CC BY
33
ОБЗОР ПРАКТИКИ ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА: ДЕЛА «ТАНАСЕ ПРОТИВ РУМЫНИИ» И «РИБАЛЬДА И ДРУГИЕ ПРОТИВ ИСПАНИИ»
ДЕДОВ Дмитрий Иванович, судья Европейского суда по правам человека, доктор юридических наук
ГАДЖИЕВ Ханлар Иршадович, судья Европейского суда по правам человека в 2003—2017 гг., заведующий отделом судебной практики и правоприменения Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, доктор юридических наук
МЕЖДУНАРОДНОЕ И ИНТЕГРАЦИОННОЕ ПРАВО. ЕВРОПЕЙСКОЕ ПРАВО
Дело «Танасе против Румынии» (Nicolae Virgiliu Tanase v. Romania, no. 41720/13, 25 June 2019) посвящено расследованию дорожно-транспортных происшествий. Основная позиция Европейского суда по правам человека (далее — Суд, ЕСПЧ) заключается в определении эффективности действия системы органов власти при расследовании дорожно-транспортных происшествий (далее — ДТП), повлекших телесные повреждения, опасные для жизни. Критерий опасности для жизни был необходим Суду для определения статьи Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. (далее — Конвенция), по которой должна быть подана жалоба такого рода. Суд определил, что это должна быть ст. 2 Конвенции.
Данное дело было первоначально рассмотрено палатой ЕСПЧ и затем передано на рассмотрение Большой палаты для уточнения некоторых вопросов процедуры рассмотрения таких жалоб, в основном в ЕСПЧ, поскольку сами критерии эффективности уголовного расследования не являются новыми для Суда и содержатся в уже установленной практике Суда. Однако это дело имеет важное значение также в связи с большим количеством пострадавших в ДТП. Их число всегда велико во всех странах, но для России это представляет особую проблему в связи с низким уровнем культуры вождения и большим количеством жертв, исчисляемых десятками тысяч.
Обстоятельства дела. В автомобиль заявителя сзади въехал другой автомобиль, при этом удар был настолько сильный, что машина заявителя врезалась в стоявший впереди грузовик. Из обстоятельств дела трудно получить дополнительные сведения о степени вины водителя, который врезался в автомобиль заявителя сзади, поскольку вероятнее всего он не соблюдал дистанцию. Следствием лишь было установлено, что грузовик был припаркован правильно, а заявитель и другой водитель двигались с превышением скорости; повреждения здоровья заявителя возникли в основном по причине удара о грузовик, а не от удара сзади (при этом не принималось во внимание, что
машина заявителя врезалась в грузовик вследствие удара сзади). Большая часть обстоятельств, описанных в постановлении, посвящена наличию алкоголя в крови самого заявителя. И хотя уровень алкоголя был ниже допустимого уровня, заявитель протестовал, указывая на неправильный метод взятия образцов крови (т. е. уже после введения ему на месте ДТП противостолбнячной сыворотки и других лекарств в целях профилактики инфекции).
Сначала суд вынес решение не в пользу заявителя, так как он был сам виноват в ДТП: не затормозил, у него единственного был найден алкоголь в крови. Затем это решение было отменено вышестоящим судом и дело было направлено на новое расследование. Апелляционный суд поставил под сомнение все использованные доказательства как противоречивые: и факт правильно припаркованного грузовика, и наличие следов торможения, и противоречивые показания свидетелей, и правильность результатов анализа крови заявителя.
Расследование длилось восемь лет — с 2005 по 2012 г. В ходе расследования технические и иные экспертизы были затребованы следствием и судом и сделаны несколько раз. Последняя техническая экспертиза была сделана в 2010 г., т. е. через пять лет после происшествия. По заключению экспертов, высокая скорость, с которой двигался автомобиль заявителя, не позволила бы ему уклониться от столкновения с грузовиком; причины удара сзади так и не были определены, как и то, какое столкновение произошло первым — с грузовиком или с машиной, ударившей автомобиль заявителя сзади. И хотя не все элементы противоправного деяния со стороны другого водителя были установлены, прокуратура решила прекратить дело, что было позднее подтверждено судом, который также указал на истечение срока давности привлечения к уголовной ответственности. Всего в деле было три круга судебных слушаний. Заявитель провел в общей сложности 250 дней в больнице, ему были сделаны три операции, но добиться компенсации от властей он так и не смог.
Эффективность расследования. Для постановления Большой палаты ЕСПЧ по делу Танасе характерны глубина сформулированных Судом общих принципов эффективности системы органов власти при проведении уголовного расследования дорожно-транспортных происшествий (§ 157—171 постановления) и чрезмерная сжатость аргументов, с помощью которых Суд применил эти принципы в деле Танасе и не нашел нарушения процедурного аспекта ст. 2 Конвенции.
Позиция Суда заключается в возложении на государство обязанности в случае смерти или причи-нениия телесных повреждений, угрожающих жизни гражданина, создать эффективную независимую судебную систему, способную незамедлительно установить фактические обстоятельства происшествия и привлечь виновных к ответственности. Характер следственных действий зависит от природы и степени вмешательства в право на жизнь. В случае смерти потерпевшего, наступившей в результате умышленных действий, уголовное расследование должно быть проведено в обязательном порядке.
В случаях неумышленного причинения смерти или опасных для жизни телесных повреждений требование об эффективной судебной системе будет выполнено при предоставлении потерпевшим возможности обратиться в суд с гражданским иском о возмещении вреда. Данный иск может быть подан как отдельно, так и в рамках уголовного дела. Суд выразил уверенность, что и в рамках гражданского иска может быть установлен причинитель вреда и привлечен к ответственности.
Суд приводит примеры неумышленного причинения вреда, которые, однако, требуют уголовного расследования в связи с особыми обстоятельствами, например, когда вред возникает в результате действий государственных служащих, которые не ограничиваются лишь ошибкой в принятии решении или обычной неосторожностью, или в случаях, когда смерть наступает при подозрительных обстоятельствах в случаях опрометчивости и неосторожности в действиях частных лиц, очевидно нарушающих возложенные на них обязанности в соответствии с действующим законодательством в области использования особо опасных объектов, в сфере дорожного хозяйства, оборонной деятельности, при отказе в оказании медицинской помощи, нарушении правил перевозки опасных грузов. Тем не менее если будет установлено, что вред здоровью причинен неумышленными действиями, гражданский иск является достаточной формой эффективного расследования независимо от того, кто подозревается в причинении вреда — частное лицо или государственный служащий.
Если не ясно, в результате чего произошла смерть потерпевшего — из-за несчастного случая или иных ненамеренных и неумышленных действий, но есть
подозрение, что смерть наступила в результате нарушения действующих норм и правил, в том числе в сфере безопасности, должно быть проведено расследование, отвечающее минимальным стандартам эффективности, чтобы пролить свет на обстоятельства происшествия и его печальные последствия. Само по себе подтверждение какой-либо версии происшествия не означает соответствие требованиям эффективности, поскольку расследование так или иначе должно подтвердить или опровергнуть (не подтвердить) различные версии обстоятельств причинения вреда. Это означает, что обязанность государ -ства провести эффективное расследование возникает и в случаях причинения вреда здоровью частными лицами.
Как только властям становится известно о ДТП, они должны принять все разумные меры и использовать все возможные ресурсы (с учетом реальных возможностей следствия), приложить необходимые старания и проявить достаточную твердость, чтобы как можно быстрее собрать все имеющиеся доказательства и сведения на месте происшествия, сохранить их, а также устранить или минимизировать любые риски возникновения ошибок, которые могут в дальнейшем послужить препятствием для установления личности нарушителей и степени их вины в причинении вреда здоровью, и в конечном счете для привлечения виновных лиц к ответственности. Эти обязанности лежат на государстве и не могут зависеть от инициативы потерпевших или их родственников. Обязанности по сбору доказательств сохраняются до прояснения всех обстоятельств происшествия и до того момента, когда власти неизбежно придут к выводу об отсутствии оснований для продолжения расследования.
Таким образом, чтобы быть эффективным, расследование должно соответствовать требованиям адекватности: расследование должно установить все факты и лиц, виновных в причинении вреда. Расследование необходимо проводить достаточно тщательно с целью зафиксировать все имеющиеся доказательства, не полагаясь на необоснованные выводы, которые могут привести к прекращению расследования по уголовному делу. Суд отметил, что при возникновении трудностей или препятствий для продвижения следствия власти должны незамедлительно реагировать на такие случаи для поддержания доверия общества к властям, уверенности в их приверженности принципу верховенства права и устранения любых сомнений в том, что власти реагируют или нетерпимо относятся к любым проявлениям нарушения закона. При этом расследование должно быть завершено в разумные сроки.
В данном случае обстоятельства дела свидетельствуют об обратном: не все доказательства были собраны и сохранены (например, наличие или отсутствие следа торможения машины заявителя), мно-
гие из них (показания свидетелей, результаты анализа крови) оказались противоречивыми, установить виновных лиц также не представлялось возможным, а восьмилетний срок ведения следствия в деле, которое не представляло особых сложностей, нельзя назвать разумным. В общем, с трудом можно представить, каким образом расследование в данном деле могло отвечать требованиям адекватности и тщательности. Тем не менее Суд не нашел нарушения Конвенции.
Суд указывает, что расследование причин смерти или опасного вреда здоровью должно быть независимым. Это означает отсутствие не только иерархической или институциональной подчиненности, но и непосредственной реальной независимости представителей власти, которые участвуют в принятии решений, касающихся выводов следствия о причинах смерти и виновности причинителей вреда здоровью. Такие представители власти должны быть фор -мально и юридически независимыми от лиц, ставших участниками происшествия. Данное положение всемерно относится к делу Котельникова, о котором речь пойдет ниже, где в отличие от дела Танасе было известно заранее, что причинителем вреда был сотрудник полиции.
Обязанности государства по проведению эффективного расследования не могут лишь в теоретическом плане обеспечивать защиту потерпевших; средства защиты должны быть реализованы на практике. При этом сам факт окончания расследования не в пользу потерпевшего не может свидетельствовать о невыполнении государством своих позитивных обязательств.
Гражданский иск о возмещении вреда как эффективное средство правовой защиты. Суд также не нашел нарушения ст. 6 Конвенции, указав, что заявитель после прекращения уголовного дела не использовал другого средства защиты путем предъявления гражданского иска о возмещении вреда. Суд не нашел оснований для сомнений в эффективности данного средства защиты, несмотря на то что следствие не смогло на основании имеющихся материалов установить виновников ДТП. То есть ЕСПЧ предполагает, что в обычном гражданском иске национальный суд смог бы установить такой факт. Данная позиция не совсем соответствует практике Суда об эффективности средств защиты, когда Суд допускает и соглашается с заявителем, что определенные средства защиты, не использованные заявителем, могли бы оказаться неэффективными в силу конкретных обстоятельств.
Применение эффективности судебной системы в практике ЕСПЧ по другим делам. Данная практика свидетельствует, что выводы Суда могут быть противоречивыми. Так, ЕСПЧ пришел к прямо противоположному выводу в деле «Котельников против властей России» (Kotelnikov v. Russia, no. 45104/05,
12 July 2016). Обстоятельства ДТП в отличие от дела Танасе там были более ясные — наезд на пешехода на тротуаре, поэтому расследование не вызывало особых трудностей. В возбуждении уголовного дела отказывали несколько раз, и заявитель подозревал: причиной отказа послужил тот факт, что водитель автомашины являлся сотрудником полиции, с которым у него ранее был конфликт. Наконец, уголовное дело было заведено по решению прокуратуры только после того, как отец заявителя рассказал о случившемся прокурору города на личном приеме.
Расследование и последующие за этим судебные разбирательства длились три года, после чего суд первой инстанции, куда дело было направлено на новое рассмотрение, прекратил дело за истечением срока давности привлечения к уголовной ответственности. В деле Котельникова Суд пришел к выводу о неэффективности судебной системы и нашел нарушение процессуальных обязательств государства по ст. 2 Конвенции. Хотя заявитель в российском деле после прекращения уголовного судопроизводства обратился в суд с гражданским иском и получил в результате определенную компенсацию.
В этих двух делах истечение срока исковой давности зависело не от бездействия пострадавшего или властей. Срок течет независимо от проведения расследования и уголовного процесса. Он начинает истекать уже с момента совершения правонарушения. Такое течение срока противоречит принципу неотвратимости наказания и может быть использовано в интересах обвиняемого, нарушив при этом интересы пострадавшего. Такое законодательное регулирование вряд ли можно назвать справедливым.
В связи с этим следует отметить неустойчивость практики Суда по применению общих принципов эффективности национальной судебной системы. Например, в решении о неприемлемости жалобы по делу Мохамеда Аль Файеда об обстоятельствах гибели его сына и принцессы Дианы (Mohamed Al Fayed v. France, dec., no. 38501/02, 27 September 2007) Суд пришел к выводу о выполнении требований эффективности расследования, проведенного с целью установления обстоятельств и причин смерти сына заявителя. Такая общая формулировка, однако, не проливает свет на эти обстоятельства и причины, которые могут быть ограничены лишь техническими и медицинскими деталями без указания на обстоятельства, связанные с действиями причинителя вреда, который мог спровоцировать аварию, степенью вины такого лица и установлением личности виновника происшествия.
Интересно, что текст решения ЕСПЧ по делу Аль Файеда не содержит никаких подробностей следствия. Заявитель просил следствие проработать версию, изложенную в прессе и публикациях, об участии британских секретных служб в этом деле и назвал даже одного из бывших сотрудников МИ-6, с ко-
торым следователи встретились и беседовали. Этот свидетель сообщил о других сотрудниках МИ-6, которые могли бы помочь следствию, однако дело дальше не продвинулось. Версия о фотографах (папарац-ци) проработана слабо: вообще неясно, установило ли следствие какие-либо сведения в рамках этой версии, хотя известно, что журналисты старались держать принцессу Диану (в решении она названа как Диана Спенсер) в поле зрения.
По сути, несмотря на общие принципы, пропагандирующие активность государства при проведении расследования и обязанность не упустить возможности по фиксации необходимых доказательств и сведений, потерпевшие и их родные остаются наедине с проблемой неэффективности расследования. Для этого, особенно в сложных делах, они должны быть информированы о ходе следствия, чего следствие всегда старается избежать — в целях не допустить контроля над собой. В таких делах (а дело Танасе к ним также относится) многое остается на усмотрении органов власти, и чтобы доказать неэффективность судебной системы, следует провести чуть ли не собственное расследование. На самом деле это не так, что подтверждают многочисленные дела против властей России, когда Суд находит нарушение даже тогда, когда установлены и наказаны непосредственные виновники преступления (см. постановление ЕСПЧ по делу "Mazepa and Others v. Russia", no. 15086/07, 17 July 2018 об обстоятельствах расследования гибели журналистки Анны Политковской).
Срок давности привлечения к ответственности. Данное дело в системной связи с другими делами ЕСПЧ, приведенными выше, свидетельствует о необходимости дальнейшей работы над институтом давности привлечения к уголовной ответственности. В настоящее время в российской правовой науке существует следующее определение давности в уголовном праве: правовой институт, реализующий одно из средств влияния времени на правоотношения, обусловленные совершением преступления, которые по истечении сроков, закрепленных законодателем для осуществления права на привлечение лица, совершившего преступление, к уголовной ответственности или приведение к исполнению вынесенного в отношении него обвинительного приговора суда, прекращаются, если государство такое право не использовало, что влечет благоприятные для лица, совершившего преступление, уголовно-правовые последствия в виде освобождения от уголовной ответственности или освобождения осужденного от отбывания назначенного судом наказания. Таким образом, сроки давности уголовного преследования закреплены в уголовном законодательстве в целях недопущения нецелесообразного привлечения к уголовной ответственности. Под давностью привлечения к уголовной ответственности понимается истечение уста-
новленного законом определенного периода времени, после которого лицо не привлекается к ответственности за совершенное им преступление1.
В данном определении следует обратить внимание на такой фактор, как бездействие государства, т. е. ситуацию, когда оно не использовало свое право на привлечение к ответственности. Однако нельзя назвать бездействием фактическое проведение расследования, хотя в этот период срок давности уголовного преследования продолжает истекать. Единственным условием для приостановления срока являются действия самого подозреваемого или обвиняемого, если он скрывается от следствия или суда (ч. 3 ст. 78 УК РФ). ЕСПЧ в свою очередь использует разумный срок проведения расследования, включая судебный процесс, а также сложность дела, т. е. факторы, влияющие на время проведения расследования. При этом для различия в сроках давности в российской доктрине уголовного права имеют значение иные факторы, в частности тяжесть преступления. Эти факторы вносят еще большую неопределенность, поскольку суд может изменить квалификацию преступного деяния и, следовательно, срок давности. Даже такой краткий и поверхностный анализ вызывает необходимость учесть в будущем практику ЕСПЧ и обратить внимание на его позицию по исчислению сроков давности.
Итак, существует большая вероятность, что из-за длительного срока расследования уголовного дела пройдут сроки привлечения к уголовной ответственности и лицо не понесет наказание за совершение преступления. В практике встречается много случаев, когда уголовные преследования прекращаются на этапе судебного процесса (например, постановление Президиума Нижегородского областного суда от 13 апреля 2016 г. по делу № 44у-31/2016, постановление Президиума Приморского краевого суда от 8 апреля 2016 г. по делу № 44у-64/2016). Поэтому в деле Котельникова имеет место проблема российской правовой системы.
Но факторы определения разумности срока, установленные в практике ЕСПЧ, не являются конкретными. Их должен определить сам законодатель. При этом сроки должны быть длительными — значительно дольше, чем, например, трехлетний срок давности в деле Котельникова. Срок давности принципиально
1 См.: Ендольцева А. В., Ендольцева Ю. В. Правовые последствия истечения сроков давности совершенного преступления: российский и зарубежный опыт: монография. М., 2017. См. также: Диаконов В. В. Уголовное право России (Общая часть). М., 2003; Мальцев В. Освобождение от уголовной ответственности в связи с истечением сроков давности // Уголовное право. 2006. № 1; Борисова В. Д. Проблемы сроков давности уголовного преследования в условиях современной правоприменительной практики // Вестник Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского. 2017. № 2.
отличается от разумного срока для привлечения к ответственности. Разумный срок не должен быть слишком долгим. Но некоторые сроки давности настолько сжаты, что не дают достаточно времени на производство всех необходимых процессуальных действий. Такая ситуация не может быть признана приемлемой. Кроме того, вызывает сомнение обоснованность сроков за аналогичные преступления в разных странах: в России — три года, а в Румынии — восемь лет.
Следовательно, срок давности привлечения к уголовной ответственности должен приостанавливаться на весь период следствия и начинать течь в случае приостановления производства по уголовному делу. В литературе встречаются такие предложения, которые преследуют определенные разумные цели: для исключения у лица, совершившего преступление, чувства безнаказанности за свое деяние; для предотвращения совершения новых преступлений, поскольку не будет вероятности, что преступник не понесет уголовной ответственности в силу небольшого времени, предусмотренного для следствия и судебного разбирательства; для защиты прав потерпевшего.
Именно потерпевший является центральным субъектом, права которого затрагиваются институтом давности привлечения к уголовной ответственности. Потерпевший имеет право требовать от государ -ства эффективного расследования и создания эффективной судебной системы согласно Конвенции. Эти обязательства различны по своей природе. Эффективность расследования зависит от оперативности и тщательности расследования преступления, а эффективная судебная система означает проведение судебного процесса в разумные сроки в целях установления вины, иных признаков состава преступления и назначения наказания за совершенное преступление. ЕСПЧ в деле Танасе проанализировал оба условия эффективности, но его выводы вызывают сомнение относительно общего срока и действий властей, как было указано выше, что вызвало несогласие значительного числа судей в составе Большой палаты ЕСПЧ в данном деле.
Эффективность в данном случае означает практическую реализацию гарантий, предусмотренных ст. 52 Конституции РФ, согласно которой права потерпевших от преступлений охраняются законом. На эту тему высказался и Конституционный Суд РФ, который в постановлении от 11 ноября 2014 г. № 28-П «По делу о проверке конституционности положений части 1 статьи 1 Федерального закона "О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок" и части третьей статьи 61 УПК РФ в связи с жалобами В. В. Курочкина, А. Б. Михайлова и А. С. Русинова» пришел к выводу, что оспариваемые нормы закона не допускают возвращения заявления о присуждении компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или отказ
в выплате компенсации потерпевшему от преступления в случаях, когда производство по уголовному делу прекращено в связи с истечением срока давности уголовного преследования, который по данному преступлению меньше, чем установленный законодательством срок производства по уголовному делу, позволяющий обращаться в суд с заявлением о присуждении компенсации. В этом и в других постановлениях Конституционный Суд РФ постоянно обращает внимание на разумность сроков судопроизводства, что соответствует общим европейским стандартам эффективной судебной системы. Это постановление еще раз подтверждает структурный характер проблем, создаваемых институтом давности привлечения к ответственности: права потерпевших могут быть нарушены из-за срока давности в связи с невозможностью оценки разумности срока судопроизводства.
Постановление Большой палаты ЕСПЧ по делу "Lopez Ribalda and Others v. Spain" от 17 октября 2019 г. (no. 1874/13 и 8567/13)
Пропорциональность — один из важнейших принципов, к которому ЕСПЧ часто обращается в поисках баланса между интересами вовлеченных в спор заинтересованных сторон. Примером необходимости достижения справедливого баланса между правами различных групп служит защита персональных данных в контексте профессиональной службы. Следует обратить внимание, что прецедентная практика Суда продолжает использоваться в качестве руководства для многих европейских институтов, включая законодателей Европарламента и национальных судов, особенно в оценке новых правил обработки персональных данных в свете Общего регламента по защите данных, вступившего в силу 25 мая 2019 г. В мнении об обработке данных на работе, в частности в ст. 29 Рабочей группы по защите данных, предусмотрено, что при обработке работодателями личных данных сотрудников согласие последних не может быть основано на умолчании, поскольку в большинстве случаев работники не могут свободно отказываться, выражать, или отзывать согласие на эти действия. Поэтому во многих ситуациях основанием для обработки данных служит трудовой договор или возможные коллективные договоры. В делах же, где обработка данных не основана на названных инструментах, законные интересы работников и оценка баланса интересов нужны для сопоставления средств и целей обработки с угрозами для прав и свобод субъектов данных — работников.
Названные аспекты защиты частной жизни были актуальны в рассматриваемом деле, где Большая палата, приняв абсолютно противоположное мнению палаты постановление, по существу высказала новую позицию в эпоху растущего влияния технологий по вопросу защиты частной жизни по ст. 8 Конвенции.
Факты. Заявители работали в качестве кассиров и помощников продавцов в супермаркете, который нес
экономические потери. В целях расследования потери определенных предметов продажи работодатель решил установить в супермаркете камеры видеонаблюдения. Некоторые из них, предназначенные для съемки входов и выходов из магазина, были на виду, в то время как другие, направленные на кассы и секцию контроля, спрятаны. Национальное законодательство предусматривает формальные и ясные законодательные рамки, обязывающие лиц, ответственных за систему видеонаблюдения, установленную в том числе в общественных местах, предоставлять предварительную информацию лицам, которые отслеживаются путем видеонаблюдения. Заявители были проинформированы только об установке тех камер, которые видны, но им ничего не было сказано о возможности производства скрытых съемок. Некоторые из заявителей могли быть засняты в течение всего рабочего дня. Видеонаблюдение продолжалось 10 дней и прекратилось, когда видеозапись показала, что заявители крадут различные предметы. Они были уволены на основании указанной видеозаписи.
Постановление Палаты от 9 января 2018 г. Заявители обратились в Суд с жалобой на нарушение их прав по ст. 8 Конвенции (право на уважение частной жизни), поскольку супермаркет не уведомил сотрудников о видеонаблюдении, а также по ст. 6 Конвенции (право на справедливое судебное разбирательство). Значение постановления Палаты заключается в том, что она приняла диаметрально противоположное позициям национальных судов Испании решение. В данном деле сначала Трибунал по трудовым спорам, а затем Высший суд Каталонии решили, что права заявителей не нарушены и обработка персональных данных была пропорциональной. Конституционный суд признал жалобу неприемлемой в связи с «отсутствием нарушения основного права». Национальные суды основывали свои подходы на фактах наличия обоснованных подозрений и на оценке необходимости принятия работодателем соответствующих мер. В аналогичной ситуации при рассмотрении другого дела Конституционный суд Испании выдвинул следующие аргументы: во-первых, что было общее уведомление о наблюдении и работники были предупреждены; во-вторых, принятые меры были адекватными, так как направлены на выявление сотрудников, совершающих нарушения; в-третьих, они были необходимы, поскольку видеокассеты служили в качестве доказательств краж; наконец, в-четвертых, запись ограничивалась местами, где находился кассовый аппарат, следовательно, названные меры были вполне пропорциональны2. Уместно заметить, что ранее, в 2012 г., Федеральный суд по трудовым спорам Германии посчитал, что даже простая возможность наблюдения, независимо от времени его
2 См.: Tribunal Constitucional de Espana, decision 39/2016, 3 March 2016.
осуществления, оказывает существенное давление на работников и это несовместимо с их правом на уважение частной жизни3. Суду следовало определить собственную позицию по непростому делу.
Не согласившись с аргументами национальных судов, Суд подчеркнул, что скрытое наблюдение за работниками на их рабочем месте следует рассматривать в качестве серьезного вмешательства в их личную жизнь. Он отметил также, что работодатель имел обоснованное подозрение относительно совершаемых краж, но не принял это как достаточное основание для скрытого наблюдения. Принятая мера по наблюдению была направлена против всех сотрудников супермаркета и не ограничивалась конкретными работниками. Более того, наблюдение не ограничивалось определенным периодом времени, что всегда принималось Судом в качестве важного обстоятельства. Наконец, Суд посчитал, что предпринятая мера не была пропорциональной с точки зрения национального права, поскольку Закон о защите персональных данных Испании налагает обязательство предварительно, непосредственно и однозначно информировать заинтересованных лиц о существовании системы сбора персональных данных.
Отметим, что Суд ранее в деле "Barbulescu v. Romania"4 указывал, что информирование работников о мониторинге и его пределах является существенным элементом в оценке баланса между правом работодателя по осуществлению контроля и фундаментальными правами работников. Требование примененного национального законодательства заключается в том, что субъекты мониторинга должны обладать информацией о наблюдении, так как это служит основанием для признания обработки полученных данных законной. Отсутствие информации надлежащего уведомления работников до обработки данных может привести к размыванию баланса, сложностям в доказывании законности интересов работодателя. В другом деле — Kopke v. Germany — Суд признал жалобу неприемлемой, поскольку наблюдение носило ограниченный по времени характер и исключительно за работниками, подозреваемыми в краже5. Вместе с тем имеющиеся различия в названных делах побудили Суд обратиться к вопросу о границе между уважением личной жизни работника и защитой интересов работодателя. С одной стороны, европейское законодательство, доктрина и судебная практика показывают тенденцию расширения объема прав на защиту данных, с другой — применяемые методы становятся все более изощренными благодаря развивающимся с каждым днем технологиям, позволяющим путем наблюдения контролиро-
3 См.: Bundesarbeitsgericht, Germany, 21 June 2012, case 2 AZR 153/11.
4 См. постановление от 5 сентября 2017 г. no. 61496/08 § 140.
5 См. решение от 22 декабря 2006 г. no. 420/07.
вать своих работников. В то же время очевидно, что суды должны идти в ногу с эволюцией технологий, и особенно ЕСПЧ, пытающийся вырабатывать общий стандарт защиты прав. В том же деле "Barbulescu v. Romania" Суд особо подчеркнул, что он осознает быстрое развитие в области цифровых технологий. Тем не менее он считает важным поддержание пропорциональности и процессуальных гарантий против злоупотреблений (§ 121). 28 мая 2018 г. дело "Lopez Ribalda and Others v. Spain" было направлено в Большую палату.
Постановление Большой палаты. Суд отметил, что в соответствии с подходом, который применялся в аналогичных случаях, жалобу следует рассмотреть с точки зрения позитивных обязательств государства по ст. 8 Конвенции. В то время как границы между позитивными и негативными обязательствами государства в соответствии с Конвенцией не поддаются точному определению, применимые принципы, тем не менее, схожи в обоих контекстах, в отношении которых необходимо соблюдать справедливый баланс. Он должен быть достигнут между конкурирующими интересами. В любом случае необходимо также соблюдать предел усмотрения, которым пользуются государства (§ 111). В отношении работников на рабочем месте Большая палата подтвердила принципы, изложенные в деле "Barbulescu v. Romania", где Суд проанализировал заинтересованность работодателя в защите своих бизнес-интересов и прав работников на неприкосновенность частной жизни. Для достижения пропорциональности преследуемой цели осуществленных мер видеонаблюдения на рабочем месте национальные суды должны учитывать факторы, перечисленные в § 116 постановления, где Суд по существу воспроизводит положения постановления Barbulescu v. Romania:
информирование сотрудника о возможном осуществлении видеонаблюдения со стороны работодателя и о реализации таких мер: в то время как на практике сотрудники могут быть уведомлены различными способами, исходя из конкретных обстоятельств каждого случая, уведомление, как правило, должно содержать четкое представление о характере мониторинга и направляться до начала реализации;
степень контроля со стороны работодателя и уровень вмешательства в частную жизнь работника: следует учесть уровень конфиденциальности в контролируемой области, а также любые ограничения во времени и в пространстве, количество людей, имеющих доступ к результатам;
предоставление работодателем законных причин в целях оправдания мониторинга и его масштаба: степень навязчивости мониторинга требует весомости аргументов;
возможность создания системы мониторинга на основе менее навязчивых методов и мер: в связи с этим нужны оценка в свете особых обстоятельств каждого
конкретного случая относительно преследуемой работодателем цели и рассмотрение возможности достичь ее без вмешательства в частную жизнь работника;
последствия мониторинга для работника: следует учитывать использование работодателем результатов мониторинга исключительно для достижения заявленной цели;
предоставление работнику соответствующих гарантий, особенно когда мониторинг носил навязчивый характер: такие гарантии могут принимать форму предоставления информации заинтересованным работникам или представителям персонала относительно установки масштабов мониторинга, объявление такой меры независимому органу или разъяснение ее обжалования.
В постановлении подчеркивается, что национальные суды правильно оценили как уровень осуществленного работодателем мониторинга, так и степень вторжения в личную жизнь сотрудников: «мониторинг не охватывал весь магазин, а распространялся на места вокруг кассовых аппаратов, где, вероятно, были совершены кражи» (§ 124). Одновременно Суд обратил внимание на то, что продолжительность наблюдения не превысила времени, необходимого для подтверждения подозрений в краже. По мнению Суда, эту оценку нельзя считать необоснованной. Он также провел различие между уровнями неприкосновенности личной жизни, которую сотрудники могут разумно ожидать, пояснив одновременно, что такое «ожидание очень велико в местах, которые являются частными по своей природе, как, к примеру, туалеты или раздевалки, где существует повышенная защита, или даже полный запрет на видеонаблюдение, и это оправдано... но явно ниже в местах, которые видны и доступны для коллег или, как в настоящем деле, широкой публике» (§ 125). Более того, Суд посчитал, что вторжение в частную жизнь «не достигло высокой степени серьезности», поскольку наблюдение длилось всего 10 дней и лишь очень ограниченное количество людей имело доступ к видеоматериалам (§ 126). Установлено также, что результаты наблюдения были значительными и привели к увольнению сотрудников, а сама видеозапись использовалась исключительно для выяснения конкретных людей, совершающих кражи, и принятия против них соответствующих мер (§ 127, 128). Как следует из постановления, действия работодателя были необходимы для «достижения преследуемой законной цели», заключающейся в стремлении определить круг лиц, причинявших убытки супермаркету. Существующая правовая база защищает конфиденциальность работников в рассматриваемой ситуации, гарантируя защиту при видеонаблюдении и сборе данных (см. § 119, 120, 129).
Национальные суды, как посчитал Суд, «нашли точный баланс» между правом заявителей на неприкосновенность частной жизни и интересами работодателя в эффективном предпринимательстве, и «за-
конная цель, преследуемая работодателем, не могла бы быть достигнутой с помощью мер, которые с точки зрения прав заявителей выглядели бы не столь назойливыми».
Большая палата подтвердила также вывод национальных судов, что видеонаблюдение было оправданным, учитывая «разумное подозрение» работодателя в совершенных из супермаркета кражах (§ 132, 134).
В отношении предоставления информации о видеонаблюдении Суд признал необходимым сообщить об этом соответствующим лицам в ясной форме и до его применения, включая непосредственно условия сбора данных. Суд в то же время разъяснил, что от работодателя не требуется сообщать сотруднику о планируемом наблюдении, если он действует в целях защиты интереса, имеющего повышенное значение. Поскольку данное дело предполагает вовлеченность государства в выполнение позитивных обязательств по регулированию и обеспечению доступа к возмещению причиненного частной компанией ущерба, Большая палата рассмотрела вопрос об адекватности действий государства по защите прав заявителей. Суд установил, что заявители в соответствии с национальным правом также имели иные доступные средства правовой защиты, в частности, возможность обжалования в Агентство по защите данных действий работодателя, выразившихся в отсутствии своевременной информации об осуществлении наблюдения. Между тем заявители не воспользовались этим правом, и нет оснований сомневаться в эффективности названного средства защиты (§ 136). В результате национальные суды в процессе рассмотрения дел были сосредоточены на выяснении вопроса о соответствии примененного наблюдения испанским конституционным стандартам, а не на более конкретных требованиях Закона о защите персональных данных. С учетом имеющихся национальных средств правовой защиты и анализа со стороны местных судов всех вопросов, относящихся к видеонаблюдению, Суд определил, что государство действовало в отведенных ему пределах усмотрения, не нарушив при этом требования ст. 8 Конвенции (§ 135—137).
Суду в данном деле предстояло также проверить, использованы ли национальными судами полученные в результате видеонаблюдения материалы в качестве доказательства, чтобы оправдать увольнение сотрудников, и не нарушило ли это справедливость
разбирательства. Заявители при этом утверждали, что материалы видеонаблюдения должны быть исключены, поскольку получены способом, нарушающим их право на неприкосновенность частной жизни. Мнение же Суда заключается в том, что национальные власти не нарушали права заявителей на неприкосновенность частной жизни. Как следует из постановления, Суд посчитал, что использование видеоматериалов в качестве доказательства не подрывает справедливость судебного разбирательства, поскольку уволенные работники имели возможность обжаловать качество и точность записей и последние не были единственным доказательством, на котором суды основывали свои выводы. В свете изложенного Суд установил, что нет оснований для определения нарушения по ст. 6 Конвенции.
Трое судей ЕСПЧ не согласились с мнением коллег. По их мнению, ни национальным судам, ни самому Суду не удалось найти справедливый баланс между правами работодателя и правами сотрудников, не обнаружив нарушения положений ст. 8 Конвенции, разрешив неограниченное использование скрытого видеонаблюдения на рабочем месте без предоставления достаточных правовых гарантий лицам, чьи личные данные будут собираться и применяться в неизвестных им целях. Оставшиеся при особом мнении судьи подчеркнули, что «в условиях растущего влияния, которое технологии оказывают на наше общество, следует, в соответствии с требованиями ст. 8 Конвенции, усиливать защиту частной жизни работников, находя адекватные ответы на регулярно возникающие новые вызовы».
Следует заметить, что рассматриваемое дело является одним из часто цитируемых при анализе проблемы видеонаблюдения и последствий его осуществления. И несмотря на то что Суд не пришел к выводу о нарушении прав заявителей, данное дело во многом не просто демонстрирует новый подход Суда, но и служит своего рода предупреждением работодателям: они должны соблюдать осторожность при проведении скрытого наблюдения за своими сотрудниками, причем как в обычное время, так и в случаях наличия подозрений в совершении ими правонарушений. В любом случае работодатели должны учитывать, насколько вмешательство в частную жизнь в результате применения видеонаблюдения является пропорциональным преследуемой цели.
О
