CC BY
53
ББК 81.431.1+71.045 УДК 811.111+316.7
НАРРАТИВ КАК ФОРМА КОСВЕННОЙ КОММУНИКАТИВНОЙ ТАКТИКИ
I Л.В. Кваскова
Аннотация. Статья посвящена изучению использования языковых средств для формирования англоязычной непрямой коммуникации в аспекте интерактивного взаимодействия людей. На материале художественной речи проводится лингво-прагматический анализ нарратива как косвенного тактического приема регуляции актуального диалога. Осуществляется системный подход через описание трехуровневой иерархии формирования дискурса, включающей такие языковые единицы как речевой акт, коммуникативный акт, дискурсивный акт. Под речевым актом понимается отдельное высказывание как тип речевого действия, согласно теории речевых актов. Коммуникативный акт есть конкретное действие коммуниканта в рамках его отношений с конкретным, партнером по коммуникации и речевой ситуацией. Дискурсивный акт есть включение коммуникативного акта в более сложные обменные отношения, образующие многоступенчатую единицу, часто называемую «трансакцией)». Выявляются два основных фактора выбора данной формы косвенной коммуникативной тактики: уход от отрицательного эмоционального опыта в общении и риторический эффект воздействия на адресата.
NARRATIVE AS A FORM OF INDIRECT SPEECH TACTICS | L.V. Kvaskova
Abstract. The article dwells upon the exploration of verbal means of building English indirect communication with reference to interactional interchange. On the material of artistic speech a linguistic-pragmatic analysis of the narrative as a form of indirect speech tactics used for regulating the process of actual dialogue has been conducted. The research is based on the systemic approach describing the 3-level hierarchy of the discourse formation, including speech act, communicative act and discursive act. The speech act is considered as a certain type of speech action in terms of the theory of speech acts. The communicative act is determined as a definite speech action of a particular interlocutor in relation to his communi-
Ключевые слова: нарратив, косвенная коммуникативная тактика, интерактивное общение, речевой акт, коммуникативный акт, дискурсивный акт.
cative partner and situation. The discursive act is singled out as a multistage unit — "transaction" — which is the result of complicated exchanges in the dialogue. The author points out the two main factors of selecting the indirect speech tactics in the form of a narrative — avoiding a negative emotional experience in communication and a rhetorical imposing effect on the addressee.
Keywords: narrative, indirect speech tactics, interactive communication, speech act, communicative act, discursive act.
334
Нарратив, или сторителлинг (англ. storytelling — «рассказывание истории»), является важнейшей формой построения вербального общения между людьми — неистребима потребность человека ««реализоваться» в рассказе о чем-либо кому-либо, когда он доминирует над слушателем, вовлекая его в «игру по своим правилам». Это даже нашло отражение в современном театре, превратившись в популярный сценический жанр (см. об этом статью К. Лариной «Байки из склепа» в журнале The New Times [1, с. 48-51]). В контексте лингвистического аспекта изучения современных дискурсивных практик в социальных отношениях в обществе представляется важным поиск ответа на вопрос о роли нарратива в интерактивном взаимодействии коммуникантов. Возьмем на себя смелость утверждать, что любой нарратив, в малой или большой структурной форме, встроенный в актуальный диалог, помимо цели сообщения какой-либо фабулы, всегда выполняет сопутствующую прагматическую функцию, которая на определенном этапе общения может превратиться в главную. Попробуем подтвердить это анализом англоязычной коммуникации.
С точки зрения структуры речевой деятельности, нарратив в большинстве случаев представляет собой монологическую форму взаимодействия
«человек — человек», когда один человек — говорящий или пишущий — создает ситуативное сообщение для другого человека (хотя здесь возможны варианты, когда, например, нарратив создается совместно несколькими субъектами общения, и результатом становится встречный нарратив как ответная реакция, подтверждающая, что исходный нарратив правильно понят и поддержан адресатом [2, с. 322]). В этом случае строится подобие диалога нарративов.
В плане содержательно-смысловой организации нарратив — «это сюжетообразующий вид деятельности, <...> в центре сюжета всегда находится персонаж, действующий в обстоятельствах времени и пространства, выбранных для него автором», то есть рассказчиком [3, с. 71]. С чисто прагматической очки зрения в формате конкретной дискурсивной практики нарратив всегда соотносится с речевым контекстом этой практики, ее событийным этапом. Поэтому исследователи отмечают, что нарратив — это пережитый прошлый опыт рассказчика, который он пытается воспроизвести, находя его ценным и важным для данной ситуации. То есть, рассказывая историю как событийный факт, говорящий (пишущий) сообщает собственную оценку события. Здесь важно отме-
ЕК
тить, что изучающие социолингвистические особенности нарратива указывают на связь между его грамматической структурой и социальным статусом рассказчика, действующего в конкретном коммуникативном контексте. И первое, что выявляет сравнительный анализ, это структурное отличие нарратива в форме традиционного рассказа от нарратива-описания цепочки событий, которые имели место в актуальном хронотопе [4, p. 3-38]. Во многом такое отличие определяется, как представляется, степенью подготовленности или спонтанности речи говорящего в процессе построения нарратива как средства реализации его прагматической интенции.
Цель предлагаемого анализа можно сформулировать в виде вопроса: «Почему вместо конкретного ответа на поставленный вопрос человек рассказывает историю?» На вопрос: "Why have you come so late?" отвечающий говорит, например: "You know, I'm sorry, but...", и далее продолжительно рассказывает о том, что с ним случилось. Предполагаемым мотивом такого поведения всегда является, по всей очевидности, отрицательная эмоция человека, затруднение, которое он испытывает по отношению к кому-то или чему-то, отсутствие личного положительного опыта в подобных ситуациях. Нарратив, устный или письменный, в качестве коммуникативной тактики является своеобразным «спасательным кругом», который помогает не утонуть в стихии вербального общения, не потерять «лицо» и даже выйти из нее «победителем». Чтобы проиллюстрировать механизм действия косвенной коммуникативной тактики в форме нарра-
тива, обратимся к примеру из художественной литературы. В романе современного американского писателя, автора известных триллеров о Джеке Ричере, Ли Чайлда «Никогда не возвращайся» ("Never Go Back") [5], посвященного борьбе с контрабандой оружия в американской армии в период войны в Афганистане, есть эпизод, когда главный герой, бывший военный разведчик Джек Ричер и его помощница, офицер Тернер, сбежав из-под ареста и преследуемые детективами военной разведки, ФБР и другими службами, узнают имена военных, используемых для организации сети контрабандной торговли оружием. Они обсуждают, как поступить, — спасти себя или раскрыть информацию военному руководству.
Reacher said nothing.
"You don't agree?"
He said, "I'm trying to picture it. All these sensitive items, coming out of caves or wherever, and most of them getting loaded up for Fayetteville, but some of them getting dumped in the back of ratty old pick-up trucks with _„|-weird license plates, which then im- 335 mediately drive off into the mountains. Maybe the trucks were full of cash on the inward journey. Maybe it's a cash-on-delivery business. Is that what you're thinking?"
"More or less".
"Me too. A fishbowl. A lot of stress and uncertainty <...>" [5, p. 346].
Перед нами типичный пример косвенной коммуникативной тактики в форме нарратива в структуре диалогической речи. Вместо прямого ответа на эмоциональный вопрос напарницы, согласен ли он «идти до конца» и выполнить их план разоблачения [You don't agree?], Ричер опи-
ВЕК
336
сывает некую воображаемую картину действий контрабандистов по снабжению террористов оружием, чтобы заработать большие деньги, — он легко представляет себе эту картину, так как часто сталкивался с подобным опытом во время службы в Афганистане. И поскольку это не нейтральное, а экспрессивно поданное Ричером описание цепочки действий (sensitive items, coming out of caves, getting dumped in the back of ratty old pick-up trucks with weird license plates, drive off into the mountains, it's a cash-on-delivery business), можно сделать вывод, что, хотя он чувствует опасность (a lot of stress and uncertainty), он «пойдет до конца». Здесь косвенный тактический прием в форме нарратива имеет положительный эффект не только для задавшей вопрос напарницы, но и для читателя, раскрывая ему тип личности Ричера. То есть, в структуре художественного диалога нарратив как коммуникативный прием становится еще и средством построения образа персонажа.
В сфере интерактивного взаимодействия людей в ходе развития дискурса нарратив проявляет широкий и многоаспектный прагматический функционал, позволяющий достигать практических целей по выстраиванию личности коммуниканта. Подробно об этом можно прочитать в упомянутой книге К. Трейси и Дж.С. Роблз [2, с. 334-358].
Лингво-прагматическое описание нарратива как отдельного речевого, коммуникативного и дискурсивного акта требует более пристального внимания исследователя. Выбор коммуникантом (говорящим или пишущим) косвенной речевой тактики в форме нарратива обусловлен двумя факторами. Это, во-первых, риторический
эффект нарратива, который делает аргументацию более «живой» и выразительной, а следовательно, и более убедительной в воздействии на адресата. И, во-вторых, эффект «ухода от отрицательных эмоций» — нарратив позволяет завуалированно «говорить» о неприятном, не нанося ненужного эмоционального ущерба.
Системное лингвистическое описание нарратива, как специфической формы коммуникативной тактики в дискурсе, следует осуществлять, как нам кажется, в несколько этапов: от исследования роли нарратива как отдельного речевого акта в терминах теории речевых актов, далее через его трансформацию в коммуникативный акт, и заканчивая описанием «целостной единицы дискурса», то есть дискурсивным актом. В связи с этим необходимо уточнить исходные понятия. В первую очередь, подчеркнем, что вычленение и анализ того, что считается «единицей дискурса», предполагает анализ трех ее составных частей — уже упомянутых речевого акта и коммуникативного акта, а также того, что можно назвать «характеристикой действий, коммуникативных планов и стратегий» [6, с. 147]. В современной теории дискурса уже существует четкое представление о том, что, хотя речевой, коммуникативный и дискурсивный акты — это разные по структуре, объему информации и прагматической функции единицы, в рамках одного речевого произведения, описывающего некое событие, — они находятся в системном взаимодействии. Речевой акт, как отдельное высказывание, определяет тип речевого действия, согласно интенции говорящего. Коммуникативный акт представляет этот «тип» в виде конкретно-
го действия в форме отношений с конкретным слушающим и коммуникативной ситуацией. На уровне дискурсивного акта это речевое действие рассматривается в структуре более сложных обменных отношений, или «ходов», образующих многоступенчатую единицу, часто называемую сегодня «трансакцией» [7, c. 147-148].
На каждом приведенном этапе дискурсивной деятельности происходит функциональная трансформация косвенной тактики в форме наррати-ва, при этом на новом этапе исходная прагматическая интенция или может получить подтверждение, или может быть опровергнута очередным коммуникативным ходом. Особый интерес представляет функционирование нар-ратива в интерактивном взаимодействии людей на фоне их профессиональной деятельности, когда профессиональное взаимодействие накладывает свои ограничения (например, отношения субординации) на проявление идентичности коммуникантов, в то время как особенности межличностного взаимодействия могут способствовать преодолению этих ограничений. Так, в качестве примера для анализа можно взять сцену расследования кражи бриллианта и убийства в романе Колина Декстера «Бриллиант, который был наш» ("The Jewel That was Ours") [8]. В ней принимают участие Инспектор Морс, его напарник Сержант Льюис и криминалист-патологоанатом Макс.
Both Lewis and Max were already on the scene when Morse arrived, the surgeon <...> immediately putting the chief inspector into the picture — <...>.
"The dead man lay there, Morse", — pointing to the moonlight water by the weir — "something pale and long and
whit", "as young lady said. Rather good, eh? Somebody'd poked him along here with a punt-pole; and I arrived his body — his naked, semi-waterlogged body — was nudging against the side of the bank — just here — just in front of the changing cubicles, face down, his head washed clean of blood — much blood, methinks, Morse! — his hair rising and falling" [8, p. 114].
На начальном этапе анализ процитированного нарратива направлен на определение типа речевого акта, представленного в этой форме. Уже по внешней грамматической структуре можно утверждать, что это не прямой, а косвенный речевой акт в силу того, что он является «гипер-экспликатив-ным», по терминологии М.Я. Блоха [9], что не соответствует стандарту прямого речевого акта, при котором один ситуативный факт должен быть представлен одной предикативной структурой (клаузой). В данном случае это полипредикативная синтаксическая структура, состоящая из набора клауз разного коммуникативно-установочного и прагматического статуса: декларативного ("The dead man 337 lay here, Morse"); вопросительного ("Rather good, eh?"); эмоционально-оценочного ("much blood, methinks, Morse!").Большую часть объема ин-тенциональной информации составляет цепочка репрезентативных высказываний, по классической теории речевых актов Дж. Остина [10], (The dead man lay here; somebody'd poked him along here with a punt-pole; his naked, semi-waterlogged body was nudging against the side of the bank, just in front of the changing cubicles, face down, his head washed clean of blood). Исходя из этого, данную структуру можно квалифицировать как слож-
1ЕК
ный репрезентативный речевой акт, выполненный представителем, уполномоченным сообщить такую информацию на первом этапе расследования уголовного дела. Тем не менее, как показывает дальнейший коммуникативный ход, не эта информация является основной, с точки зрения интерактивного взаимодействия криминалиста и инспектора, что видно из ответной реакции последнего: Have you been rehearsing all this stuff, Max?
Ирония ответного вопроса, заложенная в каждой языковой единице (глагол rehearse, грамматическое время Present Perfect Continuous, дисфе-мизм stuff, усиленный сочетанием неопределенного и указательного местоимений all this в качестве грамматического интенсификатора), говорит о том, что инспектор Морс разгадал коммуникативную тактику криминалиста Макса. Иными словами, на втором этапе в рамках коммуникативного акта данный нарратив направлен, главным образом, не на информирование инспектора Морса о результатах обследования тела, а на то, чтобы скрыть от ииО него, что Макс накануне праздновал и немного «перепил». Отсюда его излишнее многословие и стилистические «украшательства» при описании деталей (something pale and long and white, his naked, semi-waterlogged body, his hair rising and falling), а также сопутствующая авторская ремарка, описывающая в скобках его несоответствующий внешний вид (incongruously suited in evening-dress). Следовательно, на этом уровне репрезентативный нарра-тив теряет свою исходную интенцио-нальную силу, становясь лишь «фоном», на котором разворачивается межличностное взаимодействие коммуникантов. Дальнейший ход дискур-
са это подтверждает. Сравним последующие обмены. На ироничный вопрос Морса Макс реагирует:
"Just drinking, dear boy <...> hair rising and falling in the water like some half-knackered jelly-fish".
"Very fine!"
"I read that bit about the jelly-fish somewhere <...>"
"He needed a hair-cut, you mean?"
"You've no poetry in your soul!"
"What party was it tonight?' [8, p. 114].
Понимая, что его тактика не сработала, Макс идет в открытое «наступление» на инспектора Морса (Just drinking, dear boy), подколов его отсутствием поэтического мышления, не способного представить тот образ, который Макс позаимствовал из книги (I read that bit about the jellyfish somewhere, You've no poetry in your soul!). Желая прекратить неуместный спор, инспектор Морс иронично вопрошает, на какой вечеринке Макс выпивал на этот раз, намекая, что подобное повторяется неоднократно и мешает работе. То есть, рассматриваемый нарратив как репрезентативный акт на уровне всего дискурса полностью утрачивает свою иллокутивную силу сообщения актуальной новой информации, превращаясь в «фоновую» информацию.
Таким образом, на основании двух описанных типов функционирования нарратива, как формы косвенной коммуникативной тактики в диалогическом общении, можно утверждать, что результат коммуникативного взаимодействия его участников посредством этой формы может быть как успешным, так и неуспешным. Но склонность говорящего / пишущего прибегать к этому приему определяется тем, что, хотя результат его
действия непредсказуем, коммуникант всегда ожидает положительного эффекта своей тактики. В случае неудачи он может успокоить себя тем, что попытался — ее косвенная форма предоставляет такую возможность.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Ларина, К Байки из склепа. Как в Боярских палатах рассказывают «Истории об истории» [Текст] / К. Ларина // The New Times.
— 3 октября 2016. — № 3. — С. 48-51.
2. Трейси, К. Повседневный разговор. Строение и отражение идентичности [Текст] / К. Трейси, Дж.С. Роблз / пер. с анг. — Х.: Гуманитарный центр А.В. Коченгин, 2015. — 448 с.
3. Кваскова, Л.В. Некоторые особенности внутренней организации ненарративного дискурса [Текст] / Л.В. Кваскова // Язык, культура, речевое общение: Материалы международной научной конференции, посвященной 90-летию профессора Марка Яковлевича Блоха. В 2-х частях. — Ч. 1. — М.: Факультет иностранных языков МПГУ, 2015. — С. 71.
4. Labov, W. Narrative analysis: Oral versions of personal experience [Те^] / W. Labov, J. Waletsky // Journal of Narrative and Life History. — 1997. — № 7. — P. 3-38.
5. Child Lee. Never Go Back. — Bantam Books. — L., 2014. — 519 p.
6. Кваскова, Л.В. Основы функциональной грамматики: коммуникативно-прагматический аспект: Монография [Текст] / Л.В. Квас-кова. — М.: МПГУ, 2016. — 160 с.
7. Макаров, М.Л. Основы теории дискурса [Текст] / М.Л. Макаров. — М.: Гнозис, 2003. — 280 с.
8. Dexter, C. The Jewel That was Ours / An Inspector Morse mystery [Тех^ / C. Dexter.
— L., Pan Book, 2007. — 347 p.
9. Блох, М.Я. Теоретические основы грамматики [Текст] / М.Я. Блох. — М., 2005.
— 239 с.
10. Austin, J.L. How to Do Things with Words Pext] / J.L. Austin // The discourse reader.
— Vol. 2. — New York: Routledge, 2006.
— Pp. 55-65.
REFERENSES
1. Austin J.L. How to Do Things with Words // The discourse reader. — Vol. 2. — New York: Routledge, 2006. — P. 55-65.
2. Bloh M.Ya., Teoreticheskie osnovy gramma-tiki, Moscow, 2005, 239 p. (in Russian)
3. Child Lee. Never Go Back. — Bantam Books. — L., 2014. — 519 p.
4. Dexter C., The Jewel That was Ours/ An Inspector Morse mystery, London, Pan Book, 2007, 347 p.
5. Kvaskova L.V., "Nekotorye osobennosti vnutrennej organizacii nenarrativnogo dis-kursa", in: Yazyk, kultura, rechevoe obshche-nie Proceedings of the International Conference, posvyashchennoj 90-letiyu professora Marka Yakovlevicha Bloha, V 2 parts., Part., Moscow , 2015, p. 71. (in Russian)
6. Kvaskova L.V., Osnovy funkcional'noj grammatiki: kommunikativno-pragmatiches-kij aspekt: Monografiya, Moscow, 2016, 160 p. (in Russian)
7. Labov W., Waletsky J., Narrative analysis:
Oral versions of personal experience, Jour- 339 nal of Narrative and Life History, 1997, No. 7, P. 3-38.
8. Larina K., Bajki iz sklepa. Kak v Boyarskih palatah rasskazyvayut "Istorii ob istorii", The New Times, 3 oktyabrya 2016, No. 3, pp. 48-51. (in Russian)
9. Makarov M.L., Osnovy teorii diskursa, Moscow, Gnozis, 2003, 280 p. (in Russian)
10. Trejsi K., Dzh.S. Roblz, Povsednevnyj razgovor. Stroenie i otrazhenie identichnosti, trans., Harkov, Gumanitarnyj centr A.V. Kochengin, 2015, 448 p. (in Russian)
Кваскова Людмила Васильевна, кандидат филологических наук, профессор, кафедра грамматики английского языка, Институт иностранных языков, Московский государственный педагогический университет, [email protected] Kvaskova L.V., PhD in Philology, Professor, English Grammar Department, Institute of Foreign Languages, Moscow Pedagogical State University, [email protected]
