CC BY
149
Пока что на него не тратят шрифта: Запас заглавных буке - на одного. Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта, Но дальше я поднялся без него [12, с. 34].
Знаменитый космонавт Георгий Гречко, впервые услышав текст поэмы Высоцкого, где повествование ведется от лица Гагарина, прокомментировал этот фрагмент так: «А ведь путь до лифта - это не дорожка по красному ковру после возвращения. Путь до лифта - это те же барокамеры, те же самые центрифуги. «Но дальше я поднялся без него». Все, дублер исчезал. Надо сказать, что это было тяжело. До лифта были еще равные люди. А ещё один шаг - в лифт, и уже один известен на весь мир, а другой, равный, а может быть, лучше (как Гагарин со свойственной ему широтой души говорил о
Библиографический список
Титове - мол, он лучше, и поэтому его сохранили для более трудного полета) превращался в невидимку. И что это уловил Высоцкий, просто поражает» [16, с. 67].
Семиотизация роли двойника («дублера») представляется нам значимой как с точки зрения автобиографического текста Высоцкого, его долгого и трудного движения к главным ролям в театре, так и с точки зрения общей стратегии «творец-подражатель», которая в разных ролевых ипостасях воплотилась в линиях Высоцкий - Шукшин, Высоцкий - Золотухин, поэт - актер.
Таким образом, реконструкция доминантных линий «алтайского текста» в творчестве В. Высоцкого позволяет уточнить и философски осмыслить творческие и человеческие поиски поэта, говорить о глубоком семиотическом потенциале всякого геотекста, проходящего через судьбу крупного художника.
1. Богумил Т.А. «Алтайский текст» и литература Алтая: к определению понятий. Филология и человек. 2017; 4: 155 - 164. Козлова С.М. Алтайский текст в русской поэзии. Алтайский текст в русской культуре. Вып. 1: Изд-во АлтГУ Барнаул, 2002: 14 - 24. Худенко Е.А. Алтай и Крым: геопоэтические перекрёстки. Мир науки, культуры, образования. 2016; 5' (60): 350 - 352.
2. Цыбульский М. Владимир Высоцкий в Сибири. Буфф сад. Томск, 6 января, 2000; 2 (2077). Available at: http://v-vysotsky.com/statji/2004/Vysotsky_v_Sibiri/text.html
3. Тихонов В.Е. Он верил в нашу общую звезду: к 65-летию со дня рождения В.С. Высоцкого. Барнаул. 2003; 1. Available at: http://akunb.altlib.ru/files/LiteraryMap/Texts/ Tihonov/211.htm
4. Высоцкий В.С. Избранное. Москва: Советский писатель, 1988.
5. Муравлёв А.С. Неизвестный Алтай. Далёкое - близкое. Барнаул: ОАО «ИПП Алтай», 2011. Или: «Вот бьют чеченов немцы из Поволжья, а место битвы - город Барнаул». Available at: https://bazaistoria.ru/blog/43614064878/%C2%ABVot-byut-chechenov,-nemtsyi-iz-Povolzhya,-a-mesto-bitvyi-%E2%80%94-goro?nr=1
6. Козлов В.А. Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти. 1953 - 1985 гг. Москва: Олма-пресс, 2006.
7. Александров А. «Соловей, соловей-пташечка». Барнаул, 2005.
8. Высоцкий В.С. Я, конечно, вернусь: Стихотворения, песни, проза. Москва: Эксмо-Пресс, 2001.
9. Десятов В.В., Куляпин А.И. Барнаульский миф в русской литературе. Алтайский текст в русской культуре. Вып.1. Барнаул: Изд-во АлтГУ, 2002: 9 - 13.
10. Анкета, заполненная Высоцким 28 июня 1970 года. Available at: https://www.yaplakal.com/forum2/topic593405.html
11. Смехов В. Мои товарищи - артисты. Аврора. 1980; 5 (май): 86 - 93.
12. Высоцкий В. Ловите ветер всеми парусами! [Стихотворения]. Санкт-Петербург: Амфора. ТИД Амфора, 2012.
13. Титов ГС. Голубая моя планета. Москва: Воениздат, 1973.
14. Мешков В.А. Гагарин, Высоцкий и не только. Литературная газета. Курьер культуры. Крым-Севастополь, 20094 № 16: 2. Available at: http://vysotskiy-lit.ru/vysotskiy/ articles/gagarin-vysockij.htm
15. Герман Титов с семьей. Библиотека изображений РИА Новости. Available at: www.visualrian.ru
16. Гречко ГМ. Космонавт № 34. От лучины до пришельцев. Москва: Олма Медиа Групп, 2013.
References
1. Bogumil T.A. «Altajskij tekst» i literatura Altaya: k opredeleniyu ponyatij. Filologiya i chelovek. 2017; 4: 155 - 164. Kozlova S.M. Altajskij tekst v russkoj po ezii. Altajskij tekst v russkojkul'ture. Vyp. 1: Izd-vo AltGU. Barnaul, 2002: 14 - 24. Hudenko E.A. Altaj i Krym: geopo'eticheskie perekrestki. Mirnauki, kul'tury, obrazovaniya. 2016; 5 (60): 350 - 352.
2. Cybul'skij M. Vladimir Vysockij v Sibiri. Buff sad. Tomsk, 6 yanvarya, 2000; 2 (2077). Available at: http://v-vysotsky.com/statji/2004/Vysotsky_v_Sibiri/text.html
3. Tihonov V.E. On veril v nashu obschuyu zvezdu: k 65-letiyu so dnya rozhdeniya V.S. Vysockogo. Barnaul. 2003; 1. Available at: http://akunb.altlib.ru/files/LiteraryMap/Texts/ Tihonov/211.htm
4. Vysockij V.S. Izbrannoe. Moskva: Sovetskij pisatel', 1988.
5. Muravlev A.S. NeizvestnyjAltaj. Dalekoe- blizkoe. Barnaul: OAO «IPP Altaj», 2011. Ili: «Vot b'yut chechenov nemcy iz Povolzh'ya, a mesto bitvy - gorod Barnaul». Available at: https://bazaistoria.ru/blog/43614064878/%C2%ABVot-byut-chechenov,-nemtsyi-iz-Povolzhya,-a-mesto-bitvyi-%E2%80%94-goro?nr=1
6. Kozlov V.A. Neizvestnyj SSSR. Protivostoyanie naroda i vlasti. 1953 - 1985 gg. Moskva: Olma-press, 2006.
7. Aleksandrov A. «Solovej, solovej-ptashechka». Barnaul, 2005.
8. Vysockij V.S. Ya, konechno, vernus': Stihotvoreniya, pesni, proza. Moskva: 'Eksmo-Press, 2001.
9. Desyatov V.V., Kulyapin A.I. Barnaul'skij mif v russkoj literature. Altajskij tekst v russkoj kul'ture. Vyp.1. Barnaul: Izd-vo AltGU, 2002: 9 - 13.
10. Anketa, zapolnennaya Vysockim 28 iyunya 1970 goda. Available at: https://www.yaplakal.com/forum2/topic593405.html
11. Smehov V. Moi tovarischi - artisty. Avrora. 1980; 5 (maj): 86 - 93.
12. Vysockij V. Lovite veter vsemi parusami! [Stihotvoreniya]. Sankt-Peterburg: Amfora. TID Amfora, 2012.
13. Titov G.S. Golubaya moya planeta. Moskva: Voenizdat, 1973.
14. Meshkov V.A. Gagarin, Vysockij i ne tol'ko. Literaturnaya gazeta. Kur'er kul'tury. Krym-Sevastopol', 20094 № 16: 2. Available at: http://vysotskiy-lit.ru/vysotskiy/articles/gagarin-vysockij.htm
15. German Titov s sem'ej. Biblioteka izobrazhenij RIA Novosti. Available at: www.visualrian.ru
16. Grechko G.M. Kosmonavt № 34. Ot luchiny do prishel'cev. Moskva: Olma Media Grupp, 2013.
Статья поступила в редакцию 01.07.19
УДК 821.111
Vorobyeva A.Yu, postgraduate, senior teacher, Moscow City University (Moscow, Russia), E-mail: [email protected]
ON METAFICTION SPECIFICITY. The article deals with a phenomenon of metafiction as a special kind of genre based on a peculiar pattern of narration and text building. The complicated structure of narrative pattern shows philosophical ideas of the second part of XX century. The main purpose of this kind of narration is creating self-reflexivity, which aims at reassessment of objective reality, its perishable nature. The self-restraint literary work allows building intertextual links so as build up an all-embracing picture of the fictional world. Despite the lucid narrative line and obvious text building patterns, the main motives and the plot of narration are hidden from readers. This is caused by bifurcation of spatiotemporal lines of narration, which aims at exposing the fictional text depth and self-reflexivity.
Key words: metafiction, self-reflexivity, intertextuality.
А.Ю. Воробьева, аспирант, ст. преп. каф. зарубежной филологии, Московский городской педагогический университет, г. Москва,
E-mail: [email protected]
НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ ЖАНРА МЕТАПРОЗЫ
В статье рассматриваются принципы классификационного определения жанра метапрозы как особой модели повествования. Сложная структура модели повествования отражает философские идеи второй половины ХХ века. Основной задачей такого повествования является создание саморефлексии, которая направлена на осознание (переосознание) бытия, его бренности. В силу замкнутости произведения самого в себе интертекстуальные связи позво-
ляют создать всеобъемлющую картину мира. Несмотря на кажущуюся ясность изложения и очевидность построения произведения, основные мотивы и главный сюжет произведения скрыты от читателя, что происходит из-за расхождения пространственно-временных планов повествования, которые направлены на создание глубины произведения и саморефлексивности.
Ключевые слова: метапроза, саморефлексивность, интертекстуальность.
Жанр метапрозы, как правило, квалифицируется принадлежностью направлению постмодернистской литературы и ассоциируется с литературой второй половины ХХ века [1, с. 14]. Вместе с тем, существует мнение, согласно которому феномен метапрозы нельзя ограничить постмодернистским периодом только в силу того что в метапрозе используется такой характерный для периода постмодерна приём как саморефлексия и текст широко и рекуррентно опирается на интертекстуальные вкрапления и отсылки [1, с. 24].
Фундаментом лингвопсихологической идеи саморефлексии является философская концепция конечности бытия и исчерпаемости (или уже исчерпанности) культуры, что, собственно и создает предпосылки развития направления, пользующегося уже существующим ресурсом и преломляющим его сквозь призму современного социокультурного контекста. Коль скоро всё уже было и всё уже сказано, зачем ломать копья? Гораздо проще разбить на фрагменты то, что есть в обозримом историческом периоде и скомпоновать эти фрагменты в рамках нового хронотопа. В действительности всё оказывается несколько сложнее.
В отличие от саморефлексии как приёма, используемого для создания образа, саморефлексия метапрозы является мотивированной. Фигура автора / рассказчика может служить основой для намеренного создания саморефлексии. Автор, находящийся в процессе создания произведения, рассуждает о правильности изложения, о трудностях создания произведения, о мотивах и правильности расставления акцентов и деталей. Фигура рассказчика может быть как реальной, так и вымышленной. В частности, например, в романе Джулиана Барнса «Попугай Флобера» в фокусе повествования находится процесс создания нового произведения. В нарратив вводятся записки, черновики или письма главного героя. (При этом сам процесс написания произведения критикуется главным героем.) Указанные приём ы интертекстуальности как характерной черты постмодернизма в данном тексте проявляется на уровне темы и сюжетного построения произведения. Основу сюжета составляет история писателя (прототипом является классик французской литературы XIX века романист Г Флобер). Главный герой повествования Бертуэйт воссоздаёт историю писателя. Он исследует творческую жизнь писателя, посвященную его деятельности биографическую литературу, критику, письма, посвящённые ему публикации учёных, и сам проходит по пути писателя, посещая наиболее значимые для его жизни и творчества места.
Намеренная саморефлексия создаётся путём использования исторических ссылок. Основная канва повествования формируется представлением определенной хронологии событий, происходящих в жизни Флобера, излагаемых в ракурсе их восприятия биографами или критиками. На созданную таким образом историческую (хронологическую) перспективу накладываются сегменты фактологии: записки, письма, автобиографические заметки самого Флобера. Описания этих временных периодов отличаются по характеру подхода, расходятся в плане концентрации внимания на определенном событии, могут не совпадать по хронологии событий. Более того, оценочные модусы пропозитивного содержания дают достаточно широкий диапазон смыслов. Такая полифония, отметим, также характерная для произведений постмодернизма, создает нарративную глубину событийного пространства произведения и его временной перспективы.
Главной чертой жанра метапрозы является рефлексия о профессиональной деятельности, «о писательском бытии и ремесле, об инструментах и приёмах, о том, как строится литературный опус вообще и этот конкретный в частности» [2, с. 195]. Роман «Попугай Флобера» изобилует переживаниями автора по поводу правильности написания произведения, как своего собственного, так и других: "When a contemporary narrator hesitates, claims uncertainty, misunderstands, plays games and falls into error, does the reader in fact conclude that reality is being more authentically rendered? When the writer provides two different endings to his novel (why two? why not a hundred?), does the reader seriously imagine he is being 'offered a choice' and that the work is reflecting life's variable outcomes?"[3: c. 70]. По существу, это риторические вопросы. Техникой передачи размышлений главного героя является используемый приём «несобственно-прямой речи». Однако, как происходит во многих случаях, когда главный герой выступает «рупором» авторских мыслей и идей, в данном случае эти вопросы отражают точку зрения самого автора. Герой выступает в качестве alterego автора. Совмещение двух «эго» создает основу и реализует явление, известное как саморефлексивность.
Считается, что впервые понятие метапрозы появилось в труде американского писателя, критика и философа Уильяма Говарда Гасса, считавшего, что всякий новый текст, который строится на основе уже существующего литературного произведения и только дополняется другим автором [4, c. 25] или встраивается в определенную новую ситуацию. Глубокое развитие феномен метапрозы получил в исследованиях американских литературоведов. Основываясь на проводимых исследованиях, можно заключить, что в восьмидесятых годах ХХ века теория метапрозы создавалась и разрабатывалась многими учеными, исходившими из разных научно-теоретических предпосылок и рассматривавшими это явление в разных ракурсах. Впервые целостная концепция явления метапрозы была описана Патриссией Во. Ею были названы принципы построения метапрозы как особого нарративного жанра [1, c. 28]. П. Во основывает свою теорию на
понятии метаязыка в интерпретации Л. Ельмслева, считавшего метаязык семиотической системой, «планом содержания которой является другая семиотическая система» [5, c. 97]. Она считает, что в метапрозе используется язык (идея / мысль / сюжет / тема) уже существующего произведения для построения нового (собственного) возможного мира. В её понимании жанр метапрозы представлен произведениями, в которых либо повествуется о процессе создания произведения, либо пародийные произведения в которых даются комментарии автора или отсылки к произведениям, написанным ранее другими писателями. Это могут быть аллюзии, цитирование, заимствования разного рода. Так на основе существующего фундамента, на его «кирпичиках» создается новый мир [1, c. 4]. Текст метапрозы выстраивается на рефлексии, в которой проявляются диахронические отношения между литературными формами, отношения между существующим и вновь создаваемыми художественными мирами, между авторами как представителями своего времени и его ценностных ориентиров, между языком прошлого и настоящего.
Литературное произведение жанра метапрозы представляет собой сложно организованную систему, в которой повествование не является прямым. Одной из особенностей метапрозы является «присутствие в литературном произведении внутреннего текста, содержание которого так или иначе, часто парадоксально, взаимодействует с материалом текста «объемлющего» [2, с. 195]. Более того, уже существующий текст, расширение и преобразование которого происходит за счет встраиваемого текста, может служить основой произведения, выдержанного в жанре метапрозы.
Интертекстуальность как явление литературного заимствования позволяет создавать глубокие пространственно-временные планы. Дивергентность пространственно-временных планов нарратива может прослеживаться, начиная от экспозиции произведения. Их двойственность или многомерность способствует созданию пространственного поля произведения. Художественный и «реальный» планы повествования выстраиваются параллельно. Художественный план строится на базе уже существующего текста и отсылает читателя в прошлое, которое служит фоном реального действия и переплетается с ним по ходу развития сюжетной линии. Реальный план повествования представлен главным героем и его историей. Однако повествование выстраивается в рамках сложной нарративной модели: планы меняются местами и создается впечатление, что фоновое действие является основным.
В романе «Попугай Флобера» повествование начинается с описания памятника Флоберу в Руане: "Let me start with the statue: the one above, the permanent, unstylish one, the one crying cupreous tears, the floppy-tied, square-waistcoated, baggy-trousered, straggle-moustached, wary, aloof bequeathed image of the man"[3, c. 7]. Эта сцена является не только аксисом повествования, но и отправной точкой исследования автора. Именно размышления автора о памятнике и личности Флобера подтолкнули его к началу исследования жизни Флобера и роли зеленого попугая в жизни и творчестве писателя: "But here, in this unexceptional green parrot, preserved in a routine yet mysterious fashion, was something which made me feel I had almost known the writer. I was both moved and cheered" [3: c. 11]. С этого момента происходит разделение временных планов повествования. В романе прослеживаются три временных плана: первый временной план раскрывает историю самого Флобера в очерках и извлечениях посредством таких техник как аллюзийность и цитирование; второй временной план - это размышления героя о Флобере, которые могут быть прямыми (дескрипция) или косвенными (несобственно прямая речь); Собственно история главного героя является третьим планом повествования. Параллели могут эксплицироваться и имплицироваться. История отношений Бертуэйта и его жены сокрыта в истории Флобера. Посредством смешения реального и художественного планов эксплицируемых и имплицитных параллелей художник (писатель) создает полную картину трудностей семейной жизни, испытываемых Бертуэйтом. В то же время, пересечение временных планов создает объемную картину повествования.
Само произведение строится на цитатах, которые вплетаются в нити переплетения реальности и вымысла. Художественный и реальный планы связаны, но не влияют друг на друга. Художественный план является своего рода основой, теоретической базой для осознания реального плана повествования: "But by the time I tell you her story I want you to be prepared: that's to say, I want you to have had enough of books, and parrots, and lost letters, and bears, and the opinions of Dr. Enid Starkie, and even the opinions of Dr.Geoffrey Braithwaite [3, с. 65]." Следовательно, любые упоминания и детали о жене Бертуэйта должны быть рассмотрены сквозь призму уже написанного текста, основанного на жизни Флобера.
Текст является замкнутым в самом себе. В нем содержатся все ответы на поставленные и подразумеваемые вопросы. В частности, в «Попугае Флобера» затронут интересный момент зависимости характера человека от цвета глаз. "Flaubert does not build up his characters, as did Balzac, by objective, external description; in fact, so careless is he of their outward appearance that on one occasion
he gives Emma brown eyes; on another deep black eyes; and on another blue eyes [3, c. 54]." Сущность описываемой зависимости раскрывается цитатами, взятыми из произведения «Мадам Бовари», и подкрепляется параллелями размышлений Джеффри Бертуэйта о цвете глаз Эммы Бовари, его собственной жены, его самого и даже Флобера. Все эти размышления заканчиваются риторическим вопросом: "Eyes of brown, eyes of blue. Does it matter? Not, does it matter if the writer contradicts himself; but, does it matter what colour they are anyway?"[3, c. 59]. Глубинный анализ, предполагающий интерпретацию импликаций этих параллелей, позволяет заключить, что жена Бертуэйта, не была с ним честна. Этот бросающийся в глаза вывод, однако, ведет к пониманию мотивов более глубоких, нежели вульгарная история измен. Аллюзии в данном случае уходят корнями в античную литературу (восстающая против социальных устоев Антигона, испытывающая запретные страсти Антигона).
Вопросы морали, поднимаемые в романе «Попугай Флобера»,как правило, резюмируются в форме (часто риторических) вопросов. Столь же важны вопросы осознания прошлого, поскольку прошлое формирует платформу развития событийной канвы: "How do we seize the past? Can we ever do so?"[3, c. 12]. Риторический вопрос служит знаком для читателя к попытке проникнуть в скрытые смыслы произведения, подразумевая, что ответы на все, затрагиваемые в риторических вопросах темы, раскрыты (или сокрыты, и тогда требуют рефлексивного анализа) в тексте нарратива. Риторические вопросы писателя в данном произведении являются показателем размышлений автора об исчерпанности бытия, падении моральных устоев общества.
Произведения основанные на литературной критике тоже могут относиться к жанру метапрозы, поскольку критика основана на реальном произведении и имеет свое развитие и в итоге становится смыслом повествования. При этом в фокус внимания попадает именно критический аспект нарратива, а не то произведение, на основе которого выстраивается мета-повествование внутри жанра от одной техники к другой является литературной мимикрией, которая позволяет создавать пародийные произведения на основе симилятивности стиля, формы и ритма повествования. Внутри метапрозаического текста критика «первого порядка» может также попадать в поле критического осмысления. Например в «Попугае Флобера» одним из героев является Доктор Энид Старки - "Reader Emeritus in French Literature at the University of Oxford, and Flaubert's most exhaustive British biographer" [3, c. 54], от чьего лица происходит осуществляется жесткая критика в адрес произведений Флобера: именно она заметила путаницу с цветом глаз Мадам Бовари: "So that painstaking genius couldn't even keep the eyes of his most famous character a consistent colour?" [3, c. 55]. Однако её критические замечания получают придирчивую неодобрительную оценку со стороны Берту-эйта: "... they're failed creators (they usually aren't; they may be failed critics, but that's another matter); or that they're by nature carping, jealous and vain (they usually
Библиографический список
aren't; if anything, they might better be accused of over-generosity, of upgrading the second-rate so that their own fine discriminations thereby appear the rarer) [3, c. 54]." Бертуэйт подвергает критике не только мотивы написания критических обзоров, но и саму личность Энид Старки: "I once heard Dr Starkie lecture, and I'm glad to report that she had an atrocious French accent; one of those deliveries full of dame-school confidence and absolutely no ear, swerving between workaday correctness and farcical error, often within the same word" [3, c. 55], что в данном случае, по-видимому, нельзя признать корректным действием. Рассуждения о критике небрежного отношения Г Флобера к цвету глаз Мадам Бовари, отношению въедливой Старки к его оплошности и критике самой Старки заканчиваются цепочкой риторических вопросов: "I never noticed the heroine's rainbow eyes. Should I have? Would you? Was I perhaps too busy noticing things that Dr Starkie was missing (though what they might have been I can't for the moment think)? Put it another way: is there a perfect reader somewhere, a total reader? Does Dr Starkie's reading of Madame Bovary contain all the responses which I have when I read the book, and then add a whole lot more, so that my reading is in a way pointless?" [3, c. 55]. Их шифтерная функция заключается в переводе нарратива из алетического модуса повествования в эпистемический модус достоверности мнения, связанного с внутренней неуверенностью продуцента в правильности суждений или правомерности действий.
Отметим, что каждый этап повествования начинается с описания общей ситуации, основанной на жизни Флобера или на его произведениях, затем он подтверждается с помощью официальных источников (письма, критика, исторические справки), затем происходит критика автором или главным героем, посредством которой создаётся интертекстуальность. Такие интертекстуальные переплетения позволяют выделить главную линию повествования и определить основной сюжет. Риторические вопросы в этом случае имплицируют оценочные смыслы в рамках эпистемического оценочного поля.
В заключение отметим следующее: структура любого метатекста показывает цикличность бытия. Текст структурирован таким образом, что встраиваемый текст дополняет и расширяет мир произведения. Характерные признаки мета-прозы определяются тем, что:
• саморефлексивность метапрозы создается намеренно посредством использования определенных нарративных техник;
• эффект саморефлексии создается за счёт совмещения двух «эго»;
• техники создания эффекта саморефлекии включают внутреннюю речь, несобственно прямую речь, комментативную эмфазу, создаваемую «смещением» или совмещением нарративных модусов, риторический вопрос, встраиваемые к текст аллюзии;
• многоуровневый характер нарратива метапрозы основывается на интертекстуальности, формирующей «многоголосие».
1. Waugh Patricia. Metafiction: the theory and practice of self-conscious fiction. London and NewYork, 2001.
2. Амусин М. Метапроза, или сеансы литературной магии. Знамя. 2016; 3: 193 - 203.
3. Barnes Julian. Flaubert's parrot/Julian Barnes. New York,1990.
4. Gass William. Philosophy and the Form of Fiction. NonpareilBooks, 1971.
5. Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка. Москва: КомКнига, 2006.
References
1. Waugh Patricia. Metafiction: the theory and practice of self-conscious fiction. London and NewYork, 2001.
2. Amusin M. Metaproza, ili seansy literaturnoj magii. Znamya. 2016; 3: 193 - 203.
3. Barnes Julian. Flaubert's parrot/Julian Barnes. New York,1990.
4. Gass William. Philosophy and the Form of Fiction. NonpareilBooks, 1971.
5. El'mslev L. Prolegomeny k teorii yazyka. Moskva: KomKniga, 2006.
Статья поступила в редакцию 01.07.19
УДК 82
Kamalova A.T., Cand. of Sciences (Economics), Doctoral postgraduate, Department of Theory and History of Literature, Federal State Educatonal Institution of Higher Education "Elets State University n.a. I.A. Bunin (Elets, Russia), E-mail: Kamalovа[email protected]
ARTISTIC WAYS OF EXPRESSING THE PROBLEM OF SOCIAL INEQUALITY IN WORKS OF RUSSIAN CYBERPANK 90s - 2000s. The article is dedicated to the disclosure of artistic ways of expressing the problem of social inequality in the works of Russian cyberpunk. It is noted that the image of the protagonist and the elements of the artistic world of the authors associated with social inequality are important for her artistic expression. The article concludes that the use of fantastic images (for example, machine-human hybrids) can be considered as an artistic means of expressing the problem of social inequality in the works of Russian cyberpunk of the 90s-2000s. The grotesque fantastically portrayed transnational corporations, in whose hands huge capital is concentrated, also serve to express social inequality in the artistic world of the Russian cyberpunk of the 90s-2000s. The author concludes that the art world of Russian cyberpunk is a world of unequal in its status of people, which in the opinion of the authors reflect the realities of today. There is a problem of social inequality, income inequality and exceeding of authority. However, the author brings the reader to the idea that society under force to change the situation through honest income, competent and legitimate actions of the authorities.
Key words: cyberpunk, genre, problem, inequality, grotesque, image, hero, man, society, fantasy.
А.Т. Камалова, канд. экон. наук, докторант каф. теории и истории литературы, ФГБО ВО «Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина», г. Елецк, E-mail: Kamalovа[email protected]
