CC BY
199дискурса: Вестник ИГЛУ Сер. Филология. - 2010. № 4 - С. 18-27.
4. Кравченко А.В. Когнитивный горизонт языкознания. Иркутск: БГУЭП, 2008. - 320 с.
5. Леонтович О.А. Проблема ретрансляции и адаптации культурных смыслов // Лингвистика и межкультурная коммуникация: Вестник МГУ - 2008.
- №2. - С.18-24.
6. Минченков А.Г. Когниция и эвристика в процессе переводческой деятельности. - СПб.: Антология, 2007. - 256 с.
7. Павилёнис Р.И. Проблема смысла: современный логико-философский анализ языка. - М.: Мысль. 1983. - 286 с.
8. Прохоров Ю.Э. В поисках концепта. - М.: Флинта: Наука, 2008. - 176 с.
9. Комиссаров, В.Н. Практикум по переводу с английского языка на русский: учеб. пособие для ин-тов и фак-тов ин. яз. - М.: Высшая школа, 1990. - 127 с.
10. Комиссаров В.Н. Современное переводоведе-ние: учеб. пособие. - М.: ЭТС, 2001.
11. Эко У Роль читателя. Исследования по семиотике текста. - СПб.: Симпозиум, 2007. - 502 с.
Список источников примеров
12. Canin, E. America America. - N.Y.: Bloomsbury, 2008. - 458 p.
13. Nunberg, G. Talking Right. - N.Y.: Public Affairs, 2007. - 271 p.
Калит Елена Евгеньевна - аспирант кафедры перевода, переводоведения и межкультурной коммуникации ИГЛУ 664000, г. Иркутск, ул. Ленина, 8. E-mail: elenawk@mail.ru
Kalish Elena Evgenievna - post-graduate student of translation, translation science and cross-cultural communication department. ISLU, 664000, Irkutsk, Lenin str. 8. E-mail: elenawk@mail.ru
ЗДК 81 - 26 Н.Г. Корнаухова
Манипуляция как категориальный признак художсствснного перевода
Законы нейропсихофизиологии и особенности восприятия речи (изучаемые в русле гешталътпсихологии) позволяют предположить, что переводческая манипуляция является категориальным признаком художественного перевода, предполагающего переживание художественного события во внутреннем времени ego переводчика. Ключевые слова: манипуляция, художественный перевод, непереводимость, значимость, тождество.
N.G. Kornaukhova
Manipulation as a category feature of literary translation
Laws of psychoneurophysiology and Gestalt laws of perception trigger considering translation manipulation as category feature of literary translation, the latter being a priori phenomenologically oriented.
Keywords: manipulation, literary translation, untranslatability, value, identity.
Антропологическая парадигма в науке ставит в центр внимания человека, в связи с этим в современном переводоведении также закономерно возникает интерес к переводческой личности. В поле зрения исследователей попадает проблема влияния, которое переводчик неизбежно оказывает на получателей перевода, и возникает вопрос о существовании манипуляции в переводе.
В западном переводоведении уже с 80-х гг. существует Манипулятивная школа перевода (James Holmes, Andre Lefevere, Jose Lambert, Theo Hermans, Susan Bassnett and Itamar Even-Zohar, Gideon Toury), последователи которой рассматривают перевод как манипулирование или написание текста заново (rewriting) для конкретной аудитории ПЯ в соответствии с языковыми нормами ПЯ и под воздействием различных ограничений: «любой перевод подразумевает некоторую степень манипуляции оригиналом для достиже-
ния той или иной цели» [Hermans, 1985, c. 11 цит. по Dukate, 2007, c. 2].
В отечественном переводоведении также высказываются наблюдения о симулятивном характере перевода [3]. Анализируя знаменитую триаду Платона, Е.Ю. Куницына отмечает: «Перевод
- это тоже «копия копии», где Божественная Идея
- это художественная идея произведения, материальная копия - воплощение этой идеи автором в виде конкретного произведения, копия копии
- перевод произведения на другой язык» [3, с. 126]. Другими словами, перевод есть симулякр. а перевод-симулякр можно рассматривать как результат и средство манипуляции в переводе. Особенно справедливым этот вывод становится в эпоху постмодерна, когда освобождение перевода как копии от модели (оригинала) «позволяет говорить о переводе как пространстве симулякров» [4, с. 22].
Представляется возможным высказать предположение о том, что манипуляция является категориальным признаком художественного перевода. В рамках статьи будет предпринята попытка привести свидетельства в пользу данной точки зрения, однако в первую очередь целесообразно уточнить, что в термин «манипуляция» не вкладывается негативно оценочный смысл. Под манипуляцией, вслед за А.М. Каплуненко, понимается воздействие в отсутствие кооперации. В рамках перевода как акта межкультурной коммуникации это воздействие заключается, например, в навязывании сознанию получателя перевода ценностей и моделей той или иной культуры.
Наивные представления обывателя о характере перевода часто приводят к требованиям «переводить точно», в то время как практический опыт переводчиков и современные теоретические разработки [1; 6; 2] констатируют невозможность достижения тождества в переводе: «Процесс преодоления различий между языками и культурами протекает в условиях когнитивного диссонанса, когда большинство решений оценивается переводчиком по степени приближения знака ПЯ к объекту ИЯ» [1, с. 168]. Таким образом, в рамках реального переводческого процесса, проходящего в условиях когнитивного диссонанса, представляется возможным говорить лишь о стремлении к этому тождеству.
Междисциплинарный характер переводоведе-ния позволяет применять данные других дисциплин для решения основополагающих вопросов. В связи с этим любопытно рассмотреть проблему манипуляции с позиций нейропсихолингвистики в свете теории значимости П.П. Дашинимаевой. Анализируя условия, необходимые для обеспечения полной переводимости текстов, П.П. Да-шинимаева приходит к выводу о том, что «психонейрофизиология речемышления обеспечивает презумпцию непереводимости a priori» [2, с. 250]. Следовательно, о «точном» в математическом понимании переводе не может быть речи, ведь «любой смысл, вкладываемый во внешнюю речь,
- это пережитая, те. прошедшая через когнитивные структуры, значимость - значимость, которая не может быть тождественной у двух индивидов внутри одной культуры, не говоря об интеркультуре» [2, с. 253].
Особенно справедливо это высказывание применительно к художественному переводу, который выполняется с ориентацией на феноменологическое тождество, предполагающее «переживание
[события] во внутреннем мире ego» [1, с. 36]. Как показывают исследования, даже автопереводы, выполняемые самими авторами текстов, не тождественны своим оригиналам [2, с. 303], так как феноменологическое переживание вписано во временные рамки, при изменении параметра времени неизбежно меняется и само переживание. Таким образом, достижение тождества при переводе возможно с точки зрения нейропсихолингвистики только при одном условии - «замена в сознании получателя записи активаций нейронных соединений, имевших место в сознании отправителя информации», но это, как справедливо замечает П.П. Дашинимаева, пока возможно только в вымышленном мире [2, с. 303].
Согласно модели перевода в рамках теории значимости опытный переводчик при восприятии сначала неосознанно формирует «значимость-я», основанную на его собственной ассоциативной вербальной сети. Затем он, применяя знания о культуре языка оригинала и социальноличностных характеристиках автора, формирует искусственную интенциональную значимость, которая «относительно аутентична» культуре языка оригинала [2, с. 334]. И наконец, когда переводчик «примеривается» к сознанию, менталитету, интеллекту адресата», формируется искусственная перцептивная значимость, которая в окончательном варианте получает овнешнение в речи [2, с. 334]. Важным для нашего исследования является вывод автора о том, что в соответствии с законами естественной психонейрофизиологии речи значимости неизбежно претерпевают семантические потери на каждой стадии когнитивной адаптации.
Попробуем проследить вышеозначенные трансформации значимости на примере из сериала «Все ненавидят Криса» (перевод студии «Кураж-Бамбей»). Слова главного героя, школьника Криса, мечтающего о модной кожаной куртке: «It [leather jacket]made these guys gazillionaires» сопровождаются иконическим знаком - фотографией группы «RUN D.M.C.», который обладает, конечно, особой значимостью для автора текста и носителей культуры языка оригинала. Будучи многократно растиражированным, этот знак без труда распознается носителями американской культуры (в противном случае, эта аллюзия не имела бы места в рамках ориентированного на самую широкую аудиторию семейного сериала).
Несомненным признаком адаптирования значимости для получателя в культуре ПЯ служит
экспликация иконического знака - его расшифровка в вербальной составляющей этого эпизода сериала: «Но «РАН Ди-Эм-Си» она же сделала миллионерами!». Становится очевидно, что в процессе перевода полностью теряется и авторская значимость, связанная с этим знаком, и значимость переводчика, осуществившего когнитивный поиск. Так происходит чаще всего со всеми национально-прецедентными феноменами, т.е. известными только в рамках культуры ИЯ и «пустыми» для получателя перевода.
Впрочем, такая же потеря значимости наблюдается и с концептом «gazillionaires». Несомненно, русское «миллионер» не только не передает значимости автора, которую реконструировать полностью невозможно теоретически, но теряет и значимость, относительно аутентичную культуре ИЯ: «gazillionaire (humorous) - an incredibly rich person» (http://en.wiktionary.org). В частности, утрачивается тот компонент концепта «gazillionaire», который отражается словарной пометой «humorous».
Еще Ю.М. Лотман отмечал, что «акт коммуникации (в любом достаточно сложном и, следовательно, культурно ценном случае) следует рассматривать не как простое перемещение некоторого сообщения, остающегося адекватным самому себе, из сознания адресанта в сознание адресата, а как перевод некоторого текста с языка моего «я» на язык твоего «ты» [5, с. 653] (курсив мой. - Н.К.). Возможность такого перевода обусловлена частичным пересечением кодов участников коммуникации, что, конечно, предполагает потерю части сообщения, и «я» подвергнется трансформации в ходе перевода на язык «ты» [5, с. 653].
Невозможность реконструирования значимости автора вызывается так называемой проблемой внутренней непереводимости, «т.е. непереводимости личностно пережитой значимости на вербальный код в рамках одного языка-культуры», поскольку «семантические потери, имеющие место в процессе движения мысли по направлению к языковой объективации, - это неизбежный нейропсихофизиологический процесс» [2, с. 324]. В связи с этим представляется абсурдным требование к переводчику передать «задуманное автором», так как это «задуманное» в силу объективных причин даже не может быть объективировано в полном объеме самим автором в произведении.
В рамках когнитивно-эвристической модели перевода А.Г. Минченков также отмечает, что
возможности языка мысли безграничны, но «в процессе перехода от языка мысли, где свободно группируются друг с другом невербальные концепты (образы и схемы), к концептам семантического плана внешней речи и затем к словам неизбежны искажение, сужение или расширение изначального замысла» [6, с. 188].
Причиной этому (в терминах теории значимости П.П. Дашинимаевой) является «пакетная» активация значимости, динамически изменяющаяся концептуально-семантическая система, ней-роанатомическая и нейрофизиологическая обособленность формального знака и семантики. Все вышеперечисленное объясняет неспособность означаемого («статической внешнеязыковой оболочки») выразить полный объем означиваемого: «В каждом семиозисе субъект присваивает формальному знаку новую значимость и реципиент может только прогнозировать ее состав и содержание» [2, с. 340].
В связи с постулируемыми выше положениями нейропсихофизиологии становится очевидно, что процесс межъязыкового перевода значительно увеличивает возможность семантических потерь, поскольку он опосредован переводчиком, который воспринимает информацию по тем же законам, что и любой другой получатель - «по мере восприятия линейной последовательности фонем или графем текста переводчик производит ее декодирование исходя из своих ассоциативных связей лексикона» [2, с. 330].
Итак, если каждый перевод ведет к тройной потере значимости, а именно потере в результате экспликации со стороны автора, потере в результате прогнозирования со стороны переводчика и, наконец, потере во время рецепции адресатом, то можно прийти к выводу, что объем информации постоянно уменьшается в акте коммуникации и конечный получатель художественного текста довольствуется очень малым количеством информации. В связи с этим возникает вопрос, каким же образом он может воспринимать эти «крохи» информации как художественный текст, извлекать из них эстетическую ценность? Каким образом тогда переводные художественные произведения не только рассматриваются как произведения искусства, но и ставятся на сцене и изучаются литературоведами как полноценные художественные тексты?
Представляется возможным ответить на этот вопрос, обратившись к работам иранского пере-водоведа Фаранех Фарахзад. Она подходит к из-
учению манипуляции в переводе с позиций геш-тальтпсихологии. Ф. Фарахзад пишет о том, что существует «психологическая склонность человека воспринимать неполную картинку как полную, что заставляет переводчика восполнять пробелы в тексте оригинала, добавляя что-то новое или по-другому соединять части оригинала, чтобы воспроизвести полную картинку» [Farahazad, 1999,
с. 153, цит. по Dukate, 2007, с. 54]. Эта склонность и является, по ее мнению, причиной неосознанной манипуляции.
Такая манипуляция проявляется в тексте посредством добавления, опущения или создания новых отношений между единицами оригинала, которые служат для того, чтобы «компенсировать что-то неясное или имплицитное, что-то, что переводчик не понял до конца в оригинале» [Farahzad, 1999, с. 157, цит. по Dukate, 2007, с. 54], и воссоздать текст, отвечающий требованию текстуальности.
Таким образом, значимость в процессе перевода претерпевает не только потери, но и обогащения благодаря естественным процессам восприятия и обработки информации, свойственным человеку. Причем это происходит независимо от интенций переводчика: «переводчик пребывает в желании соответствовать исходным посылам другого - автора оригинала, но непроизвольная «пакетная» активация своей среды не позволяет совершить аутентичный перлокутивный акт - такой, который имеет место в одноязычной коммуникации» [2, с. 302].
В связи с этим сфомулированные П.П. Даши-нимаевой две задачи переводчика [2, с. 330] - первичная («не дать доминировать собственным сенсорным, модально-аффективным аксиологическим параметрам в процессе адаптации ассоциативных связей к ситуации отправителя информации») и вторичная («примериваться» к сознанию, менталитету, интеллекту адресата»), скорее находятся на интенциональном горизонте переводчика, они до конца не выполнимы (ср. недостижимость тождества в когнитивной теории перевода).
Представляется возможным уточнить пути решения первичной задачи, обратившись к когнитивно-эвристической модели перевода А.Г. Минченкова, включающей стадию формирования концептуальной структуры и стадию ее объективации [6, с. 167]. Ограничить доминирование собственных аксиологических параметров переводчика на стадии формирования концептуальной структуры можно, используя англо-английский
толковый словарь, который предоставляет возможность ознакомиться с прототипическим значением иноязычного концепта, на основе которого переводчик может формировать смысл или концептуальную структуру (или значимость в терминах теории непереводимости) [6, с. 187].
Вторая же задача переводчика так ли иначе будет осуществляться методом интроспекции. Как отмечает А.Г. Минченков, в отличие от исследователей перевода у переводчика нет возможности сравнить реакции получателей и в реальности ему приходится использовать свои знания о том, какие средства языка смогут объективировать смыслы, сформированные в его сознании: «Воздействие, эффект, производимый теми или иными средствами, - это прежде всего эффект, производимый в сознании самого переводчика» [6, с. 201]. Можем заключить, что перцептивная значимость в большой степени субъективна и крайне зависима от значимости-я.
Вышесказанное позволяет предположить, что процесс формирования значимости переводчиком в терминах когнитивной теории перевода представляет собой движение от одного вида тождества к другому. Формирование значимости-я по сути своей феноменологично, формирование интенциональной значимости и решение первой задачи переводчика («не дать доминировать собственным сенсорным, модально-аффективным аксиологическим параметрам») предполагает обращение к более или менее объективным знаниям о прототипическом значении знака ИЯ, о культуре языка оригинала и социально-личностных характеристиках автора, то есть предполагает ориентацию на позитивисткое тождество. Формирование же перцептивной значимости, основанное в первую очередь на интроспекции, опять ориентирует переводчика на феноменологическое тождество.
Целесообразно проследить все вышесказанное на примерах: «And the coolest thing you could have when I was 13 was a leather jacket. He might not have a daddy, but he’s got a leather jacket. - В тринадцать лет мне казалось, что самое крутая вещь, которая у меня может быть - это кожаночка. Может, у него нет батяни, зато у него есть дубленка». Перевод цитаты из сериала «Все ненавидят Криса», выполненный студией «Кураж-Бамбей», убедительно демонстрирует тот факт, что выбор лексической единицы, объективирующей концепт «leather jacket», произведен с учетом значимости-я и прошел «примерку» к менталитету адресата.
В оригинальной серии на английском языке фигурирует только один концепт «leather jacket», который объективирует довольно разные на взгляд носителя русской культуры предметы действительности. Если бы феноменологическое переживание не имело места, то в переводе сохранился бы оборот «кожаный жакет/пиджак», который может быть озвучен в таком виде в рамках телепрограммы «Модный приговор» или «Снимите это немедленно», но никак не может быть частью дискурса 13-летнего школьника из простой рабочей семьи.
Вариант перевода, предлагаемый англорусским словарем, «кожаная куртка», выбирается переводчиком лишь 4 раза из 23 случаев использования «leather jacket» в оригинале. Это подтверждает положение когнитивной теории перевода о том, что ориентирование на позитивисткое тождество никак нельзя назвать доминирующим в художественном переводе.
Ориентируясь на феноменологическое переживание во внутреннем времени ego (в терминах когнитивной теории перевода) или формируя значимость-я и проводя последующие ее трансформации (в терминах теории значимости) переводчик выбирает 3 раза вариант «куртенка», 1 раз - «косуха», 2 раза - «дубленка» и 13 (!) раз
- вариант «кожаночка». Наличие в русском языке стольких концептов описания тех предметов действительности, которые объективируются в английском с помощью одного «leather jacket», свидетельствует о том, что этот фрагмент действительности, является более насущным в русской культуре (вероятно из-за суровых климатических условий и социально-культурных особенностей функционирования этих концептов).
Как становится очевидно из примеров, в процессе перевода какая-то часть значимости теряется, но эта потеря восполняется значимостью, сконструированной переводчиком на основе знаний, в том числе о культуре ИЯ и ПЯ в результате их феноменологического осмысления. Причем этот процесс очевидно манипулятивен. В данном случае задается этноцентрическое (сфокусированное на моделях и ценностях русской культуры) описание действительности, изображаемой видеорядом. Само использование концептов «кожаночка», «куртенка», «дубленка» и «косуха» задействует значимость с ярко выраженным национальным компонентом.
Та же операция произведена и со знаком «daddy», ведь словарный вариант перевода «папа» или «папочка» не только не вписывается в образ
главного героя, но и не совпадает с дискурсивным поведением подростков в принимающей культуре. Выбор варианта «батяня» достаточно убедительно демонстрирует феноменологическую сущность формирования значимости-я и дальнейшей ее трансформации.
Разберем следующий пример с более рельефным концептом «show». В сериале брат главного героя вечером обращается к отцу с просьбой: And, Dad, can I have $5 to go to the show? - Okay», что передается на русский язык следующим образом: «А можно я [возьму] еще соточку - сходить в театр?
- Ну, ладно». Прототипическое значение «show», зарегистрированное в New Oxford American Dictionary, звучит следующим образом: «1) a spectacle or display of something, typically an impressive one; 2) a public entertainment, in particular». Следовательно, речь может идти о любом «зрелище», рассчитанном на детскую аудиторию.
При переводе на русский язык актуализируется концепт «театр», что демонстрирует формирование переводчиком несколько иной значимости на основе своих знаний и прогнозирования восприятия зрителя. «Неполная картинка» (так как из контекста непонятно, какое именно show посещают американские школьники) достраивается до «полной» на основе знаний о том, что российских школьников чаще всего организованно выводят именно в театр.
Именно в этот момент «достраивания» (феноменологического переживания или формирования на основе я-значимости интенциональной и перцептивной значимости) и происходит осознанное или неосознанное навязывание получателю перевода культурных смыслов и моделей, свойственных культурам ИЯ либо ПЯ. В связи с этим можно заключить, что манипуляция, или воздействие на сознание адресата со стороны переводчика, в силу законов нейропсихофизиологии и особенностей восприятия (изучаемых в русле гештальтпсихологии) является категориальным признаком художественного перевода, предполагающего переживание художественного события во внутреннем времени ego переводчика.
Литература
1. Воскобойник Г.Д. Тождество и когнитивный диссонанс в переводческой теории и практике. - М.: Изд-во МГЛУ 2004. - 181 с.
2. Дашинимаева П.П. Теория значимости как основа психонейролингвистической концепции непереводимости: дис. ... д-ра филол. наук. - Улан-Удэ, 2010. - 377 с.
3. Куницына Е.Ю. Шекспир - Игра - Перевод. -Иркутск: Изд-во ИГЛУ, 2009. - 348 с.
4. Куницына Е.Ю. Лингвистические основы лю-дической теории художественного перевода: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. - Иркутск, 2011. - 35 с.
5. Лотман М.Ю. Об искусстве. - СПб.: Искусство - СПБ, 2005. - 704 с.
6. Минченков А.Г. Когниция и эвристика в процессе переводческой деятельности. - СПб.: Антология, 2007 - 256 с.
7. Dukate A. Manipulation as a specific phenomenon in translation and interpreting [Text]. - Riga: University of Latvia, 2007. - 212 p.
Список источников примеров
1. ABBYY Lingvo 12. Английская версия [Электронный ресурс]. - М., 2006. - 1 электрон. опт. диск (CD-ROM).
2. «Everybody hates Chris» («Все ненавидят Криса») / реж. Дж. Левин, (перевод студии «Кураж - Бам-бей») сезон 1 - 4. USA, 2008. - 21 мин.
Корнаухова Наталья Геннадьевна - аспирант кафедры перевода, переводоведения и МКК ИГЛУ тел. 89041393636 (сот.). 664059, г. Иркутск, м-н Юбилейный, 89-95, абонентский ящик 007, e-mail: natalia. perevod@mail.ru
Kornaukhova Natalia Gennadievna - post-graduate student of Department of Translation, Translation Studies and Cross-cultural Communication of Irkutsk State Linguistic University. 664059, Irkutsk, mailbox 007,
d. Jubileiny, 89, app. 95, tel. 89041393636, e-mail: natalia. perevod@mail.ru
ЗДК 811.11-112 О.В. Коробейникова
Ценностный аспект аргументации во вторичном политическом дискурсе
В статье показаны примеры анализа аргументации во вторичном политическом дискурсе. В связи с этим поднимаются вопросы о важности изучения и анализа ценностных суждений, которыми изобилует вторичный политический дискурс.
Ключевые слова: аргументация; вторичный политический дискурс, ценностное суждение.
O.V. Korobeynikova Value Analysis in Argumentation in the Secondary Political Discourse
The article includes the analyses of argumentation in the secondary political discourse. The issues of the importance of studying and analyzing value judgments in the secondary political discourse have also been addressed.
Keywords: argumentation; secondary political discourse; value judgment.
В современной лингвистике отмечается возрастающий интерес к проблемам аргументации. В России, по мнению Г.И. Рузавина, этому способствовал процесс демократизации общества в целом и отечественной лингвистики в частности, когда появился доступ к интеллектуальным трудам зарубежных учёных, а также свобода слова и печати [1]. В зарубежной лингвистике интерес к теории аргументации растёт в результате развития новых технологий, при помощи которых скорость обмена информацией (включая on-line обмен мнениями, on-line дискуссии, конференции и т. д.) значительно возросла.
Необходимо отметить, что теория аргументации сегодня - это результат обобщения и переосмысления многолетнего труда учёных (философов, лингвистов, психологов и др.). Этим объясняются междисциплинарный характер теории и сочетание в ней различных подходов и методов. В общем и целом становление современной теории
аргументации характеризуется отходом от формальной логики и осознанием важности такого фактора, как аудитория, то есть психологических и социологических факторов. Всё чаще стал затрагиваться ценностный аспект аргументации, ранее полностью игнорировавшийся лингвистами. Важным вкладом в развитие современной теории аргументации являются труды С. Тулмина, X. Перельмана и Л. Ольбрехтс-Тытеки.
Ещё в середине прошлого века С. Тулмин разрабатывает принцип анализа, применимый к реальным утверждениям, таким образом обозначив необходимость объединения теории и практики. Он поднимает вопрос о необходимости пересмотра положений формальной логики, потому что в ряде случаев они оказываются неэффективными [7]. Однако С. Тулмин, сделав шаг за пределы формальной логики, всё же ограничился описанием процесса аргументации и нахождением общих закономерностей, не учитывая особенностей
