CC BY
10В.И. Бакштановский, Ю.В. Согомонов «ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ»: ВЫБЕРЕТ ЛИ РОССИЯ ЦЕННОСТИ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА?
Этический консилиум новой отечественной ситуации морального выбора: замысел проекта. - Апробация идеологии проекта. - «Двадцать лет назад»: эскиз ситуации морального выбора времен Перестройки. -«Двадцать лет спустя»: эскиз современной ситуации морального выбора. - О программе экспертизы шансов выбора Россией ценностей гражданского общества.
Этический консилиум новой отечественной ситуации морального выбора: замысел проекта
ПЕРВАЯ часть заголовка нашей статьи - напоминание о том, что в этом году исполняется 20 лет со времени старта одного из весьма успешных проектов в отечественной прикладной этике - «Самотлорского практикума». Проект был посвящен гуманитарной экспертизе нравственной ситуации в советском обществе первых лет Перестройки, трактуемой авторами проекта как ситуация морального выбора, и анализу готовности отечественной этической теории ответить на вызовы Перестройки, прежде всего -экспертным потенциалом прикладной этики. Это была первая попытка инициативного движения этического сообщества приложить потенциал знания о морали к современной практике, работая в формате этического форума, тех-нологизированного методами экспертного опроса и игрового моделирования.
В то же время юбилей - не просто «повод». Мы полагаем, что сегодня ситуация во многом повторяется - как новое перепутье, как ситуация стратегического выбора обществом ценностных ориентиров своего развития. И как новый вызов развивающейся прикладной этике, в том числе потенциалу концепции морального выбора в экспертизе со-
временной ситуации в обществе. Отсюда вторая часть заголовка статьи.
ЧТОБЫ представить замысел нового проекта, необходимо хотя бы кратко напомнить идею проекта «Самотлорс-кий практикум». Начнем с того, что двадцать лет назад, на старте Перестройки, мы инициировали этическую экспертизу-консилиум моральной ситуации в обществе. Были проведены два экспертных опроса, участники которых - философы, социологи, психологи, политологи, публицисты, литературные критики - отвечали на вопросы о «болевых точках» и «точках роста» современной ситуации нравственной жизни и современной ситуации в этическом знании.
Уже первое знакомство с двумя изданиями материалов этой экспертизы - «Самотлорский практикум-1» и «Само-тлорский практикум-2»1 - позволит сразу обнаружить ее ключевую тему. Обращаясь к участникам проекта как экспертам с просьбой провести коллективную диагностику моральной ситуации в обществе, мы выдвинули гипотезу о Перестройке как инновационной для всего нашего общества и каждого гражданина ситуации морального выбора, подчеркивая, что ситуация выбора - первоклеточка нрав-
V ^ V ЧУ
ственной жизни. В этой универсальной структуре морали сплавлены аксиологический космос и экзистенциально-конкретный мир субъекта, вечное и современное, традиционное и новое. Выбор, самоопределение - условие моральности и способ духовно-практического освоения мира, а принятие решения - ключевой акт разыгрываемой моральным субъектом жизненной драмы, процесса нравственных исканий в сфере смыслов и в сфере достойно-эффективных способов достижения целей. Субъекты морального выбора - субъекты индивидуального масштаба и субъекты масштаба общества - творят свою биографию и свою историю на перекрестках человеческой деятельности,
1 См.: Самотлорский практикум / Под ред. В.И. Бакштановского. Тюмень, 1987; Самотлорский практикум-2. Материалы экспертного опроса / Под ред. В.И.Бакштановского. Тюмень, 1988.
используя сложившиеся шансы и создавая шансы свои собственные. И Перестройка - такого рода перекресток: в глобальной ситуации выживания, в переходной для нашего общества ситуации исторического масштаба, в судьбоносной ситуации самоопределения индивида. А мы уверены, что такая идентификация - не самообман убежденного в уникальности своего времени и особой ответственности решений очередного поколения.
В интерпретации Перестройки как ситуации выбора мы видели не просто диагноз переходного характера ситуации, но и надежду на скорейшую реабилитацию и эмансипацию такой фундаментальной ценности, как свободный выбор вообще, моральное самоопределение в особенности, ставили акцент на особой напряженности целесредственных взаимозависимостей и на необходимость конструктивного вывода из социально-нравственной экспертизы, содержащего определенный проект деятельности. Именно такого рода проект считал предметом своей заботы «Самотлор-ский практикум», конкретизируя название этической инициативы как воспитание выбором. Гуманитарная экспертиза и консультирование возможны и необходимы только при подлинно альтернативном мышлении общества, собственно и являющемся сутью «нового мышления». И культивирование воспитательного потенциала ситуации выбора мы рассматривали как ключевое звено нравственного обеспечения Перестройки.
Сегодня, 20 лет спустя, мы полагаем, что методологическая идея первого в стране этического консилиума в формате экспертных опросов с последующим включением экспертных материалов в многодневные этические деловые игры оказалась весьма плодотворной. Сработала и наша гипотеза о том, что Перестройка - ситуация морального выбора. И, что не менее важно (особенно с точки зрения генерирования проекта «Двадцать лет спустя»), сформировалось более конкретное представление о роли такой идентификации моральной ситуации в стране и о призна-
ках, по которым можно квалифицировать нравственное состояние общества именно как ситуацию выбора. Причем многие из диагностических и прогностических оценок, содержащихся в экспертных текстах тех лет, значимы и сегодня.
ПРИСТУПАЯ к характеристике нашего нового проекта, отметим, что он рассчитан по меньшей мере на два этапа. Первый из них, материалы которого анализируются в данной статье, пилотный. Он посвящен (а) апробации самой идеи о возможности и необходимости экспертизы новой ситуации в российском обществе именно как ситуации морального выбора; (б) пробной попытке анализа ситуаций Перестройки и ситуации «двадцать лет спустя» с точки зрения их идентификации как ситуаций морального выбора, выявления общего и различного в содержании характеризующих эти ситуации альтернатив выбора; (в) конкретизации гипотезы экспертизы для реализации второго этапа проекта.
Гипотеза для первого этапа проекта, как отмечено в Программе, инициирующей экспертный опрос «Двадцать лет спустя»2, заключалась в характеристике актуальной ситуации российского общества как ситуации исторической развилки, нового перепутья. На наш взгляд, характер переживаемой Россией новой ситуации выбора не исчерпывается финансовым, экономическим, социальным, политическим и т.п. аспектами. У всех них есть системное основание, которое проявляется в остром кризисе веры в идеалы и ценности трансформации России, с одной стороны, и во все более усиливающихся тенденциях смены декларированных на старте постсоветского периода ценностных ориентиров развития общества - с другой. Речь идет не просто о принятии-непринятии обществом инструментальной части российского трансформационного проекта. Предельная напряженность современной ситуации выбора связана, по
2 Текстом Программы открывается подборка материалов проекта в данном выпуске нашего журнала.
меньшей мере, с двумя обстоятельствами. Во-первых, с заметным разочарованием в изначально декларируемой ценностной ориентации этого проекта, в тех либеральных смыслах, которые еще недавно оправдывали новое самоопределение России, связываемое с идеей гражданского общества. Во-вторых, с тем, что пока наглядной альтернативой этому разочарованию оказывается лишь доминирование в реально реализуемой стратегии развития страны ценностей неотрадиционализма. Поэтому и уместно говорить о том, что наше общество снова оказалось вовлеченным в ситуацию морального выбора исторического масштаба.
Одним из способов проверки этой гипотезы является попытка сравнения диагнозов, даваемых этическими консилиумами: что сохранилось и что изменилось в ценностном ярусе отечественной ситуации за 20 лет после Перестройки. Оставляя обстоятельную процедуру такого сравнения для второго этапа проекта, построим данную статью по следующему алгоритму: анализ отношения экспертов к замыслу проекта, аргументам в пользу его актуальности и к его теоретико-методологическим основаниям; реконструкция содержания альтернатив морального выбора ситуации Перестройки; содержательные характеристики альтернатив морального выбора в современной отечественной ситуации; наметки к
программе второго этапа экспертизы. Апробация идеологии проекта
ЗДЕСЬ НАМ предстоит обратить внимание на восприятие экспертами замысла проекта, постановки сформулированных перед консилиумом задач, оценить степень реалистичности ожиданий авторов проекта от экспертного опроса и, тем самым, извлечь уроки из реакции экспертов на идеологию проекта.
С необходимой скромностью укажем на оценки типа «хотел бы прежде всего приветствовать замысел повторения "Самотлорского практикума"» (А.А. Гусейнов),
«Вся современная интеллектуальная мысль, начиная со скептика Монтеня и, тем более, прагматика Макиавелли, через Просвещение к нашему времени - при том, что она не так часто прибегала к словосочетанию "моральный выбор" - по сути, внесла это понятие в реестр фундаментальных "формул" нравственной рефлексии социального порядка» (А.Ю. Согомонов) или «Время экспертного опроса выбрано, как мне кажется, очень удачно. ...Именно сейчас этот вопрос более чем уместен» (А.Ф. Филиппов), которые содержатся в представленных в этом выпуске журнала материалах проекта. Обратим внимание и на поддержку идеи проекта «по факту» - она содержится уже в некоторых заголовках экспертных текстов: «Российское общество находится перед необходимостью национального морального выбора» (Р.Г. Апресян), «Невменяемое в нравственном плане российское общество не в состоянии сделать определенное предпочтение» (Г.Л. Тульчинский)3.
Разумеется, для апробации идеи проекта значимы и не вынесенные нами в заголовки публикуемых текстов экспертов суждения, связанные с диагностическими оценками современной российской ситуации в предложенных проектом категориях экспертизы. Оставляя обзор этих диагнозов для соответствующего раздела статьи, отметим здесь в качестве примера оценки, данные А.Ю. Согомоновым - «Выбор, похоже, все-таки "совершен" актуальным российским обществом» и Б.Н. Кашниковым - «Российское общество стоит сейчас возможно перед самым тяжелым выбором за всю свою историю. Речь идет о том, чтобы перестать быть обществом вечной неопределенности, обществом, колеблющимся постоянно "между бытием и смертью" (Хомяков), и перейти к состоянию "мужествен-
о
3 Набранные курсивом цитаты взяты из публикуемых в этом же выпуске журнала «Ведомости» текстов участников проекта «Двадцать лет спустя».
ной формы" (Бердяев)».
Очевидно, что с точки зрения апробации идеи проекта еще более значимы суждения экспертов, содержащие разнообразный критический потенциал.
НАЧНЕМ их обзор выделением суждения корректирующего плана, предполагающего уязвимым использование термина «ситуация» применительно к предлагаемой этической экспертизе. «В выражении "моральная ситуация в стране" смущает слово "ситуация", - пишет А.А. Гусейнов. - Можно подумать, что речь идет о кратковременном (ситуативном) всплеске моральных настроений, связанных с теми или иными общезначимыми, но каждый раз конкретными общественными событиями». С точки зрения автора, «более точными и адекватными замыслу проекта» были бы «обобщенные и эпические формулировки типа "моральное состояние общества", "состояние общественной морали"».
На наш взгляд, термин «ситуация» может использоваться не только для характеристики кратковременных, ситуативных состояний. Достаточно вспомнить экзистенциалистскую версию этого термина, подразумевающую поведение субъекта в определенных обстоятельствах, требующих акта выбора. При этом, на наш взгляд, речь в таком случае может идти о субъектах и обстоятельствах как индивидуального, так и социального масштаба. В первом случае - это обстоятельства проектирования жизненной биографии, во втором случае - обстоятельства творения истории.
В СВЯЗИ с последним тезисом весьма важны скептические суждения экспертов о возможности говорить о таком субъекте морального выбора, как общество.
«Совершает ли общество моральный выбор? - рассуждает А.Ю. Согомонов. - Строго говоря, нет, хотя такая проблематизация вполне допустима и порой вполне эвристична, особенно в риторических целях побуждения некой публичной дискуссии. Но если мы всегда имеем дело
только с персональным выбором, то чем тогда становится арифметическая сумма индивидуальных выборов и насколько она действительно отражает "дух" времени?».
Принимая тезис автора о необходимости для решения этого вопроса «самостоятельного теоретического и исторического экскурса, отметим допущение автором эври-стичности такой проблематизации. А отвечая на скепсис других экспертов, предложим различать, с одной стороны, саму возможность выделять субъект морального выбора в масштабе общества - «Возникает вопрос: можно ли по этому признаку характеризовать социумы в целом?» (А.А. Гусейнов) и, с другой, степень зрелости такого субъекта - «Казавшийся естественным двадцать лет назад вопрос о моральном выборе общества сегодня вызывает у меня настороженность и сомнения. Может ли общество в целом быть субъектом выбора, а если может, то как оно проявляет свою субъектность?», -пишет Р.Г. Апресян. Отметим, что оба автора говорят фактически об одном и том же индикаторе являющейся объектом экспертизы ситуации выбора в масштабе общества: «единый народный порыв» («Сохранявшаяся и распространявшаяся оппозиционность режиму выплеснулась в краткие годы Перестройки в единстве народного порыва к лучшей жизни. Тогда это казалось проявлением исторического права народа на выбор», -пишет Р.Г. Апресян) и «концентрированное общественное напряжение, которое соединяло бы большинство граждан в неких общих нравственно-окрашенных ожиданиях и действиях» (А.А. Гусейнов). При этом первый из авторов ставит весьма важный вопрос о рациональности выбора: «Может ли быть народный порыв проявлением выбора?».
Специальное исследование вопроса о корректности ин-ституализации субъекта морального выбора в масштабе общества еще только предстоит предпринять. Но уже в данной работе обратим внимание на то, что, во-первых, один из цитированных выше экспертов в своих диагности-
ческих оценках прямо допускает возможность экспертизы ситуации морального выбора в масштабах общества: «российское общество находится перед необходимостью национального морального выбора» (Р.Г.Апресян). Во-вторых, ряд экспертов вполне категорично рассуждают о правомерности выделения такого субъекта. Так, по мнению Г.Л. Тульчинского, ситуация морального выбора «существует всегда перед каждой личностью и любым обществом. Такой выбор и определяет исторический процесс, даже если личность и общество не отдают себе в этом отчета». Б.Н. Кашников полагает, что «ситуация морального выбора как для общества в целом, так и для отдельной личности имеет место всегда». Косвенно о субъекте выбора в масштабе общества говорит еще один эксперт, отмечающий, что «время экспертного опроса выбрано, как мне кажется, очень удачно, ...именно сейчас этот вопрос более чем уместен» (А.Ф. Филиппов).
В ПРОЦЕДУРЕ апробации идеи проекта нельзя не обратить внимание на весьма категоричное отрицательное суждение по поводу идентификации современной российской ситуации в категориях морального выбора. Самые первые слова текста И.М. Клямкина: «Мне не нравится определение современной российской ситуации как ситуации морального выбора. Более того, меня смущает даже использование для ее характеристики самого слова "мораль"». Уточнение автора: он не против «моральных оценок и целеполаганий. Их значение трудно переоценить уже потому, что они являются основополагающими для любого общества». Аргументом же против экспертизы ситуации в категориях морального выбора для автора является зависимость смысла слов от контекста: «В доме повешенного слово "веревка" воспринимается иначе, чем в отряде альпинистов, а призыв "не убий" на поле брани звучит не так, как в обыденных обстоятельствах. Это относится и к "морали"».
А далее - характеристика самого контекста: в условиях
переживаемого современной Россией кризиса идентичности «соблазн вытащить ее из него посредством апелляций к этическим нормам и принципам», этическая терминология при квалификации «внутренних и внешних вызовов, с которыми столкнулась Россия», на деле «уводит от сути самих этих вызовов». Более того, И.М. Клямкин подчеркивает, что такая квалификация не просто может быть, но уже используется «для подмены одних проблем другими». Пример: «Можно, конечно, во всеуслышание заявить о том, что нравственность выше законности, а добро первично по отношению к правам человека. Так и было сказано с трибуны Всемирного русского народного собора, состоявшегося весной 2006 года. Можно обсуждать, правильно это или нет. Но своевременность либо несвоевременность такого обсуждения определяется опять же историческим контекстом». Поэтому автор полагает, что «<при нынешних наших обстоятельствах смещение акцентов от права к морали как раз и уводит от проблемы, причем самой важной и болезненной из всех, с которыми столкнулась постсоветская Россия».
Трудно спорить с убедительной характеристикой «исторического контекста», включающей наглядные доказательства активных попыток реставрации традиционалистских представлений о природе морали, отождествления содержания морали как таковой с одной из ее исторических моделей. Более того, с нашей точки зрения, критика автором вполне конкретной тенденции в нашем обществе справедлива и актуальна.
Но, может быть, трезвое понимание контекста не обязательно должно приводить лишь к отказу от экспертизы российской ситуации в категориях морального выбора, предложенных проектом? Возможно, оправдан и поиск рациональной альтернативы реставрации традиционалистских представлений о природе морали именно в рамках идентификации ситуации именно как ситуации морального выбора? Альтернативы в виде рациональной морали
гражданского общества, в которой мораль не подменяет право, а согласует оба эти регулятора жизни общества? Во всяком случае, в гипотезе нашего проекта такая альтернатива представлена - мы не случайно вынесли в заголовок данной статьи ее содержание: «Выберет ли Россия ценности гражданского общества?».
Кстати, сам И.М. Клямкин дает вполне эффективное уточнение своей позиции, подчеркивая, что его скепсис по поводу актуализации экспертизы ситуации в нашем обществе в категориях морального выбора реально направлен против «традиционалистского верховенства морали над правом, что в индустриально-городском обществе ведет к формированию доправового, морально-репрессивного типа сознания и утверждению соответствующей ему и на него опирающейся политической практики».
Фактическим продолжением апробации идеи проекта является конкретная диагностика ситуации Перестройки и ситуации «двадцать лет спустя».
«Двадцать лет назад»: эскиз ситуации морального выбора времен Перестройки
НАСКОЛЬКО (не)адекватной посчитали участники «Са-мотлорского практикума» идентификацию Перестройки как ситуации морального выбора? И, что не менее важно, какие критерии и признаки такой идентификации можно выделить в экспертных суждениях?
Начнем с характеристики базового признака любой ситуации выбора - самой возможности выбирать, то есть наличия реальных альтернатив для самоопределения.
Этот признак ситуации «двадцать лет назад», казалось бы, очевиден. «Ситуация морального выбора в условиях Перестройки характеризуется расширением диапазона предоставляемых альтернатив. Это одно из нравственных последствий процесса демократизации», - полагал участник «Самотлорского практикума» А.П. Вардомацкий. С точки зрения автора, стратегический «выбор "за" или "против"»
Перестройки влечет за собой массу выборов меньшего масштаба. Их типология - это «типология расширяющейся демократии, она затрагивает все вновь раскрывающиеся варианты возможностей: выборы руководителей (директор компетентный или директор удобный); выборы депутатов (в предвыборной программе обещает помогать всем или моему предприятию); нравственный выбор-самоопределение в оценке тех или иных периодов истории страны и исторических деятелей, крупных политических фигур; граждански-нравственное самоопределение-выбор в тех вопросах, при решении которых особо важную роль играет общественное мнение (поворот рек, защита памятников культуры и т.д.); в условиях разнообразия мнений - выбор в пользу того или иного литературного направления, философской (в т.ч. этической) концепции, политического решения и т.д.; участие в различных акциях, организациях, объединениях и т.д., произрастающих на самодельной, "неформальной" основе».
Но почему очевидность такого признака, как расширение возможностей выбирать, оговорена нами осторожным «казалось бы»?
Во-первых, из-за того, что, как отмечает тот же эксперт, в «перестроечной» публицистической литературе особенность ситуации «схвачена двумя однокоренными, но намертво схлестнувшимися словами: перестройка или подст-
V I Л V ££ 11
ройка». И острота этой дилеммы «предельная»: « да перестройке отнюдь не означает верного попадания в надежную и теплую струю. Как раз наоборот, такой выбор предполагает риск, чуть ли не гарантированное неадекватное воздаяние, состояние перманентного конфликта».
Во-вторых, из-за особых обстоятельств начального этапа формировавшейся в то время ситуации выбора.«Происшедшие в обществе перемены не означают, что уже сейчас человек поставлен в такие социальные условия, когда от его собственной нравственной позиции зависит возможность практической реализации осуществленного выбора», - отмечал Е.И. Головаха. Аргументы: «и демократия во
многом еще носит установочно-декларативный характер, и гласность остается дозированной, и авторитарные стереотипы сильны в сознании руководителей различных уровней, которые готовы перестраивать все что угодно, но только не устоявшееся представление о власти как произволе вышестоящего над нижестоящими. Авторитарные стереотипы сильны и в массовом сознании, которое настолько свыклось с однонаправленным движением любых решений (с верхних этажей - на нижние), что для большинства людей моральный выбор является проблемой, связанной в лучшем случае с коллизиями, встречающимися в социальной микросреде». Последнее обстоятельство привело к тому, что «моральный выбор утратил общественный смысл, перестал регулировать взаимоотношения общества и личности. Обманывать общество, красть у общества, пресмыкаться перед обществом, в душе осмеивая его, -все это стало своеобразной нравственной нормой, укоренившейся в сознании социальных групп и слоев, а не только отдельных несознательных граждан».
В-третьих, из-за нестандартности ситуации выбора, связанной с неравнозначным потенциалом возможных альтернатив. Тезис эксперта о стратегической невозможности для страны уклониться от выбора, и тем самым законсервировать ситуацию, давал ему основание для вывода о том, что фактически такая альтернатива, как отказ от выбора - псевдовыбор. «Напряженность современной нравственной ситуации обусловлена и порожденной временем иллюзорной эйфорией возможностей. Но если речь идет о моральном выборе, то альтернативы нет. Есть возможность вернуться "на круги своя" - путь в прошлое с тошнотворно знакомыми образами. И есть путь вперед, где будущность форм нравственной жизнедеятельности плохо различима. Трудно говорить о выборе, когда выбирать приходится между "ограниченным бытием и неограниченным небытием" (Вайнимгер). Но как раз отсутствие выбора вселяет надежду. Надежду на то, что человек обретает свобо-
ду нравственного творчества» (А.П. Девятков).
В-четвертых, очевидность такого признака, как расширение возможностей выбирать, оговорена нами осторожным «казалось бы» из-за морального риска (а не просто дискуссионности), самой идентификации ситуации выбора как «переходной». Для иллюстрации указания на риск обратимся к одному из текстов «Самотлорского практикума-2». «Следует обратить внимание, что уже сейчас появляется особая разновидность перестроечной морали», - писал А.И. Пригожин. Особенность такой морали состоит, на взгляд автора, «в допущении тех нравственных норм, которые в развитом, ставшем, стабильном обществе не могут быть приняты в таком виде. Например, лозунг "нравственно то, что эффективно". Но даже и обратная формула: "Все, что эффективно - нравственно" тоже относится к категории переходных вариантов морали, поскольку совершенно очевидно, что не все, что эффективно с точки зрения рационально-экономической, может быть оправдано с точки зрения морали. Например, применение экономической жестокости по отношению к конкурентам, вытеснение таким образом людей с верхних эшелонов благосостояния на нижние, а также вытеснение их на дно с точки зрения экономической целесообразности, безусловно, эффективно, но с точки зрения морали - это предосудительно во все времена».
С точки зрения автора, «для переходных периодов следует признать возможным функционирование некоей экстремистской или промежуточной морали, поскольку необходимость перенастройки общественного сознания, возможно, требует необычно сильных воздействий. Например, Гавриилом Поповым выдвигается вариант, который предлагает ввести общество в некий экономический шок, т.е. осуществить радикальнейшие преобразования разовым, мгновенным образом по принципу: надо "бросить" предприятия, коллективы "в воду" - тот, кто "выплывет", окажется перспективным. Это как бы перекликается с идеей "пусть плачет
слабый". Безусловно, что эти варианты не могут быть обвинены в безнравственности как таковой, но ясно также, что ультраэкономизм, распространяющийся сейчас, в переходный период, не отслеживает социальных последствий перемен.
Ультраэкономизм исходит из того, что именно "болевые точки" и станут "точками роста", рассчитывает на их совпадение. Нельзя отказать этому подходу в справедливости. Однако же этическая проработка переходных процессов по мере их продвижения становится все более необходимой, острой, здесь, по-видимому, требуется большая толерантность этических представлений к особенностям переходных механизмов, требуется, безусловно, понимание причин возникновения такого рода лозунгов. Осуществление этического мониторинга за этими процессами, можно даже сказать этического контроля, может ослабить негативные последствия некоторых ультраэкономических тезисов и таким образом их уменьшить, не предотвратив совсем те человеческие, социальные потери, которые будут неизбежны».
ВСЛЕД ЗА характеристикой такого признака ситуации выбора, как наличие самой возможности выбирать, сгруппируем суждения экспертов вокруг другого признака - содержания альтернатив.
Прежде всего следует отметить, что характеристика экспертами содержания альтернатив связывается с переходным характером ситуации. При этом одна и та же констатация такого рода характера ситуации приводила экспертов к разным диагностическим заключениям, в зависимости от идентификации проблем морального выбора, встающих перед субъектами индивидуального масштаба -и субъектами масштаба общества.
Ряд экспертов, сосредоточивших свое внимание на идентификации ситуации выбора, стоящей перед субъектом масштаба общества, прямо или косвенно переводили очевидную характеристику общественной ситуации как
ситуации переходного периода в идентификацию Перестройки как перехода к иной нормативно-ценностной системе. При этом подчеркивалась вполне естественная неопределенность возникших альтернатив, недостаточная рациональность в их идентификации. Подчеркивая переходный характер ситуации, И.М. Клямкин полагал необходимым поостеречься оценивать ситуацию Перестройки в качестве классической ситуации выбора. С его точки зрения, выбор предполагает наличие «готовых вариантов, из которых предстоит отдать какому-то предпочтение. А если варианты не ясны? Если они исторически не сложились? Тогда выбирать приходится между позициями абстрактными, непроясненными, недовыявленными». Автор вел речь о двух такого рода альтернативах: «С одной стороны, ориентация на равенство, понимаемое как антипод свободы. С другой стороны - ориентация на свободу как основу всего, в том числе и равенства».
Конкретные аргументы эксперта? В основе первой позиции он видит «примитивный добуржуазный коллективизм, который Маркс назвал грубым. Здесь могут иметь место героизм и самоотверженность, но здесь нет развитой личности, осознающей свою самоценность. Это - доличностный коллективизм, предполагающий послушание без размышления». А вторая позиция, с точки зрения И.М. Клямкина, -«позиция развитой индивидуальности, противостоящей примитивному коллективизму и слепому, нерассуждающе-му послушанию». И само возникновение такой позиции, тем более ее все более широкое распространение, дает автору основание для оптимизма. «Раз появляется вдохновляемая идеей свободы индивидуальность, значит, появляется нравственная ответственность, значит, ситуация выбора осознается как глубоко личная проблема, которую не решит за меня никто - ни бог, ни царь и ни герой. А если выбор в сколько-нибудь конкретном виде отсутствует, то само это отсутствие воспринимается как глубоко личная духовная, нравственная драма и сопровождается колоссальным внут-
ренним напряжением, которое может быть снято только историческим развитием, но без которого само будущее развитие будет лишено духовности».
Переходный характер ситуации с точки зрения смены ценностных систем подчеркивал и А.А. Гусейнов. «Нравственная жизнь советского общества характеризуется в настоящее время рядом таких признаков (ценностная раско-лотость; потеря критериев; размытость границ между преступным и социально санкционированным поведением; мистическая зараженность; низвержение кумиров; поиски нетрадиционных идеалов и т.п.), которые обычно всегда были показателем переходного состояния, кризиса одной системы ценностей и зарождения другой», - писал автор. И вполне определенно утверждал, что «общее направление, исторический вектор происходящих в этой области бурных, порой драматичных, изменений можно определить как движение от жесткой нормативности к большей свободе индивидуального выбора, от общинно-экстенсивных к личност-но-автономным формам поведения».
В то же время А.А. Гусейнов посчитал необходимым сделать существенное, на его взгляд, уточнение к как будто бы не вызывающему сомнений характеру воздействия Перестройки на нравственные процессы. Уточнение, связанное с противоречивым характером выбираемой обществом новой нормативно-ценностной системы: «Мы совершаем один из последних, решающих скачков в сторону личностной автономии, имея перед собой опыт развитого буржуазного индивидуализма, нравственно-
разрушительные следствия которого, если не перевешивают, то вполне соразмерны его позитивным сторонам. Задача поэтому состоит в том, чтобы, двигаясь в сторону личностной автономии, не деградировать в буржуазность, мещанство, индивидуализм. Способностью двигаться в этом никем еще не изведанном направлении как раз будет определяться нравственный потенциал, а в известном смысле и историческое оправдание Перестройки».
ПРИСТУПАЯ к анализу суждений экспертов, идентифицирующих Перестройку как ситуацию выбора субъекта индивидуального масштаба, прежде всего обратим внимание на постановку вопроса о (не)уникальности Перестройки как ситуации морального выбора.
В этом плане характерна заочная полемика И.С. Кона и Л.А. Аннинского. С точки зрения первого, Перестройка -уникальная ситуация морального выбора. «По сути дела, моральный выбор появился только сегодня. Раньше был выбор: "участвовать - не участвовать" в безнравственности, да и то о "неучастии" можно говорить лишь относительно. Перестройка всех сторон нашей жизни ставит моральный выбор как личный выбор, дает реальную возможность самореализации, самопроявления, обретения личностью самой себя».
Л.А. Аннинский «не согласен, будто "ситуация морального выбора" реализуется только теперь, в эпоху перестройки». Его аргументы: «Я думаю, что ситуация морального выбора наличествовала даже в годы самого цветущего сталинизма. ...Если же мне возразят, что ситуация на самом деле не давала никому ни малейшей возможности выбирать, то я на это отвечу: да, ситуация победившей диктатуры не оставляет выбора никому, но саму эту ситуацию люди выбирают, и выбирают по своей воле. Правда, они называют ее, ситуацию, всякими другими словами (тоже имеющими весьма реальный смысл), - например, единством. Да, впрочем, почему другими? Ее прямо и называли диктатурой. И прежде чем диктатура отняла у людей право морального выбора или сделала этот выбор смертельным, люди сами сделали моральный выбор, предпочтя диктатуру - междоусобию».
Продолжим анализ экспертных суждений указанием на то, что и при особом внимании к проблеме индивидуального морального выбора ряд экспертов прямо или косвенно связывали свои диагнозы ситуации со сменой нормативно-ценностных систем. Так, например, Е.И. Головаха писал:
«Основные "точки роста" современной нравственности заключаются в том, что происходящие в нашем обществе процессы действительно создают условия для морального выбора. Во-первых, признан приоритет общечеловеческих ценностей и, соответственно, общечеловеческих нравственных идеалов, следовать которым значительно труднее, чем примитивной групповой морали, объявляющей "добром" все, что исходит от "наших", и "злом" - все, в чем можно усмотреть "чужое" (чуждое "нашим" ценностям)».
Подчеркнем, что в этом диагнозе, как и в ряде других, данных участниками «Самотлорского практикума», сосредоточенными на экспертизе ситуации масштаба индивидуального выбора, содержание альтернативной - по отношению к «доперестроечной» - нормативно-ценностной системы связывалось с «общечеловеческой нравственностью», которая в разных диагнозах идентифицировалась достаточно многообразно.
Особый аспект индивидуального морального выбора в ситуации Перестройки, связанный с подлинностью морального выбора, внутренней свободой-ответственностью индивида, сформулировал Г.С. Батыгин. «Перестройка хотя и драматизировала моральный выбор, но не сделала его неизбежным, как сартровскую свободу во времена оккупации. И сегодня можно рассуждать и смотреть в мир, не выходя за рамки абстрактно-моральных предписаний. Но в своем наличном бытии мораль - это всегда мотивированный поступок, и вряд ли кто из здравомыслящих людей сможет ответить, прежде всего самому себе, перестроился он или нет. Людям, для которых мораль была и есть их собственное существование, никакая перестройка не нужна. Можно ли помыслить этот призыв, адресованный А. Платонову, М. Булгакову, П. Флоренскому, В.Ф. Асмусу, другим людям, которые - слава Богу - дожили до наших дней и потому называть их имена не совсем удобно. Как правило, в условиях разрешенной свободы и гласности они молчат - свершают свой моральный выбор».
Далее - (не)риторический вопрос: «Может ли человек стать свободным по указанию свыше?». И ответ: «Парадоксально, но, если мы примем в сознание осуществившуюся антиутопию Оруэлла, предписанная свобода тоже существует, - пусть кто-то назовет ее холуйской, но сама она обязательно несет в себе величественную монументальность». И диагноз-прогноз: «Предписанная свобода - немыслимое словосочетание -реально становится высшим проявлением кощунственного морализаторства, полностью совпадающего с антиморализмом (все, что позволено, то позволено!), совпадающего, как чистое бытие и ничто в "Науке логики". Становится реальностью и безудержная свобода хама, свобода, порождающая, а точнее, являющая, социально-политический феномен охлократии». И вывод: «Так что мой ответ на вопрос о перестройке как ситуации морального выбора открывает - по крайней мере для меня - новую, в чем-то неизбежную, как рок, человеческую трагедию. Это есть и "болевая точка" современной нравственности, и, одновременно, "точка роста", "роста", может быть, достНшшюетафшсвоес®^ «пере-
строечной» ситуации выбора, на альтернативу надыстори-ческую, на задачу «выбора себя» обратил внимание Г.С. Батищев. Учитывая своеобразность стиля автора, приведем целостный фрагмент его текста.
«Чтобы уразуметь всю глубину альтернатив для нравственного выбора, которую разверзает перед нами перестройка, ее саму, происходящую как радикальное изменение социальных обстоятельств, надо слить воедино с переустроением человеческим, с вырабатыванием нами самих себя - в достойных нашего универсального созидательного призвания. Поэтому как ни важны, как ни радикальны исторически-социальные альтернативы перестройки, все же еще важнее, еще гораздо радикальнее - великая альтернатива надысторическая: между приятием или неприятием человечеством и каждым человеком своего универсального безусловно-ценностного призвания, между своецентризмом, повернувшимся спиною к беспредельной, неисчерпаемой диалектике Универсума, и посвященностью ей, до конца
последовательной другодоминантностью, со-творчеством.
Правда, что перестройка взывает к максимальному динамизму, подвижности в образе жизни и мысли, к искусству проблематизации бытия без всяких изъятий, к творческой открытости. Она требует от нас быть на высоте бескорыстия, непредвзятости, безынертности, требует от каждого - подняться до типа человека перестройки, ее творчески инициативного борца-ЗА, борца-созидателя, борца верного, надежного, преданного. Но такой тип человека перестройки не возникает как следствие от требований извне, от социальных обстоятельств. Он возникает и складывается не иначе как в опережающем ритме. И не в смысле чуть-чуть забегания в ближнюю перспективу, а в смысле обратной логики: уже не от прошлого к будущему, но от грядущего к настоящему и былому, в смысле приятия первенства и критерииальности абсолютных ценностей, абсолютных, принципиально незавершимых ценностных перспектив. Эта логика от незавершимых перспектив единственно только и дает ту высоту позиции, с которой возможно взвешенно-критичное отношение к ближайшей, исторической и общеземной ситуации, способность к неущербному суду совести над всеми человечески-земными делами, наконец, бескомпромиссное различение должного и не-должного во всех этих делах. Когда говорят: "перестройка ждет от нас и требует...", тогда рассуждают все еще локально-ситуативно, функционально. Ибо перестройка обстоятельств, углубленная до переустроения самих себя посредством обстоятельств, ведет к обратному логическому ходу: чего мы призваны ждать и требовать от перестройки.
Другими словами: не первичные внешние обстоятельства предъявляют к нам нравственный запрос и вынуждают нас подтягиваться до них, давать ответ на них и быть вторичными следствиями, а наоборот, мы сами первичны, если исходим из безусловно-ценностных критериев, и в качестве первичных судей и конструктивных инициаторов, по зову неподкупной и бесстрашной совести, изменяем и дотягиваем обстоятельства до требований нашего собственного переустроения. Все - ради того, чтобы нам стать верными нашему универсальному призванию, чтобы нам стать достойными вносить в мир вокруг нас должные изменения, стать со-работниками космической эволюции, а не самоутверждениями, своемерами и своецентри-стами.
До сих пор человеческая нравственность и альтернативы выбора бывали скованы ситуативно - тем, что человек выступал как часть, придаток, функциональный орган социального организма. Перестройка-переустроение ведет к актуализации того, что раньше бы-
ло потенциальным, неявным: человек всегда больше части данного окружающего его социума, всегда многомернее наличных связей, всегда "бесконечнее, чем гражданин государства" (К. Маркс), ибо в человеке виртуально содержатся все возможные типы социальности, все формации, включая и не реализованные в истории. Такой, не вмещающийся своим виртуальным богатством в социум, конкретный человек - уже не часть, не средство для социального целого, но критически-творческий участник. Соответственно, для такого критически-творческого участника и все локальные, все ситуативные нравственные альтернативы для выбора выступают не сами по себе, а лишь как частные локализованные формы проявления или преломления альтернатив над-локальных, над-ситуативных, над-исторических и пронизывающих всю судьбу человечества на Земле. Верность безусловным, абсолютным ценностям Истины и Добра, Красоты и Общительства радикально отличает новое этическое, са-мовоспитательно ориентированное, а тем самым и новое педагогическое мышление, до конца самокритическое и безгранично уважительное - по презумпции! - к индивидуальности каждого другого.
Поэтому первейшая и новейшая в горизонте нового этического мышления проблема - это не какой-то частный выбор вовне себя, но сначала выбор себя, выбирающего свободно-творчески, над-ситуативно. Это и есть выбор себя - лучшего, верного своему универсальному призванию и устремленного его открывать, идти ему навстречу, жить в путничестве, в котором это принимаемое призвание расширяется, углубляется, растет и обогащается, вместе с неограниченным креативным становлением выбирающего».
Анализ характеристик содержания основных альтернатив ситуации морального выбора эпохи Перестройки в категориях «болевые точки» - «точки роста» требует выделения и особой группы диагностических суждений, идентифицирующих проблематику выбора прежде всего в рамках критики «недостатков советского общества», преодоления нравственных конфликтов в рамках наличной системы ценностей.
Чаще всего эксперты говорили о том, что «высокие идеалы дискредитированы многолетним разрывом слова и дела». Подчеркивалась «некоторая моральная девальвация» тех «общественных идеалов, которые в течение десятилетий придавали повседневной деятельности людей ис-
торический смысл и оправдание: своего рода "деидеализация" широкого сознания, находящая свое выражение либо в социальной пассивности, либо в девиантном поведении, а нередко и в попытках заполнить образующиеся пустоты иными "идеалами" - религиозными, националистическими и пр.». Диагностировалось «обновление социально-политических идеалов, освобождение их от элементов утопизма и прожектерства, преодолевается временное отчуждение высоких целей от массового сознания, восстанавливается их моральный авторитет». Ставилась задача преодолеть «определяющее противоречие социалистической нравственности» - «противоречие между идеальными и реальными ее компонентами, т.е. между проповедуемой и исповедуемой моралью, между тем, что личность провозглашает необходимым для всех, и что она считает целесообразным для себя», противостоять «нарастанию негативных несоциалистических по содержанию позиций: индивидуализма, потребительства, пассивности и безответственности».
ПОДВЕДЕНИЕ кратких итогов эскизного обзора экспертизы Перестройки как ситуации морального выбора начнем с нашего собственного диагностического фрагмента из материалов «Самотлорского практикума». «Выражение "болевые точки" может быть слишком мягкое, чтобы дать хотя бы приблизительное представление о ситуации. Скорее надо говорить о предкризисном состоянии как нравственной жизни, так и воспитательной деятельности (и "воспитания воспитателей"). Понадобилось потрясение революционной перестройки, чтобы этика наконец-то смогла взглянуть на социалистическую нравственность как на нечто, переживающее свою подлинную историю: сумма абстрактных правил, норм, ценностей, которая пыталась подняться над историей, казнить и миловать, сама оказалась подсудной, предстала пред ее, истории, неподкупным трибуналом. И это оказалось благом подлинного бытия как морали, так и самой этики; этике все труднее предаваться сладострастию морализирования - нравственная жизнь и воспитательная
деятельность предъявили ей такой немыслимо противоречивый, загадочно-проблемный мир, где героическое и низменное, романтическое и уныло-утилитарное, ужасное и счастливое, свободное и необходимое, социальные обстоятельства и людские поступки сплелись нерасторжимо в единый клубок, который уже не сковать обручем внеисто-рических предписаний и оценок. Высокопарное назидание предстоит вытеснить научно-историческим анализом, нра-воговорение - всесторонней экспертизой, превосходство самоуверенного знания "законов добра" - пониманием, сотворчеством, напряженным диалогом в процессе ответственного гуманистического консультирования».
После такой цитаты, не дающей нам возможности занять высокомерную позицию превосходства над участниками проекта «Самотлорский практикум», мы можем с достаточной категоричностью утверждать, что большинство интерпретаций Перестройки как ситуации морального выбора в суждениях экспертов этого проекта оставались в рамках идеи нравственного очищения, выхода из кризиса социалистической морали за счет восстановления «подлинных моральных ценностей». Моральное обновление исчерпывалось идеей прививки к социалистической морали норм общечеловеческой нравственности, простых норм нравственности.
Таким образом, о моральном выборе как ситуации смены нормативно-ценностной системы речь фактически не шла. Более того, такого рода выбор рассматривался как негативный вариант.
Постановка вопроса о выборе в пользу иной системы моральных ценностей могла возникнуть лишь на следующем историческом этапе жизни России.
«Двадцать лет спустя»: эскиз современной отечественной ситуации морального выбора
ПЕРЕХОДЯ к анализу результатов пилотной диагностики современной отечественной ситуации в категориях мо-
рального выбора, ограничимся на данном этапе проекта суждениями экспертов по 1-му и 2-му тематическим направлениям Программы.
Вспомним, что мы предложили экспертам идентифицировать современную моральную ситуацию через соотнесение ее с ситуацией Перестройки. И начнем с реплик экспертов по поводу самой идеи такого сравнения двух ситуаций. Скептическая реплика: «Повторяется ли сегодня ситуация морального выбора перестроечного времени? В этом вопросе авторов проекта экспертам, безусловно, содержится некоторая ирония, поскольку любой акт свободного морального выбора аутентичен и неповторим», - говорит А.Ю. Согомонов. Реплика солидарная: «Вопрос анкеты состоит в том, не стоим ли мы снова перед выбором. Но выбором в пользу чего? С отказом от чего? Пожалуй, этот вопрос вообще не имел бы смысла, если бы не рефлексия по поводу того, что произошло за эти годы» (А.Ф. Филиппов).
ЧТО КАСАЕТСЯ конкретных диагностических суждений экспертов по первому тематическому направлению анкеты, то среди них мы находим (а) вполне определенное принятие идентификации современной ситуации в нашем обществе как ситуации морального выбора, (б) не менее определенное ее непринятие, (в) позицию противоречивого диагноза.
Одно из оснований для принятия идентификации современной ситуации в нашем обществе как ситуации морального выбора заключается в том, что «такая ситуация существует всегда - перед каждой личностью и любым обществом». Причем «такой выбор и определяет исторический процесс, даже если личность и общество не отдают себе в этом отчета» (Г.Л. Тульчинский). Что касается актуального диагноза, то, с точки зрения эксперта, ситуация выбора на уровне общественной морали не ушла сегодня в прошлое: «Общественная мораль, как и общественное мнение, никуда не делась. Просто изменилась
ее структура. Мы живем уже в массовом обществе. А в нем "элита" перестает быть таковой. Она уже не выполняет своей функции - давать образцы в морали, науке, религии, искусстве. Нынешняя "элита" - тем более в России - это носители той же массовой культуры и массового сознания. Просто они получили возможность распоряжаться ресурсами (финансовыми, природными, информационными, символическими). А в своих решениях ориентируются на состояние того же общественного мнения». Что касается «моральных издержек» транзита, то, с точки зрения автора, «в условиях массового общества и массовой культуры иерархия ценностей "уплощается", утрачивает вертикаль, превращается в рубрикаторы рынка. Маркетизация реализовала полностью проект гуманизма Просвещения: "Все для человека, все во имя человека, все на благо человека". И мы знаем этого человека - это каждый из нас. Могут удовлетворяться практически любые потребности. Сопровождается ли это моральными издержками? Конечно. При отсутствии противовесов (полноценной элиты и гражданского общества) идет систематическая игра на понижение, на редукцию. В конечном счете - на вырождение морали».
Аналогичный тезис другого эксперта: «Ситуация морального выбора как для общества в целом, так и для отдельной личности имеет место всегда» (Б.Н. Кашни-ков). Что касается актуального диагноза, то (повторим уже цитированный выше фрагмент экспертного текста) «российское общество стоит сейчас возможно перед самым тяжелым выбором за всю свою историю. Речь идет о том, чтобы перестать быть обществом вечной неопределенности, обществом, колеблющимся постоянно "между бытием и смертью" (Хомяков) и перейти к состоянию "мужественной формы" (Бердяев)», - говорит автор. Чтобы преодолеть такого рода неопределенность, «нужно очень немного на первый взгляд и очень много в действительности». Конкретнее: «Нужно чтобы провозглашен-
ные либеральные принципы общей справедливости стали не декларативными, а рабочими. Это, в свою очередь, предполагает вытеснение теневых практик. Современное российское общество - это отвратительный гибрид, который умудряется сочетать самые противоречивые модели общественной морали, но ведущая роль остается все же за традиционной патримониально-клиенталистской моралью господства и подчинения. Эта мораль не имеет в себе ничего мистического и не содержит никакой "тайны русской души". Она ничем принципиально не отличается от той общественной морали, что процветает на юге Италии, хотя и вызвана к жизни иными причинами».
Среди суждений экспертов, считающих идентификацию современной ситуации в нашем обществе как ситуации морального выбора неадекватной, выделим лаконичное «нет» А.В. Разина.
Обосновывая свое суждение о неадекватности идентификации современной ситуации в нашем обществе как ситуации морального выбора, А.А. Гусейнов приводит развернутый аргумент. «Если оценивать моральное состояние российского общества сегодня в терминах морального выбора и по этому критерию сопоставлять его с тем, что мы имели двадцать лет назад, то следует заметить, что оно является существенно иным». Аргумент: в эпоху Перестройки «страна находилась в переходном состоянии. И, как мы теперь уже достоверно знаем, общество переходило от одного социального качества к другому», а сегодня развитие общества «идет на новой (новой не в смысле лучшей, а новой в смысле другой) основе». Ее отличие: «Бурный водоворот событий конца 80-х начала 90-х годов прошлого века, особенно головокружительный на последней стадии разрушения старых государственных структур, сменился сравнительно спокойным и стабильным существованием в совершенно изменившейся социальной среде». В связи с этим автор пола-
гает, что моральное состояние современной России «(является вполне устоявшимся во всех отношениях, в том числе и в своих моральных деструкциях». Соответственно, «<нет никаких оснований специально выделять его как ситуацию морального выбора».
Модель противоречивого диагноза состоит из суждений, прямо или косвенно поддерживающих апробируемую проектом идентификацию, в сочетании с суждениями, содержащими диагностические указания на незрелость подвергаемой экспертизе ситуации.
В этой связи обратим внимание на позицию, фиксирующую противоречие между объективной необходимостью выбора, с одной стороны, и степенью его реальной возможности - с другой. «(Российское общество находится перед необходимостью национального морального выбора», однако «в отсутствии национальной (гражданской) консолидации его понимание на уровне общественного сознания и его реализация маловероятны». Более конкретное объяснение противоречия: «Особый вопрос, который необходимо учитывать, насколько такая консолидация - перед лицом не национальной угрозы, тем более внешней, а именно морального выбора, - возможна в нашем российском обществе, с его сложным социальным составом и множественностью социально-ценностных ориентаций» (Р.ГБАпзкшя н)о смыслу объяснение указанного противоречия: «Если говорить о главной "болевой точке" нашего развития, то она остается прежней: неразвитость понятия об общем интересе и, соответственно, о его сочетании с индивидуальной свободой» (И.М. Клямкин).
Определенная перекличка в оценке степени зрелости ситуации видится нам и в диагностическом наблюдении А.Ю. Согомонова: «мы все менее отчетливо распознаем единство морального поля».
СОГЛАСНО замыслу проекта «Двадцать лет спустя», самая конструктивная часть экспертизы - характеристика
современной моральной ситуации как ситуации переходной с точки зрения самоопределения общества не просто к «морали вообще», но к одной из исторически конкретных нормативно-ценностных систем. Как мы полагали, именно это направление Программы проекта даст возможность операционализации идеи об экспертизе современной ситуации в категориях морального выбора.
И действительно, анализ экспертных текстов дает возможность не только зафиксировать согласие-несогласие экспертов с оценкой ситуации как переходной, но и выявить содержание альтернативы, которую предпочло общество -при разном отношении экспертов к моральному достоинству этой альтернативы.
Но прежде отметим, что эксперты дают противоположные оценки по поводу степени зрелости самого процесса перехода общества к новой нормативно-ценностной системе. Одна точка зрения - «Переход уже совершился». Аргумент: «Объективно в обществе представлены многие перечисленные в анкете нравственные системы (кроме постиндустриальной этики). Плюрализм мировоззрений и моральных представлений - это вообще черта современных индустриальных и постиндустриальных обществ» (А.В. Разин).
Другая точка зрения заключается в констатации затянувшейся неопределенности в выборе. «Современное, в нравственном плане дисперсное и невменяемое, российское общество не в состоянии сделать определенное предпочтение. Оно живет мифами и ожиданиями». Причина: «люди не являются хозяевами собственной жизни и не осознают сферы собственной ответственности и свободы. Это очевидно не только в политике, но и в деловой активности, даже в быту (ТСЖ)». Последствия: «Россия (в том числе - в силу упомянутых причин) не может сделать цивили-зационного выбора. Она огрызается на христианский Запад и пытается заигрывать с хвостом дракона Ю-ВА и ислама. В результате она остается наедине с собственной невменяемостью» (Г.Л. Тульчинский).
Свою версию причин затянувшейся неопределенности переходной ситуации предложил А.Ю. Согомонов. «Вероятнее всего, российские реформы пока почти не коснулись ни инсти-
туциональной матрицы российского общества, ни индивидуалистической парадигмы его гражданского корпуса. Иными словами, для выбора в пользу современной морали и гражданской этики все еще нет достаточных предпосылок социального и культурного свойства. Подобный выбор, разумеется, в каждом случае совершается индивидуально, но при этом "визируется" обществом, в противном случае любая сумма индивидуальных выборов в пользу морали никогда не станет критической и, более того, легитимирующей. Только в этом смысле можно говорить о нравственной переходности российского общества: индивидуальные выборы в пользу морали носят редкий и случайный характер, предопределяя нашу этическую "дремучесть".
В эпоху "высокой" современности выбор в пользу морали "осложнен" искушениями расширяющейся вселенной жизненного выбора и биографического проектирования. Гпобализация, свобода перемещений и информации, универсализация стилей жизни - все это и многое другое приводит к чрезвычайно сильному давлению -извне и изнутри - на нравственную ситуацию в России и, очевидно, в недалекой перспективе неизбежно приведет к коллапсу морального этатизма и неизбежному развороту в сторону нравственной автономии личности. Однако чем больше общество, находясь под сильным государственным гнетом, оттягивает этот выбор, тем сложнее в будущем он дастся морально незащищенным слоям населения. И тогда можно будет говорить о подлинных моральных издержках модернизации».
Сопоставим суждения о неопределенности отечественной ситуации морального выбора с позицией, в которой уверенная констатация определенно направленной переходности ситуации сочетается с указанием на желаемую экспертом альтернативу выбора и - подчеркиванием реальных трудностей исполнения его надежд. «Общественная мораль современного российского общества представляет собой удивительную смесь самых разнообразных моральных систем, начиная от архаики и кончая постмодерном. Хочется верить, что российское общество решит, наконец, "каким оно хочет быть Востоком" (Соловьев). Полагаю, что этот выбор завершится в пользу современного либерального общества, предполагающего горизонтальные связи, социальное доверие, четкое различение между публичной и частной сферами, властью закона и т.д. Иными словами - переходом к либеральной модели общественной справедливости. Трудность подобного перехода связана с отсут-
ствием у нас не только "либерального", но даже "экономического" индивида, поскольку оба эти исторические типы личности предполагают автономию индивидуальной морали. В нашем крайне атомизированном обществе еще нет даже предпосылок для превращения автономной морали в массовое явление. Господствующая форма индивидуальной морали - это, в лучшем случае, патримониальная мораль авторитета (по Кольбергу), а в худшем - не рационализируемый обычай подчинения любому источнику силы» (Б.Н. Кашников).
Третья точка зрения, позволяющая конкретизировать содержание альтернатив ситуации выбора, исходит из констатации достаточной определенности этой ситуации. Соглашаясь с постановкой вопроса в анкете: «речь надо вести не просто о переходе к "морали вообще", словно мы прежде находились в аморальном или доморальном состоянии, а к "одной из исторически конкретных нормативно-ценностных систем"», А.А. Гусейнов говорит, что «если исходить из принятого в социологической литературе деления последних на феодальную (традиционную), буржуазную (либерально-демократическую) и социалистическую (в другой терминологии: тоталитарную), то несомненно, что Россия предпочла буржуазно-нормативную ценностную систему».
Другое дело - возможные оценки такого предпочтения. Например, автор последнего диагноза специально подчеркивает, что «такую констатацию нельзя признать удовлетворительной». Причина в том, что «люди не очень рады выбору, который они сами сделали, как если бы они запутались в закоулках истории и забрели не туда, куда хотели. Разочарование в либерально-демократических ценностях стало доминантой общественных настроений (достаточно упомянуть вывод Всемирного русского собора о необходимости ограничить права человека служением добру, из чего вытекает, что сами по себе они - права человека - добром не признаются или что, по крайней мере в условиях России и для России, возможна более совершенная и адекватная конкретизация идеала добра, чем либерально-демократическая практика прав человека)». Поэтому автор полагает необходимым «переосмыслить, составить более конкретное представление о моральных основах современного общества западного типа, чтобы выяснить, почему оно, это общество, не получает моральной санкции (по крайней мере безусловной моральной санкции) в рос-
сийском общественном сознании» (А.А. Гусейнов).
Содержание альтернатив морального выбора может быть охарактеризовано и по другому основанию. Фиксируя в качестве существенного признака переходного состояния моральной ситуации кризис привычной идентичности и разрушение определенной конфигурации ценностей, Р.Г. Апресян отмечает, что вообще моральная ситуация в обществе определяется «(характером общественного порядка (режима), задаваемого властью или организуемого самим обществом (т.е. гражданским обществом, когда оно есть)», и «характером доминирующих в обществе (как сообществе индивидов) ценностных ориентаций». При этом автор имеет в виду иную - по сравнению с предложенной в Программе проекта - классификацию: он говорит не о тех системах морали, которые привычно связываются с этапами развития человеческого общества, а о «конфигурациях ценностей». С его точки зрения, «в любом обществе в различных конфигурациях представлен определенный ограниченный набор нравственных ценностей». Допуская, что «в традиционалистских обществах этот набор непроявлен, а в тоталитарных придавлен (в той мере, в какой моральность как выражение личностной автономии и индивидуальной ответственности систематически ограничивается)», Р.Г. Апресян говорит, что «во всех обществах во все времена» сосуществуют четыре системы нравственных ценностей: «гедонистически-потребительская, утилитарно-
меркантилистская, перфекционистски-аскетическая, гуманистически-альтруистическая. "Исторически конкретно" они проявляются в разных смежных формах и опосредованы культурно-национальными особенностями».
ЗАВЕРШАЯ предварительный эскиз экспертных суждений по поводу современной отечественной ситуации морального выбора, отметим большой соблазн поддаться скептическому настроению в отношении дальнейших задач проекта. И все же, на наш взгляд, есть некоторые основания для его развития.
Представим их в заключительном параграфе нашей работы.
О программе экспертизы шансов выбора Россией ценностей гражданского общества
НАША ГИПОТЕЗА о возможности и необходимости идентификации современной ситуации в российском обществе как ситуации морального выбора содержала не декларированный (в прямом виде) в Программе экспертного опроса тезис о том, что ситуация морального выбора в данном случае - это ситуация (не)выбора ценностей гражданского общества. В замысел проекта была заложена версия о том, что если основные альтернативы морального выбора эпохи Перестройки - это социалистическая мораль и нормы общечеловеческой морали, то основные альтернативы морального выбора нашего времени - ценности гражданского общества и традиционалистские ценности общества, склонного к неосоветизации.
ПРОГРАММИРУЯ следующий этап экспертизы, мы должны учесть уроки ее первого этапа.
1. Вполне убедительные аргументы экспертов в пользу вывода об уже свершившемся предварительном выборе общества в пользу идеи гражданского общества, выраженном, говоря словами А.А. Гусейнова, в «движении от жесткой нормативности к большой свободе индивидуального выбора, от общинно-экстенсивных к личностно-авто-номным формам поведения».
И не менее убедительные скептические выводы на эту тему. «Гражданская этика все еще остается индивидуальным выбором очень немногочисленных и совершенно разрозненных групп относительно автономного и дееспособного населения. Околовластная бюрократия (по мировым меркам - весьма многочисленная) и социально зависимые от них слои "тяглового" населения сделали свой выбор в пользу корпоративного гражданства и, соответственно, корпоративной этики патерналистского государства, что в известном смысле возвращает нас к немного забытым образцам поздне-советских времен. С
одной лишь разницей, что теперь идея "государства-империи" становится ключевой в процессе формотворчества актуальной модели общественной морали. Транзит остался глубоко позади, его моральные издержки, если таковые и были, обращены вовне "державно-нравственного" пространства и никаким образом не влияют на внутренний моральный климат» (А.Ю. Согомонов).
2. Мы полагаем, что наряду с первым уроком, значимым для программирования следующего этапа экспертизы, еще один урок стоит извлечь из позиции эксперта, который в свое время «поостерегся» оценивать ситуацию Перестройки «как классическую ситуацию выбора (в том числе и морального)». И сегодня можно сказать, что пока «варианты не ясны, исторически не сложились» и «выбирать приходится между позициями абстрактными, непроясненными, не-довыявленными» (И.М. Клямкин). Прежде всего речь идет о такой альтернативе, как нормативно-ценностная система гражданского общества - в российской ситуации речь может идти лишь о становлении такого общества и его этики.
3. В Программе предстоящей экспертизы предстоит сбалансировать две тенденции. С одной стороны, необходимость «переосмыслить, составить более конкретное представление о моральных основах современного общества западного типа, чтобы выяснить, почему оно, это общество, не получает моральной санкции (по крайней мере безусловной моральной санкции) в российском общественном сознании. ...Прошедшие годы показали, что мы не смогли "перехитрить" историю и воспринять несомненные достоинства буржуазной цивилизации, отбросив столь же несомненные ее недостатки» (А.А. Гусейнов).
С другой стороны, необходимость рационального взвешивания последствий, связанных с тем, что «антибуржуазная» альтернатива, конструируемая через пафосное противопоставление отечественных ценностей и традиций ценностям и традициям западным, альтернатива, в пользу которой сегодня все настойчивее предлагается сделать
моральный выбор, - «это выбор далекого отечественного прошлого в его наиболее архаичных проявлениях». Аргументируя это суждение, его автор, И.М. Клямкин, убедительно подчеркнул архаичность такой альтернативы. «Син-крезис неписаного права и морали, причем морали именно общинной, возвышавшей интересы локальной коллективности над интересами отдельных людей и исключавшей их личностную автономию, синкрезис, характерный для всех общностей традиционного типа, и пытаются реанимировать сегодня российские традиционалисты, интерпретируя его как самобытное морально-ценностное достояние российских народов и их отличие от народов западных стран».
4. Программирование следующего этапа экспертизы предполагает операционализацию очевидного тезиса о том, что сами ценности гражданского общества вовсе не исчерпываются лишь либеральной моделью4.
5. Заинтересованность в эффективности предстоящей экспертизы требует включить в ее Программу задачу конкретного анализа состояния общества, которое пока описано в весьма общих характеристиках типа: «отсутствие гражданской консолидации на уровне общественного сознания» (Р.Г. Апресян), «в настоящее время нет такого концентрированного общественного напряжения, которое соединяло бы большинство граждан в неких общих нравственно-окрашенных ожиданиях и действиях» (А.А. Гусейнов).
6. Особое место в Программе нового этапа экспертизы должна занять «рекомендательная» составляющая.
Завершившаяся часть проекта зафиксировала ряд моделей «рекомендательного характера», которые уместно предложить вниманию экспертов.
(А). Ссылаясь на сравнительное социологическое ис-
4 См.: Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Гражданское общество: новая этика. Тюмень: НИИ ПЭ, 2003.
следование, проведенное Верзель и Ингельгардт (2005), в котором отмечено «Россия представляет собой удивительное сочетание противоположностей в сфере культуры. Здесь сочетаются крайний уровень рационализи-рованности ценностных ориентаций (другой полюс - ориентация на нерационализируемые традиционные ценности) и столь же крайний уровень ориентации на выживание (другой полюс - ориентация на творческую самореализацию)», объясняя эту ситуацию тем, что «Россия - общество индустриальное, но замороженное страхом: сначала перед произволом большевиков, затем мафии, теперь чиновников и орд "правоохранителей" всех мастей», Б.Н. Кашников полагает, что «задача демократизации должна быть отложена, а на первый план выдвинута задача "сбережения народа" (Солженицын), что предполагает создание среднего класса, срочное повышение уровня благосостояния, гарантии основных прав. Только в этом случае мы сможем получить феномен автономной личностной морали как условия либеральной общественной морали. Иными словами: смертельно напуганный и ато-мизированный народ не может быть субъектом либеральной общественной морали. Формальная демократия превращается в "войну всех против всех" и завершается произволом суверена. Потому, может быть, лучше для начала и поступить по Гоббсу: выбрать суверена и наделить его чрезвычайными правами, но для решения строго определенных задач и на определенный период времени».
(Б). «Именно сейчас, когда становится ясной не то чтобы ложность некоторого выбора, сделанного двадцать лет назад (о какой ложности можно говорить, если нет позиции устойчивого превосходства как в отношении рациональности, так и в отношении моральности, и никто нынешний не может быть уверенным, что, осуждая или одобряя чьи-то решения двадцатилетней давности, сам он сравнительно более прав?), но сама его неопределенная проблематичность в рамках неведомо как
меняющихся конструкций социальности, именно сейчас этот вопрос более чем уместен.
Ответом на него может быть отказ - хотя бы временный, не окончательный - от любых форм неогегельянства в пользу некоторой формы неостоицизма. Иначе говоря: хорошо понимая ограниченность возможного познания, мы отказываемся от гордого и самоуверенного разумного постижения того, что в основе своей разумно. Мы отказываемся от того, чтобы оценивать прошлое и настоящее в большой перспективе. И сосредоточиваемся на ближайших последствиях действий в контексте изменчивых фреймов. Иначе говоря, мы должны быть готовы к тому, что при сохранении субъективно значимого смысла деяния, недеяния или претерпевания, объективный смысл может меняться на противоположный или вовсе неожиданный либо в процессе планирования действия, либо в ходе действия, либо в ретроспективе. И это нужно будет совместить с пониманием личной ответственности. Это - самое трудное. Потому что редко когда можно настаивать на личной безответственности, невменяемости с такой легкостью, как в наши дни» (А.Ф. Филиппов).
7. Предлагая для экспертизы идею выбора современной Россией в пользу ценностей гражданского общества, важно не забыть, что критика охотно попрекает гражданское общество и его этику за самомнение, гордыню и нарциссизм. Однако не менее важно учесть, что при всем желании затруднительно отыскать в истории такую социальную и нормативно-ценностную систему, которая была бы столь расположенной к фундаментальной самокритике, иронически, иногда эпатажно и даже алармистски настроенной по отношению к царящим порядкам и к ожидаемому будущему. Что не испытывая особой нужды в рукоплесканиях идеологических клакеров, гражданское общество умело преобразовывает самую острую критику и самокритику в средство, ведущее к его развитию и самосовершенствова-
нию.
8. В Программе экспертизы предполагается обсудить предъявляемые ее проблематикой «вызовы» прикладной этике - и как нормативно-ценностной подсистеме, и как теоретизирующему знанию5.
Один из соответствующих «ответов» - определение направлений концептуального осмысления феномена морального выбора с точки зрения современного развития представлений о моральном феномене в целом и о прикладной этике (совокупности нормативно-ценностных подсистем).
В интерпретации современной отечественной ситуации как ситуации морального выбора мы стремимся подчеркнуть не просто диагноз до сих пор незавершенного переходного характера ситуации, но и ориентацию на так и не завершенную реабилитацию и эмансипацию свободы выбора как фундаментальной ценности, свободы морального самоопределения - в особенности.
Поэтому мы намерены предложить вниманию экспертов концепцию, согласно которой важнейшая предпосылка формирования и развития прикладной этики как совокупности нормативно-ценностных подсистем содержится, на наш взгляд, в самом феномене морального выбора. Прикладная этика («прикладная мораль») в не меньшей мере, чем этика общая, универсальная и т.д., предполагает свободу выбора, возможность выбирать, способность выбирать и субъекта (индивида, группу, общество в целом), которому можно доверить выбор. Выбор мировоззренческого масштаба и выбор поступка. Доверить риск морального выбора и ответственность за его последствия.
Однако, говоря о характеристике феномена морального выбора как предпосылке формирования и развития при-
5 Бакштановский В.И. , Согомонов Ю.В. Прикладная этика: что? - к чему? - каким образом? - зачем? // Свобода и/или справедливость. Ведомости. Вып. 28 / Под ред. В.И. Бакштановского, Н.Н. Карнаухова. Тюмень: НИИ ПЭ, 2006.
кладной этики («прикладной морали»), мы имеем в виду не просто «еще одну», в дополнение к характеристике морального феномена, - но сущностную предпосылку. Поэтому задача не сводится лишь к поиску оснований, позволяющих идентифицировать ситуации выбора, возникающие в сфере действия «малых систем», нормативно-ценностных подсистем, как ситуации именно морального выбора, нормы которого отличны от множества пара- и внеморальных регулятивов - «правил игры», «стандартов поведения», «регламентов» и т.п. Не менее значимая задача заключается в характеристике морального выбора как способа существования прикладной этики («прикладной морали»).
Мы полагаем, что ситуация морального выбора - это и «запрос» на приложение, и собственно акт приложения, конкретизации морали.
Во всяком случае, моральный выбор - основная ситуация приложения.
Приложения как нормоприменения. Приложения как изобретения конкретизированной («прикладной») нормы. Приложения как процедуры морального решения. И в любом случае - приложения как акта морального творчества.
При этом речь должна идти о тотальности ситуации выбора, несводимости ее лишь к ситуациям пограничным (в экзистенциалистском смысле слова) или к ситуациям моральных дилемм. То есть о ситуации морального выбора как клеточке морали - морали универсальной, «общеобщественной», и морали «прикладной» - совокупности нормативно-ценностных подсистем.
