CC BY
39УДК 81'23+81'255.2
(НЕ)ПЕРЕВОДИМОСТЬ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ПСИХОНЕЙРОФИЗИОЛОГИИ РЕЧЕМЫШЛЕНИЯ
© Дашинимаева Полина Пурбуевна
доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры перевода и межкультурной коммуникации, директор Института филологии и массовых коммуникаций Бурятского государственного университета
Россия, 670000, г. Улан-Удэ, ул. Сухэ-Батора, 16 E-mail: [email protected]
В статье рассматриваются пути предоставления доказательств непереводимости художественного текста. Традиционным подходом к решению вопроса является перечисление языковых единиц особой трудности с точки зрения выражения уникальности обозначаемой культурной семантики, либо индивидуального авторского видения. Здесь поиск верифицирующей силы происходит в до-вербальном этапе семиозиса - в этапе интерпретации исходного смысла. Для этого предлагается разбить когнитивный субстрат, формирующий смысл некоего значимого слова, на дискретные единицы, согласно классификации А. А. Залевской, «взвесить» меру их переводимости, тем самым доказать релевантность поставленной проблемы. Иллюстрацией служит анализ фрагмента перевода стихотворения Б. Дугарова «Звезда кочевника»: возможное «несчитывание» образов и схем, стоящих за ключевыми словами, не позволяет приписать результату статус перевода. Ключевые слова: художественный текст, жанр, воздействие, эмоциональный, эстетический, образ, когнитивный, степень переводимости, интерпретация, стоять за словом, активация, доказательство.
LITERARY TEXT (UN) TRANSLATABILITY FROM THOUGHT AND SPEECH PSYCHONEUROPHYSIOLOGY POINT OF VIEW
Polina P. Dashinimaeva
DSc, professor of the Department of translation and intercultural communication, Director of the Institute of Philology and Mass Communications, Buryat State University 16 Sukhe-Batora Str., Ulan-Ude, 670000 Russia
The paper focuses on ways to verify literary text untranslatability. Traditionally, as linguistic approach says, the indicators that show this thesis are lexical units of two kinds: the ones of unique cultural semantics and the others of the author's unique worldview. The author suggests searching for verification in a semiosis preverbal part when interpreting decodes the original intention of the message. To get that done the implied substance hidden under a word is to be discrete as associative images, cognitive generalizations, typical scripts and axiological affection (classification suggested by A. Zalevskaya). While translating, the reader could explicate them in mind, consequently, understand to which extent they are translatable. The example to show the approach is the poem «The Nomad's Star» by B. Dugarov and its irrelevant translation into English.
Keywords: literary text, genre, effect, emotional, aesthetic, image, cognitive, extent of translatability, decode, to be behind a word, activating in mind, verification.
Когда в литературе речь заходит об особенностях художественного текста, обычно перечисляют такие жанровые признаки, как «дух произведения», «воплощение души и сокровенных мыслей автора», «коммуникативно-эстетическое воздействие», «этическое сообщение», «образность» и другие, т. е. то, что не покажешь наглядно и не взвесишь в единицах измерения. Почему нужно поднимать вопрос наблюдаемости и меры веса, понятно: в соответствии с природой объекта исследования следует соблюсти принцип релевантности научного знания как доказательность постулируемого.
То, что художественный текст непереводим с точки зрения передачи искомого эмоционально-эстетического воздействия, сегодня в теории перевода в целом не подвергается сомнению. Однако для постулирования данной идеи не существует общепризнанной формализованной системы доказательств. Традиционно приводится классификация типов (жанров) текста, в основе которой либо заложен критерий «степень / мера переводимости», либо функция текста, которая так или иначе нас выводит на (не)переводимость. Так, в переводоведении признается, что технический / специальный текст обладает наивысшей степенью переводимости, художественный - минимальной.
Чем обусловливают современные теоретики такое решение? Например, И. С. Алексеева условно выделяет 4 группы типов текста: примар но-когнитивные*, примарно-оперативные, примарно-эмоциональные, примарно-эстетические. Художественный текст и художественную публицистику она относит к последней группе - группе с низкой мерой переводимости, т. е. с не полной передачей всех особенностей текста, а передачей примарных, т. е. доминирующих, составляющих [1, с. 264-266].
Из перечня множества языковых и неязыковых факторов, описываемых автором в виде составляющих данного типа текста, приведем два, которые, по нашему мнению, в наибольшей степени могут служить доказательной основой поставленной проблемы. Первое: в художественном произведении «каждый читатель «вычитывает» свое, люди не сходятся во мнениях, они берут из этого текста разный набор информации». Второе: переводчик сталкивается «с тремя основными направлениями в переводе: передача временной отнесенности текста, передача черт литературного направления, передача индивидуального стиля информации» [1, с. 314, 316].
В. С. Виноградов выделяет 6 типов текста по функциям языка и стилю языка и речи: функция общения - разговорные, функция сообщения и регулирования / регламентации - официально-деловые, функция информирования и воздействия вплоть до манипуляции сознанием - общественно-информативные (СМИ), функция доказательного изложения объективного научного знания - научные тексты, функция воздействия и эстетическая функция (обращенность «к разуму и чувствам человека») - художественные тексты, функция воздействия - религиозные сочинения (2, с. 15-17). Если взять за основу определения степени переводимости достижение эквивалентности, то, по В. С. Виноградову, последним является следующее условие: «переводчик, создавая текст на языке Б, строит его таким образом, чтобы получатель на языке Б воспринял его так же, как и получатель на языке А». Однако, далее он наблюдает, что восприятие участников межкультурной коммуникации «не способно оказаться одинаковым»: во-первых, сам переводчик не является «неким среднеарифметическим носителем языка», а является конкретным служителем перевода; во-вторых, он не ориентирован на восприятие «заграничного читателя икса и отечественного книголюба игрека»; в-третьих, восприятие последних двух «не может быть клонированным» (тождественным); в-четвертых, подлинный смысл «никогда не исчерпывается полностью», приближение к нему есть «бесконечный процесс» [2, с. 19-20].
В. С. Модестов признает, что при художественном переводе следует добиваться максимального соответствия оригиналу интеллектуального и эмоционального воздействия на читателя, при этом перевод становится новым единством содержания и формы [8]. Из трех этапов работы по переводу (постижение, интерпретация и перевыражение подлинника в материале другого языка) исследователь более детально останавливается на третьем, где переводческое языкотворчество требует умения соотносить целое и частное (определения меры значимости деталей подчинения их целому), создавать иллюзию национальной среды, сохранять временную и пространственную дистанции посредством пояснений, передавать отклонения от литературной нормы, в том числе инвективную лексику.
Из сказанного о позициях трех значимых отечественных теоретиков перевода очевидно то, что они постулируют, хотя без предоставления доказательств, низкую степень переводимости. Нам представляется принципиально важным искать доказательства во втором этапе ментальной работы по переводу, частично - в первом (см. этапы, по Модестову). Для дальнейшего развертывания идеи верификации непереводимости в качестве исходных постулатов берем следующие тезисы:
1. В актуальном семиозисе (речемыслительной деятельности) мышление нейроанатомически и нейрофизиологически автономно: оно предшествует речемоторному этапу (здесь: письменному переводу). Понятно, что здесь в решении вопроса верифицирующего характера нам следует придерживаться атомарного (монадического) подхода к описанию явлений, используемого в естественнонаучной области, а именно - в психонейрофизиологии [4; 5].
2. Соответственно разграничиваются внутренний (мыслительный) и внешний (вербальный) уровни переводческого процесса.
Данная аксиома позволяет нам не сводить интерпретацию к вербальному уровню в смысле замшелой логоцентрической истины «мысль рождается в слове, и только в слове!», с одной стороны, и не сводить понятие к постижению или пониманию языковых единиц при помощи словарей и справочников - с другой. Под интерпретацией будем подразумевать творческий акт когнитивной обработки познаваемого со стороны переводчика, акт, приближающийся к синергетическому в смысле вектора интерпретации: от перебора хаотического множества версий к самоорганизуемому приходу к
* Под понятием «когнитивный» автор подразумевает «объективные сведения об окружающем мире» [1, с. 313], что не совпадает с пониманием в когнитивной психологии и психолингвистике.
конечной версии понимания исходного смысла согласно индивидуальным законам внутренней организации мышления. Признаки ментальных процессов интерпретации, которые нами определены как синергетическая деятельность в художественном переводе, описываются В. Е. Горшковой как «нечто, неуловимо-высокое, осязаемо-недосягаемое», которое зовется творчеством [3, с. 178].
Известно, что степень приближения к исходным смыслам зависит от объема пресуппозиции: чем больше объем общего фона знаний, тем ближе переводчик может подойти к аутентичности в декодировании и формулировании послания автора, а совпадения в пресуппозиции - это не что иное, как совпадения в способах репрезентации мира в сознании автора и реципиента-переводчика. Акт (также ментальный) по перебору языковых единиц на предмет выявления их места и релевантности в семантическом контексте начинается по исходу ментального акта интерпретации, исключительно носящего личностный характер (ср. термин А. А. Залевской «индивидуальное знание» (1992 г.), понимаемое автором как психический феномен).
Приведем пример личностности в производстве и восприятии художественного слова. В. Е. Горшкова описывает проект по переводу очерка В. Г. Распутина «Байкал» из его книги «Сибирь, Сибирь...» (2000) следующими словами: результат попытки передачи на французском языке «хотя бы малой толики неповторимого распутинского стиля» показал «в очередной раз, что чем больше радиус знания, тем длиннее окружность незнания» [3, с. 183]. Интерпретация самобытного слова Распутина, «положенного» на музыку местного говора, полного сибиризмов, таких как душеимущий человек; природные уложения; беспамятное созерцание; со своим подворотом языка в каждом большом и малом речении приготовлен был для Байкала единый зов и т. д., оказалась работой подобно «распутыванию» клубков хитросплетений, в итоге участники проекта назвали свою работу не переводом, а переложением. Учитывая, что переводили художественный очерк земляки-иркутяне, которые живут в распутинской среде и как никто другой понимают его мировидение (фактор, который является одним из условий успешности интерпретации), статус «переложение» констатирует непереводимость очерка. При этом речь идет больше не о трудностях нахождения во французском языке эквивалентов, а о попытках интерпретации переживаний автора (не в значении, близком к «страданию»), скрытых в его уникальном слоге и слове.
Если формализовать и попытаться облечь тот субъективный субстрат, ту импликатуру, которые мы называем «дух», «внутренний мира автора» и т.д. (см. первый абзац статьи), в исчисляемые, измеримые, формализуемые единицы, тем самым выйти на доказательство непереводимости или относительной переводимости, то можно предложить классификацию, представленную в разрозненном виде в [7, с. 15-20]:
перцептивные образы различной модальности (зрительного, слухового, тактильного и другого восприятия);
когнитивные единицы разных уровней обобщения (опоры для анализа и синтеза, сравнения и классификации (И. М. Сеченов), единицы, отвечающие задаче максимальной компрессии смысла, формирования замысла, в том числе концепты как динамичные ментальные образования, не всегда поддающиеся вербализации);
типовые схемы ситуаций и специфические особенности их реализации в условиях той или иной культуры
эмоционально-оценочные переживания, направляемые, с одной стороны, индивидуально-личностным опытом и преференциями, с другой стороны - системой норм и оценок, принятой в соответствующем социуме.
Таким образом, для того, чтобы совершить успешный процесс интерпретации исходного смысла, читателю (в нашем случае - переводчику) следует понять и осознать, что лежит за словом в «единой информационной базе» автора: важно не слово само по себе, а именно то, что стоит за словом (т. е. хранится в памяти и может быть из нее извлечено во всем богатстве связей и отношений) [7, с. 1617]. Задача получается архисложная: декодируя исходный текст, переводчику следует спрогнозировать и явно, динамично представлять (активировать в сознании) образы различного сенсорного уровня, когнитивные обобщения типа концептов, не всегда поддающиеся вербализации, типовые алгоритмы и схемы протекания ситуаций и эмоционально-оценочные переживания автора, определяемые личностным опытом и системой норм и оценок, при этом его ценностные параметры могут вступать в некое противоречие с принятыми (прописанными в кодексах, уставах) в соответствующем социуме ориентирами.
Проиллюстрируем сказанное на примере фрагмента перевода знаменитого стихотворения поэта Баира Дугарова «Звезда кочевника» (перевод осуществлен американкой Laurie Daniels в 1996 г.):
В мужчине - дух, а в женщине - душа. Травинка держит небо трепеща. Без очага, без сына, без любимой, как одинокий смерч, развеюсь над равниной.
In the man lies the spirit, in the woman, the soul. The trembling blade of grass contains the sky. Without a hearth, without a son, without my beloved, I am scattered above the plain, like a solitary sandstorm.
Нетрудно заметить, что переводчица воспроизвела текст дословно-линейно, что является уже признаком отсутствия глубины творческой деятельности по декодированию смыслов, спрятанных за концептуальными словами МУЖЧИНА, ОЧАГ, СЫН, НЕБО, СТЕПЬ (РАВНИНА), указывающими на номадическую культуру монгольских племен. Даже на основе одной ошибки, допущенной во второй строке, можно постулировать, что перевод не состоялся. Если сделать обратный перевод строки The trembling blade of grass contains the sky, то это выглядит: Небо содержится в трепещущей травинке. Концепт НЕБО представляет собой производное цельной модели мира, сформированной предками, и узкое значение НЕБА «реализуется и воспринимается в рамках данной модели с задействованием широкого ассоциативного контекста» [6, с.3]. Это значит, что сначала следовало представить все эти концепты как ключевые зрительные, слуховые образы в динамике со ржанием коня под одиноко скачущим всадником, который, возможно, потерял юрту, любимую, с живым ароматом степи под вечно высоким небом, что в итоге создало бы некую типовую ситуацию культурно-цивилизационного пространства кочевого народа. В результате не возникло бы небо, ставшее частью травинки: НЕБО может ассоциироваться только с высшей нишей в иерархии модели мира кочевника.
Наши рекомендации представительнице американской культуры относительно активации в сознании релевантных когнитивных единиц, конечно, не заменяют те искомые переживания, которые возникали в голове автора во время написания поэтического гимна, воспевающего «звезду кочевника». Психофизиологическая природа стоящих за словом перечня концептуально-семантических квантов - не до конца явная, не до конца прозрачная в смысле возможности вербальной манифестации даже на уровне самого отправителя - нам дает готовый ответ на поставленный вопрос: «Какова дистанция между исходным интенциональным и прогнозируемым приближением, иначе говоря, можно ли вплотную подойти к пониманию исконного замысла автора, скрытого в значимых словах текста?». Ответ: дистанция слишком велика. Это значит (как печально это ни звучало бы), мы не способны аутентично декодировать все те признаки, которые в итоге формируют сам жанр. Наверное, больше к счастью, а не к сожалению, мы, люди, не обладаем экстрасенсорными способностями считывания мыслей другого, соответственно, вдумчивый, квалифицированный переводчик может лишь стереотипно (значит, очень относительно) прогнозировать некоторую конфигурацию и содержание того, что стоит за словом и слогом, задавая сначала вопрос: «Что бы я имел в виду, что бы я представлял, если бы я был на месте адресанта?»; затем другой: «Как бы я понял переведенную мысль адресанта, если бы я был на месте адресата?».
Следовательно, с точки зрения мультидисциплинарного психонейрофизиологического подхода декларируем непереводимость или низкую степень переводимости художественного произведения на другой язык-культуру в аспекте передачи исходного эмоционально-эстетического воздействия.
Литература
1. Алексеева И. С. Введение в переводоведение: учеб. пособие для студ. филол. и лингв. фак. высш. учеб. заведений. - СПб.: Изд-во СПбГУ; М.: Академия, 2004. - 352 с.
2. Виноградов В. С. Перевод: общие и лексические вопросы. - М.: КДУ, 2004. - 240 с.
3. Горшкова В. Е. «Муки переводческие»: слово В. Распутина в переложении на французский язык // Русский язык в современном мире: традиции и инновации в преподавании русского языка как иностранного: материалы междунар. науч.-практ. конф. - М.: Салоники, 2009. - С. 178-183.
4. Дашинимаева П. П., Будаева Ц. Л. К степени переводимости концепта (на материале перевода концепта «тщеславие» с английского языка на бурятский) // Вестник Бурятского государственного университета. - 2014. -Вып. 10(4). - С. 3-8.
5. Дашинимаева П. П. Новые методологии исследования межкультурной коммуникации // Восток-Запад: взаимодействие языков и культур: материалы III междунар. науч.-практ. конф. / науч. ред. Ц. Д. Бидагаева. -Улан-Удэ: Изд-во ВСГУТУ, 2015. - С. 30-35.
6. Жанаев А. Т. (Не)переводимость концепта в культурно-цивилизационном аспекте (на материале бурятских концептуальных ориентиров): автореф. дис. ... канд филол. наук. - Улан-Удэ, 2014. - 24 с.
7. Залевская А. А. Интерфейсная теория значения слова: психолингвистический подход. - London: IASHE, 2014. - 179 с.
8. Модестов В.С. Художественный перевод: история, теория, практика. - М.: Изд. дом Лит. ин-та им. А. М. Горького, 2006. - 463 с.
References
1. Alekseeva I. S. Vvedenie vperevodovedenie: ucheb. posobie [Introduction to translation study: Textbook]. St Petersburg: St. Petersburg State University, the Faculty of Philology; Moskow: «Akademija» publishing, 2004. 352 p.
2. Vinogradov V. S. Perevod: obshchie i leksicheskie voprosy [Translation: common and lexical questions]. Moscow: KDU, 2004. 240 p.
3. Gorshkova V. E. «Muki perevodcheskie»: slovo V. Rasputina v perelozhenii na frantsuzskij jazyk [Translation difficulties: text by V. Rasputin in French translation]. Russkij jazyk v sovremennom mire: traditsii i innovatsii vprepo-davanii russkogo jazyka kak inostrannogo: materialy mezhdunar. nauch. -prakt. konf. - Russian language in modern world: the materials of international scientific conference. Moscow-Saloniki, 2009. Pp. 178-183.
4. Dashinimaeva P. P., Budaeva C. L. K stepeni perevodimosti kontsepta (na materiale perevoda kontsepta «tshcheslavie» s anglijskogo jazyka na burjatskij) [On concept translatability (on the material of translation of 'vanity' concept from English to Buryat)]. Vestnik Burjat. gos. un-ta. Filologija - Bulletin of Buryat State University. Philology. 2014. No 10 (4). Pp. 3-8.
5. Dashinimaeva P. P. Novye metodologii issledovaniya mezhkul'turnoj kommunikatsii [New methods of research of intercultural communication]. Vostok-Zapad: vzaimodejstvie jazykov i kul'tur: materialy III mezhdunar. nauch.-prakt. konf. / nauch. red. C. D. Bidagaeva. - East-West: language and culture interaction: materials of scientific conference. Ulan-Ude: East Siberian State University of Technology and Management publ., 2015. Pp. 30-35.
6. Zhanaev A. T. (Ne)perevodimost' kontsepta v kul'turno-tsivilizatsionnom aspekte (na materiale buryatskikh kontseptual'nykh orientirov): avtoref dis. ... kand. filol. nauk [Concept untranslatability in cultural aspect (on the material of Buryat conceptual guidelines): Abstract Cand. philol. diss.] Ulan-Ude, 2014. 24 p.
7. Zalevskaya A. A. Interfejsnaya teoriya znacheniya slova: psiholingvisticheskij podhod [Interface theory of word meaning: psycholinguistic approach]. London: IASHE, 2014. 179 p.
8. Modestov V. S. Hudozhestvennyj perevod: istoriya, teoriya, praktika [Literary translation: history, theory, practice]. Moscow: Gorky Literature Institute publishing, 2006. 463 p.
