CC BY
81
УДК 94 (470)
Л.Л. Махно, аспирант, (4872) 33-23-52, Бк1шеп777@гашЬ1er.ru (Россия, Тула, ТулГу)
ПРОБЛЕМА ПЕРСОНАЛИЗАЦИИ СОЦИАЛЬНОГО СЛУЖЕНИЯ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ В РАБОТАХ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ИСТОРИКОВ КОНЦА XIX - НАЧАЛА XX ВВ.
Рассмотрена проблема персонализации общественного служения Русской Православной Церкви, которой уделяли серьезное внимание русские историки конца Х1Х-начала XX вв. Особое внимание уделяется вкладу провинциальных исследователей (Д. И. Скворцова, П. И. Малицкого, Н. И. Троицкого) в разработку данного вопроса.
Ключевые слова: социальное служение, церковно-историческая наука,
персонализация, монашество, епископат, Смута, подвижничество.
На рубеже XIX - XX вв. происходит складывание церковной историографии как особого направления в отечественной исторической науке, которая к концу XIX в. была представлена уже не только отдельными работами, но и оказалась оформлена концептуально. Так или иначе, работы столичных и провинциальных историков, исследовавших особый предмет -историю Церкви, укладывались в рассматриваемый период в контекст двух основных концепций исторического развития - провиденциальной и позитивистской. При этом они преломлялись в работах отдельных ученых, приобретая уникальные черты.
В рамках настоящей статьи будет уделено внимание исследованию проблемы персонализации социального служения Русской Православной Церкви в трудах отечественных историков конца XIX - начала XX вв.
Чтобы понять сущность обозначенной проблемы, необходимо уточнить содержание термина «социальное служение Русской Православной Церкви», активно используемого в современном гуманитарном знании, прежде всего в исторической науке.
В современных исследованиях широко распространена точка зрения, что в XIX в. развитие Русской Церкви как социального института происходило на основе традиций, автоматически закреплявших за господствующей конфессией страны право осуществлять социальное служение. Православные традиции в России испокон веков являлись важным жизнеобразующим фактором ориентации человека в социальном пространстве, выборе духовно-нравственных приоритетов, внутренним стержнем, формирующим ценностные императивы. Православная вера заполняла жизненный фон внутренних переживаний человека. Идеи религиозного служения Богу и людям становились главными, прежде всего, для священно- и церковнослужителей [1].
По замечанию современного исследователя О. Н. Субаевой, историческая, социальная служба, то есть организация помощи и поддержки складывались, исходя из религиозных идеологем, традиций княжеского нищеспасительства, нищелюбия и монастырской системы помощи [2]. Иначе говоря, религиозная составляющая в системе социальной помощи, формировавшейся в русском государстве на протяжении многих веков, заметно преобладала над светской. В этом случае социальное служение отождествлялось с социальной помощью со стороны Русской Церкви и может считаться основным признаком Церкви как социального института. Можно согласиться с А. М. Капалиным, что социальная ориентированность Русской Церкви проявлялась в активном служении в интересах нуждающихся, малоимущих, общества в целом [3].
Наиболее полное теоретическое обоснование феномена социального служения Русской Православной Церкви было дано профессором С.
Г. Зубановой, считающей, что социальное служение — это безвозмездная и бескорыстная социальная деятельность, направленная на оказание различных видов и форм социальной помощи обществу: духовно -нравственной, психологической, воспитательной, исправительной, трудовой, а также в создании основ системы призрения нуждающихся; в благотворном влиянии на отечественную культуру и развитие системы образования [4].
Таким образом, сегодня большинство исследователей склоняется к мысли, что социальное служение Церкви - это проявление социальной помощи нуждающимся группам населения со стороны не только православного духовенства, но и всего православного сообщества. Подобная позиция современных авторов нашла подтверждение и в исторических сочинениях конца XIX- начала XX вв. В отечественной церковно-исторической литературе значительный интерес к исследованию социальных функций Церкви сформировался под влиянием работ А. П. Щапова, П. В. Знаменского, особенно эта тенденция была заметна в сочинениях, представлявших духовные академии. Например, довольно активно это направление проявилось в трудах церковных историков «казанской школы», таких как Ф. В. Благовидов [5].
Для русских историков рассматриваемого периода, как светских, так и духовных, было очевидным рассматривать общественное служение Церкви через конкретную историческую личность подвижника - монаха, священника, епископа или мирянина. Тем самым данный феномен приобретал особое нравственное и воспитательное значение, способствовал укреплению авторитета Русской Православной Церкви. «Церковь существует для общества, - писал профессор Московской духовной академии Е. Е. Г олубинский, - для того, чтобы воспитывать людей в вере и нравственности христианской и чрез то содействовать их земному благополучию и доставлять им вечное земное спасение» [6].
Большинство историков XIX в., стандартно начинали свои сочинения с упоминания политики просвещения князей Владимира и Ярослава. Так, профессор Казанской духовной академии П. В. Знаменский проявляя верность традиции, старался все же подать материал в ином исследовательском ключе, показать «влияние Церкви на гражданские дела» через деяния исторической личности: «С христианством явилось также и религиозное образование. Немедленно после крещения народа Владимир стал заводить училища и отбирать в ученье книжное детей у лучших граждан; матери, рассказывает летопись, плакали по ним, как по мертвым» [7]. Подобное стандартное начало не помешало историку уделить в дальнейшем более подробное внимание и иным проявлениям социальной миссии Русской Православной Церкви. В главе II «Русская Церковь в удельное время до усиления северо-восточной Руси» Знаменский помещает параграфы «Церковная обрядность», где говорит о храмах и их общественном значении, в параграфе «Состояние нравов» характеризует общественное значение игуменства преп. Феодосия Печерского, фигура и деяния которого привлекали внимание и других историков Церкви этого периода [8].
Более интересна попытка персонализации общественного служения, предпринятая представителем «московской школы» в церковноисторической науке, Е. Е. Голубинским. При обращении к домонгольскому периоду в истории Церкви, он останавливает взгляд лишь на некоторых представителях клира и епископата, способных служить обществу. Например, он выделяет фигуру Переяславского епископа Ефрема, употреблявшего как личные, так и казенные средства на общественную пользу, или ставит в пример преп. Авраамия Смоленского, прославившегося на ниве народного просвещения.
Неоднократно ссылаясь на скудость источниковой базы, ученый признает, что о большинстве иерархов Церкви известно, прежде всего, как о деятелях государственных, но не церковных [9]. И при этом он стремится к их наиболее полной характеристике, что невозможно без упоминания деятельности московских митрополитов на благо общества. Однако для церковного историка беспристрастно писать о почитаемом святом как историческом деятеле, было непростым делом. Так, при описании деятельности св. Алексия, подробно останавливается на его поучениях клиру и пастве, а также славянском рукописном евангелии, создание которого приписывалось Святителю Алексию: «Мысль сделать новый славянский перевод этого Священного Писания могла прийти ему очень простым образом: читая греческий подлинник, он замечал некоторые неточности в славянском переводе..» [10].
Наиболее успешным на ниве социального служения, по мнению Голубинского, был митрополит Макарий, которого историк награждает эпитетом «знаменитый и знаменитейший» и на котором автор завершает
свое исследование церковной истории периода Московской Руси. «В области письменности, помимо многого, что написано по его замышлению и поручению, - отмечал Голубинский, - он знаменит таким предприятием, как собрание всех существовавших у нас памятников отеческой письменности в одной место, с целью издания как бы всеобщей ее библиотеки...»[10, с. 744.].
Тем самым, общественное служение Церкви, которому Голубинский уделяет значительное место в своей работе, становится делом конкретных исторических личностей в конкретную историческую эпоху. Однако Голубинский как критик перестает существовать, когда повествование касается православных святых; их деяния не подвергаются жесткому анализу, но принимаются полностью на веру. Соответственно, страдает необъективностью изучение все системы социального служения Церкви в Киевский и Московский периоды: деяния исторических личностей,
канонизированных Русской Церковью, всегда способствовали укреплению социального авторитета Православного христианства.
И все же Голубинский интересен тем, что первым вводит в научный оборот термин «общественное служение» и иллюстрирует его примерами из жизни подвижников Русской Церкви. На наш взгляд, важно, что автор всегда стремится быть объективным и, анализируя деяния исторических личностей, приходит к более общим выводам. Так, отмечая, что сведения о распространении христианства в церковно-исторической науке скудны, он заключает, что делать выводы, как о деятельном участии (курсив мой - Л. М.), так и полном неучастии монахов в этом общественном деле невозможно [10, с. 733].
Исследование темы православного социального служения было предпринято и В. О. Ключевским в публичной лекции «Добрые люди Древней Руси»[11], прочитанной им в неурожайный 1892 г.
Сторонник исторической социологии, испытывавший сильное влияние философии позитивизма [12], историк показывает исторически значимую роль социального служения Церкви, а точнее - исключительную способность «древнерусского общества под руководством Церкви в продолжение веков» учиться понимать и исполнять важнейшую заповедь -любовь к ближнему. В центре его внимания не церковная организация, а деяния отдельных личностей, мирян, чтущих христианские заповеди человеколюбия или нищелюбия.
Историческое исследование всегда нуждается в ярких образах и потому Ключевский обращает свой взгляд на «частные благотворительные деятельности», останавливаясь, главным образом, на фигурах «добрых людей» - помещицы Ульяны Устиновны Осорьиной и министра двора царя Алексея Михайловича - Федора Михайловича Ртищева. Описывая благодеяния выбранных персонажей, историк акцентирует внимание на том, что это были истинно верующие люди, осуществлявшие благотворительную
деятельность на основе христианских заповедей. «Она глубоко усвоила себе христианскую заповедь о тайной исповеди» [11, с. 81], -
характеризовал В. О. Ключевский «добрую, скромную женщину Древней Руси, боявшуюся чем-нибудь стать выше других» Ульяну Осорьину. Не менее ярко характеризуется им и фигура Ртищева, который, по мнению историка, всей своей деятельностью учил понимать слова Христа «любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас».
Отталкиваясь от подвижнической деятельности исторической личностей, Ключевский приходит к выводу, что частная и общественная благотворительность на Руси в XVI-XVII вв. инициировалась Церковью, которая обращала внимание привилегированных сословий на бедственное положение крепостного люда: «Древнерусская церковная проповедь так и указывала на них господам, как на ближайший предмет их сострадания, призывая их позаботиться о своих челядинцах прежде, чем протягивать руку с благотворительной копейкой нищему, стоящему на церковной паперти» [11, с. 83].
Таким образом, В. О. Ключевский, одним из первых гражданских историков конца XIX - начала XX вв., существенно продвинулся в исследовании феномена православного социального служения, который формировался как в восприятии Церковью частного благотворительного опыта, так и активном соработничестве с государством.
Влияние столичных историков сказывалось и на работах провинциальных авторов. Тенденция к персонализации социального служения Русской Православной Церкви в период Смуты прослеживается в сочинении провинциального исследователя Д. И. Скворцова «Дионисий Зобниновский, архимандрит Троице-Сергиева монастыря» (1890 г.). Не выделяя специально раздела, посвященного общественному служению преп. Дионисия, Скворцов показывает социальную значимость русского монашества и его духовного лидера в переломный момент истории, акцентировав внимание на периоде осады Троицкого монастыря: «...чтобы всем пришельцам дать приют, по благословению Дионисия, начали строить больницы, богадельни, странноприимницы. Сколько было построено таких домов, известия об этом не определены; только видно, что их было построено немало» [13]. Историк приводит разнообразные факты, подтверждающие факт героического служения игумена монастыря на благо общества: предоставление жителям ближайших деревень крова, пищи, лекарств. По инициативе Дионисия был организован также поиск обессилевших пострадавших по монастырской округе. Все эти сведения Скворцов черпает из житийной литературы, иногда упираясь в сюжеты, которые критически объяснить не может: «Но тут, по рассказу Симона, произошло чудо: из сусека муку брали, а ее не убавлялось» [13, с. 100]. Желание исследователя сделать Троицкого архимандрита настоящим героем не только повествования, но и своего времени, приводит его к
выводу, что «...инициатива, главное руководство, постоянные заботы и распоряжения в делах христианского сострадания принадлежали Дионисию...» [13, с. 101].
К сожалению, Д. И. Скворцов в заключении не развивает тему общественного служения русского монашества XVII в., ограничиваясь констатацией факта: «Так усердно и полезно вместе с своими сотрудниками подвизался преподобный Дионисий в делах христианской благотворительности» [13, с. 102].
В работах другого провинциального историка П. И. Малицкого тема социального служения Русского Православия подается через осознание важности руководства со стороны Церкви жизнью государственной и, следовательно, общественной: «Церковь влияла на государство
нравственными средствами, стараясь проводить в государственную жизнь нравственно-христианские начала... Органом влияния церкви была иерархия. Во всех важных событиях государственной жизни иерархия принимала участие; епископы приглашались на княжеские съезды и советы, с ними вступали князья в совещание по поводу разных мероприятий» [14]. Малицкий - сторонник нравственного руководства со стороны Церкви, что он показывает на примере служения преп. Серафим Саровского и преосвященного Мефодия, первого епископа Тульского и Белевского.
Сочинение, посвященное преп. Серафиму Саровскому, построено на пересказе известных фактов, заимствованных из церковно-исторической литературы XIX в., но Малицкий вкладывает в нее особый пафос православного патриота и консерватора: «Своею высокою истинно -христианскою подвижнической жизнью он еще у современников стяжал общую к себе любовь и веру в действенную силу перед Богом, его святых молитв, а после его блаженной кончины память о нем, утверждаемая все новыми и новыми знамениями милости Божией, являемыми по вере в его молитвенное предстательство пред Богом за притекающих к нему, широко распространяется в православном русском народе и с глубоким благоговением им чтится»[15]. Влияние прославленного русского святого на жизнь обители также было крайне высоко, что проявлялось в осуществлении благотворительности. «При игумене Ефреме Саровская обитель развила широкую благотворительность, - акцентирует внимание автор. - В 1775 г. Случился в том крае великий голод; многим приходилось питаться древесной корой, смесью из муки, гнилого дерева и желудей. Тогда игумен монастыря открыл монастырские житницы для вспомоществования голодающим. Тысячи голодного, обнищавшего люда ринулись в ворота обители и получили тут пропитание» [15, с. 12-13]. Однако это произведение не стало шагом вперед в научной деятельности П. И. Малицкого, ограниченное пересказом известных сюжетов церковной истории.
Более убедительно выглядело его исследование подвижнической деятельности преосвященного Мефодия, первого Тульского епископа, основанное на архивных материалах Тульской духовной консистории. Отдавая должное владыке, Малицкий подтверждает верность тезису, впервые обозначенному в своем «Руководстве.»: «Православные
епископы всегда были носителями истинного христианского учения, проводниками просветительных идей в духе христианства в среду народа. Применение распоряжений центрального духовного правительства по части религиозного образования народа всею своею тяжестью ложилось на епископов» [16].
С преосвященным Мефодием историк связывает подъем православного социального служения в рамках одной епархии: священникам было вменено в обязанность учить паству жизни по вере; создаются Духовная консистория и семинария, в которых была велика потребность не только людей духовных, но и светских. Малицкий признает, что главная нагрузка общественного служения ложилась на грамотного священника, которых было крайне мало до открытия семинарии [16, с. 33]. При этом Малицкий не делает необходимых выводов, что снижает значимость его изысканий.
Преосвященный Мефодий являлся носителем разумного начала в церковной жизни, сумевшего укрепить авторитет Церкви на Тульской земле, и для другого провинциального историка - Н. И. Троицкого: «Как в природе, так и общественной жизни: где проявляется больше разума, там -лучше образование, совершеннейшее благонравие, живейшая сердечная благотворительность, твердое равноправие прав и обязанностей, скорейшее обличение беззаконных деяний и беспрепятственное преуспеяние добродетелей, короче - там является совершеннейшая духовная жизнь»[17].
Провинциальных историков, таких как П. И. Малицкий и Н. И. Троицкий, отличало признание личностного начала в организации общественного служения. В то же время в их работах отсутствует глубокий исторический анализ. Существовавшие серьезных проблем в деле социального служения Церкви они не стараются рассматривать в конкретно-исторических условиях. Что помешало им подняться в своих рассуждениях на более высокий уровень в соответствии с достижениями церковно-исторической науки? Здесь следует согласиться с Н.
И. Солнцевым считающим, что «.историческое сознание провинциального общества еще не отошло от стандартов начала XIX века. Провинциальная публика требует от автора-историка исторических пассажей Карамзина, а в церковной истории апологетики архиепископа Филарета (Гумилевского)» [18].
В качестве вывода следует признать, что персонализация общественного служения стала необходимым инструментом при исследовании сложной темы социальной миссии Русской Церкви в
исторической ретроспективе. В большинстве работ по истории Церкви добро и общественная польза осуществляются не безличной церковной организацией, а подвижниками, действующими в конкретно-исторических условиях, что придавало сюжетам церковной истории образность, яркость и особую значимость.
Список литературы
1. Дружинкина Н.Г. Православные приходы Санкт-Петербургской епархии во второй половине XIX - начале XX в.: автореф. дис.. ..д-ра истор. наук. СПб, 2010. С. 7.
2. Субаева О. Н. Социальное служение как исторический
феномен: 1701-2001 гг.: дис .д-ра истор. наук. М., 2004. С. 102.
3. Капалин А.М. Социальные функции института Русской
Православной Церкви: автореф. дисс.. канд. социол. наук. Тюмень, 2009. 26 с.
4. Зубанова С. Г. Социальное служение Русской Православной Церкви в XIX в.: макродименциональнаядиакония// Рязанский богословский вестник. 2010. 1(2). С.42.
5. Благовидов Ф. В. Деятельность русского духовенства в
отношении к народному образованию в царствование Александра III. Казань, 1891. - 374, IV.
6. Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. Период первый, Киевский или домонгольский/ изд. 2-е, испр. и доп. М. : Изд. Имп. о-ва истории и древностей рос. при Моск. ун-те, 1904. Т. 1. С. 829.
7. Знаменский П. В. Руководство к Русской церковной истории/ изд. исправл. и дополненное. Казань, 1886. С. 10.
8. Смирнов С. И. Как служили миру подвижники Древней Руси? (историческая справка к полемике о монашестве)// Богословский вестник. 1903. Т. 1. № 3. С. 528.
9. Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. В 2 т. Период второй, Московский. От нашествия монголов до митрополита Макария включительно. М. : Изд. Имп. о-ва истории и древностей рос.при Моск. унте, 1900. Т. 2. С. 193.
10. Голубинский Е.Е. История русской церкви. В 2 т. Период второй, московский, от нашествия монголов до митрополита Макария включительно. М. :Имп. о-во истории и древностей российских при Моск. ун-те, 1910. Т. 2. С. 220.
11. Ключевский В. О. Добрые люди Древней Руси: [Ульяна (Юлиания) Устиновна Оськина - Ф. М. Ртищев: публичная лекция]// Богословский вестник. 1892. Т. 1. № 1. С. 77-96.
12. Гришина Н. В. «Школа Ключевского» в историографии: научный дискурс и историографическая судьба// Вестник Челябинского
государственного университета. 2009. № 12 (150). История. Вып. 31. С. 134.
13. Скворцов Д. И. Дионисий Зобниновский, архимандрит Троице-Сергиева монастыря (ныне Лавры). Историческое исследование. Тверь: Тип. Губ. Правления, 1890. С. 98.
14. Малицкий П.И. Руководство по истории русской церкви. М.,2000. С.38.
15. Малицкий П. И. Саровская пустынь и великий сподвижник ее, преподобный старец Серафим. Составил преподаватель Тульской семинарии П. И. Малицкий. Тула: Типография Е. И. Дружининой, 1903. С. 1.
16. Малицкий П.И. Очерк по истории Тульской епархии. Историческая записка//Тульская старина. 1899. № 5. С. 31.
17. Сто лет бытия Тульской епархии. Исторический взгляд на епархиальную жизнь с 1799-го по 1899-1 год. Речь Н. Ив. Троицкого // Тульская старина. 1899. № 6. С. 5.
18. Солнцев Н. И. Труды русских историков церкви в отечественной историографии XVIII - XIX вв.: дисс. .д-ра. истор. наук. Нижний Новгород, 2009. С. 408.
L. L. Makhno
THE PROBLEM OF PERZONALIZATION OF PUBLIC MINISTRY TO THE RUSSIAN ORTHODOX CHURCH IN THE STUDIES OF RUSSIAN HISTORIANS IN THE LATE XIX -EARLY XX CENTURIES
The article reviews the issue of personalization of public ministry to the Russian Orthodox Church to which Russian historians paid great attention at the end of the19th century and at the turn of the 20th century.
Particular emphasis is given to the contribution of provincial researchers to amplification of this subject, namely to the works by D. Skvortsov, P. Malitsky and N. Troitsky.
Key words: public ministry, church history, personalization, monasticism, episcopate, revolt, asceticism.
Получено 20.02.2012 г.
