CC BY
24
Н. В. Шведова (Москва)
Пушкин как символ русской культуры в лирике Есенского
Россия и русская тема занимали особое место в жизни и творчестве выдающегося словацкого писателя Янко Есенского (1874-1945). Любовь к России, к ее культуре и литературе воспитывалась у него с детства. Русофильство в семье Есенских, выходцев из славного в прошлом дворянского рода, было развито даже сильнее, чем у «среднего» словацкого интеллигента второй половины XIX в., традиционно относившегося к нашей стране с большой симпатией.
Отец Есенского, адвокат по профессии, был видным деятелем словацкого патриотического движения, представляя так называемое «мартинское», умеренно-консервативное его крыло. Он побывал в России как словацкий делегат на московском славянском съезде в 1867 году. Есенский-старший поддерживал в семье культ русской литературы, и будущий писатель с юности испытывал ее мощное влияние, хотя увлекался и другими европейскими классиками (Байроном, Гейне, Петефи).
В конце XIX - начале XX века резко возросло число переводов из русской литературы на словацкий язык; Пушкина, например, переводил крупнейший национальный поэт Гвездо-слав. Однако Есенский владел языком оригинала. Это обусловило и характерные черты его поэтики, соотносимые со стилем другого замечательного русофила среди словацких писателей -Светозара Гурбана-Ваянского. Таковы - ритмически легкий, эвфонически совершенный стих (особенно ямб, сложный для словацкой просодии), обилие русизмов или близких к ним форм, изысканная простота образов. Для Есенского, проявившего себя прежде всего в поэзии конца XIX - первых десятилетий XX века, заметную, если не ведущую роль в формировании стиля сыграло творчество Пушкина. Юный поэт пробовал переводить его еще в гимназические годы
Мы не будем останавливаться здесь на пушкинских импульсах в ранних, часто неоромантических стихах Есенского. Отметим лишь, что поэт полноправно вернул в словацкую лирику чувственно-эротические мотивы, которые авторитет Лю-довита Штура еще в 40-е годы XIX в. вытеснил в разряд «не-
своевременных», «недостаточно важных» для национальной поэзии. Не без* влияния Пушкина в стихах Есенского светская непринужденность, галантность, изысканность соединились с искренностью, мечтательной возвышенностью и легкой иронией. За рамками нашего исследования остаются и такие значимые аспекты межлитературных связей, как воздействие «Евгения Онегина» на реалистическую поэму «Наш герой» (1904-1913) и обширные переводы Есенского из Пушкина, в том числе - опять же «Евгений Онегин» (1942). Нас интересует такая проблема, как восприятие России сквозь призму пушкинской поэзии. Для ее рассмотрения необходимо биографически-психологическое отступление.
Есенский оказался в России летом 1915 г., когда он был уже признанным литератором, одним из ведущих поэтов и прозаиков поколения, вступившего в литературу на рубеже веков. Ему было уже сорок лет. В страну, которая так много значила для его жизни и творчества, Есенский попал не путешественником, приехавшим осматривать достопримечательности. Шла Первая мировая война, и писатель находился на фронте, в частях австро-венгерской армии. С июля 1915 по март 1916 года он был в русском плену, пережил в России события двух революций 1917 г. и гражданской войны, вернувшись на родину в 1919 г. В России сначала вышла и его книга стихов «Из плена» (Екатеринбург, 1918. В Словакии книга вышла в 1919 г.). Этот сборник справедливо называют «лирическим дневником» Есенского во время его четырехлетнего пребывания в России 2.
Годы радикальных социально-политических перемен в Европе, в том числе и на родине писателя, стали весьма важными для его творческой биографии. Как констатирует С. В. Кась-кова, автор диссертации о Я. Есенском, «в творчестве Есенского русский период - это окончательное утверждение реалистической поэтики» 3.
Известно, что Есенский не принял Октябрьской революции. В разные годы эта позиция трактовалась по-разному: то как «заблуждение», то как «пророческая зоркость» художника. Мы согласны с С. В. Каськовой в том, что Есенский протестовал прежде всего против разрушения старой русской культуры, дворянского уклада жизни, знакомого писателю по произведениям русской классики. Образ России в сознании Есенского, по нашему мнению, был в значительной степени «литера-
турным». Есенский, напомним, увидел реальную Россию уже зрелым человеком - и к тому же с «изнанки» жизни, вначале как военнопленный, затем - в годы бурных потрясений. Иностранец, буквально шокированный происходящим, вряд ли мог быть беспристрастным сторонним наблюдателем: он очень любил Россию, но так мало знал о «нелитературных» сторонах ее тогдашней жизни - и к тому же обладал впечатлительной, ранимой натурой поэта. Происхождение и воспитание Есенско-го, его собственный опыт провинциального юриста предопределили, с одной стороны, четкость и активность гражданской позиции, а с другой — тяготение к эволюционному пути общественного развития, к «законности» преобразований, бережное отношение к традициям, к сохранению культурного наследия.
Образ России в его вымечтанно-литературных контурах начал рушиться у Есенского еще в первые месяцы «русского периода», до революционных событий. Книга «Из плена» дает вполне очевидные примеры этого, причем связанные именно с личностью Пушкина, хотя упоминается и другой русский поэт, близкий Есенскому, - Лермонтов.
Россия в стихах Есенского - это «земля Пушкина и Лермонтова». Речь идет не о метонимической фигуре, но о восприятии целой страны и формировании ее образа на основе творчества ведущих поэтов (Пушкин затем выйдет на первый план). Сонет, написанный в июле 1915 г. (Харьков), так и называется — «Земля Пушкина». Лирический герой вспоминает, как великая страна выросла в его воображении от «любозвучного слова» Пушкина и Лермонтова. Он мечтал увидеть «тот чудный край», который конкретизировался для него именно в литературных персонажах, - увидеть «Татьяну во власти Онегина» и действующих лиц «Героя нашегб'времени». Поскольку это сонет, то по законам «сонетной логики» в терцетах происходит «поворот» - «антитезис» и «синтез». Воодушевление сменяется горьким разочарованием: лагеря для военнопленных мало похожи на «литературные мечтания». Два русских поэта, пишет Есенский, «не говорят мне о любви: / это господа гордые, чопорные» 4.
Изменилось ли отношение Есенского к поэзии Пушкина и Лермонтова? Разумеется, нет. Он продолжал ее любить (как, соответственно, и Россию) до конца своих дней. Это Россия, в силу естественных причин, встретила писателя «негостеприимно»: не как брата-славянина, восхищенного русской литературой, а как представителя вражеской армии. Стало быть, рас-
суждает лирический герой сонета «Земля Пушкина», от него отвернулись именно те, кто символизирует для него Россию, точнее - культуру России: Пушкин и Лермонтов. Грубый казарменный быт неволи, реалистически обрисованный в стихах «Из плена», не вписывался в «порождающую модель» (А. Ф. Лосев), в символ России, заданный таким образом.
Еще нагляднее символическая связь Пушкина и русской культуры представлена в сонете, названном оригинальной пушкинской строкой: «Что чувства добрые...», - которая написана «славянской латиницей». Подзаголовок стихотворения — «У статуи Пушкина». Оно создано в Екатеринославе в сентябре 1915 г. и навеяно глубоко личными переживаниями. Однако трудно не почувствовать в нем те же горестно-протестующие интонации, которыми пронизаны наиболее резкие, откровенно контрреволюционные стихи Есенского из «русского периода». В этих «крамольных» для известного времени стихах, по нашему убеждению, страстный публицист, противник революционной ломки устоев берет у Есенского верх над художником, и потому такие стихи важнее для постижения личности поэта, нежели для изучения его творческого мастерства (например, «Мертвый дом» - опять литературный образ, из Достоевского).
Сонет, родившийся «у статуи Пушкина», не отягощен публицистическим запалом, гармоничен и образно глубок. Эта скульптура вызывает в памяти Есенского строки пушкинского «Памятника», совершенно по-новому развивающего мысль Горация о бессмертном творчестве. Напомним строфу, из которой взята цитата:
И долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал, Что в мой жестокий век восславил я свободу И милость к падшим-призывал.
В стихотворении Есенского исходная ситуация такова: «Гнал русский конвоир меня с проклятьем жгучим...». Пленный словак не мог задержаться и взглянуть на лицо статуи, но вспомнил строчку о «чувствах добрых», столь контрастную по отношению к происходившему. Сонет этот, как и многие произведения Есенского, пронизан русизмами. Они начинаются с заглавия, по-русски звучит название страны («Иовзца», не «Низко»), русифицированная словоформа оказывается в систе-
ме рифмовки: «konvoiru» - «Iyru» (должно быть в дательном падеже «konvoirovi», да и само слово «конвоир» взято из русского); встречается слово «stich» наряду со словацким «vervb». Строка Пушкина мучительна, от нее веет холодом, потому что все «перевернулось»:
Твоя великая, прекрасная Россия
не может уже приказать своему конвоиру,
как будто порвала Тебе глупая пуля лиру.
Твой благодарный народ сегодня разбивает Тебе статую 5...
Поведение жестокого русского конвоира «разбивает статую» поэта в душе лирического героя. Эта статуя-символ подобна Медному Всаднику (но с другими, разумеется, характеристиками). Стихи о «чувствах добрых» превращаются в «кровавую сатиру» (пока еще, в 1915 году, это гипербола). «Россия Пушкина», то есть «художественный мир», совокупность образных творений, не властна над грубым солдатом. Его проклятия и пинки разрушают «памятник нерукотворный», оскверняют гуманные заветы Пушкина и сам образ России, понимаемой в категориях культуры и нравственности. Впоследствии физическое разрушение памятников русской культуры (в том числе дворянских усадеб) воспринималось Есенским как гибель страны.
И все-таки «земля Пушкина» не потеряла притягательности для Есенского. По словам JI. Н. Будаговой, «исчезло восторженное поклонение стране-мечте, но на смену пришла привязанность к познанному» И все-таки символ не «разбился», а развился, приобрел масштабность.
Тема «памятника» творцу возникает в связи с Пушкиным еще раз, там же"*появляется у Есенского и мотив Дантеса с его «глупой пулей» - на сей раз в неожиданном осмыслении. Мы имеем в виду стихотворение «Смерть Пушкина», написанное в июне 1932 г. и вошедшее в сборник «Против ночи» (1945). Первоначально оно называлось «Месть Пушкина» 7. По композиции оно напоминает сжатый стихотворный рассказ с лирическими отступлениями и даже элементами драмы (монологи Александра Пушкина, Натальи Пушкиной и ее поклонника). Философски-медитативный контекст сборника, с его раздумьями об итогах жизни и неизбежности конца, подчеркивает закономерность появления такого произведения. Странный подзаголовок «к столетию со дня рождения» может означать «воск-
ресение», возрождение поэта в творческом наследии. В рукописи подзаголовка не было, и появился он, надо полагать, в связи с широко отмечавшейся годовщиной гибели поэта в 1937 г.
В «Смерти Пушкина» Есенский, верный традиционной поэтике, обнаружил в то же время свою связь с художественными поисками поэзии 20-х-30-х годов. «Подобно своим младшим современникам (...), Есенский тоже иногда прибегает к фрагментарности композиций, предпочитая последовательному развитию темы, охватывающей большой и сложный материал, - монтаж отдельных лирических кусков, - отмечает Л. Н. Будагова. - В стихотворении «Смерть Пушкина» (...) оживает трагедия гибели поэта, показанная не из исторического далека, а будто бы с мест событий» 8.
Стихотворение вновь изобилует русизмами, целыми фразами на русском - нередко цитатами. Тон задает первая: «Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит». Жизнь поэта метафорически сближается с самим поэтическим творчеством, становится поистине «жизнетворчеством». Вспоминаются слова Андрея Белого о том, что необходимо сделать свою жизнь песней, «пропеть» ее 9. Такая перекличка Есенского с символистскими установками неудивительна: не будучи символистом, он в своих ранних неоромантических стихах прокладывал «путь Словацкой Модерне» (И. А. Богданова) 10, затем переводил «Двенадцать» А. Блока (1934) и других русских поэтов того периода. Наталье Пушкиной нашептывают на балу:
Дикие рифмы:
вы и этот африканец.
Стих страшный:
вы и этот ваш поэт кучерявый (б.210).
Еще выразительнее сцена дуэли, очерченная штрихами:
Стих затрещал огненный,
рифма просвистела последняя,
свинцом ты написал последнюю свою строчку ...
Стих с точкой красной.
И за ним пауза (8.211).
Так судьба поэта становится строками его стихотворений, а эти строки бессмертны...
Две струйки крови - две «красные ленточки», - по мысли Есенского, навсегда связали Пушкина и Дантеса:
Кто убил поэта, тот вечно живет с ним.
Вот твоя месть, мой Александр Пушкин (s. 211).
Такая «вечная жизнь», жизнь библейского Агасфера, становится проклятием.
Следующие строфы не содержат ярких, неожиданных и глубоких метафор и парадоксов, подобных приведенным. Есен-ский предстает здесь объективным поэтом-публицистом, используя в сатирических целях свое излюбленное оружие - иронию - в «репортаже» о поведении царя, «высочайшего света» и народа. В то же время композиция стихотворения гармонично связывает начало и конец: в первой строфе Пушкин жалуется жене, что ему тягостно бывать при дворе, что он «совсем затравлен», - и в предпоследней уже царь и придворные опасаются, как бы в царские покои не ворвался (уже после смерти!) «затравленный якобинец, рогоносец с Черной Речки» (s. 212).
И выясняется, что никто из смертных не властен над судьбой поэта («Веленью Божию, о муза, будь послушна...»). Жизнь его в творчестве продолжается после гибели - так Есен-ский развивает идеи пушкинского «Памятника», дополняя ее образы христианской символикой: дух поэта, «подобно Иисусу», выйдет на свободу, -
И больше не умрет он, поскольку всегда возродится, хоть сто раз убитый и сто раз повешенный! (s. 212).
Тем самым Пушкин опять становится у Есенского символом русской культуры, но не разрушенной вмешательством «снизу» или «сверху», а неизменно возрождающейся, «хоть сто раз убитой», - ибо культуру, по сути, уничтожить невозможно.
Примечания
1 Будагова Л. Н. Янко Есенский / История словацкой литературы. М., 1970. С. 348.
2 См., в частности: Petrus P. Janko Jesensky / Dejiny slovenskej literatury. Bratislava, 1984. S. 422.
3 Каськова С. В. Творческая эволюция Янко Еёенского: Автореферат дисс. На соиск. учен. степ. канд. филол. наук. М., 1997. С. 11.
4 Jesensky J. Spisy. Zv. 4. Bratislava, 1960. S. 30. Здесь и далее подстрочный перевод наш. - Н. Ш.
5 Ibidem. S. 53.
6 Вудагова JI. Н. Указ. соч. С. 348.
7 Jesensky J. Spisy. Zv. 4. S. 338. Далее цитаты по этому изданию.
8 Вудагова JI. Н. «Быть ближе к истине...» Направление поиска в поэзии Чехословакии 20-30-х годов / Реализм в литературах стран Центральной и Юго-Восточной Европы первой трети XX в.
в Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 175.
10 Богданова И. А. Литература с 80-х гг. XIX в. До 1918 г. Ц История словацкой литературы. С. 197.
