CC BY
15Общество вчера, сегодня, завтра
УДК 008
йО! 10.34823/802.2021.6.51702
Г.А. АВАНЕСОВА доктор философских наук, профессор, эксперт центра «Гражданское общество и социальные коммуникации» (кафедра ЮНЕСКО) РАНХиГС при Президенте РФ*
А.В. МИРОНОВ доктор социологических наук, профессор, Заслуженный работник высшей школы, Почетный работник ВПО РФ**
Постижение России: прорывы и тупики в развитии отечественной гуманитарной мысли (ХУШ-начала ХХ1 вв.)1
3. Анализ научной политики эпохи Модерна на Западе, в российской империи и СССР (продолжение)
Авторы анализируют, как осмысляли некоторые направления отечественной гуманитарной мысли особенности России -ее истории, общества и культуры Нового времени. Основное внимание уделено консервативной мысли. Эти процессы научно-философского самопознания прослеживаются, во-первых, по ходу взаимодействий России с западноевропейской цивилизацией, с ее гумани-таристикой и теорией познания, во-вторых, в контексте внутренних трансформаций культурно-цивилизационного и парадиг-мального характера в империи, в советское и постсоветское время.
Ключевые слова: эпистемология/гносеология, отношения между знанием и реальностью в науке, теоретический рационализм, познавательные субстанции разных цивилизаций, парадигма
* Аванесова Галина Алексеевна, e-mail: [email protected]
** Миронов Анатолий Васильевич, e-mail: [email protected]
1 Окончание. Начало см. в №№ 3, 4, 5 - 2021 г.
изучения России русской консервативной мыслью, ракурсы понимания России советским марксизмом, теория отражения, наука и политика, понимание научной истины и правды, псевдонаука в период Постмодерна.
G.A. AVANESOVA Doctor of Philosophy, Professor, expert of the Center "Civil Society and Social Communications" (UNESCO Chair) of the RANEPA under the President of the Russian Federation
A.V. MIRONOV Doctor of Social Sciences, Professor, Honored Worker of Higher Education, Honorary Worker of the Higher Education Institution of the Russian Federation
Understanding Russia: Breakthroughs and Dead Ends in the Development of Russian Humanitarian Thought (XVIII -early XXI centuries)
3. Analysis of the scientific policy of the Modern era in the West, in the Russian empire and the USSR (continued)
The authors analyze how the peculiarities of Russia - its history, society, and culture of Modern times-have interpreted some areas of Russian humanitarian thought. The main focus is on conservative thought. These processes of scientific and philosophical self-knowledge are traced, first, in the course of Russia's interactions with Western European civilization, with its humanitarianism and theory of knowledge, and secondly, in the context of internal transformations of cultural and civilizational and paradigmatic nature in the empire, in the Soviet and postSoviet times.
Keywords: epistemology/epistemology, relations between knowledge and reality in science, theoretical rationalism, cognitive substances of different civilizations, the paradigm of studying Russia by Russian conservative thought, perspectives of understanding Russia by Soviet Marxism, reflection theory, science and politics, understanding of scientific truth and truth, pseudo-science in the Postmodern period.
Запрос на отечественных специалистов по проблемам России и их подготовка в сфере образования. Правители
империи не реагировали на мнение ученых, считая свою линию реформ единственно возможной. Политики, более восприимчивые к гуманитарному анализу, стали появляться на рубеже XIX-XX вв. П.А. Столыпин, проводя реформы, был, видимо, последним, кто, нуждаясь в такой экспертизе, пригласил к сотрудничеству государствоведа Л.А. Тихомирова, как специалиста по вопросам рабочей среды. Но сотрудничество не состоялось из-за убийства Столыпина. Переходя к образовательно-научной политике, напомним: Столыпина убил недавний выпускник юридического факультета Киевского университета.
Уже во второй половине XIX в. была очевидна неэффективность политики в подготовке специалистов социально-гуманитарного профиля - педагогов, лингвистов, правоведов, историков, экономистов, философов и др. Издатель и общественный деятель М.Н. Катков, отстаивая в печати идеи самодержавного охранительства, не раз изучал программы для гуманитариев в университетах с обучением на русском языке; он видел их перегрузку случайными темами, слабыми теориями, чуждыми воззрениями с которыми «ни русский народ, ни государственная власть не имеют ничего общего». Вывод Каткова о том, что «наше образование поверхностное и подражательное», что университеты оканчивают «молодые люди, разлученные с отечественной культурой», следует признать точным и глубоким1.
Власти рассуждали иначе. Царь Александр III, считавшийся среди монархов империи одним из выразителей русских позиций на троне, настоял после убийства студентами-радикалами его отца на том, чтобы не принимать в гимназии, университеты детей мещан, крестьян; для них оставались цер-ковно-приходские школы. Интеллигенция осудила это решение, как отказ от политики народного просветительства. До нас дошло царское оправдание этой меры: «Сначала мы им даем образование, а потом они нас убивают». В этих словах игнорируются факты и логика. Доля детей мещан, крестьян в высших и средних учебных заведениях была ничтожной; среди радикалов их вовсе не было. Заметим, что в империи так и не удалось ввести всеобщее начальное образование детей с освоением русского языка и письменности (в 1912 г, в Думе обсуждались лишь проектные документы^ но война
1 См об этом: Катков М. Идеология охранительства. Раздел 6. Вопросы российского образования. М., 2009.
похоронит планы на этот счет). Позиция Александра III была уязвима еще по одной причине: контроль курсов среднего и высшего образования так или иначе осуществляло правительство России, а, например, не Англии (хотя тамошние политики отслеживали интересы российской молодежи). Именно власть империи несла немалую долю ответственности за гражданские позиции учащихся.
По ходу обучения у детей и юношества формировалась преданность синодальной церкви царю, правящей династии, но у них не развивали патриотизм, качества, без которых нельзя конструктивно понять Россию. В этом можно видеть цену отказа правителей от принципа «симфонии властей» московского периода. Хотя в империи служители церкви и богословы были сведущими в вопросах духовного познания/понимания, их готовили в учебно-православных заведениях по «пестрым и не цельным программам» не для пастырства, а скорее, как педагогов^ деятелей просвещения1. Чиновники от образования не проявляли интереса к консервативному анализу самопознания русской среды. Властная элита продолжала игнорировать связи между искаженным образом отечества у молодежи, отсутствием в учебных курсах патриотических компонент и безопасностью государства.
Главные цели подготовки специалистов высшей квалификации (гуманитариев, инженеров, естественников и др.) нуждались в очищении от умозрительности, чуждых идей, в сближении их с культурными и социально-прикладными аспектами разных профессий в империи. Важно было формировать уважение молодежи к той России, какой она создавалась в истории, усилиями многих поколений народов Евразии, а также развивать у учащихся привязанность к отечеству, не искаженную внесенным извне дуализмом «либо самодержавие, либо прогресс и демократия». Что касается гуманитариев, то время ставило задачу обучить их анализу социально-политических проблем, пониманию цивилизационного своеобразия России; они должны были осваивать практику взаимодействия без сословных предубеждений с разными стратами, этно-религиоз-ными средами, которых они готовились профессионально обучать, обслуживать, исследовать. Критика Катковым учебных программ подсказывала, что в подготовке этих специалистов позитивное влияние могла бы оказывать логика до-
1 См.об этом: Флоровский Г. Пути русского богословия. М.: 2009.
казательств консерваторов - их семантика, теоретические обобщения, практические выводы.
Выше нами был рассмотрен эффект появившейся на Украине антироссийской книги на русском языке «Истории Ру-сов», где в адрес Россию и русской среды выдвинуты несостоятельные обвинения^ но прославлен казачий сепаратизм прошлых времен. Когда русские и украинские историки доказали подложность этого «летописного свода», власти не отреагировали; он продолжал переиздаваться. Его и не надо было запрещать; было бы целесообразно сделать из него антипособие. Преподаватели раскрывали бы перед учащимися ложные смыслы, изощренные приемы воздействия на читателей, объясняя, какие силы и зачем создавали такие «труды» для населения империи. Логику «Истории Русов» уместно было бы сравнить с позициями на историю М.Ломоносова, с пониманием России Н. Данилевского, с анализом русских и других народов страны К. Леонтьева, Н. Страхова и др.
Запросы общества на гуманитарные исследования о разных этнокультурных сообществах росли еще и потому, что структура населения усложнялась из-за присоединения народов других цивилизаций, не имевших с империей прочных связей в истории. В России они, как правило^ жили замкнуто, ничего не зная о жизни ее населения. Эти процессы повышали значимость информационной, межэтнической политики государства, которая опиралась бы на научный анализ. Какое-то время ситуация регулировалась самоорганизацией активных слоев, а также переселением русских по набору властей на новые окраины. Так, после присоединения Центральной Азии торговцы-татары из Казани помогали купцам-единоверцам Самарканда, Ташкента проникать со своим товаром в другие регионы страны. Правительство же имело смутные представления об отношении жителей региона к России, об их духовных интересах. В 1916 г. центральная власть стала мо-билизовывать местных юношей на тыловые работы в помощь воюющей в Европе имперской армии. Коренное население взбунтовалось; русских переселенцев начали убивать; от мобилизации пришлось отказаться. Власти проявили политическую слепоту и когнитивное бессилие, не предвидя этнического протеста в столь враждебной форме. Такие ситуации показывали, что государственные структуры надеялись на простые решения в сложных политических коллизиях ХХ в., пытаясь добиться целей методами времен Золотой Орды. Их познава-
тельные навыки госуправления, нерелевантная картина мира не соответствовали вызовам времени. Местное же население, имея еще более отвлеченные понятия о современном мире, добилось своих целей с помощью мятежа и оружия, рассчитывая на безнаказанность в условиях войны.
Теоретический анализ цивилизационных и этатистских факторов развития России в XIX - начале ХХ вв. Выше описана проблемная ситуация: имперская элита не проявляла политического интереса к социально-гуманитарному познанию России; со временем у нее усиливалось отчуждение от массовых русских слоев, от православной части подданных, она не вникала в многообразие культурных свойств населения национальных окраин. Ниже попытаемся выяснить: почему самодержавная власть после двухсот лет расширения границ империи, оборонительных войн, хозяйственно-политических реформ необратимо утрачивала адекватное понимание России, была не в состоянии отвечать на общественные вызовы Модерна, отражать несиловую агрессию Запада? В чем суть конфронтации высших сословий с массой населения в оценках либеральных идей, «прогрессивных достижений» Европы? Эти проблемы не раз вставали перед российскими учеными; но их разрешение было^ как правило, малоубедительным.
Данилевский затронул эти проблемы в общей форме в своем труде1. Изучая предпосылки культурно-цивилизацион-ной консолидации, он считал, что определенные народы, племена способны легко уживаться друг с другом из-за обоюдных симпатий, схожих познавательно-моральных задатков, совместного труда. Сегодня мы уточняем, что такими народами-сообществами Древнего Киева, затем Московии/России были: славяно-русские и финно-угорские среды европейской части, позже тюркоязычные общности Поволжья, Урала, народности Севера, Сибири. Именно они закладывали основу совместного освоения Северной Евразии. Наличие устойчивого единства «комплиментарных народов» (как назовёт такие этносы позже советский этнолог Л.Н. Гумилев) отличает империю-цивилизацию со сроком жизни 1000 лет и более от непрочных «лоскутных» империй Средних веков и Нового времени, в т.ч. колониальных (срок жизни 200-300 лет).
Российская цивилизация, создаваясь активностью перечисленных народов на основе их общей совместимости, вы-
1 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 2003.
рабатывала надэтническую познавательную субстанцию (евразийский гнозис, которая по сути является полигнозисом), придавала форму их коллективной воле к выживанию в суровых условиях. По мнению Данилевского, такое гетерогенное и вместе с тем равноправное, устойчивое сообщество не может под угрозой распада единства отказаться от общей культуры, осмысленного существования, упорядоченной жизни, поскольку все это создавали на своих землях многие поколения их предков. Исследователь делает вывод: народы России, объединенные империей, и нации-государства Западной Европы являются разными культурными типами, эволюции которых глубоко различны. На языке теории ученый назвал эти факторы «самобытностью», «свободным самоопределением цивилизаций». Власть, аристократия, по его мнению, призваны осуществлять управление, правовое регулирование, военную защиту, совершенствуя социальные взаимодействия, усиливая консолидацию сообщества. Занимая высшие статусные позиции, имея привилегии, элиты со временем центрируются на своих интересах, утрачивают инстинкт самосохранения, навязывают обществу неадекватные цели, тем самым отрываясь от народной субстанции, от общего понимания своей истории.
Сегодня мы располагаем более конкретной и сложной трактовкой сущности цивилизаций, а также их непростой связи с этатистскими началами. На протяжении XX в. эти темы обсуждали аналитики разных стран в Международном обществе по сравнительному изучению цивилизаций (ISCSC, USA). Отечественную мысль там отчасти представлял П.А. Сорокин (ставший в 20-х гг. гражданином США и вместе с А. Тойнби создававший общество). С конца 80-х гг. в работе общества участвовали советско-российские ученые, в т.ч. Б.С. Ерасов, признанный специалист академического и мирового уровня в сфере цивилизационной компаративистики1. Эта полемика и межцивилизационные исследования конкретизировали идеи Данилевского применительно к разным культурным основам России и Запада и расширили понимание тех отношений, которые складывались между государством и цивилизацией в освоении мира, самопознании, в т.ч. с помощью науки. Обобщая эти процессы, аналитики XX в. вскрыли в цивилизации то главное, что Н. Данилевский наз-
1 См.: Ерасов Б.С. Цивилизации: Универсалии и самобытность, М., 2002, с. 5.
вал «формативным» принципом (придающим форму? -авторы) культурно-исторического типа, но не конкретизировал его сущность. О. Шпенглер определял эту целостность, ее интегративный потенциал «высокой культурой» со своей «душой», «стилем». П.А. Сорокин называл все это «центральным смыслом», «ментальностью» культурной суперсистемы. На этот счет было еще немало сходных мнений. В науке прижилась ясная, краткая формулировка А. Тойнби: главное в цивилизации - духовные основания; речь шла о высших смыслах и моральных императивах, «вечных ценностях» и познавательных возможностях, согласовывающих ее внутренние структуры, материальные комплексы, виды деятельности и социальные связи.
Духовные основания развиваются спонтанно, через самоорганизацию сообщества в истории. Они включают в себя следующие компоненты и свойства: культурные стили, символы; системы знаний, способы понимания во всем многообразии их видов, типов, форм; экзистенциальные, морально-религиозные, эстетические основы; культурное наследие, традиции, как базовые компоненты цивилизации; язык «священных текстов», общий язык социальных взаимодействий, сеть отношений разного характера, в т.ч. между прошлым, настоящим и будущим и др. Эти основания создаются всеми народами, социальными слоями и культурными сферами цивилизации, но при этом их значимость для общего единства неодинакова. В российской культуре об этом можно судить, например, по: уровню развития деловых отношений, военной сферы, искусства; активности русских и малочисленных народов Севера; полномочиям центральных или локальных структур власти и др.
В Новое время духовные основания совмещены в жизни с социальными субъектами, с организационно-институциональными и целе-рациональными способами устроения цивилизаций. В этот кластер входят: механизмы трансформаций любых типов - конструктивно-созидательные, разрушительные, застойные; способы консолидации/дезинтеграции; «малая» и «большая» традиции; разные по характеру культурные пласты, в т.ч. срединная культура; расовые, этно-национальные формы и цивилизационные виды идентификации; правовые и управленческие механизмы; активность интеллектуальных элит; светская духовность, наука, идеология; революции, модернизация, как рациональные способы цивилизационного об-
новления; Хаос, Криминал, как состояния цивилизаций в глобальном мире1. В развитии институциональных основ цивилизации тоже задействованы все ее народы, социально-культурные слои, но с разной степенью активности и понимания своей роли в этих процессах. Ведущая роль здесь принадлежит властям стран конкретной цивилизации (или империи, как в России), организационно-управленческим структурам. Власть и бюрократия рационально вырабатывают цели, стратегии развития общества, решают внутренние проблемы, вопросы безопасности (в войне против врага участвуют вместе народ и элита), контролируют социальный порядок и др. В условиях Модерна, Постмодерна государство активно регулирует культурные процессы, упорядочивая труд в науке, искусстве, развивая систему образования, взаимодействуя с религиозными структурами, отслеживая содержание печати, информационно-медийной сферы.
Основная часть теоретиков ХХ в. признавала, что, с «осевого времени» этатистские начала развиваются в мире, как зависимые от культурно-цивили-зационных основ, но не наоборот. В России игнорирование властями этой зависимости, их чрезмерное упование на Европу, эгоизм элит не раз становились угрозой для общества и цивилизации. Опасные периоды в истории показывали: силы этатизма в это время могут лишаться массовой поддержки населения, что вело к утрате власти, а порой и к распаду государства. Эти причинно-следственные связи были хорошо известны мыслителям Древней Индии и Китая, аналитикам мусульманского Средневековья, князьям и летописцам Древней Руси, выражаясь в философских притчах, моральных поучениях, династических наставлениях. Язык теории цивилизаций и межцивилизацион-ной компаративистики, на котором говорили члены Международного общества в США, позволял вскрыть эти закономерности в контексте ХХ вв. на примере Европы, США, России, других стран. Становилось ясно: в Новое время, в эпоху Модерна эти древние законы устойчивости/неустойчивости действуют, хотя и в более сложных формах; это позволяло понять разницу между цивилизационным и государственным единством.
1 Авторы опираются на перечень единиц духовных оснований и компонентов цивилизационного устроения, представленный Б.С. Ерасовым в указанном выше труде; этот перечень авторы несколько расширили и упорядочили терминологию.
Религиозный раскол как повреждение духовно-православных оснований российской цивилизации. Напомним, что отечественная государственность на пред-цивилизацион-ных стадиях Древнего Киева, монгольской неволи не имела мощной институционально-правовой основы. Но поздняя Московия, затем и Россия упорно строили масштабную державу со сложной структурой населения, чему Петр I придал имперскую форму. В русском государстве и до этого шли процессы интеграции разных народов, формируя духовно-цивилиза-ционный фундамент, создавая способы познания мира и самопознания с помощью сверх-локальных ценностей. Цивили-зационная эволюции России позволяет раскрыть ее системное назначение: консолидировать в Северной Евразии разрозненные племена, народы^ региональные общности, религиозные среды, направить их активизм на создание устойчивой целостности, что дает им возможность вырабатывать более сложное понимание себя, как культурной общности, ставить новые цели по преобразованию природной среды и др. Российская цивилизация, как и любая другая, не сводится к идеям, либо к материи, либо к социальности, тем более к рациональному знанию. Ведущее значение в ней выполняют духовные основания, которые опосредуют все иные ее части и свойства, гибко интегрируя их между собой; подобные зависимости проявляются в разных сочетаниях и пропорциях во всех сферах деятельности.
Таким образом империя совмещалась с устойчивым циви-лизационным фундаментом России, что могло усиливать, как сам фундамент, так и государство. При этом каждая из сторон оставалась функционально автономной, но с разными потенциалами самосохранения, свободы воли, когнитивных возможностей, выбора действий на опасных фазах истории. Ведущий коллективный субъект цивилизации - сверхсложное по составу сообщество - проявляет свои интегративные качества в массовых и групповых формах познания, в общих действиях, исторической памяти, сходных интересах, делая консолидированный выбор в сложных обстоятельствах, опираясь на опыт социальных слоев, малых групп. Другой субъект - государственная власть, политическая элита - проявляет активность во многом иначе: через рациональный анализ, право и политические действия, используя структуры безопасности, военной защиты, а также руководствуясь национально-государственными интересами; при этом немалое значение
имеют также социально-групповые интересы элиты, ее сос-ловно-корпоративная консолидация, личностные запросы. Что в таком случае объединяло или разъединяло этих субъектов на разных фазах имперской истории?
Ведущую роль в нашей цивилизации изначально выполняли и выполняют ныне высшие духовные ценности русского православия, смыслы и нормы русского гнозиса. Печерская идеология Древнего Киева^ летописные своды, позже учение псковского инока Филофея отражали попытки системно выразить высшие смыслы русско-православного миросозерцания и духовные константы православно-богословской и философской мысли. С этими константами и смыслами постепенно совмещались познавательно-религиозные ценности и духовные формы других народов, неконфликтно интегрирующиеся в российскую культуру, усиливая ее.
Не все народы включались в Россию добровольно; но впоследствии, и добровольная интеграция могла иметь неблагоприятные результаты для государства. Известно, что, присоединяя в середине XVII в. Малороссию по ее просьбе, царь и его советники сомневались, насколько безопасным станет этот шаг. Позже замысел православной империи царь обсуждал с ближним кругом советников. Идея же исправления церковных книг поначалу ни у кого не вызывала опасений. Но эти шаги привели Россию к расколу, за которым стояла уверенность власти в правоте своих целей и действий. Картину мира русского православия власть стала считать мало приемлемой для создания империи, а некоторые обряды признала искаженными (сами верующие не считали их таковыми). В итоге духовные основания российской цивилизации были деформированы.
Ныне любая мировая религия, ее разновидности (например, католицизм, протестантизм, православие и т.п.) или исходные религиозные системы (например, в индуизме Индии) признаются незаменимыми духовными основами той или иной цивилизации; их нельзя произвольно отменить или совместить с иными ценностями, рационально усовершенствовать по желанию отдельных лиц. Их место в культуре не могут занять ни научно-философские знания^ ни нынешние псевдорелигии с их коммерческим духом. Иное дело, когда религиозные проповедники, чувствуя сдвиги в обществе и новые запросы верующих, вносят некоторые коррективы в обряды и догматику. На этой базе могут появиться секты^ ответвления
от религиозного ствола. К тому же конкретная религия незаметно меняется в истории через саморазвитие. В этих случаях изменения осваиваются верующими по-разному - мирно, через войны и др. В России вопрос чистоты православия до XVII в. был принципиально важным. Принудительная политика осовременивания православия привела к замене его ценностей греческими аналогами, протестантскими, латинскими смыслами, элементами рационального знания. Эти репрессивные меры сверху заложили непонимание и вражду между властно-государственными и народными основами на сотни лет вперед. Русская культура утратила свое равновесие, что ответно лишало власть и государство духовной полноты.
Тупики имперской политики преобразований в фокусе цивилизационного анализа. Преобразования в странах Запада в XVII-XVIII вв. были позже названы модернизацией по-европейски, являясь в Новое время неотъемлемым свойством динамики стран Западной Европы и Северной Америки. Аналогичные изменения становились неизбежным фактором развития разных государств мира. Россия первой среди неевропейских стран начала реформы такого рода путем копирования европейских достижений. Сдвиги в обществе вызывали угрожающий рост сложных проблем, непредвиденных парадоксов, опасных последствий также в культуре и государстве. Данная коллизия, когда этатистские силы без осмысления целей, методов и ожидаемых результатов начинали серьезные реформы, стала еще одной причиной конфронтации между властью и населением, ослабляя цивилизацию.
Вместе с тем историческое здравомыслие и трезвый анализ мотивировали консервативных аналитиков XIX в. признать неизбежность поворота России к реформам. Н.Я. Данилевский обосновал правоту столь трудного, но неотвратимого шага запросом государства на оборону и безопасность; немаловажной была и необходимость обновляться ведущим сферам деятельности и населению в целом, не отставая от мировых тенденций. Рассматривая угрозы, которые имперская политика встречала на пути реформ, ученный переходит от анализа высокого уровня обобщения к прикладным аспектам реформ. Глубина его мышления проявилась в изучении циви-лизационных издержек, вызванных неумелыми методами внедрения новаций. Оценка исследователя однозначна: новации нельзя было насаждать сверху и наспех «в целостном виде извне, а важно развивать постепенно изнутри», т.е. сле-
довало активизировать слои, способные легко их осваивать в привязке к российским реалиям, расширяя затем позитивные практики их внедрения. Это замедлило бы освоение новаций, но принесло бы больше пользы. Недопустимой ошибкой правителей и элит ученый считал их презрение к славяно-русским культурным основам, как «подлым, низким». В итоге общество «обезнародовалось»; русским нередко стали называть то, что этого имени не заслуживало1. Эти процессы от высших слоев растекались вширь, искажая русскую культуру.
Конкретизируя государственную практику обновления, Данилевский сгруппировал реформаторские ошибки и когнитивные издержки: искажение народного быта, русской жизни в целом; замена отечественных культурных форм иностранными; пересадка на русскую почву западных учреждений; взгляд на внутренние и внешние реалии российской жизни с европейской точки зрения. После Данилевского консерваторы фиксировали немало других негативных издержек, некоторые из которых мы рассмотрели выше, в анализе научной политики и спроса на специалистов по России.
Искаженный взгляд на Россию по-европейски и по-русски. Ниже проанализируем издержки, связанные со стремлением понять Россию, глядя на нее глазами: а) самих европейцев, б) российских политиков, исследователей, которые видели ее в фокусе европейской ценностно-смысловой призмы, освоенной ими однобоко, поверхностно. Тем самым различаются взгляды на Россию, которые представлены в несиловой агрессии Запада европейцами, американцами, и которые выражены отечественными западниками - высшей элитой, политиками, частью ученых, интеллигенции.
В Х!Х-ХХ вв. почти никто из российских исследователей, помимо консерваторов, не обращал внимания на, казалось бы, незначащие познавательные издержки реформ. Между тем, такая недооценка крайне опасна. Вдумаемся: в любом обществе процессы познания/понимания осуществляются всем населением, идут повсеместно, год за годом, днем за днем. Даже у спящего человека не прерываются эти процессы, по-разному закрепляя новый объем информации, совмещая его с глубинными пластами памяти, с духовными убеждениями. Общепризнано, что познавательные процессы сложно дифференцировать в мышлении человека: их трудно
1 Данилевский Н.Я. Россия и Европа, с. 259.
осмыслить в социальных формах; их спонтанность, самоорганизация не очевидны для общества и аналитиков, диф-фузно проникая в разные сферы жизнедеятельности масс, в групповую, индивидуальную активность. Но нельзя и забывать об этих процессах под предлогом их малозначимости. Власть имущие на Западе давно поняли огромную роль когнитивной деятельности, ее связей с поведением людей, что проявилось в стратегиях воздействия католических и протестантских проповедников на верующих, в разработке специалистами несиловой агрессии на массовую аудиторию, отчасти отразилось и на создании эпистемологии - познавательного направления в науке.
Не случайно страны Запада уверенно расширяли свое несиловое воздействие на Россию, делая его правдоподобным, убедительным для многих образованных кругов империи. Разные силы Запада - протестантские проповедники, члены масонских лож, работники посольств, агенты спецслужб, представители бизнеса и др. - могли со временем влиять прямо или через посредников не только на молодежь, но и на другие, с их точки зрения, уязвимые страты. Подчеркнем: в XIX в. эта агрессия еще не была системной пропагандой политических идей, борьбой формаций или классовых альтернатив; она носила национально-цивилизационные формы, опираясь на европейские ценности, на либеральную мысль. Но ее продуманные методы уже начинали действовать. Превозносилась экономически и технически развитая Европа, ее, казалось, свободно и справедливо устроенная жизнь; в черных тонах изображалась деспотическая империя со слабым научно-техническим развитием, бедностью населения, с попытками власти насильно русифицировать народы. Так, под видом анализа «объективных реалий жизни» срабатывали когнитивные ловушки о «передовой» Европе и «отсталой» России, внедрялось мнение авторитетов, деформировалось сознание целевых слоев.
Российские правители сталкивались с враждебностью Запада к России; они были осведомлены и о воздействии на сознание определенных сословий и этносов. На протяжении XIX в. власть искореняла движение офицеров-декабристов и не раз запрещала масонские ложи; она противостояла этническому сепаратизму (украинско-казачьему, польскому и др.) и хождению интеллигенции в народ; были казни студентов-подрывников и запреты партий социалистов. Структуры бе-
зопасности империи устойчиво фиксировали участие западных сил в поддержке сил российской оппозиции. Примечательный факт: когда доверенные посланцы А. Герцена, жившего в Лондоне, пытались вовлечь в борьбу против власти старообрядцев, то в массе те отвергли такое предложение, хотя у них для этого было немало причин не поддерживать властные структуры.
Но старообрядцы исходили из внутренней веры в свою правоту, считая Россию отечеством. Такого поворота к отечественным духовным основам, к патриотической мотивации молодежи власть не сделала; ее политика опиралась лишь на судебнонаказующие меры. Правители не допускали возможности противопоставить несиловой агрессии Запада свою пропаганду ценностей русской культуры в адрес отечественной, а также и европейской аудитории. В этой беспомощности видится огромный политический просчет власти, ее когнитивная раздвоенность и государственное бессилие. Поразительно, но Н.Я. Данилевский, будучи по образованию и по должности естествоиспытателем, в рамках цивилизационной теории обсуждает такую возможность - начать России ответную «пропаганду» (ученый ввел это понятие в свою теорию) на население стран Запада. Вот его логика и стилистика в терминах науки второй половины XIX в.: Европа «сильнее и деятельнее нас», влияя «на общественное мнение, борясь словом, происками, соблазнами». «Купцы и промышленники» (стран Запада) ... пропагандисты Европейской идеи, даже если они не осознают ее. У нас между тем - недостаток в этих силах. Мы не можем ничего уделить. для проповеди Русской идеи»1.
В начале XX в. силы из-за рубежа могли уже готовить революционные акты протеста в России, опираясь на либералов, активизируя этнические среды, учитывая недовольство рабочих, крестьян политикой царя. В этой ситуации разные группы оппозиции, видя беспомощность самодержавия, готовились взять власть. Укажем еще один нетривиальный факт: разбогатевшие семьи староверов образуют в Москве буржуазную прослойку с обновленной идеологией национального либерализма; эта сила в 1905 г. прошла в Думу, а в начале 1917 г. составила ядро заговорщиков, свергнувших монар-
1 Данилевский Н.Я. Россия и Европа, ^417.
хию1. Таким образом, часть состоятельных староверов духовно «сдалась», начав смотреть на Россию чужими глазами местного либерализма, перемещаясь тем самым из народных сегментов культурного пространства на этатистский верх.
Сама власть, преследуя радикальную оппозицию, выражавшую ложные стереотипы извне, опиралась на те же стереотипы Запада^ используя их в качестве ценностей и целей своих реформ. Выступление новых либералов против «бюрократического самодержавия» и поддержка их Западом накануне февральской революции стали неприятным сюрпризом для Николая П. Ситуация вскрыла тот факт, что власть долго боролась не с оппозицией, а сама с собой, оказавшись в итоге в собственной ловушке. Подобный когнитивно-невротический диссонанс мышления правителей, их нерелевантная стратегия обновления оказались в ряду других факторов, подводивших империю к краху. Выскажем уверенность, что чужой взгляд правителей на Россию рождал у них истоки недоверия также и к гуманитарному знанию. Монархи боялись признаться себе в том, что теоретический анализ мог что-то вскрыть неприемлемое для их сознания; интуитивно они опасались именно этого. Вспомним реакцию Николая I на опус о России маркиза де Кюстина.
Разные подходы к пониманию русского предпринимателя, частного собственника. Реформаторы во главе со П.А. Столыпиным, их сторонники полагали, что новый виток преобразований не станет классически либеральным, как при Александре II; патриархальные основы жизни в России будут учтены. И тут же они ставят цель вырвать из общины основную массу крестьян, изменить русское традиционное сознание, которое они считали косным, зависимым от круговой поруки. Казалось, что к этому изменению принуждала ситуация в империи: состояние сельскохозяйственного производства и аграрного рынка, вырождение поместного дворянства, социальное разложение крестьянского мира. Но история показывает, что любую инновационную задачу можно решать разными способами. Реформаторы выбрали перевод аграрной сферы на рельсы частной инициативы^ интенсификации, вновь обращаясь к западным канонам.
В трудах наших философов XIX в. (см. часть 1 данного материала в № 3 - 2021 г.) раскрыт тип русского человека; его
1 См.об этом: Пыжиков А.В. Тайна двух революций. М., 2021.
сознание и деятельность определялись православным пониманием мира, самопознанием, общинной психологией в труде и быту; он подчиняется природным ритмами, живет по народным обычаям. Русский человек высоко ценит право свободно делать выбор в сложных ситуациях; у него своеобразное понимание личностной свободы воли. Приведем пример русской пословицы, которую в нынешней России как бы помнят, но раскрыть заложенный смысл могут далеко не все: «вольному воля, спасенному рай». В ней идет речь не о выборе обыденных решений, но о свободе выбора человеком своего поведения в трудных обстоятельствах. Русское мышление в этом случае опирается на высшие христианские ценности хотя у человека может появиться искушение не прислушаться к совести. Если же человек сделает верный выбор, он будет спасен, его душа обретет достойное место в вечности. В общинной жизни крестьянин часто присоединялся к коллективному решению; однако он свободно говорил о своем несогласии, когда, например, попирались правда, справедливость. Не случайно в массовой русской среде немыслимо было презирать Россию, свой народ, ибо это означало измену самим себе.
Духовно-трудовая мотивация крестьян, их адаптация к природным условиям страны не интересовали отечественных либералов. Они пафосно рассуждали о православии, много говорили, вслед за Столыпиным, о великой России, прославляли русский национализм. Правда, потом выяснялось, что православные ценности в их понимании не способны мотивировать хозяйственную предприимчивость; их трактовка национализма сводилась к завоевательным войнам. На вопрос, какими качествами должен обладать новый русский хозяин на селе, их ответы были обтекаемы, эклектичны. В то время наука Запада только начинала изучать хозяйственные отношения с учетом религиозных убеждений людей и национальных норм. Но и эти проблемы российских либералов не интересовали, ибо они, смотрели на мир через очки, искажавшие реальность, как России, так и Запада. Главное для них было уйти от русской почвы, сблизить сознание российского агрария с логикой поведения абстрактного западного предпринимателя. Так, П.Б. Струве, экономист ново-либерального образца, видел мышле-
ние русского человека, в т.ч. агрария, похожим на англо-саксонский тип национального сознания в США1.
Напомним, что прагматичная американская культура порождала белого человека-одиночку, без устойчивой этнической среды. Американский фермер уважает законы государства, но он жестко не стеснен законами природы (климат в США гораздо мягче российского), он скорее верит в технику, в нанятых сезонных рабочих. Его труд остается тяжелым, доходы невелики, зависимость от банковского кредита высока. Он не прочь поучаствовать в гонке за успехом, надеясь, что Бог еще наградит его удачей, как своего избранника. Амбициозный фермер стремится мыслить «самостоятельно», оберегая свою «свободу выбора», чтобы не стать жертвой крупных конкурентов или банковских монополий. Реальный американский фермер был весьма далек от представлений о нем русского либерала начала XX в.
Скажем также о реакции крестьянских масс на реформы Столыпина, которая^ как правило, не содержала пространной аргументации. Но их реакция выражалась представителями низов свободно, будучи убедительной в своем негативизме2. Эту реакцию мы, несколько обобщая, выразим следующим образом: «Русский крестьянин без общины не выживет. Землю, говорите, надо продавать в частную собственность? Тогда начинайте торговать воздухом и речной водой, а наши души закладывайте в банках». Русский крестьянин реалистически понимал роль общины в жизни живущих и будущих поколений. Ее демократизм, взаимопомощь, даже скрупулезные технологии измерения земельных участков давали возможность жить своим трудом каждой семье, хотя и скромно. Отторжение крестьянской Россией реформ было не узостью отсталого сознания, но исторически проверенной практикой и трудовой моралью. Крестьяне не принимали бездушно коммерческого отношения к почве, домашней скотине: осуждали погоню за прибылью любой ценой. Уже в середине XX в. выяснялось, что высокая технико-технологическая вооруженность аграрного труда позитивно срабатывала на кратких отрезках времени (30-50 лет). Потом начинались кризисы, деградация произ-
1 См.: Струве П.Б. Два национализма // Нация и империя в русской мысли начале XX в. М., 2004.
2 Позиции имперского правительства и русской крестьянской среды рассмотрены в: Островский А.Н. Российская деревня на историческом перепутье. М., 2016; Пыжиков А. Грани русского раскола. М., 2017.
водства, что подтвердилось во второй половине XX в. на примере многих стран (истощение почв, болезни животных, выращивание генно-модифицированных культур и др.). Аграрные слои имперской России, не заглядывая по-научному в будущее, скорее интуитивно осознавали несовместимость реформ с их жизнью, с ценностями православия, ислама, буддизма; хотя наиболее проницательные догадывались, что в XX в. Будут радикальные и не благоприятные перемены в сельском хозяйстве. Примечательно, что после февральской революции все начинания Столыпина крестьяне порушили.
Позитивные и негативные результаты имперской политики обновления военной сферы. Выше рассмотрены управленческие тупики, когнитивные издержки имперских реформ. При этом не выделены те положительные сдвиги в обществе и государстве, которые вели к обновлению отечественной культуры, к сохранению равновесия между цивилизацией и государством. Эволюционные балансы конструктивного развития культуры и государства исключительно важны; благодаря им отечественная государственность развивалась 1000 лет, существуя ныне в виде Российской Федерации. Пока такое равновесие между издержками реформ и позитивными их результатами сохраняется, продолжает развиваться и государство; когда деструктивный потенциал развития начнет превышать допустимый объем своего состава сравнительно с созидательными началами, государство входит в фазу жесткого кризиса, который может перейти в катастрофу его распада.
В таком ключе анализа рассмотрим государственную политику обновления военной сферы. К этой сфере была обращена аргументация Н. Данилевского, когда он обосновывал необходимость реформирования России. Ученый признает силовые приемы политики и военные столкновения неустранимым явлением международных связей и отчасти внутренней жизни разных стран. Исходной позицией для него служит анализ типологических качеств русских людей. В пост-ордынское время их деятельность усиливала институт государства и власти. Оставаясь в основном земледельцами, они расширяли также иные виды активности, в т.ч. охранно-ка-зачью службу, труд первопроходцев, осваивая Север, Сибирь, Аляску, дойдя до Калифорнии в Америке. На основе самоорганизации они брали под русскую опеку племенные сообщества, сотрудничество с которыми было по характеру раз-
ным. Так, с эскимосами они ладили; однако с индейцами Калифорнии (впрочем, как позже и с поляками-государственниками) понимание не сложилось; с чукчами отношения наладились не сразу.
Данилевский подчеркивает, что русская среда не проявляла насилия по отношению к аборигенам; она создавала условия для их включения в империю, а позже взаимодействовала с ними в хозяйственной сфере. При этом не со всеми этносами, вошедшими в Московию или в империю, русская среда жила по-соседски, не всегда между ними складывались доверительные отношения. Но русские считали, что каждый народ должен оставаться самим собой. Эти свойства уживчивости и ненавязчивости русских кажутся мало совместимыми с их военно-боевыми качествами по защите отчизны, создавшие им славу стойких воинов. Данилевский, говоря о таком сочетании разнородных свойств, полагал, что оно у русских коренное, устойчивое, что его нельзя приобрести по желанию или сменить его состав1. Дополним проницательный анализ Данилевского. Будучи врожденными, боевые качества русских не проявлялись в конкретной военной кампании автоматически; они могли остаться втуне, могли обнаружить себя частично или не сразу. Многое зависело от целей и характера войны, от политики власти, от организации войск командованием; немалое значение имело то, на своей или чужой территории велись военные действия.
В империи проблемы безопасности и военного строительства являлись предметом особого внимания монархов. Петр I стремительным рывком сделал имперскую армию по-европейски боеспособной; после него подражательные перекосы в военной политике, конечно, оставались. Но война с Наполеоном, Крымская кампания подтвердили: армия сильна глубинными традициями, свойствами духовного типа русского воина-защитника, учетом в ходе военных действий природно-климатических и гео-ландшафтных условий России. Бесспорно, важны были и современные способы организации и обу-ченность войск, военная техника и т.п.
Особое искусство имперской власти и высшего командования состояло в том, чтобы органично соединить традиции защиты отечества с мировой динамикой военного строительства. В этом случае правительству удавалось добиться
1 Данилевский Н.Я. Россия и Европа, с. 450.
межцивилизационного синтеза по ходу внедрения инноваций в войска, что редко случалось в обновлении гражданских сфер деятельности. Еще одна важная особенность: реформы не рушили древних духовных целей и смыслов боевой службы; в боях сохранялись и учитывались стереотипы поведения русско-российского контингента. Так, командование, офицеры, солдаты крепко держались за народное понимание защиты Родины, выраженное в боевом кличе «За веру, царя и отечество». В этом императиве каждое слово имело точный смысл; клич приобретал важное значение для разных военнослужащих, будь то православный или мусульманин, мордвин или грузин.
В условиях Модерна русская армия применяла в разных операциях казачьи соединения с их навыками степного боя. Эти соединения умело дополняли действия основных боевых частей - пехоты, артиллерии и др. В мирное время имперская политика развивала казачьи структуры, как пограничный род войск, которые выполняли функции народной дипломатии. Высшая власть поддерживала освоение казачьего уклада жизни и службы башкирами, бурятами, некоторыми этносами Кавказа. Военные запросы и нужды заставляли власть мириться со староверием русской казачьей среды; даже царский конвой набирался из казаков-старообрядцев. Но инициатива Александра I внедрить в России похожие солдатские поселения, взятые из прусской армейской практики, не оправдала себя; Александр II их упразднил.
В империи сложно было добиться качественного призывного состава. Долгое время солдатами становились в основном крепостные из русской деревни, как правило, безграмотные. Данилевский подчеркивал, что отмена крепостного права позволила русскому солдату стать современным воином гражданского типа. Однако вопрос пропорционального призыва представителей всех сословий, этнических и вероиспо-ведальных сообществ был в империи неразрешим. Впрочем, тупиковым было состояние многих социально-культурны и экономических проблем, от которых зависела эффективность армии в современной войне. Так, имперская система образования не позволяла начать массовую подготовку рабочих и инженеров для военно-промышленных производств; речь шла не о том, что у правительства были такие планы на отдалён-
ное будущее; подобные планы вообще не обсуждались1. Вот вам и вопрос «нехватки снарядов", который будто бы разрешил Николай II во время своей поездки на фронт в 1915 г.!
Н. Данилевский подробно рассмотрел еще одну важную проблему безопасности империи, связанную с войнами. Ученый полагал, что геополитическое положение России делает ее причастной к межгосударственным связям разных континентов и множества стран; место западноевропейских государств должна в этих отношениях определять лишь сама Россия, из своих интересов, но не из нужд Европы. Ученый, проанализировав своеобразие европейской политики на протяжении ряда столетий в адрес империи, сделал вывод. Правителям и народам Европы присущ дух злорадства, ненависти или презрения к населению России особенно к русским. Они видели в русских враждебное, чуждое начало. Инстинктивно они понимали (но и не раз наблюдали воочию)^ что за внешне рыхлым, мягким поведением русского воина заложено ядро крепкого характера, которое ни растолочь, ни ассимилировать нельзя. Несиловая агрессия Запада против русских помогала, но она была эффективна среди аристократии, интеллигенции. Для нейтрализации русского народа разрабатывалась политика втягивания России в разного рода войны -в захватнические против России; во внутриевропейские, когда Россия была то союзницей для одних наций, то врагом других, в региональные войны у российских границ и др.
Данилевский подчеркивает: какую бы роль Европа ни отводила России в разных войнах, эту роль народы империи всегда оплачивали кровью и жизнью. Используя Россию как союзницу, европейские политики ее всегда в итоге предавали и обвиняли во всех грехах; когда же Россия ослабевала или, напротив, побеждала, то страны Европы пытались разными способами, в т.ч. лестью, обманом, включить ее в свои колониальные связи. Исследователь несколько раз повторял в своем труде мысль: Европа никогда не признает за Россией права быть равноправной союзницей западных стран, найдя способ предать и унизить ее. Правители империи должны помнить, что спасет Россию не упование на Запад, а грамотная борьба с ним и силовыми методами, и с помощью
1 См.: Верещагин О.Н. Русская армия в годы первой мировой войны в цифрах и фактах. // http://samlib.ru/w/wereshagin_o_n/rusarm.shtml. Дата доступа 13.8.2019.
пропаганды русских идей. Эти принципы, разработанные ученым, позже будут заложены в основу нового научного направления - российской геополитики (А. Едрихин и др.)
Данилевский и Леонтьев делали в конце XIX в. прогноз, что Запад непременно развяжет вскоре против России крупную войну. Эти ожидания сбылись с лихвой. Так, обе последние войны империи (1904, 1914 гг.) проходили у границ России или на чужой территории. Солдатской массе, офицерам оставался неясным характер этих войн, их цели. Слабыми были усилия командования по организации военных действий и боевых операций. Правительство не справлялось с обеспечением войск военной техникой, боеприпасами. Создавалась трагическая - и одновременно бессмысленная - ситуация, когда царь во время поездки на фронт брал на себя хлопоты о доставке снарядов в воюющую армию. Всего через 26 лет сыну сапожника из грузинского захолустья для решения подобной задачи надо было снять трубку спецсвязи или пригласить в кабинет ответственного чиновника. Впрочем, сын сапожника с началом ВОВ сразу же аккумулировал власть, приняв обязанности Председателя Государственного комитета обороны, председателя Ставки Верховного Командования, наркома обороны; позже он был назначен Верховным Главнокомандующим Вооружёнными Силами СССР. И для него начало войны с Германией стало исключительно тяжелым, хотя переломить катастрофу первого этапа советской армии удалось через 5-6 месяцев. Для последнего царя Николая II война империи с Японией и участие России в первой мировой войне стали факторами, лишившими его последней поддержки широких масс населения накануне двух революций.
Наш анализ имперской политики в сфере гуманитарных наук позволяет сделать ряд заключительных выводов. Эта политика осуществлялась по ходу реформирования России в течении двухсот лет на базе европейского опыта развития. Российская власть стала реализовывать стратегию копирования практики западных стран, поэтапно внедряя их инновационные формы в имперское общество; однако властям не удавалось добиться эффективного развития, сравнимого с западным уровнем.
Научная политика в империи, как и другие преобразования, проводилась в русле пассивного заимствования организации науки, подготовки кадров и др. Эта стратегия в целом, срабатывая в технических, точных, естественных науках, рожда-
ла амбивалентные результаты и сбои в социально-гуманитарных науках, в философии. Исследователи-гуманитарии оказались разделенными в понимании России, ее народов и культуры. Одна часть ученых приняла методологические постулаты западной гуманитаристики, признала отсталость России и неизбежность ее следования за Западом.
Другая часть стала вырабатывать парадигмальный анализ России, исходя из ее эволюционного развития, как самостоятельной культурно-исторической единицы, а также сосредотачиваясь на философском анализе русско-православного сознания/понимания, на российском полигнозисе. В рамках этого консервативного направления анализа были выработаны новые горизонты теоретического видения России не только в ее отношениях с Западом; появилась возможность более глубоко понять раскол русско-православной культуры, осмыслить результаты имперских реформ в разных сферах деятельности, в т.ч. в сфере военной безопасности, наконец стал возможен корректный анализ процессов познания/понимания России на уровне правителей империи, реформаторов, аристократии, интеллигенции. Теоретические представления Н. Данилевского, К. Леонтьева позволили вскрыть тот чужой взгляд, которым политическая элита смотрела на Россию. Этот взгляд рождал в политике познавательные тупики, разрушал позитивные балансы между цивилизационно-народным началом России и властно-государственным.
В научно-гуманитарной политике мы ныне должны признать, помимо издержек, наличие конструктивных, культурно оправданных шагов и практик. Так, гуманитарные науки империи развивались в условиях относительной свободы научного труда, когда имели место теоретические споры, создавались разные направления мысли и дисциплины. Немаловажно, что при цензурных ограничениях ученых никто не принуждал ко лжи, к созданию благополучной картины жизни в России, как это складывалось в странах Запада. Серьезные прорывы консервативного анализа мы должны зачесть пассивными плюсами научной политики по принципу «спасибо, что не мешала».
В заключении подчеркнем: культурная компаративистика XX в. дает возможности прояснить важный для нашей темы аспект, связанный с познавательными прорывами консервативной мысли. Эти прорывы были трудными для понимания имперских политиков разного ранга, а тем более для рядовых
читателей того времени. Подобные трудности объяснялись не только сложностью методов, неклассической парадигмой анализа, сколько новой картиной мира, непривычным образом России, которые воссоздавались в трудах консерваторов. Несмотря на отсутствие социального интереса, когнитивные прорывы отечественных мыслителей начинали действовать в скрытом и замедленном режиме, преодолевая забвение, поверхностную критику на Западе, запреты в СССР. В итоге идеи консерваторов получают признание в наиболее сложные периоды отечественной и мировой истории, включая нынешний период.
