CC BY
132
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2011. № 1
ИСТОРИЯ ПЕРЕВОДА И ПЕРЕВОДЧЕСКИХ УЧЕНИЙ
Астрид Гийом,
доктор филологических наук, доцент университета Сорбонны (Париж IV);
e-mail: astrid.guillaume@paris-sorbonne.fr
ПЕРЕВОД В СРЕДНИЕ ВЕКА: ЧЕХАРДА СМЫСЛОВ
Статья посвящена вопросам перевода в Средние века в Европе. Автор делает попытку восполнить одно из белых пятен в истории перевода и показать, каким образом в Средние века осуществлялась переводческая деятельность, которая в то время оказывается многоликой: разные типы переводчиков продвигают разные типы текстов — религиозные, исторические, художественные, а каждый из этих жанров предполагает особый переводческий подход. Автор доказывает, что в Средние века перевод был искусством, которое осваивали лишь эрудиты. Их было немного, но они обладали той особой властью, которую в непросвещённом обществе предоставляет образованность. Перевод и смысл в Средние века оказываются вписанными в сферы идеологического влияния, в череду предпочтений и ограничений, находясь в зависимости от многих факторов, влиявших на эксплицитность или имплицитность передачи смысла.
Ключевые слова: адаптация, верность, визуальный образ, истина, перевод, полисемия, Средние века, уровни смысла.
Любовь к истине не мешает занимать определённую позицию.
Альбер Камю
Название этого доклада требует некоторых пояснений. Выражение "sens dessus dessous" («c ног на голову», «кувырком». — Прим. пер.) наверняка доставило немало проблем переводчикам по той «простой» причине, что у этого выражения имеется как минимум три значения в теории, ещё два приняты в обиходе, при этом начиная с XVII в. оно существует по крайней мере в трёх вариантах написания. Речь идёт о множественном и образном выражении «вверх-вниз», которое, с одной стороны, непереводимо дословно из-за своей многозначности, его двойственность, двусмысленность и пространственное воплощение, с другой стороны, вполне прозрачны и понятны. Это выражение — прекрасный образец предпочтений и манеры письма высокообразованных людей, авторов и переводчиков Средневековья. Мы попытаемся представить их образ мыслей наиболее доступным способом.
В Средние века переводческая деятельность1 — искусство, которое осваивали лишь эрудиты. Их было мало, учитывая низкий
1 Мы ограничимся лишь вопросами художественного перевода, которым в период высокого Средневековья занимались «светские» переводчики, в то время как перевод научных и теологических текстов с греческого, арабского и латинского языков на национальные европейские языки по-прежнему оставался прерогативой религиозных кругов, которые имели доступ к этим текстам и бережно их хранили (Аль-Фараби, Авиценна, Альберт Великий, Аверроэс, Маймонид, Фома Ак-винский и др.).
pourcentage d'alphabétisation2, mais des érudits qui possèdent le pouvoir que représentent la culture, le savoir, l'écriture, la lecture et la connaissance des langues au sein d'une société où la majorité est ignorante.
1. Le contexte médiéval
Dans le contexte médiéval, ce sont en effet principalement des religieux, qui, dans la première partie du Moyen-Âge vont détenir le monopole de la traduction, ce qui ne sera pas sans incidences sur le choix des oeuvres traduites, principalement théologiques et scientifiques, sur la manière de traduire, sur l'orientation idéologique des traductions, sur la diffusion ou non de ces traductions, sur les raisons-mêmes de l'existence de telle variante traductionnelle ou de telle autre, en un mot sur le sens véhiculé ou pas dans l'ensemble de la société médiévale, qui englobe ici le monde juif, chrétien et arabe, le Moyen-Âge étant religieusement délimité.
A partir du XIIe siècle, des traducteurs plus « laïcs » 3 apparaissent, la littérature commence à voyager4 à l'échelle européenne par d'autres circuits que les circuits religieux, mais ces nouveaux traducteurs orientent également leurs traductions pour des raisons cette fois plus politiques que religieuses, on parle parfois d'adaptations tant le contenu est localisé au règne d'un souverain ou au fief d'un seigneur (Reinhart Fuchs, Lanzelet, les Poèmes de Walther von der Volgelweide, etc.).
Traduction et sens au Moyen-Âge s'inscrivent ainsi dans une série de mouvances idéologiques, de choix et contraintes et sont tributaires de plusieurs (f)acteurs, qui vont influer sur le sens traduit de manière explicite ou implicite5. Ces contraintes sont liées aux mécènes, aux censures temporelle et spirituelle, au public, à la pluralité des manuscrits sources et cibles.
2 Ce qui n'est absolument pas propre à la période médiévale, les siècles qui suivent ne se distinguent guère du Moyen-Âge sur ce plan. La démocratisation du savoir et de l'enseignement ne se met vraiment en place qu'au XIXe siècle, cf. les actions de Jules Ferry en France.
3 Nous rebutons à utiliser le terme laïc pour la période médiévale, car toute personne ayant un minimum d'instruction durant les deux premiers tiers du Moyen-Âge est obligatoirement passée par une éducation religieuse poussée, l'éducation laïque telle que nous la connaissons de nos jours n'existe pas à cette époque, les enseignements sont dispensés majoritairement par des érudits, religieux, et les intérêts de l'Etat et de l'Eglise ne sont en rien distincts. Le terme laïc employé dans cet article prend donc le sens de non-clérical, un sens bien réduit par rapport au sens actuel de ce mot.
4 Les textes théologiques et scientifiques ont toujours voyagé, les moines se déplaçant d'un monastère à l'autre dans toute l'Europe en permettaient la consultation dans des cercles très restreints.
5 Sur la question de l'implicite et de l'explicite traductionnels et sur les contraintes tra-ductionnelles au Moyen-Âge, lire Astrid Guillaume, « La Traduction médiévale : entre implicite et explicite » (version longue), in La Traduction : philosophie, linguistique et didactique, sld Tatiana Milliaressi, Editions du Conseil Scientifique de l'Université Lille 3, Collection UL3, (sous presse) et « La Traduction médiévale : entre implicite et explicite » (version courte), in La Traduction : philosophie, linguistique et didactique, sld Tatiana Mil-liaressi, Editions du Conseil Scientifique de l'Université Lille 3, Collection UL3, 2009, pp. 73—77.
уровень грамотности2, но они обладали той особой властью, которую в обществе, по большей части непросвещённом, представляют собой образованность, знания, умение читать и писать и владение языками.
1. Средневековый контекст
В начале эпохи Средневековья монополия на перевод принадлежала в основном священнослужителям. Это не могло не сказываться на выборе произведений для перевода — в основном теологических и научных, на способах перевода, на его идеологической направленности, на распространении или нераспространении переводных произведений, на самих причинах существования того или иного варианта перевода. Иными словами, на том смысле, который передавался или нет в средневековом обществе в целом, обществе, объединяющем иудейский, христианский и арабский миры, здесь в плане религии Средневековье имело чёткие границы.
С XII в. появляются более светские3 переводчики, литературные произведения начинают путешествовать4 в пределах Европы по иным, не только религиозным, каналам. Но светские переводчики всё также подчиняют свои переводы, однако уже не столько религиозным, сколько политическим задачам. Иногда речь идёт об адаптациях: содержание оказывается предельно локализованным в царствование какого-либо государя или во владениях какого-либо феодала («Рейнгарт Лисица», «Ланцелет», Поэмы Вальтера фон дер Фогельвейде и др.).
Перевод и смысл в Средние века оказываются, таким образом, вписанными в сферы идеологического влияния, в череду предпочтений и ограничений, находясь в зависимости от многих факторов, которые влияют на эксплицитность или имплицитность5 пе-
2 Что отнюдь не является приметой Средневековья: последующие столетия мало чем отличались от Средних веков в этом плане. Демократизация знаний и образования произойдет лишь в XIX в. (напр.: деятельность Жюля Ферри во Франции).
3 Термин «светский» представляется нам не вполне удачным для Средних веков, так как вплоть до позднего Средневековья любой мало-мальски образованный человек обязательно получал обстоятельное религиозное воспитание, а светского воспитания в том виде, в котором оно известно сегодня, в ту эпоху еще не существовало. Знания распространялись учеными мужами, интересы же государства были неотделимы от интересов Церкви. Термин «светский» используется в данной статье в смысле «неклерикальный», который значительно уже современного значения этого слова.
4 Теологические и научные тексты всегда путешествовали, так как монахи перемещались от монастыря к монастырю по всей Европе, что позволяло знакомиться с этими произведениями очень узким кругам.
5 О проблеме имплицитного и эксплицитного в переводе и о переводческих ограничениях в эпоху Средневековья см.: Guillaume A. La Traduction médiévale: entre implicite et explicite // La Traduction: philosophie, linguistique et didactique. Sld Tatiana Milliaressi, Editions du Conseil Scientifique de l'Université Lille 3, Collection UL3 (в печати) и "La Traduction médiévale: entre implicite et explicite" // La Traduction: philosophie, linguistique et didactique. Sld Tatiana Milliaressi, Editions du Conseil Scientifique de l'Université Lille 3, Collection UL3, 2009. P. 73—77.
L'apparition de traducteurs non-cléricaux dans la deuxième moitié du Moyen-Âge, passionnés de littérature, qui se font appeler Meister ici, Maestro là ou encore Maître, et de quelques nobles cultivés et argentés qui pour dorer leur blason culturel font traduire par ces Maîtres les œuvres littéraires courtoises, chevaleresques, satyriques, drolatiques, voire polémiques françaises dans la langue vernaculaire qui est la leur, va avoir une grande incidence sur la diffusion de la littérature médiévale et le contenu des œuvres traduites. A la fin du Moyen-Âge, des bourgeois, au sens d'habitants des bourgs, traduiront à leur tour des textes, des tracts et autres petits jeux populaires théâtraux et diffuseront à grande échelle la littérature en prose. Ces différentes phases traductologiques qui laissent apparaître trois temps forts mais de durées inégales entre le Ve et le XVe siècle, révèlent des profils et origines sociales de traducteurs divers qui traduisent des genres différents et donneront en toute logique naissance à différentes façons de traduire le texte et d'en révéler ou d'en cacher le sens : les religieux, fidèles au verbe biblique traduisent autant que possible à la lettre, témoins les traductions des Pères de l'Eglise, ils savent parfaitement jouer de toute la gamme des nuances polysémiques et métaphoriques, scolastiques et philosophiques ; les Maîtres et nobles cultivés maîtrisant l'art de l'héraldique et de la symbolique des armoiries s'exercent sur d'autres types d'exercices stylistiques et rhétoriques en lien avec les blasons, témoin le Lanzelet d'Ulrich von Zatzikhôven ; les riches bourgeois des villes naissantes du Moyen-Âge finissant s'attèlent à des processus de dérimage des romans de chevalerie, comme en témoignent toutes les œuvres littéraires en prose (re) traduites en Europe à la fin du Moyen-Âge.
редачи смысла. Эти ограничения были связаны с меценатами, с мирской и духовной цензурой, с потребностями читателей, с множественностью оригинальных и переводных манускриптов.
Во второй половине эпохи Средневековья появляются не принадлежащие клерикальным кругам переводчики, увлечённые литературой и называющие себя Мейстерами (Meister), Маэстро (Maestro) или Мэтрами (Maître), а также небольшая прослойка богатой и образованной знати. Чтобы прослыть в обществе высококультурными людьми, её представители заказывают у этих Мастеров перевод произведений куртуазной и рыцарской литературы, а также сатирических, комических или даже полемических произведений, написанных на французском языке, на свои родные языки, так называемые вернакулярные, или местные диалекты, что, безусловно, сказалось на распространении средневековой литературы и содержании переводных произведений. К концу Средневековья уже горожане заинтересовались переводами текстов, памфлетов и всяких театрализованных народных пьесок, способствуя широкой популяризации прозаических произведений. Эти различные исторические фазы перевода, свидетельствующие о трёх важных, но разных по протяжённости периодах между V и XV в., обнаруживают специфику и социальную принадлежность переводчиков, которые работали с разными жанрами и закладывали различные принципы перевода, сокрытия или откровения смысла. Монахи хранили верность библейскому глаголу, переводя насколько возможно буквально, пример тому — труды Отцов Церкви: они виртуозно использовали всю гамму многозначных метафорических, схоластических и философских нюансов. Мастера и образованная знать, владея искусством геральдики и гербовой символики, проявляли себя в других видах стилистических и риторических упражнений, связанных с блазонами, как, например, Ульрих фон Цацикхофен в поэме «Ланцелет». Богатые жители зарождающихся в позднее Средневековье городов, пускались в переделку рыцарских романов, о чем свидетельствуют все, (заново) переведённые в Европе к концу Средних веков прозаические произведения.
f / ! I ' \ \ I ,
1 1 ■
3
я переводческая монополия, скриптории: Библия, Жития Святых, Хроники, Жизнеописания Переводы Мастеров и образованной зната: Куртуазная и рыцарская литература в стихах и прозе Переводы зажиточных горожан и «светских» мастерских: Распространение прозаической литературы благо;
Рис. 1. Переводчики и переводы: контекст, смысл и последствия
La traduction au Moyen-Âge révèle ainsi de nombreux visages de par ses différents types de traducteurs, qui mettent en avant différents types de textes : religieux, historiques, littéraires, chacun de ces genres engendrant une approche traductologique propre.
Définir dans un tel contexte une théorie globale de la traduction au Moyen-Âge est impossible pour une période qui s'étend sur pas moins de dix siècles, en revanche il est quelques invariants qui vont s'inscrire dans ce temps, et ce bien souvent jusqu'à la Révolution française, qui pour Jacques Le Goff marque la fin du « Moyen-Âge » en Europe, ce en quoi il a tout à fait raison, l'appellation Moyen-Âge étant dans de nombreux esprits bien floue et surtout peu exacte. Les pires zones d'ombres attribuées au Moyen-Âge perdurent bien au-delà de cette période, voire prennent un essor à d'autres époques6.
Il y a donc plusieurs Moyen-Âges traductologiques, l'idée de cet article est de voir dans quelle mesure il est possible de n'en retenir que les invariants en rapport avec le sens.
2. Vérité, Traduction, Sens
Le contexte politicoreligieux médiéval repose sur un fonctionnement théocratique, ainsi il est un concept qui mérite ici un développement spécial car il fonctionne avec le mode de pensée médiéval, et également parce que c'est lui qui va révéler ou non le sens, c'est le concept de vérité, qui sera au cœur de la scolastique et de la disputatio médiévales.
En traductologie, on parle de nos jours de fidélité au sens, au mot ou au texte et également de belles infidèles ; au Moyen-Âge, bien plus que la fidélité à un texte, c'est la vérité du texte qui fait sens.
La vérité, que l'on se rappelle la pyramide des pouvoirs féodaux qui divise la société féodale en trois castes (clergé, noblesse, peuple) régie par le tout-puissant Dieu médiéval, est d'abord divine, biblique, théologique, à ce titre elle est universelle, immuable et incontournable. Elle fait partie des conditions minimums mais nécessaires au bon fonctionnement du pouvoir spirituel et temporel féodal. La vérité s'étend au-delà de la sphère religieuse à toutes les activités de la société médiévale, également donc à celles du traducteur. Elle symbolise autant le Bien que le mensonge symbolise le
6 Nous pensons au massacre de la Saint-Barthélemy qu'il faut placer à la Renaissance et non au Moyen-Âge ou à la chasse aux sorcières, aux supplices et massacres religieux, aux autodafés en tous genres souvent cantonnés dans les esprits d'aujourd'hui que dans la période médiévale mais pourtant tout aussi présents durant la Renaissance et au demeurant assez atemporels. Cette digression ne cherche nullement à passer sous silence les cruautés qui ont effectivement eu lieu au Moyen-Âge, mais souhaite rappeler que les siècles qui précédèrent et suivirent les dix siècles du Moyen-Âge n'en furent nullement exempts, témoin l'ampleur qu'elles ont prise de la Renaissance au XVIIIe siècle, périodes des Lumières, des Humanistes et des encyclopédistes, rarement considérées comme obscures et même rangées dans les programmes et ouvrages scolaires dans la rubrique « Les Temps modernes » .
Таким образом, переводческая деятельность в Средние века оказывается многоликой: разные типы переводчиков предпочитают разные типы текстов — религиозные, исторические, художественные, а каждый из этих жанров предполагает особый переводческий подход.
Дать всеобъемлющее определение средневековой теории перевода, учитывая описанный выше контекст, невозможно, ведь речь идёт о периоде, который растянулся по меньшей мере на десять веков. Но существует несколько инвариантов, вписывающихся в эту эпоху, зачастую вплоть до Великой французской революции, которая, по мнению Жака ле Гоффа, знаменует собой конец Средневековья в Европе, и здесь он абсолютно прав, в то время как в сознании многих понятие «Средневековье» оказывается весьма неопределённым, а главное неточным. Периоды мракобесия, приписываемые Средневековью, продолжаются и после него, а иногда вспыхивают и в другие эпохи6.
Таким образом, в отношении перевода Средневековье оказывается многоплановым. Цель данной статьи проследить, существуют ли в таком контексте какие-либо инварианты, связанные со смыслом.
2. Истина. Перевод. Смысл
Религиозно-политический контекст Средневековья зиждется на теократических принципах, что обусловливает существование понятия, заслуживающего специального рассмотрения, так как оно неразрывно связано со средневековым мышлением, а также потому, что именно оно либо будет открывать смысл либо нет. Речь идёт о понятии «истина», которое оказывается в центре средневековых «диспутацио» и схоластики.
Сегодня в науке о переводе мы говорим о верности смыслу, слову и тексту, а также о «прекрасных неверных». В Средние века смысл не столько в верности тексту, сколько в истинности текста.
Истина, если вспомнить феодальную пирамиду власти, согласно которой общество делится на три сословия (духовенство, дворянство, народ), подчиняющихся всемогущему средневековому Господу Богу, оказывается в первую очередь связанной с Богом, Библией и теологией, и в этом плане она универсальна, незыблема и неотвратима. Истина — одна из минимальных, но необходимых
6 Мы имеем в виду Варфоломеевскую ночь, которая относится к эпохе Возрождения, а не Средневековья, или охоту на ведьм, казни и пытки с религиозной подоплёкой, всевозможные аутодафе, зачастую ассоциирующиеся в сознании современников со средневековым периодом, хотя они также имели место в эпоху Возрождения и являются в конечном счете вневременными. Этот комментарий никоим образом не стремится завуалировать проявления жестокости в Средние века, но призван напомнить, что они существовали и в предыдущие и в последующие столетия, свидетельство тому — их масштаб от Возрождения до XVIII в., эпох Просвещения, гуманизма и энциклопедистов, которые редко рассматриваются в контексте обскурантизма и даже отнесены в школьных программах и учебниках к разделу «Новое время».
Mal(in). Le traducteur religieux va faire acte de vérité en traduisant la parole divine et tenter ce faisant d'être le plus vrai possible dans sa traduction pour éviter toute forme de blasphème. C'est par le concept de vérité que la traduction va être admise et acceptée auprès des religieux qui durant des siècles, et ce toutes religions confondues, n'avaient préféré étudier le texte sacré que dans sa langue d'origine afin de ne pas le trahir, le défigurer, en fausser le sens en le traduisant. Le souhait d'évangéliser les peuples passera par la traduction des textes sacrés, mais par ce passage obligatoire que fut la traduction, le sens va devenir pluriel et par voie de conséquence l'interprétation également deviendra plurielle. Ce sera évidemment vrai pour les textes religieux mais également pour les textes littéraires, dans lesquels régulièrement, comme dans le texte biblique, on trouvera des expressions essentielles pour le public de l'époque comme « c'est la vérité vraie » , « en vérité, je vous le dis » , « c'est la pure vérité » , témoin de la profonde empreinte laissée par les textes sacrés dans les esprits des traducteurs de l'époque et de leur public.
« Mal traduire » au Moyen-Âge est sans aucun doute moins grave que remettre en question ou mentir sur des faits non-discutables comme la réalité du Dieu unique et tout-puissant médiéval, qui s'oppose dans la première moitié du Moyen-Âge aux croyances et pratiques polythéistes et païennes, voire sauvages du peuple. C'est aussi la raison pour laquelle la littérature à ses débuts, au XIe siècle, sera mal perçue par l'Eglise au pouvoir, principalement parce qu'elle était le symbole du mensonge en tant que fiction ; l'objectif du romancier voulant défier la censure sera alors de « mentir vrai » , nuance fort subtile, qui révèle cependant beaucoup sur la mentalité médiévale ; un Chrétien de Troyes, en France, et un Heinrich der Glîchezaere en Allemagne sauront dans deux styles littéraires bien distincts suffisamment bien jouer des mots, des images, des passages bibliques et leçons de morale pour que leur œuvre défie la censure et passe ainsi l'épreuve des siècles. Ce besoin de « vérité » se retrouve aussi bien dans l'acte traductionnel que dans les contenus littéraires traduits et diffusés dans toute l'Europe d'alors.
« Dire vrai » pour le traducteur médiéval ou « faire en sorte que l'auditoire pense qu'il dit vrai » passe avant toute autre préoccupation.
En ce sens, il pourra être amené à mentir, c'est-à-dire à traduire à côté du texte source, l'essentiel sera de rendre au bout du compte un texte vrai, non pas forcément au mot à mot, au sens à sens ou, comme l'écrit Umberto Eco7 à propos de la traduction contemporaine d'une culture à une autre culture mais bien de traduire de vérité à vérité, c'est-à-dire rendre un texte vrai par rapport à la mentalité et à l'esprit du temps. Cet attachement extrême à la vérité poussera même les auteurs et traducteurs-adaptateurs médiévaux à ajouter derrière les récits les plus invraisemblables un « c'est la vérité, je vous le dis » .
7 Umberto Eco, Dire presque la même chose, Paris, Grasset, 2008.
составляющих для нормального функционирования как религиозной, так и светской феодальной власти. Она распространяется за пределами религиозной сферы на всякую деятельность средневекового общества, в том числе и на переводческую. Истина является символом Добра, точно так же как ложь — символом Зла. Переводя слово Божье, переводчик-монах раскрывает истину, и пытается быть наиболее правдивым в своём переводе, чтобы избежать каких бы то ни было проявлений богохульства. Именно благодаря понятию истины перевод оказывается возможным и приемлемым с точки зрения религиозных деятелей, которые на протяжении веков (и это касается любой религии) предпочитали изучать Священные тексты только на языке первоисточника, чтобы не искажать, не толковать их превратно, не коверкать смысл при переводе. Желание обращать народы в христианскую веру воплощалось через переводы Священных текстов. Но этот неизбежный путь — через перевод — привёл к множественности смыслов и как следствие к множественности интерпретаций. Так было не только с религиозными но и с литературными произведениями, где, как и в библейских текстах, часто встречаются ключевые для читателя той эпохи фразы: «это истинная правда», «истинно говорю Вам», «это чистая правда» — отголосок священных текстов, глубоко проникший в умы переводчиков того времени и их читателей.
«Плохо перевести» в Средние века — безусловно, менее страшный грех, чем усомниться или солгать в таких неоспоримых фактах, как существование единого и всемогущего средневекового Бога, который в первой половине эпохи Средневековья противопоставлялся политеистическим, языческим или даже диким верованиям и обрядам народов. По той же причине появление светской литературы в XI в. было негативно воспринято Церковью, ведь речь шла о вымысле — символе обмана. Задачей писателя, желавшего обойти цензуру, было «правдиво лгать» — очень тонкий нюанс, красноречиво говорящий о средневековом менталитете. Кретьен де Труа во Франции или Генрих Глихезере в Германии, используя два совершенно разных художественных стиля, так играли словами, образами, библейскими фрагментами и нравоучениями, что их произведения с успехом обошли цензуру и прошли испытание временем.
Подобное стремление к «истине» отражалось как на самом процессе перевода, так и на содержании переводимых и распространяемых в те времена по всей Европе произведений.
Для средневекового переводчика «сказать правду» или «сделать так, чтобы читатель думал, что он говорит правду» являлось первостепенной задачей.
В этом смысле даже если он был вынужден солгать, т.е. перевести «по мотивам» исходного текста, самое главное — выдать в конечном счёте правдивый текст, не переводить слово в слово, смысл
Rappelons que bien des récits médiévaux, qu'ils soient fictifs ou pas, se terminent par Amen, terme que l'on rencontre également toujours en fin de prière, qui vient de l'hébreu et signifie d'une part « Ainsi soit-il ! » , mais également « En vérité » ou « c'est vrai ! » . Ainsi la relationtexte-traducteur-sens ne peut que passer par cette sacro-sainte notion de « vérité médiévale » , qui réunit sémiotiquement les notions ci-dessous schématisées ainsi8 :
Vérité
A / ! \ / ! \
/ ! \
Traduction 1
ï
Texte final traduit
Fig.2 : La vérité implicite du texte médiéval traduit
Le texte et donc le sens vont ainsi s'inscrire à différents degrés de vérités implicites et explicites, ces différents degrés détermineront la survie du texte face à la censure, et sa popularité face au public qui souhaite retrouver un esprit, une pensée, une forme et un fond communs à son univers, des images, une polysémie qu'il captera totalement ou en partie, un verbe et un « verbé » , en un mot un sens.
Dans cette optique, le travail du traducteur médiéval, artisan du sens vrai, s'inscrira, en tant que créateur, dans une perspective implicitement pyramidale qui part du haut vers le bas et qui réunit les différentes facettes du prisme de vérité médiévale en répondant aux référents communs admis et non-discutables.
8 A propos de la raison de l'utilisation sémiotique du triangle, de la pyramide, de degrés de réception pour schématiser le mode de fonctionnement et de pensée médiéval, lire Astrid Guillaume « L'Épreuve de Dieu : les Preuves de Dieu. Le non-dit en puissance dans le Tristan de Béroul » , in Mélanges de Science Religieuse, 3/2008, pp. 7-30 et « Dieu, le diable et... les loups/garous. Sémiotique des représentations médiévales » , in Formes et Difformités médiévales, Mélanges en l'honneur du Professeur Claude Lecouteux, sous la direction de Florence Bayard et Astrid Guillaume, introductions de Régis Boyer et Jacques Le Goff, Presses Universitaires de Paris Sorbonne, 2010 (sous presse) ainsi que « Medieval Time(s) » , in The Semiotics of Time, 34th Annual Meeting of the Semiotic Society of America, Semiotics 2009, (à paraître).
смыслом, или, как пишет Умберто Эко7, по поводу современных переводов из одной культуры в другую, а переводить от истине к истине, т.е. сделать текст истинным по отношению к менталитету и духу времени. Эта чрезмерная привязанность к истине даже заставляла авторов и переводчиков-адаптаторов Средневековья добавлять после самых невероятных рассказов комментарий: «истинно говорю Вам».
Напомним, что многие средневековые рассказы, в том числе и фантастические, заканчиваются словом «Аминь», которое произносится и в конце молитвы. Оно пришло из древнееврейского языка и означает, с одной стороны, «Да будет так», а с другой — «воистину» или «это правда». Таким образом, отношение текст — переводчик — смысл не может обойти это священное понятие «средневековой истины». Такое взаимодействие можно представить в виде семиотического треугольника следующим образом8:
Переведенный текст
Рис. 2. Имплицитная истина переводного средневекового произведения
Текст, а значит и смысл, оказываются на разных уровнях имплицитных и эксплицитных истин. Эти уровни определяют живучесть текста по отношению к цензуре и его успех у читателя, стремящегося найти в нём дух, мысль, форму и содержание, созвучные его
7 Эко У. Сказать почти то же самое. Опыты о переводе. СПб., 2006. 574 с.
8 По поводу причин семиотического использования треугольника, пирамиды, уровней восприятия для моделирования средневекового образа действий и мыслей см.: Guillaume A. L'Epreuve de Dieu: les Preuves de Dieu. Le non-dit en puissance dans le Tristan de Béroul // Mélanges de Science Religieuse. 2008. N 3. P. 7—30; Guillaume A. Dieu, le diable et... les loups/garous. Sémiotique des représentations médiévales // Formes et Difformités médiévales, Mélanges en l'honneur du Professeur Claude Lecou-teux. Sous la direction de Florence Bayard et Astrid Guillaume. Introductions de Régis Boyer et Jacques Le Goff. Presses Universitaires de Paris Sorbonne, 2010 (sous presse) ainsi que "Medieval Time(s)", in The Semiotics of Time, 34th Annual Meeting of the Se-miotic Society of America. Semiotics 2009 (а paraître).
4 ВМУ, теория перевода, № 1
49
Tout d'abord dans les sphères supérieures relevant du divin et de l'humain, la vérité divine et la vérité de la pensée humaine sont précurseurs à toute création médiévale, dans les macrosphères du texte la vérité de fond et de forme révèle une trame normée répondant à des valeurs morales incontournables, en ce sens elles sont en harmonie également avec les deux vérités supérieures, enfin dans les microsphères du « détail d'importance » , terme que nous avons développé ailleurs9, la polysémie, l'image et le verbe sont trois points forts permettant de répondre aux conditions des deux sphères précédentes. Ces sept notions au total demeurent incontournables tout au long du Moyen-Âge tant sur le plan de la langue source que de la langue cible. Nous les schématisons ainsi :
En tant qu'homme vivant au Moyen-Âge, le traducteur ne peut déroger à une soumission totale au Dieu omnipotent et omniscient médiéval, dans le cas contraire son œuvre ne passerait pas la censure et se verrait réduite à l'autodafé, nous ne la connaîtrions donc pas aujourd'hui. Les seules œuvres et traductions dont nous avons connaissance de nos jours sont forcément fidèles à la vérité de leur temps. La vérité de la pensée, de fond et de forme doit répondre en totalité aux attentes du pouvoir royal et des élites pensantes cléricales, la vérité de la polysémie et de l'image utilisera aussi bien les couleurs, les formes, que les symboles (couleurs, animaux, plantes, pierres, astres, etc.), les blasons, l'ensemble du dit et du non-dit, la vérité du verbe enfin devra parler à l'érudit, aussi bien qu'au peuple, auquel nombre d'étages de cette pyramide sémantique resteront inaccessibles10.
9 A ce sujet, lire Astrid Guillaume « Importance du détail, détails d'importance pour l'étude comparée médiévale » , in Le Parti du détail, enjeux narratifs et descriptifs, N°7, éditions Minard, 2002, pp. 49-62.
10 Les textes populaires (formules magiques, grimoires, textes d'amulettes) fonctionnent pour certains d'entre eux de manière totalement inverses, ils relèvent pour le pouvoir en place des sphères diaboliques, voir sur ce sujet les ouvrages de Claude Lecouteux.
миру; образы, полисемию, уловимые во всей полноте или лишь отчасти, глагол и «глаголемое», одним словом — смысл.
В этом ключе модель работы средневекового переводчика, творца истинного смысла, может быть представлена в виде своего рода пирамиды, с перспективой от вершины к основанию, объединяющей различные грани средневековой истины, в соответствии с общепринятыми и неоспоримыми референтами.
Прежде всего в высших сферах Божественного и человеческого предтечей для любого средневекового творения являются Божественная истина и истина человеческой мысли; в макросферах текста истина содержания и формы обнажает упорядоченную структуру, соответствующую основным моральным ценностям, и в этом смысле они также находятся в гармонии с двумя высшими истинами; наконец, в микросферах «важных деталей» (этому понятию посвящены другие работы)9 тремя опорными элементами, отвечающими условиям двух предыдущих сфер, являются полисемия, образ и глагол. Эти семь понятий оказываются ключевыми на протяжении всего Средневековья как с точки зрения языка оригинала, так и с точки зрения языка перевода. Мы предлагаем представить их в виде следующей схемы.
Божественная истина
Истина мысли
Истина содержания
Мл ро сферы 2 соВержишн и форм,г I_
Истина формы
Истина полисемии
ДАягросферь ( шваюл в/ йота лей»
Истина образа
Истина глагола -
Рис. 3. Пирамида средневекового смысла с точки зрения создателя перевода
Переводчик, как и любой человек, живущий в Средние века, должен был всецело и неотступно повиноваться всемогущему и всеведущему Господу Средневековья, в противном случае его творение не прошло бы цензуру, оказалось на костре, а значит, было бы неизвестно сегодняшнему читателю. Единичные произведения и переводы, дошедшие до нас сегодня, неизбежно подчинены истине своего времени. Истина мысли, содержания и формы должна была полностью отвечать ожиданиям королевской власти и мыслящей элиты духовенства; истина полисемии и образа воплоща-
9 См. напр.: Guillaume A. Importance du détail, détails d'importance pour l'étude comparéemédiévale // Le Parti du détail, enjeux narratifs et descriptifs. Éditions Minard. 2002. N 7. P. 49—62.
Alors que le récepteur, l'auditeur, le lecteur11, le public s'inscriront dans une perspective pyramidale de réception et d'assimilation d'un message, du bas vers le haut, à savoir celle-ci :
7- Vérité divine — Sphères supérieures A -
divines et humaines 3
6- Vérité de la pensée
5- Vérité du fond
4- Vérité de la forme
3- Vérité de la polysémie Microsphères
du <( détail d'importance »
2- Vérité de l'image -
I
1 - Vérité du verbe
Fig.4 : Pyramide du sens médiéval : réception traductologique
En tant que récepteur, le premier degré d'accès est le verbe, le deuxième degré l'image (les hommes du Moyen-Âge ne sachant pas lire sont formés et évangélisés par l'image), le troisième degré met en avant la polysémie du verbe et de l'image, ces trois premiers degrés révéleront un fond, une forme et une impression générale qui permettront aux plus érudits d'atteindre la vérité de la pensée et donc le Dieu tout-puissant médiéval12. Le peuple n'a guère accès à ces hautes sphères sémantiques du texte.
Ces deux schémas permettent de visualiser les deux démarches d'appréhension d'un texte traduit d'abord du point de vue du traducteur et ensuite du point de vue de l'auditeur, ils montrent également d'une part la distance qui sépare le verbe de l'objectif final qu'est la vérité divine, et d'autre part le pourcentage visuel de personnes pouvant accéder à ces degrés supérieurs du texte ; le verbe, l'image, la polysémie, le fond, la forme, la pensée vont représenter ces étapes à intégrer pour y parvenir. Ils sont également autant de moyens qui permettent au traducteur de faire aboutir son œuvre mais également à l'auditeur d'y accéder dans sa totalité.
Si l'auteur et le traducteur maîtrisent parfaitement l'ensemble des concepts, des sous-entendus, des exercices de styles et de rhétorique, l'auditeur, lui, trébuchera bien souvent sur telle image ou telle polysémie lexicale en fonction de son niveau de connaissance, mais son but intime, implicite et ultime sera bien d'accéder à cette vérité du texte, et donc toujours à ce Dieu médiéval omniprésent dans la culture féodale, pour ce faire
Macrosphères du fond et de la forme
11 Les textes sont principalement lus à haute voix au Moyen-Âge, la lecture courante et individuelle étant réservée à une minorité de privilégiés instruits, elle se développe dans le deuxième tiers du Moyen-Âge.
12 A propos du Dieu médiéval, lire Jacques Le Goff, Le Dieu du Moyen-Âge, Paris, Bayard.
лась как в цвете и формах, так и в символах (цвета, животные, растения, камни, небесные тела, и т.д.), гербах — в совокупности выражаемого и подразумеваемого; истина Слова обращена к эрудитам, но также и к народу, для которого большинство уровней этой смысловой пирамиды оставались недоступными10.
С другой стороны, модель восприятия и осмысления сообщения получателем — слушающим или читающим11, т.е. публикой, также будет иметь форму пирамиды, но с обратной перспективой — от основания к вершине (рис. 2).
Рис. 4. Пирамида средневекового смысла с точки зрения получателя перевода
Для получателя сообщения первой ступенью оказывается глагол, слово; второй — образ (поскольку в Средние века те, кто не умел читать, получали знания и обращались в веру через образы); третья ступень — полисемия слов и образов.
Через три первых уровня открываются содержание и форма, создаётся общее впечатление, благодаря чему наиболее образованные и знающие читатели постигают истину мысли, а значит всемогущего Бога Средневековья12. Народу же эти глубинные смысловые уровни текста были практически недоступны.
Обе схемы позволяют наглядно представить два подхода к восприятию перевода: сначала с точки зрения переводчика, а затем с точки зрения слушающего; также они показывают, с одной стороны, дистанцию, отделяющую глагол (слово) от конечной цели — божественной истины, а с другой — соотношение людей, имевших доступ к различным уровням текста. Глагол, образ, полисемия, содержание, форма и мысль представляют собой определённые этапы, которые необходимо пройти, чтобы добраться до вершины. Это также определённые средства, от использования которых за-
10 Некоторые тексты, имевшие хождение в народе (магические заклинания, колдовские книги, надписи на талисманах), работают совершенно иначе, так как они относятся к власти дьявольских сил (см. об этом у Клода Лекутё).
11 В Средние века тексты, как правило, произносились вслух, тогда как обычное индивидуальное чтение было привилегией лишь просвещенного меньшинства, оно получило более широкое развитие к середине Средневековья.
12 О средневековом Боге см.: Goff J. le. Le Dieu du Moyen-Âge. P., 2003.
l'auteur et le traducteur utilisent différents outils brièvement présentés ci-après.
3. Manuscrits et Variantes: la pluralité traductionnelle médiévale13
Tout d'abord, la particularité de la traduction médiévale est d'être plurielle tant dans la langue source que dans la langue cible. L'histoire narrée dans la langue source est généralement copiée sur plusieurs manuscrits et celle de la langue cible également, ces manuscrits circulent d'un monastère à l'autre, d'une cour à l'autre et sont modifiés ici par un moine pour des raisons de morale, ici par un noble pour des raisons locales ou mécénales. Les variantes d'un texte à l'autre sont alors innombrables, et peuvent même parfois avoir une incidence sur le fil de telle aventure14 mais le sens général de l'histoire est fidèle à ce que le public attend. En effet, l'essentiel dans cette dynamique du texte médiéval en transformation constante est que le texte cible reste vrai et fidèle à l'esprit de l'histoire source, l'estoire. Cette pluralité de variantes due à la pluralité des supports manuscrits disparaîtra avec l'invention de l'imprimerie, permettant la diffusion d'un seul et même texte sous une seule forme.
4. Polysémie et intraduisibilité médiévale
Un autre point rend l'étude de la traduction des textes médiévaux particulièrement complexes, c'est l'intraduisibilité de certaines techniques fréquemment usitées qui relèvent soit du fond, soit de la forme, soit des deux. La société médiévale est une société codée à décoder, friande de nombreux symboles et signes, de lettrines et blasons, de carmen figuratum et poèmes visuels15, d'anagrammes et langues secrètes, qui ne passent pas l'épreuve de la traduction. Les deux premiers exemples sont visuels, il s'agit des lettrines des manuscrits qui comportent un sens dans le sens, voire un triple ou quadruple sens et l'héraldique16 qui naît au XIIe siècle avec les romans de chevalerie, écrits par des chevaliers-poètes comme par exemple Hartmann von Aue qui traduira en allemand l'Erec de Chrétien de Troyes.
Les lettrines ne sont pas traduisibles mais elles sont transférables et adaptables. Impossible en effet de transposer une lettrine de la langue source si le mot de la langue cible ne commence pas par la même lettre, impos-
13 Sur cette question, lire Astrid Guillaume (2009) et Astrid GUILLAUME (2000).
14 Cf. les variantes françaises et allemandes du Ponthus et la belle Sydoine et de Pontus und Sidonia.
15 Sur cette question, lire Ulrich Ernst, Manier als Experiment in der europäischen Literatur. Aleatorik und Sprachmagie. Tektonismus und Ikonizität. Zugriffe auf innovatorische Potentiale in Lyrik und Roman, Heidelberg, Universitätsverlag Winter, 2009.
16 Sur ce sujet lire, Michel Pastoureau, Figures de l'héraldique, Paris, Gallimard, 1996.
висит, с одной стороны, результат переводческого труда, а с другой — степень его постижения слушающим.
Если автор и переводчик прекрасно владеют всей системой понятий, аллюзий, стилистических и риторических приёмов, то обычный слушатель в зависимости от своего уровня знаний зачастую испытывает трудности при осмыслении того или иного образа или многозначного выражения. Однако его сокровенная основная и конечная цель — постижение истины текста, т.е. опять же этого вездесущего для феодальной культуры Бога. И здесь автор и переводчик пользуются различными способами, о которых пойдёт речь далее.
3. Манускрипты и варианты: средневековая множественность
в переводе13
Особенностью перевода в Средние века была множественность, характерная как для оригинальных, так и для переведённых текстов. Манускрипт, содержащий повествование на языке оригинала, неоднократно переписывался, то же самое происходило и с переводом: эти рукописи кочевали по монастырям и королевским дворам, в них вносились изменения то каким-нибудь монахом из нравственных побуждений, то каким-нибудь дворянином в соответствии с местным колоритом или в угоду меценату. Существовало бесчисленное множество вариантов текстов, что иногда сказывалось и на фабуле14, но в целом общий смысл повествования оставался всегда верным ожиданиям публики.
Ведь главным в динамике средневекового постоянно меняющегося текста было сохранение верности и истинности перевода по отношению к духу исходного повествования — сказания.
Такое разнообразие вариантов, связанное с множественностью манускриптов, исчезло с изобретением книгопечатания, благодаря которому тиражируемые тексты сохраняли одну и ту же форму.
4. Полисемия и непереводимость в средние века
Ещё один момент, из-за которого изучение перевода средневековых текстов оказывается чрезвычайно сложным, — непереводимость некоторых часто используемых приёмов, которые затрагивают либо содержание, либо форму, либо и то и другое. Средневековое общество — это закодированное и требующее расшифровки общество, обожающее разнообразные символы и знаки, буквицы и гербы, carmen figuratum (фигурный стих. — Прим. пер.) и визуальную поэзию, анаграммы и тайные языки, которые не выдерживают испытание переводом.
13 См. об этом: Guillaume A. 2009, 2010.
14 Ср.: французские и немецкие варианты сказаний Ponthus et la belle Sydoine и Pontus und Sidonia.
sible également de traduire tous les non-dits de manière identiques dans la langue cible si les référents sont locaux, impossible surtout de traduire ce qui ne peut être que vu, voire ressenti.
Fig. 5 : Psautier de York — XIIe siècle
En effet, les lettrines historiées présentent une polysémie complexe, elles ont tout d'abord le sens de la lettre qu'elles représentent et qui relève de l'écrit, elles renferment ensuite un sens par ce qu'elles représentent sur le plan pictural, elles ont également un sens par rapport au chapitre dans lequel elles se trouvent, elles peuvent avoir un autre sens qui entoure le texte écrit, enfin elles peuvent avoir un sens par rapport à l'ensemble des lettrines de l'ouvrage, qui réunies peuvent former une phrase, un nom, un lieu.
Le sens est ainsi dans le texte et hors le texte, c'est particulièrement vrai pour les manuscrits enluminés où le sens de la lettrine se développe autour du texte écrit.
Fig. 6 : Messe de St Mayeul de Cluny, 1465 Fig. 7 : Jean de Mandeville, XIVe siècle
Le deuxième exemple retenu ici concerne les blasons, la science des blasons présente cette difficulté d'être aussi bien visuelle que codée mais surtout polysémique. Si l'on prend l'exemple du blason de la ville de Mo-reuil en Picardie, le néophyte y verra au premier coup d'œil un lion blanc
56
Первые два примера касаются визуального аспекта15. Речь идёт о буквицах манускриптов, в которых содержится двойной — смысл в смысле — или даже тройной и четверной смысл, и о геральдике16, появившейся в XII в. вместе с рыцарскими романами, созданными рыцарями-поэтами, такими, как, например, Гартман фон Ауэ, который перевёл на немецкий язык роман «Эрек» Кретьена де Труа.
Буквицы непереводимы, но поддаются переносу и адаптации. Ведь невозможно использовать буквицу оригинала, если слово в переводе начинается на другую букву, невозможно передать все скрытые смыслы на язык перевода, если референция строится на специфическом для конкретного ареала, и, самое главное, невозможно перевести то, что нужно видеть, а тем более чувствовать.
Буквицы, украшенные изображениями, действительно представляют собой случай сложной полисемии. Прежде всего они несут смысл той буквы, форму которой имеют, заключённый в самом начертании. Также в них заключён смысл украшающего их узора. Кроме того, буквицы, оказываются связаны со смыслом всего раздела текста, в начале которого находятся, но могут содержать и иной смысл, который строится вокруг текста. Наконец, они могут формировать некий смысл в соотношении со всеми буквицами произведения, которые вместе составляют фразу, имя или название местности.
15 См. об этом: Ernst U. Manier als Experiment in der europäischen Literatur. Alea-torik und Sprachmagie. Tektonismus und Ikonizität. Zugriffe auf innovatorische Potentiale in Lyrik und Roman. Heidelberg, 2009.
16 См. об этом: Pastoureau M. Figures de l'héraldique. P., 1996.
sur fond bleu avec des lys, symboles de la royauté. Le spécialiste en héraldique y verra « le haut d'un lion d'argent sur un fond bleu azur semé de fleurs de lys d'or ». La langue de spécialité est ici déjà plus précis.
Fig. 8 : Blason de la ville de Moreuil (Picardie — France)
Le sémanticien interprétera de différentes façons ce qu'il voit comme des lys par mi-lion ou des lys parmi lion. L'historien enfin saura que le Seigneur de Moreuil, Bernard II (1137), se vit offrir par le roi de France, Louis VII, un cadeau pour lui avoir sauvé la vie lors d'une croisade en 1147. Bernard II lui aurait demandé l'autorisation de pouvoir accoler un lys sur son blason, en guise de réponse le roi lui offrit des lys par millions. Le traducteur, quant à lui, ne pourra aller au-delà de la traduction des deux premiers sens visuels et symboliques, les nuances du jeu de mots écrits et orales étant ici totalement intraduisibles.
Mais l'intraduisibilité n'est pas que visuelle, elle est également textuelle citons ici le Reinhart Fuchs, adaptation germanique du Roman de Renard français, qui sera notre troisième exemple, dans lequel certaines allusions sont tellement plurielles, qu'il devient difficile de les traduire dans une autre langue tant elles se rapportent à un contexte localisé et bien précis. Nous pensons à deux allusions subtiles qui fonctionnent en regard, la première concerne l'abbaye bénédictine d'Erstein (vers 2123, p. 142)17, la seconde les « griffes » des bénédictines (vers 2152, p.144), toutes deux absentes des nombreuses branches du texte source mais qui révèlent une polysémie impressionnante interprétable comme suit.
En choisissant Erstein, le traducteur-adaptateur s'amuse sur au moins huit couches sémantiques quasi exclusivement implicites : en effet, 1- les habitants d'Erstein étaient surnommés au Moyen-Âge (et aujourd'hui encore) les « corbeaux » (Rabe en allemand), 2- le corbeau est un animal particulièrement maléfique dans la symbolique et l'iconographie médiévales en tant que charognard associé à la mort (cf. le mot alsacien, grâb (la tombe) pour le qualifier). 3- Parallèlement, les bénédictins d'Erstein étaient connus pour porter des tuniques noires et des scapulaires à capuche noire : le raccourci entre Erstein, les bénédictins et les oiseaux de la mort semble d'ores et déjà acquis. Petit clin d'œil supplémentaire d'Heinrich der Glî-chezaere: 4- dans le Renart français, c'est à l'abbaye de Cîteaux qu'il est principalement fait allusion, et il est connu que les moines de Cîteaux, bé-
17 Reinhart Fuchs, Heinrich der Glichezare, ed. Karl-Heinz Gottert, Stuttgart, Reclam, 1987.
Таким образом, смысл может быть заложен как в самом тексте, так и вне его, это особенно характерно для рукописей, украшенных миниатюрами, где смысл буквиц формируется вокруг текста.
Рис. 6. Месса Св. Майоля Клюнийского, 1465 Рис. 7. Иоанн Мандевильский, XIV в.
Второй пример, о котором пойдёт речь, касается описания гербов. Блазонирование представляет определённую сложность, так как в основе его лежит зрительный образ, особый код и, что немаловажно, полисемия. Возьмём в качестве примера герб города Мо-рёя в Пикардии. Неофит, посмотрев на него, увидит белого льва на голубом фоне с лилиями — символом королевской власти. Гербовед увидит «верхнюю часть туловища серебряного льва на лазурном фоне, усеянном золотыми лилиями». Блазон оказывается уже точнее.
Рис. 8. Герб г. Морёй (Пикардия, Франция)
Специалист по семантике может по-разному интерпретировать изображение, например, «полулев в изобилии лилий» (фр. букв.: «лилии за полульвом». — Прим. пер.) или «часть льва в изобилии лилий» (фр. букв.: «среди лилий лев». — Прим. пер.). Историк же знает, что сеньор Морёя Бернар II (1137 г.) получил от короля Франции Людовика VII подарок за то, что спас ему жизнь во время крестового похода в 1147 г. Бернар II якобы попросил у короля разрешения добавить лилию на свой фамильный герб, в ответ король предложил ему взять «львиную долю лилий» — «лилий в изобилии» (фр. букв.: «миллионы лилий». — Прим. пер.). Что касается переводчика, то он не сможет пойти дальше передачи двух первых смыслов с визуальной и символической составляющей, так как тонкости игры слов в письменной и в устной форме абсолютно непереводимы.
nédictins eux aussi, se distinguaient, avec ceux de Clairvaux, de tous les autres bénédictins, en portant des robes... blanches. Cette symbolique antithétique du blanc et du noir, liée à des tensions monastiques internes, ne pouvait passer inaperçue dans la sphère cléricale de l'époque et devait grandement prêter à rire. On capte donc ici une polysémie implicite de la part du traducteur, qui devient nettement plus explicite quand il précise 5-que les religieuses d'Erstein se ruèrent sur la chamelle et lui assenèrent des coups au visage et avec leurs griffes lui firent grand mal, mit griffeln taten si ir groze not v. 2152, il ne manque ici qu'avant ce vers qui fait allusion aux griffes qu'un « wie Raben » (comme des corbeaux) pour parfaire l'allusion aux habitants d'Ertein, il est tellement implicite qu'il en devient explicite. Le sixième niveau de sens et les suivants résident dans la polysémie de ce terme griffel, qui signifie aussi bien griffes, doigts que « grafe » (graphie, écriture, écrits en ancien français). Les sous-entendus deviennent alors innombrables et la polysémie prend vie sur au moins neuf niveaux de sens différents, que seuls les plus érudits de l'époque pouvaient connaître, décoder et savourer, les règlements de compte entre écoles scolastiques et ordres monastiques étant monnaie courante au Moyen-Âge.
Il s'agit là, à n'en point douter, d'un érudit qui sait écrire et travailler le sens que le traducteur du Reinhart Fuchs, car non seulement il connaît parfaitement le texte biblique dont il joue sur tout le texte, les problèmes et intrigues politiques et religieuses de son temps et de sa région, les ragots et conflits internes de cours et de monastères, les branches du Renart français, les subtilités sémantico-rhétoriques utiles à la survie de son œuvre et à la sienne, la polysémie lexicale et les métaphores, mais il sait aussi finement estimer jusqu'où il peut aller dans ses allusions critiques qu'il modère systématiquement d'un revers de formule moralisatrice lorsque c'est nécessaire18. Tout en faisant passer des messages violents à l'égard du pouvoir en place, en présentant des scènes cruelles et perverses, l'auteur veille à se protéger en jouant sur les deux tableaux médiévaux opposés, le bien et le mal, grâce à des petites remarques moralisatrices après chaque épisode dont la morale laisserait trop à désirer, ce qui va dans le sens d'un traducteur religieux moralisateur, caché derrière un pseudonyme et le masque de la fable.
5. Vérité versus Fidélité
Alors que le traducteur d'aujourd'hui n'est confronté qu'à un seul texte source d'une même œuvre et cherche à ce titre à lui être le plus fidèle possible, le traducteur médiéval est, lui, face à plusieurs manuscrits du texte source, eux-mêmes très mobiles sur le plan des variantes. Plusieurs choix
18 Concernant d'autres subtilités sémantiques de cet auteur et ses intentions moralisatrices, lire Astrid Guillaume, « La langue (au service) du mal(in) au Moyen-Âge : Reinhart Fuchs » , in La mauvaise Langue, sld Florence Cabaret et Nathalie Vienne Guérin, Presses universitaires du Havre et de Rouen, (à paraître en 2010).
Однако непереводимость связана не только со зрительными образами, но и с самим текстом. Обратимся к «Рейнгарту Лисице» — немецкой адаптации французского «Романа о Лисе». Это будет наш третий пример, где некоторые аллюзии настолько множественны, что их бывает очень сложно перевести на другой язык, поскольку они завязаны на конкретный контекст — определённое место и время. Мы имеем в виду две тонкие, близкие аллюзии: первая касается бенедиктинского аббатства в Эрстейне (стих 2123, стр. 142)17, а вторая — «когтей» бенедиктинцев (стих 2152, стр. 144). Обе они отсутствуют в многочисленных ветвях исходного текста, но обнажают впечатляющую полисемию, которую можно интерпретировать следующим образом.
Выбрав Эрстейн, переводчик-адаптатор вводит в игру по меньшей мере восемь смысловых пластов, практически исключительно имплицитных. Действительно, 1 —жители Эрстейна носили в Средние века (и иногда по сей день) прозвище «вороны» ("Rabe" на немецком языке); 2 — в средневековой символике и иконографии ворон — зловещее животное, падальщик, ассоциируемый со смертью (ср. используемое для его обозначения эльзасское слово grab «могила»); 3 — в то же время было известно, что бенедиктинцы из Эрстейна носили черные туники и скапулярии с черным капюшоном: связь между Эрстейном, бенедиктинцами и птицами смерти оказывается теперь очевидной. Ещё один маленький намёк Генриха Глихезере: 4 — во французском «Лисе» аллюзия делается на аббатство Сито, а монахи Сито, тоже бенедиктинцы, вместе с монахами Клерво отличались, как известно, от других бенедиктинцев, тем, что одежды носили... белые. Эта символическая антитеза чёрного и белого, связанная с трениями внутри монастырского мира, не могла остаться незамеченной в церковных кругах того времени и должна была вызывать смех. Таким образом, мы сталкиваемся здесь с имплицитной полисемией, вводимой переводчиком, которая становится более эксплицитной, когда он уточняет, что 5 — монахини Эрстейна набросились на верблюдицу, били её по морде и больно царапали когтями (mit griffeln taten si ir groze not — стих 2152). Не хватает лишь, чтобы перед этим стихом про «когти» появилось "wie Raben" (как вороны), и аллюзия на жителей Эр-стейна будет совершенной: эта имплицитность настолько сильна, что становится эксплицитной.
Шестой уровень смысла и все последующие связаны с полисемией слова "griffel", обозначающего как «когти», «пальцы», так и «граф» (графика, письмо, произведения, написанные на старофранцузском). Появляется бесконечное множество аллюзий, а по-
17 Reinhart Fuchs, Heinrich der Glichezäre / Ed. by K.-H. Göttert. Stuttgart, Reclam, 1987.
s'offrent à lui, soit s'engager dans un mot à mot avec le texte source, ce qui est souvent le cas, soit s'en détacher pour adapter sa traduction au contexte politicoreligieux de sa région, ce qui est également fréquent. Quel que soit son choix, il se cachera, pour se protéger, derrière le texte source en précisant régulièrement au fil de sa traduction qu'il le suit à la lettre, mais ce faisant il dénoncera des vérités concernant la région cible. Walther von der Vogelweide et Ulrich von Zaztikhôven sont des maîtres dans ce genre de pratiques. L'essentiel au bout du compte est que la fable, le poème ou le roman soient vrais et trouvent un écho auprès du public cible. Car bien plus que la fidélité à un texte source, c'est la vérité du texte final qui prime avant toute chose au Moyen-Âge, le texte passant également avant le nom de l'auteur.
La mouvance du texte médiéval fait qu'il passe d'un acteur à l'autre et d'une orientation idéologique à l'autre, qu'il s'agisse de celle des mécènes, des auteurs, traducteurs ou des copistes, le texte à traduire et le texte traduits sont constamment manipulés, chacun de ces acteurs n'ayant nullement les mêmes intentions (le premier paie, le deuxième crée, le troisième traduit, le quatrième copie) mais dans leur ensemble, tous sont fidèles à la vérité (divine), là où le traductologue et le traducteur d'aujourd'hui sont fidèles à un texte. Le traducteur médiéval, en traduisant un texte mais ce faisant en prenant la liberté de l'adapter à son contexte local, ne fait qu'accentuer la véracité textuelle première pour un second public, témoins les textes du Reinhart Fuchs et Lanzelet, évoqués ci-dessus.
Conclusion
Le sens dans le contexte traductologique médiéval se comprend donc aussi bien sur le plan syntaxique, métaphorique, que visuel, et bien souvent sur ces trois points, il est pluriel. Le sens initialement envisagé dans un contexte littéraire prend alors discrètement une orientation religieuse, philosophique, politique ou satirique. La traduction mot à mot s'efface au profit d'enjeux sémantiques plus stratégiques et orientés.
Tout à fait conscients des termes et images qu'ils utilisent, les traducteurs médiévaux jouent non seulement sur le sens des mots, sur une syntaxe simplifiée ou au contraire stylisée mais également sur le double, triple, voire quadruple sens d'images liées à des contextes précis. Les sphères supérieures érudites flirtent avec l'implicite de l'implicite quand la base se délecte de l'explicite.
Le traducteur, protégé par la vérité du texte source, devient alors médiateur dans la langue cible d'un nouveau sens et vecteur de nouveaux enjeux. La traduction devient, quant à elle, un moyen subtile et efficace permettant de faire passer de multiples messages aux initiés, à certains cercles ou à une poignée d'érudits, tout en divertissant une noblesse et un peuple majoritairement étrangers à toutes ces finesses sémantiques.
лисемия существует по меньше мере на девяти различных смысловых уровнях, которые лишь эрудиты того времени могли понять, расшифровать и оценить по достоинству, ведь сведения счетов между схоластическими школами и монашескими орденами в Средние века происходили довольно часто.
Именно таким эрудитом, умеющим создавать, прорабатывать смысл, и был переводчик «Рейнгарта Лисицы». Ведь он прекрасно ориентируется в тексте Библии, который обыгрывает в переводе; знает религиозно-политические проблемы и интриги своего времени и своего региона, предметы обсуждений и причины внутренних конфликтов в королевских дворах и монастырях, ветви французского «Романа о Лисе»; владеет целым арсеналом стилистических и семантических приёмов, необходимых для сохранности как произведения, так и себя самого; использует полисемию и метафоры. Кроме того, он тонко чувствует грань, за которую нельзя выходить в порыве критических аллюзий, поэтому обязательно сдабривает их порцией нравоучительных афоризмов, когда это необходимо18. Позволяя себе смелые намёки относительно существующей власти, рисуя жестокие и порочные сцены, автор постоянно заботится о самосохранении, играя на характерной для Средневековья оппозиции добра и зла при помощи кратких нравоучительных комментариев, которые он добавляет по окончании эпизодов, уязвимых в плане морали. Стратегия в духе переводчиков религиозной литературы, которые нравоучают, под псевдонимом и под маской басни.
S. Истина против Верности
Если современный переводчик имеет дело с единственным исходным текстом одного и того же произведения и стремится к максимальной верности этому тексту, средневековый переводчик сталкивался с многообразием оригинальных манускриптов, каждый из которых также может содержать различные варианты. Он волен выбирать между дословным переводом, что зачастую и происходило, либо отходом от оригинала и адаптацией своего перевода с учётом региональной религиозно-политической ситуации, что также случалось нередко. Вне зависимости от выбранного пути переводчик в целях самосохранения будет прикрываться исходным текстом, постоянно уточняя по мере перевода, что следует оригиналу дословно, но при этом он покажет ту правду, те истины, которые характерны для принимающего ареала. Вальтер фон дер Фогельвейде и Ульрих фон Цацикхофен — мастера подобной так-
18Об иных семантических приемах и нравоучительных устремлениях этого автора см.: Guillaume A. La langue (au service) du mal(in) au Moyen-Âge: Reinhart Fuchs // La mauvaise Langue. Sld F. Cabaret et N.V. Guérin. Presses universitaires du Havre et de Rouen (в печати).
Bibliographie sélective
BACHETDEMEZIRIAC Claude-Gaspar (1998). De la Traduction (1635), Artois Presses Université, Presses de l'Université d'Ottawa.
BALLARDMichel (1990a). Ambiguïté et traduction // Ballard M. (éd.). La Traduction plurielle, Lille, P.U.L., P. 153—174.
BALLARD Michel (1990b) Antiquité et traduction // Danielle Laporte (éd.). Traduction et didactique, Porto, Editions ASA. P. 11—25. Michel BALLARD (1995). De Cicéron à Benjamin. 2e édition. Arras, Septentrion.
BALLARD Michel (1997a). Culture et traduction sous le règne de Théodoric // Revue des Lettres et deTraduction. Liban, n° 3. P. 21—28.
BALLARD Michel (1997b). Relation hypero-hyponymique et traduction // Trad-term (Revue du centre interdépartemental de traduction et terminologie de l'université de Sao Paulo). 4.2. P. 41—69.
BERMAN Antoine (1984). L'Epreuve de l'étranger. Paris, Gallimard.
BOCQUET Catherine (2000). L'Art de la traduction selon Martin Luther. Arras, Artois Presses Université.
BURIDANTClaude. Translatio medievalis : théorie et pratique de la traduction médiévale // Travaux de linguistique et de littérature. XXI. 1983. P. 81—136.
ECO Umberto (1988). Sémiotique et philosophie du langage. Paris, PUF.
ECO Umberto (1992). Le Signe. Paris, Livre de poche.
ECO Umberto (1997). Art et beauté dans l'esthétique médiévale. Paris, Livre de Poche.
ECO Umberto (2007). Dire presque la même chose. Paris, Grasset.
ERNST Ulrich (2009). Manier als Experiment in der europäischen Literatur. Aleatorik und Sprachmagie. Tektonismus und Ikonizität. Zugriffe auf innovatorische Potentiale in Lyrik und Roman. Heidelberg, Universitätsverlag Winter.
FOZ Clara (1998). Le Traducteur, l'Eglise et le Roi, Espagne XIIe—XIIIe siècle. Arras, Artois Presse Université.
GUILLAUME Astrid (1996a). L'Adaptateur face à son modèle, Gottfried de Strasbourg et Thomas de Bretagne // Tristan-Tristrant. Greifswald, Reineke-Verlag. P. 209—218.
GUILLAUME Astrid (1996b). Salman und Morolf. Traduction allemand médiéval/ allemand moderne en collaboration avec W. Spiewok. Greifswald, Reineke-Verlag.
GUILLAUME Astrid (2000). Ponthus et Sidoyne et les rédactions A et B de Pontus und Sidonia : Etude comparée. Thèse Paris IV Sorbonne, Micro-fiches.
GUILLAUME Astrid (2002). Importance du détail, détails d'importance pour l'étude comparée médiévale // Le Parti du détail, enjeux narratifs et descriptifs. N 7. Éditions Minard. P. 49—62.
GUILLAUME Astrid (2004). La Représentation du « pouvoir » dans Ponthus et la belle Sidoyne (XVe siècle) // Romanistische Zeitschrift für Literaturgeschichte, 26. Jahrgang, Heft %. P. 291303; 2002 et in Le Moyen Français. 54. 2004. P. 59—73.
GUILLAUME Astrid (2008a). Traduction, sémiotique et praxéologie // Actes du colloque Penser et agir, sld de Victor Alexandre. Editions Le Manuscrit (A paraître). En ligne sur le site de l'Observatoire européen du plurilinguisme, rubrique les Fondamentaux, www.observatoireplurilinguisme.eu/
GUILLAUME Astrid (2008b). L'Epreuve de Dieu : les preuves de Dieu. Le non-dit en puissance dans le Tristan de Béroul // Mélanges de Science Religieuse 3/2008. Lille. P. 9—30.
тики. В конечном итоге главное, чтобы басня, стихотворение или роман были истинны и нашли отклик у читателей. Ведь не столько верность тексту исходному, сколько истинность текста конечного, ставилась во главу угла в эпоху Cредневековья, при этом на первом месте был сам текст, а уже потом имя автора.
Средневековый текст — подвижная субстанция: от актора к актору, от одной идеологии к другой, идёт ли речь о меценатах, авторах, переводчиках или писцах, текст оригинала и текст перевода постоянно корректируются, притом что интенции у каждого из этих акторов разные (один платит, другой творит, третий переводит, четвёртый переписывает). Но в целом все они остаются верны (божественной) истине, тогда как сегодняшние переводоведы и переводчики говорят о верности тексту. В Средние века переводчик был волен адаптировать текст в соответствии с местными особенностями, но это лишь подчёркивало истинность исходного текста для новой аудитории, как, например, вышеупомянутые «Рейнгарт Лисица» и «Ланцелет».
Заключение
В эпоху Средневековья смысл в переводе строится на основе синтаксиса, метафоры и визуального образа, и зачастую во всех трёх ипостасях он оказывается множественным. Изначально создаваемый в недрах литературы смысл приобретает оттенки религиозного, философского, политического или сатирического характера. Дословный перевод уступает место работе над смыслом в рамках определённых стратегий и идеологических тенденций. Переводчики Cредневековья отчётливо понимали, какие выражения и образы они используют и вовлекают в игру не только смысл слов, упрощённый или стилизованный синтаксис, но и двойной, тройной или даже четверной смысл образов, связанных с определёнными контекстами. В то время как эрудиты из высших слоёв постигают имплицитное в имплицитном, низы довольствуются эксплицитным.
Переводчик, защищённый истиной исходного текста, оказывается посредником в передаче нового смысла и выразителем новых интересов на языке перевода. А перевод становится изощрённым и действенным средством, позволяющим передать разнообразные сообщения для посвящённых, отдельных кругов, для кучки эрудитов, и вместе с тем развлечением для знати и народа, далёких от всякого рода семантических тонкостей.
(Список литературы см. во французском тексте)
Перевод Д. Баландиной и Ю. Кореневой под научной редакцией О. Костиковой
5 ВМУ, теория перевода, № 1
65
GUILLAUME Astrid (2009). La Traduction médiévale : entre implicite et explicite » (version longue) // La Traduction : philosophie, linguistique et didactique, sld Tatiana Milliaressi. Editions du Conseil Scientifique de l'Université Lille 3. Collection UL3, (sous presse) et « La Traduction médiévale : entre implicite et explicite » (version courte), // La Traduction : philosophie, linguistique et didactique. Sld Tatiana Milliaressi, Editions du Conseil Scientifique de l'Université Lille 3. Collection UL3. 2009. P. 73—77.
GUILLAUME Astrid (2010a sous presse). Dieu, le Diable et... les loups/garous. Sémiotique des représentations médiévales // Formes et Difformités médiévales. Mélanges d'histoire, de littérature, de langue et de mythologie médiévales offerts au Professeur Claude Lecouteux. Sld Florence Bayard et Astrid Guillaume. Paris, Presses Universitaires de Paris-Sorbonne (sous presse).
GUILLAUME Astrid (2010b sous presse). La langue (au service) du mal(in) au Moyen-Âge : Reinhart Fuchs // La mauvaise Langue. Sld Florence Cabaret et Nathalie Vienne Guérin, Presses universitaires du Havre et de Rouen, (sous presse).
GUILLAUME Astrid (2010c sous presse). Les langues du Moyen-Âge // Variétés et enjeux du plurilinguisme. Sld Christos Clairis, Paris, L'Harmattan. En ligne sur le site Texto !, revue de l'Institut Ferdinand de Saussure. Sld François Rastier, http://www.revue-texto.net/index.php?id=2332
GUILLAUME Astrid (à paraître). Medieval Time(s) // The Semiotics of Time, 34th Annual Meeting of the Semiotic Society of America. Dir. Th. Broden, Semiotics 2009.
JOLY Geneviève (1998). Précis d'ancien français. Paris, Armand Colin.
LE BOHEC Yann (sld) (2007). Les Religions triomphantes au Moyen-Age, De Mahomet à Thomas d'Aquin, Paris, Editions du Temps. Claude LECOUTEUX (1996), L'allemand du Moyen Âge, Turnhout, Brepols Publishers.
LE GOFF Jacques (2003). Le Dieu du Moyen-Âge. Paris, Bayard.
MALHERBE Jean-François (2005). Dit et non-dit. La surprenante fécondité thérapeutique de Wittgenstein // GreetingLine (InsertChampFusion).
MESCHONNIC Henri (1999). Poétique du traduire. Paris, Berdier.
PASTOUREAU Michel (1996). Figures de l'héraldique. Paris, Gallimard.
RASTIER François (1989). Sens et Textualité. Paris, Hachette.
RASTIER François (2001). Arts et Sciences du texte. Paris, PUF.
RASTIER François (2006). La Traduction : interprétation et genèse du sens // Texto !, revue d l'Institut Ferdinand de Saussure. Sld François Rastier http://www. revue-texto.net/Lettre/Rastier_Traduction.pdf
RICOEUR Paul (2004). Sur la traduction. Paris, Bayard.
SCHLEIERMACHER Friedrich (1999). Des différentes Méthodes du traduire et autres textes. Paris, Seuil.
STAROBINSKI Jean (1971). Les mots sous les mots. Les anagrammes de Ferdinand de Saussure. Limoges / Éd. Lambert Lucas.
VAN HOOF Henri (1991). Histoire de la traduction en Occident. Paris, Duculot.
VAUCLUSE François (2008). L'Art de traduire. Châlons en Champagne. Hapax éditions.
ZUMTHOR Paul (2000). Essai de poétique médiévale. Paris, Seuil.
