CC BY
31в
К
НА ПОДВОДНОМ МОНСТРЕ ПО КЛИЧКЕ «КРАБ
»
Погрузка мин на «Краб»
Севастополь, 1915 г.
М
ЕНЕЕ чем через сорок часов мы снова очутились в Севастополе. По дороге можно было наблюдать, как всколыхнулась вся Россия. Поезда были набиты битком, и вагоны брались с боем. Нечего было и думать о каком-либо порядке на железных дорогах. К счастью несколько дней тому назад, перед объявлением мобилизации по всей России была запрещена продажа спиртных напитков, что способствовало установлению общего порядка при отправке на войну мобилизованных. Они стекались отовсюду, и воинские эшелоны двигались беспрерывно на запад. Вся страна, в готовности победить «германца», в этот момент походила на встревоженный муравейник.
Явившись в штаб командующего Черноморским флотом, мы сразу были назначены на суда. При этом только четверо из нас, старших по чину, оказались в дивизионе подводных лодок, а всех остальных расписали по различным надводным кораблям. Я попал на мобилизованный гражданский пароход «Великий князь Алексей», превращенный в минный заградитель. Для меня это было большим разочарованием из-за неуверенности, что подоб-
Продолжение. Начало см.: Воен.-ис-тор. журнал. 2007. № 5.
ные суда смогут принять активное участие в предстоящих военных действиях. Вот почему я без особого восторга перебрался на этот самый пароход, только что пришедший из Одессы.
Команда новоявленного минного заградителя, будучи мобилизованной, осталась в прежнем составе с добавлением к ней военных моряков из запасных. Так что командиру судна лейтенанту С. и мне, его помощнику, пришлось все переналаживать на уставной лад, который устанавливался с большой натугой. Часто приходилось улаживать недоразумения, возникавшие из-за того, что «служивые» не желали подчиняться старшим по должности «цивильным». Словом, лишь по истечении определенного времени корабль стал походить на военный.
Настал день, когда нам было приказано принять четыреста мин заграждения на палубу. С ужасом глядели наши вчерашние коммерческие моряки на правильные ряды опасного груза, содержавшего в себе без малого 2000 пудов тола. Но понемногу они смирились с мыслью, что именно им придется плавать с этой опасностью, и даже привыкли к ней.
Между тем было получено известие, что два германских крейсера — «Гебен» и «Бреслау» под флагом адмирала Сушона прорвались в Дарданеллы из-за нерешительности наших союзников. Ведь больше недели после объявления Германией войны Франции и Англии эти корабли бродили по Средиземному морю, прежде чем войти в проливы (10 августа по новому стилю), подняв турецкий флаг. Словом, попросту говоря, их прозевали.
Появление «Гебена» и «Брес-лау» в Константинополе взбодрило германофильствующую турецкую партию, настроившуюся на военный лад и намеренную действовать решительно и энергично, пусть даже и вопреки воле султана и правительства. «Больной человек» Европы, как называли
Н.А. МОНАСТЫРЕЙ
эту агрессивную силу, идущий на поводу у немцев, настроился на войну, которая несколько времени спустя и началась довольно внезапно.
Утро 16 октября было на редкость ясным, а море совершенно спокойным. Вся наша эскадра стояла на северном рейде, только что вернувшись с моря и готовясь снова к выходу в случае нужды. Отряд заградителей с минами на палубах стоял там же, но в глубине бухты, за исключением также наполненного минами нашего «В.К. Алексея», который накануне вошел в док.
Я проснулся в своей комфортабельной каюте от гула выстрелов, потрясавших воздух. Не понимая, в чем дело, быстро оделся и вышел на верхнюю палубу. По дальности и характеру стрельбы догадался, что огонь ведут крепостные батареи. Они, как потом выяснилось, устроили дуэль с «Ге-беном». Мне даже удалось подобрать недалеко от дока осколок снаряда, выпущенного в нашу сторону немецким крейсером. Еще горячим я принес его в нашу корабельную кают-компанию.
Тем временем в море произошло следующее. Находившийся в дозоре 4-й дивизион малых миноносцев под командой капитана 1 ранга князя Трубецкого к рассвету подошел к Севастополю и встретил «Гебен». Последний поспешил миноносцам навстречу, прекратив стрельбу по крепости. В свою очередь начальник дивизиона, видя, что ему в порт не прорваться, решился атаковать грозного противника, открывшего встречный огонь. Развив самый большой ход и меняя курсы, миноносцы сближались с крейсером. Уже начало боя, когда был поражен головной корабль — «Лейтенант Пущин», ничего хорошего им не предвещало. Но тут «Гебена» отвлек возникнувший на горизонте и принятый немцами за боевой корабль транспорт «Прут». Вражеский крейсер полным ходом пошел на него, прекратив стрельбу по миноносцам, которые, пользуясь случаем, смогли прорваться к своим. Командир же тихоходного «Прута» приказал затопить судно, открыв кингстоны, а команде спасаться на шлюпках. Оставшийся на транспорте старший офицер, лейтенант Рагузский, видя, что судно тонет очень медленно, разрушил дно взрывом, приняв геройскую смерть. Вместе с ним погиб и глубокий старик-священ-
Н.А. МОНАСТЫРЕВ. На подводном монстре по кличке «Краб»
В
К
ник, иеромонах Антоний, плававший на «Пруте» много лет и не пожелавший его покинуть. Стоя на палубе в полном облачении, он благословлял отходящие от охваченного пламенем тонущего судна шлюпки.
С НАЧАЛОМ военных действий я не мог усидеть на заградителе и всеми силами старался покинуть его, что мне наконец и удалось: я был назначен на «Жаркий». Он как раз был в составе тех миноносцев, которые атаковали «Гебен» утром 16 октября. Командир его был сменен.
Ступил я на палубу «Жаркого» 1 ноября, за несколько часов до выхода в море в составе эскадры. Помню отчетливо ненастный осенний вечер. Миноносцы идут в хвосте колонны. Погода свежеет. Шквалистый нордовый ветер завывает в снастях и срывает верхушки волн, которые ливнем обрушиваются на мостик и палубу. Линейные корабли далеко впереди, и в вечерней мгле их корпуса едва различимы. Порой за моросящим дождем кораблей не видно, и только вспышки рать-еров (сигнальных фонарей) указывают их место.
Зскадра обогнула Херсонес-ский маяк и вышла в открытое море. Теперь можно спокойнее стоять на вахте, но зато качка становится больше. Маленький миноносец так швыряет, что нужно цепко держаться за поручни, чтобы не полететь на палубу или не быть смытым волной. На теле нет ни одной сухой нитки, а впереди еще три часа беспрестанного холодного душа. Наконец по трапу поднимается темная фигура лейтенанта В. Я наскоро сдаю ему вахту и кубарем слетаю вниз.
За ночь погода усмирилась, и мы вошли в тихую зону моря. Эскадра перестроилась в дневной порядок и продолжала идти на юго-восток в надежде встретиться с врагом. Но прошел день, затем еще одна ночь, а море по-прежнему было пустынно. На следующие сутки, после полудня, когда все суда застопорили машины, миноносцы подошли к большим кораблям для приемки угля. Но не успели закончить ее, как все дали полный ход, свернув к югу. Оказывается, адмирал получил сведения о присутствии неприятеля в Трапезунде.
Ранним утром открылись берега Анатолии и постройки Трапе-зунда. Адмирал приказал «Ростиславу» и миноносцам выйти на рейд для обстрела вражеских казарм и батареи, что и было выполнено: корабельным огнем разрушили все портовые сооружения. После этого, обойдя большую часть анатолийского берега и не встретив неприятеля, эскад-
ра по решению командующего Черноморским флотом адмирала А.А. Эбергарда повернула на Севастополь, чтобы пополниться углем и другими запасами. Утром 5 ноября в довольно густом тумане приблизились к крымским берегам. С шедшего впереди вспомогательного крейсера «Алмаз» заметили в тумане стоящие с застопоренными машинами крейсера «Гебен» и «Бреслау». Тут же об этом дали знать адмиралу, который, не медля, повернул эскадру на параллельный курс с неприятелем и приказал открыть огонь. Первый залп пушек «Евстафия» сразу же попал в «Гебен», в самую середину. Тот ответил, но его первый залп лег на недолет, второй перелетел и только третий угодил в «Евстафий». Снаряд разорвался в шестидюймовых казематах и лазарете, убив 4 офицеров, 39 матросов и ранив тяжело офицера и 24 матросов. Раненым оказался мой хороший товарищ мичман Гнилосыров. Осколок попал ему в живот, что вскоре привело его к смерти. Через день эскадра и город хоронили убитых. Секретные сведения, достигшие Севастополя, сообщили о том, что после боя 5 ноября поврежденный «Гебен» вернулся с несколькими десятками убитых. Очевидно, повреждения были не очень серьезны, так как менее чем через месяц он появился перед Батумом и обстрелял его.
В конце ноября наши корабли, закончив необходимый ремонт, снова вышли в море в надежде встретить неприятеля. Затем «Жаркий» оказался в Батуме, обложенном со всех сторон турками. Дело в том, что в начале войны на Кавказе было очень мало наших войск, преимущественно запасные части. Основные силы только еще разворачивалась, чем турки и воспользовались, подойдя вплотную к Батуму.
Несколько дней мы ожидали, что нас вызовут к эскадре, но скоро получили приказание присоединиться к батумскому отряду судов для действий у берегов Кавказа. Сначала для нас это было разочарованием, но вскоре мы смирились с ситуацией. Тем более что в этом отряде наш «Жаркий» являлся единственным военным и быстроходным средством. На третий день нашего пребывания в Батуме миноносцу было приказано идти в обход турецкого берега с целью разведать, подвозят ли по ночам фелюги (большие турецкие шлюпки) снабжение к своим войскам. Кроме того, в штабе крепости имелись сведения, что по временам к расположению неприятеля подходят военные суда и пароходы. Насколько это было верно, я не знаю, во всяком случае, наши пе-
редовые посты 2-го морского батальона, который, находясь в первой линии, располагался на гористом берегу моря, доносили, что они видели ночью силуэт какого-то судна военного типа.
Вышел «Жаркий» в море поздним вечером в кромешной темноте. При подходе к расположению неприятеля сыграли боевую тревогу: орудия заряжены, люди на своих местах, минные аппараты повернуты на борт. Миноносец, пользуясь темнотой, идет совсем близко к берегу. Я стою у кормового орудия. Рядом со мной — машинный кондуктор, прошедший испытание японской войной.
Некоторое время мы шли вдоль побережья, так ничего и не обнаружив. На обратном пути, уже находясь вблизи порта, вплотную подошли к турецким окопам в надежде, что нас не заметят. Но просчитались. Тут же по палубе, надстройкам и мостику «Жаркого» защелкали пули. Они повсюду оставили свои следы, к счастью, никого не задев. «Открыть огонь!» — скомандовал наш командир, и орудия «Жаркого» раскатистым гулом заполнили близкие и дальние ущелья. Так совершенно неожиданно мы получили боевое крещение. Не знаю, насколько действенен был наш ответный огонь, во всяком случае, уже после первых выстрелов с миноносца турки прекратили стрельбу. С тем «Жаркий» и вернулся в Батум.
УТРОМ следующего дня получили приказание ознакомиться с береговым фронтом для поддержки артиллерийским огнем наших войск, готовившихся начать через несколько дней наступление. Для этой цели командир миноносца, плававший на нем артиллерийский офицер дивизиона и я на лошадях и в сопровождении одного кубанского казака ранним утром отправились на рекогносцировку. Тут я получил первое впечатление от горной войны. Каждый момент можно было или ожидать пулю, или подвергнуться нападению из-за куста, камня, дерева, зарослей лиан. Наконец мы добрались до расположения 2-го морского батальона, обогнав по пути целый караван мулов и вьючных лошадей, доставляющих провиант, снаряды и патроны. Вот показались палатки, затем линии окопов. Здесь находились командир батальона и его штаб. С вершины горы хорошо была видна долина, на другой стороне которой располагались неприятельские окопы.
Целый день мы провели на фронте и лишь к вечеру вернулись на миноносец. Следующий день употребили на приемку снарядов с «Березани» для предстоя-
в
щей стрельбы. Ранним утром, когда еще солнце не успело показаться из-за гор, «Жаркий» вышел к расположению наших войск, прибыв на место к назначенному часу. Мы стали совсем близко к нашим окопам и, получив последние приказания, направились ближе к неприятелю, выбрав удобную для стрельбы позицию. По условному сигналу миноносец открыл огонь, сначала шрапнелью, а потом и фугасами ради экономии шрапнели. В это время взошедшее солнце осветило долину и неприятельские склоны гор, тогда как наши находились еще в тени. По ним, скрытые кустарником и лианами, спускались наступавшие цепи. Одна, растянувшись длинной лентой, с офицером впереди двигалась по берегу. Наша шрапнель рвалась над окопами неприятеля. Прошло с полчаса, когда до нашего слуха донеслись ружейные залпы и крики «Ура»! Горные орудия, как было условлено, своими залпами показывали нам место, которое нужно особенно усиленно посыпать шрапнелью. Корабельная стрельба была прекрасной, и войска бодро продвигались вперед. Турки, испуганные такой стрельбой, отвечали редко, по-видимому, покидая окопы. Через три часа наши войска уже были на вершинах гор, оставленных неприятелем. Мы продвинулись вперед, продолжая посыпать шрапнелью отступающих турок, пока наступление не закончилось и наши войска не закрепились на ночь. Несколько дней подряд продолжалось успешное продвижение русских войск, и в довольно короткий промежуток времени, насколько мне помнится, с 9 по 19 декабря, были заняты все прибрежные селения турок от Гонии до Лимана. За это время «Жаркий» лишь накоротке «забегал» в Батум, чтобы принять провизию и снаряды для очередной стрельбы. Мои барабанные перепонки, как, впрочем, и всех, сильно страдали от почти непрерывного ведения огня, и мы спасались тем, что запихивали в уши неимоверное количество ваты.
Между тем Кавказская армия, нанеся у Саракамыша и Кирака-лисса такой удар туркам, что они были разбиты наголову и, бросая оружие, артиллерию и обозы, бросились бежать, почти безостановочно двигалась вперед. Русские воины совершали поистине чудеса в этих диких, покрытых снегом горах без всяких признаков дорог, в жестокие морозы и метели.
К этому времени на поддержку «Жаркого» из Севастополя прислали «Живого» — такой же миноносец, и наша служба значительно облегчилась. Изменился также характер наших выходов в море. Теперь начальство не ограничи-
валось использованием нас в совместных действиях с армией, но посылало и в дальние выходы с целью нападения и разведок. Для нас же стало веселее, особенно если ходить вдвоем. Первый наш парный выход произошел ночью, когда «Жаркий» и «Живой» направились к мысу Иерос, что западнее Трапезунда, для захвата неприятельских пароходов и парусников. Трофеи нам, правда, не достались, но при обстреле корабельной артиллерией береговых целей мы сумели разгромить все, что имело военное значение. Эффект оказался настолько заметным для нашего высшего командования, что батумский отряд обогатился еще двумя миноносцами, присланными из Севастополя. Командир одного из них уверял нас, что по пути в Батум, около маяка Пицунда их атаковала германская подводная лодка и что он в свою очередь бросился на нее и всем своим корпусом прошелся по ее перископу и рубке. Действительно, когда миноносец приподняли, то увидели на его днище и винтах повреждения. Никто из нас не мог ни опровергнуть, ни подтвердить услышанное, поскольку в эту пору (декабрь 1914 г.) еще ни одна немецкая лодка не появилась в Черном море. Некоторые командиры-острословы подшучивали над «таранившим субмарину», намекая на то, что он просто-напросто перескочил через каменную гряду.
ПОПАЛАСЬ ли нашему товарищу под киль вражеская лодка или нет, но то, что его рассказ оказался в некотором роде пророческим, лично для меня тут никаких сомнений не могло быть: вскоре исполнилось мое давнее устремление — я получил известие о назначении меня в подводную бригаду и срочном отъезде в Севастополь. Впрочем, вскоре и «Жаркий», с которым мне было так жалко расставаться, покинул батумский отряд и вернулся в Севастополь для ремонта.
Начальник подводной бригады капитан 2 ранга К. направил меня на подводный минный заградитель «Краб» минным офицером. Добравшись по непролазной грязи севастопольского порта до места нового назначения, я увидел перед собой странного вида, покрытую лесами подводную лодку, грязную, с ржавыми пятнами, полуразвороченной надстройкой и с какими-то полуцилиндрами на борту. Разворочено было все и внутри судна: ни аккумуляторов, ни обстановки, ни даже некоторых частей машин. Словом, происходил капитальный ремонт, которому, как показалось, нет конца. Однако у командира «Краба» было иное мнение.
— Вы приехали ко времени, так как скоро мы заканчиваем ремонт, — поспешил он заверить меня при нашей первой беседе.
Остальные офицеры были мне знакомы, поскольку мы вместе оканчивали подводный класс. От них я и узнал все подробности о «Крабе». Начал он строиться еще в 1908 году, как первый опыт корабля такого типа не только в России, но и во всем мире. Возможно, именно поэтому страдал многими недостатками и постоянно перестраивался. По тому времени его можно было назвать подводным монстром: 550 т водоизмещения; вооружение — 66 мин заграждения и 4 мины Уайт-хеда; скорость — 14 узлов. Примечательно и то, что завод «На-валь» в Николаеве, который строил этот самый монстр по кличке «Краб» в течение долгих лет, отчаявшись завершить работы из-за постоянных неудач в конструкции и большого расхода денег, отказался от мысли спустить на воду «гадкого утенка». Тогда инженер-строитель решил сам, на собственный риск и личные средства дать жизнь «Крабу». Потому-то постройка заградителя велась медленно, крайне экономично и материал употреблялся не первосортный. Специалистов-мастеровых было 3—4 человека, остальные рабочие — команда лодки, которой инженер платил от себя деньги.
Между тем обстоятельства требовали обязательного появления на морском театре военных действий подводного минного заградителя. Учитывая их, мы старались изо всех сил: и сами упирались не за страх, а за совесть, и налегали на инженера Л. Он же вертелся, что белка в колесе, проявляя колоссальную энергию. Неудивительно, если бы его материальные ресурсы и физические силы истощились в край, поскольку в таком режиме он находился с 1913 года, после того как опыты с «Крабом» оказались совершенно неудовлетворительными, подтвердив, что погружение небезопасно для команды. Тогда-то и решено было видоизменить лодочный корпус, приклепав к нему для остойчивости добавочные цистерны и переделав многое другое в конструкции. Не лишним будет упомянуть, что «Крабом» интересовались и за границей, так как он был единственным в своем роде, и ни одно государство не имело на то время в составе своего флота подводного минного заградителя. Появились подобные суда уже позднее, во время войны, да и первые из них были гораздо меньше «Краба».
Н.А. МОНАСТЫРЕВ. На подводном монстре по кличке «Краб»
В
К
Карта постановки мин ПЛ «Краб» 27.06.1915 г.
Карта постановки мин ПЛ «Краб» 31.07.1916 г.
Исключительная особенность нашего корабля и страстное желание поскорее выйти в море были стимулом в нашей работе. Наконец в апреле «Краб» был спущен на воду, и через несколько дней мы делали первое погружение. Его можно было признать удовлетворительным, хотя многие механизмы работали плохо. Каждое наше погружение и подводные хода обнаруживали те или иные недочеты, без устранения которых нельзя было выполнять боевые поручения.
Пока мы возились с нашим «Крабом», с заводов Николаева прибывали новые большие подводные лодки. Еще в декабре прошлого года пришла «Нерпа», которая своей величиной произвела впечатление. За ней в феврале появился «Тюлень», в марте — «Морж». Когда мы сравнивали их с нашим «Крабом», то сравнение было не в его пользу. Эти лодки были почти в 700 тонн, с 12 минами, роскошными жилыми помещениями и, главное, с надежными механизмами.
Наконец после почти четырех месяцев упорного труда мы закончили свои работы с «Крабом». При практической постановке мин заграждения и испытаниях лодки на большой глубине элеватор не имел отказов, мины ставились совершенно правильно и на заданной глубине. Благополучно, конечно, не без маленьких сюрпризов мы также походили часа два на глубине 220 футов. «Краб» слушал рули вполне удовлетворительно, хотя горизонтальному рулевому стоило это больших усилий, так как управление было расположено очень неудобно — между минными аппаратами.
Начальство торопило нас с окон-
чанием опытов, да и военная обстановка требовала появления на сцене «Краба». К тому же в июне Черноморский флот обогатился первым дредноутом — «Императрица Мария», который по окончании постройки в Николаеве должен был прийти в Севастополь. Перед его выходом в море «Крабу» было приказано принять полный запас мин заграждения и поставить их в Босфоре, чтобы обеспечить свободный переход дредноута.
Ранним утром 26 июня «Краб» плавно отошел от пристани, имея на борту кроме своего кадрового состава начальника бригады и еще двух офицеров. Заградитель был прямо-таки переполнен народом. Внутренние помещения корабля были так малы, что его обитатели уподобились сельдям в бочке. Одновременно с нами для выслеживания противника вышли подводные лодки «Морж» и «Тюлень». Пройдя сетевые заграждения северного рейда, мы запустили свои «Кертинги»(керосиновые моторы), которые всегда вначале выпускали из трубы со страшным шумом, похожим на выстрелы, клубы черного дыма. К счастью, это продолжалось мину-ту-две, после чего моторы начинали работать как часы. Это явление всегда было поводом к ироническим замечаниям и насмешкам офицеров с остальных лодок. Так и на этот раз с «Тюленя» и «Моржа» на нас посматривали с улыбками. Но когда «Краб» дал свои 14 узлов, быстро оставив насмешников позади себя, им, думается, пришлось сменить иронию на восторг.
В море мы также испробовали и свою маленькую 37-мм пушку и пулемет. На то имелись основания: уже появились первые гер-
манские гидропланы, и нужно было рассчитывать на встречу с ними. Утром следующего дня мы пришли в условленную точку ожидания, где через некоторое время появились «Морж» и «Тюлень». Условившись о дальнейших действиях, снова разошлись.
Через несколько часов полного хода увидели анатолийские берега. К общему удовольствию задул ветер, и белые гребешки волн покрыли поверхность моря. Это очень на руку нам: погружаться еще рано и нужно, чтобы нас не видели. Скоро можно было различить характерные очертания пролива и босфорские маяки. Командир определяет точно свое место: мы к северу от пролива, между предполагаемыми полями неприятельских минных заграждений. Они есть и в проливе. Туда нужно войти и нам для своих постановок на пути следования неприятельских кораблей.
— Приготовиться к погружению, — раздается команда с мостика. — Люки задраить!
Все стремглав бросаются вниз. Смолкают вентиляторы, которые нагнетали свежий воздух внутрь лодки, и наступает тишина. Слышно, как снаружи волны ударяют в корпус и в минной надстройке перекатывается вода. Все молчат, изредка шепотом перебрасываются отдельными словами.
— Заполнить среднюю и главную цистерны...
Я стою у переговорной трубы и жду, когда прозвучит: «Заполняй носовую балластную и диффе-рентную...». Команда выполняется быстро и отчетливо. Несколько времени за шумом вливающейся в цистерны воды и вырывающегося из них воздуха не слышно ничего, но по характерному вздрагиванию корпуса понимаю, что мы дали ход. «Погружайся», — повелел командир, и носовой горизонтальный рулевой боцман Токарев, старый, опытный моряк, перекладывает рули.
Смотрю на глубомер: «Краб» погружается. «На 70 футов», — снова слышен голос командира в переговорной трубе. «Быстро 150 футов», — доносится очередное приказание. Лодка резко нырнула вниз. «Держать 70 футов». «Есть 70 футов». Для уверенности еще несколько раз меняем глубину и периодически, через каждые 15 минут, поднимаем перископ, чтобы осмотреться и определить свое место. В проливе нужна особенная точность: здесь большое течение, причем на поверхности одно, а под водой — иное.
ИДЕМ со скоростью 4—5 узлов, при этом временами приходится откачивать воду из трюма, так как корма заметно садится.
в
Проходит около двух часов подводного хода. Все благополучно, пока никаких сюрпризов. Из-за густеющей жары люди постепенно начинают снимать с себя одежду. Сильно повышается давление внутри лодки, так что стрелка барометра неумолимо идет кверху. Вот она уже на 780 мм. Особенно жарко и плохо от керосиновых паров в корме. Я отчетливо слышу разговоры оттуда, сидя у переговорной трубы, о том, что становится трудно дышать, что керосиновые пары едят глаза. Их едкость начинают чувствовать и мои ноздри. Временами из кормы к нам в нос, где воздух чище, прибегают на несколько минут то один, то другой отдышаться, окунуть голову в ведро с водой, обтереться. Из глаз от керосиновых паров беспрестанно текут слезы, которые мешают видеть.
РЕШИВ подсменить мичмана И. в корме, я, оказавшись там, уже через 2 минуты почувствовал всю тяжесть тамошнего положения: воздух буквально насыщен керосином, дышать почти нечем. Голые, покрытые потом, с льющимися из глаз слезами люди все же стоят на своих местах.
Между тем «Крабу» еще нужно идти по крайней мере час до того места, где предстоит ставить мины. Закрадывается сомнение: смогут ли находящиеся в корме вынести столько времени? Но и всплывать, чтобы провентилировать лодку, нельзя — мы слишком близко от берега, и по нам могут открыть огонь вражеские береговые батареи.
Прошу разрешения у командира подняться в рубку и взглянуть в перископ. «Всплывай, 18 футов», — разрешив, приказывает тот. С жадностью прилипаю к окуляру перископа и обвожу взглядом горизонт. Я сно и совсем близко видны берега пролива, освещенные заходящим солнцем, с маяками, домами. Совсем мирная чарующая картина.
«Погружайся! 100 футов», — отдает приказ командир. Это необходимо и своевременно, поскольку, как подсказывает карта, «Краб» вошел в зону минной опасности.
В этот момент по борту лодки на глубине 70 футов что-то проползло, царапая. Неужели минреп — стальной трос, за который держится мина? Вот странный и страшный звук приблизился к корме. Если он (если это — он) заденет за кормовые рули и винты, то — конец. Но царапанье прекратилось. Глубокий вздох облегчения вырвался у многих.
«Минные аппараты заполнить!» — получаю приказание из рубки. «Есть минные аппараты заполнить!» — отвечаю и в свою очередь велю открыть крышки минных аппаратов.
«Право руля. Держать 20 футов». Догадываюсь по разговорам в боевой рубке между командиром и начальником бригады, что в проливе стоит сторожевое турецкое судно. Сначала хотели его утопить незамедлительно, но потом решили сделать это после постановки мин, чтобы раньше времени не обнаруживать себя.
С чувством разочарования я закрыл снова крышки минных аппаратов и бросился в рубку посмотреть в перископ. Перед моими глазами совсем близко корпус неприятельского корабля. Как жаль — ведь это совсем верный выстрел.
Еще полчаса хода, и мы достигаем нужного места. Наконец: «Приготовиться к постановке минного заграждения», «Открыть кормовые амбразуры»*. Сперва из кормы доносится шум работающего электромотора и привода амбразур, а затем стрелка указателя свидетельствует, что они открыты. Теперь все готово к тому, чтобы ставить мины. Измученные и наполовину потерявшие сознание люди сразу как-то ожили. Но после соответствующей команды я сам пускаю минный элеватор и с беспокойством смотрю на стрелку минного указателя, который показывает момент выхода мин. Вот уже их поставлено 62 и остается еще лишь две. Именно в это время ощущается сильный удар, вслед за тем гаснет несколько ламп, и тут же в полумраке особенно ярко вспыхивает пламя перегоревшего предохранителя. Второй, третий, четвертый удары по корпусу «Краба». Он кренится на правый борт, а потом с большим дифферентом на нос падает на глубину. Глубомер показывает уже 120 футов, но лодка, по-прежнему не слушаясь горизонтальных рулей, продолжает погружаться. Вместе с тем не слышу нигде шума вливающейся внутрь воды, а это свидетельствует о том, что если и есть повреждения, то незначительные. По всей видимости, мы наскочили на подводную скалу, которая на карте не обозначена.
Глубина уже 150 футов, к тому же не слушаются горизонтальные носовые рули и не исключено, что вышли из строя минные аппараты.
После необходимой в столь сложной ситуации команды на всплытие из средней цистерны выбрасывается вода, и «Краб», остановившись, начинает медленно всплывать. Вот перископ уже вышел из воды, но в него ничего не видно: наверху уже темно. Багровое зарево зашедшего солнца помогает различить через освободившиеся от
* Двери, через которые подаются мины из надстройки.
толщи воды иллюминаторы боевой рубки берег и маяк, которые совсем близко.
«Погружайся!» — и мы снова уходим на глубину. Снова едкая душная атмосфера в лодке туманит голову и затрудняет дыхание. С кормы, где всего ужаснее, уже принесли двух человек, потерявших сознание. Еще немного, и начнут сдавать самые крепкие.
Нужно пройти по крайней мере еще полчаса под водой, чтобы выйти из пролива и опасного места. Глаза распухли от слез, и сквозь застилающий их туман с трудом различаю предметы. Вокруг меня в изнеможении лежат тела. Из последних сил кондуктор К. поливает водой голову горизонтального рулевого. Тот же старается держаться молодцом. Бросаю ему несколько ободряющих слов, хотя чувствую, что теряю последние силы.
«Всплывай!» — звучит наконец-то спасительная команда. Еще мгновение, и через открытый люк внутрь вливается широкая струя свежего воздуха. Насколько позволяют силы, спешу наверх и с радостью глотаю, захлебываясь, живительное дыхание моря. Какое блаженство!
СНИЗУ вынесли мичмана И. Он без перерыва пробыл в корме и упал в обморок только в последний момент. Мы обливаем его водой, и он скоро приходит в себя. Через несколько минут «Краб» понесся полным ходом на север. Впереди нас море, покрытое белыми зайчиками, и небо, усеянное мириадами звезд с ярко блистающей Полярис. Это она, всегда для нас приветливая и теплая, вела нас туда, на север, домой...
Наутро мы были далеко от пролива. «Императрица Мария» ждала нашего радио о постановке заграждения. Оно послано.
Ранним утром следующего дня открываются берега Крыма, а затем на горизонте показываются дымки. Мы быстро сближаемся, и вскоре видим всю черноморскую эскадру, вышедшую навстречу «Императрице Марии». На флагманском корабле «Евстафий» взвивается сигнал с нашими позывными: «Благодарю за исполненное поручение». Это производит на всех приятное впечатление. Еще больше радуемся по приходу в Южную бухту Севастополя, где нас встречают все обитатели нашей базы. Ни «Морж», ни «Тюлень» еще не вернулись и, конечно, не знают о том, что мы благополучно пришли и «коробка с сюрпризами» выполнила свое дело. Теперь наступила наша очередь разыгрывать мичманов и лейтенантов с других лодок, заслуженно гордясь своим прекрасным подводным монстром. Тем более что для этого вскоре по-
явился довольно веский повод. Через два дня после нашего возвращения, развернув номер «Крымского вестника», я с бьющимся сердцем прочел следующее: «Нам сообщают, что турецкий крейсер «Бреслау» получил минную пробоину. Дальнейшая судьба его неизвестна». Это ведь мина нашего «Краба» поднесла грозному крейсеру столь неожиданный для него сюрприз.
Позже секретные агенты подтвердили, что действительно «Бреслау» подорвался на мине, выходя из Босфора. Это послужило основанием для того, чтобы наши усилия отметили на самом верху. В один из дней командующий флотом передал командиру «Краба» телеграмму [Верховного] главнокомандующего вооруженными силами России. В ней великий князь Николай Николаевич выражал «свое удовольствие по поводу первых удачных действий в тяжелой обстановке корабля самобытного, русского типа».
Все это свалилось на нас как-то разом и неожиданно, и поэтому все «крабовцы» были в течение нескольких дней как бы первыми в подводной бригаде. Вместе с тем мы продолжали свою упорную работу по усовершенствованию заградителя, который должен был быть всегда готовым к новым выходам в море. Впрочем, посылка «Краба» бывала только в исключительных случаях. И вот во второй половине августа 1916 года нам было приказано заминировать Варну, т.е. поставить мины у самого входа в порт.
Мы вышли в море после полудня. Погода выдалась тихой, и «Краб» шел полным ходом на запад, неся на себе свой страшный груз. Но вскоре ветер стал крепчать, а затем и вовсе осатанел. К полуночи наши старые изношенные машины стали выходить из строя. Море ревело, и «Краб» с трудом выгребал под одной машиной, которая ежеминутно могла застопориться. Короткая и вы-
сокая волна бросала заградитель, как щепку. От резкой качки некоторые аккумуляторы стали покачиваться в своих гнездах. То там, то здесь вспыхивало пламя, вслед за чем лодку заполнил резкий запах горящей резины. При этой ужасной качке потребовалось вскрывать палубу и исправлять повреждения. Сколько проклятий срывалось в этот момент на бедный «Краб»! Но нужно было, чтобы произошло еще более страшное для изменения отношения к чудесному монстру. Это когда последняя машина застопорилась, руль заклинился, управление вконец испортилось, а сам заградитель стал лагом (бортом) к волне. Не скрою, момент был такой, что опаснее не придумать. «Девятый вал» положил «Краб» на бок. С ужасом слежу за кренометром, стрелка которого дошла до 55 градусов. Ведь это же, можно сказать, предел остойчивости, мы вот-вот перевернемся. А наверху к тому же тяжелый груз мин, из-за чего «Краб» может не выпрямиться. Но, пролежав несколько мгновений на боку наш монстр стал медленно приподниматься. У всех отлегло от сердца с возвращением веры в хорошие морские качества «Краба».
По приходе в Констанцу, где выяснилось, что корабельным машинам требуется 2—3 дня для ремонта, нас предупредили о частой здесь воздушной опасности со стороны германских гидропланов. Ранним утром следующего дня мы воочию убедились в этом. Я еще спал, когда совсем недалеко от нашего отеля взорвалась бомба. Сорвавшись с койки, я как угорелый понесся на заградитель. К счастью, командир был там и уже приказал погружаться, чтобы скрыть от реящих в небе двух «гидро» присутствие подводной лодки в порту.
Следующим ранним утром все повторилось. Но вот в полдень в порт вошел наш гидрокрейсер с четырьмя «гидро». Теперь все-та-
В
К
ки будет спокойнее — у нас есть защита. Почти одновременно с ним приземлились два сухопутных аэроплана, так что у нас появились значительные воздушные силы, прибавив нам еще больше спокойствия, которое было так необходимо при подготовке заградителя к выходу. Впоследствии от вражеских «гидро» нам все же доставалось, причем более ощутимо в море, но и тогда, как говорится, Бог миловал. Теперь, по истечении времени, я искренне скажу, что ни у кого, за исключением двух-трех матросов, ни у кого из «крабовцев» не было видимого страха. Но то, что переживал каждый в тот момент, когда нас отделяла одна секунда от смерти, я не знаю. Вероятно, то же, что и я. Я же, можно сказать, прощался с жизнью, когда увидел, к примеру, как гидроплан направляется прямо на нас, совершенно беззащитных и беспомощных.
Однажды мы не успели погрузиться, как нас атаковали. Первые бомбы упали довольно далеко, но их взрывы слышались отчетливо внутри «Краба». Следующие были совсем близки, а впечатление от их взрывов таково, что как будто по корпусу лодки били тяжелыми молотами. Отвратительные ощущения. Я насчитал тридцать сброшенных на нас бомб, но, вероятно, их было больше. По-видимому, и это потом уточнили с сопровождавшего нас миноносца, нас атаковали с разных сторон четыре «гидро».
В другой раз во время постановки мин случилась непонятная заминка: что-то крякнуло в надстройке, мотор элеватора мин на миг остановился, а когда снова пошел, то указатель, как ни в чем не бывало, показывал, что мины выходят правильно. Все прояснилось лишь по прибытии в Севастополь. Оказалось, что одна мина каким-то непонятным образом соскочила с рельс и заклинилась, из-за чего целый ряд мин остался внутри. Не исключено, что «самовольщица», наклонившись и приняв опасное положение, соскочила во время шторма, когда мы еще шли в Варну на постановку, и, следовательно, путешествовали с этой «самовольщицей» две недели. При этом вынесли все атаки гидропланов, находясь и без их угроз как на вулкане.
Выходит, наш монстр не только мореходен, но и везунчик.
И все же лучше быть подальше от него. Нельзя больше испытывать судьбу. Впрочем, это был последний поход «Краба», так как его решили полностью переделать.
Публикация Г.Г. МОНАСТЫРЕВОЙ
(Продолжение следует)
