Худандского государственного университета имени академика Б. Гафурова «. Тел: (+992) 918981042 E-mail: alishkoniilm@mail.ru
About the author:
Saburov Alisher Salohidinovich- claimant for candidate of translation and English grammar department under the SEI «Khujand State University named after acad B.Gafurov». Tel: (+992) 918981042 E-mail: alishkoniilm@mail.ru
ПРОЗВИЩА И КЛИЧКИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ТАДЖИКСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
Баротзода Ф.К.
Таджикский государсвенный педагогический университет имени Садриддина Айни
В современную эпоху одним из главных источников, где чаще всего используются прозвища и клички являются художественная литература. Писатели используют их для того, чтобы более ярко передать образ героя, как это сделано, например, в «Смерти ростовщика» Садриддина Айни. Анализ теоретического материала свидетельствует о том, что до сих пор в современной лингвистике нет единой точки зрения относительно понятие «прозвище». И в художественной литературе, и в быту это понятие используется для того чтобы указать на какой-нибудь недостаток человека - это своего рода дополнительное имя. Безусловно, прозвища и клички содержат в своем составе информацию о какой-нибудь особенности человека, по котороий окружающие могут его узнавать. Сегодня, при такой динамике бытования прозвищ и кличек в художественной литературе, появилась необходимость рассмотреть эту сферу в художественной литературе, что позволит проанализировать структурно-семантический и функционально-динамический аспекты использования прозвищ в художественных
произведениях и показать формирование культуры общества. Материалом для данного исследования послужили произведения писателей таджикской литературы С. Айни, Дж. Икроми.
Путем различных методов: описательного, семиотического сравнительно-сопоставительного, лингво-психологического, статистического - мы рассмотрели прозвища в таджикской прозе. Как отмечает Е.Н. Полякова, «много интересного заключено в прозвищах. Видны в них и буйная фантазия авторов, и наблюдательность, умение выделять в человеке какие-то черты, которые характеризуют и тех, кому дают, и тех, кто дает. Свидетельствуют об их доброте или юморе, или даже недоброжелательности» [8, 132с.].
Прозвища способны выполнять функцию имени собственного - выделять, конкретизировать какое-то лицо из общего числа людей. Выявлению этого аспекта помогают имя или контекст.
Таджикская ономастика оценивает это понятие как дополнительное имя, выделяющее характерную черту человека, связанную с «сопутствующими его жизни обстоятельствами, или по какой-нибудь аналогии» [6, 180]. В связи с этим исследователи чаще всего ищут конкретные мотивы, приводящие к возникновению прозвища. Д.И. Ермолович считает, что мотивация прозвища может оказаться подвижной, она уточняется и меняется, и предлагает рассматривать прозвища с точки зрения использования. По его мнению, «прозвище - неофициальное, экспрессивно-образное или эмоционально-оценочное имя, употребляемое в дополнение к антропониму или вместо него» [4, 200 с.].
Исследовании прозвищ и кличек в произведениях таджикских писателей, как нам видится, этот подход более обоснован, так как в ходе анализа мы полагаемся на ту информацию, которую получаем от автора произведения. По нашему мнению, многие писатели в своих произведениях обычно не всегда объясняют причину появления конкретного прозвища, то есть чаще эта информация остается за пределами, но в повести «Смерть ростовщика» прозвище главного героя имеет объяснение внутри самого текста. Для примера приведем отрывок из текста повести о значении прозвища «Кори-Ишкамба»: «Один из моих друзей, узнав, в каком я положении, сказал мне: «— Есть в Бухаре человек по имени Кори Ишкамба. У него несколько худжр, может, он сдаст тебе одну из них. Странное имя, названное моим приятелем, заинтересовало меня куда больше, чем перспектива найти худжру [3, 224].
Прозвища в художественном тексте прямо или косвенно несут семантическую информацию, что и делает текст более красочным «говорящим», оценочным и двуплановым [12, 103 с. 45].
Непосредственно прозвища являются, «прежде всего, фактом территориально и социально ограниченной речи, функционируют в диалектной, сленговой и жаргонно-арготической среде [9, 171с.]. В связи с этим в художественных произведениях имеется целый комплекс прозвищ. С помощью прозвищ можно ярко передать не только иронию автора произведения, но и показать его статус, занимаемый в обществе, отношение к национальным, социальным группам.
Садриддин Айни пользуется этим качества прозвищ прекрасно, прозвища его героев - это богатая палитра национального характера, истории. Анализ повести выявил, что С. Айни пользуется разнообразными суффиксами, оригинальными оборотами, сравнениями. Его художественная изобретательность, уместное и яркое использование разговорного языка способствовали тому, что писатель завоевала ведущие позиции в таджикской литературе как прозаика, виртуозно владеющего родным языком. Порой, в образном описании тех качеств, которые становятся главным мотивом данного прозвища, мы наблюдаем черты преувеличения, которые могут доходить до абсурда. К примеру, эпизод в парикмахерской, где Крри-Ишкамба, сняв с головы чалму, хотел повесить ее на деревянный колышек, поверх полотенец парикмахера, но тут мастер поспешно положил бритву и брусок на полочку у зеркала и обеими руками принял у Кори-Ишкамбы его чалму.
«- Ваша чалма чуть не в пуд весом, - сказал он полушутливо. - Если ее повесить на этот колышек, он наверняка обломится, полотенца полетят на землю и перепачкаются. - С этими словами он положил чалму на небольшую суфу в углу комнаты» [3, 224].
Автор красочно описывает образ Кори-Ишкамбы, чалма которого действительно была чрезмерно велика - вдвое больше чалмы любого муллы, однако колышек, разумеется, не обломился бы под ее тяжестью. Мастер просто побоялся, что чалма испачкает его полотенца: в складках ее густо залегла пыль, сбившаяся в липкую грязь, - можно было подумать, что Кори Ишкамба наворачивал на голову не кисею, а тряпку для мытья котлов. Такое поведение парикмахера Кори-Ишкамба воспринял как заботу:
«- Это хорошо, что вы позаботились о своих полотенцах, заодно поберегли и мою чалму, - сказал в ответ парикмахеру Кори-Ишкамба. - Если бы колышек обломился, то и моя чалма оказалась бы в пыли, и я бы понес убыток: ведь на ее стирку потребуется по меньшей мере пять золотников мыла!
- Ну уж вы скажете, - заметил парикмахер. - Вашей ли чалме бояться пыли! Видать, давненько ей, бедняге, не приходилось полоскаться в лохани. По правде сказать, она грязнее вот этого земляного пола.
- Не думаете ли вы, что такую большую чалму можно класть в лохань каждую неделю? - возразил Кори-Ишкамба. - Итак недолго разориться на мыле!
- Что же вы не заведете чалму поменьше? И материи пошло бы не так много, и стирать легче. Ну, и на мыле скопили бы себе состояние!
- Эх, что вы понимаете! Моя чалма не простая, - без тени улыбки ответил Кори-Ишкамба, - она помогает мне и на свадьбах получше угоститься, и на похоронах получить кусок ткани побольше. Когда я в такой чалме являюсь на похороны, то мне дают по два аршина бязи или ситца, хотя всем другим отрывают по одному. А на свадебном пиру предо мной ставят блюдо побольше и плов накладывают пожирнее да с мясом» [3, 224].
Таким образом, мы понимаем, что герою прозвище дано из-за его огромного веса.
Творчество С. Айни, в основном, изучают литературоведы, но здесь налицо видно мастерство писателя в использовании лингвистических средств и склонность к экспериментам, которая выражается в конструировании языковой структуры произведения с привлечением архаизмов, различных диалектов и жаргонизмов.
Анализ прозвищ в произведениях С. Айни открывают перед нами любопытную картину - у него нет почти произведений, где бы не было хотя бы одного прозвища.
В повести многие персонажи, особенно более или менее важные для сюжета, имеют прозвище, к примеру Ращми-Крнд (Рахим-сахар). Однако структуру и значение этих прозвищ мы узнаем из повествования самого автора и развития сюжета.
Отрывок из повести о Рахими-Канд с торговце сладостями, который обычно сидел со своим подносом со сластями у входа в караван-сарай, свидетельствует о том, что действие происходит в старой Бухаре. Рахими-Канд был на редкость занятным человеком. Общение с ним приносило немалое удовольствие, людям нравилось слушать его рассказы о жизни, и рядом с ним частенько присаживался кто-нибудь на соседнюю суфу, чтобы побеседовать с ним. Отметим, что некоторые прозвища сопровождаются ироническими комментариями автора: «Рахими-Канд не мог прокормить свою семью на две тенги, перепадавшие ему, увы, не каждый день, да на случайную подачку раз в несколько недель, а иногда и месяцев на свадьбах и пирушках. Никаким ремеслом он не владел, ничему другому не был обучен, поэтому подрабатывал немного, продавая сласти. Для настоящей большой торговли у него не было капитала. Весь его товар состоял из кучи наколотого сахара и небольшого количества леденцов и конфет. Кусочки сахара побольше он продавал по два пула за кусок, а мелкие куски - по одному пулу. Разложив на одной стороне подноса сахар, на другой -дешевенькие конфеты и леденцы из патоки, он каждое утро выходил к караван-сараю Джаннатмакони, садился на суфу и поджидал покупателей; товар его имел спрос в основном среди уличных мальчишек.
Из-за этого побочного занятия к имени Рахими-Тамбуриста прибавилось слово «Канд» - «Сахар», под этим прозвищем он и был известен среди бухарцев» [Айни, 1987, с.224].
Изобретательные и самобытные прозвища в произведениях С. Айни завораживают читателя, кажется, он не может удержаться от соблазна перечислить разные прозвища, которые порождают интересный эффект. Например, в произведении «Бухарские палачи» это Хамра-Силач, Курбан-Безумец, Кодир-Козел: «- Вы, оказывается, простак, братец Хамра, - стал успокаивать его Курбан-Безумец. При чем здесь мы? Наше дело сторона. Хозяин государства — эмир, он издает указы-приказы, муллы - хозяева шариата благословляют их, а мы всего-навсего с их приказа и благословения убиваем. Ответственность и грех на их совести. Божий суд - это вам не суд эмира, там вину одного не перекладывают на другого. - Молодец, Безумец! - воскликнул Кодир-Козел и добавил: - Видно, стареете вы, уважаемый Хамра! Взгляните-ка, братцы, на того, кто долгие годы прозывался «Силачом». Несколько дней резни и руки, ноги у вас дрожат? И пустились еще в раздумья, подходящие разве для курильщиков опиума? Изменившись в лице, Хамра-Силач вспылил.
- Послушай-ка ты, Козел! Ты и есть один из мерзавцев, которых я тут крыл. Не смей мерить каждого на свой аршин. А ну, выкладывай, что ты сделал доброго за всю свою жизнь? Ну, хоть спас когда-нибудь котенка, свалившего крынку с молоком? Ты с утра до ночи подлаживаешься к этим злодеям и кроме этого ничего не знаешь. С тех пор, как ты встал на дурную дорожку, что у тебя за заботы? Картежная игра, дебоширство, кутежи? Или еще ты мастак перелезать через заборы к старухам, когда те отправляются на свадьбу или похороны, и тащить, что плохо лежит, ну, к примеру, кувшин для умывания? Ах, да, вот еще твое ремесло - выследить красивых девушку и парня, навести на них эмирскую стражу, а потом грозить им позором. А как получат блюстители нравов выкуп за них, ты за свою «услугу» слизываешь остатки с общего блюда. Если уж на то пошло, ты - ворон, питающийся мертвечиной. Летаешь ты за волком и, как он растерзает ягненка, кидаешься на объедки. Ты падаль — и все тут! Ты недостоин разговаривать со мной! А вон этого, - Хамра-Силач кивнул на Курбана-Безумца, - метко прозвали [1, 348с.].
Экспрессивными и показательными является прозвища Рузи-Помешанный, Хайдарча, Хаким-мясник, Турды-волк: «— Вот так-то, брат мой Хайдарча. Если не умаслю их за неделю, я пропал, — подытожил Хаким-мясник. — Сегодня же ночью мне позарез нужно отыскать Турды-Волка, пусть «поохотится». Может, притащит какую тварь. А не то — и подумать страшно... Повезет тебе, брат Хайдарча, с добычей — не забудь и ты обо мне. В накладе не останешься, а перепадет и тебе на дорожные расходы».
Махмуд - Араб: «Махмуд-Араб. Родом он был из нашего тумана — из Пешкуха, но в Кукельташе обосновался давным-давно, лет тридцать. Как опытный мулла, он получал денежное пособие из эмирской казны. В удальстве, кутежах и скандалах в Бухаре могли соперничать с ним один от силы два человека, а вот в благородстве он не имел себе равных. Убей ты его отца и попроси у него же, Махмуд-Араба, убежища, он спрячет тебя и тайны твоей не выдаст. В то самое время, как я чуть не попался в Пешкухе и сбежал в Бухару, и скрывался в келье Махмуд-Араба. Обитал я там месяц или два. Медресе Кукельташ — рай земной. Там есть все, кроме разве змеиной ноги, птичьего молока и души человеческой. Туда приводят самых что ни есть красавчиков и красоток и развлекаются с ними вовсю».
Абдурахман Рафтор: «Превратится наш Абдурахман Рафтор, как всеми покинутый пророк, в наставника без учеников». Сиродж-дахбоши — начальник полицейского отряда, Безумец Маджид.
Кррй-Усмон Fозиёни (Кори-Усмон из Гозиёна): «Среди друзей Кори-Усмон был известен под кличкой «гозиёни». Сначала я думал, что он происходит из квартала Гозиён и по этой причине его называют «гозиёни». Однако позднее мне стало известно, что это прозвище было дано ему по другой причине: хотя он и приходил иногда на пятикратные намазы в мечеть, опасаясь упреков религиозных людей и наказания от городского председателя, который присуждал к ударам плетью людей, не читающих намаз, но пятничных намазов не посещал никогда. Случалось, какой-нибудь любопытный фанатик спрашивал его:
— Кори, вас что-то не было видно в пятничной мечети, где же вы были?
Тогда он отвечал:
— Я читал пятничный намаз в соборной мечети Гозиён.
Квартал Гозиён находился далеко от Ляби-хаузи-Арбоб, и ни один из верующих этого квартала не ходил туда по пятницам молиться. Поэтому никто не смог бы сказать, присутствовал ли на молитве Кори-Усмон. Вот почему друзья дали ему прозвище «гозиёни» [2, с.663-664].
Медресе Ляби-хаузи-Арбоб-Домсилетен: «Короче говоря, старейшины и приверженцы религии этого квартала запрещали своим сыновьям посещать «дом сплетен» и в то же время собственными руками, сами того не сознавая, толкали «свет своих очей» в грязные вертепы, где происходили картежные и другие азартные игры и где занимались курением опиума.
Прозвище, данное медресе Ляби-хаузи-Арбоб, до некоторой степени было оправданным. Здесь критиковали миршаба, казия, раиса, эмира, его придворных, а также вообще правителей города и деревни, подвергались осуждению низкие поступки баев, мулл и ишанов, приносивших вред народу [2, с.678].
«Мулло-Амон под впечатлением собственного рассказа грустно поник головой и помолчал. Затем, подняв голову, продолжал:
— Меня называют внуком Файзи-Авлиё. Прозвище это мне дали потому, что я происхожу из деревни Розмоз и «святой» Файзи также из этой деревни» [2, с.705].
«В первые годы ислама старейшины одного из арабских племен курейш, сидя в здании Каабы, решали судьбы людей, выносили приговоры о казнях, высылке или закапывании в землю живыми. В истории арабов их называют «старейшинами курейшитов» (санадид курайш). Чтобы выразить сходство с ними, Хайрат дал такое прозвище бухарским муллам, заседавшим на почетных местах под аркой медресе Кукельташ» [2, с. 717].
Барно-тайёр (Барно-Подготавленный): «Согласно своему прозвищу «тайёр»—»подготовленный», он носил сапоги на высоких каблуках и корзиноподобную чалму с коротким концом. По силе Барно-тайёр считался первым среди «подготовленных», и те без спора признавали его превосходство» [2, с.487].
Таким образом, как показал анализ, прозвище обладает огромным потенциалом в художественных произведениях таджикских писателей, придавая образу экспрессивность или эмоциональность. Часто именно благодаря прозвищам образ или действие приобретают ироничный характер, становится очевидным сарказм автора в отношении персонажа.
Прозвища имеют ярко выраженную национальную, социальную и экспрессивную окраску. К примеру, в трилогии Джалола Икрами «Двенадцать ворот Бухары» [5, 414с.] мы наблюдаем увеличение частотности прозвищ эмоциональной, экспрессивной нагруженности:
«Примерно за год того в городе стала пользоваться известностью женщина, которую называли Оймулло Танбур, потому что она прекрасно играла на танбуре, пела газели, и сама сочиняла стихи» [с. 20].
«Сама Оймулло Танбур - настоящее имя ее было Карима - содержала школу для девочек и получала с нее хороший доход» [с. 20].
«Ганиджан-байбача, сын покойного Каракулибая, - того у кого отец Фирузы и все ее предки были рабами» [с. 24].
«Даже стражники миршаба ничего не могли с ней поделать. «Идите скажите своему толстяку (так прозвали в народе миршаба Абдурахмана), что я еще жива», заявила она стражникам».
«Садовник был одиноким, его одиночество делил с ним только пес Доно, почти не отходивший от хозяина». Далее, в сноске, дается объяснение кличке: «Доно - знающий, ученый, мудрый [с. 49].
В произведении Дж.Икрами, посвященном исторической теме, прозвища выполняют несколько функций, например, для обозначения того или иного лица, в общении, человека, имеющего положение в обществе, чин и т.д.
«Джура-караулбеги был когда-то азартным картежником, а шесть лет назад попал в тюрьму за воровство и убийство» [с. 53].
По мнению Н.Н. Ушакова, серьезное изучение прозвищ требует четкого определения, что необходимо подразумевать под этим понятием [11, С.99-122]. Прозвище, согласно «Словарю русской ономастической терминологии» Н.В. Подольской, - это «неофициальное имя, данное человеку окружающими людьми в соответствии с его характерной чертой, сопутствующим его жизни обстоятельством, по какой-либо аналогии, по происхождению и другим мотивам» [7, 111с.].
В.К. Чичагов дает такое определение неофициального личного имени: «Прозвища - слова, даваемые людям в разные периоды их жизни по тому или иному свойству или качеству этих людей и под которыми они известны обычно в определенном, часто довольно замкнутом кругу общества». [14, 130с.].
У Дж. Икроми: «Сваха, знавшая все на свете, рассказала, что дочь Оллоёр-би Магфират, которую прозвали госпожа Гафабанд - Ожерелье, очень чванливая девушка, что она курит чилим, играет на дутаре, одну невольницу почти задушила, другой откусила ухо - такая свирепая, просто людоедка...» [с. 91-92]. По поводу определения В. К. Чичагова, в свою очередь, П.П. Чучка отмечает: «Определение В. К. Чичагова в целом правильное, но не совсем полное. Во-первых, оно указывает только на отдельные признаки прозвища, а во-вторых, на основании такого определения не всегда можно отличить прозвище от фамилии, имени или отчества» [13, 671с.]. П.П. Чучка расширяет толкование термина прозвище В.К. Чичагова таким образом: «индивидуальное прозвище - это:
1) не обязательное наименование для каждого человека;
2) в своем большинстве не наследственное;
3) первоначально является не только номинативной, но и характеризирующей единицей, сохраняющей на протяжении длительного времени апеллятивное значение и, таким образом, вторичную мотивацию; вместе с тем прозвище часто имеет определенный эмоциональный оттенок, который преимущественно проявляется в негативной форме;
4) в основном ограничивается разговорно-бытовым стилем, в письменной традиции почти не фиксируется [13, 671с.].
Б.О. Унбегаун обращает внимание на то, что прозвища: а) присваиваются человеку по его моральным, интеллектуальным или физическим свойствам и б) образовываются путем переноса по аналогии названия от животного, растения, предмета и т. д. [10, 346с.].
Таким образом, посредством анализа особенностей функционирования прозвищ в художественных текстах выявляется, что прозвища-клички являются одним из важнейших пластов в системе литературных антропонимов. Находясь рядом с именем, они играют значительную роль своеобразного символа, того знака, который помогает выделить героя среди других действующих лиц. Прозвища-клички помогают осознать всестороннюю характеристику персонажа, а также показать отношение к нему других героев произведения. Наряду с этим, прозвища являются такими номинативно-информационными единицами, которые усиливают экспрессивность повествования, прибавляя тексту произведений национальный колорит.
ЛИТЕРАТУРА
1. Айни, С. Бухарские палачи. Смерть ростовщика. Ятим / С.Айни. - Душанбе: Ирфон, 1970. - 348 с.
2. Айни, С. Воспоминания / А. Розенфельд, A.A. Семенов, H.A. Кисляков, А.Н. Болдырев. - М. - Л.: Изд-во АН СССР, 1960. — 1087 с.
3. Айни, С. Смерть ростовщика. - Душанбе: Адиб, 1987. - 224 с.
4. Ермолович, Д.И. Имена собственные на стыке языков и культур. - М.: Р. Валент, 2001. - 200 с.
5. Икрами, Дж. Двенадцать ворот Бухары: Трилогия. Кн.1.Дочь огня. Роман. - М.: Худ. лит., 1979. - 414 с.
6. Насруддинов, С.М. Сопоставительный анализ антропонимов таджикского и английского языков / С.М. Насруддинов. -Душанбе.: Ирфон, 2014. - 180 с.
7. Подольская, Н.В. Словарь русской ономастической терминологии / Н.В. Подольская. - М.: Наука, 1988. - 111с.
8. Полякова, Е.Н. Лексика говорения в пермских прозвищах конца XVI - начала XVIII в. / Е.Н. Полякова // Вопросы региональной лексикологии и ономастики. - Вологда, 1994. - 132 с.
9. Супрун, В.И. Ономастическое поле русского языка и его художественно-эстетический потенциал: монография / В.И Супрун. - Волгоград: Перемена, 2000. - 171 с.
10. Унбегаун, Б.О. Русские фамилии / Б.О. Унбегаун. - M.: Прогресс, 1989. - 346с.
11. Ушаков, H. H. О грамматических особенностях прозвищных имен / H. H. Ушаков, В. Д. Васильева, H. П. Клюева // Ономастика и грамматика. - M.: Наука, 1991. - С. 99-122.
12. Фонякова, О. И. Имя собственное в художественном тексте / О. И. Фонякова. - Л.: ЛГУ, 1990. - 103 с.
13. Чучка, П. Антропонимия Закарпаття / П.Чучка. - К.: ТОВ. - Папирус, 2008. - 671 с.
14. Чичагов, В. К. Из истории русских имен, отчеств и фамилий / В. К. Чичагов. - М.: Учпедгиз, 1959. - 130 с.
ПРОЗВИЩА И КЛИЧКИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ТАДЖИКСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
В современную эпоху одним из главных источников, где чаще всего используются прозвища и клички являются художественная литература. Анализ теоретического материала свидетельствует о том, что до сих пор в современной лингвистике нет единой точки зрения относительно понятие «прозвище». И в художественной литературе, и в быту это понятие используется для того, чтобы указать на какой-нибудь недостаток человека - это своего рода дополнительное имя. Безусловно, прозвища и клички содержат в своем составе информацию о какой-нибудь особенности человека, по котороий окружающие могут его узнавать. Сегодня, при такой динамике бытования прозвищ и кличек в художественной литературе, появилась необходимость рассмотреть эту сферу в художественной литературе, что позволит проанализировать структурно-семантический и функционально-динамический аспекты использования прозвищ в художественных произведениях и показать формирование культуры общества.
Прозвища способны выполнять функцию имени собственного - выделять, конкретизировать какое-то лицо из общего числа людей. Выявлению этого аспекта помогают имя или контекст.
В исследовании прозвищ и кличек в произведениях таджикских писателей, как нам видится, этот подход более обоснован, так как в ходе анализа мы полагаемся на ту информацию, которую получаем от автора произведения.
Таким образом, как показал анализ, прозвище обладает огромным потенциалом в художественных произведениях таджикских писателей, придавая образу экспрессивность или эмоциональность. Часто именно благодаря прозвищам образ или действие приобретают ироничный характер, становится очевидным сарказм автора в отношении персонажа.
Ключевые слова: прозвищ, язык, материал, анализ, метод, исследования, характер, человек, внимание, культура.
NICKNAMES IN WORKS OF TAJIK WRITERS
In the modern era, one of the main sources where nicknames are most often used are fiction. Analysis of the theoretical material indicates that there is still no single point of view on the concept of«nickname»in modern linguistics. Both in fiction and in everyday life, this concept is used in order to indicate some kind of human flaw - this is a kind of additional name. Of course, nicknames contain information about some feature of a person by which others can recognize him. Today, with such a dynamic of the existence ofnicknames in fiction, it is necessary to consider this area in fiction, which will analyze the structural and semantic and functional and dynamic aspects of the usage of nicknames in the works of art and show the formation of the culture of society.
Nicknames are capable of performing the function of the proper names, i.e. highlight, concretize a person from the total number of people. Name or context helps to identify this aspect.
In the study of nicknames in the works of Tajik writers, as we see it, this approach is more justified, since in the course of the analysis we rely on the information that we receive from the author of the work.
Thus, as the analysis has shown, the nickname has enormous potential in the works of fiction of Tajik writers, giving the image an expressiveness or emotionality. Often, thanks to nicknames that an image or action acquires an ironic character, it becomes obvious the author's sarcasm in relation to the character.
Keywords: nicknames, language, material, analysis, method, research, character, person, attention, culture.
Сведения об авторе:
Баротзода Файзиддин Камолиддин - кандидат филологических наук, доцент Таджикского государственного педагогического университета имени Садриддина Айни, Tel: (+992) 93-455-50-66.
About the author:
Barotzoda Faiziddin Kamoliddin, Ph. D. in Philology, Associate Professor, Tajik State Pedagogical University named after Sadriddin Ainy, Tel: (+992) 93-455-50-66.
ВОХИДХОИ ФРАЗЕОЛОГИИ ФЕЪЛИИ НОДИР ДАР ТАЪРИХНОМА^ОИ
САДАХ,ОИ Х-ХШ
Чураева С Б.
Донишгощ давлатии Хуцанд ба номи академик Бобоцон Fафуров
Маълум аст, ки таърихномахои асримиёнагй, ки аз назари баъзе ахли тахкик саргузашт ё силсилаи вокеоти кобили тазаккур ба шумор мераванд ва ба пиндори кисми дигарашон инъикоскунандаи руйдодхои мухимми даврони муайяни хаёти башар хисоб меёбанд [10, с. 359], дар катори дигар осори илмиву адабй дар хифзи вижагихои забони ниёгонамон накши боризу шоиста дошта, махз ба туфайли онхо хонанда бо захираи лугот ва колабхои баёни забони адабии точикй дар мархалахои мухталифи таърихй ошноии комил пайдо мекунад. Тафовути чиддии чунин осор аз сарчашмахои дигари то замони мо баёдгормонда дар он зохир мегардад, ки онхо ба чуз маъхази беназири луготу ифодахои забон ба шумор рафтанашон инчунин сарчашмаи муфиди матолиби таърихй ва илмиву адабй низ хисоб меёбанд. Бархе аз онхо хам инъикоскунандаи тагйироти дар забону услуб руйдода, хам нигохдорандаи вижагии забони осори кухан, мисли содагй, эчоз, пухтагиву санчидагй низ хастанд, ба маънои дигар, ин гуна осорро махфуздорандаи сабки кадим ва чадид метавон хисоб намуд.
Дар чунин осор дар радифи микдори фаровони калимаву таркиб боз хиссаи калони вохидхои рехтаву устуворе мушохида мегарданд, ки кисми зиёдашон дар тули хазорсолахо дар забони мардуми точик хамчун унсурхои зарури ифода ба кор мераванд, вале, мутаассифона, як хиссаи мухимми онхо бо сабабхои мухталифи айниву зехнй дар даврони баъдии инкишофи забон аз таркиби лугавии забон хорич шудаанд, яъне ифодахои собик машхур имруз махчур шудаанд. Тахлилу мукоиса нишон медихад, ки чунин ибораву ифодахо аз чихати замони имтидодашон ягона набуда, бархе танхо як давраи муайян гардиш карда, сонй фаромуш шудаанд, кисми дигарашон низ агарчи дар он шакли собикашон аз хотирхо хорич шуданд, вале дар шакли ба таври чузъй ё чиддии тахаввулёфтаашон то хол дар забони гурухе аз мардум истифода мешаванд. Одатан чунин иборахо монанди ташбеху тамсил, чунон ки М. Бахор ишора менамояд, "аз кадимтарин замонхо дар адабиёти ориёй (хиндуэронй) макоми шомихе дошта ва бунёди адабиёти хиндиву эронй бар онхо будааст" [3, ч. 2, с. 286].
Вобаста ба ин масъала бояд афзуд, ки дар хар кадом таърихномахои садахои Х-ХШ микдори вохидхои фразеологй ба андозаи гуногун ба кор рафта, аз асри Х ба баъд тадричан шумори корбурди онхо афзудааст. Сабаби чунин холат ба тадричан суръат гирифтани таклид ба насри фаннии араб, ки огозаш дар карни Х дар Багдод шуруъ гардид, робита дошта, он баъдан пас аз карне дар Хуросон густариш пайдо намуд. Инро метавон дар мисоли киёси забони ду таърихнома: "Таърихи Байхакй" ва "Таърихи Систон" нишон дод, яъне асари аввал чахор сол кабл аз дуюм таълиф шудааст, аммо дида мешавад, ки дар таърихномаи Байхакй теъдоди хикоёту тамсилхо ва ашъоре, ки муносиби таърих ва барои шохид ва муддао ва афзунии панду ибрат овардааст бештар аст. Агарчи корбурди он мисли осори даврони минбаъда ба хадди ифрот нест, "аммо ифтитохе аст дар овардани амсол ва зикри шавохиди шеърй..." [3, ч. 2, с. 86-87]
Истифодаи ифодахои фразеологиро дар катори дигар сарвати лугавии мардумй на танхо дар таърихномахои бо забони форсии точикй таълифшуда дучор мегардем, балки ин гуна хусусият хоси осори тарчумавй низ хаст, зеро ин навъи таълифот танхо тарчумаи харф ба харф аз забони бегона набуда, онхоро мутарчимон бо назардошти табиати забони модари хеш аз як забон ба забони дигар баргардонидаанд. Дар бораи сифати тарчумаи яке аз чунин осор- "Таърихи Табарй" донишманди
