CC BY
13ФИЛОСОФСКИЕ МИРОВОЗЗРЕНИЯ. ОНТОЛОГИЯ И ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ
Постижение России: прорывы и тупики в развитии отечественной гуманитарной мысли (ХШ-начало ХХ! вв.)1
Аванесова Галина Алексеевна,
д.ф.н., профессор, эксперт центра «Гражданское общество и социальные коммуникации» (кафедра ЮНЕСКО) РАНХиГС при Президенте Российской Федерации E-mail: gal-09@list.ru
Миронов Анатолий Васильевич,
д.с.н., профессор, Заслуженный работник высшей школы, Почетный работник ВПО РФ
Авторы анализируют, как осмысляли некоторые направления отечественной гуманитарной мысли особенности России -ее истории, общества и культуры Нового времени. Основное внимание уделено консервативной мысли. Эти процессы научно-философского самопознания прослеживаются, во-первых, по ходу взаимодействий России с западноевропейской цивилизацией, с ее гуманитаристикой и теорией познания, во-вторых, в контексте внутренних трансформаций культурно-цивилизационного и парадигмального характера в империи, в советское и постсоветское время.
Ключевые слова: эпистемология/гносеология, отношения между знанием и реальностью в науке, теоретический рационализм, познавательные субстанции разных цивилизаций, парадигма изучения России русской консервативной мыслью, ракурсы понимания России советским марксизмом, теория отражения, наука и политика, понимание научной истины и правды, псевдонаука в период Постмодерна.
1 Продолжение. Начало см. в № 3, 4, 5, 6 (2021), № 1, 2, 4 (2022).
4.2. Понимание России/СССР в условиях кризиса: власть, либеральная наука и пропаганда, массовое сознание
После распада СССР (1991-1999). В свое время большевики, захватывая власть, считали гражданскую войну выигрышным для себя ходом. Но та война всем показала неуправляемый норов, развязав деструктивные силы разнородного населения. Она привела белое воинство к краху; большевиков она тоже не раз ставила перед угрозой потери власти; ее стихия рушила и замыслы Запада о России. В конце ХХ в. глобалистские силы запустили иной развал нашей страны - упразднение СССР без правовой базы лидерами трех республик. Подписание Беловежских соглашений было стремительным; подразумевалось, что их итоги не следует обсуждать или критиковать, ибо они станут благом для всех.
В Беловежье Б.Н. Ельцин не приложил усилий для защиты насущных интересов России и решения ее проблем. Среди последних выделим: возврат отторгнутых от РСФСР территорий с русским населением; наличие для РФ свободной связи с Калининградской областью через государства нового зарубежья; статус и права русскоязычных граждан, нетитульных этносов в появившихся странах и др. Острота этих проблем сразу дала о себе знать, во-первых, действиями четырех непризнанных республик, не пожелавших остаться в новых государствах, во-вторых, хлынувшими в Россию русскоязычными беженцами, в-третьих, стремлением лидеров новых государств сохранить многие советские преференции в отношениях с РФ (низкие цены на российские ресурсы, бесплатное высшее образование для молодежи) и т.п. Вслед за этим либеральная пропаганда начала формировать в обществе позитивные оценки Беловежских соглашений, снижая волю граждан к сопротивлению. Население запугивали с помощью активизации террористов, криминальной среды, военных операций у границ страны. Стало очевидным, что опасные итоги развала СССР проектировались Западом заранее для предельного ослабления России.
Новые кадры власти в РФ создавались из нуворишей-олигархов, активистов-демократов, появившихся полит-технологов; преимущественно это были выходцы из советских партийно-элитных кругов. Заново готовили журналистов, персонал медиа-каналов, отбирая их из молодежи; но часть советских пропагандистов и в этом случае пригодилась. Новые страты начали демонтаж политических структур, хозяйственных комплексов, разрушая социалистический уклад. В руки частных компаний, в т.ч. западных, перешли добывающие, перерабатывающие предприятия, индустриальные производства; немало трудовых коллективов исчезало через банкротства. В госуправлении доля опытных кадров свелась к минимуму; прежде всего избавлялись от тех, кто отторгал новые хозяйственно-политические реалии (вспомним о генерале Л. Шебаршине).
сз о
сг
=Е
0
1
—I
У
"О
=Е СГ
со
I_
и со
Затем начался разгром социальной сферы, образования, науки, культуры. В систему науки и образования внедрялись западные формы обучения и парадигмы европейской гуманитарной мысли. С помощью американских меценатов выпускалась учебная литература для ВУЗов, создавались образовательно-научные центры (Высшая школа экономики и др.), действующие на базе принципов космополитизма, практик открытого мира. В сфере культуры ценности искусства СССР перемещались в запасники, архивы или разбазаривались. Российское искусство резко менялось по содержанию, продуцируя извращенные художественные образы, распространяя дух антисоветизма, коммерции, пошлости.
В то время трудно было оценить, каким у новых политиков, бизнесменов, работников науки, искусства являлось подлинное понимание ситуации на Западе, в РФ, в новых государствах. Члены правительства Е.Т. Гайдара, близкие им теоретики высказывали уверенность, что через год-полтора в стране заработает эффективная капиталистическая экономика современного типа; но этого не произошло. Реформы стали обоснованно критиковать, как наши аналитики, так и известные экономисты Запада, отмечая их непригодность для России. Между тем политики, бизнесмены не прозревали также и своего будущего. Поначалу они заявляли, что их партнерство с элитами Запада равноправно, что сами они участвуют в глобальных проектах. Но наступало время, когда высшие страты, прежде всего реформаторы, олигархи, начинали понимать, что Запад считает их временными статистами, ожидая помощи лишь в развале РФ. Общество тоже убеждалось в старой истине: неадекватные оценки России, незаслуженные богатства, отсутствие патриотизма не гарантировали этим стратам деловых успехов, понимания мировых перемен. Благополучие и жизнь участников этой среды становилась разменной монетой в борьбе за выживание.
Проблемно-тематические направления неолиберального анализа в сферах отечественной науки и СМИ. В данном случае затронем парадигмаль-ные и тематические аспекты перевода новой властью российских гуманитарных наук и СМИ с марксистской на неолиберальную основу. Прежде всего скажем о попытках прямолинейно внедрять в сознание граждан РФ неолиберальные ценности, малосовместимые с отечественным пониманием человека, с массовым сознанием, с этно-религиозными стереотипами, а также с принципами советского марксизма. Так, широко распространялись идеи толерантности, равноправия мировых религий и современных коммерческих сект, а также «этика ненасилия», которые активно продвигались «цветными революциями». В это направление входила «культура отмены», нейтрализующая этнические традиции, связанные с семьей, рождением детей, гендерной идентификацией и т.п. Вместо них внедрялись ценности биоэтики, оправдывающие однополые семьи, сексуальные извращения, «смену» человеком своего пола. Появились ученые, распространявшие идеи о войнах справедливых (защита «ценностей демократии») и несправедливых (ради «целей тоталитарных государств», прежде всего СССР). Ряд исследователей уравнивали политику Сталина по безопасности страны накануне, в период ВОВ с нападением на СССР нацистской Германии. Подобный аналитический поворот требовал от старших поколений РФ публичного покаяния за верность Сталину [1].
Другие российские теоретики стали создавать под контролем американских экспертов «доктринальный фундамент», позволявший взламывать культурные коды, деформировать когнитивные свойства народов, в т.ч. сформированные в советское время. Так, группа
философов-либералов предложила идею межцивили-зационного статуса России, которая будто бы застряла между традициями своих этносов и «прогрессивной модернизацией Запада». По их мнению, основой статуса служит «деструктивное воспроизводство культуры и личности» в России, рождавшее-де лишь противоречия, а также бессилие власти и населения освоить либеральные реформы [2]. Опираясь на идеи Данилевского, философы извратили его трактовку локальных цивилизаций, считая, что Россия всегда была слабой, отсталой культурой. По Данилевскому, культурно-исторический тип создается системно-эволюционной самоорганизацией; его субъекты - государственные сообщества, состоящие из этносов-соседей, способных сотрудничать и уживаться. Такие системы самодостаточны; обмен достижениями между ними проходит спонтанно, отчасти через институты государства, но главное - в адаптированных формах, умеренном объеме. Применять к ним ранговые метрики прогресса/отсталости, идею транзита России в цивилизацию Европы ученый счел бы абсурдом. Самодостаточность систем он связал с жизнеспособностью, самобытностью, которые исторически создавались этносами-основателями. Но либералы, по-своему трактуя цивилизацию, совершали аналитическую подмену.
В ХХ в. теория Данилевского оказалась востребована на Западе, где аналитики обосновали идею «промежуточных» качеств пограничных этнокультур; этой идеей и воспользовались постсоветские либералы. Народы с такой культурой совершали в истории заимствования и маятниковые перемещения между цивилизациями-соседями. Изначально на Руси славяне/русские, а также угорские, балтские этносы, затем в империи народы Центра и Сибири развивались совместно, создавая в Северной Евразии православное ядро своей цивилизации, не ориентируясь на страны Европы. Эти народы спонтанно формировали интегрирующие механизмы, прилаживая друг к другу свои уклады, несхожие традиции, что рождало самостоятельный исторический тип с государственно-цивилизационной формой единства. В XVШ-ХХ вв. правители империи/СССР, применяя мало продуманную политику, присоединяли территории с не комплиментарными этносами соседних цивилизаций. В разное время пограничными культурами на западе страны были украинская, польская, еврейская, финская и других этносов, а также мусульманские культуры народов Кавказа, Закавказья, Центральной Азии. Во взаимодействиях западноевропейской и мусульманской, индобуддийской и дальневосточной цивилизаций и др. тоже имели место присоединения территорий с не комплиментарными народами. Включения пограничных культур в иную цивилизацию могли вызывать у принимающей стороны, как конфликты, так и ее обогащение, усложнение за счет инокультурного содержания. Анализ роли этих сообществ в чуждых цивилизациях и ныне остается не простым, требуя от ученых взвешенных выводов о совмещении разных этно-рели-гиозных, расовых начал в том или ином культурном типе.
Возвращаясь к отечественным либералам конца ХХ в., во-первых, подчеркнем, что их идеи о «промежуточном статусе России», о «транзите России в цивилизацию Европы» противоречат постулатам теории Данилевского о сущности культурно-исторических типов. Постсоветские либералы целостной теории на этот счет не создали, произвольно извращая логику анализа теории цивилизаций, ее ведущих и частных аспектов. Во-вторых, важно указать на неправомерность включения ими в компаративистику цивилизаций критериев отсталости/ прогресса. Смыслы этих понятий размыты; как крите-
рии они бессильны в анализе столь сложных и устойчивых систем, в т.ч. их эволюционной самоорганизации на огромной части Евразии.
Наконец, затронем появившееся еще в СССР интеллектуальное учение о системно-мыследеятельностной (СМД) методологии Г.П. Щедровицкого; оно применялось тогда в хозяйственных отраслях для решения комплексных социально-экономических проблем, в т.ч. управленческих, внедряемых с помощью деловых игр. Либерализация отечественной гуманитаристики раскрыла перед СМД-методологами новые горизонты. Философ П.Г. Щедровицкий (сын основателя учения) начал применять эту методологию с либеральными акцентами в сферах образования, науки, культуры. Отечественные специалисты утверждают, что наукометрический террор в образовании, а также политика государства в средней школе РФ на базе Болонской системы не обошлись без усилий этих ученых. Нас в данном случае интересует анализ русского мира, российской культуры с помощью СМД-методологии. Результат изучения этой проблемы П.Г. Щедровицким оказался, на наш взгляд, малоубедительным, ибо не отражал авторского понимания эволюционно-глубинных особенностей российской цивилизации, сосредотачиваясь на социально-политизированных сдвигах общества в ХХ в. Так, массовые исходы населения на протяжении этого периода из СССР/РФ методолог считает серьезным достижением нашей культуры: якобы складывалась диаспорально-сетевая форма жизни не только русского мира за рубежом, но и российского государства, которое становилось глобальным, космополитическим, переставая быть имперским, национальным [3].
Обобщая указанные направления неолиберального анализа в РФ, сделаем вывод: все аналитические векторы разрушали отечественную гуманитаристику, навязывая обществу чуждые ценности познания, неадекватные методологические основы и принципы осмысления России. В первом случае в общество внедрялись американские и в целом западные идеи, неприемлемые для самосознания российских граждан, для осмысления ими мировых процессов. Во втором случае за счет извращения теории Данилевского о культурно-исторических типах обосновывалась «неотвратимая интеграция» российского общества в цивилизацию Западной Европы, что деформировало понимание гражданами своей культуры, как исторического типа. В третьем случае опасная неустойчивость российского государства и трагическое рассеяние на планете русского мира в ХХ в. выдается за преимущество этих явлений, связанное с освоением Россией глобального пространства. В итоге все темы и методы анализа России чудесным образом концентрируются вокруг подчинения нашей страны Западу. Однако эти ложные теоретические основы изучения России постепенно становились контрпродуктивными, что так или иначе осмыслялось политиками, гражданами, как гибельный итог для РФ. Нарастание кризисных тенденций, межцивилизационных напряжений на планете, созревание политических конфликтов между Россией и Западом, Россией и рядом новых государств-соседей требовали от наших политиков, граждан адекватных представлений о своей истории, государственном самостоянии, о значении российской цивилизации в современном мире; неолиберальная мысль тормозила эти процессы, но не могла их прервать.
Укажем на роль в изменениях нашего общества медиа-каналов, принадлежавших крупному бизнесу, которые стали яростно очернять историческую Россию, социализм. Бизнес-среда и ее СМИ вели пропаганду американского образа жизни, глобальных свя-
зей, не раскрывая кризисного характера цивилизации Европы и культуры США. Говоря о прозападных СМИ, о неолиберальных позициях в российской науке данного периода, выделим важный момент. В сферах информации, науки подобные идеи и оценки были ведущими, агрессивными, но не единственными. Принцип свободы мнений требовал от властей РФ поддержки в обществе разных позиций, теоретических воззрений. Эту тенденцию закрепило появление Рунета (русскоязычной части Интернета), аудитория которого динамично росла в РФ, Белоруссии, на Украине. Поэтому доминирование лишь неолиберальных позиций, враждебных России, ее гражданам, как это было в СССР с марксизмом в 20-60-х гг. ХХ в., стало на рубеже миллениума невозможным.
В чьих интересах создавалась РФ? Для ответа на этот вопрос важно учитывать политические и социально-этнические процессы, происходившие на постсоветском пространстве отчасти стихийно, но во многом целенаправленно. Так, на первый план почти везде выходили социальные, межэтнические, межрелигиозные конфликты; в новых странах активизировались крайний национализм и русофобия. Кровавые столкновения, немыслимые в СССР, имели место в Молдавии, на Украине, в странах Прибалтики, Кавказа, Средней Азии. В субъектах РФ тоже появились радикалы, готовые вывести из ее состава свои области, укрупненные территории. С властью Татарстана центр смог договориться, подписав соглашение. Сторонников «Уральской республики» удалось нейтрализовать. На Северном Кавказе стала отделяться Чечено-Ингушетия. Здесь подвергалась насилию русскоязычная среда, что вынудило многих граждан бежать из республики. Автономия распалась на Ингушетию в составе РФ и Чечню, заявившую о суверенитете. Власть начала против сепаратистов военные действия.
Закономерен вывод: новые государства, по замыслам Запада, должны были провоцировать военную, эт-но-религиозную, политическую нестабильность, а при случае и разрушение РФ. Этим планам помогали невыгодные для РФ договоры, союзы с вновь созданными государствами (СНГ и др.). Напомним слова З. Бжезинско-го, который заявил, что США возведут мировой порядок «против России, на обломках России, за счет России». Эта стратегическая уверенность американцев насчет истребления врага выглядит несерьезно; она теряет свою силу из-за их скаредности - похороны врага они решают провести за его счет. Сам аналитик незадолго до смерти признался, что Россия оказалась живучей и ее похороны не состоятся. А все потому, что, замахнувшись на Россию, начали считать копейки; а важно было соотнести свои силы с ее жизнеспособностью.
Поставить точку в ответе на вопрос «в чьих интересах создавалась РФ?» позволяет сравнительный анализ политики Б. Ельцина в контексте кризисных ситуаций, когда его действия имели немало общего с активностью других реформаторов Отечества в ходе ХХ в. Помимо Б. Ельцина, речь идет о А. Керенском, а также о В. Ленине, Л. Троцком в СССР. Не приукрашенные, а реальные действия и результаты политики этих лидеров имели схожие свойства, которые становились для нашего государства и культуры весьма опасными. Напомним о продолжении временным правительством бессмысленной для России войны, но важной для Запада, когда наши войска не знали, за что воюют, а кучка банкиров, нуворишей-посредников быстро обогащалась, поставляя в армию некачественные продукты, задерживая снаряды и военную технику. Скажем также о гражданской войне, которую красная и белая армии вели при скрытой поддержке политиками Запада (США, Англии, Германии)
сз о
сг ш
0
1
—I
У
"О ш
сг
со
I_
и со
той и другой стороны, а также о репрессиях большевиков против «классовых врагов» (в т.ч. крестьян, интеллигенции, казаков, верующих), о режиме военного коммунизма и др.
Прогнозы будущей России были у перечисленных лидеров разными; их варианты грядущего являлись заемными, опираясь на политическую мысль и научные проекты Запада. Их цели, планы не обретали конструктивной значимости для России, но ослабляли государство, конфликтовали с духовно-когнитивными смыслами народов Северной Евразии. Вместо консолидации в стране углублялись конфликты; в политике доминировали то одни, то другие социально-этнические группы; обогащались провластные слои, но массы оставались нищими, бесправными; в регионах наступал голод. Такая политика рождала недоверие между властью, ее опорными силами, с одной стороны, и гражданами, с другой. Но правители все же не смогли скрыть от современников и потомков своего подчиненного статуса перед могущественными силами Запада. Подобные отношения не афишировались (за исключением периода Ельцина); но важные повороты своей политики лидеры совершали в интересах определенных сил Запада. Эта зависимость сохранялась и тогда, когда Ленин, его сторонники во власти пытались противостоять деструктивным маневрам дипломатов, агентов спецслужб США и стран Европы во время революции, гражданской войны. При этом новая власть давала возможность английским и американским компаниям добывать в России природные ресурсы на основе договора о концессии [4]. Десуверенизация России/СССР была к 30-м гг. пресечена Сталиным, но с новой силой, открыто проводилась Ельциным. В итоге правители остались в истории самонадеянными временщиками, не способными не только понять свою страну, воплотить конструктивные идеи, но и запятнавшими себя предательством национальных интересов России/СССР/РФ.
О научном анализе массового понимания России в период цивилизационных кризисов. Для анализа России особую значимость приобретает то, как осмысляло население свое Отечество в контексте предыдущих смут и нынешнего кризиса. Еще в Московии народное сознание выделяло периоды, называемые смутой; сегодня их правомерно считать разновидностью цивили-зационного кризиса. Смуто-кризисные годы начала XVII, начала ХХ вв. оставались в памяти потомков, во-первых, как совмещение разных бедствий в стране и природе (государственно-политический хаос, войны внутри и вовне, социальные конфликты, неурожаи, голод, эпидемии), во-вторых, как искаженные процессы общественного познания/понимания. В последнем случае люди примечали: часть прежних социальных смыслов, верований ослабевала, устойчивые критерии правды, лжи размывались, единство населения рушилось.
Ныне, изучая цивилизационные кризисы в глобальном масштабе, аналитики признают: в эти периоды сфера познания путем самоорганизации хаотизируется; часть привычных смыслов, образов в разных странах перестает ориентировать народы в контексте динамичных и, на первый взгляд, ненужных перемен в мире. Но тем самым смуты в странах и региональные катаклизмы на планете выбраковывают устаревшие смыслы. Как при этом создаются у масс новые семантические фокусировки понимания, позволяя адекватно реагировать на перемены? Это отчасти зависит, как от властей, так и в огромной мере - от самого населения конкретных стран. Любое сообщество проявляет в этих ситуациях общечеловеческие свойства познания, психологии, поведения. Так, массы вынуждены считаться с «рваной»
динамикой изменений в стране, с абсурдными действиями властей на фазах «режима с обострением» и сверхбыстрым ходом событий в мире. В это время массам присущи импульсивные реакции, высокая нервозность в одних ситуациях, подавленность в других. И властители, и граждане в сложных коллизиях зачастую не понимают смысла происходящего, что рождает неадекватное поведение той и другой среды [5].
Глобальный кризис рождает и другие угрозы. Так, во время смены когнитивных программ власть и массы той или иной страны могут вступить на легкий путь. Отвергая прежние формы своего познания, сообщество начинает копировать понимание себя и мира, присущее другим народам; чуждые формы знания со стороны кажутся более рациональными. Однако рационализм в смутное время менее всего спасал сообщества; в преодолении же кризиса цивилизаций он беспомощен из-за предельной сложности глобального хаоса. Другое дело, что в этих условиях конкретные страны, в т.ч. из разных цивилизаций, могут сотрудничать друг с другом к обоюдной выгоде. Но пока человечество не выработало общих требований к преодолению глобального кризиса.
Подчеркнем, что немалую значимость и прагматизм в кризисных ситуациях приобретают экстраординарные приемы мышления, спонтанно действующие глубинные свойства познания, импульсы коллективного подсознания, присущие страновым или цивилизационным сообществам. Ухудшение ситуации, катастрофический дефицит времени, как правило, активизируют у некоторых слоев иновационно-прорывное познание/понимание, присущее данной культуре. Массы в этих условиях нередко применяют скорректированные традиции, изобретательность в труде, быту, что позволяет им сопротивляться хаосу [6]. В России, в кризисных ситуациях реанимировались давно забытые обществом способы разрешения сложных проблем; их воссоздание шло с поправкой на современность. Вновь напомним опыт войны 1812 г. в империи и ВОВ в СССР, когда в экстремальных условиях отхода войск применялась древнейшая тактика «выжженной земли» скифов; в СССР это делали с помощью современной техники.
Указанные кризисные особенности познания/понимания в истории, в т.ч. в ХХ в., позволяли вскрывать важные аспекты обновления когнитивной сферы, когда люди индивидуально или сообща ищут и находят выходы из опасных ситуаций. Без спонтанной самоорганизации, исторической памяти, когнитивной воли, а также без осмысленного участия населения в этих процессах власть не сможет реализовать насущные перемены; интеллектуальным группам сложно вырабатывать идеи о будущем развитии страны. Нынешний кризис в РФ дает возможность политикам, населению понять и блокировать болезненную зацикленность, которую проявляли по ходу столетий правители, высшие слои, втягивая общество в русло развития и проектных форм народов Запада. Без этого понимания власть, граждане не восстановят экзистенциально-онтологическую полноту своего прошлого; им будет трудно осознать себя, как самостоятельное сообщество, сильное государство, как цивилизаци-онное единство с оригинальным духовно-когнитивным содержанием и высоким креативным потенциалом.
От марксистских догм к когнитивному шоку. В период власти М. Горбачева было очевидно: ведущие структуры советской науки, принципы марксистской идеологии, ценности массового понимания событий теряли свою силу. Но, как оказалось позже, были и такие единицы советского познания/понимания, которые могли активно востребоваться в будущем. Укажем ряд самых разных принципов марксизма, норм массового сознания,
индивидуальных состояний, личных убеждений в СССР: политизированная картина мира; принципы атеизма, материализма; чувства советского патриотизма; нормы пролетарского интернационализма, установки социального равенства; массовая уверенность в завтрашнем дне и др. Либеральные СМИ их называли манипулятор-скими. Что происходило с ними в новых условиях? Если они корректировались кризисом, то как это сказывалось на массовой психологии, групповом поведении, индивидуальном сознании? Если они обесценивались реформами, то какие общественные идеи, убеждения, нормы поведения шли им на смену?
Новая власть на первой стадии правления Б. Ельцина (1992-1993) не упоминала об идеологии, когнитивных принципах своей политики. Но в конфликте с Верховным Советом президент заговорил языком неолиберальных смыслов и враждебных оценок России. Он стал допускать появление «фашистских идей» в обществе, намекая на склонность к этим идеям русской среды. Им одобрялись сугубо этноцентристские интересы ряда регионов; в адрес руководства национальных субъектов высказывался совет брать «столько суверенитета, сколько оно может проглотить» и т.п. Олигархи, бизнес и их СМИ выражали свои позиции более открыто и жестко. Эта среда не раз заявляла свои цели - выкорчевать социализм, переделать общество, мышление граждан на американский лад. В своем кругу они считали, что для таких задач годились сомнительные приемы - от лжи до запугивания людей. Был как-то публично озвучен скрытый императив этой среды: «Больше наглости!». Подобные цели, установки говорили не о вере в свою правоту, а скорее о страхе этих сил встретить массовое отторжение своей политики. В их позициях отчетливо ощущалось предчувствие краха начинаний, которые они и Запад насаждали в РФ.
Если учитывать взгляды, оценки населения России, то в начале 90-х гг. далеко не все граждане, в т.ч. ученые, могли понять, что несет обществу неокапиталистический уклад, глобальное применение цифровых практик и т.п. Так, социально активные группы считали, что рынок, цифровые технологии, участие граждан в глобальных связях станут фактором будущего развития РФ и сами начинали осваивать новые практики. Это были лица молодого и среднего возраста, представители интеллигенции, уверенные, что в новых условиях они добьются успеха. Другая группа состояла из тех, кто отчасти верили в капитализм, свободную информацию, хотя сами они не всегда были активны в освоении новых практик. Заметную долю составляли противники рынка и глобальных связей; среди них были сторонники социализма (здесь задавали тон лица старшего, среднего возраста). Борцы за социализм в это время пытались заявить о себе через протесты в столицах, но их лозунги поддерживала небольшая часть граждан. Немалый сегмент общества состоял из неопределившихся в этих вопросах; но эта часть населения была пассивной, выжидая прояснения ситуации [6].
Перечисленные позиции были крайне неустойчивы, подвергаясь ходом событий проверке на адекватность. Они могли радикально меняться, трансформируя идейно-когнитивные балансы, что определялось и реформами, и беспомощностью граждан в понимании ситуаций, которых не было в СССР, а сходные проблемы решались иначе. В итоге массы людей постоянно находились в когнитивном шоке; их ценностно-смысловые ориентиры были непрочными, размытыми; люди не знали, во что верить, как поступать в разных случаях. Например, какой выбор был наилучшим для бедной семьи с малыми детьми, живущей на скудную зарплату рабо-
тавших членов и скопившей небольшую сумму «на черный день», когда агрессивная реклама требовала вложить деньги в финансовую пирамиду, обещая немалое обогащение? Иллюзии, наивные представления были непохожими у разных страт. Так, представители криминальной среды надеялись, что вскоре они смогут контролировать общество. Молодежь городов, видя разрушение жизненного уклада, моральную дезориентацию старших когорт, знакомясь с трактовкой этих процессов, как правило, из либеральных источников, считала, что столь хаотическая ситуация может быть лишь в нашей стране, что она заведомо невозможна ни в США, ни в странах Европы.
Обобщая, сделаем вывод: в начале 90-х гг. наше население проходило через опасность оказаться на какой-либо из двух или на обеих сразу когнитивно-оценочных позициях в отношении к России и Западу. Во-первых, большинство граждан были потрясены или взбудоражены быстрым развалом СССР, перенося свое разочарование и на РФ; эти чувства были присущи, как тем, кто до этого верил в социализм, так и тем, кто его отвергал. Душевный стресс мог одинаково вызывать у тех и других состояние безысходности, утрату смысла жизни, ослабление воли. Во-вторых, массовые слои, не выезжавшие за пределы РФ, переживали отвлеченное восхищение жизнью в странах Европы. Еще в большей мере люди испытывали абстрактное преклонение перед «богатой и успешной» Америкой, «предприимчивыми, раскованными» американцами. Материалы либеральных источников создавали у многих граждан идеальный образ США, как «земного рая». В итоге на кратком отрезке времени наше полностью грамотное население, уклоняясь от народного здравомыслия, проявляло предельно негативное отношение к России, а также слепую веру в прочное благополучие стран Запада. В оправдание нашей аудитории скажем, что она, до этого, десятилетиями пребывала в замкнутом информационном пространстве, испытывая жесткую дрессуру на верность марксизму, что «советская идейность» имела лишь косвенное отношение к процессам познания/понимания российского полиг-нозиса и весьма неубедительно трактовала «разложение капитализма» на Западе.
Советских политиков мало интересовали вопросы сравнительного понимания гражданами жизни в СССР и в странах Запада. Однако после договора в Хельсинки верховная власть поняла, что идейная атмосфера в стране изменяется; советские люди попадают под воздействие пропаганды Запада, доходившей до них через зарубежный туризм, радиоканалы на языках народов СССР, отчасти через журналы на русском языке («Америка», «Англия» и др.). В целом это воздействие было по масштабам небольшим, но определенные страты, например, «лидеры мнений», ценили эти источники за новизну эффектов воздействия, непривычные фокусы анализа, за парадоксальную трактовку банальных проблем. По приказу сверху аналитикам-гуманитариям поручили изучать альтернативное воздействие зарубежной пропаганды, хотя и в урезанном виде, в сугубо закрытом режиме; но изменить к лучшему нашу пропаганду было уже невозможно. Через 20 лет после договора в Хельсинки постсоветские либералы смогли легко перевернуть сознание молодых поколений РФ: жизнь в нынешней России «адская», а в США, Англии, Франции - «райская». Идейная неадекватность массового понимания себя, мира в позднем СССР и когнитивно-психологическая дезориентация граждан РФ оказались соединены, как причина и следствие.
Как могут быть связаны между собой процессы познания и вымирания народов? Вместе с тем подоб-
ен о
сг ш
0
1
—I
У
"О ш
сг
со
I_
и со
ные связи между разными видами познания/понимания людей, а также их самоорганизацией, традиционными формами их жизнедеятельности могли приобрести весьма серьезные последствия. Скажем о первом случае отрицательной зависимости между разрушением массового познания, образа жизни малочисленных народов севера и востока Сибири, с одной стороны, и дестабилизацией человеческого воспроизводства у их новых поколений, с другой. Советская статистика 70-80-х гг. уверенно фиксировала у этих народов тенденции вымирания - снижение рождаемости, увеличение смертности. Демографы, этнологи установили причины этих процессов, начало которым было положено в империи. Речь идет о сложностях совмещения разных по характеру и стадиально-эволюционным качествам культуры аборигенов (архаическая, кочевая, с семейно-родовыми связями) и культуры русской части населения (переходящая от земледельческого труда к индустриальному, с устойчивой государственностью, растущей долей городского населения и др.). В советский период трудности совмещения культур были усугублены. Вместо того, чтобы укреплять этно-трудовые традиции, заводить семьи, воспитывать детей, молодежь аборигенной среды вынуждено жила в городе и посещала школу, техникум, институт. В городе молодые люди пребывали 3/4 года. Лишь короткий летний период они были в семье, кочуя с оленьим стадом. Но в семейно-родовой среде они чувствовали свою неукорененность. Еще большей трагедией для них была сложность освоения городского образа жизни, а также состояние своей отъединенности от горожан [7]. Можно сказать, что их учеба, система марксистского образования в целом им не помогала, но скорее затрудняла их жизнь. В середине 90-х гг. население Сибири активно обсуждало беды малочисленных народов и пути выхода из них в условиях посткапитализма, кое-что было найдено, например, не дети выезжали в город, а учителя в урочное время приезжали в стойбища, где проводили занятия. Вместе с тем основательность сибирского мышления подсказывала специалистам и рядовым гражданам восточных территорий, что капитализм по-американски угрожает не только малочисленным этносам, но всему российскому народу [8].
Другой случай отрицательной зависимости между разрушением массового познания, образа жизни людей, с одной стороны, и дестабилизацией механизмов передачи традиций, и воспроизводством населения в РФ, с другой, фиксируется в те же 90-е; но быстро понять причины этого исследователи не могли. Советская статистика 60-70-х гг. показывала, что у русской части граждан тогда шел умеренный спад рождаемости. Но в 90-х гг. одновременно имели место обвальная смертность юношей, мужчин в «расцвете сил» и низкая рождаемость у русского населения в обжитых регионах Центра страны. Эта катастрофа воспроизводства русского народа привлекла внимание ученых, медиков, политиков, а также широких слоев. Однако статистика не фиксировала опасных величин у соответствующих показателей. Бесспорно, ведущие качества жизнедеятельности людей в то время были крайне неблагополучными; но неблагополучие само по себе не может вызвать демографическую катастрофу, да еще в столь экзотическом сочетании социальных параметров - в русских регионах Центра в мирное время стали массово вымирать юноши и мужчины, а также резко падать рождаемость.
К середине 1990-х гг. специалист по социально-статистическому анализу медико-эпидемиологических проблем И.А. Гундаров заинтересовался этим феноменом. Он изучил статистику факторов, способных вызвать демографические отклонения; при этом учитывалась их
связь между собой в разных регионах страны. Помимо этих методов он беседовал с близкими родственниками умерших, а также с молодыми супругами, которые хотели иметь детей, но у них не было зачатий. Ученый пришел к выводу, что причины спада численности русских людей напрямую связаны с капиталистическими реформами, которые проводились без должной подготовки и учета отечественных традиций в экономике, но подгонялись под американские образцы. В итоге были прямо или косвенно дестабилизированы массовые процессы познания/понимания с их духовными, экзистенциальными ценностями; пострадали, хотя и выборочно, глубинные биологические механизмы воспроизводства населения на местах. Общество, по выражению Гундарова, было ввергнуто в «состояние психо-духовного неблагополучия», которое расширялось в начале 90-х гг. в русских регионах, как заразные эпидемии. «Депопуляция, - счел ученый, - определяется в основном смятением русского народного духа» [9, 10, 11]. Как видим, зависимость этих разных факторов ученый обозначил жестко, прямолинейно; тем самым Гундаров допустил (как было и в случае с вымиранием малочисленных народов Севера) воздействие поврежденного духа на био-телесные процессы. Впрочем, эти зависимости были поняты в истории гораздо раньше; вспомним эмпирическое наблюдение: у солдат, победивших в бою, раны заживают быстрее, чем у солдат, проигравших сражение. Конечно, специалисты знают, что ведущие связи, выявленные Гундаро-вым, еще предстоит перепроверять на будущих кризисах в России или в других сообществах. Но многие российские демографы, социологи, психологи полагают, что наличие эвристического потенциала в концепции эпидемиологии духовности И. Гундарова в целом обосновано. Сама концепция приобретает немалую значимость для сугубо гуманитарно-философских видов анализа, что стимулирует дальнейшее ее развитие.
Пробуждение евразийского полигнозиса: патриотические интересы и здравый смысл в понимании России. В середине 90-х гг. немало граждан еще продолжали ругать РФ, другие желали любой ценой уехать в страны Запада, но в обществе появляются иные познавательные тенденции, которые исходили не от властей, олигархов или их СМИ. Они определялись национальными интересами граждан и массовым желанием понять происходящее; они формировались в эпицентре общественных сдвигов, уточнялись в рутине повседневной жизни, подпитывались разными запросами. В итоге рождались новые фокусы познания России, нетривиальные образы понимания гражданами самих себя, восстанавливались традиционные и казалось, забытые смыслы, ценности, скорректированные с изменившейся обстановкой в стране. Так, военные операции в Чечне и по периметру наших границ возрождали не чисто советский или имперский патриотизм. Но эти процессы реанимировали обновленные формы верности историческому отечеству и современной Родине у граждан РФ, у русскоязычных сообществ в «горячих регионах».
Эти сложные чувства российского патриотизма были присущи военнослужащим, когда им приходилось не просто считаться с разными позициями, верованиями населения в России или в неприсоединившихся республиках, но, когда они отдавали жизнь за Отечество. Скажем о подвиге в Чечне рядового пограничных войск РФ Е. Родионова. Попав с сослуживцами в плен к сепаратистам, он пережил чудовищные истязания; ему было предложено сохранить жизнь, если он примет ислам. Российский солдат отказался снять нательный крест и был обезглавлен бандитами, погибнув за Христа и за Родину в 1996 г. Его мученическая смерть при-
влекла тогда внимание христиан в разных странах. Православно-христианские общины Северной Евразии восприняли этот подвиг как знак свыше о возрождении своей веры там, где она была исстари - в России, в Белоруссии, на Украине, Северном Кавказе, в Молдавии/ Бессарабии и др. В тяжелых обстоятельствах православная вера вспыхивала ярким факелом (в Приднестровье, в Абхазии, на Донбассе и др.), воодушевляя бывших советских граждан бороться за свою землю в составе РФ или в союзе с ней.
В итоге российский патриотизм, традиционные верования возрождались, обогащенные опытом советского развития, но без «стоящих за спиной» марксистских догм, партийного контроля. Немаловажно и то, что появившиеся во второй половине 90-х гг. патриотизм, религиозная вера народов России создавали надежный заслон тем идеям и практикам, которые насаждали в стране либеральные активисты, философы, медиака-налы под контролем американских кураторов. Российские граждане в массе отторгали принципы идейной толерантности, этику ненасилия, не поддерживали разрушение естественных семейных связей, не одобряли организации ЛБГТ. Не удалось внедрить в общество также коммерческие зарубежные секты, радикальные формы ислама. Намерения либералов осудить советские поколения за их поддержку политики Сталина в беспощадной войне против нацистской Германии тоже потерпели фиаско. Авторы данного анализа не сталкивались в сфере информации 90-х гг. с открытыми призывами к этим кощунственным для населения РФ позициям; но вплоть до сего дня можно встретить в академической среде защиту идей, уравнивающих немецкий нацизм и «советский тоталитаризм». Это можно было бы посчитать фанатичной верой в грядущее всечеловеческое равенство и единство, если бы философы стоически ни защищали в основном права нетрадиционных меньшинств, живущих в обществе по извращенным нормам идентификации. Объективно мыслящие ученые заявляли, что в этом случае человечество не достигнет равенства и единства. Критика вела к тому, что двойные стандарты в логике либералов не срабатывали.
Либеральные кадры медиаканалов РФ, поддерживая те же американские цели и смыслы, что и философы, оказались еще более гибкими, вынужденно реагируя на изменения когнитивных запросов масс. В конце 80 -начале 90-х гг. политтехнологи, молодые журналисты не раз с упоением говорили о всемогуществе медиасфе-ры, которое способно трансформировать массовое сознание любой страны; они называли российскую аудиторию «совками», «красно-коричневыми» и т.п. Однако через 3-4 года либеральные массмедиа были принуждены считаться с появлением в информационном пространстве РФ патриотических изданий, каналов, сайтов, вызывавших интерес значительной части сограждан. Цели и задачи у либеральных каналов оставались прежними, но в новых условиях они начинали мимикрировать - менять формы подачи своих материалов, приемы анализа России и Запада и др. Они уже не называли сограждан «совками», а российские реалии критиковали всецело с позиций патриотизма.
Значительная часть населения РФ в этот период могла самостоятельно осмыслять актуальные проблемы страны. При этом для граждан становилось очевидным отсутствие у властей и примыкавшей к ним горстки олигархов, интеллигенции каких бы то ни было симпатий к России. Сошлемся на политику власти в сфере демографии, материнства и детства, которую нельзя назвать иначе, как надругательством над российским населением. При размытых причинах резкого сокращения чис-
ленности граждан правительство РФ разрешает усыновление иностранцами российских детей-сирот, а также внедряет на бизнес-основе услуги суррогатного материнства, в т.ч. для клиентов-иностранцев. Каждый год из страны начинают вывозить по 40-50 тысяч младенцев и детей неизвестно куда и кому. Подобные методы госуправления при президенте Б. Ельцине дали гражданам возможность понять непростую политическую проблему: при глобальном капитализме, при неоколониализме по-американски Россия стремительно утрачивала суверенитет. Люди сравнивали: этого цинизма с сиротами и кощунства с суррогатным материнством не было в империи, а также на протяжении большей части советского периода. Сталин запретил аборты; дети-сироты воспитывались государством; усыновление было доступно лишь советским людям. Подобные контрасты позволяли населению оценить опыт сталинского суверенного социализма, с надеждой на то, что конструктивные его формы восстановятся в грядущей России. К властным же структурам РФ у граждан вырабатывалось устойчивое недоверие и презрение. Высшая власть, а также региональные руководители РФ приравнивались обществом к туземной администрации, подчиненной колониальной метрополии.
Это размежевание властей и общества углублялось негативными процессами - чудовищным развалом экономики, новой волной безработицы, предательским вмешательством олигархов в военную операцию в Чечне, очевидным бессилием властей в борьбе с криминалом и терроризмом и др. Но неожиданно для властей, по-литтехнологов, аналитиков ухудшение ситуации не приводило основную часть граждан в отчаяние; оно скорее социально их закаляло и психологически активизировало на местах - в сфере труда и локальной жизни. На наш взгляд, тяжелая, непредсказуемая обстановка пробуждала во многих людях их врожденную познавательную энергию; они смогли адаптироваться к новым условиям, не принимая их, но обеспечивая жизнедеятельность свою и своих близких - брались за любую работу, в т.ч. временную, трудились на дачных участках, жили промыслами, поддерживали повседневную форму путем самообслуживания. Для многих семей спасением стал малый бизнес (в т.ч. в партнерстве с зарубежными фирмами), хотя эта сфера поначалу имела в РФ слабую правовую основу, была криминализирована. В обществе также развивались интенсивные социально-групповые коммуникации, создающие у людей сходное понимание сложных проблем и возможности их совместного разрешения.
Кризисные ситуации жестко не диктовали людям линию их поведения в разных обстоятельствах, не предлагали простых подсказок: «это безопасно и морально», а «это опасно и безнравственно». Ситуации заставляли человека продумывать свои решения и результаты с точки зрения правовых норм, не подчиняясь эмоциям, не ожидая случайной наживы или легкой выгоды; главное - ситуации учили совершать свободный и морально ответственный выбор. Постепенно массовое сознание и поведение людей исходили уже не только из деформированных реалий новой жизни. У людей пробуждалось уважение к народному здравому смыслу, к российским традициям, нравственным нормам, о которых марксисты-большевики отзывались с презрением. В конце 90-х гг. граждане РФ могли с пониманием сравнивать свою жизнь, во-первых, в советских и российских условиях, во-вторых, с жизнью в постсоветских странах, в-третьих, с реалиями в макрорегионах мира.
Таким образом, в обществе стали возрождаться массовые элементы евразийского познания/понимания, точ-
сз о
сг ш
0
1
—I У
"О ш
сг
нее проступали их размытые, подчас искаженные контуры. Ожидать полной реабилитации российского полигно-зиса в ближайшие 50-100 лет (активный период жизни 2-3-х поколений россиян) вряд ли разумно. Кроме того, российские народы в разной степени оказались отъединенными от своих познавательных традиций, неодинаково осваивая когнитивные нормы и смыслы техногенной цивилизации Европы. Обществу еще предстоит выяснить наиболее опасные издержки подобных перекосов, когда в сложном цивилизационном сообществе насильственно подрубается единый когнитивный корень, разрушается общая семантика понимания себя и мира. Вплоть до нашего времени никто из ученых такие проблемы не осмыслял; лишь в Х1Х в. на них обратил внимание Н.Я. Данилевский. Ныне они остаются исключительно сложными для исследования. Их должны анализировать когнитологи, которые способны учитывать национальные интересы и опираться на цивилизацион-ное своеобразие изучаемого сообщества. В следующем, последнем параграфе данного раздела авторы рассмотрят ведущие направления отечественной гуманитарной мысли, в которых по ходу 1991-1999-х гг. рассматривались проблемы научного постижения современной России (в т.ч. их когнитивных особенностей), исходя из национально-цивилизационной парадигмы анализа.
Литература
1. Гончаров А. Троянские кони / https://zavtra.ru/blogs/ filosofiya_dvojnogo_naznacheniya (дата доступа: 01.10.2022).
2. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта (социокультурная динамика России). Т. 1. От прошлого к будущему. - Новосибирск: 1998; он же. Россия: критика исторического опыта (социокультурная динамика России). Т. 2. Теория и методология. Новосибирск: 1998; Модернизация в России и конфликт ценностей / Отв. ред. Матвеева С.Я. - М., 1994 и др.
3. Щедровицкий П.Г. Русский мир и транснациональное русское. АТШ, 1999. / https://shchedrovitskiy. com/russkiy-mir/ Дата доступа 22.06.2019. Щедро-вицкий П.Г. Русский мир и транснациональное русское. - Библиотека культурной политики.
4. Саттон Э. Уолл-стрит и большевистская революция / Пер. с англ. - М., 1998; Шамбаров В.Е. Нашествие чужих: заговор против империи. - М., 2007 и др.
5. Синергетическая парадигма. Человек и общество в условиях нестабильности / Составитель и отв. ред. О.Н. Астафьева. - М., 2003.
6. Аванесова Г.А. Динамика кризисных изменений: социокультурные практики преодоления // Постклассические практики: Опыт концептуализации. Кол. монография / под ред. В.И. Аршинова и О.Н. Астафьевой. - СПб., 2012.
7. См.: Бабаков В.Г. Кризисные этносы. - М., 1993.
8. См. об этом: Социокультурная динамика ХМАО сегодня и в перспективе ХХ1 века. Сб. тезисов Всероссийской научно-практической конференции. Части 1-3. - Сургут, 1998.
9. Гундаров И.А. Почему умирают в России, как нам выжить? - М., 1995.
10. Гундаров И.А. Парадоксы российских реформ. - М.,
1997.
11. Гундаров И.А. Что делать? Концепция возрождения России. - М., 1998.
UNDERSTANDING RUSSIA: BREAKTHROUGHS AND DEAD ENDS IN THE DEVELOPMENT OF RUSSIAN HUMANITARIAN THOUGHT (XVIII - EARLY XXI CENTURIES)
Avanesova G.A., Mironov A.V.
RANEPA under the President of the Russian Federation, Higher Education Institution of the Russian Federation
The authors analyze how the peculiarities of Russia - its history, society, and culture of Modern times-have interpreted some areas of Russian humanitarian thought. The main focus is on conservative thought. These processes of scientific and philosophical self-knowledge are traced, first, in the course of Russia's interactions with Western European civilization, with its humanitarianism and theory of knowledge, and secondly, in the context of internal transformations of cultural and civilizational and paradigmatic nature in the empire, in the Soviet and post-Soviet times.
Keyword: epistemology/epistemology, relations between knowledge and reality in science, theoretical rationalism, cognitive substances of different civilizations, the paradigm of studying Russia by Russian conservative thought, perspectives of understanding Russia by Soviet Marxism, reflection theory, science and politics, understanding of scientific truth and truth, pseudo-science in the Postmodern period.
References
1. Goncharov A. Troyanskie koni / https://zavtra.ru/blogs/filosofi-ya_dvojnogo_naznacheniya. (zugriffs datum: 01.10.2022).
2. Akhiezer A.S. Russland: Kritik der historischen Erfahrung (sozi-okulturelle Dynamik Russlands). T. 1. Von der Vergangenheit in die Zukunft. (Nowosibirsk: 1998; aka. Russland: Kritik der historischen Erfahrung (soziokulturelle Dynamik Russlands). T. 2. Theorie und Methodik. Nowosibirsk: 1998; Modernisierung in Russland und Wertekonflikt / Hg. Matveeva S.Y. M.; 1994 et al.
3. Shchedrovitsky P.G. Russkii mir i transnational'noe russkoe. ATSH, 1999. / https://shchedrovitskiy.com/russkiy-mir/ Zugriffsdatum 22.6.2019. Shchedrovitsky P.G. Russische Welt und transnationales Russisch. (Bibliothek für Kulturpolitik.)
4. Sutton E. Wall Street and the Bolshevik Revolution / Übers. mit Englisch. - M., 1998; Shambarov V.E. Invasion of Strangers: A Conspiracy Against the Empire. - M., 2007 et al.
5. Synergetisches Paradigma. Mensch und Gesellschaft unter Bedingungen der Instabilität / Compiler und Herausgeber Hrsg. O.N. Astafyeva. - M., 2003.
6. Avanesova G.A. Dynamiken von Krisenveränderungen: sozi-okulturelle Praktiken der Überwindung // Postklassische Praktiken: Erfahrung der Konzeptualisierung. Anteil. Monographie / Hg. von V.I. Arshinov und O.N. Astafyeva. - SPb., 2012.
7. Siehe: Babakov V.G. Crisis ethnoss. - M., 1993.
8. Siehe darüber: Soziokulturelle Dynamik des Autonomen Kreises der Chanten und Mansen heute und in der Perspektive des XX1. Jahrhunderts. Saß. Abstracts der Allrussischen Wissenschaftlichen und Praktischen Konferenz. Teil 1-3. - Surgut,
1998.
9. Gundarov I.A. Warum sterben sie in Russland, wie können wir überleben? - M., 1995.
10. Gundarov I.A. Paradoxien der russischen Reformen. - M., 1997.
11. Gundarov I.A. Was tun? Das Konzept der Wiederbelebung Russlands. - M., 1998.
CO I_
u
CO
