- "МЫ СЕГОДНЯ В ЛОГОВЕ ВРАГА, НО СТРАНА ПОМНИТ О КАЖДОМ ИЗ НАС" Текст научной статьи по специальности «История и археология»

в

К

ВОСПОМИНАНИЯ И ОЧЕРКИ

«МЫ СЕГОДНЯ В ЛОГОВЕ ВРАГА, НО СТРАНА ПОМНИТ О КАЖДОМ ИЗ НАС»

НАУТРО было общее построение батальона. Несмотря на то, что накануне вечером подтянулись отставшие, заблудившиеся, раненые, не пожелавшие отправляться в госпиталь, батальон заметно поредел.

Комбат гвардии майор Бетин был немногословен:

— Я приветствую всех стоящих в этом строю как верных сынов Родины, как гвардейцев, которые с честью выполнили поставленную задачу! Посмотрите вокруг И эти поля, и эти леса, и этот поселок, покинутый жителями, — все это вражеская земля. Еще вчера мы стояли у границ Восточной Пруссии. А сегодня мы — в самом центре ее, преодолев в одном стремительном броске свыше двухсот километров. За мужество и самоотверженность в боях я объявляю всему личному составу батальона благодарность!

Из строя вышел замполит гвардии майор Уфимцев.

— Только что поступила «Правда», — поднял он пачку газет над головой. — В двух номерах подряд опубликованы приказы Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина войскам 2-го Белорусского фронта.

Уфимцев громко, торжественно начал читать. В обоих приказах среди частей, наиболее отличившихся в боях, назывались танкисты полковника Козикова. В первом — за прорыв сильной, глубоко эшелонированной обороны немцев на западном берегу реки Нарев и вступление в пределы Восточной Пруссии, во втором — за успешный штурм города Пшас-ныш и крепости Модлин — важных узлов коммуникаций и опорных пунктов обороны немцев, а также за овладение более 1000 других населенных пунктов. Всему личному составу бригады объявлялась благодарность Верховного Главнокомандующего. Столица нашей Родины Москва в честь этих побед дважды салютовала вой-

Продолжение. Начало см.: Воен.-истор. журнал. 2007. № 1, 4.

скам 2-го Белорусского фронта 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий.

— Мы сегодня в логове врага, — сказал от себя замполит, — но страна помнит о каждом из нас. И каждый из нас обязан ответить на это новыми сокрушительными, гвардейскими ударами по врагу.

Мы хлопали в ладоши, кричали «ура!». Нет, мы не чувствовали себя остатками батальона. Каждый погибший гвардеец как бы незримо передал нам эстафету ратных дел, которые не успел совершить. Нам судьбою выдано жить, а значит, воевать за себя и за тех, кто не вышел из боя.

Но в боях выдалась пауза. Бригаду требовалось укомплектовать техникой и личным составом. Все это делалось довольно организованно и быстро. Пополнение, которое направлялось на 2-й Белорусский фронт и которое не успело в связи с переносом срока начала наступления, теперь оказалось как нельзя кстати. Второй танковый батальон вместо «Валентайнов» и «Шерманов» получал тридцатьчетверки с новой 85-мм пушкой. Пополнилась и наша минометная рота. Это были в основном солдаты, уже побывавшие в боях, и подготовку их не надо было начинать с нуля. Характер учебы вскоре подсказала сама жизнь. А дело было так.

Среди, как говорится, бела дня на одно из наших танковых подразделений вышла из леса группа гитлеровских солдат и сдалась. Это, конечно, хорошо. Но начальство расценило это по-другому. А если бы вышла и не сдалась? А если бы не такой группой, а побольше? И было решено: прочесать ближние окрестные леса. Для этого выделили роту автоматчиков и нашу роту без минометов.

СУТРА отправились в путь. У леса развернулись в цепь с интервалами, чтобы каждый солдат видел соседа. Идем. Автоматы и карабины наготове. Ожидали по мере продвижения попасть в чащобу, а вышли на широкую поляну, посреди которой возвышался замок. Нет, средневековых ба-

шен с бойницами не было, но четыре этажа внушительного каменного строения с многочисленными окнами вполне могли превратиться в крепость. Без лишнего шума взяли строение в полукольцо. От каждого подразделения выделили своего рода штурмовые группы, которые под прикрытием кустарников приблизились к центральному подъезду. Тихо и внутри. Вошли. От огромной овальной прихожей вправо и влево шли коридоры с многочисленными дверями, широкая лестница с перилами из белого камня вела на второй этаж. Да здесь можно батальон солдат спрятать, так что и не обнаружишь! Но батальона не было. Отсутствовали и хозяева, и прислуга. В доме порядок. Никаких следов поспешного бегства.

Подтянулось наше прикрытие. Автоматчики и минометчики рассыпались по этажам. На первом в одном крыле располагалась огромная кухня. Вполне могла бы питать наш батальон. Потом пошли какие-то подсобки, кладовки, прачечная, бельевая.

Поднялись на второй этаж. Такой же широкий коридор, уходящий в крылья здания. Двинулись по нему, распахивая по пути двери с правой и левой стороны. Столы, кресла, шторы на высоченных окнах. В одной из просторных комнат у дальней стены высилась огромная кровать, а на пышной подушке под огромным одеялом лежала седовласая старуха. Лицо ее, изможденное то ли болезнью, то ли годами, было бледным, как полотно. Широко открытые глаза следили за нами без любопытства и страха.

Снизу послышались команды, призывающие выходить на улицу. Ничего подозрительного обнаружено не было. Надо было продолжать «шествие» по лесу.

Прежним порядком, рассыпным строем прошагали еще километров пять-семь. Из-под ног выскакивали зайцы, взлетали птицы, вдалеке мелькнула лань с гордо поднятой головой. Лес кончился. Открылось просторное поле, засеянное озимой пшеницей. За ним тянулась

в

В.И. ПОПОВ. «Мы сегодня в логове врага, но страна помнит о каждом из нас» it!

Яё

дорога, по которой бесконечной колонной двигались на север наши войска.

Прочесывать дальше местность не было смысла, да и по времени надо было возвращаться в батальон. По собственным следам теперь уже нестройными рядами двинулись в обратный путь. И опять прежний редкий ухоженный лес. Просторная поляна с замком.

Мы уже подошли почти вплотную к темно-коричневому зданию с тыла, когда изнутри отчетливо донесся звук, похожий на выстрел.

— Слиньков и Даутов — влево и к выходу! — скомандовал ротный старший лейтенант Тара-сенко. — Попов — со мной!

Мы с ним побежали в обход вправо. Наш путь оказался длиннее. И когда мы, запыхавшись, выбежали к фасаду, у входа один за другим раздались два выстрела. Издали заметили белую лошадь и сани, стоящие у парадного подъезда. Подбежали. У саней лежал человек в белом полушубке и валенках. Офицерская шапка, свалившаяся со светловолосой головы, лежала в стороне. Над убитым стояли Даутов и Слиньков, смущенные тем, что, кажется, шлепнули своего офицера.

— Кто стрелял? — спросил возмущенный ротный.

— Сначала он, — виновато кивнул Слиньков на убитого, — а потом я.

Перебивая друг друга, бойцы рассказали, как, обогнув здание, выбежали к его фасаду, увидели сани, которых здесь раньше не было. А потом этот в полушубке вышел из подъезда и быстрым шагом — к саням. Даутов окликнул: «Эй, товарищ!» В ответ — выстрел.

— Кашу заварили, сами и расхлебывать будете, — пригрозил командир роты. — Достаньте у него документы.

Слиньков как главный виновник случившегося, потянув за рукав, перевернул труп на спину. Из-под распахнувшегося полушубка был отчетливо виден немецкий мундир. Меня как током ударило. И белая лошадь, и этот человек в полушубке, и сани были те же, которые мы встретили не так давно в деревне и, приняв за своих, отпустили. А это были немцы! Но мы в темноте ничего не заподозрили. Тогда еще два солдата были с этим.

— Обыскать дом! — подумав, наверное, о том же, приказал старший лейтенант Тарасенко подбежавшим на выстрелы автоматчикам. — Там еще должны

быть немцы. - И нам: — Бегом в спальню! Они приезжали, видать, за старухой.

Что стоит девятнадцатилетним парням взлететь по лестнице на второй этаж.

Одна створка двери, ведущей в большую комнату, была открыта. Ударом ноги отшвырнули и вторую, на секунду задержались, не пересекая порог. Если бы в комнате был враг, нервы его не выдержали, и он выстрелил бы в раскрытую дверь. Но было тихо. Настороженно переступили порог. Пусто. Старая женщина по-прежнему лежала под одеялом, только лицо было повернуто к окну, а подушка, на которой она покоилась, была залита красным. Из пулевого отверстия на правом виске стекала уже слабеющей струйкой кровь. Без сомнения, ее лишил жизни тот самый выстрел, глухо донесшийся из замка, когда мы, возвращаясь, вышли на поляну.

— Пошли доложим, — кивнул я подчиненным.

Тарасенко рассматривал документы убитого немца. Заглянул в них и я, прочитал: «Обер-лейтенант Арнольд фон Шпрунг. Год рождения 1920...».

— Перевести сможешь? — протянул мне удостоверение ротный.

Я повторил вслух только что прочитанное.

— Это и я понял, — сказал Тарасенко, — а дальше что написано?

Дальше моих знаний не хватало.

— Ладно, отдадим начальнику разведки, там поймут, что к чему... Подними пистолет.

Только сейчас я увидел возле трупа прикрытый полой полушубка парабеллум. Поднял, протянул ротному. Тот вынул обойму.

— Так и есть, двух патронов не хватает. Один — на старуху, другой — на Даутова.

— Возьми себе, — сказал он, вернув пистолет.

— А можно я Слинькову отдам? Чей выстрел — того и трофей.

— Нет, теперь уж давай мне, — неожиданно потянулся к пистолету ротный и, подозвав Слинькова, деликатно стоявшего в стороне, торжественно произнес:

— Вот держи! За меткий выстрел! И носи до самой победы!

— Постараюсь! — вспыхнул детским румянцем явно польщенный солдат.

А мне ротный сказал:

— Надо автоматчиков вернуть. Никого они там не найдут.

Он один приезжал. Видишь, одна лежка в соломе на санях. Были бы солдаты, и от них след остался бы.

— Разрешите, я за автоматчиками сбегаю, — воодушевленный тем, что все обошлось, вызвался Слиньков.

Похоже, что и ротный был готов загладить приступ необоснованного гнева:

— Мне бы надо было на факультет иностранных языков пойти, — неожиданно заговорил он, — а я в историки подался. Сейчас бы всю службу этого отпрыска баронов раскрыли.

— Барон, а против немощной женщины оружие в ход пустил, — сплюнул Даутов.

— Э-э-э! Не просто против женщины, — протянул Тарасенко. — Видите, герб на фронтоне и на нем вензеля вокруг латинской буквы «Б»? И этот Шпрунг, — кивнул он на убитого, — похоже, из того же рода. Видно, забота о чести или попросту высокомерная чванливость не позволяли ему и в мыслях допустить, что одна из представительниц этого рода может попасть живой в руки «варваров», пришедших с востока.

Но не превратности судьбы этого знатного прусского рода занимали мои мысли. Я думал о ротном. Вот уже полгода как я служил под его началом. Полгода на фронте — немалый срок! А что я знал о нем? Что гвардии старший лейтенант. Что звать Василием Никифоровичем (и то узнал недавно). Угрюмый — и все. И вот как-то неожиданно вырвался маленький лучик из его замкнутой души, и предстал перед подчиненными человек со своими заботами и не осуществленными чаяниями, терзаемый совестью из-за несправедливых упреков в адрес подчиненных.

ШЕЛ февраль 1945 года. Именно в этом месяце, а точнее, 7 числа, минуло два года со дня моего призыва в армию. Два года, перевернувшие всю мою жизнь! Шесть месяцев в стенах военного училища. Потом — фронт. Ранение. Госпиталь. Опять действующая армия. За какие-то полгода мы прошли с боями Белоруссию, Польшу, Восточную Пруссию от ее южных границ до Балтийского моря.

Теперь мы в обороне. Нашему батальону отвели на берегу залива Фришес-Хафф* участок, от города Толькемит** на север протяженностью около

* Ныне Вислинский залив, Польша и Калининградский залив, Россия.

** Ныне территория Польши.

I

ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ • www.mil.ru • № 5 2007

I

9

2

двадцати километров. Это не значит, что подразделения исполосовали всю эту местность траншеями и ходами сообщения. Прилегавшие к заливу леса и поля были в значительной мере заняты болотами. Наша минометная рота обосновалась на сухом участке недалеко от Тольке-мита. Оборудовали окопы для минометов, укрытия на личный состав, землянки для ночлега. Впереди по самому берегу проходила железная дорога, связывающая прибрежные города, часть которых севернее нас и далее вплоть до Кёнигсберга оставалась еще в руках у немцев.

23-го, в день очередной годовщины Красной армии, на позицию прибыли замполит гвардии майор Уфимцев и гвардии старший лейтенант Бедрин — парторг, превратившие монотонное течение жизни в маленькое торжество.

Прямо на поляне поставили стол, накрыли красной скатертью. Разложили на нем картонные коробочки с боевыми наградами за бои у населенного пункта Вольфс-дорф***. День был теплый, солнечный, какие в этих краях — редкость. Снег в полях уже сошел, и лишь в лесу под кронами молодого сосняка виднелись его белые пятна.

Рота стояла в строю в одних гимнастерках. Сняли шинели и гости. Замполит зачитал праздничный приказ Верховного Главнокоман-

*** Ныне территория Польши.

ВОСПОМИНАНИЯ И ОЧЕРКИ

Благодарственная грамота Верховного Главнокомандующего за участие в штурме города, крепости и порта Пиллау

(ныне г. Балтийск Калининградской области)

дующего. Строй ответил на поздравление дружным «ура!».

— Помните, где мы отмечали двадцать шестую годовщину Красной армии? — спросил замполит, обращаясь к строю, и сам же ответил: — На восточных границах Белоруссии. А сейчас мы на берегу Балтийского моря. О чем это говорит? О том, что для воина Красной армии нет непреодолимых преград. Придет день, и мы возьмем Кёнигсберг. Как бы ни сопротивлялся враг, доблестные советские воины овладеют и Берлином и водрузят над ним Красное знамя нашей победы.

Мы опять прокричали «ура!».

— А теперь позвольте мне выполнить почетную и приятную миссию — вручить боевые награды отличившимся в боях на территории Восточной Пруссии.

Первым вызвали Василия Ни-кифоровича Тарасенко. Он был награжден орденом Красной Звезды. За ним прозвучала фамилия Даутова. Он все еще носил повязку на голове. И Уфим-цев заметил это:

— Вот пример, достойный подражания. Гвардии ефрейтор Даутов Сергей Сергеевич был ранен, но не покинул поля боя, остался в строю. И сегодня я с особой радостью вручаю ему орден Славы II степени.

Потом назвали мою фамилию. Что-то екнуло в груди. Сдерживая волнение, подошел к столу. Замполит узнал меня и не упустил возможности «моби-лизнуть» всех:

— Вот смотрите — гвардии младший сержант, командир минометного расчета, комсорг роты, а сейчас исполняет обязанности комсорга батальона. Правильно я говорю? — повернулся он к Бедрину.

Тот согласно кивнул.

— Вот видите, все правильно. От души поздравляю младшего

сержанта и вручаю ему орден Славы III степени.

Медалями «За отвагу» были награждены Слиньков и Широков. Прозвучали также фамилии Голубева и Иткина, удостоенных боевых наград посмертно.

У ВОЙНЫ свои приметы. Бывалый солдат без труда определит, что в боевых действиях вот-вот что-то изменится. В те дни мы обратили внимание на то, что перестали летать ночные бомбардировщики. Потом снялся с позиции и уехал расчет прожектора. Выходило, что и мы не засидимся здесь.

И еще одна примета. Перед крупными боями некоторые воины писали заявления в партию. Обычно со стандартной концовкой: «Если убьют, прошу считать меня коммунистом». На этот раз ко мне парторг роты старшина Яроцких подошел сам:

— Мы вот в партгруппе подумали и решили: пора тебе в партию вступать. В батальоне ты уже почти год. Проявил себя хорошо. Медаль «За отвагу» заслужил. А теперь вот орден Славы. Опять же комсорг роты, и за Бедрина в батальоне работаешь.

А я подумал: вот соберутся они на партсобрание. Все коммунисты и по годам, и по воинскому званию постарше. Что я им буду говорить? А вслух сказал:

— Молодой я еще. Всего девятнадцать.

— В народе говорят: молодой, да ранний, — продолжал Яроцких. — У тебя все идет, как надо. Среднее образование, минометный расчет твой на хорошем счету, опыт боевой есть. Девятнадцать, говоришь, а уже трижды ранен был, обратно же — награды. Рекомендацию я тебе дам, и ротный даст. Я с ним говорил. Бедрин, знаю,тоже не откажет.

Я понял, что вопрос этот обговорен и решен. Надо соглашаться.

— Вот и хорошо! — заключил парторг. — Пойдем, я тебе бумагу дам. Да у меня там и напишешь.

Бумага оказалась хорошей: белая, плотная. Письмо бы на такой домой написать.

— А можно мне еще листочек?

— С чегой-то?

— Вдруг испорчу, — слукавил я.

Он протянул было лист. Но тут

в нем хозяйственник взыграл:

— Садись прямо здесь, в землянке, и пиши. Я подскажу, как.

Написал. Он прочитал. Одобрил. Все в аккурат, как надо. Протянул было руку за другим листком. Но я быстро сложил

его вчетверо и сунул в карман. Он наконец сообразил, что к чему:

— Ладно, так бы и сказал, что письмо написать. Родителям пиши. Они, знаешь, как беспокоятся. Для них мы все еще малые дети. И про орден напиши. Радость-то какая будет! Вся улица узнает. И что в партию вступаешь. А что? Не каждому такая честь оказывается.

ЧТО КАСАЕТСЯ примет, то через несколько дней нас действительно подняли по тревоге. Бригаду перебрасывали на северо-восток вдоль берега залива Фришес-Хафф под город Браунсберг****, остававшийся еще в руках немцев, как, впрочем, и вся полоска побережья севернее до самого Кё-нигсберга. Мы понимали, что противнику не удержаться здесь. Прижатые к берегу немецкие войска не могли рассчитывать на помощь. Восьмикилометровый залив, покрытый льдом, отделял их от своих частей, находящихся на косе. Переброска по непрочному льду тяжелой техники исключалась. Артиллерийская поддержка издалека тоже малоэффективна. Не приходилось им рассчитывать и на авиацию. Наши самолеты господствовали в воздухе.

Поэтому ехали мы в хорошем настроении. На душе было спокойно и светло. Я написал обстоятельное письмо домой. На собрании партийной группы роты, а потом и в парторганизации батальона был положительно решен вопрос о моем вступлении в партию. Люди, которые знали меня, и малознакомые говорили обо мне хорошие слова и, по-моему, даже больше того, чем я заслуживал на самом деле. Теперь слово за политотделом. Но там уже больше по бумагам будут судить. Давно ли на фронте? Полтора года. Ранен был? Был. Дважды награжден. Опять же — младший командир.

Мирное течение мысли прервал рев моторов. Один за другим проносились наши истребители и садились где-то рядом за пригорком. Если это аэродром, то выбран он был весьма рискованно. До передовой здесь было рукой подать. Но это был не аэродром в обычном понимании слова. Когда наша колонна поднялась на высотку, мы увидели широченную автомагистраль, двумя бетонными полосами уходящую на север и на юг. Это был автобан, связывавший когда-то Берлин и

**** Ныне территория Польши.

Кёнигсберг. Ровное, как стол полотно. Все пересечения с другими магистралями на разных уровнях, по виадукам и акведукам. На эту первоклассную дорогу и садились наши истребители, в специально оборудованных местах заправлялись горючим, оснащались боекомплектом и опять уходили в небо. Это тебе не полевой аэродром, раскисающий после каждого дождя.

Миновали автобан по мосту, проходившему над обеими полосами. Километров через пять остановились. Дальше ехать было нельзя — впереди слышалась стрельба. Спешились. Стали готовиться к ночлегу в оставленных немцами окопах и блиндажах. Но едва стемнело, раздалась команда на движение вперед. Шли по полю, потом по ходам сообщения. Добрались до первой траншеи, где сменили какой-то стрелковый батальон, уходящий на другое направление. Понимали: раз выдвинули танковую бригаду, будем наступать.

Как только отодвинулся фронт, к нам в траншею пришел сержант. Назвал мою фамилию.

— В чем дело? — спросил я.

— Мне приказано сделать фотографию на кандидатскую карточку, — пояснил он.

Только теперь я заметил у него фотоаппарат.

— Фотографию? Да я еще и не умывался сегодня.

— Умойся.

Хорошо сказать «умойся». Мы стояли в поле, где на километр кругом не было воды. Сказал ему об этом, но он не растерялся:

— И не надо. Сними каску. Вот расческа — причешись.

Причесать волосы, стриженные под машинку, — не проблема.

— Вот и хорошо, — одобрил он, доставая из полевой сумки свернутый кусок белой материи. Подозвал двух солдат. Те развернули полотно прямо в траншее за моей спиной. Фотограф приноровился, щелкнул аппаратом два или три раза и начал быстро собирать свои пожитки.

Кандидатскую карточку мне вручили позднее. Страна, прав оказался замполит гвардии майор Уфимцев, действительно помнила о каждом из нас, отстаивающем ее честь и свободу в самом логове жестокого врага.

Полковник в отставке В.И. ПОПОВ

_ В

К

•НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ И ИНФОРМАЦИЯ

Конференция в Московском открытом социальном

университете, посвященная 65-летию разгрома фашистских

войск под Москвой

В МОСКОВСКОМ открытом социальном университете (МОСУ) состоялась научная конференция на тему: «Объективное освещение боевых действий в ходе Битвы под Москвой на страницах "Военно-исторического журнала"». В ней приняли участие представители университетского и редакционного коллективов.

Открыл конференцию проректор по учебной части и методической работе МОСУ Г.А. Шабанов. В короткой вступительной речи он выразил удовлетворение крепнущими и ставшими уже традиционными связями профессорско-преподавательского состава вуза с журналом. Затем слово было предоставлено главному редактору «Военно-исторического журнала» капитану 1 ранга И.А. Анфертьеву, который обстоятельно доложил собравшимся об освещении в журнале хода Битвы под Москвой, последовательном противостоянии фальсификациям и искажениям правды о Великой Отечественной войне, встречающимся на страницах различных изданий.

Ведущие научные редакторы редакции кандидат исторических наук, профессор генерал-лейтенант в отставке В.Т. Ими-нов сделал доклад на тему «Развитие военного искусства в Битве под Москвой»; капитан 1 ранга в отставке В.Г. Оппоков, пользуясь архивными материалами, осветил малоизвестные фронтовые эпизоды, свидетельствующие о массовом героизме защитников столицы.

Творчески подошли к участию в содержательном мероприятии студенты 3-го курса финансово-экономического факультета МОСУ Владислав Гостев и Кирилл Афанасьев, озвучив содержание редких документов военного времени, хранящихся в редакционном архиве «Военно-исторического журнала».

Большую организаторскую работу по подготовке конференции провели профессора университета полковники в отставке А.В. Павлов и В.П. Семин.

ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ • www.mil.ru • № 5 2007 Ц