CC BY
71
© 2003 г. С.А. Айларова
НА ПУТИ К РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ (РУССКО-ЧЕЧЕНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В СТАТЬЕ У. ЛАУДАЕВА «ЧЕЧЕНСКОЕ ПЛЕМЯ»)
В северокавказской просветительской литературе XIX в. особое место занимает обширная историко-этнографическая статья Умалата Лаудаева «Чеченское племя»
[1] не только своими научными достоинствами, но и сложной, неблагополучной историографической судьбой. Амплитуда оценок широка: от обвинений в приверженности колониально-шовинистическим взглядам и национальном нигилизме [2] до признания заслуг чеченского просветителя в изучении русско-вайнахских отношений [3]. Эти «перепады» соответствовали определенным этапам становления отечественной исторической науки, постепенного отказа ее от изживших себя представлений «ранней» советской историографии по проблемам русско-кавказских связей.
Однако даже у кавказоведов, много сделавших для исследования творчества У. Лаудаева и считающих его «основоположником идеи исторически длительного и разносторонне мотивированного включения чеченцев и ингушей в состав России», - нет попытки выявить теоретико-концеп-туальную основу знаменитой статьи.
На наш взгляд, и достоинства, и недостатки этого труда будут более определенны, если рассматривать его в рамках просветительской парадигмы, без учета которой невозможно понять то особое видение проблемы русско-кавказских отношений в свете теории общественного договора, которое характерно для либерального мыслителя.
Первый чеченский историк и этнограф У. Лаудаев родился в 1829 г. в семье, издавна придерживавшейся российской ориентации. Прадед будущего ученого Ногай-Мирза из тайпа Чермой был одним из чеченских старейшин, подписавших в 1781 г. документ о верности России. Дядя Умалата - Арслануко Чермоев - был офицером российской армии [4].
У. Лаудаев получил прекрасное для своего времени образование в Александрийском кадетском корпусе в Петербурге. Затем была военная служба в России и на Северном Кавказе. Блестящий храбрый офицер участвовал в нескольких военных кампаниях российской армии: Венгерской в 1848 - 1849 гг. и Крымской войне, за что имел боевые награды, в том числе орден «Святой Анны» 3-й степени [5]. Он оказался в числе 802 чеченцев и 325 ингушей - рядовых всадников и 80 офицеров, награжденных правительством за участие в 1853 - 1856 гг. в боевых делах «на Кавказском театре войны» [6].
С середины 60-х гг. У. Лаудаев как и некоторые из числа передового офицерства горского происхождения обращается к изучению истории и культуры родного края. Свидетельством стала единственная его опубликованная работа [1]. «...Из чеченцев я первый пипу на русском языке о моей родине, еще так мало известной», - этими благородными словами начинался полный текст рукописи, посту-
пившей в редакцию «Сборника...». Опубликованы были лишь несколько отрывков из нее, а полный текст до сих пор не найден.
Основой статьи стали предания и легенды чеченцев, устная семейная традиция, личные наблюдения автора - вообще весь арсенал выявленных к тому времени источников по истории Чечни, которые автор скомпоновал в «Примечаниях», составивших половину изданного текста. В девяти разделах статьи У. Лаудаев рассматривает целый спектр вопросов, дающих достаточно полное представление об одном из крупнейших северокавказских этносов. Происхождение, территория обитания, взаимоотношения с русским и северокавказскими народами, социальная и духовная культура чеченцев - все это получило яркое освещение в пространной статье.
В центре внимания У. Лаудаева - социальная структура чеченского общества, основная его социальная единица - тайп, чеченский род. Происхождение, расселение, взаимоотношения с соседними народами и, наконец, русско-вайнахские отношения - на все накладывает отпечаток специфика общественного строя чеченцев, сообщество или разобщенность тайпов. Именно межгайповые отношения составляют основу самобытной гражданственности чеченцев, поэтому он так внимателен к тем моментам истории Чечни, когда преодолевается тайповая изолированность, формируются начатки межгайпового общежития.
Для Лаудаева стержень политической истории Чечни - формирование прорусской ориентации, рождающейся исподволь, в неразрывной связи с идеей этнического единства чеченцев, с развитием гражданственности в чеченском обществе. Этот сложсный, многосторонний процесс и предопределит исторический выбор народа - вхождение в состав России.
История застает чеченские родовые общества в высокогорных ущельях Главно-го Кавказского хребта: «Племя это... образовалось под снеговыми горами близ истоков р. Аргун, откуда уж«е, нуждаясь в земле, стало расходиться по другим местам» [1, с. 3]. Автор описывает разноголосицу названий, под которыми чеченцы фигурируют у разных народов: «Чеченцы сами себя называют нахчой, кумыки зовут их мичикиш, тавлинцы - бурдель, кабардинцы - шашан, а русские - чеченцами. Почему же один и тот ж«е народ соседями называется различными именами?» Пытаясь понять это явление, он дает типичное для либерального историка объяснение: «Из этого различия названий, данных соседями чеченцам, видно, что они были первоначально народом незначительным и слабым, потому что сильный народ всеми соседями именуется общим названием» [1, с. 3]. «Слабый народ», т.е. политически разобщенный, с партикулярными интересами разных составляющих, пребывающий в догосударственном состоянии.
Этногенез чеченского народа теснейшим образом связывается с формированием в горах Восточного Кавказа крупных родовых групп - тайпов («тайпанов», по терминологии У. Лаудаева. - С А.), часть которых составляли беглецы из иноплеменных горских обществ. Исследователь общественной структуры, развивавшейся у чеченцев в XVII - XIX вв., М.А. Мамакаев указывал, что к XIX в. из 135 чечен-
ских тайлов более 20 были «не коренные, образовавшиеся от представителей других народов, но уже давно прочно вошедшие в состав чеченского общества...» [7]. У. Лаудаев склонен даже преувеличивать значение этого обстоятельства, объясняя разноплеменным происхождением родов внутренние распри, постоянную межгай-повую борьбу за землю.
Страшная земельная теснота толкала чеченцев из горных теснин к тучным плоскостным землям. Сложный и долгий процесс складывания единой этнической и политической общности значительно ускорился благодаря усиленному заселению чеченскими обществами равнин Большой и Малой Чечни, контролировавшихся в XVI - XVII вв. кабардинскими и дагестанскими феодалами.
Заселение Ичкерии - земли «внутри, т. е. среди гор», - в этом плане ничем не поколебало родового типа поселений. «И тогда еще племя это не имело общего народного названия и представляло множество мелких фамилий, говоривших одним языком» [1, с. 13].
Тайповая «война всех против всех» сохраняется в процессе освоения плоскостных земель, когда чеченцы встречаются с русскими. Историк нисколько не идеализирует русско-чеченские отношения, показывает их сложный, порой драматичный характер.
У. Лаудаев утверждает, что в XVII в. плоскость Чечни была занята гребенским казачеством. Именно это положение У. Лаудаева всегда вызывало решительное возражение современных историков, считающих, что оно ничем не подтверждается. и настаивающих на XVI - XVII вв., как начале освоения плоскостных земель чеченцами [8]. Недавно этот тезис был вновь актуализирован А. В. Бирюковым, пишущим, что приводимые им источники «хорошо согласуются со словами первого историка и этнографа чеченского народа У. Лаудаева, указывавшего, что в послепетровское время русские постепенно покинули земли, ныне занимаемые чеченцами, но и окончательно уйдя за Терек, «однако не оставили своего притязания на оставленную землю» [9].
Лаудаев довольно подробно освещает этот вопрос, анализируя причины и условия ухода. Главная причина - постоянные набеги чеченцев: «... Необузданные племена эти для пропитания своего занимались разбоем и грабежом, почему слишком тревожили русских в Малой Чечне...» [1, с. 8]. Вновь и вновь акцентируется историком мысль о неразвитости гражданских начал у чеченцев, господстве узкопартикулярного родового начала как основе острой конфликтности.
Известные российские кавказоведы М.М. Блиев и В.В. Дегоев, характеризуя набеговую систему, отмечали, что российское правительство, предоставив чеченцам право переселения на равнину, рассчитывало на покорность переселенцев и прекращении набегов на русскую границу. Однако участники набегов не очень считались с политическими «расчетами» правительства, продолжая развивать экспансию [10, с. 127]. С целью прекращения чеченских набегов российская военная администрация направляла экспедиции. В 1718 и 1722 гг. по указу Петра I в Чечню направлялись военные силы для «усмирения чеченцев» и зашиты русских границ
[11]. В 1758 г. была впервые предпринята экспедиция в глубь Чечни, которая была такой же вооруженной экзекуцией как и предшествующие [10, с. 127].
На протяжении XVIII в. русско-чеченские отношения, несмотря на политическую и экономическую заинтересованность в них и чеченцев, и России, осложнялись из-за постоянных набегов. У. Лаудаев прослеживает эту нараставшую напряженность: «Заняв на плоскости земли, чеченцы усиливаются на ней и потом отвергают заключенные с русскими условия, выходят из их покорности, вследствие чего начинаются взаимные неприязненные действия» [1, с. 22]. Везде просветитель подчеркивает, что набеги становятся интенсивнее с переселением на плоскость - «...до того живя в горах и отражая хищнические нападения соседей, они (чеченцы. - С.А.) теперь сами выходят из домов своих и пускаются за добычей в чужие земли» [1, с. 20].
Однако русско-чеченские связи не исчерпывались лишь набегами и военными экспедициями. Российская пограничная линия, русские города и казачьи станицы открывали для чеченцев новые экономические перспективы, связанные с торговлей, хозяйственным сотрудничеством, освоением навыков земледелия.
Переселение в XVIII в. на плодородные плоскостные земли сыграло решающую роль в развитии производительных сил чеченского общества, земледелия, скотоводства и начал гражданственности. «Основав на плоскости аулы, чеченцы тотчас воспользовались выгодами, которые можно извлечь от земли своей; подражая русским, они заменяют горные сохи плугами, производят правильное хлебопашество и по этой отрасли промышленности превосходят прочие племена окружных стран. Сообразуясь с условиями своей земли, они обзавелись лучшим хозяйством, развели крупный рогатый скот, лошадей, овец и пчел и устроили прекрасные сады» [1, с. 22]. О роли Чечни как основного поставщика зерновой культуры на Восточном Кавказе писали многие дореволюционные исследователи, например К. Самойлов и Н. Вроцкий [12]. Последний писал, что Чечня снабжала хлебом не только своих кавказских соседей, но он вывозился так же в Персию [13, с. 271]. На плоскости продолжало развиваться и традиционное для чеченцев скотоводство.
Все более тесные связи с русскими и соседними кавказскими народами, оживление торгово-экономических связей благотворно сказываются на развитии социальной культуры чеченского народа: «Перенимая от соседей все лучшее и полезное, они (чеченцы. - С А.) усовершенствовались в нравах, обычаях, общежитии, даже самый язык их, состоявший из природно-подражательных звуков, делается благозвучным. Они во всем превосходят своих горных братьев» [1, с. 22].
Развитие общественных связей, взаимовлияний начинает преодолевать тайпо-вую изолированность, формирует начатки межгайпового общежития. Так, Лаудаев отмечает появление при переселении на плоскость крупных аулов, населенных членами нескольких десятков тайпов. «Древнейшим аулом на плоскости считается Чечен-аул, он преимуществовал перед прочими, был обширен, лучше обстроен, имел лавки (тукен), на порогах коих виднелись армяне, евреи и кумыки» [1, с. 21]. Не случайно, название этого первого плоскостного аула Чечен, из которого, как
считает Лаудаев, «плоскостные чеченцы получили понятие об общественной жизни» - название этого аула стало национальным именем многочисленного народа.
По переселении на плоскость фиксируется и появление этнонима «нахчой» («нохчий»), И хотя этимологию У. Лаудаева, увязывавшего этноним «нахчой» («нохчий») с чеченским словом «сыр», «сыродел» многие исследователи считают «малоубедительной», «не бесспорной» [13], но для первого чеченского историка появление общего этнонима, как и названия «чеченцы» - показатель этнической и политической консолидации народа. «С этого времени начинается новый период жизни чеченцев - они являются между горцами сильным народом» [1, с. 20].
Последующая история чеченского народа для У. Лаудаева - это борьба крепнущего этнического самосознания, гражданских, общенациональных интересов против родового начала, узкопартикулярных интересов. Гражданский беспорядок, проблематизирующий само существование чеченцев как этноса волнует историка-просветителя. «Общественная жсизнь чеченцев во все времена представляла печальное зрелище, - пишет Лаудаев, - ...чеченцы старались только о благосостоянии своих собственных фамилий, не заботясь о своем общем отечестве» [1, с. 23]. Он рисует яркую картину беспредела тайповых междоусобиц. Рассуждений на эту тему можсно найти у Лаудаева множество. «Сильные фамилии обижсали слабые; эти же, мстя им тайно и явно, только увеличивали беспорядки и вели к новым преступлениям», - или - «господствовала анархия в полном значении этого слова, проявлявшаяся в спорах, драках и кровопролитиях их фамилий» [1, с. 22,23] и т. д.
Для У. Лаудаева главная причина гражданского беспорядка - правовая ситуация, сложсившаяся после переселения тайповых общин на плоскость вследствие нового гражданского межсгайпового взаимодействия. Адат как юридическая норма тайпового (родового) строя уж«е не отвечал новой реальности. При отсутствии политической силы, стоящей над морем родовых единиц, решения судебных институтов родового строя к исполнению были не обязательны. Превратить в безусловный императив поведения решения суда могла только сила государства.
Однако эту истину чеченскому народу предстояло еще выстрадать. Когда-то возлагалась надежда на стабилизирующий внешний политический фактор - приглашались для управления кумыкские и аварские князья, чтобы установить общественный порядок. «Когда князья по обязанности своей стали заявлять свою власть, то чеченцы, не привыкшие к ней, не исполняли условий с князьями. Фамилия вступалась за провинившегося сочлена, а так как князья не имели средств принудить их к повиновению, то уходили, откуда пришли» [1, с. 26].
Между тем социальная напряженность нарастала и приняла беспрецедентные масштабы: «В Чечне стало господствовать только одно право - право сильного» [1, с. 26].
Стремлением найти панацею от кошмара межеродовой грызни продиктовано принятие новой религии - ислама. Теперь надежды возлагались на строгие нормы шариата, исламское судопроизводство и мусульманские традиции управления.
У. Лаудаев датировал принятие чеченцами ислама от дагестанских племен XVIII в. [1, с. 28]. Другие исследователи считали, что это произошло ранее (XIV -XV вв.) [14, с. 101], но первый чеченский историк имел в виду не начальные истоки ислама, а время его широкого распространения.
Однако назревшая потребность в самоорганизации сталкивалась с неподготовленностью рядовых общинников к подчинению жестоким регламентациям ислама и шариата. Абсолютная власть деспотического государства - вот гарант выполнения норм мусульманского законодательства. В Чечне, однако, еще не сложились самые ранние формы политической организации. «Чеченцы ни в коем случае не были такими людьми, кои необходимы шариату; будучи благочестивы только в наружном исполнении обрядов мусульманства, они не постигали внутренних его достоинств и не имели к тому же народного правителя, а потому с шариатом у них последовало то же, что некогда с адатом: от чего страна ожидала всего лучшего, то на деле дало противное - беспорядки увеличились» [14, с. 101].
Более того, восприятие обществом, «охваченным социальными противоречиями и набеговой системой» исламских догм, где главное - это состояние непрерывной вражды между мусульманами и неверными - поставило чеченцев в «беспрецедентную межэтническую ситуацию» [10, с. 131]. Если до принятия ислама чеченцы считались «миролюбивее своих соседей», то теперь ситуация меняется. «Коран вселяет в них непримиримую вражду к иноверцам; соплеменные галгаи, оставшиеся в язычестве, как и некоторые осетины, делаются их религиозными врагами. До того дружественные, русские и чеченцы начинают неприязненные друг против друга действия» [1, с. 29 - 30].
Кавказская война, ее трагический опыт подготовили последний исторический выбор народа - в пользу России, российского государства. Приобщение к российской государственности трактуется как общественный договор, благодаря которому дикая свобода чеченцев превращается в гражданскую свободу. Правовое государство берется охранять все, чем владеет горец, его жизнь, свободу. «Издавна вольные чеченцы наслаждаются свободою только в настоящее время, - пишет У. Лаудаев. - Они стократ счастливее теперь, чем в былое вольное время, когда они должны были спать с оружием в руках для отогнания ночного вора, как волк кружившего около их домов для похищения быка, коровы или барана. Ныне они уже не походят на те нагие и голодные толпы, кои двенадцать лет назад, разоренные наибами, робко являлись под защиту русских» [1, с. 31].
Главные функции государства - вершить правосудие, гарантировать безопасность людей, сохранность их жизни, свободы и собственности - способна была обеспечить на Кавказе только российская государственность.
Российское управление считалось с политико-правовыми традициями горцев, сочетая местные формы политической культуры с европейскими. «В настоящее время учреждением махкама (народный суд) производится более правильное, чем прежде, судопроизводство, и при бдительном надзоре русских начальников оно может удовлетворять народным нуждам» [1, с. 30].
Российская государственность гарантирует и развитие гражданственности, труда, торговли, новых потребностей у чеченского народа. «Разбросанные малые аулы и хутора соединены вместе и составляют правильные большие аулы, называемые уже «шахар» (город), со своим начальством и судом. Во многих местах собираются базары, где русские и чеченцы бьют по рукам, торгуясь мслсду собой, и где чеченцы выгодно продают свои произведения» [1, с. 31], - пишет У. Лаудаев, первый историк чеченского гражданского общества, развивающейся непосредственно из производства и общения общественной организации, которая во все времена образует базис государства... [15].
Лишь в единении с Россией чеченский народ мог преодолеть родовую и межобщинную разобщенность, сложиться в нацию, а вне нации, вне государственности для просветителя нет развития.
Вхождение в состав России является итогом внутреннего, естественного процесса развития чеченского общества. В концепции У. Лаудаева чеченский народ выступает самостоятельным субъектом своей истории, сознательно выбравшим когда-то путь единства с русским народом.
Литература
1. Лаудаев У. Чеченское племя // Сборник сведений о кавказских горцах. Вып. 6. Тифлис, 1872. С. 1-62.
2. См.: Покровский Н. М. Мюридизм у власш // Историк-марксист. 1934. Т. 2. С. 30, 35; Костоева Л. С. Идеологические течения в общественно-политической мысли Чечни и Ингушетии второй половины XIX в.: Автореф. дис. ... канд. философ, наук. Ростов н/Д, 1971. С. 9; ЯндаровАД Суфизм и идеология национально-освободительного движения (Из истории развития общественных идей в Чечено-Ингушетии в 20 - 70-е гг. XIX в.). Алма-Ата, 1975. С. 6.
3. См.: Гриценко Н.П. Умалат Лаудаев - первый чеченский этнограф и историк // Археоло-го-этнографический сборник. Грозный, 1966. Т. 7. С. 103 - 110; ТуркаевХ.В. Исторические судьбы литератур чеченцев и ингушей. Грозный, 1978. С. 81 - 85; Виноградов В.Б., Техиева Х.Ш. Умалат Лаудаев - первый чеченский этнограф и историк. Грозный, 1986; Техиева Х.Ш. К изучению деятельности У. Лаудаева - первого чеченского этнографа // Археология и краеведение - вузу и школе: Тезисы докладов. Грозный, 1985. С. 68 - 69; Она же. Сведения У. Лаудаева о хозяйственных занятиях чеченцев // Археология и вопросы хозяйственно-экономической истории Северного Кавказа. Грозный, 1987. С. 136 -143.
4. Виноградов В.Б., ТехиеваХ.Ш. Указ. соч. С. 3.
5. СанакоевМЛ. Чеченцы и ингуши-участники русско-турецкой войны 1877- 1878 гг. // Вопросы истории Чечено-Ингушетии. Грозный. 1976. Т. 10. С. 221.
6. ЦГА РСО-А, Ф- 53, он 1, д. 1750, пл. 3,10 -16.
7. МамакаевМА. Чеченский тайп в период его разложения. Грозный, 1973. С. 23.
8. См.: Шамилев А.И. В ущельях Аргуна, Форганги и на плоскости Чечено-Ингушетии // Известия ЧИНИИИЯЛЭ. Грозный, 1969. Т. 8. Вып. 1. С. 237.
9. Бирюков А.В. Российско-чеченские отношения в XVIII - середине XIX // Вопросы истории. 1998. №2. С. 46.
10. БлиевММ., ДегоевВ.В. Кавказская война. М., 1994. С. 127.
11. Броневский С. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. М., 1823. Т. II. С. 173.
12. Самойлов К. Заметки о Чечне // Пантеон. 1985. Т. 23. С. 58; Вроцкий Н. Чечня как хлебный оазис // Сборник сведений о Терской области. Владикавказ, 1878. Вып. 1. С. 270 -271.
13. Алироев И.Ю. Язык, история и культура вайнахов. Грозный, 1990. С. 14; Техиева Х.Ш. Указ соч. С. 137.
14. Шамшев Л.И. Пути проникновения ислама к чеченцам и ингушам // Статьи и материа-лы по истории народов Чечено-Ингушетии. Грозный, 1963. С. 101.
15. Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология// Соч. 2 изд. Т. 3. С. 35.
Северо-Осепшнский государственный университет 30 октября 2002 г.
