CC BY
82
43 (379) - 2009
Страницы истории
нравственные институции в финансовых воззрениях м. Ф. ОРЛОВА и его общественной деятельности
Написанная М. Ф. Орловым более 175лет назад теория государственного кредита неоднократно подвергалась переоценке, получая от самых негативных отзывов до слов в высшей степени похвальных. Да и сама жизнь М. Ф. Орлова протекала контрастно: от головокружительной карьеры до отставки, опалы, игнорирования властью, научными кругами, светским обществом. Поиск причины такой резкой смены мнений по поводу финансовой теории М. Ф. Орлова и отношения к нему целесообразно осуществлять в рамках институциональной теории. Опыт М. Ф. Орлова в рамках этой теории еще не исследован, но он может служить примером для обоснования научной и практической финансовой состоятельности в современном обществе.
Ключевые слова: М. Ф. Орлов, институции, история, государственные финансы.
Финансовые воззрения М. Ф. Орлова изложены им в его теории государственного кредита в работе «О государственном кредите». Она является главным и единственным его научным трудом, не считая отдельных записок, писем, неопубликованных материалов, касающихся финансов. Все это, а также мнение его современников, критиков и исследования отечественных ученых-финансистов служат нам источником информации для выявления и раскрытия нравственных институций в финансовых воззрениях М. Ф. Орлова и его общественной деятельности.
В финансовых воззрениях М. Ф. Орлова кредит занимает центральное место, поэтому в центре нашего внимания оказываются нравственные институции кредита. Это выдвигает на первое место проблему его происхождения, а точнее проблему закрепления нравственными институциями связей между людьми
А. А. АНИКЕЕВА, кандидат экономических наук, доцент кафедры финансов и кредита E-mail: anikeeva_aa@vlpost.ru Волжский гуманитарный институт
таким образом, что происходит создание устойчивых форм общественных отношений, называемых кредитом. М. Ф. Орлов знал о долгой истории кредита, о том, что «следы его скрываются в глубочайшей древности», а далее Михаил Федорович добавляет: «... но сии слабые начала не требуют пространного разбора» [10, с. 103]. В этом добавлении наблюдается некоторое пренебрежение к предмету нашего исследования, хотя актуальность своего исследования М. Ф. Орлов обосновывает именно важностью проникновения в глубь истории финансовых отношений. Эта небрежность дорогого стоит, потому что именно глубокая старина кредитных отношений раскрывает институциональные их параметры.
В древности на Руси регламентация жизни человека в обществе осуществлялась на основе свода законов, норм, правил поведения, Библии. Но слова «кредит» в Библии нет. Однако там говорится о займе, о том, кому его можно давать, от кого можно взыскивать и на каких условиях, в том числе о плате за заем. Следовательно, без слова «кредит» в Библии есть описание кредитных отношений. Эти кредитные отношения строятся на таких нравственных институциях каждого человека, как любовь к ближнему, сострадание к бедным, уважение врага. В библейских сказаниях в том числе можно найти достаточно примеров из хозяйственной жизни дохристианского и христианского общества, доказывающих, что кредитные отношения построены на нравственных институциях любви к ближним и врагам. Нравственная институция любви к ближним и, что свойственно для христианства, любви к врагам, регламентирует и регулирует кредитные отношения в обществе от полного их запрета, до
полного разрешения, обеспечивая высокий уровень нравственности народа, нации.
В Библии ставится акцент не на запрете или разрешении кредитных отношений, а прежде всего на духовности, нравственности человека, а затем уже, как фактор развития этой нравственности, разрешаются или запрещаются кредитно-заемные отношения. Библейские истории показывают существование разных кредитных и заемных отношений, должником может быть родной или близкий человек, враг, нищий, богатый... Но разные виды заемных отношений скрепляет одно — нравственная институция любви. Она может проявляться как сочувствие, уважение, сострадание и др. Она одна, но по-разному, в разных нормах, правилах, законах указывает на действия кредитора и заемщика, на их взаимодействие. Реализовавшись на принципах христианской этики, кредитные отношения, становятся фактором нравственного роста всего народа. Таким образом, нравственность отдельного человека обусловливает кредитные отношения, но реализовавшись, эти отношения обусловливают нравственность всего народа. Вот какой, по библейскому писанию, получается детерминизм: через осуществление кредитных отношений нравственность отдельного человека трансформируется в нравственность нации.
Поскольку при реализации кредитных отношений положение должника часто ухудшается (кроме возврата долга он вынужден платить еще и процент), то православная церковь, проявляла сдержанный характер к этим отношениям, чаще осуществляя запретительную кредитную политику, чем разрешительную. Такая политика православной церкви осуществлялась не только в древности, которой пренебрег М. Ф. Орлов в своей работе, но и в современной ему действительности и даже позже. Например, хроника событий в хозяйственной жизни России второй половины XIX в. свидетельствует, что нередко сельское духовенство было единственным интеллигентным элементом в деревне, и «в 70-х годах сельские священники оказывали большую услугу развитию и правильной постановке ссудос-берегательных товариществ. Но эта деятельность сельского духовенства в области народного кредита была прервана в начале 80-х годов указом св. синода, запретившим сельскому духовенству принимать участие в ссудосберегательных товариществах в качестве членов их правлений и советов» [7].
Этот пример указывает на то, что поскольку кредитные отношения в святом писании не сформулированы однозначно в виде запрета или разрешения, то в истории православной России
отношение официальной церкви к кредитно-за-емным операциям не было однозначным. Иногда духовенство выступало как кредитный институт, но чаще в православном российском обществе быть участниками этих отношений служителям церкви не разрешалось, порой даже во вред экономической целесообразности.
Следовательно, и в Библии, и в истории, и в современной М. Ф. Орлову экономической системе кредитные отношения не всегда имели благодатную почву для своего развития, не всегда правомочность кредитно-заемных отношений была абсолютной. Их сдерживание или стимулирование были обусловлены духовными, нравственными институциями, основывающимися на любви отдельного человека к ближнему, сострадании к бедным, на укреплении отношений между разными социальными слоями одного народа, на сотрудничестве между разными народами. Досадная небрежность со стороны М. Ф. Орлова к корням кредита, уходящим в глубь человеческой истории, послужила игнорированию им нравственных институций как фактора развития кредитно-заемных отношений.
М. Ф. Орлов проигнорировал нравственность в кредитных отношениях, но эти отношения в его теории государственного кредита служат нравственной цели: они являются фактором построения счастливого общества. Вот как об этом счастье написал в 1834 г. первый критик сочинения М. Ф. Орлова. Автор, т. е. М. Ф. Орлов, из общественного долга сделал «нечто в роде идеальной красоты или философского камня. Хочешь ли быть богатым? — делай долги; умным?—делай долги; глубокомысленным? —делайдолги; счастливым, могущественным?— делай долги, делай их как можно более, и будешь счастлив и могущ. Хочешь ли быть героем? — опять делай долги, делай их храбро, геройски, по большому масштабу, как делали великие люди. Кто не делает долгов, тот не герой в наше время» [9, с. 50]. Из этих слов нам бы не хотелось делать вывод, что безнравственным инструментом строится нравственное общество. И поэтому обратимся к нравственным нормам самого М. Ф. Орлова.
Большинство из тех, кто писал о М. Ф. Орлове, отмечают его яркую внешность, яркий характер, его образованность, его политическую зрелость. Например, в памяти родственников М. Ф. Орлов запечатлен с «замечательным в свое время умом и красивой наружности» [13, с. 832], современники видели Михаила Федоровича «человеком достойнейшим, великолепной наружности и большого образования, начитанности и красноречия» [15, с. 9]. В упомянутой статье критик представил нам
М. Ф. Орлова как «человека образованного, начитанного, не чуждого высшим наукам и твердо знающего свой предмет, что у нас не всегда соединяется в одном и том же пишущем лице» [9, с. 48]. Наши современные ученые-финансисты отметили, что «Михаил Федорович Орлов был всесторонне образованным и высокоодаренным человеком», запомнившимся своим современникам как «блестящий офицер, тонкий ценитель литературы, публицист, общественный деятель, писатель» [11, с. 277].
Можно согласиться с тем, что М. Ф. Орлов был интеллектуалом, о чем свидетельствует не только то, что он был первым учеником в пансионе иезуита аббата Николя, но и имел возможность совершенствовать свои знания на протяжении всей жизни. М. Ф. Орлов имел библиотеку, о размерах которой можно иметь представление по следующему факту. В начале 1828 г. в письме к своему другу П. А. Вяземскому (1792 — 1878) Михаил Федорович пишет о необходимости разобрать свою библиотеку, для чего ему потребуется «не прежде двух недель» [10, с. 241]. Однако будучи человеком образованным, М. Ф. Орлов, по нашему мнению, мало отличался от людей, его окружавших и являющихся также высокообразованными. Например, поэт и партизан Д. В. Давыдов (1784—1839), многие события биографии которого схожи с фактами из жизни М. Ф. Орлова: участие в войне с Наполеоном I, генеральская служба, сочинение мемуаров, близость с декабристами, знакомство с А. С. Пушкиным. Денис Давыдов был широко образованным человеком, в том числе в социальных и экономических вопросах, по которым он много покупал и читал литературы. В 1819 г. он пишет письмо своему другу: «Ко мне прислали 1 000 книг. Я теперь весь зарыт в них» [4, с. 231], и среди этих книг — полное собрание сочинений западноевропейских ученых Жана Батиста Сэя (1767 — 1832), Констана де Ребекка (1767 — 1830), Иеремия Бентама (1748 — 1832), т. е. сочинения тех, кого мы сегодня называем классиками мировой общественной мысли, а в то время — современников Д. В. Давыдова и М. Ф. Орлова.
То, что М. Ф. Орлов был интеллектуалом — не редкость для той социальной среды, к которой он принадлежал. Несомненно, высокий уровень образования с положительной стороны должен характеризовать М. Ф. Орлова, как и любого другого человека. Но, как мы знаем, образцом для подражания в образованности, символом интеллектуального развития может служить и Люцифер, нравственные принципы которого служат примером для демонстрации разрушающей силы всего хорошего в человеке и в его окружении.
Таким образом, мы хотим сказать, что уровень образованности не является нравственной институцией человека. И поэтому, что остается из списка добродетелей М. Ф. Орлова, восхваляемых его и нашими современниками? Внешность? Яркость характера? Скорее всего, патриотизм. Но является ли патриотизм М. Ф. Орлова нравственной институцией в его жизни и взглядах? Это требуется еще доказать, потому что существуют два противоположных мнения по этому поводу. По словам одних, патриотизм М. Ф. Орлова был пламенным [2, с. 289], со слов других — М. Ф. Орлов был воспитан на антипатриотических принципах. Напомним, что М. Ф. Орлов был первым учеников в иезуитском пансионе аббата Николя, а «педагогическая система Николя была воплощением антинационального начала» [16, с. 42].
В патриотизме проявляются нравственные институции православия, основанные на любви к своему отечеству и к своему народу. Принято считать М. Ф. Орлова героем Отечественной войны 1812 г., подписавшим акт о капитуляции Парижа. Но нам не удалось найти свидетельств о его боевых заслугах, как например, о воинской доблести Дениса Давыдова. Но нам известно о его отношении к России, когда им была прочитана «История государства Российского» Н. М. Карамзина. В 1818 г. Михаил Федорович в письме к П. А. Вяземскому пишет: «Первый том мне не пришелся по сердцу» [10, с. 57]. Причиной послужило то, что, по мнению М. Ф. Орлова, историк является космополитом, он беспристрастен и не прославляет свое Отечество. Зачем, спрашивает М. Ф. Орлов, нужна истина, если этим наносится вред величию России, «что лестного в том, что Олег ходил по России с варяжскими войсками собирать дань для варягов?» [10, с. 57]. История Н. М. Карамзина оскорбила патриота М. Ф. Орлова. Он был «... неудовлетворен трудом Карамзина, — писал П. А. Вяземский, — патриотизм его оскорблялся и страдал ввиду прозаического и мещанского происхождения Русского народа» [1, с. 384]. Получается, что любить родину, радоваться ее величию и прославлять ее — это проявление патриотичности, гордости за Россию и за себя в ней. Так желал М. Ф. Орлов. Но он увидел Россию не в победе, а в поражении, и не жалел ее в этот момент и не желал скорейшего ее восстановления, а стыдился за свою причастность к ней, чувствовал себя вместе с Россией пригвожденным к позорному столбу на всеобщее обозрение мировой общественности «Историей.» Н. М. Карамзина. Для него было бы патриотичнее скрыть, соврать, исказить историю. Нужно было, по мнению М. Ф. Орлова, пренебречь
истиной. Нам кажется, что не гордость здесь, а гордыня, в которой нет места любви к России, а значит, нет и места патриотическим его чувствам.
Не менее показательным для характеристики патриотических чувств М. Ф. Орлова служит история создания его теории государственного кредита, а точнее то, что происходило за окнами кабинета, где генерал М. Ф. Орлов создавал свой научный финансовый трактат. А за окном «труба звала» — Россия воевала. В 1826 г. началась война с Персией, в 1828 г. — с Турцией, в 1831 г. начались волнения в Польше. На десятилетия затягивалась Кавказская война. Конечно, важно учесть, что в это время Михаил Федорович был уже в опале, в отставке, но в Кавказских событиях участвовало много непокорных правительству, например, М. Ю. Лермонтов, который был для власти хуже преступника. Кстати сказать, до 1827 г. так называемым «проконсулом Кавказа» был герой войны с Наполеоном, неоднократно репрессированный властями российский генерал от инфантерии Алексей Петрович Ермолов (1772 — 1861). М. Ф. Орлов был лично с ним знаком и при случае через своих знакомых передавал Алексею Петровичу поклоны [2, с. 303]. Но не только на войне мог послужить отечеству во время написания финансового сочинения боевой генерал, хотя и в отставке, М. Ф. Орлов. В 1830 г. в России была основана военная академия, где он мог преподавать молодому поколению воинское искусство. Однако М. Ф. Орлов вступил на научное поприще — занимается сочинительством. Но не о своем профессиональном опыте, не о рекомендациях по армейским делам пишет М. Ф. Орлов, а о кредите и направляет все свои силы на борьбу с внутренним врагом, врагом властей. Он увидел, что власть находится в опасности. Ее надо защищать — чем не доказательство патриотичности. По мнению критика «О государственном кредите», М. Ф. Орлов «даже уверен, что враги кредита (он хотел сказать: «враги долгов», сделанных вследствие приобретенного кредита) суть не кто другие, как враги властей вообще» [9, с. 51]. Кто враг кредита, а значит власти? Конечно же, министр финансов — граф Егор Францевич Кан-крин (1774 — 1845). По мнению советского ученого Ф. М. Морозова, «одной из задач Орлова являлась критика кредитной политики Канкрина», характер которой был реакционным [8, с. 123]. Очевиден тенденциозный настрой Ф. М. Морозова — позитивный к М. Ф. Орлову и негативный к Е. Ф. Канкрину. Но нам не понятны причины такой тенденциозности. Мы не можем представить врагом России, власти и финансов Е. Ф. Канкрина, который, находясь на посту главы российских финансов с 1823 по 1844 г., уже в первые годы работы на этом посту добился без-
дефицитного государственного бюджета, и благодаря которому этот период времени считался золотым веком российских финансов.
Итак, сочинение М. Ф. Орлова можно считать реакцией на финансовую политику Е. Ф. Канкри-на, которого он критиковал и поучал, т. е. Михаил Федорович воевал на выбранном им поле брани с врагами российской власти в лице Е. Ф. Канкрина. Дилетант в финансах и профессионал в военном деле М. Ф. Орлов не смущался, что его профессиональные (военные) знания не востребованы, более важными для него стали финансы. Что это — амбициозность, гордыня, смелость?
В этих действиях М. Ф. Орлова мы не увидели того пламенного патриотизма, о котором нам сообщается, патриотизма как проявления любви к родине. Возможно, нам не известны какие-либо события, которые смогли бы изменить наше мнение о своеобразной любви М. Ф. Орлова к России. Но в своей правоте убеждаемся, пытаясь понять патриотизм М. Ф. Орлова с позиции любви к русскому народу.
Летом 1827 г. Михаил Федорович пишет письмо П. А. Вяземскому, в котором он рассуждает о том, как воспринимает российская общественность философские и исторические публикации в «Московском Телеграфе».
Чтобы понять какие публикации имел в виду М. Ф. Орлов, пришлось выяснить, что в этих журналах печатался цикл статей о Платоне, публиковались статьи о Д. Байроне, С. де Сисмонди, помещали свои сочинения П. А. Вяземский, В. А. Жуковский, Н. М. Карамзин, А. С. Пушкин и др., т. е. произведения, тех, кого мы сегодня называем классиками мировой культуры.
Так вот М. Ф. Орлов пишет П. А. Вяземскому о восприятии им этих публикаций и о пользе их для русского человека: «Это слишком замысловато не только для России, но и для Франции, и для Англии; одни только немцы могут дышать в сей атмосфере туманной и отвлеченной. Мы слишком глупы, французы слишком умны, а англичане слишком положительны. Надобно, по моему мнению, стараться заменить таковые статьи другими, более положительными и приспособленными к детскому состоянию народного просвещения.» [10, с. 240].
Патриотизм проявляется не только в любви ко всему народу, но и каждому в отдельности, к конкретному человеку. И здесь, в качестве примера может служить эпизод из общения М. Ф. Орлова с одной его знакомой — знатной особой, графиней Генриеттой Разумовской. Эпизод этот примечателен тем, что он раскрывает проявление любви Михаила
Федоровича к ближнему в кредитных отношениях (между автором теории кредита — он заемщик и графиней, которая выступает здесь кредитором М. Ф. Орлова). В ее письме к В. А. Жуковскому, написанном летом 1827 г., она пишет: «Жадность приходит, когда живешь в довольстве. Хотелось бы знать, правым ли почитает себя гр. Орлов, оставляя у себя мои деньги восемь месяцев без всякого процента? Срок был 28-го февраля. Ему легче заплатить проценты за это прошедшее время, нежели мне обойтись без них» [6, с. 331]. Это письмо с разных сторон характеризует М. Ф. Орлова, но мы лишь подчеркиваем, что в данном случае не находим и намека любви М. Ф. Орлова к ближнему.
Н. И. Тургенев смог усмотреть патриотизм Михаила Федоровича, но это был особый патриотизм — «патриотизм раба» «[16, с. 42].
Отсутствие патриотических чувств не исключает присутствия в человеке духа воина, борца. М. Ф. Орлов выступил поборником государственного кредита в своем сочинении, хотя раньше до этого, будучи членом тайного общества, он пытался разрушить, подорвать государственный кредит в России. Об этом свидетельствуют слова его сына в опубликованной им заметке, в которой сообщалось следующее. В начале 1821 г. на московском съезде «Союза Благоденствия» М. Ф. Орлов предлагал «завести типографию или литографию для печатания статей против правительства и фабрику фальшивых ассигнаций, что, по словам его, доставило бы обществу огромные средства и послужило бы к подрыву правительственного кредита» [12, с. 775].
Как известно, институции, в том числе и нравственные, обладают характером устойчивости их проявления в общественных отношениях. Но тогда возникает вопрос, как с изменчивыми взглядами М. Ф. Орлова на государственный кредит, в которых он вначале хочет его подорвать, а затем в своей теории защитить, соотнести устойчивость жизненных принципов, нравственных институций?
Мы находим лишь единственный ответ на этот вопрос, который заключается в проявлении нравственной институции политического бунтарства Михаила Федоровича. В изменяющихся его взглядах неизменным остается его желание противостоять российской власти и применить финансовое оружие в виде государственного кредита, оружие против политического устройства России. Вначале он желает обезоружить правительство, испортить оружие, подорвать государственный кредит. А затем, желание кардинально меняется: М. Ф. Орлов желает вооружить правительство и с тем же оружием — государственным кредитом привести общество к политической
стабильности и социальному благосостоянию. Его отрицательное отношение к власти не меняется, но в начале он хочет ее разрушить, а затем улучшить, используя одно и то же оружие — государственный кредит.
Бунтарство может проявляться через лозунги, воззвания, теории и прочее. Как бы смелы они ни были, — это лишь демонстрация человеком собственных взглядов, его нравственных институций и воззрений, но не его принципиальная деятельность. Это лишь слова, но не дела. Слово может не подкрепляться делом, а провозглашаемые нравственные нормы и законы — не соответствовать осуществляемым. И тогда мы увидим расхождение смелых, дерзких воззваний с несмелыми действиями такого бунтаря.
По отзыву о характере деятельности М. Ф. Орлова, данному сыном И. Д. Якушкина, автор теории кредита был похож именно на такого бунтаря: «Слабость характера, выказанная М. Ф. Орловым, есть, конечно, большой недостаток, но она не отнимает от него тех достоинств, которые поставили его высоко в обществе после ссылки его бывших товарищей» [17, с. 602]. Учитывая этот нюанс, напрашивается вывод о том, что более в воззрениях, чем в деятельности проявилась нравственная институция политического бунтарства М. Ф. Орлова.
Может показаться, что нравственные институции в финансовых воззрениях М. Ф. Орлова и его общественной деятельности, представленные нами, носят субъективный характер и не соответствуют действительности, и во многом отличаются от взглядов советских и российских финансистов на личность М. Ф. Орлова и его деятельность. Чтобы развеять сомнения, необходимо лишь опровергнуть миф о том, что сочинение «О государственном кредите», финансовые воззрения и общественная деятельность М. Ф. Орлова не были в его время по достоинству оценены, не нашли отклика у его современников. Это неверно. Еще до издания знакомым М. Ф. Орлова были известны его финансовые воззрения и политические устремления. И многие с этими взглядами были не согласны. Например, о заблуждениях М. Ф. Орлова говорили бывшие друзья. В 1819 г. Денис Давыдов в письме к П. Д. Киселеву пишет: «Мне жалок Орлов с его заблуждением, вредным ему и бесполезным обществу», он, уверенный в своей правоте, идет, «думая, что за ним вся Россия двигается» [4, с. 228]. Адресат нам известен. Это Павел Дмитриевич Киселев, который был сослуживцем М. Ф. Орлова и в то время его другом. Позже Павел Дмитриевич стал графом (1839), затем почетным членом Петербургской АН (1855), в 1837 — 1856 гг. занимал пост министра государствен-
ных имуществ, провел реформу управления государственными крестьянами и был сторонником отмены крепостного права. Тенденции такой успешной его карьеры обозначились в тот момент, когда в 1820 г. П. Д. Киселев еще дружил с М. Ф. Орловым, но уже не одобрял его мыслей и сдерживал его в поступках. Он пишет ему в письме: «Разница в том, что ты даешь волю воображенью твоему, а я ускромняю свое; ты ищешь средств к улучшению участи всех — и не успеешь, я же — нескольких только — и успеть могу. Ты полагаешь, что исторгнуть должно корень зла, а я — хоть срезать дурные ветви. Ты определяешь себя к великому, а я — к положительному» [14, с. 233].
Не только Д. В. Давыдов и П. Д. Киселев неодобрительно высказывались по поводу финансовых взглядов и общественной деятельности М. Ф. Орлова, не только с ними у Михаила Федоровича складывались отношения — от дружеских в молодости до прохладных и еще хуже в зрелом возрасте. К этому можно прибавить историю отношений между М. Ф. Орловым и декабристом Н. А. Бестужевым (1791 — 1855), декабристом и отечественным финансистом Н. И. Тургеневым (1789 — 1871), поэтом А. С. Пушкиным (1799 — 1837) и др.
Большое количество разорванных дружеских связей не свидетельствует о высоком уровне нравственных институций автора теории государственного кредита.
Удивительная вещь произошла с М. Ф. Орловым после того, как у него возникли мысли о государственном кредите, постепенно оформленные в его теорию. Был ли счастлив М. Ф. Орлов до этого? Кажется да. После возвращения с войны «у него было в избытке все, что нужно для успехов в свете: молодость, знатность, богатство, расположение царя, открытый и смелый характер, прекрасная представительная наружность» [2, с. 289]. И в это время он изобретает формулу счастья, которая сформулирована первым критиком его теории так: «Кто не делает долгов, тот не герой в наше время» [9, с. 50]. Эта формула счастья для всех не принесла счастья ее автору. Об этом образно написал еще один очевидец трагедии М. Ф. Орлова—А. И. Герцен (1812 — 1870). В начале 1830-х гг. «возвращенный из ссылки, но не прощенный, он был в очень затруднительном положении в Москве. Снедаемый самолюбием и жаждой деятельности, он был похож на льва, сидящего в клетке и не смевшего даже рычать. Лев был осужден праздно бродить между Арбатом и Басманной, не смея даже давать волю своему языку» [3, с. 186]. Теория кредита по замыслу ее автора должна была сделать общество счастливым, но она сделала несчастным самого автора.
Крушение карьеры, общественного положения, несбывшиеся чаяния М. Ф. Орлова, возлагавшиеся на изобретенную им формулу счастья в его финансовой теории, были рассмотрены нами с институциональных подходов. Это позволило придти к выводу о том, что практическая и теоретическая общественная и финансовая состоятельность человека является результатом его деятельности, основанной на позитивных нравственных институциях. Мы еще раз пытались обосновать христианскую истину, хотя она в этом не нуждается: «По плодам их узнаете их.» [Матф. 7, 15, 16].
Список литературы
1. Вяземский П. А. Полное собрание сочинений. Т VIII. Изд. Графа С. Д. Шереметьева. СПб.: тип. М. М. Ста-сюлевича, 1883. 624 с.
2. Гершензон М. О. Семья декабристов (по неизданным материалам) // Былое. 1906. № 10. С. 288 — 317.
3. Гершензон М. О. Семья декабристов (по неизданным материалам) // С. 162 — 186.
4. Денис Васильевич Давыдов // Русская старина. 1887. Т 55. № 7 — 9. С. 228 — 231.
5. Дубровин Н. После Отечественной войны. (Из истории жизни в начале XIX века) // Русская старина. 1904. Т 117. № 3. С. 481 — 515.
6. Из бумаг В. А. Жуковского // Русский Архив. 1875. № 11. С. 317 — 375.
7. Мелкий кредит и сельское духовенство: Наши внутренние дела // Наблюдатель. 1900. № 12. С. 55.
8. Морозов Ф. О книге декабриста М. Ф. Орлова «О государственном кредите»: письмо в редакцию // Вопросы экономики. 1954. № 10. С. 122 — 127.
9. О Государственном Кредите, сочинение писанное в начале 1832 года. // Литературная летопись. Библиотека для чтения. 1834. Т. 1. С. 47 — 51.
10. Орлов М. Ф. Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1963. 376 с.
11. Орлов М. Ф. Теория государственного кредита. М.: Статут, 1998. С. 275 — 428.
12. Орлов Н. М. Михаил Федорович Орлов // Русская старина. 1872. Т 5. № 1 — 6. С. 775 — 781.
13. Отрывки из воспоминаний. Е. И. Раевской, рожденной Бибиковой // Исторический вестник. 1899. Т 77. № 9. С. 832 — 852.
14. Павел Дмитриевич Киселев и Михаил Федорович Орлов // Русская старина. 1887. Т. 55. № 7 — 9. С. 231 — 233.
15. Павлова Л. Я. Декабрист М. Ф. Орлов. М. : Наука, 1964. 144 с.
16. Парсамов В. С. Жозеф де Местр и Михаил Орлов (К истокам политической биографии декабриста) // Отечественная история. 2001. № 1. С. 24 — 46.
17. Якушкин Е. И. Съезд членов «Союза Благоденствия» в Москве // Русская старина. 1872. Т. 6. № 7—12. С.597 - 602.
