Научная статья на тему 'Специфика государственно-правового регулирования этноконфессиональной сферы Восточной Сибири имперского периода. Ламаизм. Часть 1'

Специфика государственно-правового регулирования этноконфессиональной сферы Восточной Сибири имперского периода. Ламаизм. Часть 1 Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

CC BY
225
69
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ / ИНДИВИДУАЛЬНО-ПРАВОВОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ / ЛАМАИЗМ / ИМПЕРИЯ / ВОСТОЧНАЯ СИБИРЬ / ЭТНОКОНФЕССИОНАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ / STATE LEGAL REGULATION / INDIVIDUAL LEGAL REGULATION / LAMAISM / EMPIRE / EAST SIBERIA / ETHNO-CONFESSIONAL RELATIONS

Аннотация научной статьи по политологическим наукам, автор научной работы — Арзуманов Игорь Ашотович

В статье проводится историко-правовой анализ специфики государственного регулирования этноконфессиональной сферы Восточной Сибири имперского периода. За основу взяты нормативные правовые акты, регулирующие процесс формирования институтов ламаизма.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Похожие темы научных работ по политологическим наукам , автор научной работы — Арзуманов Игорь Ашотович

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The Specifics of the State and Legal Regulation of the Ethno-confessional Field of East Siberia of the Imperial Period. Lamaism. Part 11

The paper conducts historical and legal analysis of the specifics of the state regulation of the ethno-confessional field of East Siberia of the Imperial period. The research is based on the legal acts that regulate the processes of formation of the Lamaist institutions.

Текст научной работы на тему «Специфика государственно-правового регулирования этноконфессиональной сферы Восточной Сибири имперского периода. Ламаизм. Часть 1»

Вопросы теории и истории государства и права

УДК 340:2(470)

СПЕЦИФИКА ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ ЭТНОКОНФЕССИОНАЛЬНОЙ СФЕРЫ ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ ИМПЕРСКОГО ПЕРИОДА. ЛАМАИЗМ. ЧАСТЬ 1

© Арзуманов И. А., 2013

Иркутский государственный университет, г. Иркутск

В статье проводится историко-правовой анализ специфики государственного регулирования этно-конфессиональной сферы Восточной Сибири имперского периода. За основу взяты нормативные правовые акты, регулирующие процесс формирования институтов ламаизма.

Ключевые слова: государственно-правовое регулирование; индивидуально-правовое регулирование; ламаизм; империя; Восточная Сибирь; этноконфессиональные отношения.

Проблемы государственного регулирования общественных отношений занимают одно из ключевых мест в общих теоретико-правовых, государство-ведческих и прикладных исследованиях российской и мировой юриспруденции прежде всего в связи с фрустрацией ряда государственных функций в свете глобальных макроэкономических трансформаций и глокальных тенденций в странах с сильной традицией политической и правовой культуры. В традиционных формах политикоправовых механизмов адаптации интеграционных процессов все большую роль начинают играть идеологические компоненты правового сознания. В их основе (в условиях, например, стран АТР) лежат метатрадиции культур-религиозных форм общественного сознания. Задачи, стоящие перед такими странами региона, как Россия или Китай, в социоинтеграционной области функционально во многом схожи. Полиэтничный фактор, сопряженный с поликонфессиональностью, в случае экономической или политической дестабилизации всегда имеет тенденцию к сепаратизации, сводящей «на нет» исторические итоги социоинтеграционной функции государства. Как правило, такие процессы, в первую очередь, сопряжены и с распадом единых идеологических скреп. Такими скрепами

как в имперский, так и в современный период, например в Китае, являются традиции государственного патернализма и конфуцианство. Государственно-управленческие идеологемы конфуцианско-этического комплекса на современном этапе являются базовыми в процессах формирования общенациональных идеологических «скреп» в рамках, к примеру, проекта «гражданской религии». В России на современном этапе, в отличие от ушедшей в былое имперской традиции моноконфессионального приоритета православия, отсутствует четко политически артикулированная идеологема социокультурного единства. Идеологический вакуум сам по себе заставляет задуматься над принципами и спецификой интеграционных процессов. В историко- и политико-правовой ретроспективе процессы, связанные с формированием правовых основ государственного регулирования этнокон-фессиональных отношений, представляют безусловный методологический интерес. Они в целом характеризуют принципы вероисповедной политики в Байкальском регионе — геополитическом подбрюшье России в Северо-Восточной Азии. В данном случае, проводя параллели с китайской (безусловно, по природе своей имперской) традицией, необходимо отметить, что поиски путей решения этой проблемы в

имперский период базировались на китайском прецеденте принципов государственного регулирования вероисповедной сферы общественных отношений, а также на геополитических интересах России. Последние детерминировали формирование общественных институтов и государственных структур, способных обеспечить безопасность и стабильность в условиях геополитического транзита Восточно-Сибирский регион — Монголия — Тибет — Китай — страны Юго-Восточной Азии.

Проблема методологии государственного регулирования этноконфессиональных отношений на современном этапе, безусловно, носит и теоретико-правовой характер, имея ряд особенностей, связанных, в первую очередь, с процессами правообразова-ния и правотворчества. Не последнюю роль в этом играет социально адекватный мониторинг общественных отношений, подлежащих регулированию.

В данном исследовании автор ограничится преимущественным анализом позитивноправового регулирования, осуществив в отношении специфики процессов правооб-разования, правотворчества и индивидуального регулирования лишь постановку вопроса.

Основной целью данной статьи является выявление специфики становления государственно-правового регулирования этноконфес-сиональной сферы в Восточной Сибири имперского периода на примере теоретико- и историко-правового анализа «Положения о ламайском духовенстве 1853 г.» (далее — «Положение 1853 г.»). Методологическим и источниковым базисом являются доктринальные наработки по вопросу теоретических проблем понимания сущности государственного регулирования, его видов и классификационных основ. При всем многообразии подходов в данном исследовании принято за основу рабочее понятие государственного регулирования, данное Н. А. Пьяновым, понимающим под государственным регулированием «деятельность государства и других субъектов, направленную на упорядочение общественных отношений с помощью норм позитивного права и других юридических средств, а также сам процесс упорядочивающего воздействия данных средств на общественные отношения. Оно включает в свой состав нормотворчество — деятельность государства, связанную с созданием, а

также изменением и отменой норм позитивного права и позитивно-правового регулирования, связанное с фактическим упорядочением общественных отношений» [1—3]. Определение, приведенное Н. А. Пьяно-вым, в свою очередь, базируется на наработках ведущих отечественных теоретиков права, и, на наш взгляд, макрометодологически наиболее адекватно задачам анализа специфики государственного регулирования в целом и этноконфессиональной сферы в частности.

Одними из основных сформированных в течение XVII — нач. XIX в. социальных институтов, обеспечивающих в рамках государственного регулирования социокультурную стабилизацию Восточно-Сибирского региона, являются институты православия и ламаизма. При этом общественные отношения, связанные с процессами формирования и структурирования институтов православия в Восточной Сибири, изначально упорядочивались преимущественно в рамках позитивно-правового регулирования. Оно осуществлялось государством посредством законодательства, обеспечивающим фактическое действие и реализацию правовых норм в масштабах всего государственного организма. При этом необходимо учитывать, что вследствие этатистского принципа государственной внутренней политики всего имперского периода жесткая регламентация миссионерской деятельности институтов православия была определена их ролью в общегосударственных процессах социокультурной унификации. Автохтонное население Восточно-Сибирского региона до начала колонизационных процессов преимущественно придерживалось номадного (кочевого) способа производства и соответствующего данному цивилизационному типу общественных отношений мифорелигиозного комплекса шаманизма. Последнее обстоятельство предопределяло и специфику государственного регулирования процессов формирования институтов региональной формы буддизма — ламаизма, проникновение которого в Забайкалье по временным рамкам (начало XVII в.) фактически совпало с приходом в регион первых русских колонистов, исповедующих православие.

Объектом миссионерских усилий православного и ламаистского духовенства стали мировоззренческие комплексы восточносибирских этносов, исповедующих и практи-

кующих родоплеменные культы в системе шаманизма. В этой связи необходимо учитывать, что именно в рамках мифорелигиозного сознания и культово-обрядовой практики шаманизма сформировались социально-нормативные механизмы регулирования внутри- и межродового общения, легшие в основу структурирования административного управления краем в течение XVII-XIX вв.

При рассмотрении специфики государственного регулирования этноконфессиональ-ной сферы общественных отношений в Восточно-Сибирском регионе необходимо учитывать также и то, что между православием и ламаизмом имеется существенная разница в способах и формах ассимиляции мировоззренческих автохтонных доминант. Православие требовало коренной ломки всей мировоззренческой системы шаманизма, лежащей в основе социально-нормативного регулирования, связанного с раннерелигиозным комплексом табуирования и родовой морали. Ламаизм за сотни лет миссионерской работы среди автохтонного населения Монголии и Тибета выработал культово-обрядовые механизмы инкорпорации основных социальных регуляторов региональных родоплеменных сообществ. Данные механизмы преимущественно связаны с культами предков и священных территорий [4; 5], и это обстоятельство явилось ключевым при последующем формировании принципов вероисповедной политики и государственного регулирования процессов ламаизации населения региона. Данная специфика миссионерских методов ламаизма обусловливает и причины его стремительного (в исторической перспективе) укоренения среди автохтонного населения Восточно-Сибирского региона в течение XVII — нач. XX в. На обыденном уровне религиозного сознания у рядового верующего не происходило коренной ломки традиций, сформированных на стадии ранних форм религии и шаманизма как их итога и квинтэссенции. Данное обстоятельство явилось основным при понимании не только механизмов укоренения региональных институтов ламаизма, но и динамики формирования позитивно-правовой страты и видов государственного регулирования этих процессов в рамках этноконфессиональной политики России имперского периода.

Фактически, в силу специфики именно инкорпорационных механизмов миссиоло-

гии ламаизма, его институты в результате легализации и формализации их положения в общероссийском конфессиональном поле частично выполняли административные функции государственных регуляторов общинно-родовой жизни, отчасти заменив собой родоплеменные структуры управления (в рамках функциональных модификаций приходской системы при степных думах). Все вышеозначенное предопределило и достаточно осторожное отношение законодателя к динамике позитивации механизмов регуляции общественных отношений, связанных с формирующимися институтами ламаизма. Основные направления государственно-правового регулирования зависели и от взгляда на ламаизм как на геополитический фактор, определяемый трансграничьем с Монголией, находящейся под протекторатом Китая, и вероятностью откочевки части бурятских родов в случае недовольства ламаистским духовенством действиями российской имперской администрации. Эти факторы с начала XVII в. почти на два столетия определили выжидательный характер регуляции динамики процессов становления ламаистских институтов и практически бесконтрольный их рост в течение этого периода. Развитие буддизма на территории Восточной Сибири можно проследить по официальным данным НАРБ о росте численности ламаистского духовенства в Забайкалье. Источники указывают, что среди выходцев из Монголии, перекочевавших в Забайкалье в XVIII в., было 100 монгольских, 50 тибетских лам, бежавших в Забайкалье от военных беспорядков в Монголии и активно распространявших буддийское учение. Вандан Юмсунов сообщает, что 150 лам «соединились с селенгинским и хоринским народом и были прописаны к каждому в отдельности роду», а в летописи хоринских бурят указано, что до размежевания границы в 1727 г. в вере наставляли ламы из Монголии и ламы селенгинских родов [6].

По материалам комиссии Куломзина, в 1744 г. в Забайкалье насчитывалось 617 лам. В 1822 г. их числилось 2502, а в 1831 г. — уже 4637. По данным хоринской летописи Вандана Юмсунова, в 1846 г. в Бурятии было 34 дацана, в них 144 сумэ; лам, количество которых было подсчитано по этническим группам и по ведомствам, — 3173. Эти цифры свидетельствуют о степени распространения буддизма среди бурят-

ского народа к середине XIX в. [7]. Бесконтрольное увеличение числа дацанов и лам на территории Забайкалья, появление мощного буддийского центра, успешное миссионерское конкурирование ламаизма с православной церковью, распространение буддизма в соседних с Забайкальем регионах в дальнейшем вызвали меры по ужесточению контроля над духовными делами ламаистов. Сибирская административная реформа М. М. Сперанского 1822 г. положила начало новому периоду в вероисповедной политике России в Восточной Сибири. Это было связано прежде всего с социально-экономическим положением региона, определявшим во многом концепты вероисповедной политики. Вхождение бурят в систему товарно-денежных отношений привело к распространению и развитию ремесел. Необходимость приобретения ремесленных и заводских изделий для хозяйственного и домашнего обихода, замена натурального ясака денежным способствовали вхождению бурятского хозяйства в рынок и требовали перестройки системы управления [8].

Крупная перестройка управления Сибирью началась в 1822 г. с принятия ряда законодательных актов: «Учреждение для управления Сибирских губерний», «Устав об управлении инородцев», «Устав о ссыльных», «Положения и правила о земских повинностях», «Положение и правила о вольном переселении казенных крестьян в Сибирь». При этом генерал-губернаторы сохраняли широчайшие полномочия, касающиеся всех сторон жизни Сибири, в том числе и практики вероисповедной политики. Геополитический фактор центрально-азиатского внутреннего и внешнего политического курса России обусловил поэтапное становление позитивно-правового комплекса государственного регулирования этноконфес-сиональной сферы Восточной Сибири.

На первом этапе укреплению власти имперской администрации способствовали ограничительные правила для ламского духовенства Забайкалья, проект которых был составлен в 1826 г. по распоряжению генерал-губернатора Лавинского. Второй этап ознаменовался тем, что в 1831 г. Министерство иностранных дел отправило в Восточную Сибирь своего чиновника Шиллинга фон Канштадта для изучения административного устройства буддийской церкви, проверки данных Лавинского, а

также составления нового проекта законоположения о буддийской конфессии [9]. Этот проект, как и предыдущий, также не был утвержден.

В начале третьего этапа, в 1848 г., в Забайкалье из Петербурга был отправлен чиновник Департамента духовных дел Левашев, которому кроме сбора дополнительных сведений о буддизме было поручено выяснить взаимоотношения между православием, ламаизмом (буддизмом) и шаманизмом. В 1849 г. Левашев представил свой «Устав для руководства ламаистскому духовенству Восточной Сибири», который также не был утвержден.

Четвертый этап знаменуется деятельностью Н. Н. Муравьева. В 1852 г. генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев представил очередной проект — «Положение о ламайском духовенстве в Восточной Сибири», который был отредактирован в Сибирском комитете Сената и утвержден императором в 1853 г. [10].

Данное «Положение 1853 г.» определяло основные направления позитивно-правовой регуляции и тщательной регламентации административного контроля над этнокон-фессиональной стратой ламаизма в регионе. К ключевым позициям контроля и регуляции, отраженным в данном нормативном правовом акте, необходимо отнести:

1) иерархическую регламентацию взаимодействия имперской администрации с институтами ламаизма;

2) контроль над численным составом и введение в этих целях штатного расписания и централизации управления всеми существующими дацанами через институт хамбо-лам;

3) ограничение количества официально признанных дацанов и должностей;

4) жесткий контроль над хозяйственной и финансовой деятельностью ламаистского духовенства.

Данные сферы этноконфессиональных отношений в условиях Восточной Сибири имперского периода предполагали различие субъектов, средств, степени централизации и сфер распространения государственного регулирования. Сам термин «этноконфес-сиональные отношения» включает в себя социокультурные аспекты развития конкретного этноса. Социально-нормативные регуляторы в каждом конкретном историкокультурном случае имеют свою специфику и уникальность. Конфессиональное в данном случае — операбельный маркер,

поскольку термин «конфессия» (в отличие от общего понятия «религиозное») включает вероучительное, доктринальное и социально-функциональное своеобразие конкретной страты этнокультурного сообщества. Несмотря на этнокультурные различия, буддизм в качестве одной из мировых религий в его региональной форме — ламаизме — имеет достаточный интеграционный потенциал. Необходимо учитывать, что ламаизм имел (и имеет) свое распространение и укорененные этнокультурные формы в регионах компактного расселения калмыков и тувинцев. Данное обстоятельство послужило причиной того, что законодатель ограничил пространственную сферу государственного регулирования посредством «Положения 1853 г.» Восточной Сибирью.

Этноконфессиональная специфика предполагает и дифференциацию по субъектам регулирования. Основным субъектом регулирования общественных отношений в области функционирования ламаистских институтов в Восточной Сибири имперского периода являлось, безусловно, государство. Как уже отмечалось, до утверждения «Положения 1853 г.» оно, так или иначе, реагировало на сложившуюся ситуацию и тенденции развития ламаизма и в рамках спорадических актов осуществляло попытки их регуляции. Но необходимо отметить, что «Положение 1853 г.» к субъектам регулирования кроме государства, его органов и представителей относит верхушку иерархии ламаистских институтов в Восточной Сибири в лице Бандидо хамбо-ламы, настоятелей дацанов и включенных в административную систему местного управления предводителей родовых сообществ.

Сокращение количества ламаистского духовенства — одно из основных направлений государственного регулирования, осуществляемого в условиях Российской империи нормами «Положения 1853 г.».

Содержание норм, касающихся штатного расписания дацанов, отличаются императивным характером в связи с тем, что практически за 200-летний период бесконтрольного увеличения численности ламаистского духовенства его количество и влияние стали сказываться на соотношении сил в конфессиональном поле региона и ставили под угрозу реализацию проектов эффективной русификации автохтонного населения силами православной церкви. И не случайно в

связи с этим 30 параграфов из 61 «Положения 1853 г.» были посвящены контролю за порядком утверждения новых членов корпорации ламаистского духовенства. Так, параграфом 1 «Положения 1853 г.» официально упорядочивалось число дацанов (в количестве 34), находящихся на момент принятия «Положения 1853 г.» в Восточной Сибири, и при них определялось штатное «комплектное» число лам и хувара-ков (послушников) [11]. Второй параграф «Положения 1853 г.» упорядочивал степени духовных званий, которых определялось пять. В параграфе 3 определялось местонахождение главы ламаистской церкви — Бандидо-хамбы — при Гусиноозерском дацане, в параграфе 4 — основные функциональные обязанности «первенствующего ламы», касающиеся заведования и управления ламаистским духовенством и наблюдения за точным исполнением «Положения 1853 г.». Само «Положение 1853 г.» выступало фактически в качестве нормативного правового акта, регулирующего основные направления внутренней конфессиональноорганизационной жизни ламаистских общин. Не случайно в параграфе 4 само положение определялось законодателем в качестве «устава» для ламаистской корпорации. То же мы видим и далее по тексту «Положения 1853 г.» — в параграфах 16, 29, 46, 59, 60 и в заключительном, 61-м.

Параграфы с 6 по 24 включительно посвящены регламентации назначения и выбора должностных лиц в ламаистской иерархии. Причем в ламское достоинство (прежде всего в высшие степени гелонга и гецула) возводились лица по непосредственному представлению Бандидо-хамбы Забайкальскому военному губернатору с его обязательным утверждением (§ 19). Императивным характером отличались и нормы, упорядочивающие документооборот и процессы кадровой ротации, ответственность за которую ложилась опять же на Бандидо хамбо-ламу под непосредственным контролем генерал-губернатора (§ 24—28 «Положения 1853 г.»).

В функциональные обязанности Банди-до-хамбы как одного из субъектов государственно-правового регулирования также входило ведение точных послужных списков каждого из ширетуев, лам, банди и хувараков. Для этого в канцелярии генерал-губернатора должны были быть составлены соответствующие формы отчетности

(§ 25), и данная отчетность предоставлялась в администрации Забайкальского военного губернатора и генерал-губернатора Восточной Сибири.

Законодатель, определяя сферу функциональной ответственности руководства ламаистской организации, подкреплял ее соответствующими санкциями. Так, параграфом 29 строго воспрещалось возводить в ширетуи, ламы, банди и хувараки сверх установленного штата и порядка, заложенного в «Положении 1853 г.».

Параграфом 30 предусматривались санкции за нарушение установленного уставом порядка как для возводящего в сан — он наказывался лишением духовного сана, так и для возводимого — он обращался в прежнее свое состояние.

В рамках позитивно-правовой страты государственного регулирования процессов формирования буддийской общины предусматривалось и участие народа. Так, согласно параграфу 27 имеющий более двух сыновей имел право дозволения одному из них вступать в духовное звание, при условии согласия всего родового сообщества. Только при выполнении этого условия, а также при наличии свободной вакансии в Гусиноозерском дацане Бандидо-хамба имел право принять кандидата в хувараки.

Регулирование численности лам государством было сопряжено с последующим индивидуальным регулированием, носящим, как правило, казуальный характер. Под индивидуальным правовым регулированием понимается «такое правовое воздействие на общественные отношении, которое связано с установлением, изменением или прекращением юридических прав и обязанностей участников в индивидуальном порядке, направлено на урегулирование конкретных ситуаций, требующих юридического разрешения, и осуществляется путем совершения односторонних правомерных юридически значимых действий» [12].

Индивидуальное правовое регулирование было связано с целым рядом вопросов: выбором кандидата; посвящением его в духовное звание; последующим пребыванием его в сане и вытекающими из данного факта функциональными обязанностями и ответственностью; лишением сана и др. Индивидуальное правовое регулирование осуществлялось в рамках государственного — позитивно-правовой регламентации данной сферы с последующим дополнением в пра-

воприменительной практике и изданием индивидуальных правовых актов. Данная специфика отражала объективную необходимость участия народа, осуществлявшего, согласно «Положению 1853 г.», свое право на избрание хуварака. Таким образом, спецификой индивидуального правового регулирования в данном случае являлось совмещение его с государственным правовым регулированием и регулированием, осуществляемым народом. В случае возведения в сан без согласия самого ставленника и согласования данного вопроса с «его обществом» применялись санкции, предусмотренные параграфом 30.

Индивидуальное правовое регулирование в данном случае возможно определить в качестве, во-первых, автономного (поскольку решение принимается собственно ставленником и родовым сообществом в силу их волеизъявления); во-вторых, координационным (поскольку ставленник все-таки согласует свое решение с семьей — родом); и, в-третьих, субординационным, поскольку нарушение порядка выбора кандидата в посвящение предполагает последующее осуществление правоприменения и предусмотренных государственным регулированием санкций.

В этой связи следует согласиться с мнением Н. А. Пьянова и других исследователей, понимающих под собственно государственным регулированием только субординационное регулирование [13; 14].

Таким образом, государственный характер индивидуального правового регулирования определялся не только фактом наличия индивидуальных правовых актов — Высочайше утвержденных свидетельств для Бандидо хамбо-лам, дипломов для настоятелей дацанов — ширетуев, выдаваемых генерал-губернаторами, но и «властной правоприменительной деятельностью уполномоченных субъектов, в процессе которой создаются индивидуальные правовые акты» [15].

Централизованный характер определялся, во-первых, уровнем законодательного органа, принявшего «Положение 1853 г.» (а оно было «Высочайше» утверждено 15 мая 1853 г.); во-вторых, наличием среди контролирующих государственных организаций центральных органов (речь о которых пойдет ниже). Тем не менее, возможно констатировать и наличие элементов децентрализованного регулирования контролирующего характера, поскольку иркутские генерал-

губернаторы в этой сфере общественных отношений наделялись сугубыми полномочиями и широко осуществляли контроль за исполнением устава в рамках предоставленной им компетенции. Так, например, параграфами 31—34 регламентировалось строительство дацанов и монастырских служб. Регуляция была строго централизованной, поскольку нормами данных параграфов выстраивалась иерархическая структура подотчетности дацанов в этой сфере. Централизация регулирования хозяйственной деятельности выстраивалась относительно подотчетности руководства дацанов, во-первых, генерал-губернатору (§ 30); во-вторых, требовалось разрешение министра внутренних дел (§ 31); в-третьих,

Департамента духовных дел иностранных исповеданий (§ 32), а также военного губернатора Забайкальской области (§ 33), дававшего разрешение на исправление уже имеющихся зданий в монастырских комплексах.

Императивность определялась и жесткостью санкций, закрепленных в параграфе 24 «Положения 1853 г.», согласно которым за нарушение норм параграфов 31—34 следовало, во-первых, немедленное уничтожение незаконно возведенных построек, во-вторых, лишение духовного звания с последующим обращением в светское сословие лиц, виновных в нарушении соответствующих положений устава (§ 35).

Императивно централизованным было не только регулирование финансово-хозяйственной деятельности дацанов и штатного ламаистского духовенства, но и нравственного облика представителей ламского сословия. Параграфами 43—45 определялись внешние критерии данного комплекса требования. Так, параграфом 43 всем чинам духовного звания от хамбо-ламы до хуварака воспрещалось впускать в свои дома женщин. Санкцией за нарушение данной нормы было низведение виновного в ламском чине на низшую ступень, а хуварака (послушника) — в светское состояние. При отягчающем обстоятельстве — впадении в блуд или вообще безнравственном поведении — согласно параграфу 44 виновный лишался духовного звания и обращался в светское состояние.

Параграф 45 закреплял данные нормы положением о том, что однажды исключенного из духовного звания обратно принимать воспрещалось, в противном случае и виновный в принятии, и принятый после исключения обращаются в светское состояние.

Таким образом, проведенный анализ позволяет сделать выводы о том, что государственное регулирование этноконфессио-нальной сферы в Восточно-Сибирском регионе имперского периода имело свою специфику, прежде всего в силу геополитического положения региона. Данный фактор определял характер и динамику процессов регуляции, в результате чего основной нормативный правовой акт появился спустя 200 лет после начала процессов укоренения ламаизма в политических границах Российской империи. Субъектами государственного регулирования ламаистской страты конфессионального поля являлись государство, государственные органы, представители государственной власти, высшие иерархи ламаистской церкви и старейшины родовых общин (представители родового самоуправления).

По средствам регулирование данной сферы было как нормативным (собственно «Положение 1853 г.»), так и индивидуальным — правовые акты, принимаемые в рамках властной правоприменительной деятельности уполномоченных субъектов имперской и губернской администрации и ответственных лиц в структуре ламаистских институтов.

По степени централизации государственное регулирование было, с одной стороны, централизовано (поскольку осуществлялось в рамках позитивно-правового регулирования основного нормативного правового акта, имеющего «Высочайшее» утверждение), а с другой, наличествовали элементы децентрализованного регулирования (поскольку система приходской организации родовых общин включала в процессы регулирования представителей негосударственных социальных институтов).

По сфере распространения государственное регулирование определялось пределами Восточной Сибири, что диктовалось преимущественно стремлением имперской администрации избежать ухода родоплеменных групп на территорию Китая в случае недовольства имперской политикой по отношению к ламаизму.

В этой связи, в рамках произведенного анализа, необходимо отметить ряд «точек роста» для дальнейших исследований проблем государственного регулирования этно-конфессиональной сферы общественных отношений:

а) адекватность юридико-технического оформления и понятийно-категориального

обеспечения результатов социокультурного мониторинга на этапе правотворчества;

б) природа индивидуального регулирования (являющегося в рамках государственного его специфической неотъемлемой частью), связанная как с нормативным характером государственного регулирования, так и с правоприменительной практикой.

1. Пьянов Н. А. Теоретические проблемы государственного регулирования общественных отношений : монография. Иркутск : Изд-во ИГУ, 2012. С. 77.

2. Пьянов Н. А. Уровни правового регулирования // Актуальные проблемы правотворчества и правоприменительной деятельности в России : материалы науч.-практ. конф. Иркутск, 1998. С. 3—4.

3. Пьянов Н. А. Государственно-правовое регулирование: понятие и стадии // Сиб. юрид. вестн. Иркутск, 1999. № 2. С. 4—7.

4. Ламаизм в Бурятии XVIII — начало XX в. Структура и социальная роль / Г. Р. Галданова [и др.]. Новосибирск : Наука, 1983. С. 119—154.

5. Герасимова К. М. Традиционные верования тибетцев в культовой системе ламаизма. Новосибирск : Наука, Сиб. отд-ние, 1989. С. 186—218.

6. Летописи хоринских бурят. Вып. 1. М. ; Л., 1935. С. 49.

7. Цыбенов Б. Д. Распространение буддизма среди хори-бурят. Улан-Удэ : БГУ, 2001. С. 20—21.

8. Материалы по истории бурят-монголов. Летописи баргузинских бурят. М. ; Л., 1935. С. 11.

9. Материалы комиссии Куломзина для исследования землевладения и землепользования. СПб., 1898. Вып. 6. С. 135.

10. Положение о ламайском духовенстве в Восточной Сибири (высочайше утвержденное 15 мая 1853 г.) // Ермакова Т. Е. Буддийский мир глазами российских исследователей XIX — первой трети XX века (Россия и сопредельные страны). СПб., 1998. С. 57-63.

11. Там же.

12. Минникес И. А. Индивидуальное правовое регулирование: проблемы теории и практики : монография. Иркутск : Ин-т законодательства и правовой информации, 2008. С. 36.

13. Там же.

14. Пьянов Н. А. Теоретические проблемы государственного регулирования общественных отношений. С. 77.

15. Минникес И. А. Индивидуальное правовое регулирование: проблемы теории и практики : монография. Иркутск : Ин-т законодательства и правовой информации, 2008. С. 36.

The Specifics of the State and Legal Regulation of the Ethno-confessional Field of East Siberia of the Imperial Period. Lamaism. Part 1

© Arzumanov I., 2013

The paper conducts historical and legal analysis of the specifics of the state regulation of the ethno-confessional field of East Siberia of the Imperial period. The research is based on the legal acts that regulate the processes of formation of the Lamaist institutions.

Key words: state legal regulation; individual legal regulation; Lamaism; Empire; East Siberia; ethno-confes-sional relations.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.