ПРАКТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ НА ПЕРЕПУТЬЕ: ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС ПРИКЛАДНОЙ ЭТИКИ Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 174

Практическая философия на перепутье: звездный час прикладной этики

Аннотация. Этап становления идеи-технологии инновационной парадигмы прикладной этики - гуманитарной экспертизы. Публикуются избранные материалы экспертного опроса «Самотлорский практикум-2» - первой попытки инициативного движения этического сообщества в экспертно-консультативной форме приложить знание о морали и воспитании к современной практике.

Ключевые слова: прикладная этика, инновационная парадигма, гуманитарная экспертиза, «Самотлорский практикум».

Предисловие

В продолжающейся рубрике «Ведомостей», посвященной истории становления инновационной парадигмы

прикладной этики, публикуются избранные материалы эксА

пертного опроса «Самотлорский практикум-2»1.

Опрос был предназначен для проведения очередной научно-практической конференции «Нравственная жизнь, воспитательная деятельность, «воспитание воспитателей»: проблемы гуманитарной экспертизы и консультирования», проводимой в форме многодневной этической деловой игры.

Предполагалось, что публикация ответов экспертов имеет и самостоятельное научное значение, выходящее за пределы конкретных задач конференции.

1 Самотлорский практикум-2. Сборник материалов экспертного опроса / Под ред. В.И.Бакштановского. Москва-Тюмень, 1988.

Идейный замысел Самотлорского практикума-2 уже был представлен в републикации моего «Послесловия редактора» к сборнику материалов экспертного опроса в 42-ом выпуске «Ведомостей прикладной этики»2.

Подчеркну здесь инновационную идею - технологию «Самотлорского практикума», она была представлена на обложке сборника экспертных материалов: «гуманитарная экспертиза».

Цель и задачи гуманитарной экспертизы воспроизведены в обращении организаторов к потенциальным участникам практикума.

2 См.: В.И.Бакштановский. Самотлорский практикум: воспитание выбором / Этика инженера: через понимание к воспитанию. Ведомос ти прикладной этики. Вып. 42 / Под ред. В.И.Бакштановского, В.В.Но воселова. Тюмень: НИИ ПЭ, 2013.

УВАЖАЕМЫЙ ТОВАРИЩ_

В декабре 1987 года в г. Нижневартовске Тюменской области состоялся «Самотлорский практикум-1». Это была первая попытка инициативного движения этического сообщества в экспертно-консультативной форме приложить знание о морали и воспитании к современной практике. Организаторы Практикума стремились апробировать идею гуманитарной экспертизы и консультирования и ее форму - этическую деловую игру. Речь идет о совместном поиске исследователей и практиков, коллективно проводящих идею гуманитарного консультирования по этапам от замысла до внедрения нововведения.

С надеждой на развитие достигнутых результатов мы готовим «Самотлорский практикум- 2», а в его рамках проводим второй тур экспертного опроса. Наша задача -социально-нравственная диагностика и консультирование современных проблем нравственной жизни, воспитательной деятельности, «воспитания воспитателей». Программный вопрос анкеты: существует ли социальный заказ на гуманитарную (средствами гуманитарного знания, организованного вокруг этики) экспертизу и консультирование? Как этическое сообщество может ответить на этот заказ?

В качестве экспертов - участников опроса - мы приглашаем философов, социологов, этиков, деятелей культуры, журналистов. Рассчитываем таким диалогом осуществить комплексную экспертизу современных нравственных и воспитательных проблем.

Приглашаем Вас стать участником «Самотлорского практикума-2».

_Тюменский индустриальный институт

Содержание анкеты, опубликованное на обороте титульного листа сборника, воспроизведено ниже.

Самотлорская анкета

Перестройка как ситуация морального выбора.

«Болевые точки» и «точки роста» современной нравственности и нравственною воспитания.

«Болевые точки» и «точки роста» современного знания о морали и воспитании (этико-философское знание, общегуманитарное, обыденные представления).

Специфика этического знания, его роль в нравственном поиске нашего времени.

Этическая теория и моральная практика. Прича-стно ли научное знание о морали и воспитании к практике морального творчества? Эффективность традиционных и возможность новых видов практического приложения этики. Считаете ли Вы целесообразной этическую (шире - средствами гуманитарного знания) экспертизу практики принятия решений различными социальными субъектами? Какие ситуации требуют такого рода экспертизы (и консультирования)? Кто может выступать экспертом и консультантом (философ, писатель, руководитель, коллектив, общественное мнение)?

«Банк» идей, проектов, программ нравственного возвышения общества, развития этического знания (ваши предложения).

Ваш дополнительный вопрос и собственный ответ на него.

Публикуя здесь избранные материалы «Самотлорско-го практикума-2», я постарался обозначить мотив републикации в ее заголовке. Относится ли содержащаяся в нем диагностическая характеристика «Практическая философия на перепутье: звездный час прикладной этики» только к временам 25-летней давности?

Полагаю, что кроме исторического интереса к этапу становления инновационной парадигмы прикладной этики вполне можно говорить и об интересе современном. Во всяком случае, о своевременности рефлексии о новом перепутье этического сообщества: о возможности и необходимости готовить новый звездный час прикладной этики.

И давний опыт «Самотлорского практикума», прежде всего в его социокультурном и методологическом аспектах, и, уверен, в аспекте его ноу-хау, мне представляется актуальным.

В.И.Бакштановский

Л.А. Аннинский (Редколлегия журнала "Дружба народов")

В каком случае я сниму перед наукой шляпу?

Я должен объяснить моим уважаемым коллегам, ученым, вырабатывающим этическое знание, почему я с опаской и неуверенностью мыслю свое в их работе участие и вообще плоховато верю в то, что наука поможет «моральному творчеству».

Дело в следующем. Сколько я себя помню, все у нас делалось только по науке. Даже революция (то есть катастрофа, слом всех прежних «законных» и традиционных скреп общества) была организована по науке. НЭП тоже был допущен по науке, а потом по науке же и уничтожен. Затем были уничтожены (и посмертно реабилитированы) жрецы той самой науки, которая намеревалась ею данную нам в ощущениях реальность перестроить на сугубо научных основаниях; само собой, что во все эти времена «рост знания о морали», «разъяснительная работа» на этот счет и «воспитание нового человека» на месте старого ни на секунду не исчезали из наших программ и практических планов. Сегодня мы перестраиваемся (то есть отрекаемся от проваленных программ и невыполнимых планов) тоже исключительно по науке.

С другой стороны (и отвечая на другой вопрос «Самотлор-ской анкеты»), я должен сказать, что не согласен, будто «ситуация морального выбора» реализуется только теперь, в эпоху

перестройки. Я думаю, что ситуация морального выбора наличествовала даже в годы самого цветущего сталинизма, когда миллионы людей дружно поднимали руки (и опускали бюллетени) и мало кому вступало в голову усомниться в собственном со всеми единодушии. Если же мне возразят, что ситуация на самом деле не давала никому ни малейшей возможности выбирать, то я на это отвечу: да, ситуация победившей диктатуры не оставляет выбора никому, н о с а м у э т у с и т у а ц и ю люди выбирают, и выбирают по своей воле. Правда, они называют ее, ситуацию, всякими другими словами (тоже имеющими весьма реальный смысл), например - единством. Да, впрочем, почему другими? Ее прямо и называли диктатурой. И прежде, чем диктатура отняла у людей право морального выбора или сделала этот выбор смертельным, люди сами сделали моральный выбор, предпочтя диктатуру - междоусобию.

Значит, источник ужаса - то, что всякое несогласие у нас грозит обернуться междоусобием. Это вечное проклятье России. Можем ли мы избежать его теперь и в дальнейшем? В том ли дело, что «плохих» людей больше, чем «хороших», и наука не успела вооружить моральную практику этической теорией?

Нет, не в том. А в том, что человек не умеет сам с собой совладать. И прежде всего - он не умеет заставить себя работать. Мы - романтические наследники той руссоистской идеи, что «гомо сапиенс» по природе естественно хорош и работящ, но спутан по рукам и ногам искусственными общественными несправедливостями и дикими привычками, так что если внешние путы порвать и дикость привычек человеку объяснить, то такой освобожденный человек сам себя «перекует», сам в себе обнаружит сознательность и сам для себя начнет работать на совесть.

С тех пор мы порвали много старых пут, мы освободили человека от массы старых запретов и привычек, мы не прекращаем ни на миг титаническую разъяснительную работу, создав для этой работы уже целые социальные слои, и мы неустанно ожидаем, что мировая справедливость и всеобщее благоденствие осуществятся при жизни вот этого или следующего поколения.

А они никак не осуществляются. И причина этой неосуществимости - приходится признать горькую истину - заключается в том, что человек все-таки, как таковой, сам собой работать не собирается. Не хочет. Точнее, так: он не хочет выпол-

нять работу механическую, грязную, тупую, нетворческую. А поскольку работы чистой и творческой в природе вещей мало (да и «творцов», соответственно, куда меньше, чем предполагалось по романтической науке о человеке как животном социальном), то остается все-таки практически непонятным, как же можно заставить людей работать.

Два способа, выработанные для этой цели историей обществ, - довольно жестоки и весьма неромантичны. Один способ - рубль. Другой способ - кнут.

Вполне отказаться от того и другого не смог в своей практической истории, кажется, ни один народ: все метались между той и этой крайностью. Мы не исключение. С той только «количественной» оговоркой, что рубля мы, русские, всегда боялись еще больше, чем кнута. Рубль - это неравенство, это расколы в обществе, это спесь одних и унижение других, это «умные» и «глупые», «белые» и «черные», «чистые» и «нечистые», «толстые» и «тощие», вплоть до таких вполне тупиковых для личности определений, как «хитрые армяне», «богатые грузины», «деловитые прибалты», «евреи, которые все заодно» и т. д., по гениальной формуле В. В. Розанова: «все нас, русских, обижают».

Вот, чтобы никого не «обижал», и был благословлен общий кнут. Общий страх. Лагерь: всем одинаково. И пусть не говорят теперь, что тогда все это случилось по стечению обстоятельств, по недомыслию одних и злоумыслу других. Нет, все было сделано по свободному выбору. Хотя и злоумышленников хватало, и недоумков, и обстоятельства (исторические) были тяжелые. Однако, когда миллионы крестьянских детей бросают землю и идут в города, соглашаясь на любую работу (то есть, надеясь на более легкую), то это ситуация именно свободного выбора, который делает народ. И это ситуация морального выбора, при котором общая «страна-громада» становится выше и важнее конкретной «малой родины», а если от терминологии 70-х годов вернуться к терминологии 20-х, - то мировая революция ближе отца родного. Все остальное - следствия: и то, что огромная, потерявшая корни масса готова на все; и то, как такую массу прокормить; и то, что органы принуждения, долженствующие этот прокорм обеспечить и общий порядок удержать, имеют достаточно желающих послужить этому делу верой-правдой и вооруженной рукой. То есть: взявши кнут.

Вооруженная рука, однако, плоха тем, что в ней постепенно отмирают рабочие мускулы. Панцирный организм вроде бы

кругом защищен, но он малоподвижен, он вянет и гниет изнутри именно от «защищенности», то есть от вседозволенности и безнаказанности.

Я хочу сказать, что мы перестраиваемся не потому, что «опамятовались» и из «плохих» возвращаемся в «хорошие», а потому, что дошли до упора и деваться нам некуда, нас обставят, если мы не почешемся. Вот мы и чешем в затылке: не перейти ли от «кнута» к «рублю»? Страшно. А выхода нет. Нет у нас другого шанса и нет выбора... Хотя, конечно, ситуация «морального выбора» теперь, как и всегда, встает перед народом, и народ, конечно же, волен выбирать, что лучше: дальнейшая борьба или дальнейшая стагнация?

Борьба - не рай, это именно борьба. Это риск. Это столько же шансов выиграть, сколько проиграть (для каждого). Это, наконец, перспектива в будущем (и не раз) шатнуться в обратный кач. Потому что все идет по спирали, и лучше быть ко всему готовым.

Пожалуй, я фаталист.

Вопрос же, который я, по предложению Самотлорской анкеты, сам себе хотел бы задать дополнительно, - такой. Где бы взять силы, чтобы при любом выборе, который сделает твой народ (то есть выберет ли он в очередной раз единодушие любой ценой или, напротив, плюрализм и противоборство факторов), где взять силы при любом варианте устоять, остаться личностью и постараться придать очередному повороту в судьбе твоего народа — черты достоинства и человечности?

Пожалуй, и фаталист, но - мечтающий быть стоиком.

Если же в этой малопредсказуемой ситуации наука сумеет выработать этику и создать банк программ нравственного возвышения общества - как это предполагает сделать «Самотлор-ский практикум», - я немедленно сниму перед наукой шляпу.

Р.Г.Апресян (Институт философии АН СССР)

Этика: необходимость прорыва

Хотя в последнее время все чаще можно услышать полные горечи констатации этиков об этике, задача рефлексивного осмысления положения, в котором оказалась этика в результате тридцатилетнего развития, остается по-прежнему нереа-

лизованной. Трудность такой рефлексии определяется тем, что она реально невозможна в рамках самой этики, более того, требует от этиков своеобразной «деспециализации», обновления методологических установок и в этом смысле разрушения устоявшихся и даже обретших силу предрассудка исследовательских и теоретических норм. Чтобы нащупать «болевые точки», необходимо разобраться с «болезненными симптомами».

Один из основных болезненных симптомов этики обнаруживается в ее амбициозности. Этики претендуют на специфическое знание морали, на знание уникальной морали. Эта претензия реально обернулась тем, что такое знание вроде бы было сконструировано, но за счет беспечного игнорирования того, что происходит вокруг - как в сопредельных этике дисциплинах, так и в самой морали, также сопредельной этике. Вопрос же заключается в том, можно ли понять мораль саму по себе, можно ли раскрыть специфику морали через такие определения, как «всеобщность», «личностность», «автономия», «творчество» и т. д. Этот вопрос провоцируется неожиданным (только для этиков) обнаружением того, что в работах, посвященных «культуре», «творчеству», «личности», «науке», даже «предпринимательству» или «игре», мы находим те же «специфические» характеристики, но относящиеся уже не к морали, а соответствующему предмету исследования. Конечно, речь не идет о научном плагиате. Дело в том, чтобы понять эти характеристики как специфичные не только для морали, но вообще культуры. Именно поэтому и идеал человека, например, как субъекта познания, как творящего, активно действующего, любящего - в философии один и тот же (если, конечно, эти предметы не исследуются односторонними философиями).

В учебниках и научных трудах получило распространение представление о триединстве описательной, теоретической и нормативной функции этики. К сожалению, это единство, да и эти функции лишь постулируются, когда речь заходит о природе этического знания. Практически же этого единства мы не находим. Но проблема заключается не в том, что этике не хватает полноты и цельности; стоит задаться вопросом: а, может быть, наша этика вообще бесцельна? Каковы социально-культурные задачи этики? Не ответив на этот вопрос, нельзя понять и роли этики в перестроечных процессах, нельзя понять и путей перестройки самой этики. В нынешнем ее виде наша этика оказалась сориентированной на идеологические задачи,

решение которых явно и неявно обслуживала, и на учебный процесс. Последнее, а именно, совершенствование и разветвление преподавания философии, и закрепило обособление этики. Можно сказать, что наша этика оказалась в плену у преподавания, замкнулась на популяризации и пропаганде. Поплатилась за это наука. И дело не только в том, что способ изучения предмета и способ изложения результатов изучения никогда не совпадают, а то и, как на примере политэкономии показал К. Маркс, противоположны. Этика утратила социально-культурную определенность - нельзя же считать таковой производство текстов.

Разумеется, речь не идет о дисквалификации всего, что было наработано этикой. Более того, обособление этики закономерно в контексте эволюции советской философии. Важно помнить, что с помощью обособления (подчас доходящего до сектантства) этики была уточнена нравственно-философская проблематика, эксплицирована мораль как предмет специального изучения. В то же время, специализация предмета обернулась его отощанием: нравственная жизнь почти не проглядывается сквозь наши концепции морали. Было бы легко повторить известные слова: «Суха теория, мой друг...», но ведь ситуация вокруг этики гораздо сложнее. Представляется, что в 60—70-е годы этика двигалась от эмпирического к теоретическому пониманию морали, но, вместе с тем, от эмпирически конкретного к теоретически абстрактному пониманию морали. Этим объясняются и односторонности, и содержательная бледность нашей моральной теории.

Проблема не исчерпывается тем, что этике хорошо бы поменять стиль мышления - овладеть образным мышлением и не ограничивать себя «определениями». Образным мышлением вполне может довольствоваться моральное сознание; этика же как теория не может не мыслить в понятиях. Иное дело, как она будет излагать для публики свои «экзерсисы» - может метафорически, может зссеистски. Но если у автора (не как популяризатора, а как исследователя) не прорисовываются за метафорами и образами понятия, то мы имеем дело с публицистикой, литературой, но не с философией, ибо понятия представляют собой основную форму культурного выражения теории. Понятия - инструмент, средство для теоретика, но они и самоцель в рамках восхождения к абстрактному.

В связи с этим следует сказать о так называемой «прикладной этике». Уже не вызывает сомнения само по себе стремление к технологизации (в широком смысле этого слова) гуманитарного, в частности, этического знания. Однако прикладная этика не может быть «пристройкой» к теоретической этике. Предмет приложения определяет характер теории, так что необоснованными являются попытки как обойти теорию, так и использовать уже сконструированную (вне конкретных социальных задач или помимо них) теорию. Этическая концепция изначально должна строиться с ориентацией на приложение, т. е. не только объяснение, но и изменение мира. Только такая концепция и может быть теоретически конкретной.

Так завязываются возможные «точки роста» нашей этики. Но лишь через прорыв к новой «этической парадигме» завязь продолжится в ростке. Этике необходимо расширение теоретического горизонта, прояснение методологических оснований. Этике предстоит овладение конкретно-историческим содержанием морали, но одновременно и актуализация историко-мате-риалистического видения своего предмета. Трезвость требует признания того, что в нашей этике материализм, как правило, оказывается не историческим, не диалектическим, а доктри-нально-догматическим.

Без осмысления морали в контексте общественных отношений и как общественного отношения, возникающего по поводу социальной практики, невозможно преодоление оторванности этики от жизни. Причем (нужно еще раз подчеркнуть), последнее прослеживается в слабости теоретических концепций, а не в том, что этики не занимаются животрепещущими общественными проблемами.

Наконец, не может быть научной подцензурная теория, т. е. теория, тон в которой задают политиканствующие администраторы, теория, которая обслуживает интересы ограниченной социальной группы (сколь бы великой по размерам она ни была), а не интересы общества. Именно здесь теория непосредственно ощущает свежие ветры общественного обновления. Здесь «точки роста» нашего общества задают перспективу этике, и хочется надеяться, что, осуществляя эту перспективу, этика внесет свой вклад в раскрепощение и очеловечивание социализма.

Г.С.Батыгин (Зам. гл.редактора ж. "Социологические исследования")

«Не судите...»

1. Мы привыкли жить, создавая вокруг и внутри себя словесные мифы-декорации, и боимся заглядывать туда - за сцену, в неосвещенное, теневое пространство, где располагается «кухня» разыгрываемой пьесы; здесь почти не прикрыты ее режиссура, техническое и риторическое оснащение. Здесь становится очевидным, что мы одновременно и зрители, и актеры жизненного спектакля, и показать пальцем в общем-то не на кого.

Слишком просто поставить вопрос альтернативно: ты за или против перестройки? Такой наивный социологизм часто выглядит радикально и свидетельствует о революционности намерений вопрошающего. Беда в том, что почти все - за перестройку... Лишь однажды мне посчастливилось встретиться с человеком, который откровенно заявил о том, что он противник перестройки. «Белая ворона» работал директором небольшого производственного объединения и являл собой подарок для журналиста, пишущего на злободневные темы. Этот противник перестройки мотивировал свою позицию моральным выбором. Он выбирает правду. Раньше, в застойный период, он обеспечивал свое предприятие фондами (которые, как известно, спускаются Госснабом процентов на 60—70) с помощью дружеских застолий, неформальных услуг, подарков, а кроме того, он располагал мощным средством воздействия на ритмичность и качество поставок в виде хороших знакомых в среде театральных администраторов - людей поистине всемогущих. Тогда было все ясно: если не считать слова, произнесенные с трибун, слово и дело не расходились. Сегодня, в условиях перестройки, все смешалось: нужно осуждать бесчестность, оставаясь прежним. Он должен - именно должен! - перестроиться, стать свободным, честным, правдивым, обрести чувство хозяина, научиться самостоятельности, экономическому и социологическому мышлению и, конечно, выполнять распоряжения сверху, делать только то, что разрешено. Ситуация морального выбора драматизируется: человек хочет, чтобы была одна ре-

альность - не та, нарисованная на декорациях, а обычная, живая, чтобы мир не был расколот на несовпадающие части.

Перестройка хотя и драматизировала моральный выбор, но не сделала его неизбежным, как сартровскую свободу во времена оккупация. И сегодня можно рассуждать и смотреть в мир, не выходя за рамки абстрактно-моральных предписаний. Но в своем наличном бытии мораль - это всегда мотивированный поступок, и вряд ли кто из здравомыслящих людей сможет ответить прежде всего самому себе, перестроился он или нет.

Людям, для которых мораль была и есть их собственное существование, никакая перестройка не нужна. Можно ли помыслить этот призыв, адресованный А. Платонову, М. Булгакову, П. Флоренскому, В. Ф. Асмусу, другим людям, которые - слава Богу - дожили до наших дней и потому называть их имена не совсем удобно. Как правило, в условиях разрешенной свободы и гласности они молчат - свершают свой моральный выбор.

Может ли человек стать свободным по указанию свыше? Парадоксально, но, если мы примем в сознание осуществившуюся антиутопию Оруэлла, предписанная свобода тоже существует, - пусть кто-то назовет ее холуйской, но сама она обязательно несет в себе величественную монументальность. Предписанная свобода - немыслимое словосочетание - реально становится высшим проявлением кощунственного морализаторства, полностью совпадающего с антиморализмом - все, что позволено, то позволено! - совпадающего, как чистое бытие и ничто в «Науке логики». Становится реальностью и безудержная свобода хама, свобода, порождающая, а точнее, являющая, социально-политический феномен охлократии. Так что мой ответ на вопрос о перестройке как ситуации морального выбора открывает - по крайней мере для меня - новую, в чем-то неизбежную, как рок, человеческую трагедию. Это есть и «болевая точка» современной нравственности, и, одновременно, «точка роста», «роста», может быть, достигшего уже своего разумного предела. Что нас ждет - новая рациональность или безумие?...

2. Когда я читаю научные трактаты или популярные книги по этике, приходит на ум аналогия из жизни зоопарка: могучие львы, - я не говорю здесь о шакалах, - с тоской и обреченностью мечутся вдоль решеток: взад - вперед, взад - вперед, постоянное движение; они существуют, видимо, пытаясь сохранить в себе то естество, которым наделила их собственная

природа, их подлинное бытие. Но суть этики как раз раскрывается не в ней самой, а извне оттуда, из-за ограды, где человеческие особи, уверенные в своей безопасности и отграничен-ности от моральных норм, испытывают все-таки страх (а ну как придется сойтись с таким зверем!): моральные санкции не так уж эфемерны, как кажется извне. Нравственность - действительно зверь, способный разорвать душу человека.

И еще один нюанс. Сегодня, да и в прошлом, этические императивы входили в культуру из обычного права и повседневности, которая всегда алогична, атеоретична и, пожалуй, только литература - особенно русская классика - была способна к этическому поучению, проповеди без грана морализаторства. В. Распутин, наверное, не догадывался об амбивалентности нормативных систем, когда писал «Уроки французского». Он увидел за нарушением морального предписания - казенного и безжизненного - подлинную человечность и опять же моральный выбор, трагедию морали.

3-4. Давно замечено, что жизнь сопротивляется этическим предписаниям. Спенсер, Милль, Бентам попытались воссоединить этот разрыв, утверждая, что стремление к «суммарному счастью» немыслимо без приверженности человека идее добра и справедливости. Убедительное теоретическое обоснование практической философии!.. В чем-то оно воспринято правовыми системами европейской цивилизации, но подспудно разрыв этики и жизни продолжал существовать под разными названиями: например, в новейшей социологической концепции диспозиционной регуляции социального поведения личности общие моральные нормы обозначаются как терминальные ценности, а как они реализуются в поступке - дело иное, это уже ценности инструментальные.

Пожалуй, самое страшное произошло тогда, когда возобладало очень простое и откровенное убеждение: «морально то, что в наших интересах». Какие-то люди, взяв на себя кощунственную обязанность судить о добре и зле - «вносить сознание» -с точки зрения великих идеалов, чистых и незамутненных, воссоединили свою нравственную философию в практику. Я не показываю пальцем на Сталина, Ежова, Вышинского и иже с ними. Они были лишь обречены предводительствовать безумием самоуничтожения - болезнь, в синдром которой входила и практическая интерпретация нравственных заповедей, основанных на интересе. Нет, здесь не разновидность просвети-

тельского утилитаризма, а жертвенничество, возведенное в культ, массовая анемия и восприятие человеком себя как «ресурса», перерабатываемого «целым». В итоге, лишенная нравственной основы, сама целесообразная заинтересованность оборачивалась саморазрушением и гибелью - история и сегодня придумывает эпизоды спектакля-фарса: поворот великих рек тому пример.

Таким образом, этическая экспертиза нравственного выбора возможна, стоит только возникнуть - как кристаллу в «благотворной» среде, - фетишу «идеального эксперта», обладающего правом судить во имя всеобщего счастья, квалифицировать действия людей с точки зрения всеобщего морального эталона, а затем, убедившись в покорности человеческого материала, принуждать его к «благу». Назовем этого «идеального эксперта» вождем, и все станет ясно. И безразлична степень яв-ленности «экспертизы» — например, каждый, кто всерьез обсуждал и утверждал характеристики, видимо, чувствовал свой невольный уход из того незримого мира, где живут человеческие ценности, мира, не терпящего морализаторства.

Что же из этого следует? Следует жить... И, если уж речь идет о практической этике, каждый из нас волен избрать в качестве императива известную заповедь: «Не судите...». Она переносит моральную оценку в сферу самосознания, рефлексии, в лучшем случае проповеди, охраняет нас от лжи морального осуждения и дает шанс на покаяние.

В.И.Бакштановский (ТИИ, каф. этики) В.Т.Ганжин (МГУ, каф. этики) Ю.В. Согомонов (Владимирский политехнический институт)

Фронезис - 2

Уже было сказано, что в условиях революционной перестройки «мы умнеем с каждым днем». Это имеет отношение и к философской деятельности, и, видимо, к той инициативной группе исследователей, которая объединилась в движение «Са-мотлорский практикум». Поэтому специфика второго экспертного опроса дает возможность существенно продвинуться в по-

нимании заявленных в анкете сюжетов. Прежде всего, это продвижение в области социально-нравственной диагностики; не менее обнадеживающим является накопление и осмысление опыта гуманитарного, социально-этического консультирования.

1. Диагностика как «болевых точек», так и «точек роста» оказывается чрезмерно субъективной, ненадежно-капризной вне системного видения общественной нравственности, «по ту сторону» концептуального представления о ее природе в нашем обществе.

Догматическое мышление не испытывало никаких колебаний в атрибуции общественной нравственности в качестве социалистической. Все негативное проводилось по статье пережитков и отклонений, которые объяснялись недостатками социальной практики, слабостью компетенции и мягкостью воли воспитателей. «Святость» неотклоняемого тем самым уберегалась от оспаривания. Выступая против нигилистической оценки общественной нравственности в нашей стране, следует, на наш взгляд, признать накопление в ней значительных деформационных изменений. Богатство общенародной нравственности сводилось к сумме тощих абстрактных императивов, ригористических оценочных клише, охранительно-консервативных представлений. В идеале адептам классового и общечеловеческого представлялось, что общенародная мораль и есть казенная, а скорее - по особому идеологически казненная мораль. И тогда «болевыми точками» оказывались раздвоение общественной нравственности на «официальную» и фактическую, на мораль аскетизма, формализованного и политизированного долга, с одной стороны, и мораль гедонизма, деполитизирован-ных ориентаций, счастья, оторванного от нравственности - с другой. В числе «болевых точек»: трансформация трудовой морали в антитрудовую, хозяйственной этики (по обозначению М. Вебера) в бесхозяйственную, «затратную»; превращение политической, гражданской этики в этику, неозабоченную сохранением «чистого и честного облика партийца»; переделка этики досуга и потребления в условно-престижную мораль потребительства; профессиональной морали - в группистский эгоизм, а этики управления - в технократические нормы и ритуалы, в вопиющий аморализм бюрократии.

Это приводит к регенерации морального отчуждения, в котором личность, «свершая выбор», вязнет в моральных антиномиях. Оно обрекает человека, даже при самых благих его на-

мерениях, на компромиссы в форме предпочтения наименьшего зла, или на тактику спасения гуманности путем перехода на пассивную жизненную позицию, или на такую активную позицию, нравственность которой могла воплощаться лишь в этике безнадежной решимости.

Бремя выбора, однако, обусловливалось не только указанными деформациями. Системный анализ требует рассмотрения деформации общественной нравственности в более широком -общецивилизационном - контексте.

Необходимой оказывается методология кросс-исследования, лучше сказать - трудных синтезов формационного и ци-вилизационного подходов. Вполне возможно характеризовать цивилизационный подход в терминах родовой этики, так как он, во-первых, связан с наиострейшим вопросом выживания человека, очутившегося перед бездной ядерного самоуничтожения, а во-вторых, с решением всех глобальных проблем современного общества, форсированно покидающего локальную этику традиционного бытия человека.

Самые очевидные «болевые точки», порожденные этим разрывом, условно говоря, традиционной и современной морали, обусловлены стремительным индустриально-урбанистическим развитием общества, накоплением экологических кризисов, качественными переменами в потребительской деятельности, радикальными изменениями в функциях семьи, патологическими сдвигами в воспитательной системе общества. Возможно, именно кросс-исследование подведет нас к обоснованию причин тенденций к деиндивидуализации, омассовлению личности, эгоистической самососредоточенности человека.

Очевидно, возникает еще один фактор усложнения морального решения: «заказ» на инновационность, богатые россыпи альтернатив, взрыв нестандартных ситуаций, рост личной ответственности на фоне ослабления суфлерских «подсказок» от общества и общностей.

Все эти осложнения выбора, мучительность решений, неопределенность в прогнозах оказываются кратно умноженными в воспитательной сфере, где традиционные методы и подходы все чаще оказываются недостаточными. Понимание природы воспитания утрачивает былую самоочевидность, взывает к созданию новой воспитательной антроподицеи. Застарелые пороки воспитания (авторитаризм, формализм, ориентация на послушание, морально-психологическая непросвещенность вос-

питателей и т. д.) не просто снижают его эффективность, но приводят к результатам, подчас прямо противоположным общественным идеалам («воспитательная ирония»).

В то же время, ответственный научный анализ и критика, сдерживающая, «врачующая» манера социально-нравственной экспертизы позволяют за частоколом цивилизационных и фор-мационных негативных тенденций обнаруживать обнадеживающие тенденции гуманизации общества и межличностных отношений, выявлять потенциалы социальной энергии, готовой взорвать застой, преодолеть инерцию, оздоровить все стороны нравственной жизни общества.

Хотя перестройка и не имеет исторически выверенной альтернативы, она сама содержит оздоровительные силы, создавая благотворную ситуацию подлинного выбора для различных слоев общества и для каждого человека. Даже в гамлетовских колебаниях многих групп и лиц (способность сопротивления перестройке недопустимо приуменьшать) содержатся новые и масштабные возможности для нравственно оправданного выбора. Он выводит за ограниченные рамки предпочтения меньшего зла и стоицистского самоубережения гуманизма на простор реальной позитивной инициативы. И не только индивидуального выбора и действия, но и коллективного, организационно обеспеченного ростом демократии. Сегодня «точки роста» не столько подлежат инвентаризации и классификации, сколько выявлению, прогнозированию, а главное, «выращиванию» по логике социально-нравственной инноватики. Вовлечение и вовлеченность в этот процесс - генеральный путь для перестройки всей воспитательной деятельности общества.

2. Диагностика и прогнозирование «точек роста» этики фиксирует в нашей литературе несколько конкурирующих концепций, различным образом истолковывающих природу и сущность морали («мировоззренческая», «регулятивная» и т. д.). Каждая из них имеет ряд преимуществ, но, вместе с тем, они не соотносятся друг с другом по принципу дополнительности или по принципу иерархичности. Не станем предугадывать дальнейшее развитие этих концепций и предсказывать возможности их органического синтеза. С нашей точки зрения, уже сейчас есть шанс продвинуть этическое знание путем создания теоретической модели, трактующей не только моральный феномен как таковой, а рассматривающий взаимодействие его с

воспитательным феноменом, с одной стороны, и с самой этикой - с другой.

Чтобы понять природу морали, этике предстоит познать как самое себя, так и способы воспроизводства морали в воспитательном процессе. Исходя из этого, мы предложили концепцию духовно-практического производства человека как социально-нравственного существа. При этом речь идет о сложении этико-социологического, этико-педагогического и этико-управленческого методов моделирования духовно-практического производства человека, т.е. об использовании системного подхода, установлении взаимодействия указанных методов, во-первых, выявлении преимуществ общегуманитарного теоретизирования по проблемам нравственной жизни и воспитания, во-вторых, и, в-третьих, отыскании прямого выхода этической теории в практику, связанного с экспертно-консультативной деятельностью. В рамках этой концепции этика как практическая философия выступает особой ипостасью: этическим умением или фронезисом.

3. Этическая теория понимается нами как ядро философии человека и как своеобразный эпицентр социокультурной динамики. В этом, на наш взгляд, необходимое условие адекватного самоопределения этики в нравственном поиске современного общества. Через фронезис происходит разрешение противоречия духовно-практического и духовно-теоретического производства; концепция фронезиса как гносеологического и социокультурного идеала практичности этики позволяет последовательно противостоять технократической интерпретации этики, бюрократическому «использованию» морали, утопическим надеждам на всемогущество одного лишь воспитания.

Развивая заявленный в материалах первого опроса экспертов подход, сформулируем серию вопросов. Что же представляет из себя этическое умение (фронезис), что это за свойство? Является ли оно какой-то особой - аксиолого-праксио-логической - магией? Каким-то иррациональным словом и владением им? Может быть, это особый способ демонстрации в собственном поведении таких ценностных начал, которые делают их безусловно убедительными для других?

В каком-то смысле фронезис - воспитательное умение, а значит, и мастерство владения словом, воздействия собственным примером, способность с большим воспитательным эффектом организовать Дело, мобилизовать отношения, возни-

кающие в деле, для воспитания. Все это верно, но пока еще не демонстрирует этического умения в качестве мудрости. «Фро-нестика» - это определенный способ мобилизации знания, способ этизации знания (прежде всего, гуманитарного), способ перевода этого знания в решение, действие. Это личностное воплощение научного знания и воспитательного мастерства. Это способ существования человека в таком воплощении, в этих перевоплощениях - подобно тому, как Сократ существует в диалогическом бытии и не воспринимается адекватно вне структуры такого бытия.

Если мудрость в традиционном смысле - это особый вид знания и его воплощения в поведении, вид проницающего знания, то в современном смысле этот сплав обогащен множеством научных подходов, перебрасывающих мосты между безличностным и личностным знанием, и вписан в духовно-практическое производство человека, порождающее личность, способную выходить за пределы наличной социальности. Такое трансцендирование всегда составляет загадку для социального познания, в том числе и научно-организованного. Но в нем вдохновляющая направленность, действенность фронестики.

Фронезис - это мудрость выбора. В ситуации повседневной экстремальности. Не просто поступка, но и всей линии поведения, а следовательно, и мировоззренческий выбор. Готовность не только его отстаивать, а все время обогащать и, при необходимости, изменять его.

Общность фронезиса и мудрости - не тождество их. Фро-незис - это мультиплицирующая мудрость. Поскольку фронезис - не просто личностное знание, а переведенное в личностную сферу нравопреобразующее, объективное знание, знание и умение в сфере общественной (а не только индивидуальной) морали, постольку он может существовать в объективных формах, развиваться по законам науки, отыскивая способы переработки жизненного социокультурного опыта в некую систему скоординированных и проверяемых высказываний.

В процессе реализации фронезиса акцент с объективности знания переносится на возможности его индивидуализации, превращение в непосредственное умение. Фронезис - это своего рода ноу-хау в сфере межличностных отношений. Это - ди-агносцирующее, прогнозирующее и консультирующее знание, воплощенное в умении и включенное в решения, в деятельность. Именно поэтому фронестическое знание, столь сильно

ориентированное на практику, на индивидуальность приложения, складывается в «мягкую» теорию.

4-5. Мы объединили два пункта анкеты, ибо рассматриваемая ниже идея гуманитарной экспертизы и консультирования равно относится и к процессу связи теории и практики вообще, и, отдельно, к средствам совершенствования нравственной жизни, с одной стороны, к вариантам повышения практичности этики - с другой.

Мы исходим из того, что сегодня существует требовательный социальный заказ на гуманитарную (средствами гуманитарного знания, организованного вокруг «этического ядра») экспертизу и консультирование практики принятия решений социальными институтами, организациями. Этическое сообщество может ответить на этот заказ формированием экспертно-консультативной функции знания о морали и воспитании, а также применением полученных результатов в персонифицированной деятельности обществоведов. Первые попытки оформления такой социальной инициативы - экспертного движения - зафиксированы на «Самотлорском практикуме -1».

Гуманитарная экспертиза и консультирование - это деятельность, снимающая противоречия между абстрактно-научным знанием и собственно практическим умением. Диалогическая, «понимающая» природа фронезиса не допускает упрощенного толкования отношений «консультант - клиент». Гуманитарная экспертиза и консультирование - это не передача «готового» научного результата на «внедренческий конвейер», но совместный (специалиста и ЛПР) поиск решения проблем. Эффект такого поиска обеспечивается герменевтическими (интегрирующими понятия социально-гуманитарного знания, нормы социальной технологии, логику здравого смысла) методами и процедурами подготовки решения. Фронезис в процессе экспертизы и консультирования - условие и итог решения эвристической задачи приложения «науки об искусстве» уникального выбора к практике.

Гуманитарная экспертиза и консультирование - это особая культура взаимодействия позиций теоретика и практика. Здесь обе стороны в поиске подлинных ситуаций для анализа и решения, в выработке конструктивных подходов, в проведении их в жизнь приобретают статус равноправных участников, соавторов. Инициированное этическим сообществом движение гуманитарной экспертизы и консультирования достигает эф-

фекта лишь при «встречном движении», в ситуации настоятельного запроса на него, с одной стороны, социальных институтов, организаций, отдельных ЛПР, с другой - активного исследовательского поиска. При этом опыт «Самотлорского практикума-1» показал, что в этой конкретной ситуации инициатива была действительно встречной: обществоведы и ЛПР стали совместными «заказчиком», «исследователем», «субъектом внедрения».

Е.И.Головаха (Институт философии АН УССР)

Этика как конструктивная отрасль научного знания

1—2. Основные «точки роста» современной нравственности заключаются в том, что происходящие в нашем обществе процессы действительно создают условия для морального выбора. Во-первых, признан приоритет общечеловеческих ценностей и, соответственно, общечеловеческих нравственных идеалов, следовать которым значительно труднее, чем примитивной групповой морали, объявляющей «добром» все, что исходит от «наших», и «злом» - все, в чем можно усмотреть «чужое» (чуждое «нашим» ценностям). Во-вторых, утрачивают популярность идеологические ярлыки, страх перед которыми подрывал эмоциональную основу нравственных исканий человека, когда вместо ситуации морального выбора чаще всего возникала ситуация выбора между двумя политическими позициями: «истинного патриота» или «презренного отщепенца».

И наконец, сняты некоторые барьеры на пути к информации о реальном состоянии дел в нашем обществе. Объективная информация необходима человеку для полноценного морального выбора в той же мере, в какой современные психологические знания необходимы этику для постановки самой проблемы морального выбора. Здесь недостаточно абстрактных философских рассуждений о добре и зле, которых в работах современных этиков ничуть не меньше, чем в трудах древних мыслителей. В этом - основная «болевая точка» современной этики как науки. Она анализирует вечные проблемы морального выбора «вечными» методами спекулятивной морализации.

Происшедшие в обществе перемены не означают, что уже сейчас человек поставлен в такие социальные условия, когда от его собственной нравственной позиции зависит возможность практической реализации осуществленного выбора. И демократия во многом еще носит установочно-декларативный характер, и гласность остается дозированной, и авторитарные стереотипы сильны в сознании руководителей различных уровней, которые готовы перестраивать все, что угодно, но только не устоявшееся представление о власти как произволе вышестоящего над нижестоящими.

Авторитарные стереотипы сильны и в массовом сознании, которое настолько свыклось с однонаправленным движением любых решений (с верхних этажей - на нижние), что для большинства людей моральный выбор является проблемой, связанной в лучшем случае с коллизиями, встречающимися в социальной микросреде. В результате моральный выбор утратил общественный смысл, перестал регулировать взаимоотношения общества и личности. Обманывать общество, красть у общества, пресмыкаться перед обществом, в душе осмеивая его, - все это стало своеобразной нравственной нормой, укоренившейся в сознании социальных групп и слоев, а не только отдельных несознательных граждан. Определенную долю ответственности за сложившуюся ситуацию несет и этика как составная часть философии.

3-4. Пока одни философы (и этики в том числе) состязались в славословии, а другие - в поисках наименее безнравственных путей ухода от действительности, инициативу в обличении нравственных пороков общества проявили литераторы. Но художественно-эмоциональный склад мышления, свойственный человеку, погруженному в мир искусства, нередко приводит его к ностальгии по старым добрым временам, к идеализации традиционной нравственности. Так и случилось со многими талантливыми писателями, которые всей силой своего таланта обрушились на мнимого врага нравственности - современную цивилизацию. К сожалению, этика пока не способна аргументированно отстаивать реальные преимущества современной морали перед традиционной, поскольку слишком долго занималась пропагандой мнимых преимуществ.

Социокультурный идеал современного этического знания должен противостоять старым и новым стереотипам нравственного сознания. О старых стереотипах сказано выше. Что ка-

сается новых, то они связаны с формирующимися в настоящее время представлениями о том, что в новых условиях принципиальная нравственная позиция, направленная на борьбу с социальной несправедливостью, должна опираться на «гарантированную неприкосновенность». Однако нравственное здоровье общества определяется не тем, что в нем честность, порядочность, человеческое достоинство автоматически обеспечивают человеку успех и всеобщее признание. В здоровой нравственной атмосфере человек должен осознавать трудности на пути к нравственному идеалу и не испытывать всепоглощающего страха перед утратой благополучия.

5. Этика как практическая философия должна стать в современных условиях конструктивной отраслью научного знания. Подобно конструктивной психологии (см: Е. И. Головаха, А. А. Кроник. Конструктивная психология: предмет и задачи. Методологические проблемы оснований науки. - Киев: Наукова думка, 1986), этика должна ответить на следующие вопросы: 1) соответствуют ли механизмы морального выбора, сложившиеся и предшествующие периоды, современным условиям общественной жизни и перспективе прогрессивного развития общества; 2) нужно ли ожидать естественного возникновения новых механизмов регуляции нравственного сознания и поведения, или они могут стать предметом и продуктом самой этической науки.

На наш взгляд, этическая теория должна опережать моральную практику, моделируя ситуации морального выбора и разрабатывая новые механизмы их решения. Необходимо добиться опережающего развития этического знания по отношению к существующим явлениям нравственного сознания и поведения. В связи с этим необходима прикладная этика, вооруженная социологическими методами прогнозирования и моделирования общественных процессов, воздействующих на формирование нравственного сознания, а также психологическими методами формирования механизмов морального выбора. С этой целью могут использоваться игровые методы, методы социально-психологического тренинга, конструктивный психологический эксперимент и т.д. (см: Головаха Е. И., Кроник А. А. Себе и другим. Психология самосовершенствования. Знание -сила. 1988, № 4).

А.А.Гусейнов (Институт философии АН СССР)

Мораль и этика: время перемен

1. Нравственная жизнь советского общества характеризуется в настоящее время рядом таких признаков (ценностная расколотость; потеря критериев; размытость границ между преступным и социально санкционированным поведением; мистическая зараженность; низвержение кумиров; поиски нетрадиционных идеалов и т. п.), которые обычно всегда были показателем переходного состояния, кризиса одной системы ценностей и зарождения другой.

Конечно, рассуждать о нравственной жизни или хотя бы даже об общественных нравах вообще, в целом, без конкретизации применительно к национальным, историко-культурным традициям, социально-демографическим, профессиональным и иным особенностям - дело несерьезное. Поэтому необходимо сделать уточнение: я говорю об общественных нравах и только в той мере, в какой они существенно зависят от господствующих экономико-технологических и политико-юридических структур. Рассмотренные в этом аспекте, они находятся на крутом изломе, в состоянии качественной неопределенности. Общее направление, исторический вектор происходящих в этой области бурных, порой драматичных, изменений можно определить как движение от жесткой нормативности к большей свободе индивидуального выбора, от общинно-экстенсивных к личностно-автономным формам поведения.

О большей вероятности такого предположения свидетельствуют многие аргументы, среди которых назову только два наиболее броских и характерных.

а) Веер ценностных значений общественных нравов колеблется в диапазоне от этно- или религиозно окрашенного, патриархально ориентированного консерватизма (можно сослаться на движение «Память», случаи мусульманского фундаментализма) до типичных проявлений атомистической деградации личности (наркомания, проституция и т.п.). Эти нравственные деформации, являясь абсолютизацией, своего рода карикатурой на прошлое и будущее нравов, позволяют вместе с тем косвенно судить об общей тенденции их развития.

б) В системе мотивов общественного поведения скачкообразно возросла роль морали. Выражением этого является новое, все более широко проникающее в общественное сознание представление о морали как основе духовности вообще, «закваске» всей культуры. Если бросить ретроспективный взгляд на 70-летнюю историю советской идеологии, то в ней можно наблюдать неуклонное возрастание роли морали: отрицание морали (первые годы Советской власти); сведение морали к государственно-политической целесообразности (конец 20-х - начало 50-х годов); рассмотрение морали в качестве относительно самостоятельной формы культуры наряду с политикой, правом, искусством и т. д. (конец 50-х - конец 70-х годов); признание приоритета моральных критериев и оценок перед всеми другими (начиная с конца 70-х годов).

Разумеется, официальные идеологические образы морали не дают адекватного представления о реальных нравах в их сложности и противоречивости, часто искажают их, но они довольно точно говорят о том, какие проявления нравов считаются в данный момент образцовыми, предпочтительными. Перестройка в тех ее формах, которые стали уже зримой, практически втянувшей в свою орбиту широкую массу людей, реальностью (индивидуально-кооперативная деятельность, гласность), намечает совершенно определенный, естественный и соответствующий исторической, общецивилизационной логике выход из «смутного», кризисного состояния общественных нравов. Она выводит их на качественно новый уровень, когда момент личностной автономии довлеет над общинным началом. Это касается и содержательных целей, и механизмов функционирования.

В самом общем плане характер воздействия перестройки на нравственные процессы как будто бы не вызывает сомнений. Но здесь требуется одно, на мой взгляд, очень существенное уточнение. Общая тенденция развития нравов, о которой говорилось выше, является универсальной. В нашей стране, однако, она протекает по-особому. Мы совершаем один из последних, решающих скачков в сторону личностной автономии, имея перед собой опыт развитого буржуазного индивидуализма, нравственно разрушительные следствия которого если не перевешивают, то вполне соразмерны его позитивным сторонам. Задача поэтому состоит в том, чтобы, двигаясь в сторону личностной автономии, не деградировать в буржуазность,

мещанство, индивидуализм. Способностью двигаться в этом никем еще не изведанном направлении как раз будет определяться нравственный потенциал, а в известном смысле и историческое оправдание перестройки.

2. Говорить о «болевых точках» советской этики - все равно что выискивать капли пресной воды в океане. Ее боль не поддается точечной локализации, ибо захватила все тело. Наша этика нуждается и, хочется верить, стоит на пороге качественных изменений. Чем это вызвано и каково наиболее вероятное направление развития?

Когда в начале 60-х годов в рамках советской философии выделилась относительно самостоятельная ветвь этического знания, она выполняла совершенно определенный и достаточно четко сформулированный (в частности, в Программе КПСС) социальный заказ: обосновать относительную автономность нравственной сферы жизни; раскрыть общечеловеческое содержание коммунистической морали, ее преемственную связь с моральным опытом прошлого; идеологически обеспечить нормативный идеал человека и общества («моральный кодекс»). Этот заказ определялся особенностями нашего исторического развития, в частности, потребностью высвободить общественную жизнь из-под жесткого политико-идеологического пресса, ориентированного исключительно или по преимуществу на классовую непримиримость. Он задал основное тематическое поле этических исследований. Этика должна была показать и доказать, что мораль незаменима и по содержанию, и по выполняемой ею роли в жизни человека и общества, что она имеет свою сферу действенности и необходимым образом дополняет другие способы социальной регуляции.

Надо признать, что советская этика чутко откликнулась на общественный запрос и, в целом, хорошо его выполнила. Она сосредоточила свои усилия на определении морали. Конкретные теоретические решения оказались различными: в советской литературе было сформулировано несколько, хотя и навеянных определенными историко-философскими традициями, тем не менее вполне оригинальных, заметно обогативших этическую науку концепций морали. При всех расхождениях, явной и скрытой полемичности, эти концепции были проникнуты единым пафосом - обосновать специфику (своеобразие, незаменимость, уникальность) морали. Они выполняли одну и ту же задачу оправдания морали как особого феномена.

Этот период советской этики, когда теоретические поиски сосредоточились главным образом на вопросе о сущности и специфике морали, условно можно назвать дефинитивным. Он достиг кульминации, а в известном смысле и завершения в середине 70-х годов (так, самым «урожайным» по количеству и, на мой взгляд, также по качеству обобщающих монографий стал 1974 год).

К концу 70-х - началу 80-х годов в духовной жизни советского общества произошли серьезные изменения, которые можно рассматривать как новый социальный заказ этике: а) моральные оценки в общей системе общественных оценок стали выдвигаться на первый план, рассматриваться в качестве абсолютной точки отсчета; б) сферы человеческой деятельности, в которых моральная регуляция и моральный выбор имеют решающее значение и которые вполне можно было бы назвать зонами личностной автономии, по объему оказались вполне сопоставимыми, а по степени значимости превзошли сферы социально принудительного поведения. Словом, реальное общественное сознание, если судить о нем хотя бы по художественной литературе и публицистике, выработало другой образ морали, чем тот, который превалирует в нашей этике.

Чтобы преодолеть сложившееся противоречие, явно наметившийся разрыв с жизнью, этике недостаточно каких-то количественных приращений: расширения тематики, усиления аргументации, повышения логической культуры и т.д. Она должна видоизмениться качественно, выработать новый стиль мышления. Как мне представляется, время дефинитивной этики прошло. Сейчас нужна этика эссеистская.

Эссеистская этика: а) исходит из широкого понимания морали, когда она рассматривается не как одна из форм культуры наряду со многими другими, а как их общая родовая основа; б) исследует мораль не в чистом виде, а в преломлении через другие формы культуры, в контексте реальных ситуаций жизни человека и общества; в) ориентируется не на системность, а на проблемность, вопросительность, предпочитает вариативность суждений, скептическую мягкость выводов, учитывает индивидуализированность, биографичность моральных решений; г) по языку и литературному стилю тяготеет к беллетристике, апеллирует к здравому смыслу, рассчитывает на непрофессионального читателя. Сила эссеистской этики заключена в философской глубине, которая, правда, часто скрывается

за внешней легкостью, видимой необязательностью рассуждений.

Этот прогноз основывается на анализе логики развития советской этики и навеян некоторыми историческими параллелями.

3. Авторы анкеты интересуются, что такое этическая (или этико-гуманитарная) экспертиза и как ее осуществлять? Вот и я спрашиваю: что это такое и как ее осуществлять?

Я вообще не думаю, что следует много рассуждать об этической экспертизе без того и до того, как будут налицо хотя бы несколько успешных опытов такой экспертизы. Когда, скажем, человек говорит, будто он может перепрыгнуть 5-метровый барьер, но ни разу этого не сделал, то его утверждения никто не примет всерьез, даже если он в «доказательство» напишет толстую книгу и приложит детальные схемы того, как он это мог бы сделать.

Все высказанные мною выше предложения или, как велеречиво сказано в анкете, «соображения, идеи, программы, методики, исследовательские проекты, подходы, прогнозы», являются личными.

А вопрос я бы задал такой: «Что бы Вы могли рекомендовать в качестве девиза специалистам, занимающимся проблемами нравственного воспитания, прикладной этикой?». И ответил бы так: «Не судите Других, да не судимы будете!».

Н.Д.Зотов (ТИИ, каф. этики и эстетики)

Как следует жить? -Ответ на этот вопрос вне компетенции науки

1. По-видимому, общественную потребность преобразований в направлении гласности и демократии во многом питала мораль, несмотря на отведенную ей в недавнем прошлом «официально жалкую роль» (См.: Титаренко Д. И. Обретение этикой своей подлинной роли / Самотлорский практикум. Тюмень. 1987. С. 46). В отношении к моральным запросам самым первым и, может быть, самым важным достижением предпринятой в стране перестройки является гласность. Личности предоставлено великое благо - говорить то, что думаешь, даровано священное право человека быть самим собой. Благодаря глас-

ности (при условии ее дальнейшего развития) открывается возможность возрождения в человеке нравственной силы, освобождения от въевшейся за многие десятилетия «спасительной» привычки к неискренности, лицемерию, поведенческой фальши. Преодоление болевых состояний современной нравственности и - шире - современной жизни (рассогласование слова и дела, недостаток гражданственности, безнравственность некультурной экономической деятельности, половинчатость политических и демократических преобразований) осуществимо на основе и при условии полной гласности. Обретение людьми внутренней честности, мужества видеть правду факта и отстаивать правду действия (в любой сфере и на любом уровне) -в этом мне видится путь общего оздоровления нашей морали и, соответственно, главная точка ее роста.

Несовершенство современного воспитания обусловлено общим засильем бюрократизма в жизни страны. Административно-бюрократические методы управления, ранее всего укоренившись в самом основании общества - экономике, проникли и во все другие сферы общественной жизни, в том числе в область воспитания. Командно-нажимной, бюрократический стиль руководства экономикой обрел в деле воспитания свой отчетливый аналог, что выразилось: а) в разделении населения на тех, кто призван воспитывать (облеченное соответствующими «полномочиями» меньшинство), и тех, кого воспитывают («массы», «подвергаемые» воспитанию); б) в искусственном вычленении особого рода деятельности, так называемой «идейно-воспитательной работы», осуществляемой директивно, с составлением громоздких комплексных планов, с пугающим нормального человека множеством планируемых «мероприятий», с назойливо требовательной и глубоко бесполезной для самого воспитания отчетностью по инстанции.

К сожалению, каких-либо существенных изменений в деле воспитания не произошло: слишком велика инерция сложившихся представлений и общего стиля «воспитательной работы». Во всяком случае, «точка роста» здесь пока не обозначилась, если не считать общего благотворного воздействия перестройки па процесс формирования личности сегодня. Считаю, что в теории назрела необходимость резко критического переосмысления самой сущности воспитания.

2. «Болевой точкой» современной этики является ее «сциентистское самомнение», ошибочное притязание на статус

«строгой» науки и на присущие частно-научному знанию способы практической полезности. Этика больна заблуждением относительно самой себя, своей природы, будто бы совершившегося или совершающегося превращения ее в частную науку. В действительности она обладает непреходяще философской природой, что подтверждается исторически сложившимся опытом теоретического исследования морали. Если нечто (в нашем случае мораль) теоретически изучается с самого начала и в дальнейшем только философскими средствами, то это означает, что специфика так (философски) исследуемого предмета не откроет возможности для теоретического исследования его средствами частных наук. Предмет частной науки выступает как нечто разложимое, расчленимое и в то же время статичное, «омертвленное» дистанцией научного анализа. Философия же как теоретически оформленное мировоззрение имеет дело с целостными образованиями мира и человека. Мораль представляет собой одно из таких целостных образований, не разложимое и не расчленимое для целей частно-научного аналитического рассмотрения, теоретически постигаемое только философскими средствами. Всякое разложение, расчленение моральных феноменов на более элементарные составляющие, всякое редуцирование моральных проявлений к субэлементарным означало бы утрату существенных признаков морали, такого ее содержания, в котором она только и является моралью и в этом ее качестве духовной сущностью.

Своего рода продолжением и развитием тенденции к преувеличению научных возможностей этики явилось представление о будто бы складывающемся общегуманитарном комплексе знании о морали как новой и перспективной форме ее теоретического постижения. Однако, частные науки, проявляющие интерес к морали в пределах исследуемых ими предметных областей, не в состоянии теоретически исследовать самое мораль, но способны доставлять вспомогательный, опорный материал в виде сведений, играющих роль «эмпирических» по отношению к созидаемой философскими средствами теории морали. В свою очередь, философское знание о морали как знание теоретического уровня способно удовлетворять потребность в соответствующих представлениях, возникающую у любой (частной) науки, которой почему-либо в ее собственных теоретических исканиях бывает необходимо располагать ответом на вопрос «Что такое мораль?» Созидание общегуманитарного комплекса

знаний о морали как попытка «теоретического» продвижения вряд ли выявляет «точку роста» и знаниях о нравственности, но скорее чревато для этики эпистемологическими осложнениями.

3. Ответ на этот вопрос логически вытекает из ответа на предыдущий и потому может быть сформулирован кратко: 1) этика в союзе с другими средствами философского знания отвечает на вопрос о сущности морали, о ее историческом и индивидуально-личностном становлении и развитии; 2) теоретизирование по вопросам морали осуществляется в единстве с моралистической функцией этики; 3) можно выделить два наиболее характерных типа теоретизирования: а) теоретизирование с сильной «академической ориентацией» (работы этого типа предназначены в основном для «внутреннего обращения» в сфере специалистов, моралистическое звучание их ослаблено), б) изложение теории сочетается с активной морализацией, сочинения этого типа пригодны для целей широкой пропаганды этических знаний (не в силу их «популярности», а вследствие их моралистической направленности); 4) идеал этического знания в любом случае предполагает обязательное сохранение философского горизонта в рассмотрении проблем морали.

4. Этическая теория может быть полезна для практики двояко: 1) путем объяснения сущности морали, создания объясняющей теории нравственного воспитания этика может уберечь практику от ошибочного понимания самого воспитания и от неоправданных попыток «технологических вмешательств» в столь деликатную сферу; 2) путем моралистического воздействия в процессе этического просвещения.

Этическая (профессиональная) экспертиза ситуации морального выбора, на мой взгляд, невозможна. Моральный выбор в реальной житейской ситуации требует от человека практических нравственных ориентаций, а не теоретических оценок и квалификаций. Субъект, претендующий дать кому бы то ни было полезные поведенческие предписания в ситуации морального выбора, неизбежно выступает в роли моралиста (а не профессионала) и в этом его качестве в принципе равен любому другому человеку. Как следует жить? (Как поступить?) - Ответ на этот вопрос вне компетенции науки, он не может быть делом специалиста.

5. С целью совершенствования нравственного воспитания и нравственности в качестве первого шага следует теоретически обосновать необходимость отказа от словосочетания «идей-

но-воспитательная работа», которое ввиду его специфической семантической нагруженности порождает ошибочное понимание воспитания как «технологически» регламентируемой деятельности и, соответственно, побуждает к неверным действиям в этой области. Необходимо показать непригодность (или, по крайней мере, второстепенность) репродуктивных способов воздействия в сфере воспитания, дать истолкование воспитания как приобщения индивида средствами духовного воздействия к нравственным ценностям, культивирования в нем способности эстетического переживания, творчества, то есть как процесса не репродуцируемого в его самом существенном содержании.

6. Мой прогноз развития этического знания: думаю, что в обозримой перспективе оно будет развиваться в направлении возвращения к осознанию этикой ее непреходяще философской природы. Другой тенденцией в развитии этической теории будет, по-видимому, насыщение ее моралистическим содержанием, обогащение искусством талантливой нравственной проповеди. Последнее должно в определенной мере заместить ту миссию в утверждении добра, которую всегда была склонна брать на себя религия.

В. Н. Сагатовский (Крымский госуниверситет)

Не только этика...

1. Моральный выбор - один из аспектов целостного мировоззренческого, смысложизненного выбора и должен рассматриваться в контексте последнего.

Последовательная ценностная ориентация на перестройку как продолжение революции порождает и «болевые точки», и «точки роста» также и в сфере морального выбора.

Обратим внимание на две «болевых точки» такого рода. Во-первых, это «кадровая проблема», моральный аспект которой состоит в следующем: как поступать в такой ситуации, когда практические противники перестройки не хотят нести полной ответственности за прошлое и, отвечая за перестройку в настоящем, тормозят переход от слов к делу со стороны ее практических сторонников? Во-вторых, трудности, порождаемые глубоко укоренившейся ориентацией на негуманитарное,

функционалистское, вульгарно-материалистическое отношение к человеку как «винтику», функции «социального, конвейера».

Основная «точка роста» - неистребимые, вновь и вновь поднимающиеся ростки естественного достоинства, неформальной (вне «починов») самостоятельности, внутренней ответственности. Увы, пока еще рано продолжить этот список подлинной интеллигентностью...

2. «Болевые точки» этической теории, общегуманитарного комплекса знаний о морали и воспитании: а) это еще не комплекс и не часть системы - этика не нашла еще свою «нишу» в становящемся комплексном человековедении; б) наша этика и педагогика пока еще явно не гуманитарны (хотя в педагогике новаторов прорывов к подлинной субъектно-субъектности, к преодолению утилитаристского редукционизма больше, чем в этике).

«Точки роста»? Скажем так: первые контуры точек - интенция к преодолению редукционизма, осознанию неповторимой специфики и самоценности морально-нравственного аспекта целостной деятельности (а не сознания или «сознания и деятельности»).

3. Любая философская дисциплина, а не только этика, имеет (в принципе, может иметь) и фундаментальный, теоретический, и прикладной, практический уровни. Этика как «учительница жизни», с одной стороны, меньше, чем практическая философия, а с другой - больше, чем наука-этика. Речь должна идти об этическом аспекте культуры. И здесь этика -ядро ее (культуры) гуманитарного, субъектно-субъектного, диалогического уровня. Однако и здесь этика необходима, но еще недостаточна для созревания подлинного гуманизма: нет любви и сопричастности без добра, но они больше, чем добро.

4. Я бы предпочел говорить не о наукоемкости практики (оставим это в рамках естественно-научной модели знания), но о культуроемкости жизни. И этика здесь снова больше, чем наука, но меньше, чем гуманитарная экспертиза в целом (оценка проектов, процессов и результатов деятельности любого рода с точки зрения целостной системы жизненных смыслов, ключевых ценностей, выражающих сущностные силы человека).

Этическая экспертиза должна стать частью целостной аксиологической оценки любого проекта, процесса, результата любой деятельности (научно-технической, экологической, экономической, социальной, политической и т. д.), оценки на со-

ответствие ценностному основанию деятельности. Добро, польза, красота, истина и др. имеют здесь самостоятельную, нере-дуцируемую друг к другу значимость. Выбор любых альтернатив включает моральный выбор в качестве необходимого момента. Таким образом, целостная аксиологическая экспертиза включает в себя экспертизу гуманитарную, а последняя включает в себя моральную экспертизу.

Специфика гуманитарной экспертизы - в ее диалогично-сти (она невозможна без понимания оцениваемого субъекта) и принципиально качественном характере (несводимости, невыразимости через количественные показатели, баллы и т. д.). Субъект такой экспертизы должен обладать качествами, обеспечивающими эту специфику. Не просто знания и профессионализм, но человеческая мудрость должна быть присуща такому «эксперту». Требование исключительно высокое: не просто эксперт, но Учитель жизни. Но иначе нельзя. Отсюда вопрос: а кто готов к такой экспертизе? Бывают в истории времена, когда такие люди или уже не выжили, или еще не созрели.

5. Формировать человека должна именно нравственная жизнь прежде всего, а «воспитательная деятельность» - всего лишь в ее контексте, на ее почве. Фундамент нравственной жизни - это развивающаяся гармония свободы индивидуальности и ее сопричастности к началам добра в социальной макросреде, микросреде и объективной диалектике мира в целом. Здоровый климат социальной макросреды нашего общества создается перестройкой. Но непосредственно моральные ценности жизни и культуры передаются и вырастают на почве первичных социальных групп. Если в них атрофирована культурно-историческая память и то, что Л. Швейцер называл «благоговением перед жизнью», то они не способны сформировать нравственность.

Отсюда вывод: внимание к источникам нравственной жизни семьи, групп общения, профессиональных групп, народа, человечества - прежде всего. Не надо проектировать «поле нравственности» - надо сохранять его и не мешать ему жить своей естественной жизнью; «поворачивать реки» здесь еще более опасно, чем в природе.

Этика - и теоретическая, и прикладная - должна найти свое место в становящейся системе комплексного человековедения, положив в основу соотнесение ключевых ценностей нравственности и морали - добра и долга - с интегральными

ценностями человеческой жизни в целом - счастьем и любовью, свободой и сопричастностью.

6. Что важнее для развития морали - этическая рефлексия или непосредственность фундаментальных ценностей? Ценности, питающие рефлексию, и рефлексия, возвращающая к ценностям.

А.И.Титаренко (МГУ, кафедра этики)

Обретение этикой своей подлинной роли

1-2. Не «болевая точка», а скорее тяжелая, ставшая хронической, болезнь - рассогласование (в некоторых аспектах доходящее до острейших противоречий) экономической жизни и нравственного фактора. В центре - нарушение принципа социализма: «от каждого - по способности, каждому - по труду». Источник отклонений от требования «по труду» следует, видимо, искать не только в более или менее очевидных проявлениях, лежащих на поверхности, а в сбоях самого механизма хозяйствования. Здесь неожиданно мы обнаруживаем самые удивительные метаморфозы в действии этого механизма, если его рассматривать вкупе с социальными реалиями. Величайшие социально-исторические достижения социализма, оказывается, несут сами в себе возможности тех или иных отклонений в случае пренебрежения субъективным фактором, который обеспечивает их надежность.

По-видимому, определенным «синтезирующим центром» не только экономических, но и социально-политических, нравственно-психологических и т. д. негативных явлений выступает бюрократизм. Его нельзя ставить в эклектический перечень «болячек» нашей жизни так, как это делалось ранее: «взяточничество», «стяжательство», «пьянство» и... бюрократизм. Он не равноценный компонент этого перечня, а то, что можно назвать внутренней, вездесущей, основной «бациллой» болезней социализма. Отвечая на вопрос об угрозе, которую представляет мораль бюрократизма нравственному здоровью народа, можно ответить, что не столько эта мораль, а сам бюрократизм - вот то ядовитое жало, что нацелено в сердце народной нравственности.

Вероятно, именно бюрократизм следует считать ответственным и за такое тяжкое болезненное явление при социализме, как отчуждение. Особенно - неприкаянное нравственно-психологическое состояние отчуждения. Как известно, отчуждение - многокомпонентное, сложное явление, имеющее и свой (наиболее тревожный) аспект - моральный. Подход Маркса к отчуждению, оставаясь методологически действенным, требует все же своего дополнения и развития применительно к социализму (и здесь автор тезисов признает необходимым пересмотреть свою точку зрения на суть морального отчуждения; см.: Вопросы философии. 1983. № 6). Отчуждение наиболее нестерпимо как постоянное самочувствие человека, оно свидетельствует о кризисном состоянии самого морального фактора.

Итак: не только рассогласование взаимодействия этого фактора и экономики, но и внутренняя эрозия самой нравственности. Мораль, бывшая долго «лакокрасочным» цехом, обязанным закрашивать наши социально-экономические прорехи, понесла тяжелый урон. Вместе с тем, она воочию доказала свое глубинное социально-историческое значение, сломав в реальной жизни навязанную ей официально жалкую роль, и в течение многих лет народной жизни, своим практическим, стимулирующим влиянием подготавливая революционный процесс перестройки.

Тем не менее, надо с полной ясностью видеть тревожное неблагополучие в состоянии социалистической нравственности. Выветривается содержание многих завоеванных социализмом моральных ценностей, скудеет их запас и, главное, теряется их былая эффективность. В отдельных аспектах нравственной жизни, под влиянием разноуровневого социально-экономического развития, урбанизации, ускорения ритма социально-экономических и бытовых сдвигов, абсолютизации национальных культурных традиций, местничества, определенных «пустот», возникающих в результате отмирания ряда старых норм (обеспечивавших родственные, патриархальные и др. связи), которые «не успевают» заполняться новыми и т. п., создается ситуация хаоса норм, принципов, оценок и пр. За этой, хотя и поверхностной, но весьма очевидной картиной императивного разнобоя, скрываются тяжелые разломы в самой системе нравственности.

Здесь лучше всего рассматривать нравственность в трех ее основных «пластах»:

а) мировоззренческий (общие моральные принципы);

б) ценностные ориентации «среднего» уровня (моральный престиж профессии или способов проведения досуга, направленность интересов в конкретных областях жизнедеятельности и др.);

в) система норм, запретов, «образцов», санкций и т. п., действующих на уровне повседневно-бытового, «суетного» течения жизни в его привычном временном ритме.

В общем, наверное, следует считать доказанным, что взаимосвязь 1-го и 3-го уровня нравственности происходит через пласт 2 - см. концепцию Ядова В. А. о «диспозициях». А этот уровень в реальной жизни, оказывается, прежде всего, «выбит» из системы как целостности (по форме ценностные ориентации еще могут соответствовать уровню 1-ому - «ложное прикрытие», но по содержанию они уже с ним плохо сочетаются); ввиду же неисполнимости ряда «средних» ориентаций, они оказываются в болезненном рассогласовании и с пластом обыденной регуляции «мелкомасштабного» бытового поведения.

Мировоззренческое содержание морали, разумеется, весьма сильно поддерживается и накачивается средствами массовой информации. В некоторые годы могло создаться даже впечатление, что мировоззренческий «пласт» нравственности непоколебим, несмотря на очевидно наблюдаемые деформации других уровней. Но это - до поры, до времени. Времени, когда высшие нравственные ориентиры, теряя точки опоры, теряют и свою былую очевидность, устойчивость: возникает такое явление, как равнодушие к высшим моральным целям индивидуальной жизнедеятельности. Это опустошение сопровождается утерей и собственно морального смысла ценностных ориента-ций, а также морального порядка в повседневной, «бытийной» жизни личности. Не все и не на долгое время могут вынести подобное опустошенное морально-психологическое состояние.

Наступает период самостоятельных («новых») нравственных исканий. Здесь зреют «точки роста» в реальной нравственности, зреют надежда и вера в моральное «исцеление». Критический потенциал, накопленный моралью, становится мощным стимулом социально-исторических преобразований, обновления. Идеалы становятся в жизни еще более необходимы, чем хлеб насущный: их не хотят занять из чужих рук, а стремятся выстрадать самостоятельно. Идет поиск - иерархия мировоззренческих ценностей проходит нелегкую историческую «ин-

вентаризацию». Вдруг обнаруживается, что ряд «старых» ценностей (идеалов), казалось бы, «затертых» от злоупотребления, в действительности незаменим, и они обретают свою новую императивность и привлекательность.

Происходит широкая передвижка и в ценностных ориен-тациях среднего уровня: меняется их иерархия, статусы и т. п. В бытовом течении жизни возникает заманчивая и довольно сильная тенденция: выковать из повседневных «маленьких» справедливостей своего суетного бытия Большую Справедливость всей своей Судьбы, а если это не удается, наполнить это течение каким-то моральным - пусть даже иллюзорным «игровым» (хобби и пр.) - смыслом. Это тоже «точка роста» реальных нравов, причем, в тех сферах социальной жизни, которые ранее находились в явном небрежении.

Происходят существенные сдвиги и в общих показателях морального сознания и поведения. Исходная нравственная позиция морального выбора активизируется, ставя личность в новую ситуацию социальной и психологической ответственности. Более широкий диапазон ценностных ориентаций расширяет возможности этого выбора, сначала нередко в негативном, а затем - и в позитивном плане; вместе с тем, происходит как бы «естественный отбор» этих ориентаций, часть их обесценивается, а другие, напротив, в процессе жизнетворчества субъекта морали - человека - возвышаются.

Меняется иерархия моральных норм и запретов, происходит их обогащение за счет новых (например, «экологическая мораль») и возрождения незаслуженно приниженных (милосердие, готовность утешить, деликатность, сострадательность и т. п.). Подобно птице Феникс, возрождаются из пепла скептицизма и равнодушия высшие нравственные ценности - доброта, любовь, дружба, верность (см.: И. Кон. Дружба. М., 1987). И пусть это для многих далекие, однако, тем не менее, путеводные звезды. На этой почве появляется жгучая социально-психологическая потребность (увы, неудовлетворенная этикой) в надежных морально-этических «Абсолютах» жизни. Новую роль постепенно, хотя и с очень большим трудом, обретают и контрольно-императивные механизмы саморегуляции поведения личности - совесть и долг. Бессовестность, вероятно, все же «выйдет из моды», как и неверность, предательская ненадежность личности.

То, что здесь написано о «точках роста» нравственности, выглядит, конечно, несколько морализаторски - как «желаемое», «должное» и т. п. Однако это не совсем так: дело в том, что «точки падения» и «точки подъема» чрезвычайно близки (а порой почти совпадают) в реальных ценностных координатах нравственной жизни (их, следовательно, надо изучать и прогнозировать в единстве).

Ответ на первый вопрос в значительной мере предопределяет и ответ на второй. Главное в том, что этика может преодолеть мелочный горизонт навязанной ей до сих пор жалкой роли и стать выразительницей той морали, которая есть творческий, глубинный стимул гуманистического созидания истории ее субъектом - всем человечеством. Для этого ей необходимо пройти нелегкий и непростой путь преодоления многочисленных, тормозящих обретение ею своей «подлинной роли», стереотипов и «идей-идолов».

Среди них можно назвать: элитарно-академическую импотенцию этики в ее отношении к нравственной жизни, т. е. болезнь, даже сейчас (на новый лад!) выдаваемую за ее достоинство; морализаторство с его «черно-белой» схемой, в основе подрывающей научные основания этики; отрыв от достижений смежных конкретных дисциплин - прежде всего, психологии, социологии, культурологии, - которые нередко вынуждены «заметать» те или иные проблемы этики; спекулятивизм, с его штампами («идеями-идолами»: а) «личные интересы - общественные»; б) «обуздание» как важнейшая функция морали; в) ложная для марксизма альтернатива автономной и гетерономной этики; г) боязливое отношение к «контрольной» функции морали в политике; д) уклонение от анализа девиантного поведения и причин его сооблазнительности; е) пренебрежительное отношение к повседневно суетному течению нравственной жизни и его установлениям; ж) неумение и нежелание реализовать в этике интуитивно присущую морали способность к прогностике и мн. др.); з) примитивный «рационализм» (с тремя «р»), в ущерб принципу сенсуализма в этике и роли чувств в морали и мн. др.

Эта программа пересмотра этики, разумеется, подчинена позитивному развитию всех аспектов (составляющих) этики (см. дискуссию о «моралеведении» в ж. «Вопросы философии». 1982, № 2). Здесь можно было бы назвать и целый ряд особых проблем, открывающих широкие горизонты для этических

изысканий (см. «Панорама идей», ж. «Вопросы философии». 1981, № 8). Это и проблема общения как «резервуара кристаллизации», зарождения новых норм; и проблема морального содержания этапов жизни (в т. ч. моральный смысл старости); и «вечные» вопросы о смысле жизни, счастья, смерти; и нравственное переживание течения времени; и даже основы статистики нравов и т. д.

И все же главная, ключевая проблема: методологическое обеспечение развития этики. Арсенал методологии этических исследований может быть пополнен широким использованием (и дальней разработкой) этического историко-аксиологического метода исследования, спасшего от ловушек морализаторства и формализма. На этой основе чрезвычайно перспективен метод «феноменологического моделирования» нравственной жизни в ее динамике (см. П. Ландесман, Ю. Согомонов. Спор с пессимизмом. М., 1971).

Сейчас надо использовать для развития методологии все, что обещает, хоть какой-то, пусть частный, успех.

Ф.Н. Щербак

(Ленинградская лесотехническая академия)

Пусть "Самотлорский практикум -2" не будет спором глухих

1. Для понимания сегодняшней ситуации в сфере нравственной жизни необходимо признать наличие глубоких деформаций, произошедших за минувшие годы в общественной морали. Речь идет не только о фактах морального разложения отдельных социальных групп, погрязших в хищениях, спекуляции, взяточничестве, но и о падении трудовой морали в целом, о значительном снижении порога морально дозволенного в массовом сознании, об ослаблении чувств общественной солидарности, взаимопомощи и т.д. Есть основания говорить о серьезном кризисе фундаментальных ценностей морального сознании ответственности, порядочности, честности.

Если бы речь шла о правах тех или иных коррумпированных слоев общества и только (например, об образе мыслей и образе жизни торговой мафии или государственной бюрокра-

тии), то было бы, как говорится, полбеды. Но сегодня мы видим признаки деградации массовой общественной морали, что чревато серьезными последствиями для духовного здоровья всего народа.

Для преодоления указанных тенденций, поистине, нужна перестройка всех сторон общественной жизни, но рассчитывать на быстрый успех не приходится. Психология общественного равнодушия, пассивности, конформизма, очерствление межлюдских отношений довольно глубоко проникли в массовое поведение, и требуется долговременная программа мер для изменения сложившегося положения.

Перед лицом этой ситуации этическая теория должна критически оценить свою общественную роль и сделать выбор. К сожалению, необходимость перемен пока (судя по публикациям) осознается слабо.

2. Современная этика пребывает в глубоком отрыве от реальных проблем нравственной жизни. И это состояние во многом определяется ее познавательной установкой исключительно на внутринаучные проблемы, на изучение морали как таковой, а не на практическую жизнь в ее нравственном измерении, т.е. не на нравственную практику. В итоге имеем парадокс: этическая теория почти все знает о морали вообще, но мало что вразумительного может сказать о моральных проблемах реальной жизни.

Не странно ли, что за три года перестройки не опубликовано ни одной этической статьи, где были бы подвергнуты профессиональному анализу нравственные аспекты процесса демократизации, гласности, самоуправления и т. д.

Практически ни один вопрос хозяйственной жизни (реформа управления, новые формы организации труда, кооперативные отношения и т. д.) не попал в зону интересов этической науки. Нет у нее интереса и к социальной сфере: отсутствует этический анализ проблем социальной справедливости, социального равенства, образа жизни и многих других.

Да разве мало других актуальных проблем самого различного содержания? Взять, к примеру, вопрос о целесообразности отмены в современных условиях смертной казни. Бурное обсуждение в печати этого предложения проходит без участия эти-ков. Этическая наука ограничивается общими рассуждениями о человеческой личности как высшей ценности, но уклоняется от анализа конкретных общественных проблем. Все они оказы-

ваются недостаточно «специфичными», а потому и недостойными стать предметом этического анализа.

3. Поставим вопрос: не покушаемся ли мы на этическую теорию как таковую? Не отвергаем ли мы мораль как предмет этической науки? Нет, конечно. Но изучение морали как таковой, с нашей точки зрения, имеет смысл лишь постольку, поскольку позволяет затем выявить специфику «моральной компоненты» реальных практических отношений. Вне этой задачи постижение морали «само по себе и для себя самой» есть чисто спекулятивное занятие.

Важно не ограничиваться внутринаучными проблемами (разработкой категориального аппарата), а переходить к анализу нравственных проблем экономической, социальной, политической, духовной жизни. У нас, к сожалению, связь морали с жизнью трактуют чаще всего лишь в плане внешнего сопряжения: «мораль и политика», «мораль и культура», «мораль и общение» и т. п. Такая методология заведомо обрекает исследователя на сопоставление понятий, дефиниций и т.п. Но есть принципиально иной план их диалектического взаимодействия: нравственные проблемы реальной политики, моральная культура данного общества, нравственное общение в различных сферах общественной жизни и т. д., где «бытие морали» реализуется не вне, а в самой ткани жизненных процессов.

4. Несмотря на постоянные призывы сомкнуть теорию и практику, развитие этической мысли все более приобретает самообращенный характер. В оправдание ссылаются на статус теории, которая не может обойтись без саморефлексии, без абстракции и т. д.

Но спор не о том, нужна ли теории сила абстракции, категориальный аппарат и т. п. Суть в другом: допустимо ли застревать на абстракциях и не желать конкретности знания? А отсюда и другой вопрос: можно ли обеспечить теоретическую конкретность этического знания без обращения к практике?

Этика умудряется сохранять полную абстрактность в подходе к самым животрепещущим вопросам, искусно очищая их от практического содержания. Она умудряется, например, изучать общественное моральное сознание в отрыве от массового и индивидуального сознания, от реальных нравов, от поведения, в результате чего моральное сознание оказывается тождественным с абстрактными «моральными смыслами», понятиями как таковыми, моральными кодексами и т.п. Обращаясь же к

феноменам индивидуального сознания, она чаще всего представляет их в абстрактно-психологизированном виде вне реального контекста конкретной жизнедеятельности, в силу чего этический анализ опять-таки вращается в замкнутом круге категориальных построений, классификаций и систематизации элементов и т. д. и т. п.

Нет ни одной этической работы, где приращение теоретического знания осуществлялось бы на основе обобщения практического опыта нравственной жизни. Знание прирастает (если прирастает), главным образом, за счет логической дедукции, что в целом обрекает науку на круговорот идей, а если и случаются прорывы к новому, то только благодаря подсказкам «здравого смысла».

Отсюда и характер этических рекомендаций практике. Это чаще всего или советы того же «здравого смысла», или абстрактные заповеди предельной общности. Современная этика вообще не признает никаких гипотез, она формулирует «вечные истины» (современная этическая натурфилософия!).

И это, конечно, не случайно, поскольку этическая наука (как и современная академическая педагогика) считает возможным разрабатывать теорию без обращения к практике. Между прочим, у нас написаны сотни работ по нравственному воспитанию молодежи, в которых нет даже упоминания об опыте учителей-новаторов. Прорывы этической мысли к новому сегодня связаны (и это надо признать!) не с наукой, а с художественной литературой и публицистикой. Разумеется, науку нельзя заменить литературой, но и научные претензии должны иметь какое-то подтверждение.

5. Исходя из сказанного, предлагаю пересмотреть ряд укоренившихся догм современной этической науки и на этой основе уточнить некоторые господствующие ныне представления, в частности:

преодолеть понимание морали как сферы сугубо духовных интенций, в полной мере реализовать эвристический потенциал концепции морали как способа духовно-практического освоения действительности;

отказаться от представлений, согласно которым мораль -сфера исключительно должного, а не сущего (Мильнер-Иринин). Мораль по самому существу дела выступает как единство должного и сущего;

преодолеть сугубо идеологизированный образ морали и перейти к целостному пониманию морали в единстве ее рациональных и социально-психологических аспектов;

в полной мере признать статус морали за нравственной практикой, реальным поведением (разумеется, не сводя поведение к поведенческим автоматизмам);

отказаться от третирования обыденного нравственного сознания как якобы лишенного моральной специфики, признать, что моральная специфика проявляется не только на категориальном уровне теоретического мышления, но и на уровне нравственной мудрости практического сознания;

отказаться от абстрактных рекомендаций и поучений практике. Не поучать практику, а возвращать практике ее собственный образ, поднятый на уровень теоретического осмысления;

перестать заниматься самообманом, считая, что можно серьезно изменить нравственные отношения, нравственную практику в обществе, ограничиваясь лишь мерами идеологического влияния, этического просвещения, моральных консультаций и т. д., радикально не меняя всю систему общественных отношений, хозяйственного механизма, политической демократии и т.д.;

преодолеть чисто регулятивный подход к морали, понять мораль в единстве ее регулятивной к ценностно-ориентацион-ной (мировоззренческой) функций.

На наш взгляд, мораль представляет собой исторически выработанный способ гармонизации общественных и личных интересов посредством внутреннего самоопределения индивидов в качестве суверенных субъектов деятельности и общения.

6. Мой дополнительный вопрос: чего нам не хватает? Не хватает обмена мнениями, диалога: мы вроде бы боимся спорить. Но если исходить из того, что цель нашего спора не в опровержении оппонентов, а в совместном поиске истины, то, пожалуй, следует рискнуть.

Пусть Самотлор-2 не будет спором глухих.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ