CC BY
68
Уголовное наказание, имея своим объектом личность, по действующему законодательству развитых стран не применяется к лицам, умершим до или после приговора суда. Применение уголовного наказания к умершему воспринимается сегодня как акт противоестественный, не укладывающийся в традиционное правовое, да и в целом нравственное мировоззрение современного человека. Это кажется нам вполне естественным, однако такое положение сохранялось не всегда.
Юридическое значение смерти лица, совершившего преступление (обвиняемого или подозреваемого в его совершении), в механизме прекращения отношения уголовной ответственности исторически и географически неоднозначно. Мировая практика изобилует примерами применения имущественных уголовных наказаний, прежде всего конфискации имущества, в совокупности со смертной казнью или даже назначение их лицам, умершим задолго до вынесения обвинительного приговора суда.
Корни ее уходят в римское право, которое самым широким типом поражения имущественных прав признавало отчуждение имущества собственника в пользу государства (государственную казну) в порядке наказания - ademptio, confiscation, а также occupation a fisco [2, с. 22, 85, 231]. Названные три формы исторического отчуждения имущества являлись формами конфискации как наказания. Наличие этой меры самым прямым образом было связано с идеей полного поражения личности в правах, наступавшего, например, в результате изгнания за пределы Рима (депортации) [14, с. 92]. Конфискацией в это время сопровождалась и смертная казнь [16, с. 101]. Ради пополнения казны посредством конфискации имущества уголовные преследования возбуждались, в исключение из общего правила, и после смерти обвиняемого [9, с. 103]. Связь смертного приговора и отчуждения имущества позднее была воспринята новыми народами: например, в немецком праве до Каролины имущество всех приговоренных к смертной казни также подлежало конфискации [21, с. 605].
Весьма иллюстративным в плане использования посмертной конфискации явился период Средневековья. Вслед за падением Римской империи к VI-VIII вв. на ее обломках сформировалось папское государство [12, с. 36-55] - система, основанная на господстве религиозных взглядов, определившая исключительное место церкви в системе общественных отношений. Сформировавшееся исключительное влияние церкви во всех сферах, на которые распространялась государственная власть, самым прямым образом отразилось и на «борьбе с преступностью», где церковь вторгалась в сферу исключительно государственного значения, связанную с назначением и исполнением уголовного наказания. Даже спустя несколько столетий принятый в 1917 г. Кодекс канонического права унаследует традиционное средневековое мировоззрение и закрепит в § 2214 следующее положение: «Церковь имеет врожденное и собственное право (nativum et proprium ius), не зависимое от какой-либо человеческой власти, наказывать своих преступных подданных как карами духовными, так и карами мирскими» [6, с. 12-13]. Данное правило просуществует более полувека, и лишь с опубликованием 25 января 1983 г. нового Кодекса канонического права латинской церкви примет иной вид в каноне 1311: «Церковь обладает прирожденным и присущим ей правом налагать карающие санкции на верных Христу, совершающих преступление» [8, с. 482].
Символом Средневековья, как известно, стала инквизиция - трибунал католической церкви, созданный в XIII в. для борьбы с ересью. В это время господствовала теологическая модель личности преступника, связанная со злой волей или завладением душой человека дьяволом. Соответственно, преступление в этот период рассматривалось не только как противоправное нарушение норм, установленных государством, но и в качестве греха перед Богом. Важным обстоятельством здесь было и то, что расходы по содержанию инквизиции покрывались из сумм, конфискованных у еретиков. При этом каково бы ни было наказание еретика, конфискация его имущества следовала неизбежно [12, с. 139].
Соблюдая юридическую точность, необходимо отметить, что конфискация не была прямым делом инквизиции, однако она сама собой вытекала из ее приговора, поскольку исполнителями решений «святой оффиции» являлись государи и светские суды [13, с. 401]. Первые королевские предписания о конфискации имущества всех, кто отпал от католической веры и исповедовал восточное православие, магометанство или же иудейство [4, с. 722], относятся к первой половине XII в. В последующем под влиянием Церкви данная мера появилась во всех законодательствах Европы как наказание за ересь [11, с. 316]. Решением Большого турского собора 1163 г. всем светским князьям предписывалось
заключать еретиков в тюрьму, а имущество их конфисковывать. С этого момента тюрьма и конфискация стали неразлучны. Сформировалась традиционная процедура: когда духовные суды объявляли кого-то еретиком, то конфискация его имущества следовала неминуемо и составляла обязанность светской власти к ее применению.
В отличие от светских судов, прекращавших процессы в связи со смертью обвиняемого, инквизиция преследовала и осуждала не только живых, но и мертвых еретиков. Иногда в приговорах относительно умерших говорилось, что они признаны достойными тюремного заключения с единственной целью: лишить их наследников права наследования [11, с. 319]. Все это являлось закономерным продолжением тех особенностей, которыми обладал инквизиционный процесс: объединяя в своем содержании следственную, судебную и карательную функции, он вообще не признавал каких-либо смягчающих вину обстоятельств. Еретиками признавались не только недавно, но и давно умершие люди [15, с. 25-26].
Основанием для разбирательства дела в трибунале являлось заявление любого фискала либо специально сфабрикованный для этих целей «обличительный» документ, каковым в случае с колдунами и ведьмами часто фигурировал самый «настоящий» торжественно заключенный договор («пакт») с дьяволом, приобщавшийся к делу [26, с. 26-27]. Как только такое основание появлялось, светские власти накладывали секвестр на имущество подозреваемого и сообщали об этом его должникам и наследникам. После состоявшегося осуждения и вынесения приговора инквизитор сообщал о нем власти и следил за тем, чтобы конфискация была произведена [11, с. 317]. Приговор же для всех случаев был типичен: останки еретика сжечь, пепел развеять по ветру, а имущество, даже то, которое уже давно находилось во владении наследников (в случае, если осуждали умершего), - изъять и конфисковать.
Секвестрировалось все имущество, без исключения, конфисковывались движимые и недвижимые объекты, домашняя утварь, личные вещи виновного и даже продукты питания. Полученные в результате этого средства шли на оплату инквизиторов и доносчиков (одна треть) [5, с. 351], остальное - в королевскую казну [10, с. 160]. Интересно отметить, что расходы, например, по ведовским процессам покрывались за счет средств не только осужденных, но и ошибочно привлеченных к ответственности, т.е. не являвшихся ведьмами и колдунами. Оправданные в Священном суде назад конфискованного имущества не получали, будь то движимое имущество или даже предметы первой необходимости [26, с. 53-54]. Негативные последствия массовых посмертных конфискаций оказались колоссальными. Они буквально парализовали общественную жизнь и повседневные отношения между людьми. Ведь всякая сделка, совершенная еретиком при жизни (продажа или дар), считалась не имеющей законной силы даже в том случае, если отчужденный предмет перешел после этого через руки нескольких собственников. Настоящий владелец обязан был выдать его для конфискации без всякого вознаграждения. Неограниченное право возбуждать процессы против умерших препятствовало осуществлению права собственности добросовестных приобретателей имущества. Осуждение имело прямые последствия для детей и внуков давно покойного еретика: все они лишались наследства и подвергались ограничению прав как его потомки. Согласно решению IV Латеранского собора (1215) долговые, залоговые и другие обязательства, произведенные еретиком, также теряли силу, в то время как их обязательства по отношению к третьим лицам сохранялись [6, с. 86-87].
В России полная конфискация имущества применялась уже в эпоху Русской Правды. Она осуществлялась в порядке высшей меры наказания - «потока и разграбления», назначаемого за убийство в разбое [27, с. 366]. Пространная редакция Русской Правды закрепляла его в ст. 7 [18, с. 64]. Следует отметить, что поток и разграбление как единый вид наказания появился в русском праве вместе с принятием христианства, за которым последовало проникновение в Древнюю Русь источников права византийского. Поток стал аналогом лишения личных прав и, по мнению некоторых исследователей, представлял собой совокупность личных наказаний, таких как смертная казнь, высылка из волости, заточение и др. [3, с. 841]. В свою очередь, разграбление было лишением прав имущественных. В результате применения потока и разграбления преступник терял всякую связь с общиной и становился бесправным объектом насилия и мести. Поэтому применение данного
наказания имело неопределенные последствия - с потерявшим права и его семейством можно было сделать все, что угодно, даже лишить их жизни [17, с. 360].
Также нельзя не учитывать и того, что в доимператорский период конфискация имущества применялась в качестве дополнительного наказания к тем, кто подвергался смертной казни за преступления против царского величества. В более разработанной форме рассматриваемая мера появилась в Соборном уложении (1649), предусматривавшем ее назначение за политические преступления и за разбой - в соединении со смертной казнью [20, с. 20]. Известен конкретный пример такого осуждения воевод М. Шеина и А. Измайлова, которых постановили казнить, «...а поместья их, и вотчины, и дворы московские, и животы взять на государя» [1, с. 382].
Как общая мера наказания конфискация была отменена законами Екатерины II и Александра I. Однако она практически без изменений сохранялась Уложением о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. в качестве меры наказания, назначаемой за государственные преступления наряду со смертной казнью (ст. 263, 264, 265 и т.д.) [19, с. 232-233].
Нельзя также не отметить, что для исторической правовой традиции России связь между смертью преступника и применением имущественного наказания не ограничивалась лишь совместным применением лишения всех прав состояния и казни. Надо отдать должное Соборному уложению 1649 г., которое знало юридический факт смерти подозреваемого или обвиняемого и предусматривало его в числе обстоятельств, не способных остановить уголовный процесс. Это прямо следовало из содержания гл. XXI «О разбойных и татиных делех»: «А которые такие оговорные люди до вершенья дела помрут, а дело вершится после их смерти.» (ст. 67). Такое правило было общим и потому распространялось не только на уголовные, но и на гражданские дела (ст. 132, 203, 207, 245 и т.д.). Таким образом, в это время в России смерти подозреваемого, обвиняемого, подсудимого и ответчика значение прекращающего правоотношение юридического факта не придавалось, что позволяло продвигать судебный процесс и решать вопрос с применением имущественных санкций.
Что касается назначения имущественных наказаний лицам, умершим до начала их уголовного преследования, то на такие примеры нам в процессе исследования натолкнуться не удалось. Если такие случаи и были, то, скорее всего, они не составляли массового распространения, как это было в средневековой Европе, чтобы можно было проследить в этом некую закономерность. Поэтому мы будем считать данную практику нехарактерной для истории России.
Постепенно отношение к применению конфискации имущества менялось. Идеи Просвещения, гуманизма, становясь достоянием общества, кардинально изменили отношение и ко всем уголовным наказаниям. Ближе к XX в. и в законах, и на практике применение каких бы то ни было наказаний к умершим постепенно исчезает. Однако данный процесс оказался не скорым. Первоначально устранялись только личные наказания. Имущественные же сохранялись дольше, что, по мнению И.И. Карпеца, «.вполне отвечало и отвечает капиталистическим принципам в имущественных отношениях» [7, с. 233].
Долговые обязательства и штрафы, наложенные на преступников, нередко и сейчас переносятся на наследников. Соединение смертной казни с конфискацией имущества составляет сегодня скорее исключение, чем правило, однако подобные редакции санкций еще можно встретить в УК Республики Беларусь [22] и УК Республики Казахстан [23]. При этом законодательная практика некоторых стран (Таджикистан [25], Латвия [24] и проч.) сохранила как смертную казнь, так и общую конфискацию, однако совместно их не применяет, используя в качестве альтернативы смертной казни связку «лишение свободы и конфискация».
При всех достижениях современной юридической науки, достоинствах законодательных положений, исключивших саму возможность применения уголовного наказания к умершим лицам, остается открытым вопрос о целесообразности продолжения разбирательства по уголовному делу в том случае, если смерть подозреваемого или обвиняемого наступила до вынесения судом обвинительного приговора. Значение, которым обладает решение данной проблемы, напрямую определяет судьбу мер уголовно-правового характера, не связанных с наказанием, но имеющих основанием своего применения именно такое судебное решение. Нетрудно догадаться, что речь идет все о той же конфискации имущества, нашедшей свое закрепление в УК РФ в качестве самостоятельной гл. 15.1. Исходя из законодательных положений сегодня государство лишено права
производить ее в случае смерти подозреваемого или обвиняемого. Данный пробел в праве не лучшим образом сказывается на законности распределения вещественных доказательств, приобщенных к делу. Поэтому с точки зрения современной юридической оценки нецелесообразно придавать смерти обвиняемого значение факта, прекращающего отношение уголовной ответственности полностью, сохраняя его лишь в отношении исключения уголовного наказания.
Литература
1. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею императорской Академии наук. Т. 3. СПб.: Типография II отделения собственной Е.И.В. канцелярии. 1836. № 251.
2. Бартошек М. Римское право: понятия, термины, определения / Пер. с чешск. М.: Юрид. лит., 1989.
3. Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Т. 24. СПб.: ТЕРРА, 1991.
4. Всемирная история: В 10 т. М.: Изд-во Социально-экономической литературы; Академия наук СССР, 1958. Т. III.
5. Всемирная история: В 24 т. Т. 9: Начало возрождения. Мн., 1999.
6. Григулевич И.Р. Инквизиция. 3-е изд. М.: Политиздат, 1985.
7. Карпец И.И. Уголовное право и этика. М.: Юрид. лит., 1985.
8. Кодекс канонического права. М.: Ин-т философии, теологии и истории св. Фомы, 2007.
9. Косарев А.И. Римское право. М.: Юрид. лит., 1986.
10. Кудрявцев А.Е. Испания в Средние века / Отв. ред. О. Вайнштейн. Ленинград: Государственное социально-экономическое изд-во, 1937.
11. Ли Г.-Ч. История инквизиции в Средние века / Под ред. С.Г. Лозинского; Пер. с фр. А.В. Башкирова. Т. 1. СПб.: Брокгауз-Ефрон, 1911.
12. Лозинский С.Г. История папства. 3-е изд. М.: Политиздат, 1986.
13. Малый энциклопедический словарь: В 4 т. М.: ТЕРРА, 1991. Т. 2.
14. Омельченко О.А. Римское право: Учебник. 3-е изд., испр. и доп. М.: ЭКСМО, 2007.
15. Плавскин З.И. Испанская инквизиция: палачи и жертвы: Исторические очерки. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000.
16. Прудников М.Н. Римское право: Учебник. М.: Юрайт, 2011.
17. Радин И.М. Учебник истории русского права. Периоды: древний, московский и императорский. 2-е изд., перераб. и доп. Пг., 1915.
18. Российское законодательство Х-ХХ веков: В 9 т. Т. 1: Законодательство Древней Руси. М.: Юрид. лит., 1984.
19. Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 6: Законодательство первой половины XIX века. М.: Юрид. лит., 1988.
20. Соборное уложение 1649 года. Текст. Комментарии. Л.: Наука, 1987.
21. Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть Общая. Т. 2. Тула: Автограф, 2001.
22. Уголовный кодекс Республики Беларусь / Предисл. Б.В. Волженкина; обзорная статья А.В. Баркова. СПб.: Юридический Центр Пресс, 2001.
23. Уголовный кодекс Республики Казахстан / Предисл. И.И. Рогова. СПб.: Юридический Центр Пресс, 2001.
24. Уголовный кодекс Латвийской Республики / Науч. ред. и вступ. статья А.И. Лукашова и Э.А. Саркисовой; пер. с латыш. А.И. Лукашова. СПб.: Юридический Центр Пресс, 2001.
25. Уголовный кодекс Республики Таджикистан / Предисл. А.В. Федорова. СПб.: Юридический Центр Пресс, 2001.
26. Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм. М.: Просвет, 1992.
27. Юшков С.В. Русская правда. Происхождение, источники, ее значение. М.: Юрид. лит, 1950.
