CC BY
46
УДК 811.111 Е. В. Нарбут
кандидат филологических наук, доцент кафедры немецкого языка, советник при ректорате, Северо-Восточный государственный университет, г. Магадан; e-mail: narbut@rambler.ru
ПЕРЕВОД ЛАГЕРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ: ЭТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
В статье рассматриваются моральные и этические принципы в профессиональной деятельности переводчика, в том числе при работе с текстами лагерной литературы. На примере анкетирования четырех переводчиков романа Э. М. Ремарка «Искра жизни» автор статьи пытается ответить на вопрос: что следует считать этическим в работе переводчика не только лагерной литературы, но и художественной литературы в целом.
Ключевые слова: перевод; художественный перевод; этика перевода; лагерная литература.
Narbut E. V.
Candidate of Philology (PhD); Associate Professor, the Department of the German Language, Rector Counsellor, North-Eastern State University, Magadan, Russia; e-mail: narbut@rambler.ru
CAMP LITERATURE TRANSLATION: ETHICS ASPECT
Moral and ethical principles in translator's professional activity including camp literature translation are viewed in the article. The author of the article makes an attempt to answer the question what should be considered as ethic in the work of a translator who deals not only with camp literature but with literature in general. The article is based on a questionnaire given to four translators of E. M. Remark's novel Spark of Life.
Key words: translation; literary translation; translation ethics; camp literature.
Попытка взглянуть на проблемы перевода лагерной литературы в этическом аспекте кажется, на первый взгляд, вполне логичной и не вызывает сомнений. Ведь не только перевод лагерной литературы, но и просто научный анализ оригинальных произведений литературы о человеке в нечеловеческих условиях сложно представить вне каких-либо этических категорий. Но за кажущейся простотой и логичностью скрывается непростой вопрос: а что следует считать этическим в переводческой деятельности?
Неслучайно И. С. Алексеева говорит о том, что определение моральных принципов переводчика - сложная задача. Она отмечает:
«В любой профессии имеются свои моральные нормы и законы профессионального поведения, которые нельзя нарушать. Не всегда они имеют вид заповедей, но, пожалуй, всегда базируются на основах христианской нравственности, окончательно утвердившихся в европейском обществе к концу XIX века. Честность, обязательность, профессиональная взаимопомощь стали знаменем любой профессии ... Профессия переводчика - не исключение» [1, с. 26]. Но при этом она подчеркивает, что мнение многих переводчиков по поводу того, что считать моральным, а что нет, расходятся. Такое состояние неопределенности заставляет нас более четко определить свою личную позицию по данному вопросу. Наше отношение к этическим принципам работы переводчика совпадает с позицией И. С. Алексеевой.
Сужая проблему переводческой этики до проблемы этических черт в переводах лагерной литературы, мы вспоминаем мысль А. Са-гратяна о природе необходимости в деятельности переводчика. Он говорит о том, что переводческое искусство интуитивно имело дело с тремя, по сути, этическими категориями: это философия выбора, школа отбора и практика предпочтения. А. Сагратян подчеркивает, что каждая цивилизация приспосабливает к своим потребностям чужую способность к выживанию, которая сокрыта в сумме знаний во всех видах человеческой деятельности [3, с. 26].
Действительно, перевод является важнейшим орудием приспособления чужого опыта к решению собственных проблем. А слова А. Сагратяна о способности к выживанию как нельзя лучше подходят к пласту произведений лагерной литературы, где опыт выживания является одной из основных тем. Перевод лагерной литературы, безусловно, помогает осмыслению такого опыта. А этот опыт, судя по тому, как развиваются мировые события, остается, к сожалению, злободневным. О такого рода злободневности свидетельствует вышедшая в 2013 г. книга Блейна Хардена «Побег из лагеря смерти» в переводе Д. А. Куликова [5].
И, конечно, в размышлениях об этических проблемах при переводе лагерной литературы невозможно не опереться на «Хартию переводчика», которая была принята на IV Конгрессе Международной федерации переводчиков в 1963 г. В I разделе Хартии отразились те этические принципы, которые мы поддерживаем. Хотелось бы напомнить некоторые из них:
«1. Перевод, будучи умственной деятельностью, имеющей целью перенесение литературных, научных и технических текстов из одного языка в другой, налагает на тех, кто им занимается, особые обязанности, вытекающие из самой его природы.
4. Всякий перевод должен быть верным и точно передавать мысль и форму оригинала, соблюдение такой верности является юридической и моральной обязанностью переводчика.
5. Верный перевод не следует, однако, смешивать с переводом буквальным, поскольку верность не исключает необходимых изменений, имеющих целью дать почувствовать на другом языке, в другой стране форму, атмосферу и внутренний смысл произведения.
6. Переводчик должен хорошо знать язык, с которого он переводит, и, что еще важнее, в совершенстве владеть языком, на который переводит.
7. Он должен, кроме того, быть широко образован, достаточно хорошо знать предмет, о котором идет речь, и воздерживаться от работы в незнакомой ему области» [4, с. 496-497].
В качестве примера того, как те или иные этические нормы, заложенные в «Хартии переводчика», отражаются в труде переводчика, мы хотим привести результаты одного анкетирования.
Когда мы изучали переводы на русский язык романа Э. М. Ремарка «Der Funke Leben», мы предложили всем переводчикам ответить на вопросы разработанной нами анкеты [2]. Назовем переводчиков: К. Ф. Гончарук, В. П. Котелкин, М. Л. Рудницкий и Р. С. Эйвадис. Важно подчеркнуть, что все они работали независимо друг от друга: ни один из переводчиков начала 1990-х гг. не использовал первый перевод, выполненный К. Ф. Гончаруком и В. Неклюдовой (несмотря на то, что первый перевод романа, выполненный в 1966 г., подписан двумя фамилиями, мы приводим интервью только с К. Гончару-ком, так как именно он является фактическим переводчиком романа, а В. Неклюдова только помогала ему.
Проведенное нами анкетирование демонстрирует различия в подходах переводчиков к переводимому тексту, в их концептуальных переводческих установках. Остановимся на более важных вопросах анкеты в рамках заявленной темы:
1. Каковы причины, побудившие Вас взяться за перевод?
К. Ф. Гончарук. 1. Взяться за перевод этого романа меня побудило несколько причин. Во-первых, до 1960 г. я уже с большим
интересом прочитал романы Ремарка: «На Западном фронте без перемен», «Три товарища», «Время жить, время умирать», «Черный обелиск», «Триумфальная арка», которые явились для меня откровением в стиле изложения (предельная правдивость, отображение жизни, реальность образов, пронзительная эмоциональность).
Во-вторых, к 1960 г. у меня уже накопился достаточно большой опыт переводов научной и технической литературы, связанный с моей учебой и научно-исследовательской работой на химическом факультете Ленинградского государственного университета. Умение предельно точно, без искажения духа и буквы оригинала передать на русском языке содержание научных статей привело меня к мысли взяться за перевод художественного произведения интересного для меня автора. В-третьих, к этому времени я начинал возвращаться к жизни после тяжелой, продолжительной болезни (воспаление суставов) и искал любой доступный мне способ вернуться к творческой деятельности.
В. П. Котелкин. 1. Во-первых, Ремарк - классик мировой и немецкой литературы, истинный пруссак, изгнанный из Германии, католик, не еврей, вынужден был эмигрировать из своей страны и никогда в нее не вернулся, так как был гордым и принципиальным человеком.
Во-вторых, роман был опубликован под влиянием американцев в 1952 г., в годы «холодной войны». Немцы вообще не принимали эту книгу, да и сейчас ее стыдятся.
В-третьих, язык Ремарка. Почему произведения Ремарка используют в университетах? Потому что в его произведениях «прозрачный» язык, языковая норма. Язык Ремарка имеет «прозрачный» синтаксис, его легко переводить, он понятен, поскольку не отяжелен сложными конструкциями.
Р. С. Эйвадис. 1. Мне захотелось перевести его по нескольким причинам. Во-первых, я в то время сам пытался писать, более или менее сознательно подражая Ремарку. Во-вторых, тема мне очень близка (мой дед побывал в нескольких немецких концентрационных лагерях, в том числе, возможно, в Бухенвальде). В-третьих, захотелось перевести что-нибудь «современное» (до этого я переводил «Сиддхартху» Г. Гессе). В-четвертых, я понимал, что немного найдется переводчиков, которые вообще имеют моральное
право браться за такую работу. Я имею в виду то обстоятельство, что в нашей профессии все же относительно мало мужчин, а побывавших в армии - и того меньше. А перевод такого романа требует знания языка военных команд, множества военных реалий, армейского быта и т. п. Наконец, далеко не каждый переводчик умеет переводить диалоги (а я, на мой взгляд, неплохо это делаю, специально учился этому у разных писателей. Цитирую себя самого: «Покажи мне, как ты переводишь диалоги (и описания природы), и я скажу, переводчик ты или нет»).
М. Л. Рудницкий. 1. Помимо предложения издательства, главных побудительных причин оказалось две. Во-первых, актуальность романа для тех времен, я-то считал, что он раньше и не мог быть напечатан - из-за еврейской темы и из-за лагерной. Однако, начав работу, обнаружил, что, по меньшей мере, один перевод, оказывается, есть. И перевод этот настолько возмутил меня своим качеством, что побуждение перевести самому только укрепилось.
2. В какой мере при работе над переводом Вы учитывали другую немецкую литературу о концлагерях (например, роман Б. Апи-ца), ее переводы на русский язык, русскую лагерную прозу (А. Солженицын, Е. Гинзбург, В. Шаламов и др.)?
К. Ф. Гончарук. 2. Я читал русскую лагерную прозу (А. Солженицын, Е. Гинзбург, В. Шаламов), но при переводе напрямую ее не учитывал.
В. П. Котелкин. 2. Не учитывал и не использовал. Во-первых, это опасный путь в работе переводчика. Во-вторых, произведения на лагерную тематику были табу в 1950-е гг.
Р. С. Эйвадис. 2. Над переводом работал около полутора лет (побывав предварительно в Бухенвальде и подробно записав свои впечатления в дневнике и прожив около месяца в Оснабрюке, который отчасти описывается в романе).
М. Л. Рудницкий. 2. Это самый трудный вопрос. Немецкую литературу вообще не учитывал, Б. Апица не читал ни в оригинале, ни в переводе, так уж вышло, простите. А русскую - конечно, но не «специально», что ли. То есть я во время работы над переводом и пока готовился к этой работе, по-моему, ничего специально не читал, пару раз заглянул только в «Ивана Денисовича», чтобы вспомнить
свои ощущения от прочитанного давно. Но в памяти, конечно, были и Солженицын, и Шаламов, и Евгения Гинзбург, и многое другое из прочитанного в «Самиздате» еще в 1960 гг.
3. Как Вы относитесь к идее текста-«донора»? (Под текстом-«донором» мы понимаем не какой-либо конкретный текст, а совокупность текстов близкой тематики, которые могут послужить источником решения многих задач, возникающих при переводе соответствующего оригинала)?
а) должен ли переводчик в своей работе знакомиться с переводами других произведений на подобную тематику?
б) возможно ли использование русской лагерной лексики (например «отдыхательный пункт») при переводе романа Э. М. Ремарка «Искра жизни»? Считаете ли Вы возможным использовать произведения русской лагерной литературы в качестве текстов-«доноров»?
в) какие трудности у Вас вызывали реалии лагерного быта при переводе?
К. Ф. Гончарук. 3. На мой взгляд, переводчик должен быть хорошо осведомленным по данной теме человеком, но работать творчески в строгом соответствии с идеей, стилем и языком автора. Привносить реалии русской лагерной жизни (например, мораль, лексику) в жизнь другого государства, других людей, другого времени считаю неуместным.
При переводе реалии лагерного быта не вызывали у меня особых затруднений, однако эмоциональное воздействие текста оригинала было настолько сильным, что, например, при переводе сцен пыток, мне, самому прошедшему через серьезные испытания болью, приходилось пить валерьянку.
В. П. Котелкин. 3. а) считаю возможным, но не считаю необходимым в работе. Нужно стараться переводить без сносок, объясняющих понятие того или иного слова, однако это не является основным в работе переводчика.
б) считаю невозможным использование при переводе романа «Искра жизни» арго или блатного сленга, поскольку это два разных народа, две разные культуры, непохожие друг на друга. Вся ответственность за соответствия ложится на переводчика.
Р. С. Эйвадис. 3. Разумеется, я ничего не имею против текста-«донора». Полезно все, что облегчает работу.
а) знакомиться ли с переводами других произведений на подобную тематику? Почему бы и нет, если есть время. И, что еще важнее, приличные переводы.
б) использование русской лагерной лексики и русских лагерных реалий при переводе «Искры жизни» Ремарка считаю варварством, высшим проявлением невежества переводчика. Я, например, даже никогда не напишу в переводе «зарплата», а напишу «заработная плата» (не говоря уже о таких понятиях, как «зека» (несклоняемая аббревиатура) и тем более «зеки». Это уже азы переводческой науки. Во всяком случае, так считается в ленинградско-петербургской переводческой школе.
в) разумеется, вызывала. Прежде всего, перевод окказионализмов. В ряде случаев приходилось принимать «политические» решения, т. е. просто придумывать что-то, чтобы выйти из положения. Так, например, часто повторяющийся глагол abspritzen в значении «сделать смертельную инъекцию» пришлось перевести как «обезболивающий укол» в сочетании с разными глаголами («влепить», «сделать», «получить» и др.), ибо в этом выражении непременно должен быть элемент разговорности и цинизма, это должен быть юмор висельников! «Сделать смертельную инъекцию», как написал кто-то из моих московских коллег, совершенно неприемлемо хотя бы потому, что звучит в высшей степени нелепо - как будто это изъясняются воспитанницы пансионата для благородных девиц или ученые-медики...
То же самое пришлось сделать с существительными Leichenkommando, Leichenwagen и др., т. е. придумать эквивалент за заключенных (или эсэсовцев!) с определенной долей цинизма, представив себе, что бы они сами еще могли придумать: «похоронная команда», «катафалк» и т. п.
Или, например, при переводе жаргонизма Eier в значении «деньги», пришлось искать эквивалент в довоенном русском языке - «хрусты», ибо вся сегодняшняя аналогичная лексика - «бабки», «башли», «капуста» и т. д. - слишком современна для лагерного капо Ханд-ке, немецкого уголовника времен Второй мировой войны. Примеров можно привести множество - на этих примерах можно было бы построить (что и сделал автор этих строк) целый курс перевода окказионализмов и разговорной лексики.
М. Л. Рудницкий. 3. Боюсь, целеустремленное «составление» (хотя бы мысленно) текста-«донора» (т. е. некоего лексического слоя, контекста) привнесет в перевод, во-первых, что-то коллекционерское, во-вторых, утяжелит его этим ощущением преднамеренно собранного материала.
В связи с этим на вопрос 3(а) отвечаю: переводчик должен сделать все, чтобы в тексте оригинала и своего перевода ощущуть себя «по-свойски», чтобы там не было реалий, которые он не знал бы, как назвать или описать. Если для этого нужно изучение какой-то еще литературы - специальной ли, художественной ли, значит, он должен ее изучить. Если же у него нет ощущения «неуюта» от обитания в тексте (оригинала или своего перевода), то он ничего специально искать не должен. Главное тут - не зажаться, не ущемить собственной внутренней свободы, если она есть, конечно. Это как у актеров: если он способен жить в «предлагаемых обстоятельствах» (допустим, пьесы «На дне»), значит, ему необязательно идти с экскурсией в ночлежку.
3(б). Я и по сей день не знаю, верно ли поступил, «впустив» в текст Ремарка советское понятие «зек». Тогда, на волне всеобщих разоблачений, когда дозволено, наконец, стало говорить о типологических сходствах гитлеризма и сталинизма, мне это казалось уместным. И сейчас, относительно недавно просматривая перевод для книжного издания, я от этого своего решения не отступился. Правда, у меня в переводе «зеки» все же перемежаются узниками, арестантами, заключенными и т. д. Что же до остальных вещей, то касаемо реалий (каптерка, плац, барак, шмон, баланда и прочее) - я уверен, что это так и должно в переводе называться, как оно по-русски в концлагере называется. Но есть слова, которые еще глубже укоренены в лагерной жизни (я, например, долго колебался со словом «шнырь», потом все-таки взял и его), и тут нужна осторожность, ибо, в конце концов, так ведь и весь текст можно на «феню» перекатать. Мое общее ощущение такое: все эти лагерные слова не должны лезть на первый план и заслонять собой общечеловеческое, которое в этом романе (как и во всей хорошей лагерной литературе) все-таки преобладает. Лагерная лексика должна существовать на уровне знаковой, время от времени напоминать читателю, где он находится, вот и все. По крайней мере, применительно к данному роману я считал такую
установку правомерной: ведь и Ремарк писал его, зная о лагерной жизни довольно мало, гораздо меньше Апица, Солженицына и Ша-ламова. И этот оттенок его лагерного дилетантства, считаю, должен был в переводе остаться.
4. Как Вы относитесь к тому факту, что сегодня в одном магазине этот роман продается в трех разных переводах?
К. Ф. Гончарук. 4. В современных условиях наличие трех разных переводов, отражающих разные условия жизни выдающегося литературного произведения, можно только приветствовать.
В. П. Котелкин. 4. На этот вопрос ответ не был дан.
Р. С. Эйвадис. 4. То, что в одном магазине можно купить три разных перевода романа, с одной стороны, радует (в брежневские времена если выходил один перевод, то все остальные переводы автоматически приговаривались к «пожизненному заключению», а эта единственная версия далеко не всегда отвечала основным требованиям, предъявляемым к переводу), с другой - вызывает боль за читателя, которому часто достается не перевод, а, по сути, пересказ переводчика-нелитератора. Могу с уверенностью сказать, что если бы была возможность выявить на конкурсной основе лучшие переводы (а если постараться, то это вполне возможно!), то следовало бы переиздавать только их! Зачем читателю эта «множественность» бракованной или еле-еле дотягивающей до уровня художественности переводческой продукции? Зачем способствовать клевете на автора? Ибо даже посредственный перевод - это уже клевета.
М. Л. Рудницкий. 4. Признаюсь честно, я заглядывал только в один перевод. Он меня ужаснул, но раз его издают, значит, у издателей есть на это свои причины. Считаю, что наличие трех переводов - это очень хорошо, дает возможность читателю при желании их сравнить и что-то понять про художественный перевод.
Данная анкета помогла нам в свое время найти ответы на целый ряд вопросов, возникавших у нас при изучении переводческого опыта лагерной литературы. И при этом мы с удовлетворением отмечаем, что при всех отличиях в подходах переводчики стоят на позициях профессиональной чести и ответственности, вдумчивости и бескорыстности перед автором подлинника, перед читателем и перед самим собой. Иной подход (мы убеждены в этом) был бы, по
меньшей мере, малопродуктивен, а по большому счету, невозможен при творческой работе переводчика с текстами лагерной литературы, отличающейся высокой моральной заряженностью.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Алексеева И. С. Введение в переводоведение: учеб. пособие. - СПб : Филол. фак-т СПбГУ : Академия, 2004. - 352 с.
2. Нарбут Е. В. Переводчики романа Э. М. Ремарка «Искра жизни» о своем труде // Перевод и переводчики: науч. альманах каф. нем. яз. Сев.-Вост. гос. ун-та (г. Магадан). - Вып. 5: Лагерная литература / гл. ред. Р. Р. Чайковский. - Магадан : Кордис, 2005. - С. 61-70.
3. Сагратян А. А. Введение в опыт перевода. (Искусство, осязаемое пульсом). - М. : Грааль, 2001. - 188 с.
4. Хартия переводчика // Мастерство перевода. 1964. - М. : Сов. писатель, 1965. - С. 496-500.
5. Харден Б. Побег из лагеря смерти. - М. : Эксмо, 2013. - 320 с.
