CC BY
91
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2010. № 2. С. 188-193.
УДК 930 С.П. Бычков
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
О ТЕРМИНЕ И ЗНАЧЕНИИ ПРЕДМЕТА РУССКОЙ ЦЕРКОВНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Статья посвящена разъяснению значения термина «русская церковная историография», смысловому его наполнению, фиксирует многообразие подходов в трактовке термина и его содержания.
Ключевые слова: историография, русская церковная историография, историконаучное сообщество, методология истории
Современная историография как история исторической науки постоянно демонстрирует расширение и видоизменение своего предметного поля. Культурная ситуация современности, в которой присутствует многообразие как собственно научных исторических картин прошлого, так и вариативность его осмысления за рамками научного сообщества, приводит как к появлению новых исследовательских проблем, так и новых общих историко-научных и историографических тенденций. В частности, таковыми в последнее время стали междисциплинарность, антропоцентризм, исследование вненаучного или околонаучного исторического дискурса. Для междисциплинарности в гуманитарных науках характерно активное проникновение в предметное пространство «соседей», использование методик философского, филологического, культурологического свойства для исследования традиционных исторических и историографических проблем. Антропоцентризм ориентирует на более глубокое и самодовлеющее проникновение в личный и научный мир историка как творца исторического знания, микрокосм личных, ментальных, культурных феноменов. «Околонаучный» исторический дискурс постепенно становится составной частью анализа как социальной истории, так и историографии, исследующей феномены массового общественного сознания, его стереотипы и мифы, присутствие в нем идеологем и конструктов, инициируемых властью и продуцируемых с помощью широкого многообразия методов и жанров, в том числе и религиозного, псевдорелигиозного характера.
Подвижки в историографии отчасти продуцировались и глубокими социально-политическими переменами современности. Изменения в общественном положении русской православной церкви привели к актуализации общественного и научного интереса к истории русского православия. На него достаточно быстро прореагировали церковные и гражданские книгоиздатели, реализовав ряд крупных издательских проектов, связанных с публикацией трудов
© С.П. Бычков, 2010
Макария (Булгакова), Е.Е. Голубинского, А.В. Карташева, И. К. Смолича и других историков русской православной церкви. Сложилась и когорта исследователей как в Москве и Санкт-Петербурге, так и на периферии, активно ведущих исследования по сюжетам церковной истории. Открытие практически неизвестного ранее пласта историографических источников вполне определенно явило взору современного историографа ситуацию того, что значительная часть, целый церковно-академический сектор исторической науки с вполне объяснимой социокультурной и научной спецификой оказывался долгое время, пусть и по объективным причинам, полностью исключенным из проблемного пространства историографов как историков отечественной исторической науки.
В трудах, посвященных освещению общей «магистральной» линии развития отечественной исторической науки (П.Н. Милюков, Н.Л. Рубинштейн, А.Л. Шапиро, А. М. Сахаров) [1] церковно-исторические труды и их авторы, тенденции развития церковно-исторической науки были исключены из общеисторического анализа. Причины здесь объективны и вполне понятны. Церковно-историческая наука на рубеже XIX в., впрочем как и гражданская историческая наука, только приобретала свою историографию как специальную науку, изучающую процесс становления церковно-исторической мысли, крупнейшие концепции истории русской церкви, представителей академической корпорации, занимавшихся изучением церковно-исторических сюжетов. Первые труды, характеризующие все эти явления, появились в самой церковной среде и были долгое время недоступны общегражданской научной общественности. Возможно, не будь революции и последующего общеизвестного активного вытеснения церкви из политических, социальных, экономических и культурных ниш жизни страны, оба сообщества - гражданских и церковных историков рано или поздно обозначили бы как единое пространство изучения, так и все линии демаркации и сегментирования специфических зон и методов изучения общего исторического материала. Произошло бы и самое главное - вслед за определением соотношения между гражданской и церковной исторической наукой были все шансы для более
четкой демаркации историографий, как историй гражданской и церковной исторической науки.
До сих пор здесь остается масса невыясненных проблем и вопросов, в частности, является ли гражданская наука по отношению к церковной ведущей, и в этой связи церковная - это «отраслевая» по отношению к гражданской историческая наука или вполне самодостаточная, «параллельная» наука, скрепляемая с гражданской только общими принципами научного анализа и гуманитаристики и разнящаяся с ней как по объекту, методам и источникам изучения, так и по принципам научной деятельности, по локализации научных кадров и учреждений. На сегодня одним из самых первичных и основных в плане терминологического и предметного уточнения является вопрос о самом термине и внутреннем предметном значении понятия «русская церковная историография».
В современных обобщающих историографических исследованиях принято указывать три основных значения термина «историография», сложившихся в ходе развития историографии как отдельной отрасли исторического знания. Первый -самый древний, архаичный, присутствующий в отечественной науке с рубежа ХУШ-Х1Х вв. - предполагает тождественность истории как науки, описывающей прошлое и историописания, историографии. Историограф в этом случае равен историку. И тогда русская церковная историография при первом приближении может пониматься как русская церковная история, описанная профессиональным научным сообществом. Однако уже здесь возникает проблема как с крайне неоднозначной трактовкой самого термина «церковная историография», так и приставлением к «церковной историографии» прилагательного «русская».
Так уж сложилось в истории русской науки, что под церковной историографией принято было подразумевать не одну науку, а фактически комплекс наук, изучающий как предысторию христианства (библейскую историю), историю Нового завета и ранней апостольской церкви, историю единой христианской церкви до разделения церквей, истории христианских церквей новой эпохи. Пристыковываясь к ним логически и по своему изла-
гаемому материалу, в русле всех этих наук существовала и русская церковная история как наука, занятая изучением национальной русской церкви от Крещения Руси князем Владимиром до современного ее состояния [2].
Таким образом, в данном случае, значение термина уже явно двоится. С одной стороны, получается, что этот термин отражает достаточно широкий круг исследований в рамках истории христианства, выполняемый сообществом специалистов, работающих в европейских духовных научных школах, в котором присутсвовал и свой русский сектор специалистов, сосредоточенный только в стенах духовных академий. В этом случае, русские ученые принадлежали скорее общехристианской корпорации историков, изучавших жизнь раннего христианства и могли вместе с ними составить единую «сеть» исследователей. (Так, на рубеже Х1Х-ХХ вв. в лице, в частности, В.В. Болотова русская академическая наука достигла такого высочайшего общеевропейского уровня в изучении истории древней церкви, который безоговорочно признавался историками церквей европейских научных центров). Их объединял один предмет - жизнь и развитие древней церкви, разные аспекты ее существования, общая источниковая база, схожий набор исследовательских методик. Они хорошо знали друг о друге, достаточно зорко отслеживали по всем возможным каналам - книжным, журнальным, библиотечным, межличностным. И в этом случае «русская» означала национальную окраску этого сектора «сети» и вариацию в виде православной интерпретации, часто в дополнение или противовес католической или протестантской. В принципе, русские духовные академии к началу ХХ в. накопили исследовательский ресурс, позволявший в каждом из разделов церковного историописания иметь собственных высококвалифицированных отечественных специалистов.
При этом, с другой стороны, употребление термина «русская церковная историография» все больше тяготело к применению в более узком смысле - только к обозначению исследований именно истории русской национальной церкви. Здесь «русская церковная историография» означала процесс написания обобщающих трудов, отдельных сюжетов только по ис-
тории русской национальной церкви, когда, конечно, могли предприниматься экскурсы к истории византийской, болгарской православной церквей или папского престола, но только лишь в связи с генезисом и вариативами развития национального русского церковного организма во всем многообразии его становления и эволюции. И уже здесь эта историческая традиция признавалась прерогативой только сообществ историков русских православных духовных академий. Все попытки изложения истории русской православной церкви за их пределами изначально признавались малоудачными, а скорее всего, и принципиально невозможными.
Второе толкование термина «историография» означает описание круга исследовательской литературы по отдельной проблеме (историография гражданской войны, историография нэпа и т. д.). Применяется больше в конкретной исследовательской практике и поэтому аналогично значению «историография отдельной проблемы». И в этом случае, когда это касается церковно-исторических сюжетов, они и комплектуются по проблемному принципу и «церковная историография» в целом начинает приобретать слишком широкий, практически необъятный объем. В этом случае охватывается как минимум 1000-летняя история православия на Руси во всем многообразии суммируемых политических, экономических, социальных и культурных сюжетов и аспектов. При этом «в общий котел» зачастую входят как работы гражданских и церковных историков, так и общественных деятелей и публицистов, религиоведов и т. д. Здесь происходит, в отличие от первого случая, формирование самой отдельной проблемы исследовательского пространства и тогда «русская церковная историография» может трактоваться так -общий комплекс научных и ненаучных представлений о разных этапах и сюжетах истории русской православной церкви, формируемый как церковной академической исторической наукой, гражданской исторической наукой, так и культурологией, религиоведением, политологией, журналистикой, в целом, общественнополитической и религиозной мыслью, в основном, в рамках национального российского общественного сознания.
И третье значение историографии, появилось уже в ХХ в. в ходе активного развития науковедения и истории науки. Историография - это отрасль знания, наука, занимающаяся изучением истории исторической науки. Так, уже в трудах по русской историографии, выпущенных в советский период достаточно четко было вычерчено предметное пространство этой специальной исторической науки - обзор общих тенденций развития, моделей, концепций и авторов в рамках отечественной исторической науки.
В определенной мере и третье значение русской церковной историографии прошло тот же путь, что и определение в рамках гражданского историописания. Церковная историография вплоть до 1890-х гг. в большинстве изданий русской православной церкви означала процесс написания церковной истории как всеобщей, так и собственно русской. Пожалуй, именно в таком виде историография и была представлена в систематическом труде Лебедева [3]. Однако уже тогда в некоторых трудах юбилейного, некрологового и некоторого другого обобщающего характера можно найти первые указания на то, что присутствует необходимость создания обобщающих трудов, в которых были бы сведены информация о личностях, концепциях и проблематике деятельности сложившегося церковного историко-научного сообщества. Естественно, что все это стремится к тому же, к чему пришла и гражданская историческая наука, т. е. к созданию отдельной отрасли изучения процессов, происходивших в русской церковной исторической науке. Однако на рубеже ХІХ-ХХ вв. русская церковная история долго не могла, пока не отделились более мелкие дисциплины, четче определить предмет своего исследования. Историки, работавшие в стенах православных академий, долгое время считали, что церковная история должна была заниматься не только и не сколько вопросами освящения наличной жизни церкви, но и изменениями, которые происходили в области церковного права, богослужения и соответственно церковная история для них прямо являлась одной из богословских дисциплин.
Но в то же самое время появляется когорта ученых, которые по разным причинам не могли работать в рамках православных академий, зачастую не имели
специализированного богословского образования, обучались в университетах, но по разным причинам интересовались проблемами русской православной церкви. На первых порах наличие такого сообщества хотя и признавалось историками церкви, но считалось, что такого рода исследователи не будут понимать самого духа церкви и от их исследовательского взора будут ускользать многие процессы только ведомые верующему историку. Однако, по жестокой «иронии судьбы» в ХХ в. церковно-исторические исследования, вследствие совершенно особой ситуации во взаимоотношениях церкви и государства после того, как были закрыты все православные академии, концентрировались именно в среде гражданских историков. Стало формироваться религиоведение, занимавшееся достаточно широким спектром научных проблем, стоявшее на стыке научного атеизма и исторической науки.
Работая со многими церковными проблемами в рамках гражданской исторической науки, первым, кто попытался провести линии демаркации между церковными и гражданскими историками, работающими приблизительно с одним кругом проблем, был Василий Осипович Ключевский. Проблема для него звучит следующим образом: как светский историк будет осмысливать материал, связанный с влиянием православия на русскую жизнь, основы психологии и мировоззрения народа и при этом не заходить в область церковной истории, не пересекаться с ней; в какой мере светский историк будет обращаться к церковному за фак-тажом, методологией, выводами.
В 1888 г. Россия отмечала 900-летие Крещения Руси. И в этой связи В.О. Ключевский читал большую публичную лекцию на торжественном собрании Московской Духовной академии 26 сентября. Лекция носила название «Содействие церкви успехам русского гражданского права и порядка». В ней он признавал, что спецификой русского религиозного склада было невмешательство церкви в дела государства. (Тем самым по большому счету уже изначально он принимал необходимость двух историй - государственной и церковной, как и существование двух сообществ ученых, занимающихся этой проблематикой). В пору боль-
ших юбилеев, аналогичных Крещению Руси, церковному историку, по мнению мэтра, важно понять, как «...с той поры гражданская, государственная власть на Руси содействовала успехам русской церкви... Чем платила русская церковь за это содействие, что сделала она для устроения гражданского порядка в Русской земле?»
Здесь мы видим, что Ключевский с одной стороны, выстраивает триаду: го-сударство-общество-Церковь, а с другой, указывает, что государство церковного историка должно интересовать только лишь как гарант условий (хорошо, если благоприятных) для церковной жизни. «Церковь действует на особом поприще, отличном от поля деятельности государства. У нее своя территория — это верующая совесть, своя политика — оборона этой совести от греховных влечений. Но, воспитывая верующего для грядущего града, она постепенно обновляет и перестраивает и град, зде[сь] пребывающий. Эта перестройка гражданского общежития под действием церкви — таинственный и поучительный процесс в жизни христианских обществ. Церковный историк редко находит случай и повод бросить взгляд на эту работу, глубоко сокрытую под покровом явлений, далеких от главного предмета его наблюдений. Он наблюдает верующего в кругу его религиозных обязанностей и отношений и выпускает его из вида, как скоро он выходит из непосредственного действия церкви и как гражданин погружается в бурливый поток гражданских интересов и отношений». По мнению Ключевского, как только церковный историк «выпускает из вида» верующего в поток гражданских интересов и отношений, за дело берется «наблюдатель», т. е. гражданский историк.
И здесь, вновь применяя все свое искусство ораторского красноречия и высокой научной поэтики, он указывает, что движущие механизмы гражданского общежития - это мутные источники, жесткие железные рычаги: черствый эгоизм, слепой инстинкт, суровый закон. «И среди стукотни этого механизма вдруг послышится наблюдателю звук совсем иного порядка, запавший в житейскую разноголосицу откуда-то сверху, точно звон колокола, раздавшийся среди рыночной сума-
тохи. В ветхом и пыльном свитке самого сухого содержания, в купчей, закладной, заемной, меновой или духовной, под юридической формальностью иногда прозвучит нравственный мотив, из-под хозяйственной мелочи блеснет искра религиозного чувства, — и вы видите, как темная хозяйственная сделка озаряется изнутри теплым светом, мертвая норма права оживает и перерождается в доброе житейское отношение, не соответствующее ее первоначальной природе». То есть среди факторов развития, учитываемых гражданским историком, по его мнению, никогда нельзя сбрасывать этот иногда слабо уловимый и фиксируемый мотив. Церковь, будучи идейным и нравственным институтом, облагораживала имеющиеся политические и общественные структуры.
«Всякий, кто изучал историю нашего гражданского порядка, знаком с чувством того высокого нравственного удовлетворения, какое испытываешь, наблюдая, как церковь делала смерть строительни-цей человеколюбивого людского общежития и нотариальную контору превращала в притвор храма Божия. В то время, как русский народ праздновал память своего просветителя кн. Владимира, и у нас, скудных числом и скромных исследователей русской гражданской старины, был свой молчаливый товарищеский праздник: мы вспоминали первого виновника этих светлых минут, какие выпадают на нашу долю, когда мы, всматриваясь в старинные памятники наших гражданских учреждений, замечаем на них иногда неожиданно и всегда с отрадой след благотворного влияния церкви, в строе материальных отношений чувствуем присутствие нравственного начала».
Ключевский как гражданский университетский историк признает, что в таком пограничном проблемном поле светскому историку часто приходится обращаться к историку церковному за советом и указаниями. К этому вынуждает первого своеобразное положение церкви в русском государстве в первые века христианской жизни Руси. Церковь выступала активным помощником, советчиком, благотворителем и морально-нравственным учителем власти и общества. В указанном выступлении Ключевский отслеживает три направления «исправитель-
ной» деятельности церкви - это влияние церковной идеологии на законодательство, на семью и на социальные отношения (достаточно успешно и последовательно -с холопством). Здесь он только набросал штрихи возможного более углубленного изучения воздействия церкви на жизненный строй раннего средневекового общества, которое при желании могло быть расширено во все другие направления жизни, прежде всего, хозяйственно-экономические, культурно-просветительские (что не менее блестяще и глубоко было сделано его учеником - П.Н. Милюковым в «Очерках по истории русской культуры»).
На наш взгляд, подход корифея исторической науки России выдался чрезвычайно плодотворным, особенно в русле специфики того, что происходило с церковно-историческим знанием в России в ХХ в. Гражданская историческая наука и религиоведение рассматривали церковь как реальное социально-политическое и культурное учреждение и институт. Правда, за ним на достаточно долгий промежуток времени закрепился эпитет «реакционный». На долгий период времени исследования церковно-исторических проблем в рамках духовного научного сообщества приостановились. Как результат, постсоветское научное пространство демонстрирует фактическое слияние усилий двух сообществ в изучении проблем истории русской церкви. Разница, характерная для дореволюционного соотношения сообществ сохраняется до сих пор и на наш взгляд она определяется двумя пунктами - общей оценкой церковными историками событий церковной истории именно с церковной точки зрения - и с провиденциальной точки зрения. И во вторых, общий вектор рассмотрения и проблематики направлен от церковных институтов и структур к общегражданским, в отличие от университетских, рассматривавших государственно-полити-
ческие, социальные, экономические «рамы» существования церковного организма и степень взаимодействия со светскими институтами. Таким образом, говоря о третьем значении термина «русская церковная историография» необходимо говорить о двух секторах научного сообщества, работавших над раскрытием примерно одинакового круга проблем.
На сегодняшний день, пожалуй, не существует проблем в плодотворном сотрудничестве гражданского исторического сообщества и его историографов с церковной православной корпорацией историков и нарождающейся церковной историографией в исследовании многообразных и сложных проблем многоаспектного бытия православия в русской истории.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Милюков П. Н. Главные течения русской исто-
рической мысли. М., 1898; Рубинштейн Н. Л. Русская историография. М., 1941, Сахаров А.М. Историография истории СССР. Дореволюционный период. М., 1978.
[2] Лебедев А. П. Несколько сведений, замечаний и
наблюдений касательно хода развития церковно-исторической науки у нас, в России // Лебедев А. П. Церковная историография в главных представителях с IV до XX в. СПб., 2000. С. 396-433.
[3] Лебедев А. П. Церковная историография в глав-
ных представителях с IV до XX в. СПб., 2000. 474 с.
