CC BY
49
Вопросы теории и истории государства и права
УДК 340:2(470)
ПРОБЛЕМЫ СООТНОШЕНИЯ ИТОГОВ СУДЕБНОЙ РЕФОРМЫ 1864 Г. И СИБИРСКОЙ РЕФОРМЫ М. М. СПЕРАНСКОГО: ПРАВОВОЙ И ЭТНОКОНФЕССИОНАЛЬНЫЙ АСПЕКТЫ. ЧАСТЬ 2: СУДОПРОИЗВОДСТВО И ЛАМАИЗМ В ИСТОЧНИКАХ ОБЫЧНОГО ПРАВА ИНОРОДЦЕВ ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ
© Арзуманов И. А., 2015
Иркутский государственный университет, г. Иркутск
В статье проводится историко-правовой анализ специфики государственного регулирования общественных отношений Восточной Сибири XIX в. в свете судебной реформы 1864 г. и сибирской реформы М. М. Сперанского. За основу взяты архивные документы, акты обычного права, характеризующие процессы подготовки данных реформ в контексте государственного регулирования институционализации ламаизма.
Ключевые слова: государственное управление; государственное регулирование; судебная реформа; сибирская реформа; Восточная Сибирь; ламаизм; обычное право; Свод степных законов 1841 г.; судопроизводство.
В условиях Забайкалья включение ламаистского духовенства в общую структуру административного управления было обусловлено наличием к тому времени развитых иерархических институтов ламаизма, активно замещающих в конфессиональной страте этнической жизни забайкальских бурятских и эвенкийских родов нишу шаманизма. Необходимо отметить, что нормы сборников обычного права селенгинских и хоринских бурят XVIII — нач. XIX в. отражали тот факт, что доктрина ламаизма уже была включена в общий механизм социального контроля и управления в качестве его неотъемлемой части. К таковым сборникам необходимо отнести уже упоминаемые «Хоринское уложение 1823 г.» и нормы обычного права бурят селенгинских родов. Текст «Хорин-ского уложения 1823 г.» дан в сборнике под редакцией Б. Д. Цыбикова «Обычное право хоринских бурят». Нормы обычного права бурят селенгинских родов изложены, в частности, Д. Я. Самоквасовым в издании 1876 г. [1]. Необходимо отметить, что нормы Устава об управлении инородцами 1822 г., реализация которых осуществля-
лась как при административном делении на разряды, так и при составлении проектов степных законов, определяли предметный состав норм этих проектов. Они были призваны к восполнению норм Устава обычно-правовыми положениями. Но вопросы, касающиеся духовенства и культово-обрядовой практики ламаизма, находились на тот момент «в особенном рассмотрении Главного Управления» [2], положившем начало разработке проектов по правовому регулированию ламаистских институтов Восточной Сибири.
Представлением в 1825 г. проектов степных законов для кочевых инородцев Восточной Сибири на рассмотрение в Особую комиссию Сибирского комитета дело не закончилось. Один из членов комиссии действительный статский советник А. П. Величко не согласился с ее заключением, в котором высказывалась мысль не о полной переработке проектов, а о добавлении к некоторым статьям подлинных показаний инородцев. В поданном им «особом мнении» А. П. Величко доказывал, что нельзя ограничиваться одним исправлением проекта, но необходимо составить
новый свод из подлинных показаний инородцев, «приняв притом в надлежащем собрании и мнение местного начальства» [3].
К основным задачам возглавивший дальнейшие процессы разработки свода степных законов действительный статский советник А. П. Величко отнес следующие: «1) привести в правильное расположение изложенные без единства и связи предыдущих статей с последующими письменные показания для степных законов инородцев собранные и представленные местным начальством Восточной Сибири; 2) из подлинных сведений определить отличия или особенности каждого племени порознь, и основания инородческого права; 3) собрать и сообразить: а) Высочайшие относительно инородцев повеления, состоявшиеся со времени бывшего в Пекине в 1726 г. российского посла графа Саввы Лукича Владиславича-Рагузинского, установившего первоначальные правила суда и расправы между инородцами, б) находящиеся при делах Сибирского комитета отчеты, обозрения и предначертания сибирских генерал-губернаторов и губернаторов, в) постановления местного начальства, для инородцев изданные; г) известия о разных землях и народах Сибири, д) предложения к устройству тамошнего края и разных отдельных частей правительству в свое время представленные, и наконец, е) замечания ясачной комиссии, учрежденной для переобложения податями инородцев; 4) определить, в какой мере могли быть приняты к руководству, и в отдельных частях применены степным законом инородцев Восточной Сибири:
а) препровожденное в 1829 г. к соображению Сибирского комитета тайным советником Родофинкиным (?) Китайское уложение для монголов, соплеменных нашим бурятам, — значительную часть населения Иркутской Губернии составляющим, и
б) предначертание степных законов, для инородцев Западной Сибири, тамошним генерал-губернатором представленное к делам комитета в 1830 г. Наконец, 5) подлинные показания, проекты местного начальства и все вообще официальные и частные сведения между собою сличить и проверить, пропущенное и недостающее пополнить, а несообразное с общими государственными установлениями и жестокое — отменить, ограничить или смягчить» [4].
Составленный на этом основании в 1831 г. Свод по распоряжению председательствую-
щего в Сибирском комитете действительного тайного советника князя А. Н. Голицына был отправлен к бывшему генерал-губернатору Восточной Сибири А. С. Лавинскому для передачи иркутскому губернскому переводчику статскому советнику С. Н. Игумнову. Цель отправки — «к предварительному соображению с подлинными инородческими показаниями, доставленными сюда в переводах частию невразумительных и о точности которых можно было сомневаться; а также для объяснения бурятских, тунгу-ских и якутских слов, в сих переводах встречающихся» [5]. Но когда дополнения и исправления свода степных законов по замечаниям С. Н. Игумнова приведены были к окончанию, был издан Свод общих законов империи (Высочайший манифест от 2 февраля 1833 г.). После этого представлялось необходимым новое изложение свода законов кочевых инородцев Восточной Сибири, по возможности применимое к общегосударственному своду. «Свод местных Законов Кочевых инородцев Восточной Сибири, представленный на усмотрение Сибирского Комитета, в расположении главных его частей (на основании ст. 6 Высочайше Утвержденного 12 декабря 1834 г. мнения Государственного Совета) изложен, по возможности, соответственно плану свода общих законов Империи... При изложении свода степных законов надлежало иметь в виду точную силу намерений правительства, приуготовить инородческие племена — предварительным соединением обычных законов их в особый правильный состав к переходу под действие Общих Законов Империи, во всем их пространстве» [6].
Свод степных законов 1841 г. «заключал в себе 540 статей, расположенных по существу предметов в 6 разделах:
Раздел 1. О правах и обязанностях семейственных.
Раздел 2. О правах инородцев на имущество.
Раздел 3. Об обязательствах по договорам.
Раздел 4. О благочинии в инородческих стойбищах.
Раздел 5. О взысканиях и наказаниях.
Раздел 6. О судопроизводстве.
Каждый из сих главных разделов имел подразделения, соглашенные с порядком общего свода законов гражданских и уголовных, Устава о предупреждении и пресечении преступлений и свода постановлений о благоустройстве в казенных селе-
ниях. В удостоверение того, что каждая из статей имеет действительное основание и что «не быв производною, почерпнута из обычаев и несомнительных источников», текст Свода сопровождается ссылками на подлинные показания инородцев и постановления, изданные для них в разное время [7].
Сибирский комитет, рассмотрев вышеизложенную докладную записку о занятиях по собранию и уложению степных законов кочевых инородцев Восточной Сибири, нашел, что «проект свода сих Законов, составленный действительным статским советником А. Величко, заключает в себе условия и основания, необходимые для введения между инородцами правильного и скорого производства суда и расправы, соединяя в то же время их коренные обычаи и изустные предания и общие начала соответственных уставов и учреждений. Посему Комитет положил:
1) дать дальнейшее движение означенному проекту Свода;
2) дабы в сем деле, обширном и важном, соблюсти всю осторожность и более утвердиться в соответствии с нравами и обычаями инородцев, препроводить оный проект к генерал-губернатору Восточной Сибири, для местного соображения;
3) как для успешного выполнения сей меры необходимо достаточное количество экземпляров проекта, состоящего более 300 писаных листов: испросить Высочайшее Его императорского Величества Соизволение на напечатание проекта, с приложениями, в числе 50 экземпляров» [8].
В круге проблем аналитики собранных сведений по обычному праву особо выделялись позиции по ламаизму. В рамках начавшейся реализации положений Устава об управлении инородцев Восточной Сибири еще в 1822 г. иркутский генерал-губернатор отмечал недостаточность сведений и необходимость «представить г. гражданскому губернатору о собрании их учинить зависящее распоряжение» [9].
Уровень укоренения ламаизма можно проследить и по собранным сведениям о нормах обычного права забайкальских бурят, в частности по сборникам норм обычного права бурят селенгинских и хоринских родов.
Основная специфика анализа данных положений заключается в методологии подхода к рассмотрению роли и природы миссионерской деятельности лам в среде бурят,
исповедующих шаманизм. Буддизм, как и христианство, является мировой религией с присущей ей функционально мировоззренческой доминантой в процессах социального управления. Наряду с такими первичными регуляторами человеческой деятельности, как экономические отношения, социальная организация и политическая надстройка, мировые религиозные системы выполняли функцию социального управления, но своими особыми средствами воздействия на сознание и психологическую мотивацию поступков, побуждая людей принимать тот общественный порядок, в котором они живут. Ламаизм в силу своей синкре-тичности включал в себя не только доктри-нальное наследие индийского буддизма, доктринальное учение тибетских и монгольских богословов, но и автохтонные традиции родоплеменных верований. Механизм ассимиляции автохтонных верований касался прежде всего основных структурных элементов социальной регуляции родопле-менного уклада шаманистов в области брач-но-семейных отношений, похоронной обрядности и семейно-родовых территориальных культов. Механизм ассимиляции «работал» за счет «перекодировки» смысловых антропосоциальных установок в рамках буддийской доктрины «спасения».
В отличие от миссии православной церкви, ламаизм не менял радикально мировоззренческие коды и ценностные прерогативы моделей социального поведения и их подлежащей внешнему контролю презентации.
К памятникам обычного права забайкальских родов бурят, созданным в рамках работы комиссии М. М. Сперанского, относятся составленные по распоряжению иркутского гражданского губернатора И. Б. Цейдлера «Уложение 1823 г. 11 хоринских родов» и «Селенгинское уложение 1823 г.». Предшествовавшие им сборники обычного права XVIII в. почти не содержали норм, указывающих на возрастающую роль ламства в общественной жизни бурятских родов. Тем не менее уже фиксировались случаи вознаграждения лам за оказанные услуги обрядового характера и врачевания. Так, из 132 статей «Положения 1808 г.» хоринских 11 родов [10] 14 были посвящены вопросам регуляции порядка расходов и пожертвований для приглашенных лам, лекарей, шаманов и шаманок (ст. 21, 41—43), а также порядку расходов на празднествах в дацанах и свадьбах (ст. 44, 45).
В селенгинских сборниках обычного права, в частности «Судебных законах» селенгинских родов 1775 г., из 142 статей 18 были посвящены вопросам деликтов и случаев, приводивших к нанесению морального или физического вреда и подлежащих в связи с этим возмещению. К таковым нормы относили случаи нанесения вреда: ламами друг другу (ст. 1—4), мирянам со стороны лам (ст. 13, 15, 17), ламам со стороны мирян (ст. 14, 16, 18). Как и в хорин-ских памятниках начала XIX в., в Селенгинском уложении 1775 г. ст. 25—29 касались вопросов вознаграждения ламам, шаманам и шаманкам при оказании ими врачебной помощи с положительным результатом. Новацией, свидетельствующей о возрастающей социальной роли и функциях лам, стала ст. 71, согласно которой ламы освобождались от ямской повинности и караульной службы [11]. На этом этапе необходимо отметить, что в приведенных памятниках содержатся нормы, фиксирующие не только присутствие в социальной жизни ламаизма, но и то, что санкции из Винаи (совокупности правил поведения монашествующих лиц в буддизме) стали частью системы наказаний в ходе обычно-правовых разбирательств. Фактически речь шла о вхождении в систему обычного права бурят селенгинских и хоринских родов дисциплинарных положений ламаистской доктрины. Например, ст. 1 Судебных законов селенгинских родов 1775 г. в качестве наказания для ламы в случае ранения им холодным оружием в ходе ссоры предусматривала освобождение от должности, принятие на себя расходов, связанных с лечением, пропитанием и потерями пострадавшего, и молитву в течение 49 суток. В случае если виновным лицом окажется послушник, то санкции предусматривали как телесное наказание («проучив его строго прутьями»), так и молитвенное правило в течение определенного количества недель (в зависимости от ранга потерпевшего — от 2 до 6) [12].
В случае же нанесения ранения светскому человеку со стороны духовных лиц нормы оговаривали линь различной степени штрафы без выполнения молитвенных правил и освобождения от должности (ст. 13, 15, 17 и др.).
Процессы внедрения в базовые социальные механизмы родовой жизни отражены в нормах, регулирующих вознаграждение ламам за требы, связанные с похоронной
обрядностью. И это обусловлено не только сложившимся обычаем жертвовать после смерти не имеющего родственников члена общины части его имущества в пользу дацана, но и самим значением похоронно-обряд-ного комплекса для маркировки ключевых социальных связей. Как отмечает К. М. Герасимова, «похоронно-поминальный комплекс был ключевым обрядом в системе ритуальной сакрализации традиционного уклада общинно-родового и раннеклассового общества. Неслучайно буддийское и ламаистское духовенство приложило столько усилий к его ассимиляции и трансформации для внедрения новой религии в сознание и быт народа. Традиционная похоронно-поминальная обрядность мировоззренчески основана на анимистических представленнях о преемственности родства и духовного единства родовых поколений, ведущих свое кровное происхождение от общего предка. Социальная функция этого обрядового комплекса связана с культом предков различных уровней, семейных, родовых, общинных, территориальных общностей различного ранга вплоть до ранних государственных образований на базе племенных объединений. В последнем варианте символом этносоциального единства служил культ родовых предков правящего клана» [13].
Статья 30 Хоринского уложения 1808 г. закрепляла, в частности: «Если [умрет] человек, не имеющий ни родственников, ни жены, ни сына, ни внуков и правнуков, то одну треть его имущества употребить на помин души для чтения священных книг в течение нескольких дней. Из оставшегося скота половину отдать в дацан, а другую половину пусть возьмет человек, живший совместно с покойным» [14]. Статья 59 Селенгинского уложення 1775 г. регулировала сходные обстоятельства с той только разницей, что третья часть оставшегося после выплаты за чтение книг скота делилась на три части: одну часть полагалось вносить «в казну царя, другую — в казну дацана своего отока, третью часть должна взять десятка, если нет десятки, то — пятидесятка, если нет пятидесятки — сотка или сайты отока» [15].
Родовые территориальные культы шаманизма являлись одними из основных предметов ламаистской доктринальной ассимиляции. Локальные божества родовых территорий включались по обрядникам
ламаизма в ранг хранителей веры — докши-тов (сахюса). Последние по указанию ламы становились покровителями конкретных семей (по их выбору). Таким образом, базовые социальные механизмы родовой интеграции включались в общую ламаистскую систему механизма перекодировки психотипических установок мировоззренческих автохтонных комплексов, имеющих конкретные идеолого-правовые институты нормативной фиксации в обычном праве. Данный фактор отражен, например, в ст. 25 Селенгинского уложения 1775 г.: «За чтение священных книг, как Сундуй, Галсан, Джа-дамбо, поднести один рубль пятьдесят копеек. За чтение [книг], подобных таким, как Банзаракца, Алтай гэрэл, Доксом, Динбун, поднести один рубль. За исполнение [обряда] Сахюса поднести один рубль... » [16]. Одним из самых действенных средств миссионерства ламаизма являлась медицина, практика которой со стороны лам достаточно подробно отражена в обычно-правовых сборниках хоринских и селенгинских бурятских родов XVIII — нач. XIX в. В Селенгинском уложении 1775 г. в ст. 26—29 фиксировалась сумма вознаграждения за излечение различных заболеваний, среди которых были паралич, внутренние опухоли, сужение пищевода, сифилис, глазные болезни, язвенные поражения носа, туберкулез лимфатических желез, оспа [17], сибирская язва. В случае с сибирской язвой в ст. 26 кроме лекарств упоминались также магические компоненты процесса излечения, состоявшие из «заклинаний» [18].
Положение 11 хоринских родов 1808 г., регулируя в ст. 43, 44 порядок вознаграждения лам за лечение, упоминало и такой его фактор, как богослужение [19]. Необходимо обратить внимание на наличие зафиксированной практики обращения бурят в случае болезней и несчастий не только к ламам, но и к шаманам (ст. 45 Селенгинского уложения 1775 г., ст. 21, 42 Хоринского уложения 1808 г.). Данный факт свидетельствует о незавершенном характере процессах внедрения ламаизма в автохтонную среду. Положение радикально меняется уже в первой четверти XIX в.
Выводы
1. В условиях Забайкалья включение ламаистского духовенства в общую структуру административного управления было обусловлено наличием к тому времени раз-
витых иерархических институтов ламаизма, активно замещающих в конфессиональной страте этнической жизни забайкальских бурятских и эвенкийских родов нишу шаманизма.
2. Доктрина ламаизма была включена в общий механизм социального контроля и управления в качестве его неотъемлемой части, в нормы сборников обычного права бурят XVIII - нач. XIX в.
3. Основная специфика анализа заключается в методологии подхода к анализу роли и природы миссионерской деятельности институтов ламаизма в среде бурят, исповедующих шаманизм. Буддизм, как и христианство, является мировой религией с присущей ей функционально мировоззренческой доминантой в процессах социального управления. Он выполнял функцию социального управления и в силу своей син-кретичности включал в себя автохтонные традиции родоплеменных верований.
4. Механизм ассимиляции автохтонных верований за счет «перекодировки» их смысловых антропосоциальных установок в рамках буддийской доктрины «спасения» затрагивал основные структурные элементы социальной регуляции родоплеменного уклада шаманистов - область брачно-семейных отношений, похоронной обрядности и семей-но-родовых территориальных культов.
5. Вопросы, касающиеся духовенства и культово-обрядовой практики ламаизма, находились в особом рассмотрении Главного управления Восточно-Сибирского генерал-губернаторства, что положило начало разработкам особых проектов по правовому регулированию ламаистских институтов в качестве приложения к своду степных законов для кочевых инородцев Восточной Сибири. ^
1. Самоквасов Д. Я. Сборник обычного права сибирских инородцев. Варшава, 1876. С. 149-195; Обычное право хоринских бурят : памятники старомонгольской письменности : пер. с монг. Новосибирск, 1992. С. 60-85.
2. Там же.
3. ГАИ О Ф. 24. Оп. 10. Д. 77. Л. 416 об.
4. ГАИ О Ф. 24. Оп. 10. Д. 77. Л. Л 417 об., Л. 418.
5. «Статский Советник Игумнов, сообразив проект Степных Законов представил (в конце 1832 года) замечания и пояснения, присовокупив многия собственные свои изыскания по сему предмету сведения, собранные им в течение долговременного более 60 лет продолжавшегося служения его в том крае, в беспрерывных сношениях с Бурятскими племенами». См.: ГАИО. Ф. 24. Оп. 10. Д. 77. Л. 417 об., 418.
6. Там же.
7. Как отмечает управляющий делами Сибирского комитета А. Величко, к своду принадлежали приложения: 1) обозрение письменных показаний о степных законах и обычаях,
2) особые объяснения, 3) выписка статей из общего свода законов, которые указываются в проекте как на постановления, вполне или с некоторыми ограничениями распространяющихся на инородцев.
8. «Сия выписка признана необходимою, сколько для того чтобы облегчить обозрение оснований представленного проекта, тем не менее и по уважению просьбы некоторых инородческих племен, которые в самих показаниях своих просят снабдить для руководства и ведения умозаключениями из свода степных законов кочевых инородцев Восточной Сибири, для собственного их сведения и употребления». См.: ГАИО. Ф. 24. Оп. 10. Д. 77. Л. 417 об., 419.
9. В 7-й день апреля журнал о сем Комитета удостоен высочайшего Рассмотрения на подлинном Собственного Его Императорского Величества рукою написано (карандашом) «согласен». См.: ГАИО. Ф. 24. Оп. 10. Д. 77. Л. 417 об., 419.
10. Ф. 24. Оп. 10. Д. 77. Л. 84 об.
11. Которое, по мнению Б. Д. Цибикова, имело сходство с «Селенгинским сборником 1775 г.» и было основано на нормах Хоринского уложения 1781 г. См.: Обычное право хоринских бурят ... С. 87.
12. В целом данным вопросам были посвящены ст.: 1, 3, 4, 13—18, 25—29, 45, 58, 71, 72. См.: Книга записей судебных законов, выработанных 8 числа последнего осеннего месяца 1775 года на соборе сайтов двадцати двух оттоков всего селенгинского ведомства / / Цибиков Б. Д. Обычное право селенгинских бурят. Улан-Удэ, 1970. С. 33—51.
13. Там же. С. 33-51.
14. Традиционная обрядность монгольских народов. Новосибирск, 1992. С. 4.
15. Обычное право хоринских бурят . С. 24-48.
16. Книга записей судебных законов, выработанных ... Ст. 59. С. 33-51.
17. Там же. Ст. 25. С. 33-51.
18. Там же. Ст. 26.
19. Обычное право хоринских бурят . С. 32-33.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Государственный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. 24 Оп. 10. Д. 77. Л. 416 об.
ГАИО. Ф. 24. Оп. 10. Д. 77. Л. 417 об., 418. ГАИО. Ф. 24. Оп. 10. Д. 77. Л. 417 об., 419. ГАИО. Ф. 24. Оп. 10. Д. 77. Л. 84 об.
Обычное право хоринских бурят : памятники старомонгольской письменности : пер. с монг. — Новосибирск : ВО «Наука», Сиб. издат. фирма, 1992. — 312 с.
Самоквасов Д. Я. Сборник обычного права сибирских инородцев / Д. Я. Самоквасов. — Варшава : Тип. И. Носковского, 1876. — 308 с.
Традиционная обрядность монгольских народов. — Новосибирск : Наука. Сиб. отд-ние, 1992. — 159 с.
Малова О. В. Правовой обычай как источник права основных правовых систем современности : монография / О. В. Малова. — Иркутск : Иркут. ун-т, 2006. — 182 с.
Минникес И. В. Источники российского права: проблемы эволюции : учеб. пособие / И. В. Минникес ; Рос. правов. акад. Минюста России, Иркут. юрид. ин-т. — М. ; Иркутск : РПА Минюста России, 2009. — 102 с.
Цибиков Б. Д. Обычное право селенгинских бурят / Б. Д. Цибиков ; АН СССР, Сиб. отд., Бурят. филиал, Бурят. ин-т обществ. наук. — Улан-Удэ : Бурят. кн. изд-во, 1970. — 282 с.
The Poblems of Correlation of the Results
of the Judicial Reform of 1864 and
M. M. Speransky's Siberian Reform: Legal
and Ethno-religious Aspects. Part 2:
Legal Procedures and Lamaism
in the Sources of Customary Law
of the Indigenous Peoples of Eastern Siberia
© Arzumanov I., 2015
The paper presents a historical and legal analysis of the specifics of state regulation of social relations in Eastern Siberia in the XIX century in the light of the Judicial reform of 1864 and M. M. Speransky's Siberian reform. The research is based on archival documents and certificates of customary law which characterize the process of preparation of these reforms in view of the state regulation of the institutionalization of Lamaism.
Key words: Public administration; state regulation; the Judicial reform; the Siberian reform; Eastern Siberia; Lamaism; customary law; the Code of Steppe Laws of 1841; legal proceedings.
