CC BY
97
ОСЛЫШКА КАК ПРЕДМЕТ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Н.Н. Ефимова
Ключевые слова: ослышка, восприятие, ошибочные действия, предвосхищение, когниция, феноменология. Keywords: mishearing, perception, wrong activity, anticipation, cognition, phenomenology.
Междисциплинарный вектор развития современной парадигмы гуманитарного знания открывает новые возможности изучения традиционно актуальных объектов. Проблематика ошибки как одной из универсальных констант сознания и познания вписывается в глобальную задачу поиска общих оснований различных подходов к пониманию человеческого мышления. Ослышка с точки зрения логики представляется деформацией смысла высказывания, ошибкой восприятия. Однако ее исследование предполагает рассмотрение не только формально-логических характеристик, но и механизмов синтеза смысловых связей, что становится возможным в рамках междисциплинарного подхода.
Традиционно различают ошибки восприятия, нередко недоказуемые и незамечаемые, и ошибки суждения, которые, с одной стороны, более заметны, ибо озвучены или описаны, а с другой стороны, могут быть интерпретированы множеством способов и оспорены либо реабилитированы. Феномен ошибки как этапа и/или результата восприятия является объектом интереса целого ряда наук - логики, философии, психологии, литературоведения, этнолингвистики, теории коммуникации, семиотики. Ошибки суждения - логические и математические ошибки, программные ошибки - поддаются проверке при сопоставлении с идеальной формулой, матрицей или схемой. Судебные и врачебные ошибки также могут быть проанализированы и доказаны. Теория ошибок как раздел математической статистики занимается погрешностями измерений и процессом построения выводов о значениях приближенно измеренных величин, поскольку погрешности измерений неизбежны. Ставшее афоризмом высказывание Сенеки «Человеку свойственно ошибаться» восходит к выражению
Цицерона «Каждому человеку свойственно ошибаться, но никому, кроме глупца, не свойственно упорствовать в ошибке». Ему, в свою очередь предшествовало «всем людям свойственно ошибаться» греческого поэта Еврипида и еще более раннее «так как ошибки неизбежны между смертными» греческого поэта Феогнида, жившего за 500 лет до н.э. Контекст порождения этих высказываний указывает на их отнесенность к ошибкам суждения. Но так ли далеко отстоят друг от друга ошибки восприятия и ошибки суждения? Деление на перцептивные и когнитивные ошибки было оправдано на этапе накопления и анализа первичных данных. Современный американский пси-холог-когнитивист JI. Барсалоу отрицает автономное функционирование перцепции и когниции, утверждая, что когнитивные репрезентации изначально перцептивны [Barsalou, URL],
Интуитивные ошибки суждения находятся в центре внимания когнитивных психологов «по причине непосредственного интереса и их ценности в качестве диагностических показателей функционирования когнитивных механизмов» [Канеман, URL], Рассматривая интуитивные суждения, Д. Канеман указывает на их промежуточное положение между автоматическими операциями восприятия и сознательными операциями рассуждения. Анализируя интуитивные выборы и предпочтения, Канеман и Тверски опираются на основополагающие концепции когнитивной психологии - положение о различной доступности мыслей и положение «о различии между интуитивным и сознательным мыслительными процессами».
В модели трех когнитивных систем, предложенной Канеманом, восприятие, интуиция и рассуждения сопоставляются по процессуальным (операционным) и содержательным параметрам. Процессы восприятия и интуиции демонстрируют сходные характеристики -высокую скорость, отсутствие усилий (автоматизм), опору на ассоциации, неконтролируемость, слабую способность к адаптации, тогда как сознательные мыслительные процессы протекают медленнее, требуют усилий, подчиняются правилам и контролю сознания и в то же время являются более гибкими. Аспекты сходства интуиции и рассуждения носят содержательный характер - функции этих когнитивных систем не сводятся к обработке только текущей информации в отличие от восприятия, ограниченного стимулами, но осуществляют эту обработку с опорой на концептуальные представления, осознание прошлого, настоящего и будущего. Содержание и результат интуитивных процессов и рассуждений могут быть выражены с помощью речи, тогда как содержание и результат восприятия не всегда может быть вербализован. Ученый полагает, что вербализации пред-
шествует «одобрение» системы суждений, контроль со стороны которой, «как правило, является достаточно слабым, что позволяет людям выражать многие интуитивные суждения, в том числе и ошибочные» [Канеман, URL], Примером такого «ошибочного суждения» можно считать эпизод, описанный Тэффи в автобиографическом рассказе «Книга»: «Иногда слово прочитывается не совсем верно, но тем лучше: оно приобретает особый, непонятный, еле улавливаемый, таинственный смысл» [Тэффи, 1999, с. 199]. Рассматривая иллюстрацию к роману «Дети капитана Гранта», героиня вместо «Пага-нель бодрствовал» «сгоряча» прочла «Паганель бодросовал» и запомнила ощущение, порожденное этим необычным словом. «Через несколько лет эта книга снова попалась мне в руки, и узнала я, что Паганель просто напросто бодрствовал, — и загрустила. Жалко стало яркого, особенного впечатления, какое дало то несуществующее слово». Осознание и «исправление» ошибки восприятия нередко сопровождается сожалением и разочарованием, пожалуй, это сожаление об ускользающем (ускользнувшем?) возможном мире. В мемуарной литературе немало примеров такого отношения к «исправлению» ослышки. Любопытен пример, приводимый А.П. Чудаковым в автобиографическом романе «Ложится мгла на старые ступени»: он вспоминает, как в голодные послевоенные годы его дед, ставя на стол миску с печеной картошкой, восклицал: «Ребята, мимоскаль за нами\». «Замечательное слово "мимоскаль" означало: налетай. Только много позже Антона осенило, что дед говорил: "Ребята, не Москва ль за нами!". Клич нравиться перестал» [Чудаков, 2012, с. 235]. Именно словесное выражение интуитивного суждения, почти не отделимого от восприятия, позволяет проанализировать обе эти когнитивные системы.
Ошибочное восприятие сопоставляется с правильным, поскольку человеку свойственно опираться на идею эталонного устройства, положительного и бесперебойного функционирования аппарата приема и переработки информации, а также корректной связи этих двух аспектов с характеристиками реципиента. Отрицательный результат восприятия - несовпадение с идеальным - предмет междисциплинарного исследования, сочетающего методологию нейропсихологии и нейропсихолингвистики и феноменологические подходы к восприятию.
Ошибки восприятия выявляются в письменном или устном сообщении ошибающегося, поэтому анализ их возможен только при условии их вербальной репрезентации, которая в случае ослышки не всегда имеет место или не всегда принимается в расчет. Например,
фабула рассказа Тэффи «В вагоне» основана на ослышке одной из героинь, которая на свой вопрос: «А где вы, извините мене, имеете постоянное жительство?» получает ответ «Мы живем себе в Риге», но слышит «в Риме» [Тэффи, 1999, с. 148] и далее строит беседу с соседкой в заискивающем тоне, а узнав истину, не признает ошибки. На эффективность использования «отрицательного языкового материала» (речевых ошибок, детской речи, ошибок в ходе освоения иностранного языка, различных видов афазии) указывал JI.B. Щерба. Он утверждал также, что «языковая система и языковой материал - это лишь разные аспекты единственно данной в опыте речевой деятельности, <...> языковой материал вне процесса понимания будет мертвым, само же понимание вне как-то организованного языкового материала (то есть языковой системы) невозможно» [Щерба, URL],
Нейрофизиологические исследования отрицательного языкового материала обогатили не только афазиологию, но и расширили сферу лингвистического анализа, включив в число его объектов ошибочное речевое действие и его продукт. В работах P.O. Якобсона об афазии установлена корреляция между нарушениями процессов упорядочивания языковых единиц (на оси комбинации (синтагматики) - метафоры и оси селекции (парадигматики) - метонимии) и типом афазии. Типологические исследования афазии А.Р. Лурия, проведенные на обширном языковом материале, позволили установить корреляцию между типами речевых расстройств и локализацией поражений мозга. Значимым этапом в изучении закономерностей восприятия стала теория установки, разработанная Д.Н. Узнадзе, - опыты, основанные на «контрастной иллюзии», позволили определить установку как состояние предвосхищения, готовности к восприятию и связанным с ним действиям. Феномен установки позволяет объяснить многие факты психической жизни: опираясь на подсознательно сформировавшуюся внутреннюю норму, человек невольно сопоставляет с ней все стимулы извне, воспринимая их как нормальные или девиантные. Предвосхищение или установка на восприятие играет определяющую роль в этом процессе.
В воспоминаниях В. Маяковского упомянут эпизод, когда поэт, увидев вывеску «Сказочные материалы», удивился и, прочитав ее внимательнее, обнаружил, что это «Смазочные материалы», и приписал свою ошибку увлеченной работе над сказками. Пример очитки, приводимый Фрейдом, ситуационно близок описанному: человек, желающий найти туалет в незнакомом городе, на одной из вывесок видит надпись «Klosetthaus», но прочитав ее внимательнее, убеждает-
ся, что это «Korsetthaus». Таким образом, знание ситуации может оказаться ключом к толкованию ошибочного восприятия.
Феномен предвосхищения при восприятии поэтической речи на слух подробно описан Ю.М. Лотманом, который полагал, что слушатель стремится устранить непонятное из текста, запуская своего рода процесс народной этимологизации: «когда слушатель имеет дело с незнакомой лексикой, легко возникают возможности «сдвигов», при которых ритмическая пауза начинает восприниматься как конец слова» [Лотман, URL], Примеров таких своего рода «ослышек» немало, среди них ставшие классическими: «Шуми, шуми, волна Мирона» вместо: «Шуми, шуми волнами, Рона» и «Колокольчик, дарвалдая» вместо «Колокольчик, дар Валдая». Паузация незнакомого текста заменяется привычной моделью расстановки пауз, что, в сочетании с незнакомой лексикой, может приводить к смешению грамматических форм: «ряд звуков был спроектирован на потенциально имеющуюся в сознании слушателя форму деепричастия» [Лотман, URL], Неверное членение на паузы может происходить и при восприятии прозаических текстов -слияние фонем между соседними словами ведет к образованию новых слов: «где же ребенок?» — «где жеребенок?»; «там арка упала» — «та марка упала» — «Тамарка упала». Это естественное языковое явление также стало предпосылкой игровых ходов: «Что делал слон, когда пришел на поле он?» и «Что делал слон, когда пришел Наполеон?». Среди ошибок, допускаемых переписчиками древних текстов, Д.С. Лихачев выделяет неправильное разделение текста на слова - поскольку в древнерусских текстах многие слова писались слитно, переписчику более позднего времени не всегда удавалось воспроизвести изначальный строй текста. Так, устаревшее слово «желве» (черепаха) оказывается незнакомым переписчику списков Истории иудейской войны Иосифа Флавия, и в описании осады города Веспасианом вместо «устроивши желъве» (то есть особый военный строй, называемый «черепаха») появляется: «устроивши же лъвь». Черепаха превращается во льва и в переписанной версии Паисиевского сборника собрания Кирилло-Белозерского монастыря, где в числе прегрешений латинян значится: «ядять же львы» вместо «ядять желвы» [Лихачев, 1962].
Изучая ошибочные действия, 3. Фрейд приходит к выводу, что если в силу каких-то причин человек не может отказаться от чтения «чего-то нежелательного», он склонен исказить читаемое. Вероятно, эта тенденция к искажению проявляется при чтении и прослушивании не только нежелательного, но и просто непонятного, по какой-то
причине трудно воспринимаемого. Так, классифицируя типы отклонений от канонического текста, возникающих при переписке древних текстов, Д.С. Лихачев утверждает, что «Особенно часты замены малопонятных писцу слов сходными по звучанию понятными: вм. «на стогнах» (то есть на площадях) - «на стенах», вм. «рыдель» (рыцарь) - «рыдатель», вм. «зьрно горюшно» (или «горушно» - горчичное) -«зьрно горошно», «иконому» - «и ко оному» и т.д. В «Повести о Ба-сарге» в основных ее списках говорится «и бысть голка (шум, мятеж) велика». В одном же из списков это место переделано так «бысть же во дворце голкъ (горшок) великий». Частотны случаи замены незнакомых церковнославянских слов единицами, современными переписчику: вместо «слы» (послы) появляются «слуги», вместо «ипаты и тироны» - «тироны и попы» [Лихачев, 1962].
К этой же категории деформаций относятся ослышки (в англоязычной литературе mondegreens) - например, «Вам пряник в рот людской» вместо «Воспрянет род людской», или Rainman вместо Raymond - ослышка, давшая название известному фильму; случаи омофонического перевода (soramimi) - «Кум клопа / Пуп клопа / У клопа» вместо «Pourquoi pas» в фильме «Три мушкетера» (подробнее см.: [Ефимова, 2013]). Другую категорию представляют собой псевдоослышки - карнавализованные тексты, имитирующие ослышку; их создатель преследует определенную цель - от создания комического эффекта {«я буду, я буду для тебя всегда твоей мартышкой» вместо «...малышкой») до перевода разговора в нужное ему русло - так, герой романа Сесилии Ахерн «Thanks for the memories» [Ahern, 2008, с. 239] в разговоре с дочерью, упрекающей его за развод с женой, переиначивает ее фразу о балетной школе: «Ballet school? I thought you said break up fool», тем самым ослабляя напряженность разговора и как бы снимая с себя ответственность за развод.
Очитку Фрейд отчасти противопоставляет другим ошибочным действиям, поскольку «то, что следует прочитать, в отличие от того, что намереваешься написать, не является ведь собственным продуктом психической жизни читающего» [Фрейд, 1991, с. 42]. При анализе очитки Фрейд прибегает к исследованию не самого неверно прочтенного текста, а того, «какая мысль пришла в голову читавшему непосредственно перед очиткой и в какой ситуации она происходит» [Фрейд, 1991, с. 42]. «То, что занимательно и интересно, заменяет чуждое и неинтересное. Остатки [предшествующих] мыслей затрудняют новое восприятие» [Фрейд, 1991, с. 43].
Отрицая возможность объяснения ошибочных действий только физиологическими причинами - усталостью, болезнью, либо только
эмоциональными - отвлеченностью, волнением и рассеянностью, считая эти факторы ширмами, за которые не надо бояться заглянуть, Фрейд выходит на более глубинные причины ошибок, тем самым расширяя методологическую базу анализа именно языкового материала.
Фрейд полагает, что помимо фонетического сходства слов, на возникновение оговорок влияют и словесные ассоциации, а также сказанное ранее и то, что предполагается сказать позднее. Он утверждает, что в ряде случаев оговорка имеет смысл, то есть является полноценным психическим актом с определенной целью, формой выражения и значением. Этот подход перекликается с положением JI.B. Щербы о важности изучения отрицательного языкового материала. Одним из аргументов в пользу идеи наличия смысла у ошибочного действия Фрейд считает и намеренное использование этого приема автором художественного текста, приводя в качестве примера оговорку Порции в «Венецианском купце» Шекспира, - сам факт внесения такого выразительного средства в текст демонстрирует его важность. Нередко намеренное искажение имен собственных предстает как оговорка (Швайнкаре вместо Пуанкаре) и «часто приходится спрашивать человека, от которого слышишь подобное, пошутил он или оговорился». «Договоримся о том, что мы понимаем под «смыслом» (Sinn) какого-то психического процесса не что иное, как намерение, которому он служит, и его место в ряду других психических проявлений. В большинстве наших исследований слово «смысл» мы можем заменить словом «намерение» (Absicht), «тенденция» (Tendenz) [Фрейд, 1991, с. 22].
С. Коннор, анализируя обширный материал ослышек с опорой на теорию ошибочных действий Фрейда, приходит к выводу о том, что ослышки прагматически и функционально отличаются от оговорок (составляющих большинство изученных Фрейдом примеров), поскольку они упорядочивают бессмыслицу, придавая ей смысл, в отличие от оговорок, разрушающих смысл и порождающих бессмыслицу [Connor, URL].
Лингвистические исследования речевых ошибок сосредоточены на результатах продуктивной речевой деятельности - оговорках и очитках, однако многие выводы, справедливые для этих видов искажения восприятия, применимы к ослышкам.
З.А. Побидько на основании исследования метатезы - разновидности оговорки или описки, заключающейся в перестановке звуков или слогов в составе слова - приходит к выводу о психофизиологической природе этого явления, опираясь на положение о наличии опре-
деленной зоны в коре головного мозга, отвечающей за интеграцию разрозненных информационных и двигательных импульсов [Побидь-ко, 2005]. Не ставя целью анализ причин транспозиций, Д.С. Лихачев указывает их в списке ошибок переписчиков древних текстов и иллюстрирует следующими примерами: «не позира я» вм. «не порази я», «покоры» вм. «порокы», «ховраты» вм. «хорваты», «из горъ его» вм. «из рогъ его» [Лихачев, 1962]. Опираясь на предлагаемое Философским энциклопедическим словарем определение случая как «цепи непознанных или недостаточно хорошо познанных причин и следствий» (цит. по: [Побидько, 2005]), З.А. Побидько высказывается за необходимость интеграции чисто лингвистического подхода, рассматривающего метатезу как фонетическое явление, и психофизиологических методов. Анализ обширного материала позволил автору придти к выводу, что при наличии случайных фактов метатезы (индивидуальный факт речи) наблюдается и устойчивая повторяемость ее отдельных случаев (постепенное внедрение в коллективный узус) и что природа метатезы не объясняется только фонетическими правилами, но может быть проанализирована с опорой на закономерности более общего порядка.
Лексико-семантическая вариантность языковой единицы не всегда позволяет установить закономерности семиозиса. И.К. Архипов полагает, что «говорить о многозначности» самой формы как ее имманентного свойства некорректно» [Архипов, 2012, с. 22]. Он указывает на «слабое место обыденного видения мира: оно не делает различий между тем, что забрано «извне», а что из памяти» [Архипов, 2012, с. 103]; этот взгляд имеет точки соприкосновения с моделью Канемана, описанной выше. Критикуя идею давления контекста на значение, И.К. Архипов ссылается на С.Д. Кацнельсона, который полагал, «что все значения полисемантичной формы создает и изменяет автор высказывания: он описывает речевой контекст, посылая в качестве сигналов формы единиц языкового контекста, строя и изменяя его» (цит. по: [Архипов, 2012]). Постулируя доминирующий характер непрерывных процессов категоризации, Архипов утверждает, что соотнесение понятия, закодированного в слове, с индивидуальным распределением категорий неизбежно происходит при восприятии и является «сугубо субъективным процессом».
Такое когнитивное профилирование - выделение наиболее значимой в данный момент части высказывания - происходит непрерывно, всякий раз меняя результат восприятия. Не потому ли «нельзя дважды войти в одну реку»? Примат внутреннего времени над внешним, постулируемый Э. Гуссерлем, во многом раскрывает феномено-
логическую природу семиозиса. Концепции природы и механизмов понимания, появившиеся в последние десятилетия, разрабатываются с привлечением междисциплинарных методологий и опорой на положения культурологии, литературоведения, антропологии, семиотики, психологии и социологии, что подтверждает экспансионистский характер современной лингвистической парадигмы, на который указывает Е.С. Кубрякова.
В воспоминаниях С. Кайсаровой описан случай непонимания детьми слова в прослушиваемой песне, которую им предстояло выучить: «в начале песни все было вроде бы знакомо, смущала лишь некая Изабэлья, к которой надо было прокладывать путь трудом:
Трудом мы к Изабэлье Проложим путь себе. Пусть гнутся наши нивы Колосьями к земле!
Детское недоумение не могли развеять и взрослые, призванные на помощь. Старики напрягали слух, пытаясь опытным ухом уловить то, что молодым неведомо. Приглашали соседей, спрашивали у родителей. Пластинку заездили вконец — все тщетно: тайна Изаб-эльи оставалась нераскрытой... Все вдруг встало на свои места, когда Леонид Николаевич объяснил, что о женщине в песне нет речи, а неизвестное слово «изобилие» означает непонятное в ту пору явление — это когда у всех всего много, даже больше, чем нужно. Люди не знали слова, потому что не существовало явления, которое оно обозначает... » [Улицкая, 2013, с. 322].
Этот пример порождения нового смысла иллюстрирует вышеприведенные теоретические положения. В контексте концепции триады языковых явлений JI.B. Щербы «Изабелья» (как и ее «сестра» Леди Мондегрин (см.: [Ефимова, 2013]) представляет собой отрицательный языковой материал. Появление несуществующего персонажа вызвано эффектом предвосхищения, описанного Д.Н. Узнадзе: пафос упорного движения вперед и преодоления трудностей тяготеет к эффектной кульминации, которая обретает архетипические черты прекрасной незнакомки. Выбор детьми женского иностранного имени вписывается в психоаналитическую трактовку, которая предполагает, во-первых, замену непонятного (набор звуков) на понятное (женское имя) и, во-вторых, замену чуждого и неинтересного на занимательное. Согласно С. Коннору, ослышка создает смысл из бессмыслицы -так в тексте появляется действующее лицо, не предусмотренное авторским сценарием, пополняя список персонажей, порожденных де-
формацией означаемого, таких как поручик Киже, Lady Mondegreen, Rainman, и другие.
Фон, который Ю.М. Лотман считал непременным условием существования знака, неизбежно характеризуется через время. Феноменологическая интерпретация внутреннего сознания времени предполагает первичность субъективного переживания и вторичность осмысления объективного времени. Согласно Э. Гуссерлю, настоящее воспринимается не как точка, а как фрагмент (точка и ее окрестности). Хронотоп как организующее начало человеческой жизни определяет интерпретативные стратегии. Время ego, характеризующееся определенными знаками и структурой семиозиса, становится доступным наблюдению благодаря рассмотрению отдельных дискурсов, которые конструируются вокруг центрального события, воплощенного в концепте. Время ego, как и время культуры, подчиняет деятельность сознания осмыслению внешних знаков в свете конкретной интенциональности. Знаки попадают в поле внутреннего времени ego, сформировавшееся вокруг ключевого концепта. Материальным подтверждением времени ego становится дискурсивная деятельность, сосредоточенная вокруг базовых знаков - семантических и прагматических фокусов времени как его отличительных признаков. В рассматриваемом примере знак «Изабелья» рождается на горизонте внутреннего времени, интенциональность которого характеризуется идеей единого порыва к идеалу через преодоление. «Изобилие» в исходном тексте и «Изабелья» во вторичном тексте вербализуют концепт желанной и труднодостижимой цели. Горизонт внутреннего времени ego автора, определяемый как «бесконечная последовательность событий-переживаний, в которой надлежит определить место переживания единого образа» [Воскобойник, 2004, с. 46], не тождествен горизонту внутреннего времени реципиента, поэтому один и тот же знак обретает в их пределах разные означаемые.
Ошибка рецепции - результат несовпадения интенциональных горизонтов адресата и адресанта, смысл, заложенный в текст адресатом, подвергается деформации, попадая в поле воздействия внутреннего времени ego адресанта и достигая феноменологического тождества с доминирующим концептом.
Ориентация современной парадигмы познания на предмет изучения, а не на методологию отдельной дисциплины, подтверждает актуальность комплексного подхода, сочетающего традиционные лингвистические методы анализа с доминирующими методами новейшей лингвистики - интерпретацией, моделированием, концептуальным и категориальным анализом, анализом семантических примитивов, про-
тотииическим анализом, а также с методами психолингвистики, философии языка, эпистемологии и герменевтики, среди которых - теория ментальных пространств и концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера, теория языковой личности Ю.Н. Караулова, теория интерпретации В.З. Демьянкова, концепции дектики и возможных миров Ю.С. Степанова, теория языкового эгоцентризма Р. Якобсона, концепция открытого произведения У. Эко, феноменология внутреннего сознания времени Э. Гуссерля, семиотические концепции Р. Барта. Серия «Между ложью и фантазией» издания «Логический анализ языка» под редакцией Н.Д. Арутюновой, посвященная анализу «внутренних -ментальных и эмоциональных - состояний (видений), отвлекающих человека от действительного мира и погружающих его в сферу воображения и фантазии» демонстрирует продуктивность интеграции различных подходов. В предисловии к ней постулируется единство восприятия и когниции: «Непосредственное восприятие действительности органами чувств, прежде всего зрением и слухом, соединяясь с внутренними впечатлениями, исходящими из духа и души человека, совместно образуют эстетическое восприятие мира» [Арутюнова, 2008].
Правило Шалтай-Болтая: «Когда я употребляю слово, это означает только то, что я выбираю, что бы оно означало, - ни больше, ни меньше» применимо и к реципиенту: «Когда я слышу слово... - я выбираю, что бы оно значило». Оно соприкасается с концепцией языкового эгоцентризма Ю.С. Степанова, который полагал, что «отношение языка к говорящему заключается в присвоении себе языка в момент - и на момент - речи» [Степанов, 1985].
Ошибка рецептивной речевой деятельности - феномен, раскрывающий необходимость интегрированного исследования перцепции и когниции, которые в течение десятилетий были объектами анализа различных дисциплин. Предполагалось, что механизмы этих процессов не зависят друг от друга, но протекают последовательно: «системы перцепции принимают информацию извне и передают ее отдельным системам, поддерживающим различные когнитивные функции, такие как язык, память и мышление» (перевод наш) [Barsalou, URL], Опровергая такой подход, Л. Барсалоу утверждает, что когниция изначально перцептивна, она использует те же системы, что и перцепция, как на когнитивном, так и на нейронном уровне. Очевидно, что ошибка как возможный результат перцепции, будучи выражена вербально (в случае оговорки, очитки или озвучивания ослышки), представляет собой уникальный материал, исследования разных сторон которого дополняют и обогащают друг друга.
Литература
Арутюнова Н.Д. Логический анализ языка. Между ложью и фантазией. М., 2008. Архипов И.К. Лексические прототипы и явление полисемии // Прототипические и непрототипические единицы в языке. Иркутск, 2012.
Воскобойник Г.Д. Лингвофилософские основания общей когнитивной теории перевода: дис. ... д-ра филол. наук Иркутск, 2004.
Ефимова H.H. Туманность леди Мондегрин // Вестник ИГЛУ. 2013. № 4. Канеман Д. Контуры ограниченной рациональности: возможность интуитивных суждений и выбора. [Электронный ресурс!. URL:
http://www.research.by/webroot/delivery/files/ecowest/2004n4r01.pdf
Лихачев Д.С. Текстология. На материале русской литературы X-XVII вв. М.; Л.,
1962.
Лотман Ю.М. Структура художественного текста. [Электронный ресурс]. URL: http://www.gumer.info/bibliotek Buks/Literat/Lotman/ 08.php
Побидько З.В. Явление метатезы в системе лексико-фонетической вариантности слова: дис. ... канд. филол. наук. Псков, 2005.
Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка: семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М., 1985.
Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. М., 1991.
Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании. [Электронный ресурс!. URL: http://www.ruthenia.ru/apr/textes/sherba/
Barsalou L.W. Perceptual symbol systems. Behavioral and Brain Sciences. [Электронный ресурс!. URL: userwww.service.emory.edu/~barsalou/
Connor S. Earslips: Of Mishearings and Mondegreens. [Электронный ресурс!. URL: http://www.stevenconnor.com/earslips/
Список цитируемых источников
Тэффи. Собрание сочинений: в 3-х тт. СПб., 1999. Т. 1. Улицкая Л. Детство 45-53: а завтра будет счастье. М., 2013. Чудаков А.П. Ложится мгла на старые ступени. М., 2012. Ahern С. Thanks for the memories. - 2008.
