CC BY
19
тами" пусть рассуждают о синергетике, нелинейности, бифуркациях и т. д., и т. п., только пусть всякие Рыскины, Кононовы и другие не путаются под ногами и не мешают "дело делать". Если же еще раз помянуть Некрасова и "виртуальную действительность", то надо ждать, что "вот приедет барин, барин все рассудит!"
Наша же переписка по поводу проблем высшей школы, может быть, кого-то и слегка заденет за душу, но, судя по всему, - больше нас самих.
К 65-ЛЕТИЮ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ
МОЗАИКА ВОСПОМИНАНИЙ О ВОЕННОМ ДЕТСТВЕ
Д.А. Кухтинов
Об авторе
Кухтинов Дмитрий Акимович (1937 г.р.) - главный научный сотрудник отдела стратиграфии и литологии Нижне-Волжского НИИ геологии и геофизики, доктор геолого-минералогических наук, профессор кафедры исторической геологии и палеонтологии геологического факультета Саратовского государственного университета. Почетный член палеонтологического общества АН Российской Федерации. Опубликовал около 170 научных статей и монографий в отечественных и зарубежных изданиях. Составитель и редактор нескольких литературных сборников, автор рассказов и стихов.
Время необратимо движется вперед, и все дальше уходят события, связанные с Великой Отечественной войной, убывают ряды ветеранов войны и труда, вместе победившие в этой нечеловечески трудной борьбе, и ее главные действующие лица и свидетели. Но есть еще одна категория очевидцев и участников тех событий - дети, по которым война также прокатилась своим тяжелым катком. Было трудно всем, но особенно нелегким оказалось детство для тех, кто оказался в зоне боевых действий или на оккупированной территории. У каждого возраста сохранились в памяти отдельные события, своеобразная мозаика не связанных друг с другом впечатлений. Вот как выглядит эта мозаика в памяти человека, который встретился с войной на пороге своего дома в четырехлетнем возрасте.
***
... Наверно, это было перед самой войной. Мама разговаривает с соседкой. Беседа явно затягивается. От нечего делать я, четырехлетний мальчишка, обхватываю руками ее ногу и начинаю описывать круги вокруг ноги, поочередно ныряя под юбку и выныривая с другой стороны. Странно, что я помню этот эпизод, но не могу вспомнить мамино лицо, ее облик. К сожалению, ее фотография тоже не сохранилась.
... Я бегаю с мальчишками на улице. Кто-то из взрослых подбегает ко мне, берет за руку и объясняет, что сейчас мы поедем провожать отца на фронт.
Меня усадили на бричку, взрослые шли рядом. Мои ноги раскачивались в такт движению. Я ехал и глядел на свои грязные, почти черные ноги в цыпках.
Мы доехали до старинной крепости. Далее бричка увезла одного отца. Он уходил на фронт, и, как оказалось, мы расставались навсегда, но я совершенно не помню, каким был отец в тот мо-
мент. В последующие годы я вспоминал его таким, каким он выглядел на единственной, чудом сохранившейся фотографии.
***
... Огромное село Ефремовна мгновенно утихло, как только прошел слух о том, что вот-вот войдут немцы. Все говорили шепотом. Не лаяли собаки. Было слышно, как жужжат насекомые. Люди собирались небольшими кучками, тревожно глядели на две дороги с запада. Ждали неизбежного прихода немцев, но, тем не менее, появились они неожиданно: небольшая группа солдат в шортах катила к селу на велосипедах. Люди кинулись к своим домам.
Спустя какое-то время повалили основные силы. Крупные грузовики, подминая ограды и деревья, въезжали во дворы, в сады. Громкоголосые, полуголые солдаты заполняли все пространство, устраивались поудобнее, совершенно игнорируя местных жителей.
На крышке колодца они разложили припасы. Политически неграмотный котенок учуял вкусный дух и потянулся к еде. С улыбкой наблюдавший за ним "фриц" одиночным выстрелом из автомата прекратил существование котенка. Это была первая жертва второй мировой войны в нашем селе Ефремовка, оккупированном немцами.
Немцы сразу стали строить грейдерную дорогу. Работоспособное население под их присмотром вручную делало кюветы и рыло глубокие водосточные ямы. Я носил своим родственникам обед. Радовался, когда что-то оставляли мне, не думая о том, что им, работающим, это нужнее.
После сильных дождей в кюветах и ямах собиралось много воды, и мы, как воробьи, купались в этих водоемах.
***
Тетка Наталья пекла немцам хлеб. Они забирали всю выпечку - до грамма. Однажды немец, забирающий хлеб, решил полакомиться блинчиками. Он отстранил тетку от плиты, все приготовил сам и стал печь. Когда блинчик достаточно пропекался с одной стороны, немец резко взмахивал сковородкой, блинчик в воздухе переворачивался и ложился другой стороной. Мы, как завороженные, смотрели на это цирковое представление. Наверное, в мирной жизни он был профессиональным кулинаром. Проверить качество его продукции нам не удалось - немец был жадиной.
***
... Ефремовку бомбили. Наверное, это были наши самолеты. От страха люди тянулись друг к другу, считая, по-видимому, что на миру и смерть красна. Наша семья переместилась в дом к соседу - дяде Ивану. Мы вздрагивали от близких разрывов, женщины тихо молились. Дядя Иван ушел во двор. Внезапно прямо над нами раздался страшный грохот, что-то затрещало, комната наполнилась пылью, стало темно. На ощупь стали выбираться наружу. Оказалось, что бомба
упала на дом, разнесла крышу, а дяде Ивану осколком отрубило половину руки.
***
... Люди в панике. Они метались в разные стороны, ища спасения. В двух комнатах сельского дома в соседнем селе Семёновке собрались три семьи - один дед, женщины и дети. По Семёнов-ке и Ефремовке бродят каратели, охотятся на людей и поджигают дома. Дед постоянно выглядывает в окошко. Женщины умоляют его не делать этого. Не слушается. Довыглядывался: в окно влетела граната. Моя старшая сестренка - светловолосая кудрявая Катюшка - кинулась в другую комнату, чтобы спрятаться за открытой дверью. Не успела. Затем фашист хладнокровно, как робот, принялся убивать остальных. Прямо посреди комнаты стоял старший брат, четырнадцатилетний Вася, и немец в упор стрелял по нему. После третьего выстрела брат упал. К счастью, все три раны оказались легкими, касательными. Я пытался спрятаться за толстую деревянную ступу, откуда меня судорожно выпихивала ногами чья-то старуха. Одна пуля прошила мне правое бедро, не задев кости, другая вошла в голень и где-то там находится до сих пор. Когда все закончилось, Вася из-под тела матери извлек младшего брата - трехлетнего Николу. Он казался невредимым (спустя много лет у него из ноги извлекли осколок гранаты). В этот день мы потеряли маму и трех сестер. Четвертая сестра, раненная в живот, умерла несколько позднее.
Мы стояли посреди комнаты, израненные, но живые, не зная, что делать дальше. Неожиданно прямо перед окном возникла фигура карателя с факелом в руке. Мы быстро спрятались. Когда
вышли из дома, уже полыхала соломенная крыша. Что было дальше, я не помню. Говорят, что нас потом нашли и забрали с собой родственники, чудом уцелевшие. Убитых - трех сестер и маму -похоронили в нашем дворе в какой-то яме. Возможно, это был обрушившийся погреб.
***
После войны в Ефремовке на месте исчезнувшей каменной церкви XVIII в. поставили большой деревянный крест и рядом памятник жертвам войны - воинам и мирным жителям, расстрелянным фашистами 17 февраля 1943 года. В тот день в сельской церкви заживо сожгли 240 мужчин и 220 человек, в основном женщин и детей, расстреляли. В соседней Семёновке было убито 412 человек. Это была дикая охота на людей. Убивали даже грудных младенцев.
На каменных стенах памятника имена, имена, имена и, как траурная музыка, слова Роберта Рождественского:
Вспомним их поименно, Сердцем вспомним своим, Это надо не мертвым, Это надо живым!
Мы нынче умиляемся западной культурой, демократией, охотно принимаем подачки от благодетелей с запада. Убийцы детей и женщин тоже были оттуда, с культурного запада. И это тоже надо всегда помнить живым!
... В пятидесятых годах власти приказали все захоронения перенести на сельское кладбище, расположенное на окраине села у старинной земляной крепости. Родственники, соседи, земляки -почти все село собралось у дома, вокруг могилы. Люди заново пережили ту страшную трагедию.
Приезжая в Ефремовку, я каждый раз посещаю кладбище, чтобы прикоснуться к земле, принявшей прах дорогих мне людей.
Старинная крепость в зеленом наряде, Тихое место - там сельский погост. Рядами построились как на параде Могилок холмы и кресты во весь рост.
В восточном секторе покой и воля, Похож он больше на простое поле, Не видно средь травы холмов земли, А деревянные кресты истлели.
Здесь наши предки - тысячи селян Покой нашли от мора, хворей, ран. Примерно в этом месте прадед, дед, А может чуть левее - столько лет!
Могилы современные напротив -Железо, камень, дерева, цветы. Там часто кто-то меж крестами бродит Или на лавочке потерянно сидит.
Вот холмик наш. Я на коленях... Мама И наши четверо сестренок в ряд. Цивилизованный фашистский гад Их уложил. Не отпускает память!
Я руку внука положил на холмик... Встревоженно глядит он мне в лицо. Сквозь слезы говорю: смотри, запомни Могилы предков и родину отцов.
***
... По-видимому, готовилось наступление, и наша артиллерия начала обстреливать Ефремовку. Мы переселились в погреб, где стояли бочки с соленьями, на полу лежали различные овощи. Мы разместились сверху.
Наше сиденье длится день, второй.... После солений очень хочется пить. Пьем рассол, отчего жажда только усиливается. Обстрел продолжается. Неожиданно поднимается крышка люка, и мы видим фигуру немца с гранатой в поднятой руке. "Золдатен, партизанен?" - кричит немец. В ответ дикий визг перепуганных насмерть людей. Крышка опускается. Сразу видна разница между эсесовцем и простым солдатом.
Выйдя из заточения, мы оглядели окрестности. Неподалеку лежала убитая снарядом лошадь. Тотчас же она была разделана, и мы впервые за много-много дней поели вкуснейшего горячего мяса.
... Наш дом догорал. Уже не было пламени. Лишь на месте коридора поднималось невысокое пламя, а внутри с невероятным белым жаром горели приготовленные на зиму кизяки. Сверху на них стояла дежа с хлебной закваской. Дерево обгорело, а тесто запеклось. Мы отковыривали
кусочки и жадно их поедали. Тесто было очень кислым, невымешанным, но съедобным.
***
... Наши войска приближаются. Немцы готовятся к обороне, подтягивают новые части. Жителям было объявлено - "Вэк, шнель эвакуирт!" Мы быстро хватаем свои пожитки, бросаем их в легкую тележку, в нее впрягаем нашу буренку с обгоревшей спиной и быстрым шагом уходим из села. Нам нужно пересечь грейдер, по которому катится колонна танков. Наверное, мы не учли скорости движения танков и на перекрестке дорог оказались одновременно с первым танком. От ужаса мы остолбенели и вовсе остановились. Представилось, как эта железная махина, не сбавляя скорости, проутюжит нас. Но видно ангел-хранитель берег нас для будущего. Танк резко дернулся и объехал нас. Только теперь мы пришли в себя и рысью кинулись прочь.
***
... Мы проехали соседнее село Семёновку и по проселочной дороге двинулись вдоль полей. Уезжать далеко от дома никто не хотел. Увидев большое кукурузное поле, старшие решили спрятаться в нем. Высокие растения укрывали нас от недоброго взгляда, от самолетов, кукурузными початками можно было питаться, из стеблей могли получиться небольшие шалаши и навесы от дождя. Старший брат вместе с мужчинами отправился в разведку. Разведчики обнаружили брошенную пасеку и бахчу, и мы все получили лакомства. Совершенно не было хлеба. Буренка давала нам молоко, творог. Мы ели творог, запивая его молоком. Шалаши не спасали от дождей, но погода в августе стояла теплая, и это не причиняло нам больших неудобств.
Как долго мы жили в этих условиях, не помню. Но однажды случилось чудо: вдоль посадки в нашу сторону продвигалась небольшая цепочка солдат. По-видимому, это было отделение. По двое солдаты несли тяжелые противотанковые ружья. Еще издали мы узнали своих солдат и кинулись им навстречу. Боже мой! Как мы плакали от счастья, как обнимали их, таких родных!
Уставшие солдаты побыли с нами совсем недолго. Мы несли им молоко, какую-то другую еду, но они торопились по своим военным делам. Нам стало понятно, что можно готовиться к
возвращению. Вскоре мы вернулись домой. Война навсегда ушла на запад.
***
... Из нас троих уцелел младший брат, поэтому его отправили в город, в детский дом. Я и старший брат находились на попечении и излечении у тетки Натальи - сестры матери. От ее дома остались только саманные стены и большая русская печка. Над печкой натянули кусок брезента от дождя, протопленная печка хорошо грела снизу. Но наступала осень с дождями и холодами. Местная власть выделила небольшое количество леса, сами насобирали каких-то деревяшек, хвороста, уложили, замазали глиной - потолок был готов. Кто-то из родственников, возможно дядя
Фёдор, помог сделать соломенную крышу. Теперь можно было как-то зимовать.
***
... Зимовали трудно. Нечем было топить. По несколько раз в день нас, мальчишек, отправляли за сухим бурьяном. Горел он жарко, но очень быстро. Собирали торчащие из-под снега сухие стебли подсолнухов. Ходили в лес за сушняком, корчевали пни. Рубить деревья строго запрещалось. По ночам тайком ходили в поле, к стогам соломы, которой кормили буренку.
Основная еда - картофель, свекла, кукуруза. Картошку и кукурузную кашу варили одновременно для себя и домашних животных - кур, коровы. Отваривая сахарную свеклу, получали сладкую воду - "юшку" и "варенки". Вкус этой еды помнится до сих пор. Деликатесом был подсолнечный жмых, который называли макухой. Большие или малые круги макухи мы разламывали на куски, брали с собой в школу, иногда обменивали на что-то другое.
Весной стало совсем голодно. Как только стаял на полях снег, мы бегали на прошлогоднее картофельное поле за перемороженными плодами. Высохшую до состояния порошка картофельную массу заливали водой, затем отцеживали и получали крахмал. Из крахмала готовили вкусные белые блинчики. Иногда день начинался с того, что кто-то из старших отправлялся к родственни-
ки
кам или соседям с целью добыть стакан муки или зерна. Младшие должны были обеспечить печь топливом, принести от соседей угольки для разжигания печи. Спичек не было. Часто добывали огонь трением. Для этого требовались стальная тонкая проволока, сухая палка и порох. Мы находили порох в разных местах в больших количествах. Желтые пластинки, длинная соломка, небольшие цилиндрики, мелкий порох из снарядов россыпью или в целлофановой упаковке, напоминающей вареники, - этого добра хватало всем. Когда удавалось добыть один-два стакана муки, готовилась вкуснейшая и сытная затирка.
Зима была очень суровой и снежной. Окна обмерзали так, что ничего не было видно. Мы соскребали иней и дыханием выдували круглые "окошки", чтобы увидеть, что делается в мире. Снега навалило под крышу. От порога к колодцу мы прокапывали целую траншею в рост человека. К ночи морозы усиливались до 30-40°, и воробьи стаями набивались под соломенной стрехой. В темноте мы с братом стали их ловить. Это нам иногда удавалось. Птички потом съедались, но вкуса их я не помню.
***
Было довольно рано, когда я получил распоряжение сбегать в магазин. Легкомысленно набросив на босые ноги сапоги, я побежал к магазину. Расстояние было солидное - около километра. Уже на полпути к магазину у меня одеревенели пятки и пальцы на ногах. Надежда отогреться в магазине не оправдалась: магазин оказался закрытым. Бесполезным оказалось и растирание снегом. Оставалось одно - бежать как можно быстрее домой. Дома мои конечности опустили в холодную воду, а когда они оттаяли, измазали их гусиным жиром. С тех пор я больше люблю
знойные степи Казахстана, чем экзотику севера.
***
... Летом 1944 года к нам поступила американская помощь. Разнообразная одежда, которую мы называем сейчас "second hand" была роздана по спискам сиротам и другим сильно нуждающимся. Мне достался огромный синий комбинезон. Повертев его в руках, родственники отрезали почти полностью широченные штанины, подогнали по росту лямки. Нередко я попадал обеими ногами в одну штанину, вторая лихо развевалась при беге, вызывая веселое оживление окружающих.
Весной мы, мальчишки, начинали сезон отлова сусликов, которые с наступлением тепла открывали свои норы. Пользуясь обилием луж талой и дождевой воды вокруг, мы с ее помощью выгоняли зверьков из нор. Улов достигал 30-40 штук животных в день. Их шкурки принимала заготконтора по 30-60 копеек. Я старался максимально растянуть шкурку, чтобы цена была повыше. Это был наш заработок. Мясо съедали собаки. Но однажды на наших глазах местный пастух зажарил на костре крупного и жирного зверька. Аромат стоял потрясающий. Мы, облизываясь, смотрели на солидную дозревающую тушку, но угощения не предвиделось. В тот же день из нашей дЬбычи мы отделили несколько крупных экземпляров, разделали их и передали нашей сверстнице ^Тамаре. Жаркое из сусликов с картофелем было бесподобным на вкус.
***
На околице села располагался зеленый выгон. Туда выводили перезимовавших животных -коров, телят, коз, привязывая их к вбитому в землю колышку. Вместе с животными туда переселялись и мы, ребятня. Зеленая мягкая трава, теплое солнце, веселые игры .... Беззаботная жизнь.
Война придала своеобразие нашим забавам. В нашем распоряжении была большая металлическая коробка с винтовочными патронами. Нередко мы развлекались тем, что стреляли боевыми патронами из найденного карабина. Чтобы приглушить звук выстрела, мы отсыпали из патрона половину пороха. Также можно было воткнуть патрон в землю, на капсюль поставить с помощью грязи пулю и затем ударить по ней дубинкой. Патрон разрывало в виде лапы, в земле образовывалась ямка размером с кулак. Суть этого развлечения заключалась в том, чтобы получить наиболее причудливую "лапу".
Во время одного из таких экспериментов из патрона вылетел капсюль и вонзился мне в руку. Постепенно он там прижился, но, в то же время, образовавшаяся шишка создавала некоторые неудобства. С моральной поддержкой друзей инородное тело было удалено собственными силами.
На выгоне находилась землянка с лежанкой, оставленная девушками-радистками из наших наступающих частей. Однажды мы разожгли печку, набросали внутрь патронов, и в этот момент в землянку зашел взрослый - дядя Костя, чтобы приструнить нас. Мы хорошо знали, что будет через мгновение, и потому, обгоняя друг друга, кинулись к выходу. Сразу же последовала суматошная стрельба, и дядька пулей вылетел следом за нами. Печка была почти полностью разрушена.
Землянка представлялась нам крепостью. Мы делились на две команды, осаждающих эту крепость и защищающих ее. Одна из таких битв закончилась довольно драматично: выглядывающему через амбразуру (окошко) защитнику кто-то попал в лоб металлическим шариком от шрапнели, пущенным из рогатки. Удар был столь силен, что на лбу появилась вмятина с расходящимися лучами из кровоточащих трещин. Битва была мгновенно прекращена, и все занялись оказанием помощи пострадавшему.
***
На полях валялось много всякого металла. Скоро открыли пункт по приему цветного металла. Латунная гильза от 150-миллиметрового снаряда стоила 9 рублей. Для нас это были серьезные деньги. Когда собрали крупноразмерный металл, приемщик стал принимать мелочь - винтовочные, автоматные, пистолетные латунные гильзы. Находились смельчаки, которые пытались свинчивать алюминиевые взрыватели с мин и снарядов. Итог был печален: несколько пацанов погибло, другие получили ранения и увечья.
В лесу с названием Федорец мы обнаружили танк "КВ", взорванный нашими при отступлении из-за отсутствия горючего. Корпус мотора состоял из дюраля. Открутить что-либо нам было не по силам. Решили оторвать взрывом. Нанесли сушняка, сверху положили крупный артиллерийский снаряд, подожгли костер и разбежались. Долго ждали результата. Когда стало невтерпеж, я стал подниматься вверх по наклонному стволу дерева, чтобы издали оценить ситуацию. В это время раздался мощный взрыв. От страха я свалился вниз. Придя в себя, мы подошли к танку: интересующий нас дюралевый блок находился в целости и сохранности.
Черный металл мы практически не собирали, хотя в окрестностях стояли разбитые танки, бронемашины, автомобили. Все это железо было для нас неподъемным. Вскоре приехали специальные бригады, которые быстро управились со сбором черного металла.
***
С хорошей добычей - куском алюминиевого крыла самолета я возвращаюсь домой по грейдеру. Следом за мной неумолимо надвигается страшная туча. Из нее с шорохом сыплется сухой град. Я убегаю что есть сил. И все-таки туча настигает меня, поток крупных градин сыпанул сверху. Металлическая пластина укрыла меня, и под барабанную дробь я благополучно добрался до дома.
***
Через село с запада на восток тянется хороший грейдер. Примерно через километр он пересекает овраг, поросший камышом. Для преодоления этого препятствия немцы построили небольшой добротный деревянный мостик, выдерживающий танки. Возможно, они же сделали дамбу, и тогда появился глубокий пруд со странным названием Благауз. Похоже на немецкое слово "блок-хауз".
Летом мы целыми днями пропадали здесь. Незаметно все научились плавать и нырять. На спор переныривали в ширину весь пруд. Проплывали его под водой или перебегали по дну, хотя ширина его достигала, как нам казалось, 50 метров.
В какой-то из летних дней на пруд пришли ребята постарше и принесли с собой противотанковую мину. Мы с опаской смотрели на эту большую круглую затаившуюся смерть. Тем временем ребята прикрепили к ней толовую шашку с бикфордовым шнуром, шуганули нас подальше за край оврага, подожгли шнур, раскачав, изо всех сил швырнули мину в пруд и тоже кинулись в укрытие.
Тяжелая мина упала в воду недалеко от берега. Рвануло страшно. Когда мы подошли к пруду, то вместо пологого спуска обнаружили обрыв. В воде плавало много оглушенной рыбы, которую тут же собрали.
После этого события у нас появилась возможность лихо прыгать с обрыва в воду. Хотя глубина в этом месте была большая, я умудрился дважды пострадать при нырянии. Первый раз я
зацепился грудью за какую-то железяку или осколок, лежащий на дне. Через порез на груди выглядывала кость, шла кровь, но, в принципе, ничего страшного не произошло. Иной ситуация была, когда я после прыжка воткнулся головой в дно и отключился. Сколько прошло времени, не знаю, но сознание вернулось, и сквозь туман пробилась первая мысль: "Я же тону!" Сильными гребками я поднял себя на поверхность. Ангел-хранитель снова был со мной рядом.
Взрослые работали в колхозе за трудодни. День работы - один трудодень или "палочка". Зимой работы на всех не хватало, поэтому за год вырабатывали около 200 трудодней. По итогам года выдавали по 100 граммов зерна на 1 трудодень. Таким образом колхозник получал 20 килограммов зерна за год работы. Чтобы как-то выжить, надо было хорошо потрудиться на своем огороде. Кроме того, несмотря на опасность, люди, чтобы выжить, воровали. Воровали зерно на токах и в полях, прятали его в стогах соломы, чтобы позже перенести домой. Воровали свеклу, кукурузу в початках, солому в стогах для своих буренок.
Мы, пацаны, принимали посильное участие в заготовках. Летом с сумками наперевес мы устремлялись на убранные поля собирать колоски. Сумка колосков, собранная за день, давала 1-2 килограмма зерна. Попутно мы бросали одну-другую горсть зерна в рот, утоляя голод. Хотя поля уже были убраны, почему-то собирать колоски запрещалось. Прячясь или убегая от объездчиков (охранников), мы делали свою полезную для семьи работу.
Мы изрядно поднаторели в этом деле. Оказалось, что мыши тоже собирают колоски на зиму. Траву и колоски они раскладывали слоями, постепенно присыпая эту пирамиду снизу вверх землей. Найдя такую кучку, мы перебрасывали колоски в свои сумки, которые быстро наполнялись. О том, что это может представлять опасность, нас никто не предупреждал, но обошлось. Видно мыши были здоровыми.
Особый интерес для нас представляли стога соломы. Тщательно изучая их с поверхности, мы почти безошибочно находили спрятанное кем-то зерно. Обнаружив, старались поскорее доставить его домой или, если зерна было много, надежно перепрятывали. При необходимости сами умело прятались в стоге.
***
Странно, но, несмотря на голодное время, мы росли крепкими. Наверное, это было связано с тем. что мы очень много употребляли съедобных диких и культурных растений. Специально нас никто этому не обучал, но мы узнавали друг от друга о том, какие растения или какие части растений съедобны. Молочай, чернобыльник, щавель, белые части молодых побегов камыша, сладкие земляные орешки, фундук, боярышник, шиповник, терн, дикие яблоки и груши, молодые клубни сахарной свеклы, зерна подсолнухов, злаков, мака молочной спелости, продукция своих и чужих садов и огородов - всю эту и другую всячину мы, как грызуны, постоянно жевали, витаминизируя свои растущие организмы.
... У дяди Ивана росли две огромные груши. Удивительные на вкус "дули" притягивали нас, как магнит. Через заросли подсолнухов, кукурузы мы подкрадывались к деревьям и издали палками сбивали плоды. Однажды я забрался на дерево, а друг Толька остался внизу, чтобы собирать сбрасываемые груши. Увлекшись сбором груш, я не заметил как исчез Толик, а вместо него появился хозяин. Прямо с ветки я прыгнул куда-то за его спину, при падении несколько раз кувыркнулся и исчез в зарослях. Но все было напрасно: дядька Иван узнал меня, и когда я наконец-то
появился дома, то был жестко отлуплен хворостиной за то, что попался.
***
Впервые после войны нам привезли кино. Этот первый фильм о борьбе югославских партизан с немцами показывали за неимением клуба в церкви. Стрельба, грохот взрывов многократно усиливались и отражались церковной акустикой. Это был звуковой ад. Разговорную речь также невозможно было понять. Хотя мы обалдели от всех этих эффектов, фильм произвел огромное впечатление.
Последующие фильмы мы смотрели уже в клубе. На экране показывали другую жизнь, других людей, которые были одеты иначе, как-то особенно (литературно) говорили. Я понимал, что всему этому нужно научиться, и, как губка, впитывал это новое. Однажды я увидел как мужчина завязывает галстук и запомнил все его движения. Через много лет, повторив эти движения, я завязал свой первый галстук.
