CC BY
105
К 100-ЛЕТИЮ «АПОКАЛИПСИСА НАШЕГО ВРЕМЕНИ»
В.В. РОЗАНОВА
УДК 13:27:94(470) ББК 87.3(2) 53-689
«АПОКАЛИПСИС НАШЕГО ВРЕМЕНИ» 100 ЛЕТ СПУСТЯ
В.А. ФАТЕЕВ
Издательство «Росток» (Санкт-Петербург)
11-я линия В.О., д. 58, оф. 56, г. Санкт-Петербург, 199178, Российская Федерация
E-mail: [email protected]
В связи со столетием создания произведения рассматривается одно из самых необычных произведений русского мыслителя и эссеиста В.В. Розанова «Апокалипсис нашего времени», посвященное революции 1917 года в России. Речь идет преимущественно о первых десяти выпусках книги, опубликованных в 1917-1918 годах, так как вторая часть «Апокалипсиса нашего времени», опубликованная в 2000 году, несколько меняет основные акценты произведения, сосредоточившись почти исключительно на антихристианских мотивах. Отмечается эмоциональный и личностный характер произведения, что усиливает впечатление от яркой картины коренной ломки устоявшихся традиций русской жизни, очевидцем которых стал писатель. Производится сопоставительный анализ книги Розанова и наиболее значительных литературно-философских свидетельств современников о революции - произведений А.М. Ремизова, М.М. Пришвина, Максима Горького, А.А. Блока. Делается вывод о том, что «Апокалипсис нашего времени» В.В. Розанова является одним из самых значительных произведений о революции, в котором c большой художественной силой передана сумятица революционных лет. Отмечается также по-разному отразившийся в указанных произведениях рост религиозных настроений в русском культурном обществе, вызванных или усиленных революционными событиями 1917 года. Указывается, что в 2011 и 2015-2016 годах были впервые опубликованы чрезвычайно важные дневники священника, мемуариста и писателя С.Н. Дурылина за 1917 и 1918 годы, проливающие свет как на атмосферу Сергиева Посада, в которой создавался «Апокалипсис нашего времени», так и на подробности христианской кончины и похорон В.В. Розанова.
Ключевые слова: гибнущая Россия, мировая катастрофа, большевистская революция, Христос и христианская цивилизация, язычество и антихристианство, духовный нигилизм, В.В. Розанов и его современники А.М. Ремизов, М.М. Пришвин, Максим Горький, А.А. Блок.
THE APOCALYPSE OF OUR TIME: 100 YEARS AFTER
VALERY A. FATEYEV
Rostok Publishers, St Petersburg 58, 11th Liniya V.O., of. 56, Saint Petersburg, 199178, Russian Federation
E-mail: [email protected]
The article observes one of the most unusual works by the Russian thinker and essayist Vasily Rozanov, a collection of aphoristic essays written right after the revolution of 1917 in Russia, to commemorate a centenary of its publication. It is emphasized that the research focuses on the first ten issues of the book published as early as 1917-18, because the second part of the «Apocalypse of Our Time» published only in 2000 is quite different in that it focuses almost exclusively on anti-Christian motifs. The emotional expressive approach and the highly individual manner of the work are stressed, which
enhances the impression of Rozanov's exciting lament about the devastation of the established traditions of Russian life witnessed by the writer. A comparative analysis of Rozanov's book is undertaken against the background of the most prominent literary and philosophical witnesses of the revolutionary period - works by Alexey Remizov, Mikhail Prishvin, Maxim Gorky and Alexander Blok. A conclusion is made that the «Apocalypse of Our Time» ranks with the most remarkable writings about the revolution and offers us a profound and distinctly individual insight into the revolutionary turmoil. The article also pays attention to the upsurge of religious moods in Russian cultural society caused or enhanced by the revolutionary events of 1917. It is mentioned that in 2011 and 2015-16 «Our Heritage» magazine published for the first time ever the highly important diaries of the priest, memoirist and writer Sergey Durylin for the years 1917 and 1918 that shed light both upon the atmosphere of Sergiyev Posad in which the «Apocalypse of Out Time» was written and upon the details of Vasily Rozanov's Christian death and burial.
Key words: perishing Russia, world catastrophe, Bolshevik revolution, paganism, Christ and Christian civilization, Paganism and anti-Christianity, spiritual nihilism, V.V. Rozanov and his contemporaries A.M. Remizov, M.M. Prishvin, Maxim Gorky, A.A. Blok.
Бывают книги мудрые, «правильные», но не греющие душу, а бывают порывистые, хаотические, спорные, даже возмущающие, но написанные кровью сердца. Книги второго рода впечатляют, конечно, сильнее, особенно когда они рождаются спонтанно, как горячий и мучительный отклик на эпохальные, поистине исторические события. Одной из таких книг является «Апокалипсис нашего времени» В.В. Розанова1. Особое место этой книги Розанова в русской литературе сегодня, спустя сто лет, возьмется оспаривать разве что еще больший парадоксалист, чем сам Василий Васильевич. Десять выпусков в виде маленьких книжечек или, скорее, тетрадок, рождавшихся у знаменитого писателя и мыслителя в голодные и холодные времена, по следам революции 1917 года, потрясли сто лет назад Россию как одно из самых ярких свидетельств насильственного слома векового жизненного уклада.
Вторая, гораздо большая по размерам часть «Апокалипсиса нашего времени», дожидавшаяся своего часа много десятилетий, была опубликована лишь в 2000 году и подчеркнула, даже выпятила (едва ли не исказив пропорций) основные акценты и мотивы, обозначенные в десяти предшествующих выпусках 1917-1918 годов. Эта полная публикация, как нам представляется, целиком принадлежит уже нашему времени. Полный текст «Апокалипсиса» не был знаком современникам революционных событий, и, что особенно важно, эта многостраничная «разъясняющая» публикация своей почти публицистической направленностью лишила первоначальный розановский «Апокалипсис» той тревожной, захватывающей недосказанности, той сумятицы настроений, которые соответствовали духу времени. Во всяком случае, это уже совсем другая, «концептуальная» книга, пусть и по-прежнему исполненная негодования, отчаяния и жалости.
«Апокалипсис нашего времени» часто рассматривают как последнее произведение Розанова в созданном им жанре «опавших листьев». Однако это
1 Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М.: Республика, 2000. С. 8 [1].
определение подходит в какой-то мере разве что к первоначальным выпускам этой «огненной» книги. «Уединенное» и «Опавшие листья» все-таки сильны своим многоголосием, множеством «я» в «я». Что же касается расширенного варианта «Апокалипсиса», то это уже не столько «крик души» о том, как умирает Россия, «как мы умираем»2, о «нашей вонючей Революции»3, сколько книга-монолог - развернутое, настойчивое изложение личной «инсуррекции» писателя против христианства, почти по-ницшеански болезненного бунта. Если в ранних выпусках «Апокалипсиса» гнев и ужас выплескивались смелыми во-прошаниями и тревожными намеками, непредсказуемыми выразительными образами, по-розановски гениальными афоризмами, то в полном издании автор представал бескомпромиссным религиозным бунтарем-отрицателем (порой, увы, до дерзких нигилистических банальностей). Уже и в ранних выпусках пессимистические вводы Розанова относительно христианства не оставляли сомнения у современников, вызывая возмущение таких православных людей, как М.Н. Новоселов или А.М. Самарин, но там все-таки еще не совсем была нарушена мера: еще преобладали яркие картины переживаний драматических событий революции.
Потому предпочтем остановиться подробнее именно на раннем «Апокалипсисе» как явлении историческом. Хотя тема этого сочинения - революция, ранний, краткий «Апокалипис нашего времени» - книга не столько политическая или философская, сколько по-розановски интимная. Розанов, как справедливо утверждал С.Н. Дурылин, «частный» человек и «частный из частных» писатель4. Личная судьба автора, убедительно воссоздающего в слове мерзкое ощущение стихии холода и голода, нарастающее вожделение к отсутствующей еде, вылившееся в почти стихотворную форму просьбы-молитвы к читателям: «Булочки, булочки... / Хлеба пшеничного... / Мясца бы немного...» [1, с. 21]. И это ярко индивидуальное, субъективное восприятие бытовых невзгод и ужасов, выраженное с огромной силой, органично сочетается с эпическим видением катастрофического крушения устоявшегося мира. Розанов не столько рассуждает, сколько хаотически, почти бессвязно свидетельствует, изливает свои чувства. Это настоящий «вопль души», поток жгучих эмоций потрясенного человека по поводу неординарных, драматических событий мирового масштаба, и «Апокалипсис» вряд ли делает более понятным смысл русской революции, в отличие, например, от аналитических статей философа Н.А. Бердяева. Не очень поймешь из этой книги, русской ли была эта революция, да и не разрешишь с ее помощью до сих пор одолевающих многих сомнений: случилась ли 25 октября действительно революция? Или же это был всего лишь большевистский переворот, только завершивший слом старого монархического строя, содеянный в
2 См.: Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. С. 8.
3 Там же. С. 12.
4 См.: Дурылин С.Н. Из «Олонецких записок» / публ., коммент. и указ. имен М.А. Рашковской. Дневник 1917-1918 гг. // Наше наследие. 2011. № 100. С. 133-155 [2].
феврале? Думается, что эта оригинальная книга не столько разъясняет смысл произошедших событий, увиденных острым розановским «глазком», сколько живописует вселенский масштаб коренной ломки, показывает всю необратимость ужасных потерь. А главный драматизм этой книги - скорее, не во внешних событиях, а в борении мятежного духа, в религиозном бунте, в поддержку и оправдание которого автор призвал катаклизмы переломной эпохи. Точнее, наоборот: революционная катастрофа вынесла на поверхность души Розанова те бунтарские стороны души Розанова, которые таились в ее глубинах со времен запрещенной цензурой книги «В темных религиозных лучах» (1909 г.).
Теперь-то, в ретроспективе, после знакомства с такими книгами Розанова, как «Возрождающийся Египет» (издана в 2002 г.) и «Мимолетного» за 1914 и 1915 годы (изданного соответственно в 1997 и 1994 гг.), мы хорошо знаем, что языческие и даже антихристианские настроения, вызревшие в еще более ранние времена «Религиозно-философских собраний» и журнала «Новый путь», никуда не делись даже в 1910-е годы, самые «консервативные» и «церковные», наряду с 1890-ми, в биографии мыслителя. Эти настроения жили подспудно в противоречивой душе писателя, как-то по-своему сочетаясь с ультрапатриотическими настроениями таких книг военного времени, как «Война 1914 года и русское возрождение» (1915 г.) и «В чаду войны» (1916 г.). Сама эта ситуация с внешне неожиданной и противоречивой сменой идей служит наглядной иллюстрацией к парадоксальному утверждению Розанова в споре с обвинявшим его в «органической безнравственности» П.Б. Струве в 1910 году о «сложном существе живого человека»5 - о том, что в его душе могут органично уживаться оттенки разных до противоположности мнений.
Тогда же, в предреволюционные годы, только внимательно следящий за зигзагами творческого пути Розанова читатель «Нового времени» мог заметить странную особенность его текущих творческих интересов: в 1916 году в газете одна за другой стали вдруг появляться резко контрастирующие с военной тематикой статьи Розанова, в которых он прославлял языческую культуру Древнего Египта. Розанов шел к этому своему «заветному» творению всю жизнь, и все прежние его сочинения на темы семьи, пола и рождения представлялись ему лишь подступами к книге о «милых египтянах». Языческие мотивы, нашедшие выход в этом итоговом, по мысли Розанова, сочинении его жизни, умудрялись как-то мирно соседствовать в его душе с христианскими мотивами, отразившимися в целом ряде его статей предреволюционного периода. В 1916 году книга о Египте была практически готова, и Розанов опасался лишь, что с книгой он запоздал, что эта затея с дорогостоящим изданием пришлась явно не ко времени и что он не успеет ее осуществить. Уже вышло даже несколько выпусков этого сочинения (под названием «Из восточных мотивов»), на роскошной
5 См.: Розанов В.В. Литературные и политические афоризмы (Ответ К.И. Чуковскому и П.Б. Струве) // Розанов В.В. Загадки русской провокации. Статьи и очерки 1910 г. М.: Республика, 2005. С. 419 [3].
бумаге, со множеством иллюстраций, но до конца довести свое любимое детище Розанов так и не успел: в 1917 году грянула Февральская революция и пало самодержавие, а в октябре - еще одна революция, теперь большевистская. Было уже явно не до Египта...
К осени семейство Розановых вздумало вдруг бежать из Петрограда, опасаясь приближающейся немецкой армии, взявшей уже Псков, трудностей с продовольствием и неминуемого закрытия «Нового времени». Розанов давно уже замечал, что духовная атмосфера Москвы и, в частности, московские религиозно-философские собрания (памяти Вл. Соловьева) были ему ближе столицы. П.П. Перцов писал в воспоминаниях: «Последние годы его вообще тянуло в Москву, и удерживали в опустевшем Петербурге только материальные соображения» [4, с. 269]. А летом 1917 года, когда его заработки в «Новом времени» сошли на нет, семья приняла решение о переезде в Сергиев Посад, где по просьбе Розанова отец Павел снял для них целый дом. Стремительный переезд под Москву, к Троице, в середине августа 1917 года, «в каком-то беспамятстве»6, как писал он тому же П.П. Перцову, в самый канун Октябрьской революции, быстро показал, насколько безрассуден оказался этот семейный план. Революция принесла с собой не только политические изменения. Смена власти лишила Розанова литературного заработка, а больше он делать ничего не умел. К зиме наступил голод, и, очутившись в большом холодном доме, на отопление которого не хватало дров, писатель пришел в отчаяние. Суровые жизненные обстоятельства привели к тому, что в душе Розанова не только с новой силой вспыхнули языческие настроения, вполне проявившиеся уже в «мирном» варианте, в книге о Египте, но и весьма неожиданно разгорелся настоящий пожар антихристианского богоборчества. Именно в этих нестерпимых жизненных условиях Розанов начал писать свой «Апокалипсис», в котором с присущей ему выразительностью воссоздал свои пессимистические переживания, вызванные революцией.
* * *
О революции осталось немало ярких свидетельств очевидцев. Что касается сочинений литературных, то на ум тотчас приходят, на фоне розановских воплей отчаяния, еще по крайней мере четыре достойных произведения, написанных в эти годы, притом писателями, хорошо знакомыми между собой и, конечно, связанными сложными отношениями с Розановым. Это «Слово о погибели Русской Земли» (1917 г.) А. Ремизова, «Цвет и крест» (1918 г.) М. Пришвина, «Несвоевременные мысли» (1917-1918 гг.) Максима Горького и поэма «Двенадцать» (1918 г.) А. Блока.
6 См.: Перцов П.П. Воспоминания о В.В. Розанове // Перцов П.П. Литературные воспоминания. 1890-1902. / вступ. ст., сост., подгот. текста и коммент. А.В. Лаврова. М.: НЛО, 2002. С. 271 [4].
Самое простое из них - ремизовское «Слово о погибели Русской Земли», вошедшее позднее в книгу «Взвихренная Русь» (1927 г.). Это действительно плач, без особых рефлексий и обобщений - лирическое излияние о настигшей беде, причитание об огненном вихре, безжалостно сметающем поверженную родину, плач об утраченном русском царстве - «Россия моя загибла», вместо Святой Руси - «гарь и гик обезьяний».
Название поэмы ассоциируется, конечно, с древним эпическим повествованием о татаро-монгольском нашествии и стилизовано в соответствующем духе. Всё утрачено, обратилось в ничто, и нет спасения свыше. Дорога при таком пессимизме, неприятии нового, рождающегося строя лишь одна - в эмиграцию.
По степени отчаяния розановский «Апокалипсис» явно перекликается со «Словом о погибели Русской Земли». Ремизов сетует:
«Ободранный и немой стою в пустыне, где была когда-то Россия.
Душа моя запечатана.
Все, что у меня было, все растащили, сорвали одежду с меня.
Что мне нужно? - Не знаю.
Ничего мне не надо. И жить незачем» [5, с. 140].
Но Розанов, пожалуй, даже превосходит в своем неизбывном пессимизме Ремизова, ибо для того Святая Русь сохраняется хотя бы как обетование, как надежда, как грядущее. Пропев над ушедшей Русью «Ве-е-ечна-я па-амять» из православной панихиды, Ремизов, несмотря ни на что, сохраняет упование на будущее: «Русский народ, верь, настанет Светлый день» [5, с. 142].
Совсем в другой стилистике написана книга о революции «Цвет и крест» Михаила Пришвина7, когда-то гимназического ученика Розанова. Из этой книги перед не слишком искушенным читателем предстает очень непривычный для традиционного (особенно советского) представления образ Пришвина, который, кстати, напечатал и ремизовское «Слово о погибели Русской Земли» в издаваемом им в 1917-1918 годах литературном приложении к газете «Воля народа».
«Цвет и крест» - тоже очень личный сборник произведений, но он построен на основе дневников и газетных публикаций. Пришвин не столь эмоционален, как Розанов или Ремизов в своих зарисовках. Зато его произведения более точны и конкретны; их автор - мужественный и смелый хроникер эпохальных событий. Пришвин сначала рисует яркую картину торжества «Князя Тьмы» в Петрограде, а потом воссоздает сцены ломки коренного уклада жизни в елецкой деревне, где крестьяне возбуждены обильными возлияниями и своекорыстными интересами. Достаточно сказать, что опубликованный в газете того времени пришвинский очерк о Ленине называется «Убивец» (1917 г.). Завершается этот цикл произведений на тему революции замечательной повестью
7 См.: Пришвин М. Цвет и крест. Неизвестные произведения 1906-1924 годов / сост. и предисл. В.А. Фатеева. СПб.: Росток, 2004. Переизд. в 2017 г. [6].
«Мирская чаша» (1922 г.), описывающей потрясения мирового масштаба в микрокосме смоленской глубинки, где Пришвин скрывался от преследований большевиков. Не следует забывать, что Пришвин не был ни апологетом монархии, ни идейным консерватором, как Розанов, и перед революцией печатался в самых что ни на есть либеральных «Русских ведомостях». Однако большевистский переворот он тогда не принял, и мотивы, по которым он это сделал, крайне интересны для нас теперь, тем более что потом сам автор, пытаясь вписаться в новую жизнь, постарался их напрочь забыть. Поэтому его полухудожественные и в то же время предельно конкретные дневниковые зарисовки изо дня в день по следам революционных событий, преобразованные в газетные очерки и художественные произведения, дают, может быть, самую объективную, непосредственную картину революционных событий 1917-1919 годов.
«Несвоевременные мысли» М. Горького - тоже интересный документ эпохи, отчасти похожий на пришвинский «Цвет и крест». Уже по дореволюционной переписке Горького с «реакционером» Розановым можно было догадаться, что взгляды «великого пролетарского писателя» были весьма сложны и противоречивы. А из этой газетной хроники видно, что «буревестник революции», как ни поразительно, также очень остро полемизировал с большевиками. Его очерки выходили в левоэсеровской газете «Знамя труда», близкой большевикам и одновременно с заметками Пришвина, которые печатались в правоэсе-ровской, контрреволюционной «Воле народа». Временами Горький почти смыкается с Пришвиным в своих дерзких выпадах против жестокости большевиков, задумавших пожертвовать Россией для раздувания мирового пожара, но по мере укрепления большевистской власти всё чаще идет на попятную, и в целом его заметки о революции - лишь «поправка» по отношению к антикультурным «перегибам» революционной власти.
Такой объективности, которая присутствует у Пришвина или даже у Горького, не приходится искать в знаменитой поэме А. Блока «Двенадцать» и сопутствующих ей статьях, как нет в ней и единомыслия с другими, при этом духовно очень близкими ему писателями. Своим лирическим настроением поэма отчасти перекликается с ремизовским «Словом», однако прямо противоположна ему по смыслу. Если для Ремизова и Пришвина революция есть приход Антихриста, почти конец света, то вдохновенная поэма «Двенадцать» Блока стала, может быть даже вопреки воле самого поэта, одним из литературно-идеологических знамен победившего большевизма. Она воплощает чаяния русского интеллигента, в минуту поэтического озарения по наитию воспарившего, вопреки всем хулиганским и разрушительным чертам революционной стихии, к прозрению тех радужных перспектив духовного обновления и социальной справедливости, которые сулил новый социальный строй. Изображением впереди 12 красногвардейцев Исуса (так у Блока) Христа «в белом венчике из роз», то ли вдохновенным, то ли пародийным (в зависимости от идейных предпочтений читателя), поэт как бы благословляет радикальные изменения Октябрьской революции. Пришвин, воспринявший большевистский переворот как
незаконный, дал «засмыслившемуся», по его выражению, поэту на его призыв «слушать музыку революции», жесткую отповедь в виде очерка «Большевик из "Балаганчика"» (1918 г.) (между прочим, явно не без аллюзии с давним роза-новским ядовитым фельетоном о Блоке). Дальнейшая трагическая судьба Блока показала, что его восторженный интуитивный порыв был скорее наваждением поэтического самообольщения, чем осознанным шагом.
Как бы то ни было, все эти произведения, подобно розановскому «Апокалипсису», выдержаны в возвышенно-религиозной тональности (книги Горького это касается, разумеется, в меньшей степени). Розанов, как и другие писатели, видит в катастрофических событиях Божий промысел, хотя трактует его на свой лад. И это, конечно, неслучайно. Революционная пора была временем обострения религиозного чувства, оживления духовных настроений. Одни шли свергать ненавистную монархию и тонущую в фарисействе казенную духовную власть во имя религиозно окрашенного «светлого коммунистического будущего», другие воспринимали революцию как время покаяния, находя в ней, помимо возмездия за грехи, и духовное очищение застоявшейся атмосферы. Именно в грозные революционные времена окончательно пришли в Церковь и стали священниками известные мыслители С.Н. Булгаков, С.Н. Дурылин, В.П. Свенцицкий, С.М. Соловьев, заведомо обрекая себя на преследования и гонения, на подвиг исповедничества. На тот же жертвенный путь встанет вскоре и еще один хороший знакомый Розанова - преподаватель философии Московской духовной академии, друг о. Павла Флоренского Ф.К. Андреев, принявший священный сан в грозном для верующих 1922 году. Именно он, кстати, был автором опубликованного Бердяевым в эмиграции анонимного доклада «покойного петроградского священника» о демонизме Блока, в котором осуждается «прелестное видение»8 Христа в поэме «Двенадцать».
Розанов в своем восприятии революции стоит особняком. Как и Ремизов, он оплакивает невосполнимую потерю настоящей Руси. Но он уже не верит в «прогнившее насквозь Царство», в русский народ, упрекает «разложившую Россию» литературу, осуждает всю «надавившую шкафом»9 христианскую историю и, главное, кощунственно хулит Христа. Он ополчается на Него как на главного виновника произошедших несчастий, от которых «падала и упала Россия»10. Даже для гуманиста, апологета народобожия Горького Христос - один из благородных символов, «бессмертная идея милосердия и человечности»11, величественное создание человечества. Для Розанова же неземное происхождение Христа очевидно, но он видит в Нем отнюдь не Сына Божия. Новоявленный пророк Солнца, обрезания и совокупления впервые так открыто восстает против Хри-
8 См.: Андреев Феодор, священник. О Блоке // Христианство и русская литература. Сб. 3. СПб.: Наука, 1999. С. 320 [7].
9 См.: Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. С. 49.
10 Там же. С. 59.
11 См.: Горький Максим. Книга о русских людях. Заметки из дневника. Воспоминания / сост., вступ. ст. и примеч. Павла Басинского. М.: Прозаик, 2014. С. 516 [8].
ста, словно «мстя» Ему за те страдания, которые выпали на долю России и его лично. Розанов изливает на Христа вину за всех и вся: за то, что «мы вопияли Христу, и Он не помог», за то, что Он навел «отощание на всю землю»12, за «угашение молитвенности»13 в Евангелии, за нигилизм «не-делания»14. Революция воспринимается Розановым как мировая катастрофа, как крушение всей «стонущей», спиритуалистической христианской цивилизации.
Маленькие книжечки десяти выпусков «Апокалипсиса нашего времени» стали одним из важнейших памятников литературы трагического времени. Драма гибели старой России, увиденная острым розановским «глазком», пожалуй, все-таки превосходит по своему литературному воплощению, по степени накала чувств все перечисленные здесь отклики. Навсегда останется в истории знаменитый афоризм о том, что «Русь слиняла в два дня»15 и особенно другой, о железном занавесе и украденной шубе16, который подвел итог настроениям разочарованной «прогрессивной интеллигенции» (вполне приложимый, кстати, к таким прозревшим энтузиастам революционной стихии, как Александр Блок).
«Апокалипсис нашего времени» - важный этап в биографии большого русского писателя и, бесспорно, крупная веха в истории отечественной литературы и общественной мысли. Розановский «Апокалипсис» несет в себе горячее дыхание эпохи, и в его многоликом содержании можно найти множество бесценных для истории примет переломной эпохи. Помимо прочего, можно даже увидеть в неистовом отрицании Розановым христианства как «религии несчастья» в этом сочинении, ставшем своего рода кощунственной пародией на «Откровение» Иоанна Богослова, своеобразную апологию революции. Но произведение, ярко запечатлевшее революционную смуту, вряд ли приемлемо своим открыто демоническим религиозным пафосом для тяготеющего к христианству современного читателя.
По вполне понятным причинам весьма скептически отнесся к сочинению «Василия Суеслова» другой бывший нововременский публицист М.О. Меньшиков, который мог бы сказать о революции какое-то свое, особенное слово, но был расстрелян в 1918 году, еще до кончины Розанова.
За душу Василия Васильевича, как известно, до последнего дня шла борьба. Здесь будет к месту упомянуть драгоценные сведения, которых в прежние десятилетия его биографам так не хватало, о последних днях Розанова в Сергиевом Посаде в дневниковых сочинениях С.Н. Дурылина «Из "Олонецких записок"» и «Троицкие записки», опубликованных в журнале «Наше наследие» (2011, № 100; 2016, № 116-118). Записи С.Н. Дурылина, отмеченные несомненной любовью к Василию Васильевичу, проливают свет на период революции и, в частности, уточняют дату его приезда в Сергиев Посад. А самое
12 См.: Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. С. 16.
13 Там же. С. 46.
14 Там же. С. 31.
15 Там же. С. 6.
16 Там же. С. 45.
главное, дневники дают прекрасное представление об атмосфере этого периода в граде св. Сергия, где создавался талантливый и в то же время богохульный «Апокалипсис нашего времени». И что особенно важно, в «Троицких записках» Дурылина содержится подробный и не вызывающий сомнений рассказ о христианской кончине раба Божия Василия, по поводу которой было столько споров и недоброжелательных слухов.
Список литературы
1. Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. Вып. № 1-10 // Розанов В.В. Собрание сочинений: в 30 т. Т. XII. Апокалипсис нашего времени. М.: Республика, 2000. С. 5-60.
2. Дурылин С.Н. Из «Олонецких записок» / публикация, комментарии и указатель имен М.А. Рашковской. Дневник 1917-1918 гг. // Наше наследие. 2011. № 100. С. 133-155.
3. Розанов В.В. Литературные и политические афоризмы (Ответ К.И. Чуковскому и П.Б. Струве) // Розанов В.В. Загадки русской провокации. Статьи и очерки 1910 г. М.: Республика, 2005. С. 412-423.
4. Перцов П.П. Воспоминания о В.В. Розанове // Перцов П.П. Литературные воспоминания. 1890-1902 / вступ. ст., сост., подгот. текста и коммент. А.В. Лаврова. М.: НЛО, 2002. С. 259-271.
5. Ремизов А.М. Слово о погибели Русской Земли // А.М. Ремизов. Собр. соч.: в 10 т. Т. 5. Взвихренная Русь. М.: Русская книга, 2000. С. 136-143.
6. Пришвин М. Цвет и крест. Неизвестные произведения 1906-1924 годов / сост. и пре-дисл. В.А. Фатеева. СПб.: Росток, 2004. 608 с.
7. Андреев Феодор, священник. О Блоке // Христианство и русская литература / сб. 3. СПб.: Наука, 1999. С. 316-330.
8. Горький Максим. Несвоевременные мысли // Горький Максим. Книга о русских людях. Заметки из дневника. Воспоминания / сост., вступ. ст. и примеч. Павла Басинского. М.: Прозаик, 2014. С. 433-570.
References
1. Rozanov, V.V. Apokalipsis nashego vremeni [The Apocalypse of Our Time]. Moscow: Respublika, 2000, pp. 5-60.
2. Durylin, S.N. Iz «Olonetskikh zapisok». Dnevnik 1917-1918 gg. [From the Olonets Notes. Diary for 1917-1918], in Nashe nasledie, 2011, no. 100, pp. 133-155.
3. Rozanov, V.V. Literaturnye i politicheskie aforizmy (Otvet K.I. Chukovskomu i P.B. Struve) [Aphorisms on Literature and Politics (An Answer to K.I. Chukovsky and P.B. Struve)], in Rozanov, V.V. Zagadki russkoy provokatsii. Stat'i i ocherki 1910 g. [Riddles of the Russian Provocation. Articles and Essays of 1910]. Moscow: Respublika, 2005, pp. 412-423.
4. Pertsov, P.P. Vospominaniya o V.V. Rozanove [Recollections about V.V. Rozanov], in Pertsov, P.P. Literaturnye vospomonaniya. 1890-1902 [Literary Reminiscences]. Moscow: NLO, 2002, pp. 259-271.
5. Remizov, A.M. Slovo o pogibeli Russkoy Zemli [Lay of the Ruin of the Russian Land], in Remizov, A.M. Sobranie sochineniy v 10 t., t. 5: Vzvikhrennaya Rus' [Collected works in 10 vol., vol. 5: Russia in a Whirlwind]. Moscow: Russkaya kniga, 2000, pp. 136-143.
6. Prishvin, M.M. Tsvet I krest. Neizvestnye proizvedeniya 1906-1924 godov [The Colour and the Cross. Unknown Works of 1906-1924]. Saint-Petersburg: Rostok, 2004. 608 p.
7 Andreev Feodor, svyashchennik. O Bloke [On Blok], in Khristianstvo i russkaya literatura [Christianity and Literature]. Saint-Petersburg: Nauka, 1999, issue 3, pp. 316-330.
8. Gor'kiy Maksim. Nesvoevremennye mysli [Untimely Thoughts], in Gorky, Maxim. Kniga o russkikh lyudyakh. Zametki iz dnevnika. Vospominaniya [Book about Russian People. Notes from a Diary. Reminiscneces]. Moscow: Prozaik, 2014, pp. 433-570.
