CC BY
19Общество вчера, сегодня, завтра
УДК 008
йО! 10.34823/802.2021.3.51585
Г.А. АВАНЕСОВА доктор философских наук, профессор, эксперт центра «Гражданское общество и социальные коммуникации» (кафедра ЮНЕСКО) РАНХиГС при Президенте РФ*
А.В. МИРОНОВ доктор социологических наук, профессор, Заслуженный работник высшей школы, Почетный работник ВПО РФ
Постижение России: прорывы и тупики в развитии отечественной гуманитарной мысли (XVIII - начала XXI вв.)
Авторы анализируют, как осмысляли некоторые направления отечественной гуманитарной мысли особенности России -ее истории, общества и культуры Нового времени. Основное внимание уделено консервативной мысли. Эти процессы научно-философского самопознания прослеживаются, во-первых, по ходу взаимодействий России с западно-европейской цивилизацией, с ее гумани-таристикой и теорией познания, во-вторых, в контексте внутренних трансформаций культурно-цивилизационного и парадиг-мального характера в империи, в советское и постсоветское время.
Ключевые слова: эпистемология/гносеология, отношения между знанием и реальностью в науке, теоретический рационализм, познавательные субстанции разных цивилизаций, парадигма изучения России русской консервативной мыслью, ракурсы понимания России советским марксизмом, теория отражения, наука и политика, понимание научной истины и правды, псевдонаука в период Постмодерна.
* Аванесова Галина Алексеевна, e-mail: [email protected]
G. A. AVANESOVA Doctor of Philosophy, Professor, expert of the Center
"Civil Society and Social Communications" (UNESCO Chair) of the RANEPA under the President of the Russian
Federation
A.V. MIRONOV Doctor of Social Sciences, Professor, Honored Worker of Higher Education, Honorary Worker of the Higher Education Institution of the Russian Federation
Understanding Russia: Breakthroughs and Dead Ends in the Development of Russian Humanitarian Thought (XVIII -early XXI centuries.)
The authors analyze how the peculiarities of Russia - its history, society, and culture of Modern times-have interpreted some areas of Russian humanitarian thought. The main focus is on conservative thought. These processes of scientific and philosophical self-knowledge are traced, first, in the course of Russia's interactions with Western European civilization, with its humanitarianism and theory of knowledge, and secondly, in the context of internal transformations of cultural and civilizational and paradigmatic nature in the empire, in the Soviet and postSoviet times.
Keywords: epistemology/epistemology, relations between knowledge and reality in science, theoretical rationalism, cognitive substances of different civilizations, the paradigm of studying Russia by Russian conservative thought, perspectives of understanding Russia by Soviet Marxism, reflection theory, science and politics, understanding of scientific truth and truth, pseudo-science in the Postmodern period.
1. Формирование гуманитарной парадигмы изучения России
Введение в проблему. Российская гуманитарная мысль, включая ее самопознание, находится в сложном, если не сказать удручающем положении. После развала СССР общество имеет размытое понимание своей истории, характера государственности и культуры; отсутствует це-
лостная картина современного мира. Сфера информации насыщена ложными, конфликтующими между собой версиями о роли РФ в условиях глобализма. Гражданам сложно представить будущее, которое ожидает Россию, хотя бы в общих чертах. Искаженные представления о мире и о себе присущи и народам постсоветских государств, что можно было бы считать итогом распада СССР, хотя ситуация с гуманитаристикой в этих случаях более серьезная.
Но как объяснить быстрое разрушение национального единства в странах Западной Европы, Северной Америки? Еще недавно их граждане готовились жить в однополярном мире; их аналитики активно доказывали лидерство их цивилизации на планете. Более спокойно смотрят на свое состояние в кризисном мире граждане Китая, Индии и других государств Азии арабо-мусульманских стран, Латинской Америки, Африки; эти сообщества по-разному развиваются, неодинаково сплочены и успешны. В них сильны народные и религиозные формы познания, самоорганизация, в то время, как наука может быть в зачаточной форме. Кризисные процессы нельзя свести и к пандемии ^^-19, которая легко вписалась в нестабильность, когда хаос, рождаясь в слабых звеньях политики, экономики, массового сознания, быстро распространялся по миру. Не исключено, что ряд стран (США, Англия) попытаются выйти из кризиса в одиночку; большинство же будет выживать сообща, через военно-политические союзы, экономические связи. Глобальные вызовы активизируют у народов, как давно утраченные, так и новые виды самоорганизации, самопознания. Пока неясно, какие цели нормы права определят в меняющемся мире сотрудничество граждан разных стран.
В истории полиэтнической России кризисов было немало. Они нередко сплачивали, а не разъединяли население, ибо межкультурные связи крепли в государственном и военном строительстве, в хозяйствовании, социальных отношениях. Этносы не растворялись в национальном организме, как в Европе; действовали процессы их сохранения и взаимопонимания. В итоге общество аккумулировало колоссальный опыт сбережения народов, многообразных форм их самодеятельности в условиях кризиса, усиливая государствою, российскую культуру. Ныне РФ застыла в хаотизированной неопределенности. Кто-то сожалеет о советском периоде, другие, напротив, его демонизируют. Немало людей духовно
дезориентированы, ожидая от власти «новой идеологии». У политиков и граждан ослаблены общие ценности и российская идентичность, отсутствует воля и вера в себя. В этой ситуации парадоксально (или закономерно?) смотрится единодушное расставание общества и власти с иллюзиями о «прогрессивном развитии Запада», хотя в прошлом проницательные аналитики говорили, что такой итог неизбежен.
Наши гуманитарии демонстрируют растерянность перед массовым запросом на целостное и адекватное понимание России, тем самым заставляя сомневаться в их компетенции. Камнем преткновения для них выступают сложные фазы истории, противоречия социальной динамики, контрастная мо-заичность культурных традиций; немаловажно и то, что в научной среде рассогласованы представления о том, какой является глубинная Россия, в каких условиях она способна проявить свой конструктивный потенциал. Ответы на эти вопросы неочевидны. Вместе с тем в последние два десятилетия заметно умножались исследования, масштабные по проблематике, по выяснению своеобразия нашей культуры и ее роли в мировых процессах. Такие работы крайне важны для самопознания общества и формирования рефлексивной системы россиеведения завтрашнего дня; но они пока мало кого интересуют всерьез, даже в научной среде. В чем истоки этих трудностей постижения России? Каковы причины неготовности гуманитариев к самопознанию? Ниже авторы пытаются прояснить эти вопросы, анализируя прорывы и тупики в динамике российской гуманитарной мысли.
Постулаты и аксиомы научной деятельности периода классики на Западе. В СССР 70-80-х гг. было немало работ, которые, исходя из марксистской методологии, обосновывали появление в Европе науки и философской мысли современного типа, а затем их освоение нашим обществом. Разницу между Западной Европой и Россией в Новое время советский марксизм связывал с прогрессивным промышленным развитием, интересами буржуазии на Западе, а также с отсталостью производительных сил, с наличием монархии, дворянских привилегий в России. Методология Маркса бесспорно вскрывала ряд факторов развития современной науки и философии; но очевидно, что аналитическая активность в то время понималась - и не только марксизмом - довольно упрощенно. Вместе с тем уточним, что ученые Европы первыми стали создавать философско-теоретическую базу анализа эпохи Про-
свещения, считая науку особым видом умственного труда и социальной организации, выделяя ее из традиционных форм познания (народных, художественных, религиозных и др.).
Философское осмысление научной активности формировало теорию познания (в Англии и США она названа эпистемологией, в странах континента, в т.ч. в России - гносеологией), которая, опираясь на аналитические особенности точных и технических наук, вырабатывала исходные цели, методологические требования и нормы анализа любых дисциплин. Укажем аксиоматику и каноны научной деятельности того времени: ученый нацеливался на неопровержимые знания, на раскрытие законов и закономерностей видимого мира, твердо установленных фактов, причинно-следственных связей и др. Его аналитическое мышление понималось в ключе картезианско-кантовских установок: «научность» жестко была связана с принципами позитивизма - с рациональным объяснением опыта или эксперимента, с логикой доказательств, объективностью данных, точностью изложения и т.п. Обращение ученых к разным методам анализа требовало их отрешенности от личных оценок, культурных привычек, дабы не искажать мыслительные образы реальности. Свобода поиска и споры в науке считались обязательными; это позволяло уточнять знания, осмыслять результаты, делать выводы на основе теоретического тезауруса и логической непротиворечивости. Истина ожидалась в «окончательной форме»; она должна была проявлять отличия от лжи, заблуждений, веры, стать «очевидной» для научной среды и общества. Оправдывался также монотеоретизм в разрешении проблем.
Эти каноны и принципы научной деятельности так или иначе транслировались на разные социальные группы, создавая в странах Запада вместе с либеральной идеологией упрощенную семантику новоевропейского сознания, в то время, как традиционные формы знаний репрессировались узким рационализмом. Картина мира лишалась образа Бога, но доминировала идея единого космоса, как явления природы; сверхъестественные аргументы и оценочно-вероятностные объяснения социальных проблем заменялись натуралистическими доводами, итогами счетно-измерительных процедур; ученые начинали сводить сложные культурные процессы к сумме простых частей; любые изменения трактовались, как линейно-механические связи материальных объектов, социальных групп. Массам внушалась вера в компетенцию
ученых, которым приписывалось чуть ли ни всеведение. Аналитики никого не разубеждали, поддерживая в обществе сциентистские упования.
На рубеже XVIII-XIX вв. рождался заказ от властей и крупного капитала на исследования, оправдывающие лидерство Запада в мире, изучавшие классовые конфликты в метрополиях и коренное население колоний. Заказчики хотели знать, как мотивировать разные народы и социальные массы на действия в интересах европейских элит. Постепенно наука, СМИ, образование стран Запада становились инструментами управления сознанием и поведением масс, а также прикрытием неблаговидных действий властей. Население Европы, опираясь на упрощенные знания, начинало считать, что их развитие приобретает нормативное значение для всех народов. Но в Европе по-прежнему оставалось немало верующих; в науке рождались консервативные теории, идеи; однако эти тенденции считались маргинальными.
Начало освоения гуманитарных наук русским обществом. В России активность ученых и наука, как социальный институт, генерировались по ходу преобразований Петра I и в постпетровский период. Русское общество являлось коллективным учеником, а Европа - культурным донором. Эта расстановка сил определяла положение наук в России. Здесь научный анализ беспроблемно осваивался в технических, точных, естественных дисциплинах. Эти знания завоевывали авторитет в государственно-политической, военной сфере, в промышленности, в светском образовании и др.
Однако освоение нашим обществом социально-гуманитарного познания уже в середине XVIII в. столкнулось с неожиданными трудностями. Так, работы по древней русской истории, созданные немецкими учеными, русские мыслители (в т.ч. члены российской академии наук) отвергали, как предвзятые. В.Н. Татищев, М.В. Ломоносов предлагали к печати свои работы на эту тему, основанные на подлинных документах о нашей истории, в т.ч. на летописях; но эти труды при их жизни не были изданы. Позже консерваторы-«ар-хаисты» (Г.Р. Державин, А.А. Шишков, И.А. Крылов) осуждали искажения русского языка и засилье в нем иностранных слов. Эти процессы не были ностальгией, наподобие консервативной философии Э. Бёрка в Англии, Ж. де Местра во Франции, творчества братьев Гримм в Германии. В России эти повороты выражали несогласие образованной среды с
учеными Запада, когда те, настаивая на истине, искажали русскую историю и реалии жизни, видя в чужих традициях лишь отставание от Европы. Это нарушение европейцами принятых ими же критериев объективности по отношению к русской истории ради своего первенства в науке стало для ученых России неожиданным.
Первая треть XIX в. отмечена в России интересом дворянской молодежи к философии и наукам; в дружеских кампаниях обсуждались идеи европейских авторов (друг Онегина Ленский в поэме А.С. Пушкина был увлечен Кантом). Вскоре образованные круги убеждаются, что в их среде появляются свои аналитики, смотревшие на страны Запада, как на образец для подражания, враждебно настроенные к своему обществу и властям. А. Пушкин в статьях «Александр Радищев» и «Мысли на дороге» резко характеризует названного аналитика, мечтавшего о революции и просвещении в России: «В Радищеве отразилась вся французская философия его века... Но все в нескладном, искаженном виде... Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему.». Поэт по сути лишает этого мыслителя способности понять родную историю и Россию; он пишет, что связи Радищева с масонами, образование во Франции в этом не повинны; они лишь усугубили изъяны его мировоззрения. Статью о Радищеве поэт завершил словами: «Нет убедительности в поношениях, и нет истины там, где нет любви»1.
Продолжая выступать против несостоятельной критики отечества, Пушкин в письме к П.Я. Чаадаеву (1836 г.) развивает консервативно-патриоти-ческую позицию в анализе России и Запада. Так, принятие православия Византии он считает не случайным, но промыслительным; в этом случае России суждено судьбоносное предназначение, перекрывающее частные недостатки православия и определившее развитие масштабных регионов мира; по мысли поэта, это предназначение еще не раз поразит будущих историков. Пушкин тем самым затронул метафизические и провиденциальные аспекты познания. Рассуждения Чаадаева о том, что у России нет достойного прошлого, он опровергает
1 Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Л., 1978, т. 7, с. 246.
фактами: борьба Московии за освобождение от татар, политика Петра I, Екатерины II Александра I, военные победы над Европой. Поэт здесь обнаружил теоретические знания, использовал прием классификации. Он уточняет, что и сам видит в окружающей среде поводы для пессимизма. Однако он полностью нейтрализует при этом критику неизбывной «ущербности» России перед Западом.
В другом тексте Пушкин (за 40-50 лет до идей Н.Я. Данилевского) утверждал: «Россия никогда ничего не имела общего с остальной Европой...История ее требует другой мысли, другой формулы.». Но, оценивая Россию и Европу, как разные миры, он вовсе не отвергал те достижения зарубежной науки, которые могли быть благотворны для русской гуманитаристики, уравновешивая консерватизм идеей консолидации: «Умствования великих европейских мыслителей не были тщетны и для нас. Теория наук освободилась от эмпиризма, возымела вид более общий оказала более стремления к единству»1. Признавая ограниченность многих идей и категорий науки Запада в изучении России, он считал необходимым разрабатывать собственные теории о динамике отечества и мира. В полемике поэт опирался на лицейское образование, каноны русского народного гнозиса и спонтанность своего творческого мышления; имея православное понимание о России, он не видел ее у тех, кто лишен веры в нее и любви к ней.
Формирование гуманитарной парадигмы изучения России и русского общества в 40-90-е гг. Х1Х в. Россия этого периода осваивала вызовы европейского Модерна. Властям и разным элитам трудно давалось понимание новых реалий Запада, которые нелегко приживались в России, сталкиваясь с укладами жизни разных народов, с многообразием традиций, и верований. Эти процессы проявлялись в полярных тенденциях: территориально-численный рост России и слабая консолидация общества; отстающая экономика и нарастающая враждебность Запада; культурное своеобразие жизни на национальных окраинах и почти полное отсутствие новых институциональных механизмов их сближения. Развитие империи требовало, чтобы гетерогенное население начинало осваивать современный мир, формируя
1 Пушкин А.С. Полн собр. соч. М., Наука, 1964, т.7, с. 407.
консолидированные слои современного типа, которые стали бы опорой власти вместо дворян и родовой знати.
Отзываясь на эти вызовы, власть выдвинула весьма невнятные ориентиры политико-гражданского единства: православие, самодержавие, народность. Для многих слоев населения было очевидно, что основная часть православных остро переживала раскол; позже в обществе стало расти число атеистов, что говорило о снижении духовно-интегративной силы официальной церкви. Идея же народности с ее размытым смыслом, неуместным в доктринальном императиве, была малопонятной основной массе поданных. Александр II начал реформы, расчищая путь капитализму за счет обездоленных слоев аграрных регионов, что обостряло межсословные отношения, усиливая социальную поляризацию, межэтнические конфликты. Ряд мер свидетельствовали о попытках власти создать из великоросов, украинцев, белорусов свою опору - нацию. Но эти шаги рождали другие эффекты -царя-реформатора убили революционеры; в обществе росла оппозиция; русские люди стали задумываться, какие земли они могут считать своими.
Для гуманитарной мысли время было более благоприятным - философско-теоретическое познание России успешно развивалось. Помимо уже освоенных дисциплин аналитики знакомились с новыми предметами, мирообъяснительными идеями и методами наук Запада - с антропологией и расовым подходом, с демографией и этнографией/этнологией, с дарвинизмом и марксизмом, с психологией и геополитикой и др. Росла численность ученых; наряду с членами академий и научных обществ, с преподавателями учебных заведений появились прикладники в структурах власти, отслеживая социальную статистику, сферы хозяйства, состояние государственных имуществ. По глубине изучения российских проблем и степени интереса образованных страт выделялись труды историков, философов, лингвистов. Малограмотные массы не проявляли к науке интереса. Многие образованные слои узнавали о сдвигах в обществе из русской литературы, критики, православной публицистики, которые были востребованы русскоязычной аудиторией. Власти и научные общества не распространяли труды обществоведов, ибо иноверцы, инородцы не могли читать по-русски, а русская и православная среды были расколоты на высшие
сословия с их тягой к европейской культуре и малограмотные низы.
Гуманитарное познание данного периода проявляло более сложные размежевания в изучении России, нежели на первой фазе. Деление ученых на консерваторов и западников осталось, но процессы познания усложнялись, рождая новые направления и проблемные точки анализа. Умеренная цензура не мешала авторам дискутировать в печати, что множило разные позиции. Эти процессы говорили о созревании парадигмального ядра российской гуманитаристики. Ниже мы абстрагируемся от известных направлений, внесших вклад в создание этого ядра - славянофилы, либералы, народники, охранители, социалисты, аналитики Серебряного века и др. Эти направления хорошо изучены в науке; немаловажно, что их участники применяли теоретическую мысль Европы, как фундамент изучения России. Авторы, пытаясь понять свое общество и культуру на базе рефлексивной системы Запада, неизбежно делали вывод об отсталости России. Местами их анализ был интересным, отчасти верным, отличая их взгляды от радикальных оценок. Но принятая рефлексивная система изначально не была пригодна к осмыслению не-западных культур; она деформировала анализ у самих ученых, не проясняя ту или иную проблему, но затемняя ее.
Наш замысел иной: рассмотреть ведущие идеи и результаты русской консервативной мысли с россицентристскими установками и целями анализа, не идеализируя и не приуменьшая ее научно-теоретических достоинств. Иная задача решается авторами в изучении украинской историографии, основанной на идеологии казачества, хаотически совмещенной с иными идеями; в этом случае осмысляются когнитивные опасности, разрушающие консервативный подход, дезориентируя население Украины и делая исследования несовместимыми с российской наукой.
Указанные направления консервативной мысли ныне менее известны; при этом они позволяют по-новому увидеть достижения и издержки понимания России в условиях Модерна. Образованная среда по-разному оценивала консервативную мысль, нередко ее критикуя; востребованность ее возросла лишь в условиях неустойчивости и катастроф. В СССР участники этих направлений замалчивались или критиковались, как черносотенцы, националисты; их труды не
издавались. Ситуация стала меняться незадолго до 1991 г. Сегодня ученые лучше знают эти направления; сведения об их составе есть в справочно-аналитических трудах; работы этих авторов изданы и востребованы. Но после утраты преемственности в их изучении непросто оценить их вклад в отечественную науку1. Мы считаем, что итоги консервативного постижения России актуальны не только для нынешних гуманитариев, но не исключено, что и для будущих поколений.
Теория культурно-исторических типов, как парадиг-мальный прорыв консервативной мысли. Для установок консервативного анализа характерно изучение России, исходя из логики ее внутренней эволюции, из наличия у нее собственных ресурсов развития, опираясь при этом на русско-российскую когнитивную субстанцию (гнозис). Пытаясь найти, согласно словам Пушкина, «формулу» российского развития, консерваторы учитывали семантику западной мысли лишь в той мере, в какой она не сковывала анализ пристрастными оценками, европейскими нарративами, не искажая, но позволяя понять наши реалии. Аналитики концентрировались, во-первых, на России, как цивилизации с присущими ей алгоритмами эволюции; во-вторых, на самосознании русского человека, на русской народности, которые определяли устойчивость и обновление отечественной культуры; в-третьих, на сложной структуре общества, что приобретало огромную важность в понимании единства имперского населения.
Рассмотрим вектор изучения России, связанный с теорией Н.Я. Данилевского о культурно-исторических типах. Это была первая в науке Нового времени и удавшаяся попытка обосновать парадигмальную базу междисциплинарного метода в сравнительном анализе крупных культурных сообществ мира - локальных цивилизаций. Под цивилизацией, как локальным типом, понимается исторически сложившееся на сопредельной территории культурно-системное единство страновых сообществ (напр. арабо-мусульманская) или народов масштабной империи (византийская). Цивилизации зачастую не имеют четких границ; к тому же между ними имеются пограничные культуры. Такие самоорганизующиеся системы ученые до этого «не замечали». Проницательность Данилевского позволила распознать их среди сопредельных стран прошлого и настоящего, ибо они не умозрительные системы,
1 См. об этом см.: Ильин Н.П. Трагедия русской философии. М.: 2008, 605 а
но реальные сообщества с био-материальной и социально-духовной основами жизнедеятельности.
Труд Данилевского (ботаника, зоолога по образованию, ученого-при-кладника по профессии, служившего в органах власти) поражал теоретиков XIX и ХХ вв. концептуальной целостностью, новыми идеями, владением междисциплинарных приемов анализа. Автор, умело сочетал гуманитарные и естественно-научные методы, исходя из идеи единства природы и общества. Он вычленял цивилизации по типологическим критериям - различиям в их структуре, внешним и внутренним факторам эволюции, природным, социально-политическим, экономическим, культурным формам развития. Особое внимание он уделил законам зарождения, динамики, распада цивилизаций, их взаимодействию и борьбе. Раскроем эти законы, используя нынешние термины, которые близки или и соседствуют с понятиями автора.
1. Культурно-исторический тип (локальная цивилизация) формируется народами-соседями с государственными формами развития, в чем-то близкими друг другу, и при этом несхожими; цивилизационное единство создается при наличии консолидирующего ядра (страны, народа).
2. Культурная самобытность, саморазвитие, самодостаточность - ведущие свойства зрелых цивилизаций; они лишают эти масштабные системы возможностей ассимилировать или подчинять друг друга; в истории системы сбалансированы своим разнообразием.
3. Цивилизациям не дано также уподобляться друг другу, но между ними спонтанно создается обменный фонд, состоящий из отдельных достижений с последующей их адаптацией к новым условиям. Учитывая этот закон автор оценивал чрезмерное подражание Западу русских верхов («евро-пейничанье»), как явление, крайне опасное для российской культуры.
4. Зрелая или умирающая цивилизация может передать ряд звеньев своих ведущих сфер (религии, искусства, языка и др.) нарождающемуся культурному типу, делая «прививку».
5. Все цивилизации не могут находиться разом в состоянии линейно-прогрессивного развития; каждая самопроизвольно проходит свои фазы, темпы изменений на разных стадиях эволюции; в итоге цивилизации осваивают все «поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях».
6. Претензия какой-либо цивилизации на лидерство в мире, изнуряющие войны с врагами ведут ее к перенапряжению и деградации1.
Свой метод Н.Я. Данилевский развивал, осмысляя материалы об исчезнувших и живущих цивилизациях. В фокусе компаративного анализа он изучил славянский и романо-германский типы; их историческое противостояние в Европе оценивалось им, как весьма серьезное. Оба типа сравнивались по поведению сторон в войнах, по формам государственного устройства, взаимодействия с природой по нравственным качествам и психическому складу народов, их религиям, по склонностям к наукам, искусству и др. Указанные методы дают возможность прояснить различия между глубиной цивилизационного подхода Данилевского и методологической узостью анализа крупных систем культуры у мыслителей Запада.
В итоге русский теоретик выработал основания для выводов огромной исторической и прогностической значимости. Его теория позволяет говорить, что жизнедеятельность разных сообществ мира несовместима с единой цивилизацией или с одной культурой, с общим языком, религией, укладом жизни для всех народов. Особое внимание он уделил обоснованию национальных форм научной активности, своего поиска истины разными этносами, страновыми или цивили-зационными сообществами2. Современная наука относит Россию к одной из шести живущих цивилизаций; ее корректно сравнивать не просто с Англией, Индией, но с западноевропейской или индуистской цивилизацией. Ныне мы видим в упомянутом споре немецких и русских историков XVII в. межцивилизационный конфликт, когда ученым изначально присущи разные когнитивные установки понимания себя и познания мира. Данилевский, опираясь на межцивилиза-ционную компаративистику, отработал процедуры корректного сопоставления ведущих свойств развития каждого культурного типа. Сегодня вопрос межцивилизационного сближения гуманитарного знания разных стран актуален, хотя ученые признают, что эти процессы в науке сложны, трудоемки, длительны. Совместить их в будущем во всей полноте вряд ли возможно.
1 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 2003, с. 95-115.
2 Там же; с. 128-161.
По сути, теория цивилизаций подорвала парадигмальное лидерство гуманитаристики Запада, лишив Европу претензий на универсализм в развитии человечества и науки. Труд ученого на Западе пытались не замечать; но в начале XX в. сходную систему идей создал О. Шпенглер, что заставило научный мир признать теорию локальных цивилизаций. Идеи Н.Я. Данилевского, продолжая сохранять мощный эвристический потенциал, стали уязвимы в Хх в. по ряду аспектов, требуя корректировки, углубления. Но наряду с развитием теории ныне имеет место и сознательное искажение ее семантики, подрыв ее познавательно-аналитических возможностей.
Философский анализ русского самосознания и народности. Второй консервативный вектор познания России и русского народа выделяется нами на базе тематики, близких позиций авторов: отдельных славянофилов (И.В. Киреевский), мыслителей второй половины XIX в. (А.А. Григорьев, П.Е. Астафьев Н.Н. Страхов, К.Н. Леонтьев, Б.Н. Чичерин, Л.М. Лопатин, В.И. Несмелов и др.). Философы-психологи (эти предметные аспекты анализа в середине XIX в. были единым целым), изучая русскую народность и сознание, сохраняли самостоятельность, не злоупотребляя парадигмальными клише европейской мысли. У них были разные позиции; но сходные цели, приемы, смыслы анализа развивали общие принципы изучения России и русской среды. Эти философы были убеждены, что грядущее человечество не станет смешанно-единообразным, что национальная философия, соотнесенная с культурой и сознанием русского народа, необходима всей России. Не соглашаясь с философами Запада, видевшими в нациях лишь универсально-прогрессистские свойства, а у личности - в основном индивидуализм и материальные запросы, они отвергали также подмену души психикой, а духа -разумом. Их недоверие к анализу психологии человека в основном по внешнему поведению (психологи Запада начинали отделять себя от философов, желая придать научный статус своей дисциплине), выражалось порой в иронии. Б. Чичерин остроумно заметил, что душевное переживание не положишь под микроскоп, а любовь или совесть сложно подвергнуть эксперименту; в этом случае он признавал адекватным метафизический анализ1.
1 См.: Чичерин Б.Н. Наука и религия. М.: Республика, 1999, 495 с.
Будучи православными, русские философы учитывали христианскую^ а также научную антропологию, психологию; но свои исследования они не смешивали ни с теологией, ни с «чистой» наукой, применяя в основном метафизические методы. Они наметили позицию, которая сегодня признана нашей и мировой аналитикой: консервативная философия познания способна стать концептуальным посредником между «рациональными моделями науки и безграничным апофатизмом1 богословия»2. Такое посредничество сказывалось в конце XIX - начале ХХ вв. в работах известного философа В.С. Соловьева, а также в трудах аналитиков органицистско-религиозной ветви русского космизма (К.Э. Циолковского и др.). Эти мыслители размышляли над тем, как Божественное творение совмещает внутри себя порядок и хаос; как хаос влияет на сохранение и развитие человечества; каковы возможности понимания религией, наукой, философией «истины-заблуждения», «правды-лжи». Такой анализ ныне востребован широким диапазоном гуманитарных, естественно-экологических и технических дисциплин, о чем мы скажем ниже.
Философы XIX в. придавали немалое значение самосознанию человека. Императив «познай самого себя» дошел до нас из глубокой древности; признание же роли личности несло в себе христианство. При этом аналитики опирались на особенность русской среды - несомненную ее склонность размышлять над сложными сторонами жизни, оценивать внутренний мир человека, как подлинный, реальный (П. Астафьев, В. Несмелов). Факт этой подлинности позволял установить, что самосознание может связывать антропологические, аксиологические аспекты с онтологическими и когнитивными сторонами существования человека. Исходя из этой связи, В. Не-смелов ссылается на фундаментальный принцип философии: бессмысленно гадать, что первично, что вторично. Бытие, как сознание, означает сознание, как бытие, т.е. они сораст-ворены, переходя друг в друга3.
1 Апофатизм - способ отражения сущности Бога через отрицание всех возможных определений, как несоизмеримых с его природой; Бог предстает как принципиально невыразимое.
2 См.: Нестерук А. Логос и космос: Богословие, наука и православное предание. М.: 2006, с. 91.
3 Несмелое В.И. Наука о человеке.Т.1. Казань,1898, с. 408 (репринт 1994).
Русская народная практика самопознания вплоть до советского периода учитывала ведущие начала в человеке -его тело, душу, дух. В христианстве душа предстает данным человеку свыше бессмертным индивидуальным центром; она взаимодействует с его внутренними состояниями, его восприятием социальной среды, окружающей реальности. Функция души проявляется в предметной и межличностной чувствительности, в желаниях, эмоциях человека, в разуме и мышлении, познающих видимый мир. Дух понимается глубже, масштабнее; он выступает более тонкой энергией вне времени и пространства, укрепляя душу, оживотворяя тело; он выводит личность к познанию сверхчувственных и потусторонних планов бытия. Духовные силы проявляются в религиозной вере, интуиции, совести свободе воли, в понимании справедливости, истины, правды, смысла жизни и др.1. Русские философы развивали эту древнюю, весьма сложную модель самосознания человека, как объект современного анализа. Душа и дух при этом виделись, как субстанциальные основы личности.
Философско-консервативный анализ позволял говорить, что человеческий младенец начинает с определенного возраста проявлять свободу выбора, ощущать свои творческие задатки, осваивать мораль в отношениях с близкими людьми или с чуждой средой. Молодежь более целеустремленно развивает в себе творческие навыки, «цельность сознания» (И. Киреевский). Свобода духа взрослого человека уже не связана со своеволием, но нацелена на понимание смысла жизни, своей ответственности за благополучие других людей, окружающей природы. Он дорожит самостоятельной позицией и развивает «душевно-духовную полноту» внутреннего мира (Л. Лопатин). В осознаваемом возрасте человек, не дифференцируя, применяет в познании себя и жизни широкий диапазон внутренних возможностей - рациональное мышление, рассудочность, чувства, оценки, привычки, интуицию, веру, память, воображение, фантазии и т.п. (А. Григорьев). Православная мысль и философия того времени настаивали на освоении человеком «вечных ценностей» и стоящих за ними духовно-нравственных состояний (любви, чувства справедливости, достоинства, совести, правдивости
1 См. об этом: Зенько Ю.М. Православная антропология и психология в практическом изложении. СПб.: Издательство Олега Абышко, 2019, 800 с.
и др.), которые мотивируют личность на упорный труд, на служение ближним, делу, Богу. Эти установки несовместимы с эгоизмом, с надеждой на удачу, с ожиданием материальных благ или беспрерывного счастья. Со временем многие люди вырабатывают верное и цельное мировоззрение. Сошлемся на мнение П. Астафьева об этом феномене: ясное мировоззрение «доставляет высочайшее и глубочайшее духовное удовлетворение».., которое «никому не достается даром. Обладает мировоззрением только тот, чья мысль чувство и воля самодеятельно. участвовали в его построении. Получить мировоззрение отвне полностью готовым нельзя; его нужно выжить всей своей душой»1.
В повседневной жизни человек остается несовершенным, смертным; у него нередко закреплены искаженные представления о себе (принижение себя, эгоизм), о близких, обществе (нигилизм, равнодушие). Философы признавали, что не каждый человек в разных ситуациях бывает самим собою, не всякий выдерживает трагические стороны жизни; встречаются морально слабые, психологически неуравновешенные люди. В оценке этих сторон православные духовники категоричны: только сама личность является творцом внутреннего мира, а через это - и своей судьбы. Философы также учитывали противоречия в мотивациях личности. К. Леонтьев, отзывается в частном письме о населении центральной России: «Пороков и страстей много во всех классах. Мужики очень развратны, хотя и религиозны»2. Но, даже будучи морально падшим, человек способен с помощью высших сил внутренне преобразиться (Н.А. Некрасов: «Вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил»). Анализ того времени подтверждал - русский человек в массе не уходит от моральной ответственности за свои мысли и поступки в сложных ситуациях. В этом ему помогает любовь к отчизне, вера в то, что Россию объединяет «русский дух». Напомним, что такой веры и любви Пушкин не находил у Радищева, лишая его тем самым возможности адекватно постигнуть Россию и русский народ.
Философам-консерваторам был присущ далеко не сентиментальный интерес к феномену народности. Этот термин
1 Астафьев П.Е. Вера и знание в единстве мировоззрения. М., 1893, С.У.
2 Фудель И. Культурный идеал К.Н. Леонтьева // Леонтьев К. Славянофильство и грядущие судьбы России. М.: Институт русской цивилизации, 2010. Приложение, с. 1122.
всегда имел два значения: а) племя, народ; б) народ как неразрывное единство, целостность. Второй смысл этого понятия размыт, ибо его можно трактовать по-разному. Ситуацию не спасал и пришедший с Запада в середине XIX в. его эквивалент - «национальность», значение которого в России было и остается еще более нечетким, ибо он, в отличие от «народности», не имеет в русском языке общепризнанного смысла. В случае «народности» В.Г. Белинский зорко подметил, что это «таинственный символ, какой-то глубоко знаменательной, неизмеримо обширной идеи». Ныне мы фиксируем семантический парадокс: на разных фазах истории неясное значение «народности» не смущало политиков, образованные круги. Понятие скорее трактовалось разными сословиями как нечто интуитивно очевидное, по-другому невыразимое. Ныне, оставаясь нечетким, феномен народности не устарел, что делает его изучение увлекательным, но непростым делом.
В первой половине XIX в. славянофилы связывали рус народность с крестьянством и общиной, относя пик их развития к прошлому. Они видели в такой народности частные или порой нерелевантные свойства - общинный коллективизм, соборность, антигосударственные устремления и др. Поэтому мы не считаем возможным сближать славянофилов (исключая Киреевского) с философами-консерваторами второй половины XIX в. Последние более строго и глубоко исследовали новые формы единства русского народа в целом. Народность понималась ими метафизически, как национальный (термин эпохи Модерна - авторы) склад ума; душевно-духовное начало; самоосознающий дух народа; народное коренное мировоззрение; умственная жизнь народа и др. В дополнение к этому А. Григорьев обосновал метод изучения народных типов, их полноту, жизненную силу на примере персонажей известных писателей (пьес А. Островского, произведений А. Пушкина). С тех пор этот метод закрепился не только в художественной критике, но и в социологии, культурологии и др.
Труднее вырабатывалось философское определение народности. И. Киреевский, признавая, что «народность в ее общем начале нами не осознана и не выражена», все же предложил ее формулировку. Он видел в ней метафизическую основу, «национальную крепость» и полноту взаимопонимания всех слоев народа, на которых покоится жизне-
способность русской культуры1. А. Григорьев видел в феномене народности несколько иные акценты: это «целая. личность, собирательное лицо, слагающееся из черт всех слоев народа, высших и низших, богатых и бедных, образованных и необразованных, слагающееся. не механически, а органически, носящее общую, типическую, характерную физиономию, физическую и нравственную, отличающую его от других, подобных ему собирательных лиц»2. Н. Страхов дополнил эти определения свойствами русского духа: доминанта народности такова, что она сохраняется и обновляется по ходу саморазвития народного духа3. Это значит, что феномен народности не статичен. Ныне признано, что корни ее целостности исключительно глубоки; но все же народность, как единое целое, обновляется, во-первых, в силу свободных устремлений русского духа в истории, во-вторых, под влиянием объективных обстоятельств и катаклизмов.
Продолжение следует
1 Киреевский И.В. Избран. статьи. М. 1984, с. 152-155.
2 Гоигорьев А.А. Апология почвенничества. М.: Институт русской цивилизации, 2008, с. 418.
3 См.: Страхов Н.Н. Роковой вопрос // Он же. Борьба с Западом. М.: Институт русской цивилизации, 2010.
