CC BY
43
еще одну, третью по счету, резолюцию в духе двух первых, т.е. предполагавшую санкции в случае, если Иран будет продолжать работы по обогащению урана) и что теперь Тегеран будет иметь дело исключительно с МАГАТЭ.
В мае 2008 г. генеральный директор МАГАТЭ Мухаммед аль-Барадеи опубликовал новый доклад, из которого следовало, что Иран не выполняет требования мирового сообщества, а лишь наращивает работы в ядерной области. По данным МАГАТЭ, в ядерном центре в Натанце уже установлено 3500 центрифуг для обогащения урана, на 500 больше, чем было еще в феврале. В ближайшее время иранцы намерены удвоить это число. Доклад аль-Барадеи был поставлен на обсуждение совета управляющих МАГАТЭ, состоявшегося в Вене в начале июня. На ней Мухаммед аль-Барадеи заявил, что Иран наращивает мощности по обогащению урана и не отвечает на запросы МАГАТЭ. Тупик сохранился, ничего принципиально нового не произошло.
«Безопасность Евразии», М., 2008 г., № 4, октябрь-декабрь, с. 337-350.
Ф. Плещунов,
публицист
ПОЛИТИКА МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИЗМА В ВЕЛИКОБРИТАНИИ И РАДИКАЛИЗАЦИЯ ИСЛАМСКОЙ МОЛОДЕЖИ СТРАНЫ
Начало XXI в. в Великобритании было ознаменовано кризисом в отношениях между властями страны и этнорелигиозными меньшинствами, чьи общины к тому моменту составляли серьезный процент от общей численности населения Соединенного Королевства. Кризис был спровоцирован рядом причин, и основную роль в нем играли представители мусульманского сообщества. Последней каплей и одновременно отправной точкой изменений в политике государства по отношению к меньшинствам (и прежде всего к мусульманам) стали террористические акты - сперва в США 11 сентября 2001 г., а затем и в столице собственной страны 7 июля 2005 г. Масштабами терактов была потрясена вся Великобритания, но еще больший шок у общественности вызвал тот факт, что террористы оказались не пришлыми чужаками. Все террористы-смертники были мусульманами: Хасиб Хусейн, Мохаммед Сидик
Хан, Джермейн Линдси и Шехзад Танвир были гражданами Соединенного Королевства. Трое из них родились и выросли здесь, а Сидик Хан и Шехзад Танвир получили британское образование. Позднее было установлено, что Сидик Хан находился под сильным влиянием мусульманских экстремистов. С их помощью он завербовал и подготовил остальных участников террористических акций 7 июля. Эта ситуация породила множество вопросов. Что могло побудить молодых людей пойти на столь страшный шаг? Каковы причины неожиданной радикализации? Какими средствами можно предотвратить подобные трагедии в будущем? Ответы на эти вопросы искало и правительство страны.
Не прошло и месяца после нападений на Лондон, как премьер-министр Тони Блэр собрал пресс-конференцию, на которой представил «всесторонний план действий по борьбе с террористической угрозой» и предупредил, что «правила игры изменяются». Изменения коснулись оснований для депортации из страны, причин для исключения из претендентов на гражданство и отказа в предоставлении убежища. Эти условия отныне были применимы к подозреваемым в терроризме негражданам Британии и тем, кто их поддерживал. МВД Великобритании вместе с представителями мусульманских общин страны учреждало комиссию, которая, опираясь на религию и культуру меньшинства, должна была найти пути для возможно более полного участия в жизни государства тех частей мусульманского сообщества, интеграция которых была неадекватной [Топу Blair..., 2005]. Комиссия по интеграции и единству (КИЕ) была учреждена в августе 2006 г. За год до этого МВД создало семь рабочих групп под объединенным названием «Совместное предотвращение экстремизма» (СПЭ - Preventing Extremism Together). Их деятельность сосредоточилась соответственно на мусульманской молодежи, образовании, проблемах женщин в общинах, региональных и местных проектах сообщества, а также на подготовке и обучении имамов, роли мечетей, безопасности сообщества и отношениях общин с полицией и проблемах экстремизма и радикализации. В докладе этих рабочих групп, опубликованном осенью 2005 г., было предложено 64 рекомендации, которые следовало учесть правительству и мусульманским общинам. При этом авторы доклада подчеркнули общее убеждение всех групп, что решения по проблемам радикализации и экстремизма лежат вне возможностей их рекомендаций, а скорее в долгосрочной работе по «устранению неравенства, дискриминации, лишений и непоследо-
вательной политики правительства, и в частности внешней политики».
Трудности с обозначением внешней политики Соединенного Королевства в списке причин радикализации возникли практически сразу же. Власти предпочли целиком сосредоточиться на проблемах и перспективах интеграции меньшинств в ткань британского общества, для чего была подвергнута ревизии и пересмотру структура политики британского мультикультурализма. У этого решения было простое объяснение. С точки зрения правительства Блэра, легитимизация британских действий за рубежом как необходимый вклад в «войну с террором» стала вопросом политического выживания, позицией, которой бы напрямую противоречило какое-либо предположение о причинно-следственной связи между вторжениями в Афганистан и Ирак и увеличением угрозы со стороны внутренних экстремистов. В то же время хорошим ответом критикам внешней политики страны служил тот факт, что она была в немалой степени вызвана связями базировавшихся в Великобритании мусульманских организаций с «Аль-Каидой». То, что именно «Аль-Каида» и подобные группы планировали и выполняли нападения на Западе до 2001 г., было специально отмечено премьер-министром в его усилиях отделить лондонские взрывы от операций в Ираке. Тем не менее необходимо признать, что внешняя политика Соединенного Королевства в Ираке и Афганистане действительно стала одной из причин радикализации части мусульманской молодежи страны. Дело в том, что британское правительство в своей политике на Ближнем и Среднем Востоке, прежде всего в Ираке и Афганистане, явно не учло основных положений традиционного исламского вероучения по вопросам войны и мира.
Правда, правительство Великобритании принимало меры по разъяснению общественности международной стратегии и предотвращению радикализации еще до взрывов 7 июля. В сентябре 2004 г. Министерство иностранных дел и по делам Содружества учредило комитет под названием «Взаимодействие с исламской мировой группой» (Engaging with the Islamic World Group). Он предпринял ряд действий как внутри страны, так и за ее пределами, включая «работу по налаживанию контактов с общественностью» с целью разъяснения британской внешней политики внутренней аудитории. Что касается задач интеграции, то их решению призвана была способствовать Комиссия по интеграции и сплоченности, орган с ограниченными сроками работы, о планах создания которо-
го было объявлено на пресс-конференции премьер-министра в августе 2005 г. Полномочия комиссии были направлены на то, чтобы «исследовать проблемы, создающие напряжение и приводящие к сегрегации в отношениях... в разных областях». Работа Комиссии освещается на информационном сайте правительства Великобритании, посвященном проблемам меньшинств и общин страны. В задачи этого органа также входила помощь местным общинам и политическому руководству «в дальнейшей борьбе с новыми барьерами на пути к единству и интеграции», развитие местного потенциала по предотвращению и искоренению напряженности, а также оценка того, «какими инструментами обладают местные общины для борьбы с экстремистскими идеологиями». Комиссия, таким образом, ставила точку в официальном дистанцировании внешней политики от вопроса радикализации. В отличие от доклада СПЭ, среди выводов которого содержалось недвусмысленное указание на важность внешней политики в понимании процессов радикализации, КИЕ поместила причины последней в область местной политики отношений внутри общины. Принимая подобное решение, она учитывала специфику политики британского мультикультура-лизма, которая подразумевает передачу многих функций центральной власти на уровень органов местного самоуправления и ведомств, отвечающих за социальную политику и за процессы, происходившие в общинах в начале XXI в. Чтобы понять, по каким законам развивались эти процессы, и проследить формирование основ подхода к взаимодействию с общинами меньшинств, необходимо сделать краткий обзор мультикультурализма как политической концепции и стратегии правительства внутри Соединенного Королевства, некоторых кризисов, которые концепция пережила при своем претворении, а также последних изменений, которые породили мнение о том, что дни этой политики сочтены.
В научных исследованиях, посвященных проблемам миграции, обычно выделяются четыре основные модели интеграции меньшинств в принимающее общество. Первая - имперская, согласно которой в мультиэтническую империю с одним доминирующим этносом, занимающим привилегированное положение, происходит интеграция различных народов на упрощенной основе. Вторая - республиканская, противоположная имперской по сути, поскольку нация выступает в качестве политического сообщества, объединенного конституцией, законами и гражданством. Третья -этническая, характеризующая однородное в этом отношении и по-
тому закрытое сообщество, в рамках которого право на гражданство и включение в общественную жизнь определяется по национальному признаку. Мультикультурализм является четвертой моделью, специфика которой варьируется в зависимости от условий конкретной страны. Главной ее отличительной чертой (прежде всего от республиканской модели) является то, что, соглашаясь с политическими правилами принимающего общества, мигранты не просто сохраняют свои этнические, конфессиональные и культурные особенности, но в некоторых случаях даже поощряются к этому. К странам, взявшим эту модель на вооружение, кроме Великобритании с различными оговорками можно отнести Канаду, Нидерланды и Австралию.
Наиболее позитивные последствия применения на практике мультикультурной модели интеграции наблюдаются сегодня в Канаде. Канада - одна из стран с наиболее продолжительной историей иммиграции и соответственно с богатым опытом в данной области. Многие ученые и исследователи, занимающиеся рассматриваемой проблемой, сходятся во мнении, что как политическое понятие мультикультурализм возник именно в этой стране в самом начале 1960-х годов в качестве реакции «на действия Королевской комиссии по билингвинизму и бикультурализму, пытавшейся достичь англофранцузского компромисса перед лицом стремительно нарастающего франкофонского национализма в Квебеке». В 1970-е годы наряду с Австралией канадские власти возвели мультикуль-турализм в ранг официальной иммиграционной политики. Что касается Соединенного Королевства, то как политическая инициатива британский мультикультурализм также появился в 1960-х годах, когда в Великобритании формировались не только новые и прочные афрокарибские и южноазиатские общины мигрантов. Это была эпоха, когда самому смыслу «британскости» был брошен вызов окончательным отказом от понятия «империя», когда происходили заметное снижение в соблюдении религиозных обрядов среди большинства населения и глубокие изменения в его культуре и в структуре ценностей. Взаимодействие между общинами мигрантов и принимающим обществом осложнялось тем, что среди последнего лишь малое и постоянно уменьшавшееся количество людей имело колониальный опыт. Отход от колониального прошлого удалил многие из координационных ориентиров и признаков - социальные, культурные и политические, - вокруг которых была сформирована британская идентичность. Политика британского
мультикультурализма была призвана восполнить именно этот образовавшийся пробел во взаимодействии между иммигрантами и принимающим обществом, в обстановке, по сути, противоположной условиям эпохи колониализма.
Идея об интеграции является во многих отношениях основополагающей для понятия мультикультурализма. Она предполагает потребность признать право на культурную инаковость меньшинств и взаимодействовать с ними, вместо того чтобы вычеркивать их из общественной жизни страны. Это хотел прямо донести в речи перед Национальным комитетом для иммигрантов из стран Содружества министр внутренних дел Великобритании Рой Джен-кинс в 1966 г.: «Интеграция, вероятно, наиболее подходящее слово. Я не думаю, что наша страна нуждается в "плавильном котле", который превратит всех в однородную массу, из которой потом можно будет вылепить точные копии чьей-то неудачной версии стереотипного англичанина. Поэтому я определяю интеграцию не как процесс выравнивающей ассимиляции, но как равные возможности при приеме на работу, сопровождаемые культурным разнообразием, в атмосфере взаимной терпимости».
Это концептуальное изменение сопровождалось длительным законодательным ограничением иммиграции и легализацией в конце 1960-х - начале 1970-х годов «семейной схемы воссоединения», которая разрешала женам и детям иммигрантов мужского пола присоединяться к последним. Эффект от этих мер был двояким. Прежде всего он систематически отделял проблему интеграции от проблемы иммиграции. С тех пор основная задача заключалась в том, как наилучшим образом организовать в социальном и политическом отношении внутреннее пространство, которое делили между собой отличные друг от друга элементы популяции, каждый из которых, как предполагалось, должен пользоваться гражданством эквивалентного статуса. Ставшая со временем очевидной необходимость управлять вновь прибывшими таким образом, чтобы удалить «проблемы» их различия с коренным населением, привела к косвенному признанию того, что процесс должен быть «двухсторонним» социальным взаимодействием. В него члены общины большинства (коренные жители), так же как и иммигранты и меньшинства, должны вносить свою долю участия: таким образом, последние не могут в одиночку нести ответственность за то, что они «якобы не пытаются интегрироваться, или за то, что эта попытка потерпела неудачу».
Первые сомнения в целесообразности выбранного подхода в отношениях с общинами иммигрантов появились в 1980-х годах. Начало десятилетия было связано с возросшей активностью мусульманских общин и других меньшинств на местном и национальном уровнях, вызванной прежде всего необходимостью удовлетворения религиозных и культурных нужд. Одновременно возросшая активность меньшинств вызвала рост раздражения у коренных жителей и нередко у властных структур. В течение 19601970-х годов в борьбе меньшинств за политическое равенство ведущее место занимали протесты против дискриминационного иммиграционного контроля, расистских атак и притеснений со стороны полиции. В апреле 1976 г. в районе Манингем города Брэдфорда было арестовано 24 человека за участие в массовых столкновениях между молодежью азиатского происхождения и участниками марша движения «Национальный фронт». В следующем году было учреждено Движение азиатской молодежи (ДАМ). Построенное по принципу самоорганизации, ДАМ тем не менее было космополитичным движением, работающим в тесном сотрудничестве с другими антирасистскими и антирадикальными организациями. Активисты движения не идентифицировали себя как мусульмане, индусы или сикхи. Более того, многие из них даже не рассматривали себя как азиатов, предпочитая называться «чернокожими», что, как они считали, является всеобъемлющим термином для всех небелых иммигрантов. Они бросали вызов не только расизму, но и многим традиционным ценностям, в том числе и внутри мусульманских общин, что положило начало отчуждению между поколениями иммигрантов. Эта борьба способствовала политической радикализации нового поколения активистов и вылилась в кризис, породивший выступления и массовые акции протеста, организованные представителями меньшинств.
Следующие годы принесли еще более острые конфликты азиатской молодежи с полицией, кульминацией которых стали беспорядки в Брикстоне и в ряде других британских городов в 1981 г. Столкнувшись с подобным ростом экстремизма, Совет Брэдфорда, находившийся под контролем лейбористов, разработал новую антирасистскую стратегию, основанную на принципах, которые были впервые предложены Советом Большого Лондона во главе с будущим мэром этого города Кеном Ливингстоном. Совет учредил подразделения по межрасовым отношениям, составил положения политики равных возможностей при приеме на работу и выделил
миллионы фунтов в виде грантов для организаций общин чернокожих и азиатов. Брэдфордский план по межрасовым отношениям содержал 12 пунктов, в которых утверждалось, что каждая часть «мультирасового, поликультурного города имеет равные права на сохранение своей самобытности, культуры, языка, религии и обычаев».
К концу 1980-х годов антирасистские протесты в Брэдфорде сфокусировали внимание не столько на политических проблемах типа социальной безопасности и иммиграции, сколько на религиозных и культурных, например, требованиях государственного финансирования для мусульманских школ и раздельного обучения для девочек [Плещунов, 2008, с. 74—82]. Различные группы начали утверждать собственную идентичность более интенсивно. Так, перенос проблемы из сферы политической в культурную способствовал разделению населения на племенные сообщества (tribal city). Мусульмане, придерживавшиеся светских правил и взглядов, были объявлены предателями собственной культуры. Окончательной политизации британских мусульман способствовало так называемое «дело Рушди» 1988 г., а также последующие протесты против британской внешней политики в Персидском заливе, Боснии, Афганистане и т.д. Публикация книги Рушди «Сатанинские стихи», которая была признана оскорбляющей честь Пророка Мухаммада, вызвала массовые волнения среди мусульман, включавшие демонстрации, акции сожжения и погромы.
Одним из непосредственных свидетелей сдвига, происшедшего в тот период в мировоззрении молодых мусульман Соединенного Королевства, стал британский журналист и публицист Кенан Малик. В феврале 1988 г., через пару недель после демонстраций, во время которых было сожжено несколько книг Салмана Рушди, Малик отправился в Брэдфорд, чтобы взять интервью у Шер Аза-ма, президента Совета мечетей города, сжигавшего книги. В приемной Совета Малик с удивлением встретил своего лондонского друга Хасана, который находился там уже несколько месяцев, участвуя в кампании, имевшей целью «заставить богохульника замолчать». Узнав об этом, Малик удивился еще больше, ведь он знал Хасана как члена Социалистической рабочей партии (каковым был и сам Малик некоторое время): «Помимо троцкизма в круг его жизненных интересов входил секс, Southern Comfort (под этим лейблом в Великобритании выпускаются вина различных марок) и просмотр матчей футбольной команды "Арсенал". Мы вместе
маршировали, вместе кидали кирпичи в Национальный фронт, вместе подвергались аресту. Я никогда не замечал в нем религиозного стержня, но, как бы то ни было, он находился здесь, в Брэдфорде, в качестве мальчика на побегушках у мулл, вдохновленный сжигате-лями книг». Хасан объяснил эту метаморфозу тем, что утратил смысл прошлой жизни и вернулся в Брэдфорд, чтобы обрести его. «Мы должны защищать свое достоинство как мусульмане, защищать наши ценности и верования и не позволять никому, будь то расисты или Рушди, топтать их», - сказал он тогда Малику. Основываясь на собственных наблюдениях, Малик предлагает свою трактовку радикализации. Сегодня «радикальный» в контексте ислама означает кого-то, кто поддерживает фундаменталистское богословие. Двадцать лет назад радикалистами считались атеисты (либо люди со светскими взглядами), которые бросили вызов власти мулл. Исчезновение этого феномена радикальных секуляри-стов, по мнению Малика, сыграло важную роль в росте исламского экстремизма в стране. В результате появились такие, как Хасан, который прошел путь от левого активиста до исламского радикала.
Молодежь составляла большой процент от общего числа участников демонстраций, вызванных публикацией книги Рушди. Многие не были религиозны, только горстка могла процитировать Коран, и большинство игнорировали традиционные мусульманские табу на секс и алкоголь. Они были разочарованы в левых политиках, испытывали обиду за отношение к мусульманам в стране и искали способы выразить свой протест. Из этих молодых людей сформировался круг недовольных, в который легко проникают представители радикального ислама. Именно в конце 1980-х - начале 1990-х годов в стране, особенно в университетских городках, начали закрепляться радикальные исламские организации, например Хизб ут-Тахрир. Подобно Хасану, многие из их новых сторонников раньше были левыми активистами. В этот момент Британия осознала, что она стоит перед лицом нового типа конфликтов. Представители меньшинств и в предшествовавшие десятилетия участвовали в ожесточенных стычках с властями, но это было связано с политическими или общественными проблемами. Дело Рушди стало первым крупным культурным конфликтом, который, казалось, подверг сомнению саму возможность социальной интеграции.
Первые шаги по пересмотру политики мультикультурализма были сделаны после беспорядков на расовой почве в ряде северных
английских городов в течение весны и лета 2001 г. Доклад Комиссии Кантла о сплоченности и единстве общин, последовавший за беспорядками, описывает условия крайней расовой сегрегации в тех местах, где столкновения имели место. Мультиэтническая Британия была составлена из множества общин, но не имела метасо-общества, чтобы связать их воедино и представлять их интересы перед центральной властью. Авторы доклада отмечают, что хотя физическое разделение районов жилой застройки и старых частей города их не удивило, они поразились степени сегрегации отдельных образовательных механизмов, общественных и добровольных организаций, занятости, мест отправления культа, языка, социальных и культурных сетей, в рамках которых многие общины фактически жили «параллельной жизнью». Содержащиеся в докладе выводы сосредоточены главным образом на необходимости исправить эту ситуацию при помощи «большего чувства гражданственности», выявлении «общих элементов государственности» и необходимости для «небелых общин» использовать английский язык, а также разработки «более эффективных механизмов широкого признания, и взаимодействия с главными национальными институтами». Фактически эти выводы послужили отправной точкой для действий лейбористского правительства вне рамок политики мультикультурализма.
Следующим шагом стало заявление министра внутренних дел Дэвида Бланкетта о том, что у британского общества «есть определенные нормы приемлемости и те, кто приезжает в наш дом, должны согласиться с этими нормами». Такая ссылка на нарушение норм в «доме», в который «пришли» другие, была весьма проблематичной, если вспомнить, что в беспорядки было вовлечено большое число родившихся в Британии чернокожих и азиатских подростков. Бланкетт позднее подкрепил это заявление атакой на практику организации брака с привлечением партнеров из других стран. Данный вопрос был рассмотрен Министерством внутренних дел в своей Белой книге 2002 г. - «Безопасность границ. Безопасная гавань: Интеграция с разнообразием в современной Великобритании», в которой утверждается, что иммиграция должна зависеть от роста гражданской интеграции и «разделяемых общих ценностей». Такой шаг знаменовал отход от мультикультурализма как социального факта и «описания разнообразного общества» - к «гражданской», «центристской» государственной политике, закрепляющей вновь прибывших в «конкретном обществе». Однако реа-
лизация этого нового подхода не была ограничена преодолением проблем исключительно со вновь прибывшими иммигрантами. Отражением новой политики властей стала кампания против мусульманского хиджаба как маркера различия. В частности, бывший министр иностранных дел Джек Стро в октябре 2006 г., считая ношение хиджаба мусульманками «видимым утверждением разделения и различия», выразил недовольство в своем письме в местную газету. За этим письмом последовали аналогичные замечания от ряда министров, включая и руководителя кабинета.
Еще одним направлением деятельности правительства является развитие и углубление «британскости», с тем чтобы сформировать новую модель интеграции меньшинств в общество страны и не допустить «культурного сепаратизма» в мусульманских общинах. Об этом, в частности, говорил в начале 2007 г. Дэвид Камерон, лидер тори, на встрече с представителями мусульманского сообщества страны. Он заявил, что «...вера в мультикультурализм способствовала преднамеренному ослаблению нашей коллективной идентичности». В то же время два министра Лейбористской партии предложили ввести ежегодный праздник, который помог бы развивать обновленный смысл «британскости». Комиссия, учрежденная правительством в 2006 г., чтобы выработать рекомендации относительно сегрегации и экстремизма, рекомендовала расходовать меньше денег на обеспечение гражданской информации об арабском языке и других, уделяя больше средств и внимания урокам английского для представителей меньшинств. Необходимость переосмысления «британскости» в эпоху «постмультикультурализ-ма» стала тогда регулярной темой выступлений будущего премьер-министра Гордона Брауна: «Когда мы обладали властью имперского масштаба, были главной промышленной страной в мире, определение нашей идентичности не имело значения, теперь это необходимо». Эта идентичность, по его мнению, должна состоять из общих ценностей, таких как порядочность, терпимость, справедливость и верховенство права. Беда в том, что хотя это правило толерантного общества взаимного уважения действительно существует, его проявления не всегда видимы для меньшинств Великобритании.
Баронесса Кишвер Фолкнер, представительница либеральных демократов по делам общин и местного самоуправления в Палате лордов, считает, что «в правительственных кругах (в отличие от спецслужб) в последнее время набирает обороты тенденция, со-
гласно которой именно кризис идентичности является основой насильственного экстремизма, и для того, чтобы преодолеть его, необходимо сосредоточить усилия на политике улучшенной интеграции». Фолкнер, однако, полагает, что подобная позиция не особенно способствует успеху в борьбе с «фундаменталистским политическим исламом», который в конечном счете использует ислам как таковой для оправдания своих целей. Она поддерживает мнение о том, что «Аль-Каида» отражает более широкую политическую идеологию, нежели вопросы и проблемы, «касающиеся личности, идентификации и разочарований, связанных с расизмом и традиционными семейными структурами», а искоренение джиха-дистского терроризма потребует много времени, поскольку «ограничения демократии в вопросах безопасности, степень, до которой фундаменталистский ислам проник в мышление британских мусульман, а также оперативный франчайзинг террористических сетей» делают весьма затруднительным использование традиционных контртеррористических мер.
Автор книги «Пейзажи джихада» Файсал Девджи пишет, что одним из главных эффектов появления «Аль-Каиды» как «глобального факта» является разрушение традиционных исламских структур власти. Другим следствием стало то, что «джихад перестал быть иностранным или чуждым явлением, превратившись в материал популярной и политической культуры». Джихадистские акции больше не могут восприниматься как удары по центру из периферии, поскольку члены «Аль-Каиды» сегодня уже проникли в мир своих врагов и их деятельность больше не может быть охарактеризована как внешняя угроза. Успеху джихадизма в настоящее время способствует также и то, что он представляет собой глобальную идеологию, которую может понять практически любой, получить к ней немедленный доступ и действовать в соответствии с ней где бы то и когда бы то ни было без опытного посредничества или авторитетного мандата. Тогда как именно подобный мандат зачастую обусловливает все действия мусульман в рамках традиционного ислама, где воля старшего поколения играет доминирующую и решающую роль.
Национальный директор организации «Городской круг», в цели которой входит развитие уникальной идентичности британских мусульман, Яхья Бирт, комментируя проблемы радикализации и идентификации у молодых мусульман и отчуждение между разными поколениями в общинах, пишет: «Религиозное возрождение
у молодежи и экстремизм не должны смыкаться. Религиозное возрождение касается формирования идентичности британских мусульман, благочестия в новых условиях, новом контексте. Только экстремисты призывают к абсолютному выбору между исламом и Западом. Исламское возрождение, назревающее в Великобритании, помогает молодым мусульманам в их поисках баланса между культурой и религией, текстом и контекстом, модернизацией и традицией, национализмом и глобальным мусульманским братством, вместо того чтобы разными способами быть загнанными в ловушку вины родителями, имамами, традиционалистами - лидерами общин, джихадистами и опекунами "британскости"». Бирт считает, что, несмотря на то что традиционные общины действительно стремятся бросить вызов экстремизму, иногда они делают это неуклюже, что может только усугубить проблемы, как произошло, когда отец Сидика Хана в ответ на его женитьбу вне рамок клана прекратил с ним всякие контакты. В такой ситуации уязвимой изоляции именно сеть джихадистов может претендовать на то, чтобы заменить семью.
Проанализировав связь между политикой британского муль-тикультурализма и процессами радикализации молодых британских мусульман, можно с уверенностью утверждать, что не муль-тикультурализм породил воинственный экстремистский ислам в Великобритании, однако он способствовал его динамичному распространению внутри мусульманских общин. Это привело к появлению разделенной на племена нации, подорвало прогрессивные тенденции в пределах мусульманских сообществ и усилило власть консервативных религиозных лидеров.
После 11 сентября 2001 г. и в особенности с 7 июля 2005 г. наблюдается рост сомнений в целесообразности применения принципов мультикультурализма в Великобритании. Начиная с Дэвида Бланкетта многие говорили о потребности подтвердить общие ценности и развивать обновленный смысл «британскости». Все же и сегодня фундаментальные принципы политики различия остаются в значительной степени непререкаемыми. Идея о том, что общество состоит из разнообразных, отличных друг от друга культур, что все они должны уважаться и быть сохранены и что общество должно быть организовано таким образом, чтобы удовлетворять их потребности, по-прежнему рассматривается в качестве признака прогрессивного антирасистского мировоззрения. Другое дело, что практическое воплощение этого мировоззрения заметно этнорели-
гиозным меньшинствам далеко не всегда. Кроме проявлений расизма со стороны коренного населения, к радикализации исламскую молодежь нередко подталкивает и традиционная община, с трудом соглашающаяся на пересмотр устоявшихся социальных отношений, что провоцирует отчуждение между поколениями. Что касается внешней политики Великобритании по отношению к Афганистану и Ираку, то причины напряжения в мусульманском сообществе, вероятнее всего, коренятся в фундаментальных различиях между светским демократическим видением мира и тем, как трактует международные отношения ислам. Непонимание и недоверие в этой области также усиливают действия радикальных исламских экстремистов, нередко играющих на описанных противоречиях.
«Восток», М., 2009 г., № 1, с. 100-108.
Д. Нечитайло,
кандидат политических наук ГРЯДЕТ ЛИ «ВЕК ТЕРРОРИЗМА»?
Ислам используют в своих интересах различные политические силы. Именно в тех странах, где модернизация и вестерниза-ция охватили многие стороны общественной жизни, оппозиционный политический ислам проявляет наибольшую активность. Разочаровавшись в Западе как в социальной и политической модели, не умея противостоять экспансии западной культуры потребления, исламисты практикуют террор и насилие против представителей других культур. Египет был первой арабской страной, которая оказалась лицом к лицу с вызовом модернизации после открытия в 1870 г. Суэцкого канала. Ознакомление с западной политической системой стало мощным стимулом поиска путей самоидентификации, которая проявлялась в Египте на религиозной основе. Освобождение страны от британских колонизаторов рассматривалось не как цель для достижения независимости, а как средство на пути к объединению мусульман в единое государство.
Деятельность религиозных организаций в Египте оказывала огромное воздействие прежде всего на арабские страны. Именно в Египте в конце 20-х годов появилась ассоциация «Братья-мусульмане», заметно повлиявшая на становление и развитие современного политического исламского движения. В трудах египет-
