CC BY
25amicus curiae: новая фигура в конституционном судопроизводстве
О спорных моментах в понимании
института amicus curiae и его возможного облика
в российском конституционном судопроизводстве
Павел Блохин
в настоящей статье автор предлагает читателю обратиться к проблеме понимания института amicus curiae («друга суда») в российском конституционном судопроизводстве. С тем чтобы создать условия для дальнейшей дискуссии, автор сознательно акцентирует внимание на наиболее спорных вопросах, оставляя открытыми ответы на них. в числе таких вопросов: роль «друга суда» в судебном процессе и цели, преследуемые им (независимая экспертиза, общественное воздействие на суд и т. д.); категории дел, в которых его участие наиболее целесообразно; психологические особенности, связанные с его участием в процессе; содержание подготовленного «другом суда» заключения (юридические или специально-научные сведения), а также возможность придания таким заключениям свойства судебного доказательства. в обоснование своих доводов автор ссылается на труды зарубежных ученых.
^ Amicus curiae, «друг суда»; экспертное заключение; конституционное правосудие; доказательства; судебная аргументация
1. Введение
В Институте права и публичной политики 28 февраля 2014 года состоялся круглый стол
на тему «Введение процессуальной фигуры
amicus curiae в российский конституционный
судебный процесс»1. Его участники в целом сошлись во мнении о желательности появления данного института в отечественном конституционном судопроизводстве. Опытным заделом и логическим продолжением этой дискуссии стали три дела, по которым сам Институт в «пилотном» порядке выступил в качестве «друга суда»: о конкуренции правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации (далее — Конституционный Суд, Суд) и Европейского Суда по правам
человека2, о конституционности правового режима «иностранных агентов» в законодательстве о некоммерческих организациях3 и о конституционности законодательного регулирования оснований и порядка проведения проверок органами прокуратуры4. На слушаниях по последнему делу полномочный представитель Президента РФ в Конституционном Суде РФ, видный российский ученый М. В. Кротов выступал против приобщения к материалам дела инициативных заключений «друга суда», отмечая, что «таким образом мы открываем слишком широкие возможности отдельным организациям оказывать влияние на рассмотрение дел в Суде»5.
Нужно заметить, что подобные документы изредка появлялись и раньше в конститу-
ционном судопроизводстве под тем или иным названием и, надо полагать, будут появляться в будущем. Следовательно, представители институтов гражданского общества стали проявлять все больший интерес к непосредственному участию в отправлении конституционного правосудия. Кроме того, в мире замечена тенденция к официальному признанию этого института, а там, где он уже признан и давно функционирует — к смягчению в отношении него процессуальных требований. Например, Верховный суд США в 2013 году упростил правила получения согласия сторон на вступление в процесс «друга суда»6.
В дальнейшем изложении мы будем опираться на сведения о роли и облике этого института в американском праве, где он особенно широко и давно распространен, здесь же отметим, что он успешно действует и в континентальной правовой системе. Так, в Федеральный конституционный суд Германии заинтересованные лица (органы государственной власти, юридические лица публичного права, церкви) вправе представить amicus brief(меморандум «друга суда»)7. По мнению автора, высказываясь в пользу введения в российский конституционный судебный процесс института amicus curiae, следует задаться вопросом о его предназначении и о том, чего же мы от него хотим и хотим ли мы этого в действительности. При этом в настоящей статье автор не считает нужным обращаться к историческим аспектам исследуемой проблемы, а также к сугубо процессуальным моментам, поскольку все они были представлены участниками упомянутой дискуссии. Речь, следовательно, пойдет о самом существе этого явления
2. В поле зрения: какие дела
нуждаются в участии amicus curiae?
Как упоминается в литературе, «присутствие Amicus Curiae на судебном процессе особо важно с точки зрения стратегической тяжбы в защиту общественных интересов, в деле защиты нарушенных прав человека, имеющей большой общественный резонанс по данному делу»8. Такое видение предназначения рассматриваемого института предлагается многими авторами и подтверждается зарождающейся практикой. Но насколько справедливо делать акцент на так называемых резонанс-
ных делах и какое дело можно считать таковым?
Прежде всего, когда дело называют резонансным, то имеется ли в виду субъективная оценка заинтересованного эксперта (правозащитной организации, исследовательского центра и др.) или же учитываются некие объективные показатели?
В первом случае мы рискуем стать свидетелями того, как этот институт превратится если не в плацдарм для лоббирования частных интересов, то в площадку для «атаки» суда мнениями по узкоспециальным вопросам: для защитников ЛГБТ-сообщества «резонансными» непременно окажутся дела о правах лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией, для объединений крупного бизнеса — налоговые или арбитражные дела, для оппозиционных политических сил и так называемого либерального крыла — избирательные и т. д. Профессор М. Треушников не без оснований скептически отметил, что «все дела для людей, которые в них участвуют, — резонансные»9. При этом совсем не обязательно здесь должны присутствовать корыстные интересы, так как правозащитные и исследовательские институты зачастую занимаются анализом определенной сферы правоотношений, которую и считают самой важной; иными словами, здесь можно говорить о профессиональном, научном интересе.
Во втором случае внимание делу уделяется вследствие нейтральных инициатив, основанных, например, на количестве и частоте упоминания той или иной проблемы в СМИ, на степени научной разработанности и новизны поставленной проблемы, на ретроспективной оценке того, к каким явлениям в общественной жизни привели аналогичные судебные процессы за рубежом (как известно, «нет ничего нового под солнцем») и т. д. Если при этом «друг суда» в состоянии убедтитель-но обосновать свой интерес к участию в процессе (этому обычно посвящается вводная часть его меморандума, или инициативного заключения), то сомнения в его «дружеских» намерениях будут и вовсе лишены оснований.
Наконец, нельзя не учитывать и того, что конституционная юрисдикция сама определяет, какое дело считать более или менее важным. Особенно это характерно для таких правовых систем, как в Германии, или для Европейского Суда по правам человека, где воз-
можно приоритетное рассмотрение одного дела в ущерб другому. Верховные суды США и Австралии и вовсе работают лишь с теми немногочисленными делами, которые были допущены к производству как имеющие «важное федеральное значение» или «большой общественный интерес»10. Любой суд, кроме того, самостоятельно оценивает достаточность имеющихся в деле доказательств и может принять то или иное инициативное заключение с тем, чтобы «установить равновесие между противоборствующими аргументами»11. Например, российский Конституционный Суд играет чрезвычайно активную роль в процессе собирания доказательств и не ограничивается материалами, представленными сторонами.
Так или иначе, имеется ли потребность в заключениях «друга суда» именно по резонансным делам (то есть по делам, в отношении которых существует большой общественный интерес, консолидаторами которого выступают журналисты, активисты тех или иных движений, эксперты)?
Во-первых, заметим, что если проблему по неким объективным характеристикам можно считать «резонансной», то существует большая вероятность того, что ей посвящено определенное число научных, экспертных и публицистических трудов, о которых известно (или непременно станет известно в ходе подготовки дела) судьям и сотрудникам Конституционного Суда. Подтверждением сказанному может служить упомянутое выше дело о конкуренции правовых позиций Конституционного Суда РФ и Европейского Суда по правам человека (так называемое «дело Маркин-2»): к моменту его рассмотрения на эту тему уже существовало несколько десятков публикаций и выступлений авторитетных юристов-международников, ученых-конституционалистов, специалистов по процессуальному праву, а также практикующих юристов, блогеров, журналистов и т. д. Тогда возникает вопрос: может ли «друг суда» привнести в процесс что-то принципиально новое, доселе неизвестное, способное кардинальным образом повлиять на его ход (при том, что новизна и ценность тех или иных аргументов расценивается как важная составляющая его заключения при принятии решения о приобщении последнего к делу)? Должны ли инициаторы (авторы) такого заключения учиты-
вать это обстоятельство и еще более усилить одну из противоборствующих позиций или же, напротив, по возможности, сконцентрировать свои усилия на другом обращении из числа 16 с лишним тысяч, ежегодно поступающих в Конституционный Суд? Ответ на этот вопрос не очевиден: напомним, что в известном деле Burwell v. Hobby Lobby Stores, Inc.12, решение по которому было принято летом 2014 года Верховным судом США пятью голосами против четырех, было представлено более 80 меморандумов «друзей суда».
Во-вторых, если, к примеру, вопрос касается конституционного права, избирательного процесса, политических прав, то будет ли преувеличением предположить, что 19 судей, обладающих, согласно закону, «признанной высокой квалификацией в области права» и многолетним опытом судейской, а также научно-педагогической деятельности, сочтут себя достаточно компетентными, чтобы сформировать собственное научное мнение по той или иной фундаментальной проблеме, не обращаясь к совету других лиц? И не это ли одна из причин, по которой не востребованы сегодня экспертные заключения, и даже профессиональные мнения (ответы на вопросы) запрашиваются Судом не по всем делам?
Впрочем, как справедливо отмечено, в конституционном правосудии редкостью являются совершенно очевидные споры, которые могут быть разрешены без серьезного обращения к научной доктрине13. Высказанные сомнения, таким образом, не являются препятствием к введению института «друзей суда», а, скорее, дают повод для переосмысления в целом роли науки в конституционном судопроизводстве: станет ли она, наконец, по образному выражению А. Евсеева, настоящей королевой или останется золушкой14.
Представляется, что на практике должен быть достигнут необходимый баланс между «резонансными» и нерезонансными, «политическими» и неполитическими делами, причем не исключено, что в отдельных случаях приоритет заслуживают вторые, но не потому, что они «более важные», а потому, что они в этом больше нуждаются. Перед Конституционным Судом чрезвычайно редко, но все же ставятся проблемы из области медицины и биоэтики15, экологии и охраны природных ресурсов16, компьютерных технологий и Интернета17. Третьи лица, как правило, не рас-
полагают сведениями об этих обращениях, поскольку имена их инициаторов не известны широкой общественности и журналистам, следящим за делами в Конституционном Суде РФ, как не известна и тематика этих обращений (между тем «осведомленность общества о грядущих конституционно-судебных делах, о проблемах, поднятых в этих делах, и о состоянии этих дел есть очевидное и непременное условие содействия в подаче заключения "друга суда"»18). При разрешении таких дел Суд зачастую испытывает дефицит информации (во всяком случае, таково личное мнение автора настоящей статьи), поскольку многие проблемы не разработаны в теории и на практике. Среди судей и сотрудников Суда в тот или иной момент времени могут быть блестящие специалисты в области гражданского или уголовного права, но может не быть специалистов в области права медицинского — это не только вполне нормальная, но и неизбежная ситуация. Заявитель в ряде случаев, не имея средств на квалифицированную юридическую помощь и не испытывая поддержки со стороны институтов гражданского общества, не в состоянии составить жалобу настолько грамотно, чтобы, по меньшей мере, добиться принятия ее к рассмотрению. Эти дела в конечном счете и рискуют остаться незамеченными как обществом, так и самим Судом, в то время как вокруг других дел будут подняты большая шумиха и ажиотаж.
Правда, с другой стороны, очевидно, что в таких делах всякий суд меньше подвержен давлению как со стороны властей, так и со стороны заинтересованных лиц и, значит, в состоянии решать их справедливо и беспристрастно, в то время как по делам политическим «глас народа» может иметь отрезвляющее воздействие, как бы напоминая, что суд является объектом пристального внимания общества. Как справедливо заметила Т. Або-ва, «прислушаться к мнению общественности, поразмыслить над обсуждаемыми вопросами на будущее, отнестись критически к самим себе не возбраняется никому, даже судьям»19. Следовательно, только если заключение «друга суда» мыслится не как источник информации, а как форма общественного контроля или воздействия на принимаемое решение, оно, действительно, будет более уместно в делах, имеющих большое политическое значение.
3. «После Брандейса»: конституционный суд и «неправовые аргументы»
Вслед за предыдущим вопросом возникает другой, не менее сложный, о содержании заключения «друга суда»: должно ли оно включать в себя лишь аргументы правового характера (например, из области медицинского, экологического, информационного права) или может содержать квалифицированные релевантные сведения из области соответствующей прикладной науки (медицины, экологии, информационных технологий), сведения статистического свойства, данные социологии и др.? Между прочим, в литературе «друг суда» зачастую определяется как лицо, которое, следуя примеру выдающегося юриста Л. Брандейса20, названного В. Вильсоном «величайшим юристом Соединенных Штатов», должно «привнести широкий экономический и социальный контекст в спорные правовые вопросы»21. В исследованиях, посвященных литигированию в апелляционных судах и в Верховном суде США, весьма убедительно доказывается необходимость использования адвокатами (третьими лицами, вступающими в процесс) материалов, именующихся «неправовыми материалами», «политическими аргументами» или «законодательными фактами»22. Термин «legislative facts», как принято считать, появился в американской правовой доктрине в середине XX века благодаря К. К. Дэвису, прозванному «отцом административного права», как антипод понятию «adjudicative facts» и применительно к административному процессу означал специально-научные, технические сведения, необходимые для принятия решений, имеющих квазизаконодательную, политическую природу23. В числе зарубежных исследований роли законодательных фактов в судебном процессе есть даже такие, как «Влияние неврологии на принятие Верховным судом США решений об уголовной ответственности несовершен-нолетних»24. Исследователи подсчитали, что в период с 2008 по 2013 год из 606 ссылок в решениях Верховного суда США на меморандумы «друзей суда» 124 (20 %) относились именно к неюридическим аргументам25.
Обращение к таким материалам позволяет выйти на принципиально другой уровень процесса принятия решений, их качества и
проработанности, ведь правовая реальность не существует сама по себе, а детерминирована реальностью общественных отношений. Пусть в самом решении прозвучат аргументы, облеченные в юридическую форму, но за ними будет стоять глубокое понимание существа проблемы! Недаром в редких случаях ответы заинтересованных государственных органов в российский Конституционный Суд подготавливаются совместно несколькими авторами на стыке двух областей знания (например, ответ Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского за подписью доктора медицинских и кандидата юридических наук26). Иногда судьи в инициативном порядке просят ученого провести экономический анализ той или иной правовой нормы (пригодным примером такого анализа может служить, например, письмо М. Одинцовой в адрес судьи-докладчика об экономических оценках вариантов решения вопроса об увеличении уставного капитала общества с ограниченной ответ-ственностью)27. Недаром и немецкий Конституционный суд во многих своих решениях отражает позиции специализированных медицинских учреждений, специалистов в сфере 1Т, представителей основных конфессий и т. д. Так, в деле о запрете курения в учреждениях питания28 свои соображения представили Федеральное бюро статистики, Немецкий центр исследования рака и Немецкая ассоциация отельного и ресторанного бизнеса, тогда как Федеральное правительство, парламент и сенат Гамбурга, напротив, воздержались от каких-либо замечаний. К слову сказать, в таких случаях не исключено обращение к помощи международных организаций (например, Всемирной организации здравоохранения), если, конечно, они сочтут это возможным для себя. Вообще, опыт показывает, что в роли «друга суда» в различных правовых системах могут выступать самые разные лица, начиная с рядовых граждан и преподавателей права и заканчивая государственными органами, сенаторами или судьями в отставке29.
К проблеме назначения пациентам биоаналогов взамен оригинальных иммунобиологических лекарственных препаратов30 было обращено куда меньше внимания со стороны российской общественности, чем к известному делу об оспаривании избирателями результатов голосования на выборах31. В пер-
вом случае после вынесения Конституционным Судом РФ Определения в СМИ появилось, по нашему подсчету, не более десятка скупых синопсисов, лишь один из которых был снабжен коротким комментарием медика (заметим, что в ходе серии дел об охране здоровья, имевшей место в Верховном суде США в 2011—2012 годах, было подано 136 заключений «друзей суда»32!). В итоге не только действительный потенциал этого Определения, но и непростые экономические, медицинские и правовые проблемы, лежавшие в основании этого дела, остались нераскрытыми. Между тем это первое дело было в чем-то сложнее, чем второе, не только фабула, но и положительный исход которого были достаточно ожидаемы. Некоторые резонансные проблемы, например о сроке для подачи уведомления о проведении публичного мероприятия, и вовсе выглядят совершенно несерьезными и недостойными внимания столь высокой юрисдикции, но тем не менее оканчиваются вынесением Постановления33.
Сравнительные исследования демонстрируют, что меморандумы «друзей суда» способны оказывать особенно сильное влияние на отдельные специфические категории дел, за которыми стоят интересы крупных игроков; в США такой категорией являются экологические споры34. Довольно странно в связи с этим, что в России как сами корпорации, так и юристы крупных юридических фирм, представляющие их интересы, зачастую предпочитают выступать в СМИ с гневными комментариями после состоявшегося решения, нежели направлять в адрес Суда инициативные заключения, в которых содержался бы экономический анализ оспариваемой правовой нормы, данные статистики и т. п.
Надо отметить, впрочем, что существующая практика представления «друзьями суда» так называемых законодательных фактов или неюридических сведений подвергается в некоторых научных работах серьезной критике (хотя и не отрицается их «помощь в том, чтобы сделать из нас не экспертов, но хотя бы просвещенных обывателей»)35. Исследователи приводят многочисленные примеры заключений по наиболее спорным вопросам (могут ли видеоигры вредить психическому развитию, испытывает ли женщина стресс после искусственного прерывания нежелательной беременности и т. п.), которые содер-
жат большой объем ошибочных данных или недостаточно доказанных выводов, а также ссылки на сомнительные, неопубликованные или специально заготовленные к суду и профинансированные источники научной информации, зачастую противоречащие друг другу и т. п. На какие заключения и в какой степени в таком случае судье следует полагаться (как заметил А. Скалиа, в отличие от состязательного процесса в суде первой инстанции «мы принимаем результаты исследований на веру, не изучая их методологии»36)? Но, с другой стороны, те же авторы резонно замечают, что стремительное развитие информационных технологий и доступность множества данных в сети Интернет неизбежно меняют процесс принятия решений и делают его более открытым и даже деформализованным, благосклонным к самым разным источникам информации37. Этот феномен даже дал повод одному из авторов иронично говорить о таком явлении, как «trial by Google»38 — например, как в самих решениях Европейского Суда по правам человека, так и в особых мнениях к ним сегодня зачастую можно встретить ссылки на Википедию.
4. Друг суда: эксперт или лобби? Роль amicus curiae в конституционном судебном процессе
В зависимости от ответов на поставленные вопросы можно по-разному представлять себе предназначение «друга суда» в судебном процессе. Во-первых, как независимую и незаинтересованную экспертизу в той или иной области (собственно amicus curiae в исконном значении); во-вторых, как возможность профессионального сообщества принять участие в разрешении сложной правовой проблемы, обратив внимание науки на эту проблему и, наоборот, внимание суда на науку; в-третьих, как действие третьего лица (а по сути, адвоката) явно или скрыто в интересах стороны (interventor в англоязычной терминологии); наконец, в-четвертых, как форму общественного воздействия на суд. Конечно, такое деление весьма условно. В каждом из указанных представлений о «друге суда» существует свое «но». В первом случае возникает вопрос о том, кто и по какому праву возьмет на себя роль такого эксперта, который, к слову, не приносит присягу и не пред-
стает перед сторонами. Во втором случае высока вероятность того, что заключению «друга суда» будет уготована примерно та же роль, какую сегодня играют особые мнения, годами, а то и десятилетиями дожидающиеся возможности повернуть ход научной мысли или изменить практику самого Суда. В третьем случае Суд становится площадкой для про-давливания сугубо частных интересов, которые могут далеко не совпадать с «общественными». В последнем случае совершенно очевидно, что такое общественное воздействие может исходить как от представителей реального демократического большинства (или же, что более вероятно, от отдельных институтов гражданского общества, представляющих его сегменты, например от мелких предпринимателей, — этот вариант кажется нам вполне приемлемым), так и от узкоспециализированных групп давления и даже от частных лиц и организаций, которые маскируются под организации, выполняющие общественно-полезные функции, либо занимаются псевдонаучной деятельностью.
В этом смысле романтизированные представления об американском лоббизме, ассоциирующиеся с красочными телешоу из кинофильма «Здесь курят» или с конгрессменом Уилсоном в исполнении Т. Хэнкса, разъезжающим по Афганистану, оказываются несколько ограниченными. Стоит ли говорить, что сегодня в США подготовка amicus brief — это целая отрасль юридического бизнеса, которая готова обслуживать всякого клиента, начиная от промышленного гиганта и заканчивая правительственными ведомствами, и в которой разработаны свои хитрые приемы и тактики, весьма далекие от понимания «общественного интереса»! О таких приемах и тактиках, в частности о правильном «разделении труда» между апеллянтом и amicus curiae, даже написаны соответствующие методические за-метки39. Конечно, такой лоббизм можно назвать вполне цивилизованным, в отличие от коррупции, подкупов и откровенных криминальных разборок с неугодными судьями (как тут не вспомнить судебные драмы «Вердикт» и «Дело о пеликанах» Дж. Гришема!). К счастью или к сожалению, но всякий процесс в столь высоком суде содержит в себе элемент лоббизма. Ведь если решение конституционного суда — это акт, имеющий далеко идущие политические, экономические, социальные
последствия (что едва ли можно отрицать), то всегда находятся лица, заинтересованные в отражении собственного интереса в данном решении (stakeholders). Если говорить о так называемом «стратегическом литигирова-нии», которое можно поставить в один ряд с понятием «лоббизм»40 и которое означает «представление судебного дела в качестве части стратегии по достижению широких системных изменений»41, то не только данный термин, но и само явление не нашло в нашей стране действительного распространения. Редкий заявитель, намеревающийся защищать свои права в Конституционном Суде, нацелен на упорную, трудоемкую и затратную борьбу. Наглядным примером служит процесс 1993 года по делу об акционировании государственных предприятий электроэнергетики на базе Иркутского производственного объединения «Иркутскэнерго». Его инициаторы, если верить их собственному свидетельству42, стремились оказать влияние «изнутри» на принятие дела к производству и назначение судьи-докладчика, с тем чтобы увеличить шансы на вынесение решения в их пользу. Конечно, с целью избежать различных форм неправомерного воздействия (какими бы благими намерениями оно ни было продиктовано) в отечественном и зарубежном законодательстве существуют определенные гарантии, ограничения и запреты, направленные на создание условий для независимости суда и судей, процессуального равенства сторон и т. д. Данные гарантии, как поясняет Европейский Суд по правам человека, должны пониматься и применяться широко, в том числе не только к членам суда, но и к рядовым его служащим, в тех случаях, когда это вытекает из значимости их роли в процессе43, иначе, видимо, они просто теряют свой смысл и превращаются в формальность.
Если же понимать меморандум «друга суда» не как канал для лоббирования, а как средство широкой демократической легитимации, то можно предположить, что Суд в своей практике должен сохранять разумный баланс между откровенным «мажоритариз-мом» (ведь не даром еще Г. Кельзен видел в конституционном суде защитника прав меньшинства) и полной оторванностью от реалий жизни и нужд большинства (как гласит ветхозаветная максима, «не бойтесь лица человеческого, ибо суд — дело Божие»). Конститу-
ционный Суд решает исключительно вопросы права и воздерживается от оценки политической целесообразности принимаемого решения, но это не означает, что он глух к тому, какие явления окружающей действительности привели к созданию нормы или, наоборот, к каким негативным последствиям привела эта норма на практике. В литературе поэтому принято считать, что заключение «друга суда» — это «институциональная часть судебной системы [США], служащая для увели -чения транспарентности и демократической легитимности судов»44. Зарубежные авторы резонно задают вопрос: если акт конституционного (верховного) суда — это акт политического волеизъявления, способный повлиять не только на интересы сторон, но и на интересы других лиц, находящихся в том же положении, то почему они лишаются возможности воздействовать на принимаемое решение?45 Правда, здесь следует поразмышлять и нам: а готовы ли российские НКО в принципе взять на себя высокую миссию экспертов или выразителей мнения общества по тем или иным делам? Имеют ли они достаточно ресурсов для подготовки инициативных заключений? Подойдут ли они ответственно и добросовестно к этой роли? Недаром в зарубежной литературе с сожалением отмечается, что в развивающихся странах основной недостаток института amicus curiae — неготовность НКО участвовать в его реализации46. Даже некоторые из упомянутых нами 80 заключений по американскому делу Hobby Lobby отдельными учеными были подвергнуты жесточайшей критике как содержащие многочисленные ошибки47. Впрочем, лишь опыт и время смогут показать, справедливо ли это опасение в нашем случае; если же данная инициатива будет встречать препятствия на своем пути или всячески замалчиваться, то мы никогда так и не узнаем ответа на этот вопрос.
Следует быть готовыми также к тому, что не только представители гражданского общества, но и правительство (в широком смысле) захочет использовать институт «друга суда» в свою пользу. Л. Эпштейн и Дж. Найт вовсе полагают, что этот институт — одно из средств согласования судьями своей позиции с ожиданиями других ветвей власти: «Нельзя сказать, что судьям необходимо точно знать, на каких позициях по определенным вопросам стоят другие политические акторы; они про-
сто должны быть в состоянии сделать некоторый прогноз о природе политического контекста, в котором они действуют»48. Впрочем, эта мысль не столь актуальна для российской правовой действительности хотя бы потому, что ключевые «политические акторы», о которых говорят ученые (Президент, Федеральное Собрание, правительство, Верховный Суд), в подавляющем большинстве случаев имеют своих представителей в Суде, через которых они доводят принципиальную позицию по рассматриваемой проблеме как в письменной форме, так и непосредственно в зале заседания.
В любом случае ожидать от «друга суда» совершенно нейтрального подхода при подготовке заключения еще более странно, чем ожидать того же от клерка суда или от судьи, подготавливающего дело. В этих случаях всегда имеет место заинтересованность; речь идет, конечно, не о материальной или процессуальной заинтересованности в строгих терминах юриспруденции, а о заинтересованности научной («определенно, традиционный акцент на имущественном или материальном интересе совершенно неуместен по отношению к толкованию Основного закона!»49). Всякий юрист, несмотря на известные слова Главного судьи Дж. Робертса о присущем судье «чистом разуме» и «честном сердце», формирует свое мнение, основываясь на теоретических воззрениях, практическом опыте, а равно на личных ценностных ориентирах и психологических установках. Он, безусловно, стремится обосновать это мнение и впоследствии отстоять его как результат собственного интеллектуального труда (хотя, конечно, может и отказаться от него ввиду явной ошибочности). В этом смысле даже простая система аргументов «за» и «против» всегда будет обнажать тот вариант решения, к которому в большей степени склоняется автор как ученый. Нейтральный подход будет иметь место лишь в том случае, если юрист не может выработать собственного мнения или если он видит несколько одинаково приемлемых вариантов решения. Как пишет А. П. Евсеев применительно к Управлению правовой экспертизы Секретариата Конституционного Суда Украины (следует обратить внимание на само наименование этого подразделения), которое согласно закону осуществляет научно-экспертное обеспечение деятельности укра-
инского Конституционного Суда, «нельзя допустить, чтобы написание экспертных заключений превращалось в творческий акт исполнения просьбы руководства Суда с заранее предрешенным исходом»50.
Строго говоря, объективность и нейтральность не всегда называются авторами в числе соде ржа тельных характеристик рассматриваемого института. Напротив, отмечается, что «заключение "друга суда" являет собой пример фундаментального отступления от традиционной состязательной модели судопроизводства в странах общего права» и «олицетворяет момент континентального права — когда суд может собирать сведения, не полагаясь лишь на усилия тяжущихся сторон»51. Более того, если мы сравним между собой заключения по одной и той же принципиальной проблеме, к примеру, религиозной организации, столетия отстаивающей тот или иной религиозный догмат, и независимого медицинского учреждения или научного центра, то увидим, что степень их непредвзятости будет неодинаковой. Если же научное заключение направляет в адрес суда сам заявитель, то имеются все основания ожидать, что оно будет не вполне беспристрастным, потому что, во-первых, заказчик всегда может выбрать, какое заключение направить, а какое проигнорировать, а во-вторых, он может ориентировать исполнителя на то, чтобы та или иная проблема была раскрыта именно в том или ином выгодном ему свете. Но разве не в том состоит задача суда, чтобы, руководствуясь своими познаниями и своей совестью, оценить и взвесить имеющиеся аргументы и принять наиболее обоснованное и справедливое решение? (Иными словами, меморандум «друга суда» только лишь играет роль источника информации о множестве точек зрения, оставляя суду возможность «занять одну из сторон согласно судейской прерогативе»52.) Таким образом, в какой-то степени каждый из обозначенных подходов имеет право на существование.
5. Amicus brief в контексте правовой психологии
Далее, если речь идет именно о «стратегии» введения института «друга суда» в правовую систему (а не о разовом эксперименте), то необходимо продумать, как сделать так, что-
бы он прижился и реально работал на пользу дела (иначе мы получим очередной декоративный околодемократический атрибут). Зарубежные исследователи подсчитали, что в Канаде в 2012 году 221 лицо и организация участвовали в рассмотрении 45 дел, что составило 60 % от общего числа дел, разрешенных за год53, а в США Верховный суд процитировал заключения amicus curiae в 52 % случаев рассмотрения дел, имевших место в 2012-2013 годах54.
В идеале при дальнейшем изучении института «друга суда» нужно будет найти ответы и на вопросы из области правовой психологии. Например, как и подготовке самого обращения, принесению инициативного заключения должна предшествовать громадная подготовительная работа. Как сделать так, чтобы заключение «друга суда» было воспринято дружественно Судом, не вызвало раздражения или не было проигнорировано? Можно ли учесть личность судьи-докладчика, который первым знакомится с материалами дела и отчасти формирует представление о нем у остальных судей, и научные воззрения остальных судей таким образом, чтобы между позицией судей и позицией лица, называющего себя экспертом, не возникло ненужного диссонанса? Кому именно и в какой момент наиболее целесообразно обратиться с такой инициативой, чтобы шансы на успех были чуть-чуть больше, чем при иной стратегии?
Всем этим вопросам посвящены исследования политологов и социологов. Западные ученые справедливо пишут, что «заключение должно быть написано таким образом, чтобы не тратить время на попытки убедить определенных судей изменить их устоявшиеся взгляды, а, наоборот, захватить внимание тех судей, которые с большей вероятностью прислушаются к вашему голосу и увидят дело под вашим углом зрения»55. При этом, надо полагать, простое деление судей на «либералов» и «консерваторов», укоренившееся в американской социолого-правовой и политической науке56, слишком условно и не способно стать полноценным основанием для прогноза. Здесь, очевидно, пригодятся и другие данные из области правовой психологии, способные серьезно повысить шансы на успех предприятия. Так, например, некоторые авторы, подкрепляя свои слова цифрами, утверждают, что будто бы, вопреки традиционным пред-
ставлениям, длинный и объемный текст, к тому же содержащий повторения аргументов из других материалов дела, имеет больше шансов на то, чтобы повлиять на решение боль-шинства57.
Справедливо ли утверждение, что заключения «друзей суда» должны появляться на сцене в самый разгар противостояния сторон, при рассмотрении дела по существу? Рискнем предположить, что в некоторых случаях мнение третьей стороны полезно получить еще на стадии решения вопроса о принятии обращения к рассмотрению, нежели когда дело уже слушается. Во-первых, исследования ученых, которые подтверждаются статистикой, демонстрируют, что в большинстве случаев Суд склонен корректировать положения законодательства, в конституционности которых у него уже возникли сомнения в ходе предварительного изучения58 (проще говоря, Конституционный Суд РФ, в отличие от Конституционного совета Франции, своим итоговым решением гораздо чаще признает оспариваемые нормы полностью или частично неконституционными или дает им конституционно-конформное истолкование). Во-вторых, на стадии рассмотрения дела в материалах, как правило, и так присутствует большое число (иногда свыше десятка) мнений, заключений, ответов на вопросы, представленных госорганами, вузами, НИИ, отдельными учеными, всевозможными ассоциациями, фондами и иными общественными объединениями. В-третьих, еще при решении вопроса о принятии жалобы к рассмотрению проявляется в полную силу действие презумпции конституционности; часто запрашивается мнение тех или иных профильных госорганов, способное поставить успех обращения под угрозу, преодолеть которую посредством одного лишь первоначального обращения заявителю бывает сложно. В итоге, как справедливо замечают американские авторы, «на стадии формирования повестки заключения "друга суда" высвечивают важность жалобы, повышая вероятность того, что судьи рассмотрят дело»59. Надо понимать, что есть и доводы, лежащие в области процессуально-правового регулирования конституционного правосудия. Например, Секретариат Конституционного Суда РФ весьма ограничен в своих возможностях на стадии предварительного изучения жалобы. Он не вправе самостоятельно запрашивать
мнения (экспертные заключения), направлять запросы и требования и может ограничиваться лишь собственными интеллектуально-поисковыми ресурсами, тогда как судья вправе направлять вопросы, запросы о подготовке заключения. Между тем именно на стадии принятия сотрудником отраслевого управления решения о подготовке заключения по жалобе для дальнейшего распределения дела судье ему могли бы пригодиться дополнительные материалы для составления более обоснованных и убедительных выводов. Это также позволило бы сэкономить время на последующих этапах судопроизводства.
Справедлива ли некоторая заданность в понимании того, что «друг суда», какой бы из обозначенных выше парадигм мы ни придерживались, должен помочь заведомо более слабой стороне (заявителю) в ее противоборстве с государственной машиной? Недаром в литературе отмечается, что «большинство заявлений Amicus Curiae представляются союзниками истцов и дублируют аргументы, выдвинутые истцом, в результате как бы усиливая то, что представил истец суду»60. Это наблюдение особенно верно для европейской модели конституционного контроля, ибо именно в ней, в отличие от англо-американской модели, где такой контроль является инцидентным, противоположная сторона всегда представлена государством, а не частным лицом. Такая заданность прослеживается и в том, что роль amicus curiae часто приписывают народному защитнику — омбудсмену. Объяснить это можно не только психологической установкой, но и тем фактом, что позиция заявителя, а равно сам по себе момент подачи жалобы зачастую становятся сразу же известны третьим лицам, что играет ему на руку. В действительности же наиболее слабой стороной при таком раскладе может оказаться оппонент заявителя в основном процессе, из которого выросло обращение (запрос) в Конституционный Суд. В таком случае победа заявителя автоматически влечет для оппонента негативные последствия (наиболее наглядный пример — дело о суррогатном материнстве61, когда на кону стоял не эфемерный «публичный интерес», а вполне конкретный интерес частного лица). В случае пассивности госорганов или слабости их позиции в отстаивании status quo, учитывая, что в российском конституционном судопроизводстве мнение
такого лица не запрашивается, несмотря на принцип состязательности процесса (в отличие от конституционной юстиции Германии или Франции, где этого принципа формально вообще не существует), можно полагать, что оппонент в неменьшей степени, чем заявитель, нуждается в правовом содействии. В этом смысле психологическая установка на то, что заявитель является «обиженным» (ведь иначе он бы не стал обращаться в Высокий суд!) и нуждается в защите от государства, является не всегда оправданной.
6. Заключение amicus curiae: доказательство или источник информации?
Наконец, рассуждая о необходимости введения нового института, важно определиться с тем, в чем мы хотим найти его выражение. Действительно, если некая организация желает донести свою правовую позицию до сведения Суда, она может направить в инициативном порядке письмо в его адрес или разместить соответствующий материал в открытом доступе в сети Интернет, а равно ознакомить с ним заявителя или государственные органы, которые могут представить его в дополнение к жалобе (или отзыву) как часть обоснования своей позиции или в виде «других документов и материалов» по смыслу статьи 38 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации». Все эти способы в равной мере позволяют осуществить вброс в судебный процесс нужной информации, и все они не встречают никакого препятствия в законодательстве. Очень важно, следовательно, чтобы и без какого-либо официального признания заключения «друзей суда» достаточно благосклонно принимались Судом, как это имеет место теперь и, мы надеемся, будет иметь место в будущем. Необходимо понимать, что институт amicus curiae существовал и существует в системе континентального права в основном без какого-либо формального закрепления в законе или регламенте62 (обратный пример — послереформенное законодательство о Конституционном совете Франции). Значит, дело в другом — в желании придать таким материалам определенный, узаконенный процессуальный статус, а возможно, и качество судебных доказательств.
Между тем понятие доказательств (средств доказывания) в конституционном судопроизводстве весьма туманно. По мнению отдельных авторов, заключения в конституционном судопроизводстве имеют сугубо правовое содержание, а «вопросы, поставленные Конституционным Судом РФ перед экспертом, касаются интерпретации юридической наукой отдельных положений закона, являющегося предметом разбирательства в заседании Суда, основных понятий, закрепленных в нем, норм Конституции РФ»63. Однако такой подход вызывает определенные сомнения. Статья 63 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» устанавливает, что экспертом может быть лицо, обладающее специальными познаниями по вопросам, касающимся рассматриваемого дела. Как сказано выше, судьями Конституционного Суда РФ являются лица «признанной высокой квалификации в области права», и для них вопрос толкования закона не может считаться «специальным» по роду их деятельности, даже с учетом того, что каждый судья объективно не может быть знатоком всех отраслей права. Еще более туманны правила взвешивания доказательств: решение принимается как совокупный компромиссный итог формирования правовых позиций каждого из 19 судей. Какую роль в этом процессе судейского познания играет тот или иной материал или аргумент, установить весьма сложно. Если судьи отвергают все заключения экспертов и предлагают свой вариант толкования нормы, разве это означает, что решение не основано на доказательствах? Что касается способов формализации этого познавательного процесса на страницах решения, то здесь тоже есть некоторые трудности. В отличие, например, от гражданского процесса, согласно Федеральному конституционному закону «О Конституционном Суде Российской Федерации», Суд вправе, но не обязан изложить мотивы, по которым он отверг те или иные правовые аргументы, выдвинутые участниками процесса. Доводы, ставшие «ведущими основаниями решения», практически не выделяются Судом среди прочих. Кроме того, решение Конституционного Суда обладает сложной внутренней структурой и отличается совершенно особым стилем, в результате чего установить его необоснованность (то есть не-
соответствие резолютивного вывода в постановляющей части решения доказательствам в мотивировочной части) можно лишь в крайних случаях, которые в зарубежном судопроизводстве именуют термином «arbitrariness» (произвольность) и которых Суд, надо полагать, старается избегать. В итоге, как пишет Х. Б. Шейнин, «думается, что по общему правилу это не должны быть правовые вопросы, хотя исключения возможны...»64. Впрочем, по мнению других ученых, указанные сомнения отражают лишь специфику конституционного судопроизводства и не умаляют доказательственной роли экспертных заключений65.
Но какой бы позиции мы ни придерживались, вряд ли можно заключение «друга суда» приравнять к экспертным заключениям. Его автор не несет никакой ответственности за предоставление заведомо ложных сведений; могут нигде не указываться его ученое звание, ученая степень и специальность; его труд вполне может быть оплачен из средств заказчика (бенефициара) и содержать необъективные и неполные данные; стороны лишены возможности задавать вопросы автору заключения, с тем чтобы опровергнуть содержащиеся в них сведения, тогда как явка эксперта может быть признана обязательной (напомним, что при письменном производстве экспертиза не проводится); в случае разногласий авторы не должны составлять каждый собственный документ, они также вынуждены обходиться имеющимися материалами и не вправе затребовать предоставление дополнительных и т. д.
На некоторые из этих процессуальных дефектов участия «друга суда» обращается самое серьезное внимание в американской научной литературе66. Но тогда получается, что всевозможные письменные мнения государственных органов и профессиональные заключения ученых (которые в параграфе 27 Регламента Конституционного Суда РФ условно названы «заинтересованными лицами») тоже не могут претендовать на роль до-казательств67 (кстати, о них, в отличие от заключений экспертов и специалистов, и не сообщается в тексте решения). И лишь в самом широком значении под доказательствами можно понимать любые сведения и документы, находящиеся в распоряжении суда и имеющие отношение к делу («практика показывает, что судьи рассматривают "друзей суда"
как экспертов, а не как инструмент исследо-вания»)68. Полагаем, что данный вопрос нуждается в серьезном теоретическом осмыслении, ведь доказывание и аргументация в Конституционном Суде РФ не становились до сих пор самостоятельным предметом исследования в отечественной литературе (не считая статьи Х. Б. Шейнина).
7. Заключение
Сказанное выше позволяет предположить, что введение института «друга суда» в нормативно-правовое регулирование способно решить несколько важных практических задач. Во-первых, установить лучшую обратную связь с Судом, а проще говоря — предусмотреть возможность оперативно получать информацию о поступившем обращении, необходимые материалы дела (в первую очередь саму жалобу) и столь же оперативно доводить позицию по этому обращению до сведения всех членов и сотрудников Суда. Возможно, эта цель сама по себе заслуживает одобрения, особенно с учетом того, что среди профессионального юридического сообщества существует запрос на большую открытость в отношении поступающих в Суд обращений, хотя нельзя исключать, что определенная часть заявителей, наоборот, выступит категорически против (это может касаться семейных споров, уголовных дел с участием несовершеннолетних и проч.). Как это реализовать — скорее организационно-технический, нежели конституционно-правовой вопрос. Во-вторых, повысить авторитет и убедительность решения Конституционного Суда путем демонстрации непосредственно в тексте этого решения того, что в ходе рассмотрения дела высказывались те или иные мнения со стороны тех или иных авторов и эти мнения были приняты к сведению Конституционным Судом (но в каком качестве?). Это «может сделать акты Конституционного Суда РФ больше по объему, но еще более убедительными, более понятными и вызывающими еще большее доверие»69. Во всяком случае, решения Федерального конституционного суда Германии, в которых существенный объем мотивировочной части посвящен именно описанию этих сведений, тому пример. С другой стороны, хорошо известно, что решения Конституционного совета Франции в ряде случаев могут за-
нимать всего пару страниц, причем значительная часть их текста отводится отнюдь не аргументации. Можно ли утверждать, что оттого они менее убедительны и авторитетны? В-третьих, достичь большей определенности в отношении статуса таких документов: например, касательно правил их рассылки сторонам производства по делу и возможности предоставить на них свой ответ (возражения). Заметим, что статья 51 Закона гласит о том, что перед слушанием направляются уведомление о заседании Суда, копии обращений и поступивших отзывов на них, копии проверяемых актов, и лишь при необходимости иные документы — иными словами, в этом отношении имеется некоторая свобода действий судьи-докладчика. С другой стороны, за прошедшие годы, насколько известно автору, уже сложилось определенное обыкновение, и стороны заблаговременно получают все документы, имеющиеся в материалах дела.
Учитывая сказанное, хотелось бы еще раз выразить одобрение такому начинанию, как введение процессуальной фигуры amicus curiae в конституционный судебный процесс, и призвать авторов (в особенности тех, кто видит себя в этом качестве или уже имеет соответствующий опыт) продолжить дискуссию о нем. Вместе с тем обширный опыт зарубежных государств и международных пра-вопорядков показывает, что реализация этой идеи требует серьезного научно-теоретического обоснования и занимает годы, а порой и десятилетия. Не исключено, что с течением времени будет разумно вновь вернуться к обсуждению этого явления.
Блохин Павел Дмитриевич — главный консультант аппарата судьи Конституционного Суда РФ, преподаватель юридического факультета Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (г. Санкт-Петербург).
dartpaulus@mail.ru
1 Брифинг опубликован здесь: URL: http: // ilpp. ru/projects/litigation/treningi/amicus/ (дата обращения: 02.02.15).
2 См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 6 декабря 2013 г. № 27-П.
3 См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 8 апреля 2014 г. № 10-П.
4 См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 17 февраля 2015 г. № 2-П .
5 Видеозапись публичного слушания от 22 января 2015 года.
6 См.: Franze A. J., Anderson R.R. The Supreme Court's Reliance on Amicus Curiae in the 2012— 13 Term // The National Law Journal. 2013. 18 September.
7 См.: Vanberg G. The Politics of Constitutional Review in Germany. Cambridge ; New York : Cambridge University Press, 2005.
8 Мамедов Э. Amicus curiae как средство общественной заинтересованности. URL: http://www. iaps-ci.org/ru/Amicus/ac1 (дата обращения: 02.02.15).
9 Экспертная оценка судебных актов: право или политика? // Закон. 2011. № 3. С. 17—24, 19.
10 См.: Евсеев А.П. Верховный суд США сегодня. Харьков : Юрайт, 2014. С. 22—26.
11 O'Neil R. M. The Absent Amicus: «With Friends Like These.» // Vanderbilt Law Review. Vol. 68. 2015. No. 1. P. 1 — 13, 3.
12 Речь шла о соотношении права женщины на искусственное прерывание беременности выбранным ею способом и религиозной свободы семейных корпораций, не желающих уплачивать соответствующие страховые взносы.
13 См.: Султанов А.Р. Конституционное судопроизводство и «amicus curiae» // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2009. № 4 (19). С. 25—30, 29.
14 См.: Евсеев А.П. Верховный суд Соединенного Королевства: становление. Харьков : Юрайт, 2014. С. 142.
15 См., например: Определение Конституционного Суда РФ от 15 мая 2012 г. № 880-О по вопросу о том, должна ли иметь женщина, выносившая и родившая ребенка по договору о «суррогатном материнстве», приоритетное право быть записанной в качестве его матери перед генетическими родителями.
16 См., например, жалобу ООО «Заполярнефть» на положения лесного законодательства, в которой ставился вопрос о том, справедливо ли взыскивать с ответчика, допустившего загрязнение лесов, компенсацию, рассчитанную по заранее утвержденным методикам и таксам, безотносительно того, в какой степени им был возмещен реальный ущерб окружающей среде.
17 См., например: Определение Конституционного Суда РФ от 17 июля 2014 г. № 1759-О (вопрос о правомерности блокировки сетевого адреса, по которому осуществляется доступ к Интер-
нет-сайту, содержащему запрещенную в Российской Федерации информацию).
18 См.: WillheimE. Amici Curiae and Access to Constitutional Justice in the High Court of Australia // Bond Law Review. Vol. 22. 2010. No. 3. P. 126147, 145.
19 Экспертная оценка судебных актов: право или политика? // Закон. 2011. № 3. С. 18.
20 Адвокат, а в дальнейшем и судья Верховного суда США У Брандейс, защищая в 1908 году в деле Muller v. Oregon право правительства штата ограничивать продолжительность рабочего дня женщин, написал лишь две страницы с юридической аргументацией, остальные 100 страниц содержали данные статистики, демонстрирующие негативные для женщин последствия слишком продолжительного рабочего дня.
21 См.: Neudorf L. Intervention at the UK Supreme Court // Cambridge Journal of International and Comparative Law. Vol. 2. 2013. No. 1. P. 16, 17.
22 См.: Margolis E. Beyond Brandeis: Exploring the Uses of Non-Legal Materials in Appellate Briefs // University of San Francisco Law Review. Vol. 34. 2000. No. 2. P. 197-236, 197.
23 Подробнее см.: Levin R.M. The Administrative Law Legacy of Kenneth Culp Davis // San Diego Law Review. Vol. 42. 2005. No. 1. P. 315-348.
24 Steinberg L. The Influence of Neuroscience on US Supreme Court Decisions about Adolescents' Criminal Culpability // Nature Reviews Neuroscience. Vol. 14. 2013. No. 7. P. 513-518.
25 См.: Larsen A. O. The Trouble with Amicus Facts // Virginia Law Review. Vol. 100. 2014. P. 17571818, 1778.
26 См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 27 июня 2012 г. № 15-П.
27 См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 21 февраля 2014 г. № 3-П.
28 См.: BverfG, 1 BvL 21/11 vom 24.01.2012.
29 См.: Neudorf L. Op. cit. P. 18.
30 См.: Определение Конституционного Суда РФ от 4 февраля 2014 г. № 373-О.
31 См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 22 апреля 2013 г. № 8-П.
32 См.: Franze A. J., Anderson R. R. Op. cit.
33 См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 13 мая 2014 г. № 14-П.
34 См.: Collins P. M, Jr. Lobbyists before the U.S. Supreme Court: Investigating in the Influence of Amicus Curiae Briefs // Political Research Quarterly. Vol. 60. 2007. No. 1. P. 55-70, 56.
35 Larsen A. O. Op. cit.
36 Цит. по: Ibid. P. 1807.
37 См.: Larsen A. O. Op. cit. P. 1776, 1800.
38 Буквально: «суд посредством поисковой системы Гугл» (Bellin J., Ferguson A. G. Trial by Google: Judicial Notice in the Information Age // Northwestern University Law Review. Vol. 108. 2014. No. 4. P. 1137-1182.
39 См.: JonesL., WedekingL. The Art of the Amicus Curiae Brief. URL: http://dritoday.org/feature. aspx?id=621 (дата обращения: 02.02.15).
40 «Представители политической науки давно заметили аналогию между группами давления, лоббирующими свои интересы через законодательство, и группами давления, стремящимися повлиять на судебные решения посредством направления amicus brief» (цит. по: Larsen A. O. Op. cit. P. 1767).
41 Creasey D., Mohen P., Schokman B. Short Guide — Strategic Litigation and Its Role in Promoting and Protecting Human Rights. URL: http:// a4id.org/sites/default/files/user/Strategic %20Litigation%20Short%20Guide%20(2).pdf (дата обращения: 02.02.15).
42 См.: Щербаков Е. «Девяностые прошли сравнительно безболезненно».Эксперты вспомнили историю акционирования «Иркутскэнерго» отдельно от РАО ЕЭС. URL: http://bratsk.org/ news/show/27415.html (дата обращения: 02.02.15).
43 Общий подход выражен в решении Европейской комиссии по правам человека по вопросу о приемлемости: Application no. 27043/95, Beat Jeanny v. Switzerland, Decision of 16 January 1996. Подробно он продемонстрирован Европейским Судом по правам человека: Application no. 46575/09, Bellizzi v. Malta, Judgment of 21 June 2011.
44 Garcia R. J. A Democratic Theory of Amicus Advocacy // Florida State University Law Review. Vol. 35. 2008. No. 2. P. 315—358, 319.
45 См.: WillheimE. Op. cit. P. 141, 142.
46 См.: Kochevar S. Amici Curiae in Civil Law Jurisdictions // Yale Law Journal. Vol. 122. 2013. No. 6. P. 1653—1669, 1656, 1658.
47 См.: Bainbridge St.M. A Critique of the Corporate Law Professors' Amicus Brief in Hobby Lobby and Conestoga Wood // Virginia Law Review Online. Vol. 100. March 2014. P. 1—21.
48 Эпстейн Л., Найт Дж. Стратегическая разметка территории: информационная роль Amici Curiae // Право и правоприменение в зеркале социальных наук: хрестоматия современных текстов / науч. ред.: Э. Л. Панеях ; лит. ред.: А. М. Кадникова. М. : Статут, 2014. С. 436-456, 443.
49 Willheim E. Op. dt. P. 142.
50 Евсеев А. П. Психология конституционного судопроизводства. Харьков : Юрайт, 2013. С. 153.
51 KochevarS. Op. dt. P. 1656, 1667.
52 Larsen A. O. Op. cit. P. 1799.
53 См.: NeudorfL. Op. cit. P. 18-19.
54 См.: Franze A. J., Anderson R. R. Op. cit.
55 JonesL, WedekingL. Op. cit.
56 См., например: O'NeilR.M. Op. cit. P. 7.
57 См.: Corley P., Collins P., Jr., Hammer J. The Influence of Amicus Curiae Briefs on U.S. Supreme Court Opinion Content : APSA 2013 Annual Meeting Paper. P. 20.
58 См.: Евсеев А.П. Психология конституционного судопроизводства. С. 87, 88.
59 Corley Р., Collins P., Jr., Hammer J. Op. cit. P. 3.
60 Мамедов Э. Указ. соч.
61 См.: Определение Конституционного Суда РФ от 15 мая 2012 г. № 880-0.
62 См.: KochevarS. Op. cit. P. 1659, 1662.
63 Басангов Д. А. Значение экспертных заключений в конституционном судопроизводстве // Журнал российского права. 2003. № 11. С. 146152.
64 Шейнин Х. Б. Доказательства в конституционном судопроизводстве // Вестник Конституционного Суда Российской Федерации. 1996. № 6. С. 51-62. Эту позицию разделяет и А. С. Гамба-рян (см.: Гамбарян А. С. Институт аmicus rariae как средство обеспечения эффективности судебной политики Республики Армения. URL: http://www.iuaj.net/node/1323 (дата обращения: 02.02.15).
65 См.: Евсеев А.П. Психология конституционного судопроизводства. С. 142-143.
66 См.: Larsen A. O. Op. cit. P. 1764, 1772, 1795, 1801-1802, 1806-1808.
67 См.: ШейнинХ.Б. Указ. соч. С. 51-62.
68 Larsen A. O. Op. cit. P. 1779.
69 Султанов А.Р. Указ. соч. С. 29.
