CC BY
222При сопоставлении выявленных нами базовых характеристик концептов и четырех значений, составляющих понятие «счастье», можно сделать некоторые выводы: нам не удалось проследить у концептов философского значения эвдемонии, наивысшего чувства удовлетворения, блаженства и счастья; также отсутствует значение предопределенности и наличия высшей силы, контролирующей и направляющей деятельность человека; нет значения материального благополучия, характерного для fortune; не прослеживается и значение случайного стечения обстоятельств, ставшего результатом использования выпавшего шанса.
В заключение следует отметить, что в нашей работе была предпринята попытка выявить базовые признаки концептов luck /fortune, а также
проследить их наполнение лексическими единицами; определить значимые наполняющие понятие «счастье» и ход дальнейшей работы, связанной с подбором примеров, иллюстрирующих полученный материал.
Литература
1. URL: http://en.wikipedia.org/wiki/Luck
2. URL: http://www.seslisozluk.com
3. The Random House Unabridged Dictionary, Random House Inc., 2006.
4. URL: http://dictionary.cambridge.org
5. URL: http://www.thefreedictionary.com
6. URL: http://thesaurus.reference.com
7. Воркачев С.Г. Концепт счастья в русском языковом сознании: опыт лингвокультурологического анализа. Краснодар, 2002. 142 с.
8. Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека. М.: Прогресс, 1981. 367 с.
Гурьева Ирина Анатольевна - ассистент кафедры английского языка факультета романо-германской филологии Белгородского государственного университета.
Рабочий адрес: 308015, Белгород, ул. Победы, 85, e-mail: i. a.kostina@mail. ru
Gur’eva Irina Anatolievna - assistant of the English language department, faculty of foreign languages, Belgorod State University.
Address: Pobeda str., 85, Belgorod, 308015, Russia; e-mail: i. a. [email protected]. ru
УДК 81 ’23+81 ’25 П.П. Дашинимаева
ПСИХОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ НЕПЕРЕВОДИМОСТИ
В статье кратко рассматривается ряд критериев изучения категории переводимости / непереводимости. В рамках психолингвистического аспекта автор обосновывает непереводимость. Ключевым фактором, опровергающим возможность адекватного перевода, является единичность переживаемой значимости.
Ключевые слова: переводимость, внутренний, ментальный образ, значимость, мыслительно-
познавательный, психолингвистический.
P.P. Dashinimaeva
THE PSYCHOLINGUISTIC ASPECT OF UNTRANSLATABILITY
The article deals with the row of criteria of studying the category «translatability versus untranslatability». The author justifies untranslatability in psycholinguistic terms. The key factor refusing the possability to adequate translation is the unicity of the experienced significance.
Key words: translatability, internal, mental image, meaningfulness, cognitive, psycholinguistic.
Понятно, что степень переводимости напрямую связана со степенью «творческой вольности» переводчика, которая, в свою очередь, зависит от целей и задач перевода, функционального типа текста, с одной стороны, когнитивных возможностей, фоновых знаний переводчика и его умений прогнозирования ценностноэстетических установок адресант - с другой. Допустив, что у среднестатистического переводчика имеются все эти составляющие, поразмыслим, что может обусловливать вероятность перевода всего семантического объема текста: 1)
абсолютно одинаковое для носителей, по крайней мере, двух культур1 устройство внешнего мира (что можно допустить при условии их проживания в одном геополитическом социуме);
2) одинаковые законы логического мышления, или когнитивные метапроцедуры, что, в свою очередь, по определению, оговаривают предшествие мышления, носящего относительно автономный характер к языку (что следует признать); 3) тождественное восприятие внешнего мира, с одной стороны, и тождественная обработка продуктов восприятия и формирование
одинаковой ментальной - внутренней - картины мира - с другой (чего не может быть согласно законам нейро- и психофизиологии); 4) присутствие в системах языков слов, выражающих все нюансы внутреннего мира (что невозможно в связи с отрицанием предыдущего пункта); 5) выборочная и последовательная активация но-этических значимостей (что также нельзя постулировать согласно основному принципу нейро-и психофизиологии). В этом состоят, по нашему мнению, условия полной переводимости текста с одного языка на другой, но постулировать эту идею не позволяет опровержение возможности признания последних трех условий.
Таким образом, мы исходим из положения о том, что максима переводчика - homo translans -состоит в «выведении вовне внутренних психологических состояний говорящего человека» [8, с. 14], которое напрямую связано с его коммуникативной интенцией. Мы объясняем непереводимость разницей внутреннего мира и ментальных образов всех трех участников коммуникации, отсутствием у лексики потенциала передачи всех нюансов и, наконец, «пакетным» способом активации ментальных образов и событий по мере декодирования исходного текста, что в итоге обусловливает вариативность его понимания.
Вспомним кратко историю обсуждения вопроса переводимости / непереводимости. Как известно, эта история восходит к переводу Библии: в основе возможности допущения «тотальной переводимости», в частности, священных текстов, лежит идея языковых универсалий и общих логических основ всех языков. Этот постулат, проявившийся, в частности, в грамматике А. Арно и К. Лансло, генеративной грамматике Н. Хомского, допускает возможность перевода любого текста, поскольку в языках имеются универсалии, т.е. прямые эквивалентные соответствия.
Любопытно отметить, что в качестве убедительной опоры данной идеи универсалий выступила теория о денотативной функции языка: поскольку внешний мир един, постольку все переводимо (разница в форме не имеет принципиального значения). К примеру, согласно Отто Каде, любые тексты переводимы на другой язык с точки зрения сохранения неизменного, информационного, т.е. денотативного, содержания. Данный принцип, как представляется, берется в качестве исходной точки французским исследователем перевода Ж. Мунэном, допускающим возможность полной переводимости научного и технического текста, отсюда - возможность их автоматизации, поскольку имеет место «безус-
ловное соответствие означаемого означающему», по крайней мере в терминологии [7, с. 21].
Отечественная теория перевода, несомненно, исходит из принципов переводимости, основы которых заложены, в частности, теоретиком и мастером своего дела И.А. Кашкиным, под чьим руководством велись в 1930-х гг. семинары для молодых переводчиков. Вера кашкинцев в пере-водимость исходит из веры в силу и величие русского языка - языка, который может превратить любой текст в «поэзию и музыку», «образец высокого искусства», при помощи которого можно достичь «верности образу, стилю, замыслу автора», совершать «чудеса истинного перевода-перевоплощения», «ибо найден и не стареет важнейший принцип и метод - верность», ибо слово их - «ЖИВОЕ» [3, с. 315, 323]. Эти крайне субъективно-пафосные требования иллюстрируются примерами типа And the music of the pearl drifted to a whisper and disappeared. - И Песнь жемчужины сначала перешла в невнятный шепот, а потом умолкла совсем (подобные интонации можно обнаружить у К.И. Чуковского в работе «Высокое искусство»).
У А.В. Федорова переводимость достигается компенсацией потерь в рамках текста в целом: «То, что невозможно в отношении отдельного элемента, возможно в отношении сложного целого - на основе выявления и передачи смысловых и художественных функций отдельных единиц, не поддающихся узкоформальному воспроизведению» [9, с. 122]. Также теоретик связывает вопрос переводимости с реализацией стратегии «одомашнивания» - адаптирования описываемой в исходном тексте культуры к культуре адресата. Как известно, введение этих стратегий в обиход приписывается И.В. фон Гете, согласно которому один из принципов («одомашнивание») требует переселения автора в страну, на чей язык переводится оригинал, другой («иностранивание») требует, чтобы адресат отправился к чужеземцу. В соответствии с признанием первой стратегии нижеследующий перевод следует признать адекватным («сливовое дерево» заменено на «сосну»):
Diddlety, diddlety, dumpty,
The cat ran up the plum tree...
Дилли-тилли, дилли-ну!
Кошка влезла на сосну [Стихи матушки Гусыни, 2003, с. 70, 205]
Из фрагмента перевода видно, что сам принцип воспроизведения оригинала основывается на допущении отхода от него: сосна в отличие от сливы логично представляет русскую культуру.
Какой другой критерий помимо «набирания домашнего духа» лежит в основе переводимо-сти? С точки зрения немецкого теоретика перевода Ульриха фон Виламовиц-Меллендорфа (1891), им является вызов того же самого впечатления, которое имел автор, описывая в оригинале то или иное событие. Это же самое требование, именуемое «общественным предназначением перевода», столетием позже так описывают российские переводоведы Л.С. Латышев,
В.И. Провоторов: «Перевод призван обеспечить такую опосредованную двуязычную коммуникацию, которая по своим возможностям максимально приближалась бы к обычной, одноязычной коммуникации» [4, с. 14]. Здесь блестяще, на наш взгляд, выводится каузация «процесс ^ результат», но наш комментарий состоит в другом. Хотя сам автор не относит себя к пессимистам, постулирующим тотальную непереводи-мость2, однако его последняя максима, по нашему мнению, как раз и обосновывает данный принцип. Ведь любой смысл, вкладываемый во внешнюю речь, - это пережитая, т.е. прошедшая через когнитивные структуры значимость, которая не может быть тождественной у двух индивидов внутри одной культуры, не говоря об интеркультуре. У перевода нет психо- и нейрофизиологических (часто и языковых) возможностей максимально приближаться к обычной, одноязычной коммуникации.
Одним из первых постулировал идею непереводимости Вильгельм фон Гумбольдт: «Всякий перевод представляется мне, безусловно, попыткой разрешить невыполнимую задачу. Ибо каждый переводчик неизбежно должен разбиться об один из двух подводных камней, слишком точно придерживаясь либо своего подлинника за счет вкуса и языка собственного народа, либо своеобразия собственного народа за счет своего подлинника. Нечто среднее между тем и другим не только трудно, но и просто невозможно» [9,
с. 42].
У Лео Вайсгербера идея непереводимости, связанная с передачей духа народа, уточняется тем, что индивид воспринимает действительность посредством языка, представляющего духовный «промежуточный мир», который естественным образом разнится от духовного мира другого индивида [1]. Другими словами, язык функционально отождествляется им с мышлением, поэтому разница априорно заложена в природе языка. Обнаруживается явная аналогия между вышесказанным и гипотезой Сепира-Уорфа, которую также можно воспринимать в качестве свидетельства непереводимости: поскольку мышление обусловливается полностью
или частично спецификой языка, соответственно его содержание не может передаваться средствами другого языка, постольку оно не может иметь в нем свои формальные соответствия.
Прокомментируем две последние гипотезы исходя из ключевой эпистемологической закономерности генезиса речи, а именно из аксиомы о том, что форма не есть мышление, форма изолирована от мышления, форма и в онтогенезе, и в семиозисе следует за мышлением. Л. Вайсгер-бер, Э. Сепир и Б. Уорф отождествляют эти категории, поэтому логично приходят к тому, что отрицают возможность общности мышления в целом и логику мысли в частности. С другой стороны, если допустить спаянное двуединство формы и мышления и далее допустить возможность присвоения формой функции нейтрализации семантических расхождений за счет языкового и ситуативного контекста, а при отсутствии таковых - за счет присутствия фоновых знаний адресата, тогда мы будем иметь принципиальное допущение переводимости. В подобной схеме, пожалуй, и объяснялось философами и языковедами всесилие языка в передаче любых движений души Человека.
Попробуем проиллюстрировать ситуацию компенсации или нейтрализации межъязыковых расхождений. Возьмем кажущееся, на первый взгляд, простым, потому - переводимым, предложение на бурятском языке Тэрэ баруун тээнь hууба. - She / he sat (down) / was sitting on the right. То, что человек сидел в комнате с правой стороны, с денотативной точки зрения не подразумевает переводческую сложность. Но, учитывая традиционную бурятскую культуру, а именно то, что правый дальний угол дома считался наиболее почитаемым местом в связи с нахождением там буддийских символов, потому желанного гостя усаживали подальше от двери -ближе к значимому месту, предложение представляет переводческую трудность. В семьях, где помнят обычаи предков, приглашают гостя зайти в дом / квартиру фразой Дээшээ гарагты / гаража hуугты. - Do go through to the upper place / and sit down. В данном случае прямой перевод «upper» является достаточно эквивалентным в связи с универсальностью базового концепта «верх-низ» (верхнее место - почетно, нижнее - непочетно), тем не менее он не эксплицирует полностью вышеуказанные признаки бурятской культуры. Таким образом, если не дается переводческий комментарий к английской версии или не производится компенсация потерь в рамках абзаца или микротекста, нейтрализация семантических расхождений происходит при условии осведомленности реципиента
в данной форме репрезентации знания. В противном случае придется фиксировать факт неадекватной передачи содержания, хотя текст перевода построен на эквивалентных соответствиях.
К «классикам», постулировавшим непереводимость, также относят английско-польского антрополога Бронислава Малиновского. В основе его теории - этнографический подход, но «обогащенный» психологическими основаниями. Он убежден, что точно передать значение слова на другом языке невозможно (он не берет в расчет контекстуальную компенсацию): «очевидно парадоксальная, но вместе с тем совершенно простая и абсолютно правдивая истина в том, что слова одного языка никак не переводимы на другой <.. .> Должно быть, перевод всегда подразумевает «переделку» оригинала во что-то совершенно иное» (перевод наш. - П.Д.) [11, p.11]. В качестве «совершенно непереводимых слов» он приводит преимущественно понятия-концепты и слова, подразумевающие «скриптовые» знания, к примеру, англ. sport, gentleman, fair-play, kindness, quaint, forlorn и др.; итал. bel canto, pasta, maccaroni, diva, salami, термины музыки и изобразительного искусства; франц. liaison, au mieux, complaisance, слова, связанные с кулинарией и модой. Данный список реалий по определению подразумевает психофизиологическое «сопровождение», присутствующее в сознании носителя культуры при их произнесении. Хотя он не использовал термин «психофизиология», тем не менее ход его мыслей указывает на специфику психологии мышления, на то, что формальная единица не способна сама по себе передать весь комплекс культурных составляющих.
С. Баснет, которая согласна с идеей непереводимости Б. Малиновского, важнее выявить контекст произнесения исходного сообщения, его соотнесение с контекстом эквивалентного слова и контекстуализацией двух слов в большем масштабе и т.д. Последнее означает учет автора и читателя: их социально-политический и культурный дискурс, идеологические и поэтические импликации [10]. Выход из непереводимости - максимальное приближение к решению задачи посредством компромисса. Например, в условиях неравнозначности объема цветового обозначения (для английских цветов grey / green / blue / brown в ирландском языке имеются три наименования) можно достичь переводческого компромисса путем представления цвета комбинированием двух или более известных наименований.
Опытный практик перевода с английского на португальский язык Б. Nogueira постулирует неизбежность непереводимости следующими словами: «Если вы переводите на иностранный язык, ваш стиль будет неаутентичным, если - на родной язык, пропустите что-то важное из оригинала... В любом случае вам не выиграть» (перевод наш.- П.Д) [www.proz.сот/ёос/289]. Здесь автор говорит об участии различных психофизиологических составляющих в процессе речи.
Из вышесказанного следует, что вся история непереводимости с одного языка на другой (Гумбольдт, Вайсгербер, Малиновский и др.) сходится в вопросе о культуре, что абсолютно логично и естественно: то, что люди представляют собой идиоэтнокультурные сообщества, иллюстрирующие отличные вербальные и невербальные поведения и ментальности, лежит «на поверхности». В качестве второго фактора непереводимости обычно выступает наличие в текстах лингвистических несоответствий.
Наряду с идеей «всепереводимости» и тотальной непереводимости присутствует позиция «срединного пути», т.е. относительной перево-димости языка (культуры). К теоретикам, постулирующим данную точку зрения, относятся А.Д. Швейцер, Л.К. Латышев и др. Если обобщить имеющиеся в литературе обоснования, то условиями относительной переводимости являются: 1) опущения в связи с отсутствием точных коррелятов передачи того или иного объема семантики (признак непереводимости), 2) сходство менталитета (признак переводимости),
3) универсальность категорий мышления (признак переводимости).
На наш взгляд, случай «автоперевода» - ситуация, когда автор оригинала является переводчиком собственного произведения - есть единственная ситуация, где возможно осуществить переводимость как таковую. Иначе говоря, сам автор воспроизводит аутентично те значимости, которые он пережил в «премьерном» продуцировании исходного текста (в психологическом смысле). Также максимально близко он переведет ситуативные реалии: он не произведет в своем воображении описываемую действительность, а воспроизведет ее на основе своих же ментальных образов, сформировавших события исходного текста, с одной стороны, и знания психологии носителя языка перевода - с другой. Понятно, что и то, и другое облегчат отбор единственно верных языковых вариантов в создании текста перевода.
Следующее размышление когнитивного психолога Б. Величковского свидетельствует о правильности нашего убеждения: «авторам, хорошо
владеющим несколькими языками, часто проще заново написать свой текст на другом языке, чем перевести его»3 [2, с. 193]. Это значит, что автор оригинала спрогнозирует реакцию реципиента лучше, чем переводчик, неспособный обнаружить реальный ноэзис, послуживший в качестве «фундамента строительства» исходного текста. Из-за убеждения в том, что поэзия непереводима (в связи с «несовпадением в дыхании и мозговых функциях»), Иосиф Бродский, будучи активным билингвом, как известно, занимался автопереводом. Приведем фрагмент его «Портрета трагедии» в автопереводе:
Заглянем в лицо трагедии. Увидим ее морщины, ее горбоносый профиль, подбородок мужчины. Услышим ее контральто с нотками чертовщины: Хриплая ария следствия громче, чем писк причины. Здравствуй, трагедия! Давно тебя не видали. Привет, оборотная сторона медали. Рассмотрим подробно твои детали...
Спасибо, трагедия, за то, что ты откровенна, Как колуном по темени, как вскрытая бритвой вена...
Look at the face of tragedy. Let’s see its creases, its aquiline profile, its masculine jawbone. Let’s hear its rhesus
contralto with its diabolic rises:
the aria of effect beats cause’s wheezes.
How are you, tragedy? We haven’t seen you lately. Hello, the medal’s flip side gone lazy.
Let’s examine your aspects, lady...
Thanks, tragedy, for playing decent.
For being direct like a bullet, albeit distant... [5].
Отличие исходного и целевого текстов, как видно, сводится не только к тональности, но и к опущениям (в переводе отсутствует Раскольников с топором) и добавлениям (аллюзия на леди Макбет): в учете опыта западного читателя реализуется принцип «одомашнивания». Тем самым трагедия перестает быть чисто русским явлением: намекается, что ее портрет «висит» и в британской истории. Здесь возможным объяснением отклонения от содержания могут быть следующие доводы. Во-первых, сама когнитивная природа перевода заставляет адаптировать денотацию к этническому сознанию, менталитету, интеллекту адресата, у которого своя когнитивная среда и свой ментальный лексикон, и тем самым формировать значимость, соответствующую этой среде. Во-вторых, мыслительнопознавательный процесс, который под углом внешних событий перманентно видоизменяет ментальные образы, не может воспроизвести абсолютно идентичные оригинальным смыслам
значимости. «Вторичный» текст в автопереводе рождается в отличном от оригинала психоэмоциональном состоянии: во время написания исходного текста нейро- и психофизиологический механизм, несомненно, не активировал те же самые ассоциативные ряды концепта «трагедия» в точности и в последовательности. В этом смысле мы снова приходим к подтверждению идеи непереводимости.
Таким образом, в связи с тем, что переживаемые значимости, подвергаемые вербализации, всегда единичны, что каждый акт семиози-са есть присвоение пустым формальным знаком новой значимости, мы обосновываем непереводимость психолингвистическими критериями.
Примечания
1 При условии того, что один из языков, участвующих в межъязыковом посредничестве, является родным языком переводчика.
2 Согласно Л.К. Латышеву, переводимость - это «статистическая закономерность, обладающая очень высокой, но не стопроцентной вероятностью» [Латышев 2003, с. 27], для реализации этой вероятности переводчик должен преодолеть лингвоэтнический барьер.
3Лингвофилософ Б. Рассел описывает идиоэтничность динамической организации психической среды темперамента. Эта идея сродни концепции переводоведа, герме-невта, психолингвиста Ю.А. Сорокина [2003]: перевод относительно возможен при условии совпадения психотипов автора и переводчика.
Литература
1. Вайсгербер Й.Л. Родной язык и формирование духа / пер. с нем., вступ. ст. и коммент. О.А. Радченко. - М., 1993. - 451с.
2. Величковский Б.М. Когнитивная наука: основы психологии познания: в 2 т. М.: Академия, 2006. Т. 2. 430 с.
3. Галь Н. Слово живое и мертвое: от «Маленького принца» до «Корабля дураков». 5-е изд., доп. М.: Между-нар. отношения, 2001. 368 с.
4. Латышев Л.К., Проворотов В.И. Структура и содержание подготовки переводчиков в языковом вузе: учеб.-метод. пособие. 2-е изд., стереотип. М.: НВИ- ТЕЗАУРУС,
2001. 136 с.
5. Нестеров А. Автоперевод как автокомментарий // Иностранная литература. 2001. №7. С. 252-267.
6. Сорокин Ю.А Переводоведение: статус переводчика и психогерменевтические процедуры. М.: Гнозис, 2003. 160 с.
7. Тюленев С.В. Теория перевода: учеб. пособие. М.: Гардарики, 2004. 336 с.
8. Ушакова Т.Н. Структуры языка и организация речевого процесса // Язык, сознание, культура / под ред. Н.В. Уфимцевой и Т.Н. Ушаковой. М.; Калуга, 2005. С. 7-19.
9. Федоров А.В. Основы общей теории перевода (лингвистические проблемы): учеб. пособие. 5-е изд. СПб.; М.,
2002. 416 с.
10. Bassnett S., Lefevere A. Introduction // Translation, History and Culture. London: Pinter Publishers, 1990. P. 1-13.
11. Malinowski B. Coral Gardens and their Magic: the language and magic of gardening. Vol. 2. London : Allen & Unwin, 1935. 353 p.
Дашинимаева Полина Пурбуевна - кандидат филологических наук, доцент кафедры перевода и межкуль-турной коммуникации Бурятского государственного университета.
Рабочий адрес: 670000 г. Улан-Удэ, ул. Смолина 24а, тел. 8 (301-2) 210060, 89146349821, е-mail: polinadash58@mail. ru
Dashinimaeva Polina Purbuevna - candidate of philological sciences, associate professor of department of translation and cross-cultural communication, Buryat State University.
Address: 670000, Ulan-Ude, Smolina str. 24a; tel. 8 (301-2) 210060, 89146349821, е-mail: polinadash58@mail. ru
УДК 413.11: 44 Г.С. Доржиева
ЭТНОЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ФРАНКОЯЗЫЧНОЙ ТОПОНИМИИ КВЕБЕКА
В статье рассматриваются инновационные явления франко-канадской лексики - лексические и семантические квебецизмы, американизмы-неологизмы, нашедшие отражение в топонимии Квебека. Топонимы сопровождаются этимологической интерпретацией с учётом становления мировидения и мировосприятия франкоканадской этнической культуры в конкретный исторический период на отдельно взятой территории.
Ключевые слова: этнолингвистика, этимология, ономастика, региональная топонимия, дивергент, канадиа-низм, квебецизм.
G.S. Dorzhieva ETHNOLINGUISTIC CHARACTERISTICS OF FRANCOPHONE TOPONYMY OF QUEBEC
The article is devoted to the innovative phenomenon of francocanadian vocabulary - lexical and semantic quebe-cisms, americanisms-neologisms embodied in the toponymy of Quebec. Toponyms are accompanied by the etymological interpretation considering the formation of world vision and perception of francocanadian ethnic culture at the given territory.
Key words: ethnolinguistics, etymology, onomastics, regional toponymy, divergent, canadianism, quebecism.
Этнолингвистический подход в изучении топонимии направлен на выявление соотношения языка и этноса, языка и культуры, языка и народного менталитета. Актуальность этого направления в топонимических исследованиях обусловлена тем, что данный пласт духовной культуры народа кодирует информацию об окружающем человека пространстве, а восприятие пространства является одной из важнейших составляющих национальной модели мира (Арутюнова, Березович, Гачев, Герд, Гумилев, Корнилов, Топоров, Hamelin, Dorion, Poirier, Dugas, Blais и др.). Анализ внутренней формы отдельных топонимов позволяет выяснить закономерности мировидения и мировосприятия носителей данной этнической культуры в конкретный исторический период на отдельно взятой территории.
В настоящее время лингвистическую ситуацию, исторически сложившуюся в Квебеке, определяют как внутреннюю диглоссию, то есть сосуществование литературной и просторечной форм в рамках единого канадского варианта французского языка (8, с. 93; 17, с. 323; 22, с. 1213; 21, с. 219], так и триглоссию: официальный / международный французский (общефранцуз-
ский1), ориентированный на современные стандарты, принятые во Франции, канадский французский язык и «реальный язык» повседневного общения - квебекский язык2 [10, с. 197]. Литературный французский язык Канады испытывает на себе влияние не только со стороны жуаля (просторечной формы франко-канадского языка), но и английского языка. Этот факт лежит в основе локальной обособленности, являющейся основой противопоставления французского языка Канады другим вариантам французского языка в мире, в первую очередь французскому языку Франции.
А.В. Суперанская пишет, что любое региональное исследование оказывается вкладом в общую теорию имени собственного [13, с. 4]. Каждая топонимическая система имеет общие универсальные признаки и в то же время развивается по своим внутренним законам, обладает своими специфическими характеристиками. В топонимии Квебека наибольший интерес представляют инновационные явления франкоканадской лексики - словарные единицы, не зафиксированные во французских толковых словарях, лексические квебецизмы3 и французские лексемы, получившие особое смысловое пре-
