CC BY
43
_РЕЦЕНЗИИ_
Н. В. Шведова (Москва)
Образ России в Словакии
Рецензируется книга словацких историков о российско-словацких культурных и политических отношениях с конца XIX до конца ХХ в., в которой показаны изменения мнений о России в зависимости от взглядов той или иной общественной группы и от политических условий в обеих странах. Ключевые слова: имагология, стереотипы, Россия, Словакия.
В рамках сотрудничества ученых Словацкой академии наук и Российской академии наук работает Международная комиссия историков, которая выпустила уже два сборника статей на русском языке по имаго-логической проблематике. Это книги «Русские и словаки в Х1Х-ХХ вв.: контакты, взаимодействия, стереотипы» (2007) и «Мифы — стереотипы — образы. Восприятие России в Словакии» (2010)1. О второй и пойдет речь в рецензии. Во введении руководитель словацкого авторского коллектива Т. Ивантышинова пишет: «Цель этой книги — сделать для российских читателей ближе феномен России, который сыграл важную роль в формировании словацкой нации. [...] Этот процесс прошел сложный путь — от преодоления народных мифов, идеологических стереотипов тоталитарного периода до современного свободного объективного взгляда» (с. 7). Введение афористично названо «Зигзаги дружбы».
Временные границы исследования — с конца XIX до 90-х гг. ХХ в. В статье Б. Чернушаковой, идущей в книге предпоследней, есть основополагающая констатация: в Чехословакии «до 1968 года не было заметных антирусских или антисоветских настроений. Российская экспансия на запад, от которой пострадала Польша в XVII в., Чехию и Словакию не затронула, поэтому национальная идентичность чехов и словаков складывалась не в оппозиции к негативному образу русских как агрессоров» (с. 120). Однако и после 1968 г., как показывает тот же автор, решающей смены ориентиров не произошло. И даже после 1989 г., вопреки негативной окраске русизмов в словацкой прессе (статья Й. Сипко), именно их обилие говорит о важности русских реалий, прежде всего культурных, в сознании словацкой интеллигенции.
Россия, как свидетельствуют исследования словацких историков, со времен национального возрождения воспринималась в Словакии как один из самых значимых политических партнеров. Русофильские взгляды писателя, журналиста и общественного деятеля Светозара Гурбана-Ваянского на рубеже Х1Х-ХХ вв. Д. Кодайова противопоставляет не только прозападным взглядам Томаша Гаррига Масарика, но и созвучным последнему идеям словацких гласистов2. По мнению автора статьи, «несмотря на то, что в вопросе восприятия России им недоставало знаний Ваянского в области русской литературы и культуры, а также философской эрудиции и политической прозорливости профессора Масарика, гласисты подготовили почву для создания реального образа России в Словакии в межвоенный период» (с. 28). Однако, как можно видеть из книги в целом, реального образа России в Словакии, за редкими исключениями, не было, как не было его, очевидно, и в самой России. Был ряд сосуществующих или сменяющих друг друга мифов, от идеализирующих (в данном контексте идущих от Ваянского) до карикатурно-нелепых (правый журнал «Наступ» в 1930-е гг.). Важно, на наш взгляд, то, что Россия постоянно оказывалась в центре внимания словаков. Возможно, в наши дни этого уже нет, но нет в книге и исследования нынешней ситуации. Как отмечает в своем суждении научный редактор труда, известный российский историк Г. Рокина, «в нем обобщен и проанализирован уникальный опыт узнавания, сотрудничества, признания, отрицания, толерантности и никогда — равнодушия» (на обложке).
В самом деле, Россия (Советский Союз) в XIX и ХХ вв. в основном виделась словакам как великая держава, способная защитить небольшой славянский народ. В ХХ в. идею славянской взаимности вытеснила коммунистическая идеология, после 1948 г. ставшая в Чехословакии государственной. В отношении словаков к России преобладает искренний интерес, иногда возникает непонимание, недоразумения (статьи Л. Гарбулёвой о легионерах, М. Завацкой о цензуре социалистического периода). Ценное замечание высказал в конце своей статьи о советско-чехословацких отношениях 1948-1967 гг. М. Барновский: «Словацкую политическую верхушку беспокоило покровительство Праги больше, чем покровительство Москвы»; «директивы Москвы поступали в Словакию через Прагу и нередко воспринимались Словакией как вмешательство Праги» (с. 97). Здесь проявилась специфика исторического пути словаков, которые по-настоящему обрели государственную самостоятельность только в 1993 г.
Взвешенный подход к непростым проблемам демонстрирует М. Земко, противопоставляя два восприятия Советской России словацкими интеллектуалами 1930-х гг.: с крайне левого фланга (хорошо известный у нас журнал коммунистов «Дав») и с крайне правого (журнал сторонников Народной партии «Наступ»). У первых преобладало восторженное, не замечающее негативных явлений отношение к СССР, у вторых — неприятие, в котором антикоммунизм смешивался с антисемитизмом, но большевизм порой соотносился с католицизмом. В заключении своей статьи автор приводит знаменательное суждение: «обеим группам словацких интеллигентов, находившимся на противоположных полюсах политического спектра, за их политические взгляды и деятельность история предъявила очень высокий счет» (с. 65). Земко имеет в виду наступление фашизма, которое «проглядели» правые, и репрессии тоталитарного режима в начале 1950-х гг., под колесо которых попали и сами дависты.
Примечательны суждения словацких предпринимателей, которые были широко представлены в России до Первой мировой войны, и легионеров, оказавшихся в водовороте Гражданской войны в России (статьи Р. Гольца и Л. Гарбулёвой). Среди легионеров были и крупные писатели (Янко Есенский, Йозеф Грегор-Тайовский). Предприниматели стремились в Россию, оценив значение огромного рынка (как отмечает автор, сейчас происходит то же самое). Они писали родным и знакомым, что в России славянину легко адаптироваться. Легионеры не всегда могли разобраться в сложных событиях военной, а затем революционной России, но относились к народу с симпатией и сочувствием. Автор статьи констатирует, что «заключения в их мемуарах пронизаны русофильскими настроениями и славянофильством» (с. 49). Легионер Йозеф Миколай писал о русских: «Кто долго жил меж ними, не может их не любить. Это народ, который нельзя ненавидеть. [...] О нас все говорят, что мы в России полностью изменились. [...] Там душа твоя в ширину разрастется, что есть мелочного, то исчезнет» (там же). Были, конечно, и отрицательные суждения, достаточно уже изученные у нас на примере творчества Есенского3. Впрочем, и он продолжал любить русскую культуру и ее создателей (Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Блок и др.), ему принадлежит одно из самых проникновенных стихотворений о советских воинах, павших за освобождение Чехословакии.
Л. Матейко в своей статье рассмотрел влияние русских ученых-эмигрантов и в частности философа Н. О. Лосского на формирование различных отраслей науки в Словакии. «Русские эмигранты, — пи-
шет он, — принадлежали к основоположникам естественнонаучных и технических специальностей и принимали активное участие в учреждении кафедр гуманитарных и общественных наук» (с. 67). Лосский работал в Словакии в 1942-1945 гг. и покинул ее в связи со сгустившимися над его учением «тучами», в частности деятельностью близкого надреалистам (словацким сюрреалистам) кружка «Научный синтез».
Наиболее интересным и насыщенным, на наш взгляд, оказался в книге блок статей, посвященных периоду социалистической Чехословакии. В заслугу авторам следует поставить объективное, без навешивания ярлыков, рассмотрение материала, не так давно еще относившегося к категории настоящего, искаженного пропагандой и цензурой. М. Барновский в статье «Чехословацкая коммунистическая элита и Советский Союз в 1948-1967 годах» привел множество примеров тому, как коммунисты в Чехословакии (с акцентом на Словакию) пытались приспособиться к «руководящей роли» Москвы, каждый раз со своими особенностями. Он пишет: «...Коммунисты идею социализма всегда связывали с Советским Союзом. Картину советской России они строили, исходя из идеи, а поскольку эта идея была привлекательна и благородна, то и Советский Союз был достойным образцом для подражания» (с. 81). Особенно это относилось к участникам антифашистского сопротивления (Л. Новомеский, Г. Гусак и др.; опосредованно это можно отнести и к поэтам, прямо не участвовавшим в Сопротивлении, — бывшим надреалистам, например). Барновский пишет: «Они преклонялись перед героизмом Красной армии и в ее победах видели доказательства преимуществ социалистического строя» (с. 81). При этом такие незаурядные деятели культуры, как выдающийся поэт и журналист Л. Новомеский, испытывали душевные кризисы — например, во время московских политических процессов 1930-х гг. Об этом Новомеский писал в письме А. Новотному в январе 1964 г., то есть уже после своей реабилитации (Новомеский был репрессирован в 1950-е гг. как «буржуазный националист» и реабилитирован в 1963 г.). Причем, судя по письму, нечто подобное испытывал и К. Готвальд, задававший Новомескому вопрос, «не тошнит ли» его. Поэт объясняет, почему он не встал в ряды сомневающихся и протестующих: «.единство партии, сплоченность прогрессивных сил и верность Советскому Союзу и его руководству я ставил выше своих колебаний, горьких сомнений, даже выше внутреннего убеждения, что „что-то не так"» (с. 82). Надо признать, что историки здесь дальновиднее филологов, готовых сбросить художественные произведения «в корзину для му-
сора» только за то, что их автор придерживался коммунистических взглядов (даже после 1968 г.).
Б. Чернушакова в своей статье «Образ России в словацкой прессе после августа 1968 года», несколько упрощая ситуацию, в отличие от Барновского, пишет, что «негативные коннотации» социализма не играли «в становлении образа России у словаков главной роли» (с. 133). Далее: «Политическая верхушка, культурная элита, население — каждый из них относился к СССР, режиму, нации и населению страны, направившей к нам танки, по-разному. Общая картина получается немного шизофренической: советские люди остались нашими братьями, друзьями и союзниками, но братьями, которых мы презираем, друзьями, которым не верим, и союзниками, которых боимся» (там же). От себя добавим, что такие достойные представители культурной элиты, как поэты Рудольф Фабри, Владимир Райсел и Мирослав Валек, не испытывали в 1970-е гг. к социализму и Советскому Союзу, не говоря уже о нации, ни презрения, ни недоверия, ни боязни. На наш взгляд, они не видели альтернативы социализму, которая бы их удовлетворила. У Валека в либеральные 1960-е гг. отчуждение человека в современном мире, о котором писал в 1930-е гг. Новомеский, вызывало ужас, отвращение и подавленность. Возвращения к религии у поэта, начинавшего в католическом русле, не произошло, оставалась ее замена — вера в коммунистическое братство, путь к которому тернист и чреват искажениями.
М. Завацка в статье «Цензурованный друг: информация о СССР в словацкой прессе (1956-1962)» приводит порой анекдотические случаи, когда словаки и не думали о неприязненном отношении к СССР, но такое впечатление могло, по мнению цензоров, сложиться у читателя. Неуместное соседство газетных заголовков, фотографий, названий в кинопрограмме и даже книг в витрине магазина рождало, на нынешний взгляд, трагикомическое, а для того времени — опасное восприятие. Например, «редактор газеты „Правда" (словацкой. — Н. Ш.) неумышленно проявил откровенность: „Заявление уполномоченного В. А. Зорина в комиссии ООН по вопросам разоружения" — „Так говорил и Гитлер"» (с. 113).
В завершающей сборник статье Й. Сипко «Образ России в современной словацкой печати» анализируется значительное число русизмов в статьях, опубликованных после 1989 г. (не далее первой половины 1990-х гг.). Мы уже отмечали, что сам факт такого обращения к русским реалиям, главным образом из литературы и культурной области, говорит о внимании к России, ее присутствии в сознании поколений, живших при социализме. Сипко делает иной вывод: «Наши
наблюдения убедительно доказывают, что преобладает тенденция к отрицательному изображению действительности», — что связано, по его мнению, «с массовым отказом от бывшей системы» (с. 144). То есть все, что связано с Советским Союзом, имеет негативную окраску. Излишне доказывать, что в целом это неверно. Т. Ивантышинова в обзоре статей (введение) добавляет к выводам Сипко важный тезис: «Трудно определить образ России на основе этнокультурных русизмов у молодежи, которая после 1989 года не знает русского языка и плохо знакома с русскими реалиями» (с. 10). Как ни парадоксально, но единственная филологическая статья в сборнике содержит наибольшее количество разнообразных ошибок, в том числе и в переводе, сделанном силами словацкой стороны и во многих случаях безупречном. Например: Солженицын «записался в историю мировой литературы»; «большое ризи-ко финансовой реформы» (по-словацки «1^ко» — «риск»); «движение козаков в постсоветской России»; «ближащегося успеха в войне» и т. п. Постоянно встречающееся слово «русизм» пишется с двумя «с». Приводя такой ряд русизмов: «бумажка» (через «ш»), «мальчик», «генсек», «вождь», «мужик», — Сипко утверждает, что «такие слова связаны с явлениями, которые в определенном смысле выделялись как языковые знаки чрезвычайных или даже аномальных социальных фактов» (с. 139). На наш взгляд, только слово «генсек» из приведенных здесь подходит под определение Сипко, да и то ассоциируется скорее не со Сталиным, как он считает, а с Брежневым. То же относится к словам «очередь», «верхушка». Слово «мальчик» вообще трудно заподозрить в том, что оно указывает на «чрезвычайный или даже аномальный социальный факт». Возможно, сдвиг произошел уже в восприятии словаков, но тогда надо подчеркнуть, что в русском языке у данных слов нет таких семантических оттенков. Выделяя группу «языковых единиц, происхождение которых связано с известными фильмами русской и советской кинематографии» (с. 139), Сипко опирается на три фильма. Это «Покаяние» Т. Абуладзе (выражение «Эта дорога не ведет к храму»), «Москва слезам не верит» В. Меньшова (режиссера автор не упоминает) и мультфильм В. Котеночкина «Ну погоди!». Автор говорит о «меткости конструкций» в полюбившихся словакам выражениях. При этом «Москва слезам не верит» — известная задолго до фильма Меньшова пословица, на что Сипко внимания не обратил. То есть фраза взята из фольклора, а не из фильма (даже при его посредничестве). Не отметил автор и ошибки в забавном (и вовсе не негативном) употреблении формулы из популярного перестроечного анекдота: «. Это напоминает известное русское противозачаточное средство „Спи
один"» (с. 143). На самом деле так называли «лекарство против СПИДа». Таким образом, анализ русизмов в статье Сипко не всегда опирается на верное звучание выражений в самом русском языке.
Сборник «Мифы — стереотипы — образы» в целом показывает русофильскую ориентацию словаков (по крайней мере, до 1968 г.), что связано с политическими условиями жизни нации и любовью к русской культуре. И, в очередной раз признавая ценность публикаций на русском языке для словаков, Т. Ивантышинова в завершение своего обзора пишет: «Для заграничного читателя это может послужить долгожданной возможностью для более глубокого изучения Словакии, ее истории и культуры» (с. 10). Нельзя не согласиться с тем, что книга словацких историков проливает свет на многие специфические проблемы российско-словацких отношений в сфере политики, идеологии, культуры, общественных настроений.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Мифы — стереотипы — образы. Восприятие России в Словакии: Ивантышинова Т. и коллектив авторов / Пер. со словацкого. Братислава; Йошкар-Ола, 2010.
2 От названия журнала «Глас» (1898-1904). По названию журнала получило наименование «гласизма» общественно-политическое движение молодых словацких интеллектуалов, оказавших воздействие и на литературу. Они были сторонниками теории «малых дел» и выступали за сближение с Чехией.
3 См.: Будагова Л. Н. Янко Есенский // История словацкой литературы. М., 1970; Каськова С. В. Творческая эволюция Янко Есенского: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М., 1997.
Shvedova N. V. The Image of Russia in Slovakia
It is a review of a book by Slovakian historians about Russian-Slo-vakian cultural and political relations from the end of the 19th tille the end of the 20th centuries, where changes of opinions about Russia are shown, as well as their dependence on positions of certain social groups and political conditions in the both countries. Key words: imagology, stereotypes, Russia, Slovakia.
