CC BY
105
шествие с избранницей, с которой ты обвенчан перед лицом Господа». Не случайно поэтому И.А. Бунин пишет, что это брачное путешествие было одновременно и «паломничеством во святую землю господа нашего Иисуса Христа».
Заключительный абзац этого небольшого рассказа также полностью метафоричен. Роль отдельных метафор и в этом контексте не столь велика, однако все вместе они составляют одно органическое целое, своеобразную систему метафор, ориентированную на усиление экспрессии выражаемой мысли: «Роза Иерихона. В живую воду сердца, в чистую влагу любви, печали и нежности погружаю я корни и стебли моего прошлого - и вот опять, опять дивно прозябает мой заветный злак. Отдались, неотвратимый час, когда иссякнет эта влага, оскудеет и иссохнет сердце - и уже навеки покроет прах забвения Розу моего Иерихона» [Бунин, 1988, с. 6].
Метафоры в этом контексте представлены в составе конфигураций. Например, живая вода сердца, чистая влага любви, печали и нежности, корни и стебли моего прошлого, дивно прозябает мой заветный злак, прах забвения, Роза моего Иерихона. Эти метафоры организуют не просто смысл высказывания, не просто его рематические центры. Они актуализируют огромный потенциал фоновой информации, который многое открывает информированному адресату. Весь этот текст, включая все его метафоры, может интерпретироваться как тоска по родине. Россия живет в сердце писателя. Не просто Россия, реальная Совдепия, а Россия ушедшая и живущая в воспоми-
наниях, в сердце. Роза Иерихона И.А. Бунина
- его воспоминания, умирающие и воскресающие. Оскудеет и иссохнет сердце означает «забвение». Поэтому он и говорит: «отдались, неотвратимый час, когда иссякнет эта влага, оскудеет и иссохнет сердце». Вовсе не о конце жизни здесь идет речь, как это может показаться, поскольку использовано словосочетание неотвратимый час.
Приведенный фрагмент может служить образцом бунинского использования метафор. Во-первых, все метафоры представляют собой часть конфигурации, вне которой они обнаруживают лишь относительную ценность. Во-вторых, все метафоры, использованные как в этом фрагменте, так и в рассказе в целом, носят системный характер. Иными словами, они взаимосвязаны и взаимообусловлены. Таким образом, метафорическим оказывается весь текст рассказа. Наконец, в-третьих, за каждой из бунинских метафор стоит большой объем фоновой информации.
Библиографический список
1. Библейская энциклопедия. Труд и издание Архимандрита Никифора [Текст]. - М. : Тип-я А.И. Снегиревой, 1891. - 903 с.
2. Бунин, И.А. Роза Иерихона [Текст] / И.А. Бунин // Собрание сочинений: в 4 т. - М. : Правда, 1988. -Т. 3. - С. 5-6.
3. Ожегов, С.И. Словарь русского языка [Текст] / С.И. Ожегов. - М. : Рус. яз., 1990. - 917 с.
4. Стефан Первомученик [Электронный ресурс]
- Режим доступа : www.wikipedia.org (дата обращения : 12.06.2013).
5. Ушаков, Д.Н. Толковый словарь русского языка [Текст] : в 3 т. / Д.Н. Ушаков. - М. : Вече, Мир книги, 2001. - Т. 3. - 672 с.
УДК 82. 09
ББК 83. 3 (2 Рос = Рус) 1
Н.М. Кузьмищева
ОБРАЗНОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ ПРОБЛЕМ УРБАНИЗМА В РАССКАЗАХ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «СОН СМЕШНОГО чЕЛОВЕКА», «МАЛЬчИК У ХРИСТА НА ЕЛКЕ»
Анализ рассказов Ф.М. Достоевского под углом зрения урбанистической тематики позволил открыть некоторые художественные и смысловые нюансы творчества писателя.
Ключевые слова: урбанистическая тематика; хронотоп города; утопия; позиция менип-пейного мудреца; самоотчуждение от мира; градация эпизодов
© Кузьмищева Н.М., 2013
N.M. Kuzmishcheva
IMAGE REPRESENTATION OF URBANISTIC PROBLEMS IN DOSTOEVSKY’S STORIES «A FUNNY MAN’S DREAM», «THE BOY AT CHRIST’S CHRISTMAS TREE»
An analysis of Dostoevsky S stories from the viewpoint of the urbanistic theme enabled the discovery of new literary images and semantic nuances.
Key words: urbanistic theme; urban chronotope; utopia; position of menippean satire; self-estrangement from the world; episode gradation
Н.П. Анциферов в диссертации «Проблемы урбанизма в русской художественной литературе» приводит описание Лондона Ф. Энгельсом в одной из глав его труда «Положение рабочего класса в Англии»: сначала - величественно панорамное, а затем - развенчивающее «социальные ценности» мирового города.
Эти эмоциональные размышления молодого Энгельса о «мировом городе» у Н.П. Анциферова соотносятся с восприятием Петербурга Ф.М. Достоевским. «К теме социального контраста, - пишет Н.П. Анциферов,
- подойдет и Достоевский, но он перенесет центр тяжести в совершенно другую плоскость и свою тему об униженных и оскорбленных разовьет на моральной основе» [Анциферов, 2009, с. 45].
Н.П. Анциферов отмечает, что «это погружение в ничем не сдерживаемый эгоизм, это “уединение” в себе среди многолюдства как основную черту капиталистической эпохи» Ф.М. Достоевский показал в «Братьях Карамазовых» [Там же. С. 47].
Образ Лондона, созданный Энгельсом, оказался одним из плодотворных моментов, дающих толчок к разработке темы, касающейся проблем урбанизма. Работы Н.П. Анциферова, в свою очередь, активизируют исследовательскую мысль в русле этой проблематики, расширяя и углубляя ее. Этот процесс перетекания и трансформации идей бесконечен и неостановим. Вдохновившись энергетикой идей Н.П. Анциферова, приведем свои размышления на эту тему.
Это «уединение в себе среди многолюдства» гениально показано Достоевским в рассказе «Сон смешного человека». М. Бахтин в облике смешного человека увидел «амбива-
лентный - серьезно-смеховой - образ «мудрого дурака» и «трагического шута» кар-навализованной литературы» [Бахтин, 1994, с. 362]. Почему смешной человек, потому что он один знает истину, от этого все люди над ним смеются. «Это типичная традиция ме-ниппейного мудреца <...> носителя истины, по отношению ко всем остальным, считающим истину безумием или глупостью, - поясняет М. Бахтин, - но здесь эта позиция по сравнению с античной мениппеей осложнена иуглублена» [Там же. С. 363]. Эта позиция ме-ниппейного мудреца, как считает М. Бахтин, характерна для всех ведущих героев Достоевского: «одержимость своей «правдой» определяет их отношение к другим людям и создает особый тип одиночества этих героев» [Там же. С. 365]. М. Бахтин дает интереснейший анализ рассказа «под углом зрения исторической поэтики жанра» мениппеи. В большей степени М. Бахтина волновало, «как традиционные черты жанра органически сочетаются с индивидуальной неповторимостью и глубиной их использования у Достоевского» [Там же]. Бахтин, стремясь показать идейную емкость произведения, буквально составляет развернутый тематический план рассказа в девять пунктов, при этом исследователь замечает: «Мы не исчерпали, конечно, всех тем «Сна смешного человека» [Там же. С. 366]. Урбанистическая тематика, являющаяся предметом нашего наблюдения в этом рассказе, может стать еще одним дополнительным пунктом смысловой наполненности рассказа, столь значимого в творчестве Ф.М. Достоевского.
М. Бахтин отмечает полноту самосознания «смешного человека»: «он сам лучше всех знает, что он смешон» [Там же. С. 363].
Вестник ИГЛУ, 2013
Ф.М. Достоевский подчеркивает, что отношение к миру смешного человека определялось гордостью. «Я всегда был так горд, что ни за что и никогда не хотел никому в этом признаться. Гордость эта росла во мне с годами, и если б случилось так, что я хоть перед кем бы то ни было позволил бы себе признаться, что я смешной, то, мне кажется, я тут же, в тот же вечер, раздробил бы себе голову из револьвера» [Достоевский, 1956, с. 658].
Свойства человеческой личности, связанные с гордыней, автор лишает всякой положительной коннотации чувства собственного достоинства.
Мениппейный мудрец не теряет смысла жизни. Герой Ф.М. Достоевского, противопоставивший себя всем, теряет смысл жизни. М. Бахтин отмечал, что позиция мениппейно-го мудреца у Ф.М. Достоевского «осложнена и углублена» [Бахтин, 1994, с. 363]. «Знание истины» приводит к чувству превосходства, переживание убожества мира доводит до самоотчуждения от мира. Скученная, тесная, ужасающая жизнь города показана через пространство одного дома. «Рядом, в другой комнате, за перегородкой, продолжался содом. Он шел у них еще с третьего дня. Там жил отставной капитан, а у него были гости - человек шесть стрюцких, пили водку и играли в штос старыми картами. В прошлую ночь была драка <...>. Хозяйка хотела жаловаться, но она боится капитана ужасно». Боится капитана и маленькая дама, проживающая в номерах с тремя детьми. «И она, и дети боятся капитана до обмороку и всю ночь трясутся и крестятся, а с самым маленьким ребенком был от страху какой-то припадок» [Достоевский, 1956, с. 660].
Смешного человека этот «содом» уже не волнует. Он переходит в другую стадию развития: отчаяние перерождается в апатию, в безразличное, безучастное отношение к себе и окружающим. «Тогда я вдруг перестал сердиться на людей и почти стал не примечать их» [Там же. С. 658].
Ф.М. Достоевский показал причины отчуждения от мира как крайнее проявление индивидуализма. Единственный выход для такого человека - уйти из жизни. Писатель показывает главного героя в момент принятия решения убить себя. На эту мысль его наводит звезда, увиденная им в ужасном темном
небе среди разорванных облаков. Единственность и затерянность звезды («едва разглядел») в темном небе есть отражение одиночества и потерянности во мраке жизни. Символика звезды может быть связана и с индивидуализмом, и с тем мистическим, трансцендентальным пространством, недоступным человеческому познанию.
«Везде все равно» - это концептуально значимое ключевое выражение, характеризующее ощущение человека городской среды. «В душе моей нарастала страшная тоска по одному обстоятельству, которое было уже бесконечно выше всего меня: именно
- это было постигшее меня одно убеждение в том, что на свете везде все равно. Я очень давно предчувствовал это, но полное убеждение явилось в последний год как-то вдруг. Я вдруг почувствовал, что мне все равно было бы, существовал ли бы мир или если б нигде ничего не было». «Они говорили об чем-то вызывающем и вдруг даже разгорячились. Но им было все равно, я это видел, и они горячились только так. Я им вдруг и высказал это: «Господа, ведь вам, говорю, все равно». Они не обиделись, а все надо мной засмеялись. Это оттого, что я сказал без всякого упрека, и просто потому, что мне было все равно. Они и увидели, что мне все равно, и им стало весело» [Там же. С. 659].
Таким настойчивым повторением одного и того же словосочетания Ф.М. Достоевский активизирует его смысл. И от того вопрос главного героя самому себе: «Отчего же я вдруг почувствовал, что мне не все равно?» - знаменует переломный момент в мироощущении смешного человека. Достоевский равнодушие переводит в плоскость нравственных проблем, связывает с понятиями вины и стыда. Его герой задумывается: «если б я жил прежде на луне или на Марсе, сделал бы там какой-нибудь самый срамный и бесчестный поступок, какой только можно себе представить, ... и если б, очутившись потом на земле, я продолжал бы сохранять сознание о том, что сделал на другой планете, и, кроме того, знал бы, что уже туда ни за что и никогда не возвращусь, то, смотря с земли на луну, - было бы мне все равно или нет?» [Достоевский, 1956, с. 662].
Отчуждение человека в городе, среди людей передано при помощи символизации вре-
мени и пространства. Герою снится сон, как он застрелился и его хоронят. Ф.М. Достоевский передает ощущение смешным человеком во сне могильной сырости и холода очень реально. Просочившиеся через крышку гроба, капли воды попадают на закрытый глаз. В сердце умершего человека загорается негодование, и он чувствует физическую боль. Могила становится символом реального существования отчужденного человека в городе. Неслучайно Ф.М. Достоевский показывает смешного человека в первой части повествования бездеятельным, а пространство его реальной жизни создается автором при помощи все тех же мрачных ощущений сырости и холода. «Я подумал, что уж не может быть более мрачного времени. Даже в физическом отношении. Дождь лил весь день, и это был самый холодный и мрачный дождь, какой-то даже грозный дождь, я это помню, с явной враждебностью к людям, а тут вдруг, в одиннадцатом часу, перестал, и началась страшная сырость, сырее и холоднее, чем когда дождь шел» [Достоевский, 1956, с. 658-659].
Если человек в своем эгоизме доходит до отчуждения от людей, не испытывает вины, сострадания, если ему «все равно», он «все равно» что мертвец. Игра со временем и пространством происходит на грани смешения яви и сна, подлинного и вымышленного, мира реальных вещей и идеального мира утопии, сознательного и бессознательного, внешнего и внутреннего. Через эту игру со временем и пространством рождается жизнеутверждающая идея. Плачущая девочка на улице, взывающая к помощи, пробуждает в смешном человеке чувствительность, боль душевную, сон возвращает чувство собственного несовершенства, чувство вины (оказавшись в идеальном обществе людей, он их развратил, заразив индивидуализмом), чувство причастности и ответственности, а еще ощущение того, что жизнь не исчерпывается миром реальным, материальным. Сон открывает истину. Это балансирование мысли Достоевского на грани реального и фантастического, яви и сновидения находит интересную образную мотивировку. Почему герой во сне направляет пулю в сердце, а не в голову, как раньше задумал? Здесь и проявляется преломление действительности и сна, сознательного и бессознательного. Голова связана с разумом (разу-
мом герой не может принять этот мир, в котором столько зла). Встреча с девочкой связана с пробуждением чувствительности. Ф.М. Достоевский душевную боль показывает через физическую, через метафорическое сравнение с ситуацией, когда сердце, разрываясь от выстрела, кровоточит и болит.
Художественные прозрения Ф.М. Достоевского усиливают философскую глубину затронутых проблем урбанизма. Причины трагедии существования человека в городской среде писателем видятся и в эгоцентризме. То, что герой обладает «полнотой самосознания» (это подчеркивалось М. Бахтиным как характерная особенность героев Ф.М. Достоевского), уже свидетельствует о сосредоточенности его на своем индивидуальном мире. Последствия эгоцентризма Ф.М. Достоевский, с одной стороны, показал на примере отдельной человеческой жизни (это и равнодушие, и бесчувствие, и безнравственность, и потеря смысла жизни, и отчуждение от жизни) и на примере развития человеческой истории от первобытности до цивилизации, представленной во сне смешного человека.
Тему «кризисного сна» М. Бахтин считает центральной, жанрообразующей в рассказе, называет «темой перерождения и обновления человека» [Бахтин, 1994, с. 365]. Обращает на себя внимание вывод исследователя, что «истина, по Достоевскому, может быть только предметом живого видения, а не отвлеченного познания» [Там же. С. 365]. Изменения метажанровой структуры утопии Н.В. Ковтун видит, в том числе, и «в акцентации мотива гибели, катастрофы, героя-наблюдате-ля вытесняет герой-действователь, <...> разрушающий утопическую гармонию, самостоятельно осознающий враждебность утопического идеала самой природе человека» [Ковтун, 2009, с. 81].
«Коммуникации» мирового города Ф.М. Достоевский великолепно показал в рассказе «Мальчик у Христа на елке». В этом коротком рассказе важное значение имеет сцена, когда мальчик наблюдает за игрой кукол в витрине магазина. Этот эпизод есть вариация других, в которых мальчик наблюдает за праздником в окна чужих домов. Не трудно увидеть общее во всех этих эпизодах: в роли субъекта - мальчик как сторонний наблюдатель. Объект наблюдения в пер-
вых двух случаях - праздник в окне богатого дома. Лишь стекло отделяет пространство богатых и бедных, света и тьмы, сытости и голода. В последнем случае стекло витрины отделяет игрушечное пространство от реального. Такая вариативная градация одного и того же эпизода (уменьшение человеческого мира до игрушечного) приводит к мысли, что люди и есть куклы, красивые, но не живые, потому как бездушные.
Хронотоп города противопоставлен хронотопу деревни. «Там, откудова он приехал, по ночам такой черный мрак, <. > все затворяются по домам, и только завывают целые стаи собак, сотни и тысячи их, воют и лают всю ночь. Но там было зато так тепло, и ему давали кушать, а здесь - господи, кабы покушать! И какой здесь стук и гром, какой свет и люди, лошади и кареты, и мороз, мороз» [Достоевский, 1973, с. 719].
В городе так светло, но так легко можно быть раздавленным. Загнанные лошади, толкотня и мороз придают образу города еще больше трагической динамичности. Соотношение хронотопов приводит к мысли, что люди оказываются хуже собак. Мальчик боялся выйти на улицу, потому что опасался большой собаки, которая выла весь день у соседских дверей на лестнице. Опасаться в городе нужно людей: «большой злой мальчик стоял подле и вдруг треснул его по голове, сорвал картуз, а сам снизу поддал ему ножкой» [Там же. С. 720]. Поведение «блюстителя порядка» прекрасно вписывается в «коммуникацию мирового города». Он «прошел и отвернулся, чтоб не заметить мальчика» [Там же. С. 719].
Тема социального контраста в этом рассказе обострена бинарной оппозицией: праздник Рождества/смерть ребенка, смерть матери; веселье, сытость/голод, слезы.
Художественный текст Достоевского становится еще более достоверным благодаря вкраплению в повествование слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами: пальчики, картузишко, домишки. Да, читатель понимает, что повествователь - сам Достоевский (рассказ был напечатан в «Дневнике писателя»), но стилистика текста свидетельствует об умении автора перевоплощаться в героя. Повествование как будто бы ведется от лица мальчика.
Рассказ состоит из двух частей. Первая называется «Мальчик с ручкой». Это публицистическое повествование о реальном положении детей, выброшенных на улицу, и о проблемах их социализации.
Вторая часть называется «Мальчик у Христа на елке». Само название указывает на ми-фологичность ситуации, и автор в обращении к читателю подчеркивает условность искусства. «Но я романист, и, кажется, одну “историю” сам сочинил. Почему я пишу: “кажется”, ведь я сам знаю наверно, что сочинил, но мне все мерещится, что это где-то и когда-то случилось, именно это случилось как раз накануне рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз» [Там же. С. 718].
Обратим внимание на градацию в выражении условности изображаемого: «кажется» как вводное слово, затем «кажется» - глагол. И вот «мерещится». У Достоевского это слово как будто бы концептуально связывает оба рассказа. Почему мерещится, а не чудится? Почему Достоевский не удовлетворился словом «кажется»? Словарь В. Даля поможет нам соотнести это слово с определенной тональностью, выбранной писателем. «Мерекать -гадать, смекать, соображать, придумывать что, угадывать; -мороковать. ...Мерещить, мелькать в глазах, более употреб. мерещиться, .казаться, видеться, не ясно представляться... - Твер. меркнуть... (мара, мрак, морока, общего корня со словом мерек)» [Даль, 1994, т. 2, с. 319].
На той же странице В.И. Даль приводит толкование созвучному слову «мереть»
- «отживать, издыхать, лишаться жизни, кончаться, отдавать Богу душу» [Там же. С. 319].
По сравнению с нейтральным «кажется», «мерещится» более эмоционально насыщено, хранит память о негативной семантике (меркнуть, мрак), оказывается более органичным в рассказе с трагическим концом.
У Ф.М. Достоевского факт и фантастика, реальность и вымысел соприкасаются, что отразилось в структуре произведения. В первой части ставится проблема социализации детей, оказавшихся на улице, и героем повествования становится «дикое существо», которое «не понимает иногда ничего, ни где он жи-
вет, ни какой он нации, есть ли бог, есть ли государь» [Достоевский, 1973, с. 718].
Во второй части показывается сущность цивилизованного человека, скрывающего за своей красивой кукольной внешностью пустоту. В эгоистическом мире людей спасением может быть только миф о всеобъемлющей любви Христа. К завершению сказанного очень хорошо подходит вывод, сделанный Н.П. Анциферовым: «Все это вместе взятое превращает мировой город нового времени в новый Вавилон, подлежащий проклятью» [Анциферов, 2009, с. 47].
Библиографический список
1. Анциферов, Н.П. Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения
УДК 811.161.1 ББК 81.411.2
Е.В. М
образа города - Петербурга Достоевского - на основе анализа литературных традиций [Текст] I Н.П. Анциферов. сост., послесл. Д.С. Московской. - М. : ИМЛИ им. А.М. Горького РАН, 2009. - 584 с.
2. Бахтин, М.М. Проблемы творчества Достоевского [Текст] I М.М. Бахтин. - Киев, Next, 1994. - 511 с.
3. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. [Текст] I В.И. Даль. - М. : Терра, 1994. - Т. 2. - З19 с.
4. Достоевский, Ф.М. Сон смешного человека. [Текст] I Ф.М. Достоевский. Повести и рассказы : в 2 т.
- Т. 2. - М. : Худ. лит., 1956. - С. 657-676.
5. Достоевский, Ф.М. Мальчик у Христа на елке [Текст] I Ф.М. Достоевский II Петербургские повести и рассказы. - Л. : Лениздат, 197З. - С. 717-722.
6. Ковтун, Н.В. «Деревенская проза» в зеркале Утопии [Текст] I Н.В. Ковтун. - Новосибирск : СО РАН, 2009. - 494 с.
МЕТОДОЛОГИЯ РЕАЛИЗАЦИИ И ЭКСПЛИКАЦИИ ОБРАЗОВ СОЗНАНИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ (НА ПРИМЕРЕ КОРРЕЛЯЦИИ И АКСИОЛОГИЗАЦИИ ОБРАЗОВ СЧАСТЬЯ В РАССКАЗЕ А. И. КУПРИНА «ГРАНАТОВЫЙ БРАСЛЕТ»)
В статье анализируются основные методы реализации образов сознания героев. Основной задачей является разработка подхода к определению когнитивной мотивации любых эстетически значимых компонентов текста и их функции в структуре целостного произведения.
Ключевые слова: образ; сознание; корреляционные структуры; когнитивный признак; рефлексия
E.V. Maksimyuk
ON METHODOLOGY OF REALIZATION AND EXPLICATION OF THE IMAGE IN LITERARY TEXT
Consciousness images of literary personages and realization methods to this effect are analyzed in the article. The main aim is to work out an approach to the definition of cognitive motivation for all components which are aesthetically significant in the text as well as identify their functions in the whole structure of the text.
Key words: image; consciousness; correlation structures; cognitive factors; reflection
Структура сознания в современной психолингвистике обычно рассматривается как «совокупность образов сознания, формируемых и овнешляемых при помощи языковых средств - слов, свободных и устойчивых словосочетаний, предложений, текстов и ассоциативных полей» [Тарасов, 2000, с. 7].
Моделирование ментальной сферы предполагает, что говорящий находится внутри своей семиосферы, заполненной множеством
объектов, оценок, фактов и событий. Деятельность говорящего детерминируется по меньшей мере двумя семиотическими моделями мира: национальной и индивидуальной. Текст в рамках данного подхода рассматривается как материальная реализация идеальной интенции автора, он служит передаче от коммуниканта коммуниканту определенных смысловых структур. Текст - один из конституен-тов коммуникативного акта. Текст несет на се© Максимюк Е.В., 2013
