CC BY
123
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2019. № 1
Клаус фон Байме,
доктор политологии, заслуженный профессор Гейдельбергского университета (ул. Бергхаймер, д. 58, 69115 Гейдельберг, Германия), почетный профессор МГУ имени М.В. Ломоносова, e-mail: klaus.von.beyme@urz. uni-heidelberg.de
ПРАВЫЙ ПОПУЛИЗМ В ПОСТДЕМОКРАТИИ: ЭРОЗИЯ ПАРТИЙ, ПОДЪЕМ ЭКСПЕРТОВ И СМИ, «РАЗЪЯРЕННЫЕ ГРАЖДАНЕ»
Данная статья посвящена всестороннему анализу феномена современного популизма. Автор рассматривает различные подходы к определению понятия популизма, причины его возрождения в XXI в., основные проявления и типологию. По мнению автора, причиной появления популистских движений на современном этапе является ряд тенденций социально-политического развития западных обществ: эрозия и упадок традиционных партийных организаций; ухудшение положения среднего класса; медиатизация политики; новые практики политического участия, связанные с развитием интернет-медиа; приход к власти технократов в ряде государств; рост протестных настроений и т.д.
Развитие популистских движений сегодня развивается по направлению к тому, что Колин Крауч называет постдемократией. Это актуализирует дискуссии о трансформации форм демократического представительства и участия: популисты различного толка выдвигают в качестве приемлемой формы взаимодействия граждан и политического класса такие модели, как «партиципаторная», «прямая» и «прозрачная» демократии.
Несмотря на то что автор видит в популизме угрозу для демократии, в статье отмечается, что современные популистские движения являются реакцией на кризисные явления в самой демократической системе. В этой связи автор полагает, что опасность перед масштабированием популистских настроений может стать стимулом для реформирования демократии и ее дальнейшего усиления.
Ключевые слова: популизм, демократия, партии, постдемократия, СМИ, социальные медиа, протест, Германия, Пиратская партия.
Klaus von Beyme,
Doctorate in Political Science, Professor Emeritus, University of Heidelberg (Bergheimer Straße 58, 69115 Heidelberg, Deutschland), Honorary Professor, Lomonosov Moscow State Unirvesity, e-mail: klaus.von.beyme@urz.uni-heidelberg.de
RIGHT-WING POPULISM IN POST-DEMOCRACY: THE EROSION OF PARTIES, THE RISE OF EXPERTS AND MASS MEDIA, "ANGRY CITIZENS"
This article offers a comprehensive analysis of the phenomenon of modern populism. The author considers different approaches to the definition of populism, analyzes the reasons for its revival in the 21st century and the main forms and typology of populism. The reasons for the emergence of populist movements at the present stage, according to the author, are a number of trends in the sociopolitical development of Western societies: the erosion and decline of traditional party organizations; the deterioration of the middle class; the mediatization of policy; new practices ofpolitical participation associated with the development of Internet media; the rise to power of technocrats in a number of states; the growth of protest moods; and so on. The development ofpopulist movements today is moving towards what Colin Crouch has termed post-democracy. This actualizes a discussion of the transformation of forms of democratic representation and participation: populists of various persuasions put forward as an acceptable form of interaction between citizens and the political class such models as "participatory," "direct" and "transparent" democracy.
The author sees a threat to democracy in populism. Yet while the article notes that modern populist movements are a reaction to crisis phenomena in the democratic system itself, the author nevertheless believes that the danger of rising populist sentiments may also serve as an incentive for reforming democracy and further strengthening it.
Key words: populism, democracy, parties, post-democracy, media, social media, protest, Germany, Pirate party.
Определения, критерии, типологии и стадии развития популизма
Понятие «постдемократия» прочно закрепилось в научном дискурсе с тех пор, как Колин Крауч предложил использовать его для описания современных политических реалий1. Для постдемократии характерна определенная дихотомия, при которой демократические институты формально функционируют исправно, однако политические процедуры изменяются из-за растущего влияния привилегированных элит, подрывающих левый эгалитарный проект.
Популизм является последствием движения в сторону постдемократии, которое идентифицируется с такими процессами, как эрозия партий, медиатизация политики и выдвижение экспертов за счет партийных элит. Ф. Фукуяма, легкомысленно заявивший в 1989 г. о «конце истории», позднее признал за популизмом функции нового
1 Crouch C. Post-Democracy. Cambridge: Polity Press, 2005; Crouch C. Postdemokratie. Frankfurt: Suhrkamp, 2008.
политического актора (примерами в данном случае могут служить «Движение чаепития» (Tea Party) и движение "Occupy")2. В качестве причин данного явления он называет эрозию и последующий упадок среднего класса, которые вызваны технологическими изменениями и глобализацией. По мнению американского политолога, это приводит к тому, что политики более не могут принимать рациональные решения. Теперь Фукуяма пишет о конце американской мечты, согласно которой любой мойщик тарелок может подняться по карьерной лестнице и стать частью элиты.
Популистские движения все чаще рассматривают не как временное явление. В условиях, когда имеется крайне негативное отношение к оторванным от народа и коррумпированным элитам, с одной стороны, религиозным и иным меньшинствам — с другой, возникает иллюзорное представление о «морально чистом народном теле», представителями которого считают себя популисты3. Тем временем появляются все новые и новые движения, например, Пиратская партия, которая позиционирует себя как воплощение «истинной воли избирателей». Традиционные партии смещаются в центр и борются за «среднего избирателя». Если сравнивать германские земли, то только самые консервативные политические системы, такие как система в Баварии, смогли позволить себе занять четкие правые позиции4. Так, для Христианско-социального союза оказалось возможным противостоять правопопулистским вызовам.
Согласно Кристофу Меллерсу, популизм претендует на то, чтобы «выражать демократическую волю без демократических форм»5. В этой связи мы полагаем, что следует согласиться с тезисом о необходимости различать демократию и популизм6, несмотря на то что популистская пропаганда любит подчеркнуть их конгруэнтность. Однако отличительная черта демократии — это наличие упорядоченных процедур: недостаточно просто заявить, что любое движение — это и есть «народ». Исследователи соглашаются с тем, что у хорошо организованного меньшинства и его акций есть демократическое значение, но отсутствует демократическая форма. Следует реагировать на популистские инициативы, даже если не
2 FukuyamaF. Wo bleibt der Aufstand von links? // Der Spiegel. 2012. Nr. 5. S. 86.
3 MüllerD. Update für Nazis. Webdesign ohne Hakenkreuz // Die Zeit. 2012. Nr. 13. S. 13.
4 PlickertN. Wer regiert, ist egal // Frankfurter Allgemeinen Sonntagszeitung. 2012. Nr. 16. S. 32; PotrafkeN. Economic Freedom and Government. Ideology across the German States // Regional Studies. 2013. Vol. 47. No. 3. P. 433-449.
5 Möllers C. Demokratie — Zumutungen und Versprechen. Berlin: Wagenbach, 2008. S. 33.
6 Laclau E. On Populist Reason. London: Verso Books, 2007. P. 155.
существует четких демократических правил по поводу того, как следует обращаться с популизмом7.
По мнению ученых, все попытки создать общую теорию популизма оказались неудачными8. Поэтому мы вынуждены ограничиться дескриптивными типологиями. Из-за отсутствия общей теории в политическом дискурсе произошла инфляция понятия «популизм» — точно так же, как это произошло с понятием «корпоративизм.», заклятым врагом популизма, и происходит сегодня с «глобализацией» и «управлением». Обвинения в популизме стали весьма распространенными и размытыми по своему содержанию: так, к примеру, Хорста Зеехофера обвиняли в том, что он путает «популярность» и «популизм». В политике обвинения в популизме оппортунистически используют во время предвыборных кампаний для обозначения якобы нереалистичной политики, для реализации которой недостаточно ресурсов.
В узком смысле под популизмом можно понимать реакцию на современность со стороны групп, которые считают себя проигравшими от процесса модернизации. Популизм всегда намекает на «народ». Но понятие народа трансформировалось в популистских программах от «исключительной группы населения» (как, например, хакеры у пиратов) до изначального смысла «простого народа»9. Популизм также охотно узурпировал понятие «подлинной демократии». Но демократический проект — это всегда сложные институты. Даже демократия референдумов как народных голосований и продолжающих существовать представительных органов не является настолько легкой моделью, чтобы каждый гражданин ее понял.
Популизм является следствием принципиального изменения партийных систем с тех пор, как в южноевропейских странах были вытеснены левые, и с тех пор, как социал-демократия находится в упадке.
В 2010 г. Общество немецкого языка выбрало понятие "ЖшЬи^вг" («разъяренный гражданин») в качестве «слова года». Несмотря на выдвижение «зеленых», отдельные группы граждан чувствовали себя отчужденными. Прежде всего «покорность» ("5мЬда/55/>еяе55") в поведении способствовала появлению нового
7 Möllers C. Op. cit. S. 33.
8 Canovan M. Two Strategies for the Study of Populism // Political Studies. 1982. Vol. 30. No. 4. P. 544; Priester K. Populismus: Theoretische Fragen und Erscheinungsformen in Mitteleuropa // Kritik und Leidenschaft. Vom Umgang mit politischen Ideen / Hg. H. Otten, M. Sicking. Bielefeld: Transcript, 2011. S. 51.
9 Becker S. Partei der Sehnsucht // Der Spiegel. 2012. Nr. 17. S. 33; Canovan M. Populism for Political Theorists? // Journal of Political Ideologies. 2004. Vol. 9. No. 3. P. 248.
политического авторитаризма10. Когда демократии постмодерна начали сокращать социальные расходы, даже левые группы стали защитниками статус-кво, и их называли популистами — термином, который до того времени преимущественно использовался для обозначения близости к правому экстремизму.
В Восточной Европе существует серьезная проблема идентичности, связанная с политикой ирредентизма и проблемами национальных меньшинств11. Этим можно объяснить то, что Венгрия — страна, которая при коммунистическом строе находилась в авангарде демократической непокорности, после первого демократического «медового месяца» при Викторе Орбане стала популистской. Одно из объяснений венгерского феномена заключается в том, что, потеряв по итогам двух мировых войн большие территории, населенные венграми, страна стала ощущать себя «жертвой истории XX в.»12. В Австрии подъем популизма исследователи объясняют историческим отчуждением, которое привело к тому, что большинство австрийцев во время социологических опросов охотнее высказывались за прием в Евросоюз Венгрии, а не Чехии и Польши13.
Одной из версий, объясняющих причины подъема популизма, является гипотеза, согласно которой крупные центристские партии сегодня стали все более похожи друг на друга. Однако среди аналитиков нет единой точки зрения относительно того, где находится равновесие между образованием крайних политических лагерей (как, к примеру, во времена Веймарской республики) и постдемократическим единообразием. В отличие от популизма послевоенных лет, отчуждение граждан не только обернулось пассивностью, выражающейся во все более низком уровне участия в выборах, имеет место «партиципаторная протестная демократия»14, которая питается предрассудками в отношении партий.
В свою очередь, «яростные граждане» не допускают политического квиетизма. Однако и они могут выступать относительно сдержанно, как это делает, к примеру, Пиратская партия в Германии, воспринимающая себя в качестве «обновления» либеральной Свободной демократической партии и по многим вопросам выступающая совсем не с левых позиций. Руководство в этой партии презирается. Лидеров считают «суфлерами», подсказывающими ключевые слова для представителей поколения социальных медиа. Эти слова
10 Rathkolb O., Ogris G. Authoritarianism, History and Democratic Dispositions in Austria, Poland, Hungary and the Czech Republic. Innsbruck: Studienverlag, 2010. S. 37.
11 Merkel W. Systemtransformation. Wiesbaden: VS Verlag, 2010.
12 Rathkolb O., Ogris G. Op. cit. P. 89.
13 Ibid. P. 132.
14 Niehuis E. Die Demokratiekiller. Fehlentwicklungen in der deutschen Politik. Berlin: Lehmanns Media, 2011. S. 32.
достаточно однозначны. «Прозрачность» является ключевым словом, направленным против предполагаемой мании слежки со стороны государства, которое постоянно ведет расследования по обвинениям в отмывании денег, уклонении от налогов, использовании служебного положения15. Противодействующее движение делает прозрачность абсолютной в условиях «полулиберализма», сводя роль государства к функции поставки услуг. Даже зеленые в данном случае считаются слишком консервативными. Пираты привлекательны для молодежи, поскольку они не разрабатывают программы и стремятся к радикальному равенству16. Они представляют собой не классическую партийную организацию, а сетевое сообщество. Данный формат удачно вписывается в образ жизни молодежи, которая ежедневно проводит свое время в интернете. Даже традиционный популизм кажется устаревшим в контексте такого радикального партиципа-торного представления о демократии.
Благодаря деятельности пиратов цифровые модели поведения проникают и в парламенты. Законодательство проигрывается, словно компьютерная игра, как это было недавно с инициативой советника по связям с общественностью Яна Хемме, которая была «катапультирована» с его ноутбука в Палату представителей и немедленно принята большинством голосов. В политическом дискурсе сегодня циркулируют такие неологизмы, как «геймификация»17. Границы между репрезентативной и прямой демократией все больше размываются, и они постепенно дополняют друг друга за счет «текучей обратной связи» ("liquidfeedback"). Главным недостатком такой модели «прозрачной демократии» ("liquid democracy") является доминирование в интернете активного меньшинства, которое в основном и будет принимать участие в инсценированных голосованиях. В то же время сама идея о том, что базисная прямая демократия может быть оптимизирована в цифровую эпоху, выглядит соблазнительной: в прозрачной демократии предложения, проекты поправок, голосования могут быть реализованы при непосредственном участии граждан за несколько часов18. Пока, правда, нет гарантии, что результатом всего этого станет конструктивный дискурс, а не хаос. Стоит, к примеру, опасаться, что реальные разоблачения окажутся в одном ряду с нелепыми коллективными обвинениями и что скандал
15 Hank R. Nichts geht über Transparenz. Piraten sind die Helden der Informationsfreiheit // Frankfurter Allgemeinen Sonntagszeitung. 2012. Nr. 13. S. 38.
16 Pham K. Alles Piraten. Ist die neue Partei so erfolgreich, obwohl sie alles falsch macht oder weil sie alles falsch macht // Die Zeit. 2012. Nr. 14. S. 1.
17 Becker S., Rosenbach M. Das Computerspiel Politik // Der Spiegel. 2012. Nr. 14.
S. 26.
18 Kurz C. Keine Angst! Warum die anderen Parteien von den Piraten lernen müssen // Der Spiegel. 2012. Nr. 15. S. 213.
обретет повсеместный характер19. «Пятиминутные пираты», только что примкнувшие к партии, смогут узурпировать политическую дискуссию и отпугнуть выдвинувшихся кандидатов в депутаты своим стремлением «поджарить» их. На фоне обсуждения технических и методических аспектов «демократического участия посредством компьютера» все меньше внимания уделяется содержательным программным задачам.
С традиционными правыми популистами пиратов объединяет то, что они в большинстве своем представлены мужским населением; в отличие от правых популистов, они — в основном мужчины с более высоким уровнем образования. Как и в случае с традиционными популистами, большинство граждан присоединяется к пиратам
из-за неудовлетворенности традиционными партиями, тогда как
20
меньшинство действительно разделяет программные предложения20.
Движение в сторону радикальной интернет-демократии усиливается за счет прихода во власть экспертов-технократов, а внепарламентские экспертные органы существенно меняют саму демократию. На данный момент такая «политика без политиков» была создана только в итальянском правительстве Марио Монти, когда после ухода Берлускони в состав кабинета министров вошли исключительно технократы, а более половины из них составляли профессора университетов.
Менее радикальные эксперименты часто проводились в многопартийных системах, но, к примеру, в Веймарской республике «кабинеты экспертов-защитников» оказались не очень эффективными, а в партийных демократиях рос гнев против «возникновения партийных бонз» (Гельмут Коль). В то же время эмпирические исследования показали, что германские парламентарии, как правило, имеют ограниченное и трезвое представление о должности. Согласно исследованию DEUPAS, представители четырех наиболее важных
демократических партий возлагают ответственность за социальные
21
инновации на граждан, а не на экономистов или политиков21.
Причиной этого является сегментация политики, из-за которой парламентарии становятся экспертами-технократами в ограниченной области. В таком случае удивительно, однако, что данный процесс не привел к усилению движения за развитие демократии референдумов. Напротив, ситуация вокруг проекта «Штутгарт 21»22 добавила
19 Pörksen B., Detel H. Kollaps der Kontexte. In der Digital-Ära wird der Kontrollverlust zur Alltagserfahrung // Der Spiegel. 2012. Nr. 14. S. 141.
20 Becker S. Partei der Sehnsucht // Der Spiegel. 2012. Nr. 17. S. 36.
21 Alemann U. von. Die Bürger sollen es richten // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2011. Nr. 44-45. S. 32.
22 «Штутгарт 21» — проект перепланировки и перестройки вокзала в г. Штутгарте, который вызвал массовые протестные акции. В момент проектирования
скептицизма в дискуссии о развитии демократии референдумов23. Модель мирного урегулирования (Modell der Sachschlichtung), согласно опросам, оказалась наиболее востребованной у граждан. Практика общественных «круглых столов» уже давно существует. Однако в случае со «Штутгартом 21» была опробована новая форма участия граждан, и стать успешной она может только в том случае, если критики и сторонники будут услышаны в одинаковой мере, а переговоры будет вести нейтральный модератор24.
Многие аналитики менее оптимистичны относительно демократии референдумов. Они отмечают, что практики референдумов в европейских странах (например, по вопросу вступления в Европейский союз) не способствуют формированию единой позиции народа, а выражают интересы среднего класса, который обладает большими лоббистскими ресурсами25. Нижние, менее обеспеченные слои среднего класса нередко реагируют на опыт избирательного представительства «народа» популистскими действиями. Даже в Швейцарии популизм, выстроенный вокруг Блохера, взбудоражил партийную систему, что, однако, не мешает главному редактору журнала "Weltwoche" в Цюрихе Петеру Кеппелю продолжать рекомендовать немцам швейцарскую модель в качестве образца для подражания26.
Когда национальные европейские правительства оправдывают собственные провалы ограничениями в политике, связанными с обязательствами в рамках Европейского союза, они порицают противников непопулярных мер за их «популистскую безответственность». Это отражает еще одну специфику популизма: популисты восстают против мнимых ограничений. Однако, в отличие от тех же революционеров, они делают это чаще всего в рамках системных правил игры.
В научной литературе различают шесть типов популистов27:
(1995) расходы оценивались в 2,5 млрд евро, начала строительства (2010) — в 4 млрд, в 2018 г. речь шла уже о 8,2 млрд евро. Проект связан с созданием новых транспортных и жилищных возможностей, но затрагивает как экологию, так и вопросы подземных вод и т.д. В пик протестного движения в демонстрациях участвовали более 60 тыс. человек. Было подано несколько петиций за и против проекта. — Прим. пер.
23 Merkel W. Volksabstimmungen: Illusion und Realität // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2011. Nr. 44-45. S. 49.
24 Brettschneider F. Kommunikation und Meinungsbildung bei Großprojekten // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2011. Nr. 44-45. S. 42, 46.
25 Merkel W. Op. cit. S. 52.
26 Köppel P. Nehmt die Schweiz als Vorbild! // Focus. 2011. Nr. 48. S. 48-50.
27 Lang K.-O. Populism in "Old" and "New Europe": Trends and Implications // Democracy and Populism in Central Europe: The Visegrad Elections and Their Aftermath / Eds. M. Butora, O. Gyärfäsovä, G. Meseznikov, and T. W. Skladony. Bratislava: Institute for Public Affairs, 2007. P. 133.
- центристы;
- социальные популисты;
- национальные консерваторы;
- аграрные популисты;
- националисты;
- радикальные левые популисты.
Последних нередко называют анархистами, однако их последователи неохотно идентифицируют себя в качестве таковых, поскольку анархизм в общественном сознании все еще отождествляется с радикальным насилием. Возникшее не так давно движение "Occupy" после краха социалистических режимов является, пожалуй, наиболее ярким воплощением анархоподобной левой утопии будущего28. Лишь немногие генераторы общественных импульсов признались в том, что они являются «мистическими анархистами»: среди них — Майк Уайт и Калле Ласн, издавшие журнал "Adbusters". Этих новых левых популистов объединяет их нежелание вступать в партию, несмотря на приверженность к «референтной группе проекта».
Основными особенностями популистов, если анализировать их в историческом разрезе, являются следующие:
- Популистская пропаганда носит больше моралистский, нежели программный характер. Поскольку популисты часто негативно настроены к научному знанию и якобы негуманному рационализму, они охотно апеллируют к широко распространенным в обществе предрассудкам, но при этом неохотно принимают участие в рациональных дебатах. Они предпочитают впадать в конспирологию и использовать клише из разряда «мы обмануты» или «политический класс пренебрегает народом». Политические добродетели, по мнению популистов, можно обнаружить только у простого народа и в его коллективной традиции. Популисты нередко заявляют, что либерализм — это «философия маргинальных групп». По убеждению популистов, время великих идеологий, таких как либерализм и социализм, прошло. Популистские лидеры охотно выступают в качестве защитников свободы, которую они защищают от мнимых «фундаменталистских идей спасения»29.
- Популисты утверждают, что они борются с коррупцией элиты. При этом они предпочитают использовать негативно окрашенный термин «политический класс», поскольку в термине «элита» все еще ощущается позитивная коннотация.
28 Ebbinghaus U. Wer hat Angst vor Anarchismus? // Frankfurter Allgemeinen Zeitung. 2012. 30. Januar. S. 21-22.
29 Haider J. Die Freiheit, die ich meine. Frankfurt: Ullstein, 1994. S. 24, 28.
- Популисты редко разрабатывают последовательную доктрину, в том числе и потому, что многие из них начинали свою политическую деятельность как участники «однопроблемных движений». Это привело не к построению системы взаимосвязанных убеждений в рамках идеологии, а лишь к переоценке значения тех или иных проблем в современном обществе. В странах третьего мира получил разностороннее развитие симбиоз примитивизма и прогрессивизма, напоминающий аграрно-социалистические идеи — наподобие мистификации наследия ацтеков в Мексике.
В популистских программах классы имеют второстепенное значение. Популистов вполне устраивает, что в экспериментальных исследованиях 1990-х гг. охотно подчеркивается значение «среды» и соответствующих «стилей жизни». При этом, к удивлению некоторых исследователей популизма, такая серьезная проблема для всех идеологий, как безработица, не нашла отражения у популистов30.
Три из восьми существующих слоев общества были предпочтительными для пополнения популистского движения: мелкобуржуазная среда, гедонисты и альтернативно-левые31. Однако материалистов-гедонистов оказалось сложно мобилизовать. Новые социальные движения неоднократно рассматривались как «нечеткие системы». Теории постматериализма при этом неоднократно переоценивали мобилизационные и организационные возможности популистского поведения. Когда в 2012 г. шли дебаты по поводу запрета Национал-демократической партии Германии (НДПГ), многие переоценили значимость данного события, поскольку постоянно теряющая своих сторонников НДПГ уже рассматривается многими неонацистами как «древний популизм». Сегодня правый экстремизм бушует в сети, нередко проявляя себя в формате флешмобов32. Из-за специфики интернета запреты на распространение экстремистских сообщений в сети, инициированные Саркози в марте 2012 г., вряд ли увенчаются успехом.
Демократия СМИ между безмолвием и инсценировкой
как стимул для роста популизма
Исследователи давно говорят о «медиатизации политики»33. Растущая конкуренция между традиционными печатными СМИ,
30 Betz H.-G. Radical Right-Wing Populism in Western Europe. Houndsmill: Macmillan, 1994. P. 114.
31 Faltin I. Norm, Milieu, politische Kultur. Wiesbaden: DUV, 1990. S. 81.
32 Müller D. Update für Nazis. Webdesign ohne Hakenkreuz // Die Zeit. 2012. Nr. 13. S. 7.
33 Pfetsch B., Marcinkowski F. Politik der Mediendemokratie. Wiesbaden: VS Verlag, 2009. S. 15.
телевидением и интернет-медиа наводит на мысль о том, что сегодня уже отсутствует четко оформленная «четвертая власть». Отношения между СМИ и политикой — это не улица с односторонним движением, а всегда сделка по обмену информации на гласность. В свою очередь, после 1949 г. произошли существенные изменения:
- Партии потеряли собственные СМИ. Наиболее известным примером стала ситуация с газетой "Vorwärts", издаваемой Социал-демократической партией Германии (СДПГ).
- Правительство и политические партии создали свои собственные информационные системы, вследствие чего содействовали сращиванию политики и средств массовой информации.
- Произошла медификация политики: из-за "politainment" (симбиоз политики и массовой культуры развлечений) появился феномен развлекательной бульварной демократии.
«Транслирующая заявления» журналистика стала необходимым форматом и для СМИ, чтобы свести к минимуму время и другие ресурсы, затрачиваемые на расследования.
Том Шимек в своем бестселлере «Лучше всего — ничего нового» ("Am besten nichts Neues")34 сетует на то, что у современных журналистов больше нет времени на проведение собственных расследований. Зигрид Вайштенберг отмечает, что под влиянием телевизионных форматов пишущие журналисты также должны приспосабливаться к
35
массовым запросам и все чаще делать репортажи о знаменитостях35.
Субъективная сторона медийной политики стала оказывать все большее влияние на общественное положение политических элит. Любимцами у СМИ все чаще становятся политики, которые способны говорить свободно и нестандартно: такие, как Блюм или Гейсслер. Но благосклонность СМИ — явление непостоянное: многие из политиков-фаворитов со временем теряют свой статус, как это случилось, к примеру с Лотаром Шпэтом. Такие «государственные актеры», как Меллеманн и Вестервелле со своими «гидомобилем», постоянно стремились к сближению со СМИ, но были отвергнуты ими из-за некомпетентности. Исчезла и популярность экс-министра обороны Гуттенберга, который, несмотря на скандал вокруг плагиата в его диссертации, имел шансы на возвращение, а некоторые принятые им меры, включая отмену обязательной военной службы, были сохранены и при следующем министре. Тем не менее фигуру Гуттен-берга по-прежнему считают «вершиной политической пустоты»36.
34 Schimmeck T. Am besten nichts Neues. Reinbek: Rowohlt, 2010. S. 61.
35 Weischenberg S. Schreinemakerisierung unserer Lebenswelt. Hamburg: Rasch & Röhring, 1997.
36 Lepsius O., Meyer-Kalkus R. Inszenierung als Beruf. Der Fall Guttenberg. Frankfurt: Suhrkamp, 2011.
СМИ играют существенную роль даже во внутрипартийной борьбе кандидатов. На партийном съезде в декабре 2011 г. председатель СДПГ Габриэль назвал себя «хозяином процесса» и объявил о завершении «Фестиваля Штейнбрюк», организованного при содействии бывшего канцлера Шмидта. В условиях кризиса вокруг должности федерального президента сформировалась уникальная медийная коалиция «Бильда» и «Шпигеля» — изданий, который редко сотрудничают друг с другом. В связи с этим критики СМИ заговорили о «гляйхшальтунге СМИ», который издания сами же и инициировали37. Сожаление вызывает стадный инстинкт СМИ, который якобы привел к тому, что пресса наравне с онлайн-изда-ниями стала шагать в ногу со временем и в едином направлении с мнением народа38. При этом из виду упускается тот факт, что мнение народа — это также социальный конструкт, являющийся продуктом успешно проведенной медийной кампании. У народа вряд ли когда-либо бывает единое и тем более конструктивное мнение — за исключением тех случаев, когда речь идет о требованиях «Долой!», как это было с Мубараком и Асадом в авторитарных странах или с Вульфом в развитой медийной демократии.
«Прозрачность» — ключевое слово, которое уже провозглашено новой идеологией. Это требование не делает общество более свободным и создает атмосферу подозрительности, напоминающую умирающие диктатуры39. Прозрачность не окрашена в политические цвета, она не ведет к формированию политической концепции, а лишь к упомянутому гляйхшальтунгу. Этот процесс может происходить по двум направлениям:
• По направлению к новым популистским кампаниям, частично организуемым старыми и новыми партиями. Это можно было бы назвать традиционным путем.
• Или, как и в случае с Пиратской партией, по направлению к прозрачной демократии. Сегодня представительная демократия и традиционные партии находятся под угрозой ввиду формирования нового типа — демократии настроений. Благодаря новым медиа ее гибкость может привести к тому, что демократия превратится в режим лозунгов «Долой!» и «Дайте!».
37 Используемый здесь термин "Selbstgleichschaltung" образован от слова "Gleichschaltung", которым в фашистской Германии обозначали контроль над всеми идеологическими и политическими процессами в целях борьбы с плюрализмом и индивидуализмом, т.е. своего рода диктаторская унификация. В данном случае приставка "selbst" говорит о добровольном наложении СМИ на себя запрета на выражение разнообразных мнений. — Прим. пер.
38 Staun H. Zwischen Mainstream und Volkes Seele // Frankfurter Allgemeinen Sonntagszeitung. 2012. Nr. 15. S. 29.
39 Han B.-C. Transparent ist nur das Tote // Die Zeit. 2012. 12. Januar. S. 41.
Медиатизация и персонализация политики в эпоху популизма возрастают, а вместе с этим усиливается и власть СМИ. Однако деревья традиционных печатных и телевизионных СМИ не достигли неба. Новые медиа обладают современными формами популистской коммуникации. Такие платформы, как "Facebook", "Twitter" или "YouTube", стали называть собирательным понятием «социальные медиа». По аналогии с особенностями развития политического класса, СМИ были обвинены в олигархических тенденциях: якобы редакции являются слишком однородными, а меньшинства, такие как женщины, мигранты и восточные немцы, в них недостаточно представлены.
Анализируя специфику функционирования социальных медиа, можно отметить несколько тенденций:
• Онлайн-голосование все чаще используется в политической практике.
• Кибермоббинг (интернет-травля) в отношении отдельных лиц — это определенный вызов для политики.
• "Shitstorm", который стал англицизмом года, проявляется в массовых оскорбительных и угрожающих сообщениях по электронной почте. Возникло понятие «троллей» — анонимных пользователей, которые провоцируют граждан и политиков.
• Редким положительным явлением стали информаторы ("whis-tleblower"), которые обличают недостатки системы, коррупцию и нарушения прав человек — к примеру, WikiLeaks40.
Если в авторитарных режимах подобные формы популистской коммуникации способствуют укреплению режима, то для демократий они являются угрозой, поскольку могут привести к «политике без партий», эпизодической и мимолетной.
Характерные для постмодерна модификации отношений между СМИ и политикой являются отражением нарушенных связей между гражданами и элитой. В целом же эмпирические исследования демократических систем исходят из того, что снижение доверия к политической элите формируется не столько не стороне «предложения», сколько на стороне «спроса»: политическое предложение не стало хуже, но спрос со стороны граждан стал более высоким41. Похоже, что граждане и политики в настоящее время находятся в напряженных отношениях. Журналисты, в свою очередь, с удовольствием раздувают огонь, изобретая «республику "Против"».
40 Netzwerk für Anfänger // Die Zeit. 2012. Nr. 10. S. 4.
41 Merkel W. Krise der Demokratie: Mythos oder Realität? // Ideenpolitik. Geschichtliche Konstellationen und gegenwärtige Konflikte / Hg. H. Bluhm u. a. Berlin: Akademie Verlag, 2011. S. 442.
Соцопрос, проведенный Фондом имени Фридриха Эберта, показал, что лишь 31 % немецких граждан оценивает функционирование демократии в Германии как «менее хорошее» и 6 % — как «плохое»42. Только в восточной части страны 31 % считает, что общественный порядок в Германии не стоит того, чтобы его защищали. Исследования, проведенные Дитером Рухтом из Берлинского научного центра социальных исследований (Wissenschaftszentrum Berlin für Sozialforschung) в октябре 2010 г. и Институтом исследований демократии в Геттингене, также с помощью эмпирических данных опровергли преувеличения, которые публикуют СМИ. Исследование следующим образом объясняет, к примеру, политическую сдержанность большинства пожилых людей:
• Многие из них в молодости принимали участие в демонстрациях и были более открыты для участия в конфликтных ситуациях.
• Пенсионеров становится больше, и они более активные, но не стоит ожидать демонстраций от людей, передвигающихся на колесных ходунках.
• Уровень образования высокий. Во время войны в Ираке в 2003 г. 82 % граждан имели университетский диплом.
• С 1968 г. буржуазия открыла для себя протест.
• Разъяренные граждане, в отличие от протестовавших в 1968 г., не отвергают систему. 90 % отождествляют себя с демократией и ее ценностями. Протестующие в целом удовлетворены своим социальным положением.
• Протестующих не больше, чем в предыдущие циклы.
• СМИ ведут себя по-новому: они позитивно освещают события и не накаляют ситуацию, в отличие от демонстраций по поводу Hartz IV43.
Современные СМИ все еще имеют большее влияние, нежели социальные сети в интернете, однако последние играют решающую роль там, где пресса находится под контролем, как в арабских странах44. Тем не менее интернет-СМИ приобретают все большее политическое влияние:
- Профессионализация избирательных кампаний и авторитет медиаэкспертов лишили простых членов партий своей функции. В лучшем случае они по-прежнему выполняют функцию представителей своей партии в социальной среде, а их финансовые взносы
42 Embacher S. Demokratie! Nein Danke? Bonn: Dietz, 2009. S. 67, 71.
43 Hartz IV — принятое в народе обозначение Пособия по безработице II. Оно призвано обеспечить прожиточный минимум трудоспособных граждан, имеющих право на получение этого пособия, и рассчитывается индивидуально. — Прим. пер.
44 Wagner T. Demokratie als Mogelpackung. Köln: Papyrossa, 2011.
могут обеспечить примерно половину организационных расходов партии.
- Медиатизация политической конкуренции привела к росту финансовых потребностей партий. Попытки найти наилучший вариант путем компромисса в Германии привели к неудачному решению: высокие государственные субсидии стали сочетаться с налоговыми льготами, которые англосаксонские страны знают в их менее этатистской традиции. Коммерциализация отношений с крупными изданиями и телеканалами парализовала собственные усилия партий по созданию партийных СМИ. «Аутсорсинг» казался дешевле, но обернулся ростом затрат, потому что от членов партии уже не требовалось трудиться, как раньше. Членство в партии также перестало выполнять свою функцию привлечения граждан к непосредственному политическому участию.
Тем не менее ситуация остается поразительно устойчивой:
• Граждане все меньше и меньше ожидают от общества в целом и от политики в частности.
• Индивидуализация граждан все больше облегчает положение политического класса.
Благодаря работам Дэвида Истона мы знаем, что со временем политическая критика становится все более жесткой, но это не приводит к увеличению противников демократии как таковой. Тезисы классической теории систем подтверждаются и более современными эмпирическими исследованиями, проведенными Пиппой Норрис по аналогии с анализом рыночных систем45:
• на стороне спроса требования к демократии растут;
• на стороне предложения правительства и СМИ все чаще используют рациональную аргументацию и предлагают более широкое участие. Сохраняющаяся напряженность между ожиданиями граждан (сторона спроса) и теми решениями и объяснениями, которые предлагают политические элиты, считается полезной для предотвращения окостенения демократической системы.
Новая нормативная дискуссия о демократии,
достоинствах и неудачах популизма
Традиционные партии используют термин «популизм» чаще всего в качестве ругательства. При этом они не всегда последовательны: Ганди и де Голль — «хорошие популисты», а Шинн Фейн и лидеры басков — популисты, которые требуют осуждения. Даже германская система при национал-социализме была классифицирована как «популистский режим», не являющийся
45 Norris P. Democratic Deficit. Critical Citizens Revisited. Cambridge: Cambridge University Press, 2011. P. 211.
демократическим46. Критерием для подобных классификаций по праву является близость к террористическому насилию. В Германии была придумана возможность демократического запрета партий, что в других странах — вплоть до России — иногда становилось предметом для подражания. Предполагался даже запрет популистских движений. Между тем во избежание ошибок сегодня проявляется большая осторожность в попытках запретить партии, даже когда речь идет о явно правоэкстремистских организациях, таких как НДПГ.
Между тем популизм с научной точки зрения стал оцениваться положительно ввиду двух его отличительных особенностей:
- он оказался иногда необходим при разработке повестки дня и актуализации новых тем, которые заимствуются традиционными партиями;
- негативные опасения относительно разрушительного действия популизма на систему представительной демократии оказались преувеличенными.
Изначальные обвинения в адрес популизма благодаря некоторым его достижениям были смягчены. Популизм стал результатом политической активности харизматичных лидеров, таких как Пужад или Ле Пен во Франции. Но уже Макс Вебер обнаружил феномен «рутинизации харизмы». Рутинизация и включение в процесс парламентаризма часто приводили популистские движения к быстрой дезинтеграции. В отдельных странах произошла «интеллектуализация» популистского руководства, результатом чего стала эрозия рядов последователей, поскольку «народ» быстро устает от общих фраз47. Недостаток профессионализма популистского руководства вел к неудачам в парламентской работе. Популистский стиль политики распространился среди старых партий, и потому небольшие группы популистов потеряли свое изначальное преимущество. Это не помешало таким ученым, как Шанталь Муфф, предложить более сильную эмоциональную подоплеку48. Следует отказаться от политики консенсуса усредненного общества в результате сдвига левых к правым, которую Колин Крауч считает причиной сползания к постдемократии, поскольку она привела к потере демократическими институтами своего значения. Однако в данном случае не учитывается, что преимущество сближения левых и правых заключается в том, что крупные партии объединяются для выработки общей оборонительной стратегии на тот случай, если популизм транс-
46 Möllers C. Op. cit. S. 35.
47 Stöss R. Rechtsextremismus im vereinten Deutschland. Berlin: Friedrich Ebert Stiftung, 2000. S. 178.
48 Mouffe C. "Postdemokratie" und die zunehmende Entpolitisierung // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2011. Nr. 1-2. S. 3-5.
формируется в опасный правый экстремизм или даже перейдет на сторону терроризма.
Рутинизация политических движений происходила по мере их приближения к участию во власти. Поэтому некоторые популисты попытались сохранить чистоту своих принципиальных воззрений в оппозиции. Ничто не выглядело для них более компрометирующим, чем компромисс. Когда Хайдер в Австрии и Грегор Гизи в Берлине участвовали в принятии решений правительства, они потеряли свою «невинность» и стали ответственными за ошибки в политике.
Случай с Берлускони, который в начале 1990-х гг. перевернул всю итальянскую партийную систему, был исключительным. «Вторая итальянская республика» Берлускони оказалась еще более коррумпированной, чем первая, как бы громогласно он ни нападал на старый "classe política". Берлускони был свергнут и удивительным образом осуществил второй заход во власть, который он увенчал в 2009 г. слиянием с прежними неофашистскими партнерами по коалиции. Берлускони, сосредоточив в своих руках партийную власть, не учел, что коалиции — особенно популистские — всегда были нестабильны. Падение Берлускони было также прелюдией к падению Умберто Босси, который входил в состав всех кабинетов правительства Берлускони. В апреле 2012 г. он был вынужден отказаться от руководства «Лигой Севера», поскольку Босси, известный как яростный критик коррупции, сам оказался замешан в нескольких коррупционных скандалах. Для приверженцев идеи сохранения демократии, даже при популистской политике, утешительно, что «чистые люди» обычно не остаются таковыми в долгосрочной перспективе.
Между тем популистский образ поведения стал привлекателен и для традиционных партий, что продемонстрировали примеры Блэра и Шредера. Харизматичная медийная демократия поощряет популистский стиль в публичной политике49. Популисты пользуются предложением массмедиа в том, что касается "infotainmenf' — смеси информации и развлечений. Разумеется, эффект участия массмедиа не следует переоценивать. Общественное мнение, подвергающееся манипуляциям, оказалось особенно нестабильным. В один день массы кричат «осанна», а в другой — если не «распять его!», то «прочь его!». Становятся все заметнее признаки усталости общественного внимания. Даже те политики, которые не дали сделать себя объектами обвинений, такие как Штойбер в Баварии или Тойфель в Баден-Вюртемберге, могли быть свергнуты своими же менее именитыми товарищами по партии — не говоря о тех случаях, в которых они
49 Korte K.-R. Populismus als Regierungsstil // Populismus. Populisten in Übersee und Europa / Hg. N. Werz. Opladen: Leske & Budrich, 2003. S. 209-222.
допустили хоть небольшие промахи, как это случилось с Лотаром Шпетом. Непостоянство общественного мнения испытало на себе гораздо большее число популистов, чем обычных актеров. Это стало очевидно в случаях даже с такими некогда руководящими фигурами, как Хайдер в Австрийской партии свободы или глава немецких республиканцев Шенхубер, при котором произошел раскол партии.
Если проводить международные сравнения, то удивительным стало то, что в 1990-е гг. столь прочные скандинавские демократии оказались охвачены популистскими настроениями, но уже во втором десятилетии этого столетия наметились признаки их упадка. Датская народная партия, которая имела решающее значение в десятилетний период работы правительства праволиберального меньшинства, в 2011 г. оказалась в оппозиции. Во всех четырех скандинавских странах уровень поддержки популистов не растет, сами популистские партии раздираются на части из-за борьбы за лидерство, а «Шведские демократы» (с 1988 г.) и «Истинные финны» (с 1995 г.) подвергаются критике за включение в свои ряды кадров, придерживающихся правоэкстремистских взглядов50. Начиная с ситуации вокруг немецких республиканцев, стало очевидно, что расплывчатая идентичность популистских партий оказалась более подвержена упадку, нежели традиционные крупные партии.
До сих пор нигде в западноевропейских системах популизм не был опасностью, угрожающей системе. В 1980-е гг. новые популисты еще не позиционировали себя как преобразователи системы, а в 1990-е гг. преобразования, пропагандировавшиеся этими политиками, сошли на нет, как это показали Берлускони с его «второй республикой» в Италии и Хайдер с его «третьей республикой» в Австрии51. Качиньский продекларировал конец «четвертой республики» в Польше. Революционная фразеология вскоре свелась к «трансформационному жаргону». Но в итоге системы подверглись гораздо меньшим преобразованиям, нежели сами популистские движения. Они были успешны в телепрограммах и публичных дебатах. Однако в большей части стран они не набрали на выборах более 10 %, за исключением Национального фронта во Франции, Австрийской партии свободы и норвежской Партии прогресса. Колебания у них были еще больше, чем у старых партий52. В некоторых случаях движения и вовсе прекратили свое существование, как пужадизм во Франции. В других случаях сказался недостаток профессионализма, например, при работе в немецких ландтагах, который привел к бы-
50 BalzterS. Im Norden auf dem Rückzug. Die Populisten Skandinaviens verschleißen sich in parteiinternen Kämpfen // Frankfurter Allgemeinen Zeitung. 2012. 21. April. S. 10.
51 Haider J. Op. cit. S. 201, 239.
52 См.: BetzH.-G. Op. cit. P. 3.
строму закату НДПГ или республиканцев53. Популизм никогда не представлял опасности для европейской интеграции, как показали случаи вхождения популистов в правительства Дании, Италии, Нидерландов и Австрии.
В большинстве рассуждений о постдемократии недооценивается партиципаторная революция, которая благоприятствует расширению количественных и качественных неконвенциональных форм политического участия. Большое количество посреднических процедур — начиная от споров по вопросу углубления Эльбы в Гамбурге, спора о школах и заканчивая кампанией «Штутгарт 21» в городе, который никогда не отличался высокой протестной активностью, — вернули общественные конфликты в русло гражданского диалога. Главным недостатком подобного сдвига является тенденция исхода из политики низших классов, в то время как буржуазия все чаще прибегает к неконвенциональным методам политического участия. В споре о гамбургских школах, когда черно-зеленая коалиция настаивала на переходе к шестилетнему начальному образованию вместо четырехлетнего, 18 июля 2010 г. большинство проголосовало за сохранение прежней формы образования. При этом в дискуссии более активно участвовали жители состоятельных городских кварталов54. Похоже, что декларируемый поворот в сторону политического разочарования, как и предложения по увеличению уровня эмоциональности (а-ля Шанталь Муфф55), не соответствуют нормативному содержанию представлений о демократии, которые включают новые формы протеста, не фиксируя их сразу и однозначно как популистские. Проблема новых медиа заключается в том, что позиции правого популизма и неофашизма становятся все более запутанными. НДПГ теряет своих членов, новые группы и правые флешмобы распространяются и становятся все менее обозримыми56. Эти группы становятся все более нейтральными по своему внешнему проявлению, поэтому отличить неонацистов от обычных популистов становится все сложнее. Особенно это заметно в отношении интернет-активности подобных групп.
В литературе различаются два вида «встроенного популизма»:
1. Умеренные популисты принимают представительную демократию и стремятся ее усилить путем подключения большего числа групп и интересов в виде делиберативной демократии. Чаще всего
53 Holtmann E. Die angepassten Provokateure. Aufstieg und Niedergang der rechtsextremen DVU als Protestpartei im polarisierten Parteiensystem Sachsen-Anhalts. Opladen: Westdeutscher Verlag, 2002.
54 Jörke D. Bürgerbeteiligung in der Postdemokratie // Aus Politik und Zeitgeschichte. 201. Nr. 1-2. S. 14, 16.
55 Mouffe C. Op. cit. S. 5.
56 Ibid. S. 7.
они делают ставку на плебисцитарную демократию. При этом более умеренные среди новых левых популистов, такие как Андреас Фисан57 или Томас Вагнер58, дистанцируются от персональных плебисцитов, концентрируясь на плебисцитах по вопросам проведения реформ. Они не исходят из того, что их результаты будут всегда прогрессивными.
Решения на таких плебисцитах часто свидетельствуют о неоднородности политических мотивов. Они также могут использоваться политическими оппонентами левых в силовых стратегических расчетах. Тем не менее умеренные левые, ссылаясь на Сахру Ва-генкнехт59, выступают за расширение плебисцитарной демократии в тех случаях, когда прямая демократия не перегружена чрезмерно высокими ожиданиями.
2. Радикальные популисты требуют плебисцитарной демократии. Решительность на основе якобы единой народной воли должна заменить обсуждение. Наиболее радикальных популистов часто обвиняют в ностальгии по «немного диктатуре»60, или по тому, что Доминико Лосурдо назвал «мягким бонапартизмом»61. Иногда либеральные консерваторы, такие как Ганс Герберт фон Арним, зачисляют в ряды «радикально-демократической демагогии» правых популистов, выступающих на стороне угнетенных в борьбе против «банкротства истеблишмента»62. Однако Арним вспоминает о популистах лишь постольку, поскольку обвиняет «функционеров партии» в «эксплуатации не только широкой общественности, но и самих партий посредством паразитарных сетей»63. К подобным далеко идущим выводам его нередко приводила одержимость вопросами партийного финансирования.
Только второй вариант популизма может представлять потенциальную опасность для демократии, первый же может даже служить обогащению политической жизни. В Германии популистские движения сравнительно мало угрожают существованию демократии, с одной стороны, из-за национал-социалистического прошлого, с другой — из-за сильной ориентации двух крупнейших народных партий на благосостояние. Между тем популистские слоганы не
57 Fisahn A. Herrschaft im Wandel. Überlegungen zu einer kritischen Theorie des Staates. Köln: Papyrossa, 2008.
58 Wagner T. Op. cit. S. 131.
59 Wagenknecht S. Freiheit statt Kapitalismus. Frankfurt: Eichborn Verlag, 2011.
60 Münkler H. Lahme Dame Demokratie. Wer siegt im Systemwettbewerb? // Internationale Politik. 2010. Nr. 3. S. 10-17.
61 Losurdo D. Demokratie oder Bonapartismus. Triumph und Niedergang des allgemeinen Wahlrechts. Köln: Papyrossa, 2008. S. 73.
62 Wagner T. Op. cit. S. 58.
63 Arnim H.H. von. Deutschlandakte. München: Bertelsmann, 2008. S. 137.
чужды обеим крупным партиям, которые дважды составляли «большую коалицию». В настоящее время угрозой демократии являются не радикальные лозунги популистских партий, а соревнование устоявшихся партий по поводу «популизма середины». В ходе избирательных кампаний часто звучат лозунги о нереальном снижении налогов и повышении пенсий, а «социальных паразитов, преступников-иностранцев, жаждущих денег банкиров или коррумпированных политиков» изображают в виде козлов отпущения. Так, к примеру, многие объясняют победу представителя Христианско-демократического союза Роланда Коха на выборах 1999 г. в Гессене результатами популистской кампании по сбору подписей против двойного гражданства64. В этой связи пессимисты в Германии опасаются не столько повторения опыта Веймарской республики, сколько берлусконизации немецкой политики.
Тем не менее аналитикам стоит остерегаться пессимистических преувеличений, даже несмотря на то что демократизация Восточной Европы демонстрирует обратное движение.
Популисты были неопасными, поскольку они в конечном счете оставались аполитичными до тех пор, пока отвергали компромиссы. Популисты намерены проводить мобилизацию лишь для определенных целей. До сих пор результатом этого, разумеется, было лишь многократное манипулятивное псевдоучастие. Поскольку популистские группировки стали способными к компромиссу, они стали интегрироваться в систему и потеряли свою уникальность. Это произошло ранее с зелеными во многих европейских партийных системах. С последними нередко сравнивали и пиратов. Но, с одной стороны, у представителей Пиратской партии практически невозможно обнаружить согласованную программу, а только методику получения и распространения информации, которой другие группы могут быстро научиться. С другой стороны, в свете вопроса об интеллектуальной собственности интеллигенция и интеллектуалы выступают против пиратов.
Мой оптимизм мог бы стать более умеренным из-за опыта неполных демократий в Восточной Европе. В новых демократиях популисты опаснее, чем в старых, поскольку здесь не существует традиций прочной партийной системы. Текучесть избирателей ведет к нестабильности партийных организаций, а этнические различия оборачиваются более жесткой политикой, чем на Западе (например, в Словакии, Румынии или Сербии). Институциональный инжиниринг в этом регионе до сих пор не завершился. Между тем исследования процессов консолидации стали более умеренными. Даже у старых
64 Seils C. Parteiendämmerung. Berlin: WJS Wolf Jobst Siedler, 2010. S. 177.
демократий Запада обнаруживается все больше дефектов. Этноплю-рализм стал более воинственным — от Страны Басков до Бельгии или Шотландии.
Однако в долгосрочной перспективе судьба новых членов Европейского союза также внушает мне оптимизм:
- Ценности Европейского союза формируют политическую культуру стран Восточной Европы. Как постоянно свидетельствуют опросы, евроскептицизм некоторых партийных элит даже превосходит скептицизм тех народных масс, которые берутся представлять их партии65. Доверие к Европейскому союзу народов Восточной Европы отчасти больше, чем доверие к национальным правительствам этих стран.
- Партийные группировки в Европейском парламенте имеют долгосрочное влияние на восточноевропейские партийные системы.
- Право конституционных судов на судебный контроль ведет к приручению и интеграции восточноевропейских групп. Принцип судебного контроля все больше осуществляется и в западных странах, не знавших полностью сформированной юрисдикции конституционных судов, как в Конституционном совете Франции. Системы на Востоке развиваются скорее в направлении «австро-германской модели», чем по пути Суда первой инстанции США66.
В новой Конституции Венгрии, которая была принята в апреле 2011 г., Орбан существенно ограничил конституционные институты. Для экспертизы закона Конституционным судом в парламенте требуется большинство в 80 % голосов. Конституционный суд Венгрии, ослабленный Конституцией, вступившей в силу в январе, в декабре 2011 г. оперативно признал неконституционными отдельные части спорного Закона о средствах массовой информации. Суд также отменил спорный Закон о церкви, согласно которому количество признанных религиозных общин должно резко сократиться. Кроме того, был отменен закон, разрешающий удерживать заключенных под стражей в течение 5 дней вместо 2 без предоставления адвокатской помощи. Такие промахи авторитарных правительств должны освещаться на судебном уровне, поскольку это придает импульс оппозиционным партиям67. Андраш Шиффер, лидер зелено-либе-
65 Rupnik J. The Populist Backlash in East-Central Europe // Democracy and Populism in Central Europe: The Visegrad Elections and Their Aftermath / Eds. M. Butora, O. Gyärfäsovä, G. Meseznikov, and T. W. Skladony. Bratislava: Institute for Public Affairs, 2007. P. 168.
66 Beyme K. von. Modell für neue Demokratien? Die Vorbildrolle des Bundesverfassungsgerichts // Das Bundesverfassungsgericht im politischen System / Hg. R.C. van Ooyen, M.H.W. Möllers. München: Beck, 2007. S. 519-531.
67 Flückiger P., Hufschmid M. Urteil gegen Urban // Der Tagesspiegel. 2011. 21. Dezember. S. 5.
ральной оппозиционной партии «Политика может быть другой», оптимистично утверждает, что народ начинает мыслить по-новому, о чем свидетельствует развитие новых протестных движений. Тем не менее Индекс трансформации, который формирует Фонд Бертель-смана68, свидетельствует о снижении правового уровня и принципа разделения властей не только в Венгрии, но и в Македонии, Словакии и прежде всего в постсоветских странах.
Экономические неудачи предотвратили в Евросоюзе подъем националистического популизма наподобие венгерского. Орбан прервал переговоры с МВФ в 2010 г., громогласно заявив: «Если МВФ придет, то я уйду». Такие рейтинговые агентства, как "Standard & Poour's" и "Moody's" резко понизили рейтинг Венгрии до «мусорного» (BB+). Орбан протянулся к руке помощи, которую он до этого ударил, ведь он не ожидал, что Венгрии понадобится МВФ в качестве кредитора69.
Также и в Восточной Европе сказалась нестабильность популистских движений в соответствии с изречением: «Популизм никогда не длится долго, но он каким-то образом постоянно рядом»70. Старая бихевиористская литература, например у Ганса-Дитера Клингельмана, иногда называла популизм «совершенно нормальной патологией». Между тем это можно было бы переформулировать в «совершенно нормальный дух времени»71. Популистский дух времени постоянно порождает новые движения. Разъяренные граждане организовались в движении "Occupy". В Испании, США, во Франкфуртском банковском квартале они ставили палаточные городки. В лице Пиратской партии была предъявлена новая базис-но-демократическая популистская партия, которая сразу же попала в земельный парламент Берлина. Орбана, который при помощи популистских и националистических лозунгов продвигал идею переустройства венгерского государства, в конце 2011 г. настиг новый популистский протест. В декабре на улицы вышли десятки тысяч
68 Transformation Index BTI 2012. Political Management in International Comparison. Gütersloh: Verlag Bertelsmann Stiftung, 2012.
69 BotaA. Herr Orbän bekommt ein Problem. Ungarn schlittert in die Finanzkrise — und plötzlich wächst der demokratische Protest gegen den Premierminister // Die Zeit. 2011. 29. Dezember. S. 9; Tenbrock C. Budapester Ramschware // Die Zeit. 2012. Nr. 3. 12. Januar. S. 21.
70 Deegan-Krause K. Populism and the Logic of Party Rotation in Postcommunist Europe // Democracy and Populism in Central Europe: The Visegrad Elections and Their Aftermath / Eds. M. Butora, O. Gyärfäsovä, G. Meseznikov, and T. W. Skladony. Bratislava: Institute for Public Affairs, 2007. P. 144.
71 Mudde C. The Populist Zeitgeist // Government and Opposition. 2004. Vol. 39. No. 4. P. 562.
человек, чего не было с 1989 г. Демонстранты назвали свое движение «солидарностью», намекая на польскую «Солидарность»72.
Первые призывы «Возмущайтесь!», которые вторят знаменитому призыву Стефана Эсселя73, переизданному за год 11 раз, не дали определенности по поводу того, как протестная воля граждан можеть быть преобразована в конструктивную политику. Однако «поколение "Occupy"» сформировалось, и его лидер Майк Дэвис представил 10 заповедей восстания в своей новогодней речи в канун 2012 г.
Он высказался за практику «временного» лидерства, за включение в процесс планирования реформ тех, кого они касаются, за подрыв тенденции СМИ к персонализации, за терпимость к небольшим партиям в тех случаях, когда они преследуют общие интересы, а не только свои74. Традиционные народные партии теряют своих членов и творческую силу. Даже профессиональные политики стали призывать народные партии к большей скромности75, так как в современном мире их политическое могущество уже не кажется убедительным. Сознательное создание партий на местах для самоорганизующихся граждан и объединений гражданского общества крупным партиям следует рассматривать не как потерю своей власти, но и как ее приобретение, поскольку они вновь могут вернуть общественную поддержку, став посредниками между народом и политическим представительством. Разумеется, это не означает, что любая политика может быть сформирована по модели, которую Хайнер Гейсслер выбрал для «Штутгарта 21». Только те проблемы, на которые можно ответить «да» или «нет», подходят для подобной формы базисной прямой демократии. Даже полная прозрачность, декларируемая Пиратской партией, не может быть применима ко всем процессам формирования политической воли.
Популисты — насколько они вообще интересуются теорией — пытаются получить выгоду от поворота в политической теории постмодерна:
- негативные коннотации содержит термин «постдемократия» (Колин Крауч);
- позитивные коннотации передаются терминами «делибе-ративная демократия» (Хабермас) или «диалоговая демократия» (Гидденс).
В постдемократии элиты все меньше пользуются почтительным отношением и уважением. Массмедиа больше не проявляют сдержанности в отношении тайн политических классов, несмотря на
72 Bota A. Op. cit. S. 9.
73 Hessel S. Empört Euch. Berlin: Ullstein Streitschrift, 2011.
74 Davis M. 10 Gebote für die Revolte II Die Zeit. 2011. 29. Dezember. S. 60.
75 Niehuis E. Op. cit.
то что все формальные составляющие представительной демократии остались прежними76. Новые общественные движения развивались под знаком «поколения социальных медиа», как в случае с Пиратской партией. Пираты сделали ставку на абсолютную прозрачность, которая при этом направлена на ущемление прав человека, на защиту интеллектуальной собственности и на неприкосновенность частной жизни77.
Делиберативная демократия является нормативной надеждой, но постдемократия не приблизилась к этой самой надежде. Принципиальной критики системы в теориях глобализации уже почти не содержится. Прежние левые, такие как Хардт и Негри с их понятием «империи», не раз подавали больше надежд на изменение системы78. Становится популярной позиция Фуко: каждая структура власти включает в себя противоборствующую силу. Популизм уже преподносится его искушенными лидерами именно как элемент «противоборствующей силы». Энтони Гидденс79 попытался своей «диалоговой демократией» дать импульс к дальнейшему позитивному развитию представительной демократии. Речь шла не о новых правах и возможностях представительства, как это было в старой системе, но о поощрении культурного космополитизма, который сможет стать решающим в «реконструкции социальной солидарности». Фактически результат получился, скорее, противоположным этой нормативной концепции: политика идентичности не раз уходила в направлении сегрегации80.
Уже Колин Кроуч видел в мрачном свете возможность развития популизма в направлении универсалистской теоретической концеп-ции81. Политика идентичности является лозунгом постдемократии, но «преодолеть популизм будет также невозможно, не выйдя за пределы политики идентичности, не обратившись к привлекательным сторонам третьего пути, следуя по которому, можно избежать любой идеи идентичности». Политические партии, которые утверждают, что представляют интересы масс, делают это, как правило, при помощи определения «народной идентичности»82. И чем больше эта идентичность искусственно «реконструируется», тем чаще пренебрегают альтернативными идентичностями. Именно поэтому еще до постдемократии имели место разногласия между «культурными
76 Crouch C. Postdemokratie. S. 21.
77 HankR. Op. cit. P. 38-39.
78 Hardt M., Negri A. Empire — die neue Weltordnung. Frankfurt: Campus, 2002.
79 Giddens A. Beyond Left and Right. The Future of Radical Politics. Cambridge: Polity, 1994.
80 Beyme K. von. Op. cit. S. 97.
81 Crouch C. Post-Democracy. P. 109.
82 Pizzorno A. Le radici della politica assoluta e altri saggi. Milan: Feltrinelli, 1993.
фундаменталистами», настаивавшими на «единой и неделимой нации», и мультикультуралистами. Обе стороны совершают одну и ту же ошибку, превращая коллективную идентичность в абсолютную83.
Конечно, есть и такие авторы как, к примеру, неоднозначный Тило Сарразин84, исходящие из того, что любая политика основана на оппозиции «друг — враг», без которой не может возникнуть ни одна партия. Упрощения ставятся в вину не только популистам. Согласно Сарразину, любая политика вынуждена использовать упрощения, иначе она не будет способна вести коммуникацию. Наиболее вопиющим упрощением является утверждение о том, что иммиграция является позитивной только в том случае, если иммигранты обладают более высокой квалификацией, нежели население принимающей страны. Этого вряд ли можно ожидать, несмотря на наличие многочисленных сирийских врачей, приехавших в Германию. Бремя иммиграции часто возлагается на Евросоюз. При этом забывается, что это объединение — «самое значительное политическое новшество со времен изобретения государства Нового времени». Поэтому не следует нивелировать его значение в популистском дуализме «народ — движение», устаревшие институты — новая, близкая к народу политика.
Традиционные партии становятся все более похожими на крупные промышленные предприятия. Они избегают больших рисков, объединений и инвестиций в идентичность новых групп85. Партии предпочитают кооперацию с выборочными группами, но избегают высокоспециализированных популистских группировок. Вследствие этого способность новых социальных движений привести к изменениям в 1980-е гг. была так сильно преувеличена.
Новые социальные движения были наиболее успешными, когда они ограничивали популистскую агитацию и развивали сотрудничество, открытое к компромиссам, что продемонстрировали экологи, позиционируя себя как «гражданское общество» в отношениях с «политическим классом». Однако концепция гражданского общества могла пострадать, если бы ее идентифицировали с какой-либо одной партией. Некоторые критики общественного развития уже предположили, что современные конституционные системы стали жертвой своих успехов и это грозит им гибелью86. Несмотря на постоянно тиражируемые сценарии «кризиса демократии», золотого века
83 Möllers C. Op. cit. S. 51.
84 Sarrazin T. Betrachtungen zur Populismus-Debatte // Frankfurter Allgemeinen Zeitung. 2016. 25. Mai. S. 20.
85 Crouch C. Post-Democracy. P. 120.
86 Latour B. Nous n'avons jamais été modernes. Paris, La Découverte, 1991. P. 68,
188.
демократии также не прослеживается. Общество эпохи Аденауэра, Швейцария без избирательных прав для женщин, нелиберально коррумпированная демократия эпохи де Гаспери в Италии и время расовой дискриминации в США до Кеннеди вряд ли были проявлениями золотого века демократии, где не было своих кризисов87.
Однако такие сравнения не должны вводить в заблуждение, будто симптомы кризиса не стоит воспринимать всерьез. Мобилизационная революция, которую популисты использовали в полной мере, создала столько гибридных форм представительства, что конституционный строй едва ли может удержать их вместе. В свете постмодернистской нормализации все это мне кажется преувеличением. Постмодернистский конституционный строй не просматривается на горизонте, и тем более там не видно утопии «воссоединения природы и общества», как надеялись некоторые экологические популисты. Такой признанный мыслитель, как Хабермас88, неутомимый борец за делиберативную демократию, видел именно в популизме самую серьезную угрозу гражданскому обществу, поскольку традиционные идентичности начинают защищаться на популистский манер. Эта опасность сегодня больше, чем опасность классического модерна с его эсхатологически-революционными идеологиями трансформаций. Наиболее проблематичным для демократии, на мой взгляд, является не тип идентичности, а способ борьбы за него. Гражданское неповиновение считается популистской добродетелью89. Но это неповиновение не является «демократическим пороком» в тех случаях, когда система приобретает авторитарные черты. Как признавал уже Роулз, сопротивление может служить формированию демократической воли90.
Перевод Д. Мироновой
ЛИТЕРАТУРА
Alemann U. von. Die Bürger sollen es richten // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2011. Nr. 44-45. S. 25-32.
Arnim H.H. von. Deutschlandakte. München: Bertelsmann, 2008.
Betz H.-G. Radical Right-Wing Populism in Western Europe. Houndsmill: Macmillan, 1994.
Beyme K. von. Modell für neue Demokratien? Die Vorbildrolle des Bundesverfassungsgerichts // Das Bundesverfassungsgericht im politischen System / Hg. R.C. van Ooyen, M.H.W. Möllers. München: Beck, 2006. S. 519-531.
87 Merkel W. Volksabstimmungen: Illusion und Realität. P. 445.
88 Habermas J. Faktizität und Geltung. Frankfurt: Suhrkamp, 1992. S. 446.
89 Möllers C. Op. cit. S. 80
90 Rawls J. A Theory of Justice. Cambridge: Harvard University Press, 1971; Rawls J. Eine Theorie der Gerechtigkeit. Frankfurt: Suhrkamp, 1979. S. 319.
Brettschneider F. Kommunikation und Meinungsbildung bei Großprojekten // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2011. Nr. 44-45. S. 40-47.
Canovan M. Populism for Political Theorists? // Journal of Political Ideologies. 2004. Vol. 9. No. 3. P. 241-252.
Canovan M. Two Strategies for the Study of Populism // Political Studies. 1982. Vol. 30. No. 4. P. 544-552.
Crouch C. Post-Democracy. Cambridge: Polity Press, 2005.
Crouch C. Postdemokratie. Frankfurt: Suhrkamp, 2008.
Deegan-Krause K. Populism and the Logic of Party Rotation in Postcommunist Europe // Democracy and Populism in Central Europe: The Visegrad Elections and Their Aftermath / Eds. M. Bûtora, O. Gyàrfàsovà, G. Meseznikov, and T. W. Skladony. Bratislava: Institute for Public Affairs, 2007. P. 141-159.
Embacher S. Demokratie! Nein Danke? Bonn: Dietz, 2009.
Faltin I. Norm, Milieu, politische Kultur. Wiesbaden: DUV, 1990.
Fisahn A. Herrschaft im Wandel. Überlegungen zu einer kritischen Theorie des Staates. Köln: Papyrossa, 2008.
Giddens A. Beyond Left and Right. The Future of Radical Politics. Cambridge: Polity, 1994.
Habermas J. Faktizität und Geltung. Frankfurt: Suhrkamp, 1992.
Haider J. Die Freiheit, die ich meine. Frankfurt: Ullstein, 1994.
Hardt M., Negri A. Empire — die neue Weltordnung. Frankfurt: Campus, 2002.
Hessel S. Empört Euch. Berlin: Ullstein Streitschrift, 2011.
Holtmann E. Die angepassten Provokateure. Aufstieg und Niedergang der rechtsextremen DVU als Protestpartei im polarisierten Parteiensystem Sachsen-Anhalts. Opladen: Westdeutscher Verlag, 2002.
Jörke D. Bürgerbeteiligung in der Postdemokratie // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2011. Nr. 1-2. S. 13-18.
KöppelP. Nehmt die Schweiz als Vorbild! // Focus. 2011. Nr. 48. S. 48-50.
Korte K.-R. Populismus als Regierungsstil // Populismus. Populisten in Übersee und Europa / Hg. N. Werz. Opladen: Leske & Budrich, 2003. S. 209-222.
Laclau E. On Populist Reason. London: Verso Books, 2007.
Lang K.-O. Populism in "Old" and "New Europe": Trends and Implications // Democracy and Populism in Central Europe: The Visegrad Elections and Their Aftermath / Eds. M. Bûtora, O. Gyàrfàsovà, G. Meseznikov, and T. W. Skladony. Bratislava: Institute for Public Affairs, 2007. P. 125-140.
Latour B. Nous n'avons jamais été modernes. Paris, La Découverte, 1991.
Lepsius O., Meyer-Kalkus R. Inszenierung als Beruf. Der Fall Guttenberg. Frankfurt: Suhrkamp, 2011.
Losurdo D. Demokratie oder Bonapartismus. Triumph und Niedergang des allgemeinen Wahlrechts. Köln: Papyrossa, 2008.
Merkel W. Krise der Demokratie: Mythos oder Realität? // Ideenpolitik. Geschichtliche Konstellationen und gegenwärtige Konflikte / Hg. H. Bluhm u. a. Berlin: Akademie Verlag, 2011. S. 438-448.
Merkel W. Systemtransformation. Wiesbaden: VS Verlag, 2010.
Merkel W. Volksabstimmungen: Illusion und Realität // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2011. Nr. 44-45. S. 47-55.
Möllers C. Demokratie—Zumutungen und Versprechen. Berlin: Wagenbach, 2008.
Mouffe C. "Postdemokratie" und die zunehmende Entpolitisierung // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2011. Nr. 1-2. S. 3-5.
Mudde C. The Populist Zeitgeist // Government and Opposition. 2004. Vol. 39. No. 4. P. 541-563.
Münkler H. Lahme Dame Demokratie. Wer siegt im Systemwettbewerb? // Internationale Politik. 2010. Nr. 3. S. 10-17.
Niehuis E. Die Demokratiekiller. Fehlentwicklungen in der deutschen Politik. Berlin: Lehmanns Media, 2011.
Norris P. Democratic Deficit. Critical Citizens Revisited. Cambridge: Cambridge University Press, 2011.
Pfetsch B., Marcinkowski F. Politik der Mediendemokratie. Wiesbaden: VS Verlag,
2009.
Pizzorno A. Le radici della politica assoluta e altri saggi. Milan: Feltrinelli, 1993. Potrafke N. Economic Freedom and Government. Ideology across the German States // Regional Studies. 2013. Vol. 47. No. 3. P. 433-449.
Priester K. Populismus: Theoretische Fragen und Erscheinungsformen in Mitteleuropa // Kritik und Leidenschaft. Vom Umgang mit politischen Ideen / Hg. H. Otten, M. Sicking. Bielefeld: Transcript, 2011. S. 49-65.
Rathkolb O., Ogris G. Authoritarianism, History and Democratic Dispositions in Austria, Poland, Hungary and the Czech Republic. Innsbruck: Studienverlag, 2010. Rawls J. A Theory of Justice. Cambridge: Harvard University Press, 1971. Rawls J. Eine Theorie der Gerechtigkeit. Frankfurt: Suhrkamp, 1979. Rupnik J. The Populist Backlash in East-Central Europe // Democracy and Populism in Central Europe: The Visegrad Elections and Their Aftermath / Eds. M. Butora, O. Gyärfäsovä, G. Meseznikov, and T. W. Skladony. Bratislava: Institute for Public Affairs, 2007. P. 161-169.
Schimmeck T. Am besten nichts Neues. Reinbek: Rowohlt, 2010. Seils C. Parteiendämmerung. Berlin: WJS Wolf Jobst Siedler, 2010. Stöss R. Rechtsextremismus im vereinten Deutschland. Berlin: Friedrich Ebert Stiftung, 2000.
Transformation Index BTI 2012. Political Management in International Comparison. Gütersloh: Verlag Bertelsmann Stiftung, 2012.
Wagenknecht S. Freiheit statt Kapitalismus. Frankfurt: Eichborn Verlag, 2011. Wagner T. Demokratie als Mogelpackung. Köln: Papyrossa, 2011. Weischenberg S. Schreinemakerisierung unserer Lebenswelt. Hamburg: Rasch & Röhring, 1997.
REFERENCES
Alemann, U. von. "Die Bürger sollen es richten," Aus Politik und Zeitgeschichte, Nr. 44-45, 2011, S. 25-32.
Arnim, H. H. von. Deutschlandakte. München: Bertelsmann, 2008.
Betz, H.-G. Radical Right-WingPopulism in Western Europe. Houndsmill: Mac-millan, 1994.
Beyme, K. von. "Modell für neue Demokratien? Die Vorbildrolle des Bundesverfassungsgerichts," Das Bundesverfassungsgericht im politischen System, Hg. R. C. van Ooyen, M. H. W. Möllers. München: Beck, 2006, S. 519-531.
Brettschneider, F. "Kommunikation und Meinungsbildung bei Großprojekten," Aus Politik und Zeitgeschichte, Nr. 44-45, 2011, S. 40-47.
Canovan, M. "Populism for Political Theorists?" Journal of Political Ideologies, Vol. 9, No. 3, 2004, pp. 241-252.
Canovan, M. "Two Strategies for the Study of Populism," Political Studies, Vol. 30, No. 4, 1982, pp. 544-552.
Crouch, C. Post-Democracy. Cambridge: Polity Press, 2005.
Crouch, C. Postdemokratie. Frankfurt: Suhrkamp, 2008.
Deegan-Krause, K. "Populism and the Logic of Party Rotation in Postcommunist Europe," Democracy and Populism in Central Europe: The Visegrad Elections and Their Aftermath, Eds. M. Bûtora, O. Gyàrfàsovà, G. Meseznikov, and T. W. Skladony. Bratislava: Institute for Public Affairs, 2007, pp. 141-159.
Embacher, S. Demokratie! Nein Danke? Bonn: Dietz, 2009.
Faltin, I. Norm, Milieu, politische Kultur. Wiesbaden: DUV, 1990.
Fisahn, A. Herrschaft im Wandel. Überlegungen zu einer kritischen Theorie des Staates. Köln: Papyrossa, 2008.
Giddens, A. Beyond Left and Right. The Future of Radical Politics. Cambridge: Polity, 1994.
Habermas, J. Faktizität und Geltung. Frankfurt: Suhrkamp, 1992.
Haider, J. Die Freiheit, die ich meine. Frankfurt: Ullstein, 1994.
Hardt, M., Negri, A. Empire — die neue Weltordnung. Frankfurt: Campus, 2002.
Hessel, S. Empört Euch. Berlin: Ullstein Streitschrift, 2011.
Holtmann, E. Die angepassten Provokateure. Aufstieg und Niedergang der rechtsextremen DVU als Protestpartei im polarisierten Parteiensystem Sachsen-Anhalts. Opladen: Westdeutscher Verlag, 2002.
Jörke, D. "Bürgerbeteiligung in der Postdemokratie," Aus Politik und Zeitgeschichte, Nr. 1-2, 2011, S. 13-18.
Köppel, P. "Nehmt die Schweiz als Vorbild!" Focus, Nr. 48, 2011, S. 48-50.
Korte, K.-R. "Populismus als Regierungsstil," Populismus. Populisten in Übersee und Europa, Hg. N. Werz. Opladen: Leske & Budrich, 2003, S. 209-222.
Laclau, E. On Populist Reason. London: Verso Books, 2007.
Lang, K.-O. "Populism in 'Old' and 'New Europe': Trends and Implications," Democracy and Populism in Central Europe: The Visegrad Elections and Their Aftermath, eds. M. Bûtora, O. Gyàrfàsovà, G. Meseznikov, and T. W. Skladony. Bratislava: Institute for Public Affairs, 2007, pp. 125-140.
Latour, B. Nous n'avons jamais été modernes. Paris, La Découverte, 1991.
Lepsius, O., Meyer-Kalkus, R. Inszenierung als Beruf. Der Fall Guttenberg. Frankfurt: Suhrkamp, 2011.
Losurdo, D. Demokratie oder Bonapartismus. Triumph und Niedergang des allgemeinen Wahlrechts. Köln: Papyrossa, 2008.
Merkel, W. "Krise der Demokratie: Mythos oder Realität?" Ideenpolitik. Geschichtliche Konstellationen und gegenwärtige Konflikte, Hg. H. Bluhm u. a. Berlin: Akademie Verlag, 2011, S. 438-448.
Merkel, W. Systemtransformation. Wiesbaden: VS Verlag, 2010.
Merkel, W. "Volksabstimmungen: Illusion und Realität," Aus Politik und Zeitgeschichte, Nr. 44-45, 2011, S. 47-55.
Möllers, C. Demokratie—Zumutungen und Versprechen. Berlin: Wagenbach, 2008.
Mouffe, C. " 'Postdemokratie' und die zunehmende Entpolitisierung," Aus Politik und Zeitgeschichte, Nr. 1-2, 2011, S. 3-5.
Mudde, C. "The Populist Zeitgeist," Government and Opposition, Vol. 39, No. 4, 2004, pp. 541-563.
Münkler, H. "Lahme Dame Demokratie. Wer siegt im Systemwettbewerb?" Internationale Politik, Nr. 3, 2010, S. 10-17.
Niehuis, E. Die Demokratiekiller. Fehlentwicklungen in der deutschen Politik. Berlin: Lehmanns Media, 2011.
Norris, P. Democratic Deficit. Critical Citizens Revisited. Cambridge: Cambridge University Press, 2011.
Pfetsch, B., Marcinkowski, F. Politik der Mediendemokratie. Wiesbaden: VS Verlag, 2009.
Pizzorno, A. Le radici della politica assoluta e altri saggi. Milan: Feltrinelli, 1993.
Potrafke, N. "Economic Freedom and Government. Ideology across the German States," Regional Studies, Vol. 47, No. 3, 2013, pp. 433-449.
Priester, K. "Populismus: Theoretische Fragen und Erscheinungsformen in Mitteleuropa," Kritik und Leidenschaft. Vom Umgang mit politischen Ideen, Hg. H. Otten, M. Sicking. Bielefeld: Transcript, 2011, S. 49-65.
Rathkolb, O., Ogris, G. Authoritarianism, History and Democratic Dispositions in Austria, Poland, Hungary and the Czech Republic. Innsbruck: Studienverlag, 2010.
Rawls, J. A Theory of Justice. Cambridge: Harvard University Press, 1971.
Rawls, J. Eine Theorie der Gerechtigkeit. Frankfurt: Suhrkamp, 1979.
Rupnik, J. "The Populist Backlash in East-Central Europe," Democracy and Populism in Central Europe: The Visegrad Elections and Their Aftermath, eds. M. Butora, O. Gyärfäsovä, G. Meseznikov, and T. W. Skladony. Bratislava: Institute for Public Affairs, 2007, pp. 161-169.
Schimmeck, T. Am besten nichts Neues. Reinbek: Rowohlt, 2010.
Seils, C. Parteiendämmerung. Berlin: WJS Wolf Jobst Siedler, 2010.
Stöss, R. Rechtsextremismus im vereinten Deutschland. Berlin: Friedrich Ebert Stiftung, 2000.
Transformation Index BTI2012. Political Management in International Comparison. Gütersloh: Verlag Bertelsmann Stiftung, 2012.
Wagenknecht, S. Freiheit statt Kapitalismus. Frankfurt: Eichborn Verlag, 2011.
Wagner, T. Demokratie als Mogelpackung. Köln: Papyrossa, 2011.
Weischenberg, S. Schreinemakerisierung unserer Lebenswelt. Hamburg: Rasch & Röhring, 1997.
