CC BY
217
Х. Функе, Л. Ренсманн
Новый правый популизм
в Европе: Сравнительный
анализ политических партий
и движений
New Right populism in Europe: A comparative analysis of political parties and movements
Rensmann L., Funke H. Neuer Rechtspopulismus im Europa. Politische Parteien und Bewegungen im Vergleich. -20 S. - In recto.
I Правый экстремизм и правый популизм в Европе: Сходство, различия, интер-■ активные отношения
Правый экстремизм обладает рядом качественных характеристик, которые позволяют относительно четко его определить - о правом популизме этого нельзя сказать. В политических науках это понятие употребляют не слишком охотно, хотя в политическом и публицистическом обиходе оно уже давно заняло прочное место для обозначения тех новых правых партий и движений, которые неожиданно для всех получили широкую поддержку избирателей почти во всех странах Европы в 90-е годы. Правый популизм - понятие, свидетельствующее как об изменениях, местами даже лавинообразных, в устоявшихся партийных ландшафтах европейских демократий, так и о необходимости «новых измерений политико-идеологического пространства» (см. 17). Хотя в социологических исследованиях правого экстремизма, дисциплине, в сущности, достаточно молодой, и существует огромное количество различных методологических подходов (примерно столько же, сколько и
авторов), дефиниция европейского правого экстремизма, за исключением небольших нюансов, остается единой. Его описывают как конгломерат антидемократических движений, в основе которых лежат антиэгалитарные и антиуниверсалистские идеологии «этнического» неравенства и ненависти, изоляции и преследования всего, отличающегося от стандартных норм, т.е. меньшинств и инакомыслящих, расизм, антисемитизм и национализм. Целью их является отмена плюралистически-демократического конституционного порядка и гарантируемых им основных прав и свобод и создание авторитарно-расистского государства. При этом особую роль играют, разумеется, специфические националистически-расистские, а нередко и так называемые «народные» идентификационные конструкции - равно как и исторически сложившиеся национальные особенности. В Германии и Австрии, например, правый экстремизм немыслим без связи с наследием национал-социализма, без традиции народного национализма и без искажения исторической реальности, отрицания коллективной вины немцев и их преступлений во время Второй мировой войны.
Определить же правый популизм, более того, обосновать это понятие как научное, значительно сложнее. В принципе, оно указывает на синтез правой политической ориентации (со ссылками на populus- на народ, на vox populi - «голос народа»), с агитацией (стилизованной или реальной), в которой указывается на «волю народа». Впрочем, такие же аргументы использует и правый экстремизм. При рассмотрении тех партий и движений, которые принято обозначать понятием «правый популизм», возникает ряд проблем на эмпирическом уровне. В первую очередь следующая - что именно позволяет сводить под этот единый знаменатель феномены в высшей степени гетерогенные и как же отмежевать их от «правого экстремизма»? Куда отнести, например, неприкрыто расистский Национальный фронт Ле Пена или же враждебный к иммигрантам Флаамский блок - к правому экстремизму или же «всего навсего» к правому популизму. В последнее время - а точнее, после того, как движения эти получили значительное количество голосов на выборах в своих странах, их стало принято относить к правому популизму. Между тем видимых изменений в их программах не наблюдалось. Следует ли из этого, что «популистский» характер возникает лишь по мере роста успеха на выборах - ведь не может быть, не должно
быть, чтобы 20% избирателей в демократической стране отдавали свои голоса правым экстремистам! «Популизм» звучит куда как безобиднее!
Как правило, в политологии это расплывчатое понятие используется для отмежевания от правого экстремизма, для обозначения его «салонного», «умеренного» направления. Следовательно, критериями различия между «правоэкстремистским» и «правопопулистским» не могут быть ни социальное происхождение движения, ни его массовость. Правый экстремизм тоже может «выйти из народа» - нередко так и возникают эти движения. Различия должны носить сущностный характер. С идеологической точки зрения правый популизм можно было бы разместить в «серой зоне» между правым экстремизмом, чьи важнейшие программные элементы он разделяет, и национальным консерватизмом. И если ему удается сделать «шпагат» между этими позициями, если он придает правоавторитарным тезисам умеренную и понятную на популярном уровне форму, укладывая их в рамки принимаемых обществом форм, не перешагивая границ демократии, а оставаясь именно на ее границах - ему удается мобилизовать значительные части электората. Таким образом, правый популизм характеризует скорее способ реализации политического содержания, выступает как стратегия политической дискуссии (10, с. 27).
Мы разделяем мнение Ханса-Георга Бетца, полагающего, что правопо-пулистские партии и движения используют скрытое или же явное недовольство населения по тем или иным вопросам для того, чтобы выиграть политический капитал, выдавая себя за «представителей простых людей», с их здоровым, народным, рассудком. Тем самым они конструируют представление о разделении общества на «молчаливое большинство» и на якобы преследующих только собственные интересы политические элиты. Цель -отнять по мере возможности власть у господствующего политического класса и возвратить ее народу-суверену» (4, с. 5). Таким образом, популизму присущи три основных качества.
1. Центральным из них является использование этноцентристских, националистических или же антисемитских идеологических элементов (как правило, в контексте умело связываемых друг с другом тем, таких, как иммиграция, преступность, внутренняя безопасность и национальная идентичность.
2. Умело инсценированное «снятие табу», отказ от языка и форм общения либеральной, гарантирующей соблюдение интересов и прав демократии. Взамен этого используются правоавторитарные фантазии о сильной, харизматической личности.
3. Антиэлитарная стилизация против «господствующего политического класса» (Хайдер) и призывы к созданию «гражданской демократии» (так называемая аффективность против системы и истеблишмента).
Поскольку эти основные критерии правого популизма присущи - в радикализированной форме - и правому экстремизму, можно, как мы полагаем, охарактеризовать правый популизм как умеренную форму правого экстремизма, Rechtsextremismus light. Различия носят преимущественно количественный характер, хотя, разумеется, по мере радикальности, могут перерастать в качественные. Не следует также думать, что программные положения и мотивы различнейших правопопулистских партий и движений могут быть полностью сведены к «правому экстремизму» - для этого они слишком гетерогенны. Например, в Италии считающаяся правопо-пулистской, расистско-регионалистская Лига Севера (Lega Nord) сотрудничает с правопопулистской Вперед, Италия (Forza Italia) Берлускони, однако отличается от нее по ряду сущностных параметров.
Поскольку между правым экстремизмом и правым популизмом нередко существуют - хоть и различной степени интенсивности - непосредственные идеологические и политико-организационные связи, тезис о структурной взаимозависимости и общем, правоавторитарном и этнонационали-стическом происхождении представляется нам вполне оправданным. В его пользу говорит и то обстоятельство, что правый экстремизм и популизм нередко соперничают друг с другом за голоса избирателей правоэкстре-мистской ориентации. Михаель Минкенберг выводит отсюда понятие «новых радикальных правых» (32). Отличительной чертой правого популизма является авторитарный «вождизм» - фиксация на личности предводителя, будь то Хайдер, Ле Пен или же Мёллеманн. Интересно, что как раз у многих современных правых экстремистских партий эта черта, несмотря на их авторитарную иерархию, не выражена в такой степени.
Разумеется, правопопулистские партии и их агитацию нельзя per se отнести к правому экстремизму, как бы расплывчаты ни были границы между
этими двумя феноменами. Но точно так же нельзя характеризовать их, исходя из одного лишь присущего им «протеста», лишенного четкого политического профиля, как это предлагает Франк Декер. Предлагаемая им характеристика правого популизма как новой формы политики (12, с. 38), попытки усесться даже не на два, а на все стулья сразу, гибкой реакции на меняющиеся требования дня (роПсу-СетапСБ), на которую существующие партии неспособны, с нашей точки зрения, в значительной мере отражает те представления, которые правый популизм распространяет сам о себе, хотя несомненно, что правый популизм с содержательной точки зрения значительно «богаче», нежели правый экстремизм. Предлагаемая же Мени и Сорелем (29) дефиниция правого популизма как амбивалентой реакции на проблемы современного демократического общества недооценивает его содержание, идеологические структурные принципы, которые у правого популизма есть. Хотя в целом можно, разумеется, предположить, что правый популизм в известной степени реагирует на ошибочную политику по отношению к общественным проблемам в условиях постнационального общества.
Проблемы разграничения правого экстремизма и популизма существуют не только на понятийном и эмпирическом уровнях. Дискуссии, как в исследованиях правого экстремизма, так и в новом, только появившемся и до сих пор подпадающем под раздел нейтральных исследований партий и выборов предмете - исследованиях правого популизма, ведутся не только о значении праворадикальных проявлений, их общественной значимости и потенциале, но и о причинах их возникновения. Спектр мнений простирается от указаний на роль «протестующих», аполитичных избирателей до выделения этнокультуралистского, правоавторитарного ядра, т.е. латентного национализма и регионализма (24, с. 432 и далее), присущего правопопулистским партиям в самых различнейших политических культурах и обеспечивающего их успех.
Ниже мы представим общие для европейского правого популизма и правого экстремизма элементы политической стратегии. Они будут рассмотрены и сравнены в контексте различных политических культур (на трех примерах). В заключение будут представлены результаты.
2. Основные характеристики стратегии правого популизма
и правого экстремизма в Европе
Наряду с содержательными и личностными различиями между экстремистами и новыми популистскими правыми в Европе существует ряд различий в политических стратегиях. Существуют такие элементы политических стратегий, которые по сути объединяют правопопулистские партии в Европе в некий новый виртуальный «Интернационал», что позволяет говорить о «новом», присущем только им варианте политики.
Правопопулистский вождь изображает себя «рупором» народной воли, изъявляет готовность действовать во имя наведения порядка в хаосе современного общества. На эту черту популизма указывал в свое время Адор-но, она присуща и правому экстремизму. Но в отличие от правого экстремизма, правый популизм успешно заигрывает со средствами массовой информации и в полной мере использует возможности демократического общества: он не просто пользуется средствами культурной индустрии для своих предвыборных кампаний, он манипулирует СМИ. Умело инсценированные провокации, призывы «разбивать табу», изображение себя в виде преследуемой СМИ жертвы - все это используется в предвыборной агитации, обеспечивает возможность переходить от одной стратегии к другой и сочетать их: политическое приспособление, роль «народного» рупора, извинения, оппозиционные жесты и изъявления готовности к политическому сотрудничеству (Хайдер в Австрии и Мёллеманн в ФРГ). Правый популизм характеризуется способностью к медиальной инсценировке, к игре со СМИ и с демократией в целом. Его первой целью является как можно более интенсивное освещение собственной деятельности в СМИ, обеспечивающее ему массовую известность. При этом он стремится локализовать и расширить границы дозволенного политической системой и политической культурой данной страны - т.е. задать новые границы политических дискуссий и представить их в качестве нормальных. Речь идет не столько о политических программах, сколько о мобилизации коллективных аффектов. При этом правый популизм аппеллирует к «здравому смыслу», предлагая радикальные решения, способные «преодолеть» либерально-плюралистический «процедурализм» (12, с. 51), в качестве ар-
гументации используются образы врагов, вредителей и теории заговоров (27, с. 39). Разумеется, эта дихотомическая структура политической агитации - отрицание «чуждой» и возвышение национальной или региональной идентичности - присуща и правому экстремизму, равно как употребление негативных метафор (типа «социальных нахлебников»).
Успешные правопопулистские движения опираются при этом, как уже отмечалось, на харизматических вождей. Персонализация политики, концентрация на личной привлекательности вождя позволяет правому популизму успешно отодвигать на задний план программные проблемы. Типичным примером является Сильвио Берлускони с его успешной инсценировкой собственного образа посредством им же контролируемых СМИ.
В личности «фюрера» соединяются два противоречивых качества: он изображает себя «маленьким человеком», выходцем из народной толщи, но в то же время представляет себя единственной величиной, способной распознать проблемы народа и решить их. Изображение себя в качестве мужественного одинокого борца, «четким текстом» (Мёллеманн) - в отличие от туманных рассуждений политических элит - говорящего о проблемах народа, формирует образ «жертвы», с которой избирателям предлагается себя идентифицировать (что особенно странно применительно к таким правым популистам, как Хайдер, Мёллеманн или Берлускони, годами принадлежавшим к политическим элитам своих стран). Таким образом, значительная часть европейских правых популистов (и некоторые правые экстремисты) стремятся интегрироваться в политические системы своих стран и войти в правительства. Правопопулистские партии называют себя не только «истинными демократами», но даже и защитниками демократии. Их модель демократии соответствует модели Карла Шмит-та: демократия с фюрером, базирующаяся на идее этнически гомогенного народа. Основные права и либерально-демократические процедуры представляются балластом. Антиплюрализм подобной модели, пытающейся с помощью искуственной фигуры объединяющего всех народного вождя заменить реально существующее взаимодействие противоречивых интересов в демократическом обществе, очевиден.
В то время как организованный правый экстремизм в большинстве европейских стран, за исключением Франции и Бельгии, политически мар-
гинализирован, новый правый популизм успешно заполнил «люки» в существующих политических системах: он не только «раздувал» «народный гнев» - он среагировал на уже существующие у значительной части электората политические установки. Примечательно, что даже избиратели правоэкстремистской, авторитарной и этнонационалистической ориентации предпочитают отдавать свои голоса правым популистам, поскольку те, в отличие от правых экстремистов, не являются изгоями политической системы и объявляют о своей готовности действовать по существующим политическим правилам. Представляя себя истинными, настоящими демократами, правые популисты успешно создают видимость возможности мягкого поворота к авторитаризму на демократических путях, не требуя радикального разрушения существующей политической системы. Таким образом эти партии могут действовать как внутри, так и вне политической системы.
Как и правый экстремизм, правый популизм строит свою деятельность на известной триаде «политическое движение / действие / инсценировка» и использует организационную форму партии, хотя для нового, «вождис-тского» правого популизма в Европе партия не играет ведущей роли, а рассматривается, скорее, в качестве неизбежного «бремени». Ибо даже с политико-стратегической точки зрения правый популизм направлен против старых, демократических партий. Правопопулистские движения и их «партийноподобные» организации конституируются как «антипартии» и, по возможности, вообще избегают этого слова в своих названиях. Европейский правый экстремизм, в отличие от популизма, использует преимущественно антипарламентарные формы агитации, выступает против СМИ и системы в целом. Кстати, и новый правый экстремизм предпочитает на сегодняшний день отмежеваться от названия «партия». Национально-демократическая партия Германии (НДПГ), например, пытается представить себя как неонационал-социалистическое движение, а традиционные пра-воэкстремистские партии все чаще слышат упреки в «политическом приспособленчестве».
3. К анализу конкретных политических структур и политико-культурному контексту правопопулистских партий в Европе: три примера
Все вышеприведенные общие черты европейского правого популизма тесно увязаны в политико-культурный контекст и актуальные условия соответствующих стран. Их успех обуславливается как специфической политической ситуацией в различных контекстах, так и способом реализации своих целей, реакцией на присущие только этой стране особенности. Правый популизм значительно более гибок, нежели экстремизм.
Сравнительный анализ правого экстремизма и правого популизма требует не только исследования соответствующих идеологий, политических семантик и организационных форм, но и анализа соответствующих контекстов. Сведение сложного политического феномена к единому понятию не означает автоматическую унификацию идеологических и политических контекстов - аналогии могут быть проведены лишь в конце исследования.
При проведении сравнительного анализа не следует стремиться к доказательству предполагаемого результата, например, того, что в различных формах правого экстремизма и популизма в принципе проявляется одна и та же сущность. Признаки и качества правого экстремизма или правого популизма не могут автоматически использоваться в качестве его объяснения. Как раз правый популизм, взаимодействующий, с одной стороны, с правым экстремизмом, а с другой - с гражданскими структурами, показывает, что место этого политического феномена не всегда на «краю» общества, что специфические политико-исторические особенности, факторы и динамика играют значительную роль в его политической коньюнктуре.
Мы предлагаем сравнение радикальных правых политических феноменов, базирующееся на анализе специфических, исторически сложившихся политических структур и интерактивной динамики и ориентирующееся на четыре критерия. Сравнению подлежат:
а) политические программы, разработка идеологических основ, организационная структура и динамика партии (структуры, цели, идеологии);
б) взаимодействия с существующей политической системой (в частности, то, как относятся демократические партии к радикальным правым, какие реакции доминируют);
в) взаимодействия с политической культурой (вопросы о том, какой характер носят политические дискуссии по правому популизму, какие исторически сформировавшиеся свойства национальной идентичности играют при этом роль и, прежде всего, какие правоавторитарные и популистские установки и ценности существуют в обществе и как проявляются они в процессе политических дискуссий);
г) социально-структурные условия, существующие в обществе, происходящие в нем трансформационные процессы и реаакции на них со стороны общества и правого популизма.
Попытаемся на трех примерах сравнить правопопулистские партии в контексте их политико-культурной обусловленности и соответствующих политических структур.
3.1. Австрия
Политические успехи Свободной партии Австрии, СвПА (при Хайдере) с ее правопопулистской и этноцентристской агитацией против системы и правящих элит связаны не столько с изменением социальных структур (г), сколько с присущими только Австрии проблемами партийной демократии (б), чересчур долгим правлением большой коалиции: буржуазной Австрийской народной партии (АНП) и социал-демократов. Разумеется, это только одна из причин, ибо за плебисцитарными требованиями СвпА скрывается то авторитарно-националистическое лицо современного правого популизма, которое так импонирует значительной части электората.
Разумеется, мотивы электората СвПА - как и большинства избирателей правопопулистских партий и движений - в высшей степени разнообразные. Патрик Моро различает три основных типа избирателя: убежденных правых экстремистов, «жертв» модернизации и избирателей с синдромом «протеста» (30). Успех СвПА под руководством Хайдера объясняется не только умелой рекламой в СМИ типа нового вождя, но и программным содержанием, которое (в) затрагивает специфические политико-культур-
ные запросы австрийского электората. Без учета традиционной вражды к иностранцам и новой национальной гордости, направленной, не в последнюю очередь, и против начавшегося в 80-е годы преодоления австрийского национал-социалистического прошлого, нельзя понять успех Хайде-ра, хотя этот объединяющий его избирателей идеологический мотив, возможно, и не являлся первостепенным для каждого из них. Как известно, СвПА с ее популистской и антиэтатистской программой потеряла немало некогда примкнувших к ней избирателей из средних слоев, вернувшихся обратно к АНП, но успешно преодолела эти потери, приобретя голоса венских рабочих, ранее голосовавших за социал-демократов (24, с. 435). Кроме того, эмпирические исследования показывают, что в Австрии до сих пор распространен антисемитизм в разных формах - от латентных до активных (примерно треть всего электората), а массовое сознание во многом определяется потребностью подвести наконец черту под практически еще неосмысленном критически «историческим прошлым» и оставить эту тему. Так что Хайдер в предвыборной борьбе, принесшей его партии в итоге 27% голосов и второе место на выборах, действительно выразил интересы немалой части избирателей. Его требования освободить наконец нацию от коллективной вины за преступления нацизма и в целом за нацистское прошлое, мешающей развитию позитивной национальной идентичности, отвечали потребностям 75% австрийцев. К этому добавились и присущие массовому сознанию «теории заговора»: более 30% считали, что начавшаяся после победы Хайдера кампания ЕС против его участия в австрийском правительстве является не чем иным, как заговором Социнтер-на против Австрии.
Поэтому связь Хайдера с организованным правым экстремизмом, с традиционно сильными в Австрии правоэкстремистскими пангермански-ми «буршеншафтами» (правыми студенческими объединениями. - Ред.) и с объединениями ветеранов Второй мировой войны отнюдь не повредила ему, равно как и его прежние изъявления любви к великой Германии. Со своими якобы «мужественными» шутками о председателе венской еврейской общины Ариеле Музиканте, с похвалами национал-социалистической «политике занятости», со своей расистски-биологически аргументированной кампанией против въезда нищих иностранцев, распространя-
ющих, якобы, в Австрии преступность и сидящих на шее у социального государства, и, не в последнюю очередь, с провозглашенной им борьбой против «привилегий» политического класса по отношению к «работающему народу» Хайдер затронул души многих избирателей. В центре предвыборной борьбы его партии стояли не столько проблемы экономической модернизации или же улучшения социального положения (за исключением, разве, требования повысить пособия на детей «австрийским матерям» - в традициях семейной политики национал-социализма), сколько коллективные протесты, вопросы идентичности, недовольство населения. Культуралистски-этнизирующее понимание идентичности в программах Хайдера тесно связано с до сих пор существующими, неизжитыми расистскими предрассудками, которые были им артикулированы и использованы с откровенностью, в Германии (до сих пор) невообразимой. Один из его важнейших программных пунктов - ужесточение иммиграционных барьеров - в настоящее время отчасти взят на вооружение и используется большими партиями, что может повлечь за собой понижение популярности Хайдера.
3.2. Германия
Особенностью Германии после воссоединения являются (д) процессы социальной и (б) политической трансформации в Восточной Германии. Политическая трансформация не привнесла, однако, существенных изменений в партийный ландшафт ФРГ, за исключением появления в нем до сих пор влиятельной в новых федеральных землях Партии демократического социализма. Организованные правые экстремисты, как например, праворадикальная партия Республиканцы и Немецкий народный союз (ННС), равно как и правопопулистские, ориентирующиеся на авторитарного «вождя» партии-движения (например, партия Шилля) еще до воссоединения Германии время от времени добивались успеха в Западной Германии, а в последние десять лет - во всей ФРГ В то же время в последние десять лет возникает и усиливается неорганизованный молодежный правый экстремизм нового типа, одной из важнейших причин которого, вне всякого сомнения, является тяжелое социальное положение в новых
федеральных землях, равно как и сохранившиеся там вплоть до воссоединения авторитарно-этноцентристские традиции.
Как и в Австрии, в Германии значительную роль играют (с) ментальные проблемы, а также вся система политико-культурных взаимосвязей в целом. Правопопулистские силы не просто обращаются к актуальным темам типа иммиграционной политики, они не могут обойтись и без исторического ревизионизма и лежащего в его основе стремления «подвести черту» под нацистским прошлым и «освободить» нацию от возложенной на нее коллективной вины. Релятивирование нацистского прошлого - это conditio sine qua non для реконструкции национальной истории в желанном для правых популистов виде и для восстановления значительно пострадавшего в результате поражения во Второй мировой войне коллективного нарциссизма, обеспечивающего гражданину позитивную идентификацию себя с нацией в целом.
Примерно у трети населения существует набор правоавторитарных, ксенофобских и этноцентристских установок (11), что указывает на принятие правоэкстремистских позиций значительной частью общества. В последние годы усиливается распространение правого экстремизма среди молодежи, причем, как показывают эмпирические исследования, не только среди малообразованных безработных молодых людей, но и среди студенчества. Согласно опросам, наряду с 26% опрошенных студентов, разделяющих требования «защиты от иностранного культурного влияния» (типично правопопулистский лозунг), 39% стремятся к «усилению национальной идентичности» и только 14% категорически отклоняют требование «здорового национального сознания» (2, с. 43, с. 96). Примечательно, что это требование коррелирует как с желанием «подвести окончательную черту» под нацистским прошлым (36%), так и с «вторичным антисемитизмом», который в целом усилился в Германии в последние годы. Каждый пятый немец верит ныне, что в современных масштабных международных конфликтах «виноваты евреи», а 36% согласны с тем, «что многие из этих людей неприятны» (7). Из этого можно сделать вывод, что исторические и историко-политические факторы, равно как и взаимопересекающиеся детерминанты и направления динамики коллективного подсознания, играют в Германии особую роль.
Однако этноцентристские и этнонационалистические представления в известной степени интегрированы в нынешнюю политическую культуру и существующую демократическую партийную систему, так что потенциальный правопопулистский электорат во многом абсорбируется уже существующими партиями, как это показывает Минкенберг (32). Иначе обстоит дело с антисемитизмом. В то время, как ксенофобские установки части населения снова и снова используются некоторыми партиями в дискуссиях по поводу новой иммиграционной политики или в рассуждениях на этнические темы - будь то кампании против двойного гражданства или же дебаты о «ведущей немецкой культуре» - антисемитизм, с точки зрения правоавторитарно ориентированных частей электората, вообще не представлен существующими партиями и якобы «табуизирован». Обратимся к примеру Юргена Мёллеманна1. Уровень идентификации себя со «своими» партиями у избирателей в Германии до сих пор очень высок. Очевидно, и СвДП поняла, что шансы выиграть голоса избирателей правой ориентации будут выше, если оставаться в рамках существующего демократического партийного спектра. И не удивительно, что именно либеральная партия под руководством Вестервелле и Мёллеманна попыталась (а) предложить платформу для правопопулистских и антисемитских настроений, стать «голосом всего народа». С 1982 г. партия все сильнее склоняется к праволибе-ральной ориентации, от нее нередко откалывались правопопулистские и правоэкстремистски ориентированные политики, а анализы ее электората показывают, что правопопулистский, авторитарный, антиизраильский и антисемитский потенциал в этой относительно маленькой партии наиболее высок по сравнению с иными демократическими партиями (б). Еще до того, как Мёллеманн начал свою кампанию, исследователи полагали, что из всех существующих демократических партий СвДП наиболее склонна «к правопопулистскому повороту, к хайдеризации» (6, с. 374).
' Либеральный политик Юрген Мёллеманн, председатель Немецко-арабского общества, погибший в июне 2003 г. попал под огонь критики именно в связи с попыткой «разбить табу». Обвинения в антисемитизме, последовавшие в ходе его конфликта с заместителем председателя Центрального совета евреев Германии Фридманном, положили конец его политической карьере. (Прим. ред.)
Мёллеманн мобилизовал в ходе предвыборной борьбы 2002 г. практически все элементы правого популизма в его специфически немецком варианте.
1. Этноцентризм в форме якобы «угнетенного» антисемитизма. Примером является огульно негативная антиизраильская позиция Мёллеманна2, его утверждения, что Мишель Фридманн с его «отвратительной нетерпимостью» сам провоцирует антисемитизм. Нынешний антисемитизм в целом выступает скорее в закодированном виде: к потенциальным сторонникам обращаются как к «приобщенным» Оп^гоир), в которой все понимают, что подразумевается под теми или иными словами.
2. Призывы «разбивать табу». Правые популисты оперируют на грани допустимого, дозволенного политической культурой, временами перешагивая эту грань и стилизируя это как снятие табу. Неотъемлемая часть их стратегии - стремление в политических дискуссиях перешагнуть границы допустимого демократическим обществом, разбивая при этом демократические нормативы. Мобилизуются настроения против якобы господствующих в Германии «монополистов общественного мнения», «охранников табу» - достаточно вспомнить Вестервелле, утверждавшего вместе с Мёл-леманном в ходе предвыборной борьбы, что и Израиль можно и нужно критиковать, как будто это кто-то запретил и как будто эту страну не критикуют в Германии. Распространяются стереотипы относительно «еврейского поведения», якобы провоцирующего антисемитизм, утверждается, что немцам запрещалось не только говорить, но даже и думать. Правый популист Мёллеманн сначала выдумывает «табу», а потом мужественно призывает их разбивать.
3. Агитация против существующего истеблишмента, утверждения, что народ эмансипируется от господствующего «политического класса». Мёллеманн пытается выставить себя защитником «маленьких людей» от «тех, наверху», которые давно уже не знают, что нужно народу. Успехи правого популизма в Европе («начавшиеся с Австрии») для него свидетельство «эмансипации демократов».
2 В контексте палестинского конфликта. - Прим. ред.
Все вышеперечисленное разделяется не только правыми популистами, но и правыми экстремистами. Более 30% правоэкстремистских избирателей, сторонников ННС, НПГ или же республиканцев, могли бы отдать свои голоса новой СвДП, если бы Мёллеманну не пришлось в результате внутрипартийных разногласий покинуть партию и тем самым похоронить надежду на скорый успех правых популистов в Германии.
В вышеприведенном примере мы видим присущую только Германии специфику правого популизма: во-первых, правопопулистская агитация в качестве главных тем может взять исторический ревизионизм и антисемитизм -т.е. темы, ныне совершенно не представленные в программах демократических партий, в отличие от проблем иммиграционной политики или же наведения внутреннего порядка и ужесточения борьбы с преступностью; во-вторых, правопопулистский поворот возможен скорее в рамках уже существующих демократических партий, ибо ряд присущих ему моментов, в частности этническое понимание нации, этими партиями уже интегрированы.
3.3. Италия
Пример Италии - исключительный, ибо успех Берлускони является специфическим феноменом по сравнению с иными правопопулистскими партиями. Берлускони делает ставку не столько на чисто «правые» лозунги, сколько на широко разрекламированный в СМИ неопопулистский вождизм и на неолиберальную, антиэтатистскую идеологию средних слоев. На тот факт, что у власти находятся правые популисты, указывает, однако, подбор партнеров по коалиции: правоавторитарной, «постфашистской» партии Национальный альянс (Alleanza Nazionale) и правопопулистской, по сути правоэкстремистской Лиги Севера (Lega Nord). Феномен вождис-тской партии-движения «Вперед, Италия» (Forza Italia) служит не только политическому санкционированию и легитимации ультраправых сил, но и продолжению старых политических боев, начавшихся еще в послевоенной Италии. Значительную роль играют воинствующий антикоммунизм (в Германии давно уже утерявший свое значение) и возрожденный национализм: национальная, культуралистская гордость - основная тема депо-литизированных при Берлускони прессы и телевидения.
Феномен Берлускони сам по себе недостаточен, однако, для объяснения успехов правого популизма в Италии. Для этого следует обратиться к особому политико-культурному контексту, характерному для этой страны.
Важнейшей его особенностью являлся остававшийся, впрочем, в конституционных рамках, развал политических структур, последовавший за кризисом Первой республики. Распад партийной системы и коррупция создали гигантский политический вакуум, в который устремились новые (правые и правопопулистские) партии. Продолжающаяся политическая нестабильность и постоянные правительственные кризисы в послевоенной Италии усилили политическую индифферентность населения. Ее и использовал Берлускони, в своем неопопулистском стиле убедивший избирателей, что один «успешный предприниматель» полезнее для страны, нежели выдохшиеся, продажные партии. Свой вклад привнесли и экономические проблемы, в частности, асимметричность экономического развития. Структурные различия между югом и севером Италии использовала в своей программе не только сепаратистская Лига Севера, но и традиционно сильное как на юге, так и в центральной Италии фашистское движение с его культом Муссолини, приютившееся в Национальном альянсе. Ирония судьбы свела обе эти партии в правительстве Берлускони, где они, несмотря на различные политические интересы, нашли общий язык на почве правоавторитарной и расистской идеологии.
Всем этим трем партиям присущ, наконец, и особый характер политико-культурного дискурса. Таковым является постепенный отказ от антифашизма, определявшего, несмотря на все внутренние противоречия, характер Первой республики. Ревизионистские дискуссии об историческом прошлом сочетаются с напоминаниями о коммунистической опасности (например, утверждается, что в послевоенной Италии общественная жизнь, юстиция и СМИ были под контролем коммунистов, так что Берлускони и сегодня утверждает, что всевозможные проблемы в Италии возникли по вине коммунистов). И наконец, используются широко распространенные в Италии антиэтатизм и негативные установки по отношению к иммигрантам (в бывшей стране эмигрантов!). Хотя этнический национализм в Италии недостаточно силен, недовольство населения растущим количеством иммигрантов используется правым популизмом. Несмотря на то, что на
самом деле количество иммигрантов от общей массы населения не превышает 2%, 65% всех итальянцев полагают, что число неевропейских иммигрантов слишком велико. Эту точку зрения разделяют 75% сторонников Лиги Севера (4, с. 8).
Партия Национальный альянс вышла в 1994 г. из Итальянского социального движения, объединявшего сторонников Муссолини и успешно пережившего Первую республику. Превратившись в более «умеренный» Национальный альянс и приобретя тем самым политическую «салонность», партия смогла расширить свой электорат и получить значительное количество голосов, хотя базис ее остался, каким и был: на первом партийном съезде 51% делегатов положительно отозвались о временах Дуче и только 0,2% решительно отклонили фашизм. Характер базиса сходен с базисом Национального фронта во Франции (см. 35), кроме того, партию поддерживают и присущие только Италии специфические консервативно-католические круги. Стремящийся к власти Джанфранко Фини стоит с 2001 г. на необычных для фашиствующего правого позициях, выступая сторонником социального рыночного хозяйства. В то же время Национальный альянс и дальше прилагает усилия к интеграции откровенно фашистских сил. Его лидеры поддерживают чествования старых фашистских ветеранов и выступают за переименование улиц в пользу фашистских названий. Несмотря на предпринимаемые Фини попытки представить Национальный альянс в виде умеренной и способной к политическому приспособлению «демократической правой партии», фашистский базис ее остается неизменным.
Лига Севера с ее популистской риторикой, неолиберальной ориентацией на средние слои, региональным сепаратизмом, постоянным недовольством «Римом» и южными итальянцами, а также с ее культом Умберто Босси считалась прототипом правопопулистской партии в Италии. Следует отметить, что электорат ее в известной степени изменился по мере усиления откровенно расистских позиций Босси: былые сторонники региона-листской партии-движения отходят от нее (хотя в Ломбардии она все еще может рассчитывать на серьезную поддержку), а на смену им приходит расистский и правоэкстремистский избиратель. Уже не только razzismo с^ыбо, агитация против иммигрантов и оды северо-итальянскому «свято-
му миру» (в противоположность «грешному» югу) определяют тон партийной газеты Ла Паданья (1_а РаСата), но и откровенно расистские лозунги. Однако неприкрытые этно-расистские установки не слишком популярны в ряде северных областей. Утеря бывших избирателей объясняется и тем, что партия частично изменила программу и повернула от регионализма к национальной политике в целом.
Центральное место в исследованиях контингентной политической структуры и динамики «правящего правого популизма» в Италии следует, разумеется, уделить партии Берлускони «Вперёд, Италия». Основанная десять лет назад «антипартийная» партия не обладает ни традиционными для демократической партии структурами, ни внутрипартийной демократией. Она служит одному лишь Берлускони, и ее кадры подбираются им. С одной стороны, Вперед, Италия несколько выпадает из общих рамок, с другой - она может послужить примером «успешной модели» популизма, умело использующего СМИ, делающего ставку не столько на конкретное содержание, сколько на коммерческий спектакль, но в то же время как по ориентации, так и по организационному построению фундаментально авторитарного и антидемократического.
С содержательной точки зрения, Берлускони делает упор на антикоммунизм, «чистый» национализм (национальную гордость) и на антиэтатистские установки средних слоев. Беспримерный успех его партии объясняется, наконец, и огромным резервуаром антиэтатизма и веры в среднее сословие и в предпринимательство в итальянской политической культуре. Действовать в обход государства, обманывать его в Италии считалось чуть ли не доблестью, так что, например, нерегулярная (или неправильная) уплата налогов не влечет за собой, как правило, политических последствий. Партия «Вперёд, Италия» делает ставку на экономический популизм, представляющий интересы «маленьких предпринимателей», которые, как раньше, так и теперь, являются доминирующей общественной группой. Авторитарную, антидемократическую сущность его практической политики характеризует его борьба против независимой юстиции, деполитизация и подконтрольность (принадлежащих преимущественно Берлускони) частных и государственных СМИ и приобретающая иной раз параноидные черты борьба с «коммунизмом». Крупный предприниматель использует
при этом специфическую институциональную нестабильность Итальянской Республики и использует свою власть над СМИ. Парадокс провозглашенной им «демократии СМИ» в том, что она перестала быть демократией.
4. Сравнительные наблюдения
Таким образом, для объяснения феноменов правого популизма и правого экстремизма наряду с исследованием аналогичных механизмов необходима и политико-культурная контекстуализация. Несмотря на то, что правопопулистские партии и движения конституируются во многом сходными путями - будь то культ вождя, использование скрытого недовольства населения (как правило, на национальной почве), муссирование образа врагов, демонстративная риторика о необходимости «разбивать табу», негативное отношение к парламентской либеральной демократии и т.д. -конкретные формы их проявлений не могут быть поняты без анализа специфической политической ситуации, в которой они возникают и действуют. Правые популисты реагируют на особые политико-культурные контексты и их успех зависит от соответствующих политических структур и региональных (национальных) взаимосвязей. Следует также отметить, что четкой границы между правым экстремизмом и правым популизмом, как показывают австрийский и итальянский примеры, не существует.
В сравнительных исследованиях последних лет встречаются иной раз выводы противоречащие здравому смыслу. Предполагается, например, что правые популисты указывают на существующий «дефицит демократии» и стараются реализовать себя за пределами «закостененевшей» политической системы (так изображают себя сами правые популисты). Разумеется, успехи правых популистов свидетельствуют о недостатках национальной политики в условиях, всё более приближающихся по мере развития процессов глобализации к постнациональным: например, о неспособности нынешней демократической политики представить иммиграцию и соответственно изменение этнического состава нации в положительном контексте. Вместо этого форсируется диффузный этноцентризм, оправдываемый необходимостью «учитывать заботы и опасения населения» - лозунг вполне правопопулистский.
Несостоятельны и претензии правых популистов выступать от имени «маленьких людей», «разбивать табу», ибо этих табу либо не существует, либо же они относятся к темам, в принципе противоречащим основам либеральной демократии и человеческому достоинству. Не полностью соответствует действительности и утверждение, что в правом популизме повсюду находят выражение проблемы «жертв модернизации» и протестующих избирателей. Систематические сравнительные исследования показывают, что этноцентристское ядро правого популизма остается стабильным, в то время как экономические программные положения постоянно меняются, исходя из стратегической ориентации на различный электорат (32). Большинство правопопулистских партий, равно как социал-дарвинистские и национал-социалистические правоэкстремистские группы, постепенно сворачивают свою рыночную и либеральную риторику, все больше концентрируясь в своих новых программах на проблемах национальной идентичности и этноцентризме. Исключение представляет лишь партия Берлускони с ее ориентированными на среднее предпринимательство антиэтатистскими неолиберальными лозунгами.
Едины исследователи в том, что постматериалистические, политико-культурные ценности, используемые в диффузных этноцентристских выпадах против социокультурной модернизации, приобретают в глазах избирателей все большее значение по сравнению с традиционными экономическими и социально-политическими партийными программами (3; 24; 32). Китчельт подчеркивает, что «наиболее экономически уязвимые группировки доминантной этнической группы западноевропейских обществ обладают наиболее высоким и поддающимся мобилизации этноцентристским потенциалом» (24, с. 435). В противоположность ему Бетц указывает на тот факт, что не только «жертвы», но и так назыввае-мые «победители модернизации» предпочитают партии правой ориентации (4). Даже в правоэкстремистском французском Национальном фронте давно установился «классовый» баланс между рабочими и (новым) средним сословием. Связывает эти различные слои избирателей общая этнонационалистическая тема, возможность на политически легитимном уровне, посредством ссылающейся на демократию правопо-пулистской партии, выразить существующее недовольство. Тем более,
что данная тема, будучи признана другими партиями, приобрела политическую «салонность».
Во многих отношениях правопопулистские партии демонстрируют известную гибкость и способность к приспособлению своих антидемократических вождистских структур и программных (в особенности экономических) положений к требованиям существующей политики, однако ключевые элементы, в первую очередь национализм, ксенофобия и (или) антисемитизм, остаются общими для правого популизма, независимо от различий политических культур и контекстов.
Успехи правого популизма у избирателей объясняются не столько тем, что ему якобы удается привлечь на свою сторону недовольных существующей партийной системой или разочарован-ных в официальной политике избирателей демократического «центра», сколько тем фактом, что для значительных слоев населения европейских демократий по-прежнему остаются привлекательными этнокультурные, авторитарные и правоэкстре-мистские политические ориентации. В тех странах, где правопопулистские партии пользуются политическим успехом, наблюдалось происходившее параллельно с усилением этих партий, следовательно, не зависящее напрямую от них, усиление авторитарных, антисемитских и ксенофобских настроений населения. Таким образом, правый популизм - не только политический стимулятор, но и политическое выражение sui generis «экстремизма средних сословий» (26; 28), хотя в остальном мотивы электората достаточно гетерогенны.
Оценки жизнеспособности правого экстремизма и правого популизма даются самые различные. Некоторые исследователи полагают, что право-экстремистские и правопопулистские партии нежизнеспособны уже потому, что они остаются на национальном уровне и не поднимаются до общеевропейского (38). Однако как раз в этом-то и заключается один из важнейших рецептов их успеха. Существует также мнение, что эти партии и движения представляют собой временную проблему, явление переходного периода, которое исчезнет по мере развития процессов модернизации. Однако об исчезновении его вряд ли можно говорить, даже если Хайдер в Австрии или же Пим Фортэйн в Нидерландах терпят поражение на выборах. Вне всякого сомнения, правый популизм, в силу своей программ-
ной расплывчатости и внутренних противоречий, структурно менее устойчив и долговременен, нежели традиционные партии: одни правопопули-стские партии умирают, другие создаются. Однако в особой мере его политическая коньюнктура зависит от того, как обходятся демократические партии и институты с проблемами, возникающими в ходе процессов социокультурной модернизации и социоэкономической дезинтеграции и отчасти с ними связанными проблемами политической легитимации. До тех пор, пока этноцентристский партикуляризм, национализм и логика скрытого недовольства находят широкий резонанс в современных постиндустриальных демократиях и, более того, в той или иной мере берутся на вооружение существующими демократическими партиями, долгая жизнь правому экстремизму и правому популизму в Европе обеспечена.
Перевод: С.В.Погорельская
Список литературы
1. Ahlheim K., Bardo H. Der unbequeme Fremde: Frendenfeindlichkeit in Deutschland -empirische Befunde. - Schalbach, 1999.
2. Ahlheim K., Bardo H. Die unbequeme Vergangenheit: NS-Vergangenheit, Holocaust und die Schwierigkeiten des Erinnerns. - Schwalbach, 2002.
3. Betz H.-G. Radical right-wing Populism in Western Europe. - N.Y, 1994.
4. Betz H.-G. Rechtspopulismus: Ein internationaler Trend? // Aus Politik und Zeitgeschichte. - Bonn, 1998. - N 9/10. - S. 3-12.
5. Betz H.G. The new politics of the right: Neo-populist parties and movements in established democracies. - N.Y, 1998.
6. Birsl U. Lösche P. (Neo-)Populismus in der deutschen Parteienlandschaft, oder: Erosion der politischen Mitte // Loch D., Heitmeyer W. Schattenseiten der Globalisierung: Rechtsradikalismus, Rechtspopulismus und separatistischer
Regionalismus in westlichen Demokratien. -Frankfurt a. M., 2001. - S. 346-377.
7. Braehler E.-R., Richter H.-E. Politische Einstellungen in Deutschland: Ergebnisse einer repraesentativen Erhebung. - Frankfurt a.M. -2002.
8. Brinks J.-H. Children of a new fatherland: Germany's post-war right-wing politics. - L., 2000.
9. Brütting R. Die Lega Nord. Italien auf dem Weg zur Zweiten Republik? - Frankfurt a.M., 1995. - S. 203-218.
10. Butterwegge Ch. Rechtsextremismus, Rasismus und Gewalt: Erklärungsmodelle in der Diskussion. - Darmstadt, 1996.
11. Butterwegge Ch. Entwicklung, gegenärtiger Stand und Perspektiven der Rechtsextremismusforschung // Rechtsextremismus in Parlamenten / Butterwegge Ch., Griese B., Kroeger C. et al. - Opladen, 1997. - S. 9-53.
12. Decker F. Parteien unter Druck: Der neue Rechtspopulismus in den westlichen Demokratien. -Opladen, 2000.
13. Dubiel H. Das Gespenst des Populismus // Populismus und Aufklärung / Hrsg. Dubiel H. -Frankfurt a.M., 1986.
14. Die gesellschaftliche Akzeptanz von Rechtsextremismus und Gewalt: Ergebnisse einer Repräsentativbefragung. - Bonn: Friedrich-Ebert-Stiftung, 2000.
15. Funke, H., Rensmann L., Waldhoff H.-P. Wir sind so frei: Zum neuen Rechtspopulismus in der FDP // Blätter für deutsche und internationale Politik . - B., 2002. - N 47.
16. Funke, H., Rensmann L. Neuer Rechtsextremismus in der Bundesrepublik Deutschland: Erscheinungsformen, Ursachen und Probleme. -B., 2003 (im Erscheinen).
17. Gessenharter W. Neue radikale Rechte, intellektuelle Neue Rechte und Rechtsextremismus: Zur theoretischen und empirischen Neuvermessung des politisch-ideologischen Raumes // Rechtsextremismus und Neue Rechte in Deutschland: Neuvermessung eines politischideologischen Raumes? /Hrsg. Gessenharter W., Froechling H. - Opladen, 1998. - S. 25-66.
18. Hoehne R. Alleanza Nazionale - Eine demokratische Rechtspartei // Italien auf dem Weg zur Zweiten Republik? /Hrsg. Ferraris V. -Frankfurt a.M., 1995. - S. 179 -201.
19. Jaeger S. Das Machtspiel des Jörg Haider: Eine diskursanalytische Annäherung // Weiter auf unsicherem Grund: Faschismus, Rechtsextremismus, Rassismus. Kontinuitäten und Brüche / Hrsg. Jaeger S., Schobert A. - Duisburg, 2000. -S. 127-148.
20. Jaschke H.-G. Rechtsextremismus und Fremdenfeindlichkeit: Begriffe, Positionen, Praxisfelder. - Wiesbaden, 1994.
21. Jungwirth M. Haider, LePen & Co.: Europas Rechtspopulisten - Graz, 2002.
22. Habermas J. Die postnationale Konstellation. -Frankfurt a.M., 1998.
23. Kitschelt H., McGann A. The radical right in Western Europe: A comparative analysis. - Ann Arbour (Michigan), 1995.
24. Kitschelt H. Politische Konfliktlinien in westlichen Demokratien: Ethnisch-kulturelle und wirtschaftliche Verteilungskonflikte // Schattenseiten der Globalisierung: Rechtsradikalismus, Rechtspopulismus und separatistischer Regionalismus in westlichen Demokratien / Hrsg. Loch D., Heitmeyer W. - Frankfurt a.M., 2001. -S. 418-442.
25. Klärner A. Aufstand der Ressentiments: Einwanderungsdiskurs, völkischer Nationalismus und die Kampagne der CDU/CSU gegen die doppelte Staatsbürgerschaft. - Koln, 2000.
26. Lipset S. M. Political man: The social basis of politics. - N.Y, 1960.
27. Löwenthal L. Falsche Propheten: Studien zum Autoritarismus. - Frankfurt a.M., 1982.
28. Lohmann H.-M. Extremismus der Mitte: Vom rechten Verständnis deutscher Nation. - Frankfurt a.M., 1994.
29. Meny Y, Sorel Y Democracies and the Populist Challenge. - N.Y, 2002.
30. Moreau P. Die rechtspopulistische Versuchung in Europa: Lage und systematische Interpretation (unveröffentlichtes Manuskript).
31. Münch R. Das Projekt Europa: Zwischen Nationalstaat, regionaler Autonomie und Weltgesellschaft. - Frankfurt a.M., 1993.
32. Minkenberg M. Die Neue Radikale Rechte im Vergleich: USA, Frankreich, Deutschland. -Wiesbaden, 1998.
33. Pfahl-Traughber A. Rechtsextremismus in der Bundesrepublik Deutschland. - München, 2001.
X. OyHKe, U. PeHCMaHH
34. Rauen B. Forza Italia - Der Kommunikationsstil einer Ein-Mann-Partei // Italien auf dem Weg zur Zweiten Republik? / Hrsg. Ferraris V. - Frankfurt a.M., 1995. - S. 167-178.
35. Renner J. Mussolinis anpassungsfähige Erben: Alleanza Nazionale und die Modernisierung des italienischen Neofaschismus // Die extreme Rechte in Europa /Hrsg. Kühnl R., Wiegel G. et al. -Heilbronn, 1998. - S.147-171.
36. Scharsach H.-H. Rückwärts nach rechts: Europas Populisten. - Wien, 2002.
37. Steinert H. Populismus: Politik, Darsteller, ihr Publikum und seiner Mobilisierung // Intern. politics a. society. - 1999. - N 4.
38. Stöss R. Rechtsextremismus in einer geteilten politischen Kultur // Politische Kultur in Ost- und Westdeutschland /Hrsg. Niedermayer O., Beyme K. von. - Opladen, 1996.
39. Ulram P. A. Sozialprofil und Wahlmotive der FPÖ-Wähler: Zur Modernität des Rechtspopulismus am Beispiel des Phänomens Haider // Schattenseiten der Globalisierung: Rechtsradikalismus, Rechtspopulismus und separatistischer Regionalismus in westlichen Demokratien / Hrsg. Loch D., Heitmeyer W. - Frankfurt a.M., 2001. -S. 206-226.
40. Winkler J. Rechtsextremismus: Gegenstand -Erklärungsansätze - Grundprobleme // Rechtsextremismus in der Bundesrepublik Deutschland / Hrsg. Schubarth W., Stöss R. - Bonn, 2000. -S. 38-68.
41. Wodak R. et al. Zur diskursiven Konstruktion nationaler Identität. - Frankfurt a.M., 1998.
