Об уважении несогласия Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

В. Раскин

В. Раскин

Об уважении несогласия

Момент смерти Юрия Александровича почти совпал с пятидесятилетием моего знакомства с ним. Я не помню его на вступительном экзамене по математике, но наверное он там был. (Не помню и Успенского, а он в ответ не помнит меня как часть истории отделения). Так что реальное мое воспоминание, от первого сентября 1961-го года, — это о маленьком человечке, который странно вбежал в класс и странно заговорил странным голосом.

Мы все знали Ю. А. с разных сторон. Я был и остаюсь его учеником. Для многих из нас, а, может быть, и для всех, он был человеком удивительным, уникальным и значительным. Знать его, разговаривать с ним, общаться было нелегко: он жил по своим законам и правилам, не считаясь со своими удобствами и не подозревая о существовании других людей. Я не соглашался с ним во многом, а может и во всем, включая доказательства на доске. Но для меня было важно и удивительно, что можно не соглашаться с человеком и при этом уважать его и восхищаться им. А правда убеждала его немедленно, даже если она противоречила его изначальному суждению. Тогда, когда она была одна.

Мы разошлись с ним и в одном из главных вопросов 70-х годов: должен еврей уезжать из России или оставаться? Наша последняя советская встреча была на переходе со станции метро «Площадь Свердлова» на «Охотный ряд». Я увидел его и остановился. Он зашипел: «Вы что, правил не знаете? У меня же "хвост"!» «А у меня тоже», — весело ответил я. Вскоре я был в Израиле, а его посадили в психушку. Я жалел и осуждал его, но я не мог не уважать его, не рассчитывая на взаимность.

Я не видел его лет двадцать, но где-то в 90-х годах я услышал, что он едет в США, и мне удалось залучить его в свой университетский городок — рассказать местным активистам о России. Верный себе, он не произнес ни одной фразы, которую они были бы способны понять даже в моем облегченном переводе. Это доказало то, что в доказательстве, в сущности, не нуждалось, а именно, что Ю. А. ни в коей мере не зависел ни от какого контекста.

Поразило меня другое: он работал тогда в аппарате Комитета по правам человека Верховного Совета России и рассказал мне, как он смотрит в свой монитор (или через какое-то окошко) на лицо посетителя и решает, кому давать пропуск, а кому нет. Я засмеялся, потому что в былые времена этот человек повсюду боролся с про© Раскин В., 2012

Прощаясь с Ю.А. Шихановичем

пускной системой. (Это также напомнило мне о трагикомической истории посещения одним знакомым в американской «крепости», с колючей проволокой и вышками, знаменитого писателя, отправленного из советской тюрьмы в изгнание за пару лет до того; мнивший себя человеколюбом, хозяин осматривал лицо каждого, кто звонил в дверь, в телевизионном мониторе своей защитной системы и издевался над ним.) Ю. А. не понял моего смеха, я объяснил, он снова не понял: я полагаю, что он считал меня маленьким человечком (тогда еще килограммов на десять легче), который странно говорит и еще более странно смеется без причины.

Маленький или нет, тонкий или толстый, я всегда был и остаюсь, в первую очередь, евреем. Он был, прежде всего, и умер - гражданином России. Ни Россия, ни я не оправдали его ожиданий. Он был настоящим идеалистом и даже романтиком. Его реальность была идеально правильной и справедливой. Он был праведником. И никакой Эйнштейн не убедил бы его ни в какой относительности. Он был не от мира сего, потому что этот мир не достаточно хорош и никогда не будет достойным Юрия Шихановича. Было бы славно, если бы он нашел счастье в следующем мире, но не думаю, что он в него верил. Так что он останется навсегда удивительным и значительным воспоминанием для нас и многих других.

Зихроно левраха леюрий! Светлая память Юрию Александровичу на языке наших с ним общих далеких предков, который, к великому сожалению, не играл никакой роли в его жизни.

Н.В. Перцов

О Юрии Шихановиче (и не только о нем ) -«все лучшие воспоминанья» полвека спустя...

Я могу довольно точно указать время моего знакомства с Юрием Александровичем Шихановичем: это самое начало августа 1962 года, когда я пришел на филологический факультет Московского университета на консультацию по математике незадолго до вступительного экзамена. Я был наслышан об открывшемся за два года до этого на филфаке Отделении структурной и прикладной лингвистики (ОСиПЛ), где не было литературоведения, но зато было углубленное изучение математики. В конце предшествовавшего года от своего друга детства Владимира Зелинского, учившегося тогда на романо-германском отделении, я узнал о новом, «структурно-при-

© Перцов Н.В., 2012.