CC BY
17
С.Р. Федякин НЕОКОНЧЕННАЯ «ПАРТИТУРА» РОЗАНОВА
Аннотация. В статье анализируются особенности рукописей В.В. Розанова.
Ключевые слова: рукописи; В.В. Розанов.
Fedjakin S.R. The unfinished «score» by Rozanov
Summary. The article deals with the manuscrips of V.V. Rozanov.
Keywords: manuscripts; V.V. Rozanov.
Всякий, кто подолгу сидел в архиве над рукописями Розанова, мог видеть «застывший» творческий процесс: сначала несколько беглых фраз на любом клочке или на конверте; потом - мысль переписывается отчетливым почерком на большом листе бумаги. Но в какое-то мгновение рождается неожиданное ее продолжение, и Розанов уже торопится, пытается поспеть, и за нехваткой места страница поворачивается на бок, потом - вниз головой, следом -на другой бок. Когда уже не остается места - ставится значок (часто - косой крест в кружочке), лист переворачивается, и с изнанки, после такого же значка, бег начинается снова.
Наконец, поставлена точка. Розанов опять начинает переписывать начисто. Полстраницы - отчетливые слова. Но вот мысль уклонилась в сторону, от того же начала рождается совсем иное продолжение; совсем уже непонятным почерком, - так что слова похожи на цепочки из буквы «и», - Розанов пытается запечатлеть «новую старую мысль».
Иной раз, впрочем, переписывание начала может обрести иные, усложненные черты: «смысловые точки» соединяются в тот же рисунок, но поступает он сквозь иные слова, иначе составленные предложения.
«Не удивительную ли сторону целой "Истории христианства" составляет то, что в ней никогда не появлялся Иов? И что страниц Библии не оскорбляет Иов, тогда как было бы что-то дурное и невообразимое, если бы кто-нибудь вздумал возразить Христу.
Почему?
Боже, что же все это значит?»1
Так начинается фрагмент «Из тайн Христовых» (рукопись «Апокалипсиса нашего времени»). И рядом, под таким же названием, - та же мысль в ином словесном обличье, с «деталями»:
«Удивительно, что в то время как в Ветхом Завете был Иов, в христианском мире не появлялся никогда он, а были, что называется, - одни прохвосты. Т.е. что как-то и каким-то образом там были только люди вовсе не верующие, никак не верующие, были люди в высшей степени недостойные, а потому отрицающие Христа.
Но чтобы человек с достоинством, "не вольтерианец", отрицал Христа, чтобы он, так сказать, жаловался Христу на Христа, как Иов - Богу на Бога, то этого никогда не было. И как-то это странным образом - невообразимо. Но отчего?
Боже, отчего?»2
Первый фрагмент (целиком это половина страницы) остановится на мысли: «пытаться бороться со Христом» - по самому смыслу Нового Завета - чудовищно. Второй (он длиннее) поведет в своеобразно понятое «имяславие».
Первые абзацы у отрывков - почти одно. Потом изначальная мысль раздваивается. Как если бы Розанов к одной мысли, - точнее, к ее «предчувствию», - писал разные комментарии.
Но ведь, в сущности, многое он так и писал! И даже самое знаменитое.
* * *
Когда смотрят на «Уединенное» как на ворох «листьев» («Шумит ветер в полночь и несет листы...»), то упускают ту умст-
венную школу, которую Розанов прошел, занимаясь переводом Аристотеля или создавая труд «О понимании».
Записи «Уединенного», эти отрывки «с рваными краями», т.е. не мысли, но - по признанию самого Розанова - «полумысли» и «получувства», конечно, запечатлевают мгновение. Но когда в архиве видишь странички с правкой типографского набора этих «мимолетностей» - ощущаешь и то, насколько живы в Розанове «первообразы» этих внезапных откровений. И, значит, здесь сказать «так», а здесь «этак» - совсем не причуда.
В «Уединенном» Розанов потому и мог быть невероятно самопротиворечив, что у него под всеми «полумыслями» лежит серьезный фундамент.
Цель как первопричина, - об этом Розанов много писал на заре своего вхождения в умственную жизнь России. Организм предшествует своим «частям» - мускулам, нервам, кровеносной системе и т.д., - в соразмерной работе эти «части» повинуются «генетической своей связи»3. А если речь о менее очевидном, о странных связях между удаленными друг от друга предметами и явлениями? - <Есть мысль, держащая вселенную; к ней, собственно, имеет каждая вещь прямое свое отношение; и лишь через нее, в которой содержится и всякая иная вещь, она с этою иною вещью соотносится»4.
Если перевести розановские умозаключения на открытую им литературную форму, то придется сказать: «уединенные» книги -предшествуют отрывкам, из которых они состоят. Потому и не сводятся они к сумме этих литературных «вздохов». «Целое "держит" свои части»5, - объясняет этот принцип Аристотель в переводе Розанова. А части эти - род комментария «к мирозданию». И схвачены не только «полумысли», но и сама их возможность.
«За нумизматикой», «на обороте транспаранта», «вагон»... -постоянные обстоятельства мысли, запечатленные знаменитыми его ремарками. Есть и более редкие: «за истреблением комаров»6, «убираясь с лета в город»7. Через ремарки, - эти «потенции» мысли, -можно и сами «короба» Розанова увидеть иначе, «вывернув» их содержание.
«За нумизматикой» (лупа в руке, глаз, «прочитывающий» монету) - та возможность, которая дает выход многим идеям, что бродят в голове:
- «Газеты, я думаю, так же пройдут, как и "вечные войны" Средних веков.. ,»8
- «Наша литература началась с сатиры.»9
- «С бороденочкой, с нежным девичьим лицом, А.П. У-ский копался около рясы.. ,»10
- «В вас мужского только... брюки...»11
«За нумизматикой» вместит и о Некрасове, и о Чернышевском, и о проституции, и о том, что «боль жизни гораздо могущественнее интереса к жизни»12. И - о тайное тайных «уединенных» книг: «Секрет писательства заключается в вечной и невольной музыке в душе»13.
Чем разнообразнее части единого целого, чем они - на первый взгляд - не сходней, тем мощнее проявление этого единого в мироздании. Когда за разнообразием частей уже не видно этого единого, когда оно лишь чувствуется, тогда розановские «полумысли-получувства» превращаются в лейтмотивы, в темы, в такты большой партитуры.
Внимание к мелочам? - Именно в мелочах, в деталях - лучше ощущается Целое. Это - штрихи в музыкальном произведении. Внутренняя противоречивость? - Это противоборство музыкальных тем.
Каждый отдельный «листок» заставляет вспомнить о целом. Конец «Уединенного» («человек достоин только жалости»14) -лишь намекает на «мысль, держащую вселенную», конец «Опавших листьев» («и далеким знанием знает Главизна мира обо мне»15) - указывает на него.
Так можно увидеть мир «потенций» и воплощений: о чем подумалось-вспомнилось «за нумизматикой»? - и перечень отрывков; что запечатлел «на обороте транспаранта» - и другой перечень. Иногда - «смотря на портрет Страхова.»16 - ремарка без повтора, поскольку в мире потенций - своя иерархия: при каких
обстоятельствах мысль рождается часто, при каких - лишь иногда.
* * *
Это «ветвление» мысли отчетливо обнаруживается в поздних книгах Розанова. «Последние листья», которые «замолкнут» только в 1918 г.17, обнаруживают общие темы с «Апокалипсисом
нашего времени» («Апокалиптика русской литературы»), последний - общие статьи с книгой «Возрождающийся Египет» («Шакал», «Моисей и Египет», «О поклонении Аписам»)18. Три книги, три замысла сходились и расходились, но были также движимы общей целью. «Возрождающийся Египет» - взгляд в спасительное прошлое человечества, «Последние листья» - попытка понять что-то в тревожном настоящем, «Апокалипсис нашего времени» изрекает не то горестные реплики, не то пророчества при взгляде в катастрофическое будущее, которое так внезапно пришло. И сам Розанов совмещает эти зрительные лучи, и «Возрождающийся Египет» (статья «Анархия») чувствует кошмар наступающих времен, и «Апокалипсис нашего времени» помнит прошлое, где были «Моисей и Египет».
Но стоит бросить взгляд на раннее творчество Розанова -и та же картина, то же соотношение целого и частей. «О понимании», перевод Аристотеля и комментирование его - с этого начнет, «Легенда о Великом инквизиторе» (попытка найти сверхидею, «первопричину» творчества Достоевского, а через него и русской культуры) - следующий шаг, а далее - многочисленные статьи. Когда на рубеже Х1Х-ХХ вв. они выйдут книгами, сами названия этих томов скажут о «ветвлении» интересов: «Природа и история», «Религия и культура», «Сумерки просвещения», «Литературные очерки», «Семейный вопрос в России», «Около церковных стен». Там же, где нельзя четко определить одну проблему, где ощутим выход за границы привычных вопросов, название еще более чуткое: «В мире неясного и не решенного».
И в жанрах своих сочинений он чувствует себя все свободнее и свободнее. Трактат - полемическая статья - философский памфлет. И тут - Дарвин, как гениальный наблюдатель и туповатый истолкователь собственных открытий, Бокль, готовый объяснить историю цивилизации, и не способный даже к первому шагу в этом направлении. Последняя работа - «Книга особенно замечательной судьбы» - годилась бы в серию «Жизнь замечательных людей», если бы не жестокая ирония, которой пронизан рассказ о слабоумном ребенке19, задумавшем многотомный труд: «Бокль был увлечен представлением книги в ее внешних чертах, и это скорее переплетное, нежели даже книжное, чувство, этот мелькающий и манящий образ тысяч корешков с золотящимися надпи-
сями на них, повлиял на его бедное воображение, на воображение худосочного и обеспеченного мальчика, оставшегося на руках необразованной матери и которому доктора предупредительно, но
слишком обще и неопределенно говорили, чтобы он перестал
20
учиться» .
Создавая эту биографию, где жалость по отношению к герою граничит с издевкой, Розанов словно предчувствует скандальный роман о Чернышевском, который напишет спустя несколько десятилетий герой набоковского «Дара».
И вместе с этим - еще большая вольность в том, как он начинает создавать свои сочинения, связывая разное воедино: книга как собрание статей; книга, включившая полемические материалы и письма (чужое слово), комментарии к чужому высказыванию, комментарии оппонентов к его и чужим словам, комментарии к комментариям оппонентов. Разноголосица, которую он тут же оплетает своими беглыми замечаниями и чутким вниманием. Когда останутся одни примечания - родится «Уединенное». Когда подойдет время подводить итоги - он начнет создавать равноправные варианты как бы одних и тех же статей.
* * *
Рукописи, которые запечатлели «раздвоение» мысли. От праидеи повествование движется не по законам логики (если «а», то «б»; или: «тезис - антитезис - синтез»), но по закону удивления: забрезжило что-то неожиданное, и мысль побежала в новом для себя направлении. (Так живая река прокладывает одно русло, потом вдруг меняет его, пробивая другое.) «Уединенное», которое запечатлело не только момент рождения, но и сами «предчувствия» мысли (от «нумизматики» до «истребления комаров»).
Книги, которые «спорили» между собой из-за отдельных статей, поскольку тоже оказались частями единого целого. Его творческая жизнь началась с постройки фундамента («О понимании»), а пришла к полному разнообразию жанров и тем. «Философия начинается с удивления», - заметил его учитель Аристотель, и Розанов в способности удивляться превзошел всех учителей и современников.
Этот розановский путь и «вширь», и «вглубь» не мог быть закончен, поскольку познание и понимание Единого всегда превышает возможности человека. Зато и такого разнообразия жанров, мыслей, тем мало у кого из писателей можно найти.
Всю жизнь он чувствовал «музыку мысли». Всю жизнь писал огромную партитуру. Здесь отдельные части соотносятся не как «причины и следствия», не как логически соотносимые разнообразные суждения, но так, как соотносятся темы в музыкальном произведении, - то повторяясь, то преображаясь до неузнаваемости, то сливаясь в сложном контрапункте, то контрастируя друг другу.
Сегодня подумал «так», а завтра «этак» (частое представление о Розанове) - это путь к произволу, если за этими разноречиями нет того Целого, которое «держит части». Путь Розанова - всегда с чувством «Главизны мира» и с чувством «маленького Розанова» у него на руках. Неожиданное решение темы «маленького человека». И все же - в традициях русской культуры.
Этот «маленький Розанов» направлен на Целое, на конечную цель, которая лежит «в основе всего». И потому-то он так разнообразен и так противоречив. И потому он стер границы между статьей, художественной прозой и черновиком. И потому не завершил своей партитуры, ведь любая точка на этом пути была бы неестественной.
1 Розанов В.В. Собрание сочинений. Апокалипсис нашего времени. М.: Республика, 2000. С. 260.
2 Там же. С. 261.
Розанов В.В. Собрание сочинений. Природа и история (Статьи и очерки 19041905 гг.). М.: Республика; СПб.: Росток, 2008. С. 106. Там же. С. 113.
Розанов В.В. Сочинения: [Т. 2]. Красота в природе и ее смысл и другие статьи: 1882-1890. М.: Прогресс-Плеяда, 2009. С. 503.
6 Розанов В.В. Собрание сочинений. Листва. М.: Республика; СПб.: Росток, 2010. С. 116.
7 Там же. С. 153.
8 Там же. С. 9.
9 Там же. С. 11.
10 Там же. С. 12.
11 Там же. С. 13.
12 Там же. С. 13, 16, 14.
13 Там же. С. 13.
14 Там же. С. 72.
15 Там же. С. 364.
16 Там же. С. 191.
17 См.: Федякин С.Р. О последней книге Василия Розанова // Розанов В.В. Собрание сочинений. Апокалипсис нашего времени. М.: Республика, 2000. С. 381.
18 См. рукописи этих работ: РГАЛИ. Ф. 419. Оп. 1. Ед. хр. 230; Ед. хр. 232-235; Ед. хр. 96-105. Ссылка на архивы здесь необходима, поскольку внешний вид рукописей для понимания замыслов говорит больше, нежели опубликованные варианты книг.
19 См.: Розанов В.В. Собрание сочинений. Природа и история (Статьи и очерки 1904-1905 гг.). М.: Республика; СПб.: Росток, 2008. С. 156.
20 Там же. С. 170.
