CC BY
46
CONCEPT "HEAVEN" IN WORKS OF RELIGIOUS WRITERS (ON THE ANTHOLOGY OF LITERARY CONCEPTS)
T. A. Tayanova
Spiritual realism is noted for its specific world-image that is based on the covert heavenly presence in the worldly life. A religious writer trying to gain an insight into the mystical in art and means and ways of sacral content embodiment, anyhow, directs his attention to concept "Heaven" to acquire a better understanding of its art and supra-art embodiment. Heaven and mystical landscapes with heaven as their centre express special reality perception, i.e. when another reality becomes visible through and encroaches on the mundane.
Key words: spiritual realism, concept, sacral content, religious writer, mystical landscapes.
© 2011
Ю. Г. Гладких, А. А. Осипова
ОТРАЖЕНИЕ СВЯЗЕЙ МЕЖДУ КОНЦЕПТАМИ В СЛОВАРЕ КОНЦЕПТОСФЕРЫ В. П. АСТАФЬЕВА (НА ПРИМЕРЕ КОНЦЕПТОВ «СМЕРТЬ» И «ВОДА»)
В статье вскрываются взаимосвязи разных концептов в словаре концептосферы В. П. Астафьева. В качестве примера авторы предлагают анализ пересечений-включений концептов «Смерть» и «Вода» в художественной картине мира В. П. Астафьева.
Ключевые слова: В. П. Астафьев, концепты «Смерть» и «Вода», концептосфера, художественная картина мира.
Доминантные для творчества того или иного писателя концепты могут стать материалом для словаря концептосферы. Основное внимание при создании такого словаря должно быть сосредоточено на описании отдельных концептов как элементов художественной картины мира. В настоящее время нами выявляются ключевые концепты творчества видного русского прозаика В. П. Астафьева. Ранее мы писали, что в словарную статью, посвящённую какому-либо концепту, включаются сведения об этимологии слова-имени концепта, его синонимической парадигме, эволюции лексического значения, лексическом и фразеологическом окружении, сочетаемости, ассоциативных связях, особенностях вербализации концепта в картине мира писателя (подробнее см. [Осипова 2009]).
Полагаем, что словарная статья планируемого лексикографического труда, кроме изолированного описания отдельных концептов, должна включать ин-
Гладких Юлия Германовна — кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Пермского государственного педагогического университета. E-mail: [email protected]
Осипова Александра Анатольевна — кандидат филологических наук, доцент кафедры общего языкознания и истории языка Магнитогорского государственного университета. E-mail: osashenka@ yandex.ru
формацию о пересечении разных концептуальных областей. Апробация такого подхода уже нашла отражение в словаре Ю. С. Степанова, когда на материале русской культуры в целом были рассмотрены взаимосвязи концептов «Огонь» и «Вода», «Правда» и «Истина», «Гений» и «Ангел» и др. (см. [Степанов 2004: 295-309, 455-470, 749-758]). Неизбежное расширение словарной статьи в данном аспекте обусловлено представлением о том, что индивидуально-авторская картина мира — это не только механический набор (сумма) различных концептов, но и отношения, связи, существующие между ними (в частности, о связях концептов «Время» и «Вода», о зонах концептуальных пересечений-включений см. [Бобкова 2007: 20-21]). Избранный подход позволяет не только поместить в словаре отдельные ключевые концепты, но и приблизиться к реконструкции фрагмента картины мира писателя. В данной статье мы сосредоточили внимание на выявлении связей концептов «Смерть» и «Вода» в художественной картине мира В. П. Астафьева.
В качестве среды обитания вода гибельна для человека. Отсюда несомненна её связь со смертью. Вода в своём разрушительном проявлении ассоциативно связана у В. П. Астафьева с двумя наиболее сильными личными потрясениями — потерей матери, которая утонула в реке, и военными событиями (в 1943 г. он форсировал Днепр). Это, конечно, не могло не отразиться в творчестве писателя. Смерть от воды, в основном, вербализуется в произведениях В. П. Астафьева такими единицами, как захлебнуться, за горло взять, кладбище, перетонуть, погибнуть, погубитель, тонуть /утонуть, тонущий, утонувший, утопающий, утопленник, утопленница, утопнуть, утопший и др.
К эпизоду трагической гибели своей матери В. П. Астафьев, испытавший все трудности сиротского детства (жизнь с мачехой и непутёвым отцом, детский дом), возвращался в творчестве не раз (особенно в автобиографическом цикле «Последний поклон», где писатель описывает свои детские годы). Так, напр., в одной из частей рассказа «Конь с розовой гривой» повествуется о том, как бабушка Екатерина Петровна искала свою утопшую дочь Лиду: Когда утонула мама, бабушка не уходила с берега, ни увести, ни уговорить её всем миром не могли [Астафьев, 4, 1997: 66-67]. Для бабушки, как и вообще для жителей деревни в этом произведении, характерно восприятие реки в качестве живого существа, более сильного, чем человек, существа, которое может по своему усмотрению губить или спасать человека. Поэтому люди ведут себя с рекой согласно древним традициям и поверьям: Она [бабушка — Ю.Г, А. О.] всё кликала и звала маму, бросала в реку крошки хлебушка, серебрушки, лоскутки, вырывала из головы волосы, завязывала их вокруг пальца и пускала по течению, надеясь задобрить реку... [Там же: 67]. В повести «Весёлый солдат», также имеющей автобиографический характер, главный герой пытается устроиться в послевоенной жизни, которая оказывается ничуть не легче, чем на войне (голод, смерть дочери, отсутствие работы, неустроенность быта). И молодого мужчину, доведённого до грани отчаяния, начинает преследовать сон, в котором опять возникает образ матери: . я начал видеть во сне совсем уж ошарашивающий кошмар, будто тёмной ночной порою, пробравшись на старое кладбище, раскопав могилу утопленницы-матери, рвал её чёрную кожу и ел багрово-красное мясо... [Астафьев, 13, 1998: 235].
Будучи сам азартным рыбаком, В. П. Астафьев наделяет этим увлечением очень многих своих персонажей. Но рыбалка заключает в себе не только положи-
тельные моменты, связанные с позитивными эмоциями, самим процессом добычи рыбы и его результатом. Нередко во время рыбалки героев подстерегает смерть. И в качестве её субъекта выступает река или озеро. Напр., в рассказе «Светопреставление» заядлый рыбак Кеша Короб, объездивший и «обрыбачивший» множество различных водоёмов, в конце концов, погибает на одном из них: Там, на озере Кубенском, и загинул Кеша Короб — провалился весной под лёд и утонул. Утонул... [Астафьев, 9, 1997: 224]. В романе «Прокляты и убиты» Лёшка Ше-стаков вспоминает, как погиб его отец: ... возвратились рыбацкие катера с лихтерами, принесли весть: была буря, утонула целая бригада рыбаков и вместе с нею бригадир Павел Шестаков... [Астафьев, 10, 1997: 177]. В рассказе «Жизнь прожить» на протяжении всего повествования в реке Енисей постоянно гибнут люди, причём Енисей предстаёт перед читателем олицетворённым существом с человеческими качествами: богатый, красивый кормилец («Красив он, могуч и славен...» [Астафьев, 9, 1997: 297]), но и своенравный погубитель человеческих жизней: Однако ж легко сказка сказывается, да душа-то в берег родной вросла: поля мои, леса мои, река <...> Куда я от Анисея-погубителя? [Там же: 306]; Лёлька погибла ещё в сорок третьем году. Весной. Взял её опять же <... > дорогой Анисеюшко [Там же: 297]. Главного героя этого рассказа Ивана Тихоновича Запла-тина, потерявшего нескольких родственников (утонули в реке), чуть не постигла та же участь на рыбалке: Шляться-то оно, конечно, шлялося, горе-то наше, да ещё не набрело иль, считай что, не полностью выбрело из водяных тёмных пучин, но уж подобралось, уж руку протянуло, за горло взять изготовилось — Анисеюшко, родимай батюшко, караулил и не дремал... [Там же: 305-306]; На этой тоне, на последней-то, мы и опрокинулись. Ухватились за лодку, в рыбе плюхаемся. Орём. Чую, огрузать начал <... > Ну, думаю, дождался и я своего часу-череду, укараулил и меня Анисеюшко [Там же: 308]. Отметим, что в первом примере фразеологическая единица (ФЕ) брать за горло кого приобретает окказиональное значение «кого. Губить» (ср. узуальное «принуждать, притеснять; заставлять поступать определённым образом» [Молотков 2001: 41]). Во втором примере расширен компонентный состав узуальной ФЕ (ср. свой час 'своевременно наступившая смерть'). Можно в данном случае говорить о контаминации ФЕ свой час и своим чередом «как обычно, своим порядком (идёт, течёт и т. п. что-л.)» [Фёдоров 1995: 583] и об индивидуально-авторском преломлении значений данных ФЕ в новом сверхсловном образовании дождаться своего часу-череду 'осознать неумолимость наступающей гибели'.
В нескольких произведениях В. П. Астафьева возникает образ мёртвой воды, образовавшейся на мёртвом месте. Так, в миниатюре «Кладбище» из цикла «За-теси» повествуется о разлившемся Камском водохранилище, заполнившем бывшее кладбище: Напротив мыса, по ту сторону Сылвы, сухие тополя в воде стоят. Молодые и старые тополя, все они черны и с обломавшимися ветками <... > Иные тополя наклонились, иные ещё прямо держатся и со страхом смотрят в воду, которая всё вымывает и вымывает их корни <... > Под тополями, под водой кладбище [Астафьев, 7, 1997: 57]. Сюжетная линия текста — это эсхатологическая картина поглощения земли водой. Концепт «Смерть» в данном произведении является доминантным, что проявляется уже в заглавии («Кладбище»), занимающем сильную текстовую позицию. В рассказе «Ловля пескарей в Грузии»
В. П. Астафьев рассуждает о бездумном и при этом широко распространённом способе людей сохранять запасы воды — о водохранилище: А-а, знакомая картина. По России знакомая [Астафьев, 9, 1997: 265]. Осенью водохранилище покрыто толщей воды (и в нём, естественно, обитают разного рода существа), зимой воду выкачивают и всё, что было живым подо льдом, становится мёртвым: Рыба, водоросли, лягухи и больные птицы, мыши и крысы, зайчата и норки — целая бойня на непролазном и непроездном кладбище живности... [Там же]. Причиной такого видения мира становится авторское осмысление бездумного вмешательства человека в установленный природой порядок. Вообще, для творчества В. П. Астафьева характерно обращение к теме природы, изощрённо уничтожаемой человеком. Пожалуй, самым ярким примером такого истребления является парк Вэпэвэрзэ из рассказа «Людочка»: Чёрная, с кривыми коленами <... > лежала труба <... > Со временем трубу затянуло мыльной слизью, тиной и по верху потекла горячая речка, кружа радужно-ядовитые кольца мазута... [Астафьев, 9, 1997: 394]; Из грязной канавы и пены торчали и гудели горлами бутылки разных мастей <... > иногда проносило аж до самой реки, в которую резво втекал зловонный поток канавы, какую-нибудь диковину: испустившего резиновый дух крокодила Гену; красный круг из больницы... [Там же: 396]. Писатель изображает природу в самом неприглядном виде, за каждой строкой слышится астафьевское возмущение тем, что творит человек вокруг себя, как варварски он использует и губит природные ресурсы.
Тема гибели человека в воде является доминирующей во второй книге романа о Великой Отечественной войне «Прокляты и убиты» — «Плацдарм». Здесь можно говорить уже о связи трёх концептов — «Смерть», «Вода» и «Война». Книга повествует о переправе солдат через Великую реку (Днепр). Немцы дислоцируются так, чтобы уничтожать русского противника в воде: Но там вон, за рекою, тоже засели плановики, опыт наступления и обороны имеющие большой, их задача — не пустить за реку русских, поистребить их и перетопить как можно больше, всего бы лучше — поголовно [Астафьев, 10, 1997: 370]. Интересно неоднократное употребление в романе словосочетания сделать буль-буль, своим возникновением обязанного немцам и имеющего значение 'утопить многих': Листовки короткие, как всегда, устрашающие <...> В листовках немцы снова сулились сделать русским буль-буль [Там же: 527]; Фон Либих <... > требовал подкреплений, увеличения огневой поддержки с тем, чтобы сделать, наконец, этот давно обещанный «буль-буль!» русским [Там же: 634] и др.
Смерть солдат в воде по причине ранения условно можно назвать закономерной на войне, но одним из самых ужасающих обстоятельств в романе становится массовая гибель людей из-за неумения плавать. Процессуальные единицы в этом случае обозначают действие, замыкающееся в самом субъекте смерти: — Тону-у-у, тону-у-у! — послышался первый страшный вопль... [Астафьев, 10, 1997: 374]; По грубым подсчётам, потеряли при переправе тысяч двадцать убитыми, утонувшими, ранеными [Там же: 430]; О том, что за ними, на виду тонущими, открылась такая же охота, как и за лётчиком <... > Лешка отчего-то думать не решался [Там же: 511]; После выяснилось, лишь одна группа десантников <...> оказала сопротивление, остальные разбрелись по Заречью, с криками о помощи перетонули в реке [Там же: 485]; — О-ой, Нелечка! Я думала, ты погибла! — спрыгнув в воду с ещё не ткнувшейся в берег лодки, закричала Фая и с плачем
бросилась к подруге. — О-о-ой, Нелечка!.. Мне говорили, лодка опрокинулась, все перетонули... [Там же: 605]. Зачастую процессуальные вербализаторы здесь приобретают значение длительно-интенсивного способа действия (тонущий, перетонуть).
Примечательно, что словом утопленник в романе «Прокляты и убиты» называется не только утонувший человек (Лешка <... > увидев парящих над лодкой чаек, догадался, что они, эти наглые птицы, ничего не страшащиеся, садятся на всё, что плывёт по реке и расклёвывают всплывших утопленников [Астафьев, 10, 1997: 504]), но и человек, который тонул, но спасся (— Э-эй, утопленник! Принимай бойца в гости! — крикнул наверху Финифатьев... [Там же: 518].
Гибнуть в воде, помимо человека, в романе «Прокляты и убиты» могут и неодушевлённые предметы: Необстрелянные бойцы, хватив студёной воды, ошалев от страха, утопят оружие, побросают патроны, гранаты... [Астафьев, 10, 1997: 413]; ... он заключил, что на плацдарме находится три стрелковых полка, универсально-сапёрная рота <... > взвод бронебойщиков, перетопивший пэтээ-ры, разрозненные части да представители разных соединений... [Там же: 521]; Очень обрадовался Петька Мусиков, когда узнал, что пулемёт их <... > утоп. Петька Мусиков и знал, что пулемёт утопнет, и всё, что есть на помосте, утопнет. [Там же: 669] и др.
В повести «Пастух и пастушка» В. П. Астафьев метафорически не единожды определяет войну как водоворот, а людей в нём как струю, реку, поток, прибой, волну, причём человеческая масса приобретает особые свойства воды (она может бурлить, течь, наплывать, катиться, плескаться): Из круговерти снега <... > возникла и покатилась на траншею тёмная масса из людей. С кашлем, криком, визгом хлынула на траншею эта масса, провалилась, забурлила, заплескалась, смывая разъярённым отчаянием гибели волнами всё сущее вокруг [Астафьев, 3, 1997: 12]; Из оврагов тоже вываливали и вываливали волна за волною толпы людей и катились навстречу тем, что взлохмаченным прибоем наплывали от села <...> И стекали тёмные струи в речку, по которой и в которой уже шевелился тёмный поток людской, норовя найти выход, утечь куда-то <. > С двух сторон на всех скоростях катили танки, стискивая всё плотнее в кучу людей, закруживая их водоворотом... [Там же: 57]. Значение слова водоворот — «место в реке, море, в котором течения образуют вращательное движение» [СОШ 2005: 89] — свидетельствует об имманентном признаке объекта: вода не только сама центростремительно движется, но и вовлекает в это движение всё, что находится непосредственно на её пути. Отсюда и соответствующая акватиче-ская метафора, представляющая войну как динамическую силу, несоизмеримую с желанием и волей людей, оказавшихся в неё втянутыми.
По этой же причине герою повести «Пастух и пастушка» Борису Костяеву предстоит внутренне пережить сначала вещий сон, в котором реальное событие — движение поезда с солдатами навстречу войне — описывается посредством целостного метафорического комплекса, способного передать идею конца человеческого существования: По воде идёт паровоз, тянет вагоны <...> Паровоз вот-вот ухнет в глубину, зашипит головёшками, и коробочки вагонов ссыплются туда же вместе с людьми, с нарами и с солдатскими пожитками. Вода сомкнётся, покроет гладью то место, где шёл состав. И тогда мир этот, залитый
солнцем, вовсе успокоится, будет вода, небо, солнце и ничего больше! Зыбкий мир, без земли, без леса, без травы» [Астафьев, 3, 1997: 79-80]. Видение поглощения земли с её обитателями водой дублируется в тексте: позже главный герой, умирая, таким же образом переходит в небытие: Поезд оторвался от рельсов и плыл к горизонту, в народившийся за краем земли тихий, мягкий мрак. Не желая останавливаться, сердце ещё ударилось раз-другой в исчахлую, жестяную грудь и выкатилось из неё, булькнуло в бездонном омуте за окном вагона [Там же: 136].
Таким образом, в художественной картине мира В. П. Астафьева между концептами «Смерть» и «Вода» существуют прочные связи, проявляющиеся в разнотипных (нерядоположенных) вербализаторах концептов. К таким вербализаторам относятся: а) слова в прямом значении, одновременно содержащие семы 'смерть' и 'вода'; б) ФЕ (в том числе трансформированные), символически представляющие идею смерти в воде; в) одиночные акватические метафоры, передающие преставление о жидкостной природе смерти; г) метафорические комплексы (сложные текстовые построение с нанизываем однотипных метафор), способные выразить идею поглощения земли водой, а следовательно, и смерти мира.
ЛИТЕРАТУРА
Астафьев В. П. Собрание сочинений: в 15 т. — Красноярск: ПИК «Офсет», 19971998.
Бобкова Ю. Г. Концепт и способы его актуализации в идиостиле В. П. Астафьева (на материале цикла «Затеси»): автореф. дис. ... канд. филол. наук. — Пермь, 2007. — 23 с.
Молотков 2001: Фразеологический словарь русского языка / сост. Л. А. Войнова и др.; под ред. и с посл. А. И. Молоткова. — 6-е изд., испр. и доп. — М.: АСТ: Астрель, 2001. — 512 с.
ОсиповаА.А. Принципы создания словаря концептосферы В. П. Астафьева // Проблемы истории, филологии, культуры. — М.; Магнитогорск; Новосибирск, 2009. — № 2 (24). - С. 887-894.
СОШ 2005: Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / сост. С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. — 4-е изд., доп. — М.: Азбуковник, 2002. — 944 с.
Степанов Ю. С. Константы: словарь русской культуры. — Изд. 3-е, испр. и доп. — М.: Академ. Проект, 2004. — 992 с.
Фёдоров 1995: Фразеологический словарь русского литературного языка конца ХУШ-ХХ вв. / под ред. А. И. Федорова. — М.: Топикал, 1995. — 608 с.
REPRESENTATION OF CONCEPT INTERRELATION IN THE CONCEPTUAL SPHERE OF V. ASTAFYEV'S IDIOLECT
Yu. G. Gladkikh, A. A. Osipova
The article considers interrelation of different concepts in the conceptual sphere of V Astafyev's idiolect. To illustrate the issue the authors analyze inclusion and overlapping of concepts "Death" and "Water" in the artistic world-image of V. P. Astafyev.
Key words: V. Astafyev, concepts "Death" and "Water", conceptual sphere, artistic world-image.
