CC BY
51
Даржаев С.Ю. Суд и судопроизводство у бурят в XIX - начале XX в.
22 марта 1819 года был издан Его Императорского Величества Указ о назначении выдающегося государственного деятеля той эпохи, графа М.М. Сперанского генерал-губернатором Сибири, с наделением широких полномочий по ревизии сибирских дел. Ревизия вскрыла многочисленные престёупления и показала необходимость
незамедлительного проведения административных реформ. Одним из основных законодательных актов стал «Устав об управлении инородцев» 1822 г., согласно которого устанавливалось трехступенчатое управление кочевыми народами Сибири: родовое управление, инородная управа и Степная Дума. Степная Дума состояла из главного родоначальника, его помощников и голов, подчинялась “во всем” окружным управлениям, то есть царской администрации. Главный родоначальник утверждался генерал-губернатором, остальные - губернатором. Помимо достаточно широких административно-хозяйственных функций, бурятские Степные Думы наделялись правом осуществления суда и судопроизводства. Фактически все степное
судопроизводство строилось на основе обычаев, передававшихся устно из поколения в поколение и являвшихся результатом развития общественных отношений. С течением времени они принимали характер права, которое, по справедливому мнению Б.Д.
Цибикова, можно характеризовать как “обычное право” [1, с. 3]. В юридической
энциклопедии дается определение обычного права как “системы норм (правил поведения), основывающихся на обычае, регулирующих общественные отношения в данном государстве, в определенной местности, либо для данной этнической или социальной групп”1. Причем, как справедливо отмечает В.В. Рабцевич, “норма, выдвигаемая в качестве законодательной, содержит в себе результат оценки и отбора, осмысления с позиций прошлого и современности” [6, с. 32]. Становление обычного права всегда происходит во взаимодействии с моралью. Оно обязательно, считает Г. А. Тюньдешев, “опирается в своем осуществлении не на государственное принуждение, не на власть, а на убеждение людей в правильности того способа действия, который предписывает обычное право” [2, с. 62]. Представляется интересной точка зрения Ф.Т. Селикова: “С одной стороны, обычное право служит начальной стадией развития действительно народной, или демократической, системы права. С другой - его можно рассматривать в качестве необходимого звена в общей системе экологии культуры, под которой понимается единство, взаимосвязь и взаимопроникновение прежде всего духовной культуры в исторически определенный период времени” [7, с. 114]. Поэтому точка зрения С.В. Кодана о “миссионерской” роли русского права по отношению к обычному праву [8, с. 41] нуждается в некоторой корректировке.
После принятия “Устава” начинается длительный процесс кодификации норм обычного права сибирских народов, который вылился в два законодательных памятника “Свод степных законов кочевых инородцев Восточной Сибири” и “Сборник обычного права сибирских инородцев для Западной Сибири”. Главным источником “Свода степных законов кочевых инородцев Восточной Сибири”, в редакциях 1836, 1841 и 1844 годов, стали “Обычаи братских Хоринского ведомства”, принятые 30 марта 1823 года съездом тайшей, старшин, отоков, зайсанов, шуленг, засулов2, “лучших” податных людей 11 родов бурят-хоринцев в Онинской конторе Верхнеудинского округа Иркутской губернии (обиходное название “Хоринское уложение 1823 г.”
1 Юридическая энциклопедия. Т. II. / Тихомиров М.Ю. М., 1995. - 186 с.
2 Почетные звания у знатных бурят того времени
введено Б.Д. Цибиковым). В Рукописном отделе Института востоковедения РАН имеется “Хоринское положение 1851 года”.
В основу “Свода” были положены также “Степные законы Селенгинских бурят-монголов”, принятые 5 июня 1823 года на общем суглане 18 родов селенгинских бурят и хранящиеся в фонде Селенгинского ведомства Национального архива республики Бурятия (НАРБ)3. Документ состоит из 8 частей:
1. о воровстве скота (пп. 1- 41, лл. 1-11);
2. о супружеском несогласии и калымном скоте (пп. 42-69, лл. 11-16);
3. о словесных спорах и драках (пп. 70-92, лл. 16-20);
4. о долговых исках (пп. 93-118, лл. 20-26);
5. о наследственных имениях (пп. 119-125, лл. лл. 26-27 об.);
6. о разных случаях (пп. 126-140, лл. 27 об.-31);
7. о наблюдении хлебной и сенокосной поскотины (пп.141-153, лл. 31-34 об.);
8. о выборе старшин и о прочем (пп. 154-161, лл. 34 об. - 35).
Приступая к составлению проекта свода степных законов, правительство надеялось с его помощью упорядочить и регламентировать юридически обычаи и быт народов Сибири. При этом самодержавие не решалось подвергнуть полной регламентации внутриродовые отношения, а стремилось создать видимость самоуправления народами края. Тем не менее еще в 1728 году инструкцией графа Саввы Владиславича - Рагузинского из ведения родовых судов были изъяты так называемые “криминальные дела”, а в компетенции родоначальников были оставлены лишь суд и расправа в “малых делах” - воровство, драки, калым и т. д. При подготовке и принятии “Устава” в Части первой главы восьмой “О законах и обычаях” была проведена фактически эта идея. Для ее реализации 1 апреля 1823 года был учрежден Комитет для разбора дел инородцев4.
В отечественной историографии, проблема суда и судопроизводства у коренного населения Сибири становится предметом специального изучения историков и правоведов. Так, законодательный аспект темы, а именно анализ источников и узаконений, а также обычного права сибирских народов лежит в основе работ Н. А. Миненко, Ф.Г. Сафронова, Н.Г. Апполоновой, В.В. Рабцевич, Н.П. Ерошкина, С.В.
Кодана, Л.М. Дамешека. Исследователи справедливо подчеркивают, что при рассмотрении этой проблемы историко-правовые меры здесь не приемлемы и прежде всего потому, что предметом исследования законодательство выступает лишь в контексте ретроспективного изучения регулирования государством социальноэкономических процессов и управления ими в рамках всего спектра сфер и средств внутриполитической деятельности самодержавия.
В архивных фондах Степных Дум по судопроизводству более полно представлены дела по взаимным финансовым и хозяйственным претензиям, дела по нарушению общественного порядка, семейные раздоры, связанные с калымом и разделом имущества, выдаче разрешений на получение паспортов паломникам для поездок в Ургу и Тибет, по дела по кормчеству, секретные дела (розыск беглых каторжан, преступников, фальшивомонетчиков и прочих). При осуществлении допросов и очных ставок заседатели Степных Дум, проводившие следствие, были ограничены в сроках. Следствие не должно было отлучать подозреваемого от стойбища более чем на 6 дней. Под стражей разрешалось содержать только тех инородцев, которые были уличены “в важных только преступлениях; за маловажные проступки ни под каким видом от промыслов не отлучать”. Тем не менее, к концу века Агинское ведомство заводит специальное арестантское помещение для отбывания в них наказания по приговорам
3 НАРБ, ф. 2, оп. 2, д. 2450
4 НАРБ, ф. 7, оп. 1, д. 19
мировых судей и арестованных лиц за маловажные проступки. При этом Агинская дума содержала под стражей в тюремной избе не только бурят, но и других лиц. Так, 28 июля 1898 года капитан Панчинцов, временно исполнявший должность Начальника 2-й съемочной партии, ведущей “работы вдоль проектировавшегося направления Сибирской железной дороги,” препроводил казака Николая Белокопытова с просьбой задержать его “под арестом на хлебе и воде в течение двух суток”. Такие же просьбы в адрес Думы последовали 6 и 24 сентября того же года в отношении казака Сидора Ельчина5.
“Криминальные дела” рассматривались судебными органами царской администрации. Так, в 1867 году в Курхатском улусе Аларского ведомства было убито 10 человек. По факту преступления староста Тумуров арестовал Антона Непомнящего, Алексея Артамонова, Ефима Бахтиярова для отправки их в тюрьму и дальнейшего разбора дела в соответствии с законами Российской империи6.
Суда, в современном понимании его как государственного института, в Думах не существовало. Фактически все жалобы и претензии рассматривались коллективно на сугланах7, которые выносили общественные приговоры. В фонде Аларской Думы хранятся ведомости на лиц, находившихся под стражей и состоявших под надзором администрации ведомства. Только по ведомости от 15 октября 1852 года под надзором членов Думы находились бывший заседатель Думы Сабиров за растрату податных денег, инородцы Сосой Абашеев, родоначальник 5 Хонходорского рода Василий Егоров, Мятлин и его жена Эржэна за кормчество. Матвей Самсонов находился под стражей при родовом управлении 3 Хонходорского рода8. Эти дела находились на контроле царской администрации. Причем, отношение администрации к нарушителям финансовой дисциплины было двойственным. Они достаточно либерально относились к тем должностным лицам, кто обворовывал собственных соплеменников и практически не реагировали на жалобы инородцев, связанные с притеснениями их “почетными родовичами”. В тоже время жестко спрашивали с тех, кто нарушал предписания царской администрации, не выполнял контракты по поставкам товаров в казенные предприятия, халатно относился к выполнению уртонной повинности, допускал недоимки по уплате податных сборов. Так, в 1844 году тайша Аларского ведомства Павел Иванов Баторов-Толстой состоял под следствием “по случаю производимых жалоб инородцами ведомства” и оказался оправдан по решению Иркутского губернского суда, состоявшегося 28 августа 1844 года9. В то же время имущество бывшего Главного хоринского тайши Дымбилова, обвиненного в поджоге здания Думы и хищении податных денег, пошло с торгов в пользу казны10. В 1865 году поступило предписание Балаганского земского суда об описании имущества бывшего аларского тайши, отставного коллежского асессора Галсана Баторова за невыполнение контрактов по поставке съестных припасов для портов Восточного океана11. В отношении бедняков, которые были не в состоянии уплатить ясачную подать и другие сборы, то они подвергались телесным наказаниям (лозами), затем в случае последующей неуплаты распродавалось их имущество, а сами неплательщики “запродавались в работу” богатым “родовичам” или на казенные предприятия. Следует заметить, что в 20-е годы XIX века размер ясака был столь велик, что зачастую целые
5 НАРБ, ф. 129, оп. 1, д. 3159, лл. 12, 23, 2б
6 Государственный архив Иркутской области (ГАИО), ф. 715, оп. 1, д. 4, лл. 13-15
7 Сугланы - общественные собрания в бурятских ведомствах
В НАРБ, ф. б, оп. 1, д. 129, лл. 47-4В
9 НАРБ, ф. б, оп. 1, д. 129, л. 3б
10 НАРБ, ф. В, оп. 1, д. 114
11 НАРБ, ф. б, оп. 1, 404, л. 5; 4б0, л. б
роды были не в состоянии выплатить его своевременно. Поэтому нередко были случаи, когда бурятские роды обращались друг к другу за помощью. В фонде Верхоленской степной конторы (Главный тайша Алексаха Ертагаров) имеется “прошение Идинскому Главному тайше 10-го класса Портасу Чичурину от главы братского Шаралдайского рода Филиппа Хутхаева” о том, что “он подрядился поставить на Николаевский винокуренный завод 117 пудов хлеба за братский Абазаевский род Верхоленского ведомства”12.
Земские суды делали представления Степным Думам о взыскании долгов, денежных сумм, ясачного сбора, а Министерство Внутренних дел, в ведении которых находились бурятские Степные Думы, направляло на места предписания о пресечении злоупотреблений. В Думы также направлялись запросы по розыску бежавших рабочих с забайкальских казенных предприятий, а также розыску бежавших арестантов. Фактически в каждом ведомстве имелись дела “по секретной части”, касавшиеся розыска беглых каторжников, преступников, фальшивомонетчиков. Администрации Дум в “целях сохранения тишины и порядка” оперативно реагировали на такие запросы. В фонде Хоринской Думы имеется ряд документов о пойманных ссыльнокаторжных, бежавших с Нерчинских горных заводов и отправки их в Кульскую сборную избу. Здесь же имеется дело на старо-монгольском языке о розыске рабочих Петровского завода13. Отбывшие наказания буряты направлялись в ведение Дум, которые в дальнейшем осуществляли за ними надзор. В Государственном архиве Иркутской области хранятся открытые листы на лиц, отбывших срок наказания и направленных под надзор в Аларскую Степную Думу. Контроль за исправлением нерадивых осуществляли “почетные граждане” - шуленги, старосты, заседатели Дум. Но основная ответственность лежала на главных и вторых тайшах. По “степным законам” и предписаниям царской администрации “власть Главного тайши заключалась в сохранении тишины и порядка вверенного ему народа”. Тайша обязан был “представленной ему властью и мерою приличного наказания удерживать подчиненных от всяких преступлений, непорядков, лености и нерадения” [4, с. 114].. Однако они не могли без решения общества определять степень вины и вид наказания. Только общественный приговор, принятый на общем собрании - суглане - был правомочен назначать наказания. Решением суглана, сородичи, уличенные в воровстве и других правонарушениях, подвергались краткосрочному заключению в тюремной избе, телесным наказаниям и прочим.. Причем, телесные наказания были настолько распространенным явлением, что по Степным Думам и волостным правлениям рассылались образцы “стандартных” лоз. Кроме того, с общего согласия общества нарушители порядка выселялись за пределы ведомства. В фонде Хоринской Думы хранится дело по рапорту Барун-Кубдутской инородной управы от 1848 года “с приложением общего согласия о переселении инородца Хомохана Боинтуева (при крещении Федора Ершова) за море Байкал”, который неоднократно уличался в воровстве, в течение 16 лет буквально терроризировал соплеменников14. В фонде Аларской Степной Думы хранится статейный список о ссылке и преступлениях поселенца, приписанного к Аларскому ведомству, Вампила Батана (по крещению Алексей Васильев). В характеристике, данной ему администрацией Думы, говорится: “Кавказской области из новокрещенных калмыков осужден за воровство лошади и наказан плетьми, послан в 1832 г.” В течение нескольких лет он уличался в воровстве лошадей, за что неоднократно был бит плетьми15. В фонде Селенгинского ведомства
12 НАРБ, ф. 4б0, оп. 1, д. 91, лл. 20-21
13 НАРБ, ф. В, оп. 1, д. 142, лл. З4б-З49; д. 114, л. 15
14 НАРБ, ф. В, оп. 1, д. 142, лл. 3б5-3бб
15 НАРБ, ф. б, оп. 1, д. 212, л. Зб
хранится дело от 1837 года о переселении Тубшина Данжурова из Харанутского рода в Удунгинский участок “за распутное поведение”. Подобное дело находим в фонде Тункинского ведомства о переселении инородца Бабра Иванова за дурное поведение.
13 декабря 1871 года Ольхонский тайша Хонгор Яковлев за постоянное неповиновение Бабана Шомоева просил общественное собрание наказать его 15 ударами розг “в пример прочим” и самолично исполнил приговор. 14 декабря 1882 года Дашоражан Цыренов, инородец 2-го Табангутского рода за кражу барана по решению родового начальства был подвергнут штрафу в размере стоимости барана - 30 рублей, 30 ударам розгами и был передан на попечительство исполняющему место старосты Ринчинова. Впоследствии за осуществление надзора за ним, с Цыренова было взыскано 16 рублей в виде судебных издержек16. Удивительным является и то, что такие меры принимались и в отношении родовой знати. При этом, здесь не обязательным было решение суглана. Тайша был обязан “предоставленной ему властью и мерою приличного наказания удерживать подчиненных от всяких преступлений, непорядков, лености и нерадения” и потому мог подвергать телесным наказаниям даже сайтов низшего разряда, которые “за послабления в сборе ясака” подлежали наказанию “палочьями, коим длина в русскую сажень, а толщина - смотря по шубе” [4, с. 114].. Суды чаще всего завершались телесной расправой, о чем свидетельствуют многочисленные приговоры. В отношении первых лиц Степных Дум, совершивших правонарушение, применялись другие наказания, так как согласно законодательству Российской империи не могли подвергаться телесным наказаниям. В фонде Аларского ведомства хранится общественный приговор о выселении бывшего главного родоначальника Баторова “за нарушение спокойствия по ведомству”17. В конце 60-х годов по Аларскому ведомству поставлен вопрос об устройстве тюрем при родовых управлениях.
Среди многочисленных дел, попавших в судопроизводство Дум, несколько особняком стоят дела, в которых отмечены “вредные” речи, направленные против установленной власти. В числе таковых дело Сувана Хамнаева по Баргузинскому ведомству, который был уличен в распространении порочащих слухов в отношении прибывающего в Баргузин царского чиновника. Интересно, что делу не дали дальнейшего хода, так как распространитель слухов оказался младшим братом главного тайши ведомства Сахара Хамнаева.
Следует отметить, администрация Дум смело выступала за сохранение исконных прав бурятского народа, направляя прошения не только в Главное управление Иркутского генерал-губернатора, но и Министру внутренних дел империи и даже самому Государю Императору. 10 сентября 1866 года на имя Иркутского генерал-губернатора Корсакова поступило прошение Хоринской Степной Думы о запрещении строительства православных церквей в местах постоянного проживания бурят, в частности, в Тугнуйской степи. В прошении указывалось, что еще в 1864 году преосвященный Вениамин епископ Селенгинский поставил крест “у самых улусов” и заявил об “уничтожении ламаизма” 18.
В 1880 году от бурят Хоринского и Агинского ведомств было направлено прошение на высочайшее имя Императора “о сохранении за ними издавна дарованных им прав на породные земли”19. Прошение осталось без ответа и потому 19 ноября 1887 года было направлено новое прошение Государю императору от Агинской и Хоринской Степных Дум о притеснениях со стороны местной русской администрации в вопросах землепользования. В этой связи вывод, сделанный коллективом авторов
16 НАРБ, ф. 2, оп. 1, д. 414, лл. 1-11; ф. 171, оп. 1, д. 171, лл. б-7; ф. 2, оп. 1, д. ВВВ, л. 1б9
17 НАРБ, ф. б, оп. 1, д. 441, л. 17
1В НАРБ, ф. В, оп. 1, д. 515, л. 2
19 НАРБ, ф. В, оп. 1, д.22б, л. 4-7
первого тома “Истории Бурят-Монгольской АССР” об отсутствии в бурятском обществе “родовой солидарности”20 не всегда подтверждается материалами. Конечно, в бурятском обществе имелись значительные имущественные и социальные расслоения, а также серьезные разногласия при выборах главного родоначальника и других должностных лиц. Однако, когда дело касалось исконных прав бурятского народа, особенно традиционной религии и землепользования - эти противоречия отходили на второй план. Надо полагать, что эти прошения оставались без ответа, потому, что при пожаре здания Хоринской Думы сгорели грамоты, пожалованные Петром Первым в марте 1703 года на право вечного владения “породными землями”.
В судопроизводстве бурятских Степных Дум значительное место занимали бракоразводные дела и связанный с ними раздел имущества. Не случайно в “Хоринском уложении 1823 г.” 6-я глава “О тяжбах, связанных со сватовством и разными неладами и тяжбами между супругами” состоит из 29 статей. Семейное право
- это одна из наиболее разработанных отраслей обычного права, регламентировавшее самые существенные черты гражданского бытия, ибо семья составляла основную ячейку социально-экономической жизни бурят. Вообще семейно-брачные отношения представлены в архивных документах главным образом прошениями женихов и невест о разборе их споров относительно калыма в тех случаях, когда невеста не хотела выходить замуж или же уходила от мужа, либо когда отец невесты после получения калыма отказывался выдавать свою дочь согласно договору. Так, в фонде Селенгинского ведомства имеется прошение от 1845 года разведенной Дытент Буянтуевой (так в документе) о взыскании с ее бывшего мужа Шинжиева имущества21. В фонде Тункинского ведомства имеется дело Янжимы Бадлуевой к бывшему мужу Молоца Мадагаеву о разделе имущества (шесть шуб, серебряных серег и платка красного), а также ее расписка от 19 февраля 1860 года о получении вещей22. Кроме того, имеются прошения и жалобы молодых замужних женщин на притеснения со стороны мужа и его родителей. По этим прошениям администрации Степных Дум производили следствие и допросы самих обидчиков, обиженных и свидетелей. На основании этих материалов составлялись протоколы, выносились решения и давались соответствующие распоряжения для исполнения своих решений в пользу одной из сторон. О серьезности проблемы говорит тот факт, что Иркутским губернатором в качестве дополнения и пояснения “Устава” принимаются “Правила для прекращения несогласий и разврата в супружеской жизни иноверцев, Иркутскую Губернию населяющих”. Таких правил было выработано 7. Они регламентировали такие аспекты, как необходимость согласия на брак жениха и невесты или их родственников, определялся минимальный возраст жениха в 15 лет, а невесты в 13 лет, предполагалось оказывать содействие вдовцам, имеющим малолетних детей к осуществлению ими повторного брака и осуществление брачного союза на основе любви, а не “прорицании хиромантии”, внимательное и осторожное рассмотрение причин сор и раздоров. При этом указывалось на необходимость родоначальникам “служить примером для своих подчиненных в постоянной супружеской жизни”. Что касается поведения “развратных братских женок”, то их предлагалось судить и “подвергать той же взыскательности, какая определена для всех вообще руских непотребных женщин” - ссылка на поселение. Эти материалы позволяют судить о положении бурятской патриархальной семьи, об экономической основе семейно-брачных отношений, а также об уровне судопроизводства.
20 История Бурят-Монгольской АССР, том 1. - Улан-Удэ, 1951. - с. 413
21 НАРБ, ф. 2, оп. 1. д. 24б4, л. В
22 НАРБ, ф. 171, оп. 1, д. 17, л. 3
Серьезной проблемой для бурятского общества была борьба с пьянством. Интересно, что “Хоринское положение 1851 г.” фактически повторяет “Хоринское уложение 1823 г.”, где говорится “о запрещении пьянства и азартных игр”. 19 февраля 1853 года по представлению Аларского ведомства земский суд Иркутского губернского правления снял с занимаемой должности за пьянство старшину 8-го Хонходоровского рода Доржи Имишкерова23. 1 марта 1860 года в Тункинскую Думу поступил рапорт от старосты Тыртеевского рода Федора Васильева о разборе жалобы крестьянина мирской избы Максима Михайлова, составленной на гербовой бумаге стоимостью 15 копеек серебром, о нанесении ему побоев пьяным инородцем 2-го Хонходоровского рода Сада Алатуевым. Дело было полюбовно разрешено, а он староста “за чрезмерное пьянство сделал приличное взыскание”24. В этом же деле помещена служебная записка в Тункинское ведомство от исполняющего дела заседателя Иркутского земского суда в Тунке от 18 мая 1860 года о том, что инородцы и родовые старосты несколько раз в пьяном виде приходили к нему домой, и что он расценивает это как неуважение. На документе имеется служебная пометка “предписать родовым старостам в пьяном виде к начальству являться не осмеливались”25. Интересно, что дела такого рода могли разбираться и на самом высоком уровне. 15 декабря 1860 года на имя Государя императора Александра Николаевича было направлено прошение от ясачно-крещеного инородца Андрея Осипова Демина. Он жаловался императору на незаконные действия Иркутского земского суда, который за изготовление “кумысного вина” приговорил его к штрафу на сумму 15 рублей 70 копеек. Проситель ссылается на п. 68 “Устава”, сообщая, что вино изготавливал для себя и на своей земле. В качестве свидетельства к прошению приложено общественное удостоверение крестьян Тункинской мирской избы и общественное удостоверение Тункинской инородной управы.
Также массовый характер в судопроизводстве Дум имели исковые дела. К их числу относятся заявления о взыскании долгов в виде денег, разного имущества и скота, протоколы допросов истцов и ответчиков, распоряжения об исполнении исковых заявлений, описи имущества неоплатных должников. В архивных фондах имеются и исковые заявления русских купцов разных гильдий о взыскании со степных бурят денег за отпущенные в кредит товары. Появление таких документов было обусловлено тем, что у бурят превалировало натуральное хозяйство, отсутствовали товарные излишки, а значит и деньги. Это привело к тому, что купцы отдавали свои товары в кредит. Торговля в кредит и связанное с этим ростовщичество приводили к тому, что население улусов попадало в кабалу к купцам. В результате высоких процентов, податный человек разорялся и казна лишалась своих податных единиц. По этой причине администрация Дум стремилась ограничивать разорительную деятельность купцов и ростовщиков в бурятских улусах. Еще 13 июля 1799 года был принят указ Баргузинского нижнего земского суда, в котором запрещалась деятельность купцов в кочевьях хоринских бурят. Им предписывалось торговать только в городах и ярмарочных местах. Неоднократно, местной администрацией запрещалась также торговля с бурятами в кредит. Но эти распоряжения фактически не соблюдались. И все же администрации Дум стремились установить нормы торговых сделок, запретить посредническую торговлю и ростовщичество. Устанавливались также процентные ставки с рубля. Близкими по судопроизводству являются дела, связанные с нарушением инородцами условий трудовых контрактов. По таким нарушениям имеется переписка Селенгинского ведомства с Селенгинским окружным полицейским управлением. В фонде Ольхонского ведомства имеется необычное исковое заявление бурята Дмитриева
23 НАРБ, ф. 6, оп. 1, д. 159, л. 17
24 НАРБ, ф. 171, оп. 1, д. 17, лл. 4-5, 6-7
25 Там же, лл. 8-9
на самопроизвольное проведение по его лугам проселочной дороги инородцами 2-го Абызаевского рода26.
В особое делопроизводство выделены дела, касающиеся взаимоотношений администрации Дум с буддийскими дацанами. В фонде Хоринской Степной Думы имеется дело о краже предметов буддийского культа из кумирни, совершенной 9 августа 1852 года, принадлежавшей бывшему тайше Ванжилову27. В 1862 году расследовалось нашумевшее судебное дело бывшего тайши Хоринской Думы Тарбы Жигжитова за подделку завещания настоятеля Анинского дацана Бороева. В связи с большим общественным резонансом проводилось расследование чиновником по особым поручениям Главного управления Восточной Сибири Литвиновым. С исковым заявлением выступил брат покойного - Данжа Бороев. Расследование показало, что в результате подделки завещания, Тарба Жигжитов присвоил новую юрту, летнюю повозку, различные вещи, много буддийских книг, а также 50 голов крупного рогатого скота, 50 лошадей, 100 баран, 2 верблюдов и прочее28.
По существу, эти материалы раскрывают сложные имущественные отношения в бурятском обществе и местную судебную практику, которая проявлялась в том, что у бурят судебная власть не была отделена от административной и высшей инстанцией по исполнению исковых заявлений являлся главный тайша Степной Думы. Следует отметить, что “Устав” отдельным параграфом № 257 оговаривает правила
осуществления исковых дел и возможность вмешательства в них уездных судов: “Исковые дела, до Уездных Судов доходящия, не прежде начинать, как по неудовольствиям на решения во всех степенях словесной расправы”. Пользуясь этим правом Степные Думы смело протестовали против нарушения их прерогатив окружными и земскими судами. В фонде Хоринской Думы имеется дело “По указу Иркутского Губернского правления об отношении Степной Думы к окружным и земским Судам” от 15 января 1833 года, согласно которому Главный тайша Хоринского ведомства обратился в ясачную комиссию Восточной Сибири с протестом на неправомерные действия Верхнеудинского окружного и земского суда по двум исковым делам. Комиссия представила дело на рассмотрение генерал-губернатора, который признал просьбу хоринцев “как основанную на точном разуме” и избавил их от зависимости Верхнеудинского земского и окружного суда, передав их в ведение общему окружному управлению и окружному начальнику .
С конца 40-х годов XIX века заметна тенденция к сокращению полномочий бурятских Степных Дум в вопросах судопроизводства. Фактически в нарушение “Устава” 11 августа 1849 года был издан Указ Иркутского Губернского правления за № 3829, согласно которому по распоряжению Генерал-губернатора Восточной Сибири запрещалось впредь Степным Думам рассматривать исковые дела инородцев. В этой связи администрация Хоринской Думы 29 октября 1849 года сообщает начальнику Верхнеудинского округа, что жители ведомства постоянно “обращались с исковыми делами к Главному родоначальнику и членам Степной Думы и тогда оныя на основании гражданских законов издания 1835 г. “О судопроизводстве по делам кочующих и бродячих сибирских инородцев” 2579 статьи до сего времени участвовали в разбирательстве исковых дел...”29. 22 июня 1851 г. последовал новый Указ Иркутского Губернского правления о передаче всех исковых дел “по принадлежности”. Этому во многом способствовала деятельность заместителя управляющего II отделением императорской канцелярии М. А. Корфа, который представил “Записку о
26 НАРБ, ф. 4б0, оп. 1, д. 11В, л. 91
27 НАРБ, ф. В, оп. 1, д. 240, лл. 324-332
2В НАРБ, ф. В, оп. 1, д. 244, лл. 2-75
29 НАРБ, ф. В, оп. 1, д. 230, л. 413
своде степных законов инородцев Восточной Сибири” [5, с. 53].. В ней автор обстоятельно изложил историю попыток кодификации степных законов и высказал собственное суждение по этой проблеме, которое нашло полную поддержку правительства. Суть его выражалась в том, что он возражал против введения свода степных законов. Точку зрения видного российского чиновника поддерживают современные исследователи проблемы, полагая, что “законодательное оформление норм обычного права в том виде, как это предусматривалось правительством, могло послужить лишь консервации патриархально-феодальных отношений в то время, когда правительство своими указаниями вступило на путь их разрушения”30. Это утверждение страдает существенным изъяном, ибо учитывает лишь мнение центральной администрации, но никак не рассматривает отношение администрации Степных Дум к этой проблеме. Между тем в “Хоринском положении 1851 г.”, 8 статей посвящено судебному разбору исковых дел.
Следующим шагом на пути ограничения судопроизводства у сибирских инородцев, в частности у бурят, стало принятие судебной реформы 1864 года. Конечно, судебная реформа была самой демократичной из всех реформ, проведенных правительством Александра II. В результате реформы суд был отделен от администрации, вводился гласный состязательный процесс, была создана адвокатура, почти полностью отказались от сословных судов, устанавливалась презумпция невиновности. Краеугольным камнем реформы и гарантом демократических принципов судоустройства и судопроизводства стал суд присяжных, обеспечивающий реальное и непосредственное участие населения в отправлении правосудия. Однако типичное российское право не может быть приложено, как оно есть, без ущерба для правовой жизни бурятского общества. Российское право не могло вдумчиво и бережно относиться к тем своеобразным, веками складывавшимся правовым идеям, которые бытовали у бурят.
Таким образом, суды и судопроизводство Степных Дум, построенные на основе обычного права, на протяжении нескольких десятилетий становятся реальным механизмом законодательного регулирования всех процессов, происходивших в ведомствах, а также средством реализации правительственной политики по отношению к бурятскому народу. Стойкость судопроизводства обуславливалась самим фактом существования обычного права, которое иллюстрировало способность бурятского общества самостоятельно вырабатывать наиболее целесообразные в данных условиях нормы жизни. Они касались, прежде всего быта бурятского населения, семейнобытовых отношений, принимали конкретные меры по их регулированию. Несомненным позитивным фактором становится взаимовлияние российского законодательства и обычного права бурят. Однако под воздействием как объективных, так и субъективных причин царская администрация постепенно свела на нет нормы обычного права у бурят, полностью подчинив их Законам Российской империи. Следует отметить, что несмотря на упразднение Степных Дум, а с ними и бурятского судопроизводства, построенного на основе обычного права, инородческие суды, существовавшие до начала 1918 года, в своей деятельности продолжали использовать отдельные элементы судопроизводства Степных ведомств.
30 Суд присяжных в России: Громкие уголовные процессы 1864-1917 гг. - Л., 1991. - с. 4
Список литературы:
[1] Цибиков Б.Д. Обычное право селенгинских бурят. Улан-Удэ, 1970.
[2] Тюньдешев Г.А. История происхождения хакасского народа и предпосылки формирования правовой культуры. Улан-Удэ, 1998.
[3] Кодан С.В. Законодательство первой половины XIX века о коренных народах Сибири в освещении советской историографии // Историография народов Сибири XIX -начала ХХ века. Иркутск, 1990.
[4] Самоквасов Д.Я. Сборник обычного права сибирских инородцев. Варшава, 1876.
[5] Дамешек Л.М. Внутренняя политика царизма и нарды Сибири в XIX - начале ХХ вв. Иркутск, 1986.
[6] Рабцевич В.В. Записки обычного права сибирских народов последней четверти XVIII - первой половины XIX в. как историографический источник // Сибирь в прошлом, настоящем и будущем. Новосибирск, 1982.
[7] Селиков Ф. Т. Отечественный опыт экологии культуры в обычном праве // Государство и право. 1992. № 10.
[8] Кодан С.В. Законодательство первой половины XIX века о коренных народах Сибири в освещении советской историографии // Историография народов Сибири XIX
- начала ХХ века. Иркутск, 1990.
