CC BY
39
УДК 808.2
Т.Л. Ревякина
ОСОБЕННОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ЯЗЫКОВЫХ ЕДИНИЦ В ИНТЕРТЕКСТЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ПОЭЗИИ О.Э. МАНДЕЛЬШТАМА)
В данной статье на материале поэзии О.Э. Мандельштама, сознательно ориентированной на диалог с текстами мировой культуры, рассматривается вопрос об изменении семантики языковых единиц в интертексте, который понимается как особое семантическое пространство, образующееся в процессе межтекстовых взаимодействий одного художественного текста с другими художественными текстами.
Понимание интертекста как особого семантического пространства, образующегося в процессе межтекстовых взаимодействий одного художественного текста с другими художественными текстами предполагает, что поэтическое слово в подобном семантическом пространстве под влиянием прецедентных текстов не только обогащает свою семантическую структуру за счет "приращения" новых смыслов, но и изменяет семантику поэтического произведения в целом [2].
Межтекстовое взаимодействие осуществляется посредством имеющихся в художественном тексте эксплицитно или имплицитно выраженных отсылок к другим художественным текстам. Отсылки к внеположным текстам обладают механизмом языковой сигнализации о наличии у фрагмента индивидуальной поэтической картины мира прецедентного аналога в другой картине мира (традиционно-поэтической, фольклорной, мифологической, а также в индивидуально-поэтической картине мира другого художника слова) и являются средством формирования интертекста.
В текстах различных авторов межтекстовое взаимодействие может проявляться в разной степени. Творчество определенных художников
слова сознательно ориентировано на диалог с текстами мировой культуры, открыто для различного рода влияний и перекличек. Приведенное утверждение в полной мере относится к творчеству О.Э.Мандельштама как представителя так называемой "семантической поэтики", ориентированной на "открытость" текстам мировой культуры.
Как показали проведенные исследования, под влиянием межтекстовых связей лексические единицы из поэтических произведений О. Мандельштама, а также художественные образы, в том числе не имеющие лексической репрезентации, приобретают особую, интертекстуальную, семантическую ослож-ненность, без учета которой невозможно адекватное восприятие художественного текста.
Например, смысловое наполнение стихотворения "После полуночи сердце ворует..." (1931) формируется под влиянием межтекстовых связей: После полуночи сердце ворует / Прямо из рук запрещенную тишь. / Тихо живет - хорошо озорует, / Любишь - не любишь:
© Ревякина Т.Л., 2006
ни с чем не сравнишь... / Любишь -не любишь, поймешь - не поймаешь. / Не потому ль, как подкидыш, молчишь, / Что пополуночи сердце пирует, / Взяв на прикус серебристую мышь?
[4]
В данном стихотворении содержится ряд аллюзий.
Следует отметить, что образ мыши впервые появляется у
О.Э.Мандельштама в стихотворении "Что поют часы-кузнечик..." (1918) и символизирует время: Что зубами мыши точат / Жизни тоненькое дно, - / Это ласточка и дочка / Отвязала мой челнок [4, 120]. Глагол точат предполагает активное действие, то есть время ("мыши") укорачивает жизнь, что, в конечном итоге, ведет к смерти (ср. устойчивые выражения, связанные с мышью, в русской речи: Смерть, как мышь, голову отъест. Мыши изгрызут одежду - к смерти. Не велика мышка, да зубок остер. Мышь одолевает перед голодным годом. М. Волошин в статье "Аполлон и мышь" (которую, возможно, читал О.Э.Мандельштам) также указывает, что мышь символизирует время: "Мышь является знаком убегающего мгновения. В быстром убегающем движении маленького серого зверька греки видели подобие вещего, ускользающего и неуловимого мгновения." [1]. Необходимо подчеркнуть, что у О.Э.Мандельштама было особое отношение к времени. Ср. в стихотворении "Канцона" (1931): Я подтяну бутылочнуюгирьку / Кухонных крупно скачущих часов. / Уж до чего шероховато время, / А все-таки люблю за хвост его ловить, / Хоть в беге
собственном оно не виновато / Да, кажется, чуть-чуть жуликовато...
[4]
Поэт пытается приручить непостижимое время, получить над ним поэтическую власть.
В стихотворении "После полуночи сердце ворует." лирический субъект как бы останавливает бегущие мгновения ("взяв на прикус серебристую мышь"). Но это время -начало 30-х годов, а потому используется лексика "ворует", "запрещенную", "тишь", "молчишь", передающая ощущения мрака, пустоты, бессмысленного существования и ,в конечном счете, гибели. Возможно, на смысловое наполнение стихотворения и его образный строй повлияли и известные О.Э.Мандельштаму представления из греческой мифологии, где с мышью связываются предзнаменования смерти, разрушения, голода, болезни. Согласно мифологическим верованиям, человек, вкусивший пищу, к которой прикасалась мышь, забывает прошлое.
Проведенный анализ позволяет утверждать, что в рассматриваемой книге стихов О.Э. Мандельштама значение символического образа "мышь" формируется также посредством взаимодействия данного стихотворения со "Стихами, сочиненными ночью во время бессонницы" А. С.Пушкина и "мышиными стихами" В.Ф.Ходасевича.
Пушкинское стихотворение посвящено особому духовному миру творческого человека:
Мне не спится, нет огня; Всюду мрак и сон докучный. Ход часов лишь однозвучный Раздается близ меня. Парки бабье лепетанье,
Спящей ночи трепетанье,
Жизни мышья беготня...
Что тревожишь ты меня?
От меня чего ты хочешь?
Ты зовешь или пророчишь?
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу.
[6].
А.С.Пушкина тревожит "мышья беготня", то есть суета жизни. Ночь - время вдохновения; бессонница -состояние покоя, время стихов. Может быть, "мышья беготня" мешает поэту, а может быть, предвещает появление слова, подобно тому, как, по представлениям древних греков, оживленное поведение мышей предвещало грозу. Это был "своеобразный земной пролог, в котором излагалось содержание небесной драмы" [5, 190]. Так и прошедший день в "Стихах, сочиненных ночью во время бессонницы" лишь земной пролог, предвещающий появление слова, данного поэту свыше.
Необходимо отметить, что образ мыши с точки зрения традиций мировой культуры является амбивалентным мифологическим образом. С одной стороны, это животное "вызывает всеобщее отвращение, оно медленно, но верно грызет, портит, кусает, уничтожает все вокруг, и египтяне считали его символом разрушения, а также связывали с идеей суда над душой. может иметь отношение к смерти: исчезновению одной из сторон личности, раскрошенной зубом времени" (см. также стихотворение В.Ф.Ходасевича: Здравствуй, терпеливая моя, / Здравствуй, неизменная любовь! / Зубок изостренные края / Радостному сердцу приготовь.); часто с мышью "связываются представления о смер-
ти, разрушении, войне, море, голоде, болезни, бедности [5]". С другой же стороны - "многие мифологические представления о мыши обнаруживают сходство с представлениями о музах в греческой мифологии и генетически связанных с ними персонажах." [5].
У В. Ходасевича мыши своим поведением также что-то предвещают: Порою же мыши становятся в круг, / Под музыку ночи по комнате вьются. / И длится их танец, как тихое чудо, / И мыши все пляшут и пляшут, покуда / Зарей не окрасятся неба края. [8]
Чуть вечер настанет, померкнет закат - / Проворные лапки легко зашуршат: / Приходят они, мои милые мыши, / И сердце смиряется, бьется все тише . [8].
Поэт написал целый "мышиный цикл", в который входят стихотворения "Мышь", "Ворожба", "Вечер" и др. В стихах В.Ф.Ходасевича мыши - не только хтонические животные древней мифологии, зловещие представители подземного царства, но и музы. По гипотезе В.Н. Топорова, древнегреческие слова "мышь" и "муза" генетически между собой связаны [7, 42]. Кроме того, как уже отмечалось выше, многие мифологические представления о музах совпадают с представлениями о мышах. Родителями мышей являются громовержец (или небо) и земля, родителями муз - Зевс-громовержец или Уран и Мнемосина или Гея (земля). Место рождения или обитания мышей и муз - гора. Мыши соотносятся с огнем, водой, мировым древом, музы - с каменным столпом. Предводитель мышей - мышиный царь или Аполлон, предводитель муз
- Аполлон или Дионис. Форма организации мышей и муз - хоровод. Хаотическое оживление у мышей возникает перед грозой, у муз в связи с вдохновением, творчеством [5, 190].
Таким образом, семантическое наполнение символического образа "мышь" в стихотворении "После полуночи сердце ворует." формируется под влиянием межтекстовых связей названного поэтического произведения. В семантическом пространстве интертекста, создаваемого в результате межтекстового взаимодействия указанного стихотворения с произведением А.С.Пушкина "Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы", "мышиными стихами" В.Ф.Ходасевича, а также в результате влияния ми-фопоэтической традиции в символическом образе "мышь" в названном стихотворении О.Э.Мандельштама возникает семантическая составляющая "муза", поддерживаемая лексемами тематических групп вдохновение ("ночь" ("После полуночи сердце ворует", "Спящей ночи трепетанье.", "Под музыку ночи"), "бессонница" ("Мне не спится, нет огня.", "Всюду мрак и сон докучный"), "трепетанье") и движение: (движение происходит перед появлением слова) "беготня" ("Жизни мышья беготня."), "виться" ("Под музыку ночи по комнате вьются . "), "плясать" ("И мыши все пляшут и пляшут."), которые репрезентируют аллюзивные отсылки к прецедентным текстам.
В стихотворении О.Э. Мандельштама "За гремучую доблесть грядущих веков." (1931, 1935) также содержатся значимые для
формирования его семантического наполнения интертекстуальные связи. Смысловым центром названного стихотворения является тема потери чести: За гремучую доблесть грядущих веков, / За высокое племя людей, - / Я лишился и чаши на пире отцов, / И веселья, и чести своей. / Мне на плечи кидается век-волкодав, / Но не волк я по крови своей: / Запихай меня лучше, как шапку, в рукав / Жаркой шубы сибирских степей. / Уведи меня в ночь, где течет Енисей / И сосна до звезды достает, / Потому что не волк я по крови своей / И меня только равный убьет [4] .
У русскоязычного читателя тема чести ассоциируется, прежде всего, с двумя великими "невольниками чести" - А.С.Пушкиным и М.Ю.Лермонтовым. Ср. стихотворение Лермонтова "Смерть поэта", посвященное Пушкину: Погиб поэт! - невольник чести -Пал оклеветанный молвой, С свинцом в груди и жаждой мести, Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид, Восстал он против мнений света Один, как прежде. и убит!
[3].
Названные выше стихотворения были написаны после определенных трагических событий. Для М.Ю.Лермонтова таким событием стала смерть А.С.Пушкина -"солнца русской поэзии". Для О.Э. Мандельштама - все, что последовало за 1917 годом: смерть близких людей, аресты, ссылки, тяжелое положение, в котором оказались почти все поэты, разрушение прежних иде-
алов, творческое молчание. Но если М.Ю.Лермонтов окончательно разочаровался в людях ("клеветникам ничтожным", "насмешливых
невежд", "надменные потомки", "подлостью прославленных отцов"), то О.Э.Мандельштам еще верит в "высокое племя людей". Необходимо отметить, что, по наблюдениям исследователей, при цитировании лермонтовских текстов
О. Э. Мандельштам, как правило, ориентируется на них диалогически (см. об этом: Гелих, 1995) и создает стихотворения противоположные по содержанию (см., например, "Слух чуткий парус напрягает.", "Все чуждо нам в столице непотребной .", "Концерт на вокзале", "Кому зима - арак и пунш голубоглазый", "Жил Александр Герце-вич."), но которые, тем не менее, формируют свой смысл посредством отсылок к произведениям Лермонтова. Представляется, что указанное утверждение справедливо и по отношению к рассматриваемому стихотворению.
Как показал анализ, интертекстуальное пространство стихотворения "За гремучую доблесть грядущих веков." формируется не только образом чести, но и образами смерти (словесные реализации: "смерть", "погиб", "пал", "убийца" -у М.Ю. Лермонтова, "убьет" - у О.Э. Мандельштама); предательства (словесные реализации: "мелочных обид", "пустых похвал", "клеветникам ничтожным", "надменные потомки", "известной подлостью" - у М.Ю. Лермонтова, "гремучую доблесть", "грядущих веков", "век-волкодав", "трус" - у О.Э. Мандельштама); одиночества поэта
(словесные реализации "гордой головой", "восстал", "один" - у М. Ю.Лермонтова, "лишился чаши", "лишился веселья", "лишился чести", "не волк", "равный" - у О. Э. Мандельштама). Указанные словесные единицы создают обобщенный метаобраз положение поэта в обществе, который в рассматриваемом произведении имеет традиционно-поэтическую смысловую основу: изгнанник, наделенный даром пророчества и ясновидения.
Согласно традиционно-
поэтическим представлениям, поэт всегда одинок. Именно одиночество является его естественным состоянием. Ср. у А. С. Пушкина в стихотворении "Поэту": Поэт! не дорожи любовию народной. / Восторженных похвал пройдет минутный шум. / Ты царь: живи один. Дорогою свободной / Иди, куда влечет тебя свободный ум. [6].
Тема одиночества достаточно характерна и для творчества О.Э.Мандельштама. И в рассматриваемом, и в других своих стихотворениях (см., например, "Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма." (1931), "Еще не умер ты, еще ты не один." (1937) поэт не чувствует родства с людьми, но в отличие от М.Ю.Лермонтова, никого в этом не обвиняет.
На смысловое наполнение образа одиночества поэта в творчестве О. Э. Мандельштама оказали влияние также некоторые внехудожествен-ные факторы, связанные с особенностями самой личности О.Э. Мандельштама (все, кто знал О.Э. Мандельштама, считали его немного странным, не таким, как другие) и мифопоэтическая традиция, соглас-
но которой поэт осмысляется как "хранитель обожествленной памяти, традиций коллектива, несущий в себе бессмертие, жизнь. В античной мифологии складывается образ поэта-пчелы и поэзии-меда" [5]. Соотнесенность образного строя анализируемого стихотворения с античной мифопоэтической традицией репрезентируется также лексическими образами "звезда", "голубые", "сиять": Чтоб сияли всю ночь голубые песцы / Мне в своей первобытной красе. / Уведи меня в ночь, где течет Енисей / И сосна до звезды достает. [4], устанавливающие связь данного произведения с образами итальянской живописи (как известно, в творчестве О.Э. Мандельштама итальянская культура занимала особое место), в которой поэзия обычно "персонифицируется в образе женщины в небесно-голубой одежде, украшенной звездами; голова ее крылата, женщина держит лавровый венок и арфу, перед нею лебедь" [4, с. 328].
Как показал анализ, в формировании интертекстуального пространства стихотворения "За гремучую доблесть грядущих веков..." "участвует" также стихотворение О. Э. Мандельштама "Да, я лежу в земле, губами шевеля.": .На Красной площади земля всего круглей, / И скат ее нечаянно раздольный, / Откидываясь вниз до рисовых полей, - / Покуда на земле последний жив невольник [4], поскольку в нем содержится отсылка к стихотворению М.Ю. Лермонтова "Смерть поэта" (словесный образ "невольник"), а следовательно, и к стихотворению О.Э. Мандельштама "За гремучую доблесть грядущих ве-
ков.". Кроме того, последняя строка воспроизводит в памяти читателя пушкинское "Я памятник воздвиг себе нерукотворный": Нет, весь я не умру - душа в заветной лире / Мой прах переживет и тленья убежит - / И славен буду я, доколь в подлунном мире / Жив будет хоть один пиит [6].
Формирование семантики ме-таобраза "положение поэта в обществе" в стихотворении "За гремучую доблесть грядущих веков..." является весьма ярким примером приобретения художественным образом дополнительной интертекстуальной осложненности. Указанный ме-таобраз в данном стихотворении под влиянием межтекстовых связей с произведениями М.Ю. Лермонтова, А.С. Пушкина и самого О.Э. Мандельштама приобретает значение изгнанник, наделенный даром пророчества и ясновидения, которое формируется на основе семантических составляющих "потеря чести во имя служения обществу", "предательство", "одиночество", "смерть", "предвидение". Указанные семантические составляющие создаются в пространстве интертекста лексическими единицами, входящими в состав прецедентных и авторского текстов. Так, семантическая составляющая "потеря чести во имя служения обществу" рождается на основе лексических единиц "честь", "невольник" ("Погиб поэт! - невольник чести", "Лишился . чести своей"), "месть" ("С свинцом в груди и жаждой мести"), "лишиться", "доблесть" ("За гремучую доблесть грядущих веков"), "высокое племя", "племя людей" ("За высокое племя людей"). Семантическая составля-
ющая "предательство" создается лексемами "трус" ("Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы"), "обиды" ("Позора мелочных обид"), "подлость", "клеветники", ("Зачем он руку дал клеветникам ничтожным") "надменный" "завистливый", "коварный" ("Вступил он в этот свет, завистливый и душный"). Семантическая составляющая "одиночество" репрезентируется лексическими единицами "один", "восстать", ("Восстал он против мнений света / Один, как прежде."), "гордый" ("Поникнув гордой головой ."), словосочетаниями "лишиться чаши", "лишиться веселья" ("Я лишился и чаши на пире отцов"). Семантическая составляющая
"смерть" формируется на основе лексем, содержащих сему гибели: "век-волкодав", "кости", "кровавый", "убить" ("Мне на плечи кидается век-вокодав"), "убийца", "пи-
столет", "погиб", "пал" ("Его убийца хладнокровно навел удар."). Семантическая составляющая "предвидение" создается лексическими единицами со значением бессмертие: "душа" ("Душа в заветной лире / Мой прах переживет и тленья убежит), "слава", "памятник", "жить", "не умру" ("И славен буду я.", "Жив будет хоть один пиит", "Покуда на земле последний жив невольник"), "голубой", "краса", "звезда" ("Чтоб сияли всю ночь голубые песцы").
Таким образом, приведенные стихотворения весьма наглядно подтверждают, что спецификой функционирования поэтического слова в интертексте является не только обогащение своей семантической структуры за счет "приращения" новых смыслов, но и изменение семантики поэтического произведения в целом.
Библиографический список
1. Волошин М.А. Лики творчества / М.А.Волошин. - Л.: Азбука, 1989.
- 589 с.
2. Левин Ю.И., Сегал Д.М., Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма / Ю.И.Левин, Д.М.Сегал, Р.Д.Тименчик, В.Н.Топоров, Т.В.Цивьян // Смерть и бессмертие поэта. - М.: Изд. центр РГГУ, 2001. - С.283-316.
3. Лермонтов М.Ю. Сочинения: В 2-х т. / М.Ю.Лермонтов. - М.: Правда, 1988. - Т.1. - 720 с.
4. Мандельштам О.Э. Соч.: В 2-х т. / О.Э.Мандельштам. - М.: Худож. лит., 1990. - 638 с.
5. Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 тт. / Гл. ред. С.И.Токарев.
- М.: Советская энциклопедия, 1991.
6. Пушкин А.С. Золотой том: Собрание сочинений / А.С.Пушкин. -М.: Издательский дом "Имидж", 1993. - 975 с.
7. Топоров В.Н. К исследованию анаграмматических структур (анализы) / В.Н.Топоров // Исследования по структуре текста. - М., 1987. - С. 193238.
8. Ходасевич В.Ф. Стихотворения / В.Ф.Ходасевич. - Л.: Азбука, 1989. - 495 с.
Specific points of language units work in intertext (on the material of O. Mandelstam's verses)
T.L. Revyakina
This article focuses on dialogs with world culture texts. The author considers interface to be specific semantic area which is formed as a result of process of intertext interaction.
Воронежский государственный архитектурно-строительный университет
