CC BY
22
УДК 355.292 (470+571) ББК 63.3 (2) 722.78 (РР)
ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ, СЕМЬЯ И МИРОВОЗЗРЕНИЕ РЯДОВОГО СОЛДАТА РОССИИ ВО ВТОРОЙ МИРОВОЙ
Шабанов Михаил Федорович,
кандидат физико-математических наук, доцент Воронежский государственный педагогический университет
Аннотация. Жизненный путь, семья и мировоззрение рядового солдата России во второй мировой войне по воспоминаниям его сына.
Ключевые слова: Дети, село, семья, солдат, фронтовик, военнопленный, сельский мастер.
WAY OF LIFE, FAMILY AND WORLD VIEW OF ORDINARY RUSSIAN SOLDIERS IN WORLD WAR II.
Shabanov M.F.,
Candidate of physico-mathematical sciences, privat professor Voronezh State Pedagogical University
Abstract. Way of life, the family and the world of ordinary Russian soldier in World War II on the recollections of his son.
Key words: Children, village, family, soldiers, veteran, of rural master
Мой отец Шабанов Федор Тихонович - рядовой солдат России, участник войны 1941-1945 гг. У него судьба была такая. Родился 26 февраля 1911 года, в крестьянской семье в селе Никольское Воробьевско-го района Воронежской области. В 1918 г. во время эпидемии тифа умирают его молодые родители Шабановы Тихон Семенович и Анастасия Яковлевна. Осталось четверо детей, старший - мой отец, ему 7 лет, его сестра - 4 года, брат - 2 года и малышка -4 месяца. Трудно даже представить, как мои деды сберегли детей от свирепого тифа в их доме. От дедов пошел закон «Сам умирай, а детей спасай!» Детей забрал в свой дом брат моего деда Роман и воспитывал их до начала коллективизации. Малышка умерла, в то суровое время не умели выкармливать таких маленьких, не было кормилицы. Остальные трое детей
во главе с моим отцом выжили. В нашем роду за последние 100 лет никто не бросил детей и не отправил в приют, растили сами, отдавая последний кусочек хлеба, свою одежду и тепло остывающей печки.
Все мои деды по линии отца и матери были большими мастерами и владели ветряной и паровой мельницами в складчину. Они не нанимали батраков, все делали своими руками, в том числе мельницы. Благодаря трудолюбию и мастерству, в достатке содержали свои многодетные семьи. Замечательными хозяйками были бабушки, надежная опора дедов. Естественно, в годы коллективизации и раскулачивания они попали в кулаки, как зажиточные хозяева. Деда Романа раскулачили, забрали все ценное из дома и увезли его в тюрьму в райцентр. Отец, которому не было и 17-ти лет, опасался, что его тоже
заберут, прятался зимними ночами и в окрестных оврагах. Там он основательно застудил легкие. Благо, это длилось недолго. В райцентре разобрались, что Роман содержит трех малолетних сирот и вернули подводы с имуществом и одеждой для детей, а отцу объяснили, что никто его забирать не собирается. Оставили добротный дом Романа для детей.
Деда Романа (мы чтим его как родного деда) куда-то услали. Никакой переписки не было и нам ничего неизвестно, где пропал наш дед Роман Семенович Шабанов. Если был бы жив, обязательно вернулся бы домой к детям и жене. С уходом деда Романа, его жена не могла прокормить 4-х детей, старшим был мой отец. Дед Роман брал его с собой в помощники с 9 лет. Учиться в школе ему было недосуг, он не закончил толком даже второй класс. Зато к 16 годам отец стал заметным мастером и мог прокормить семью. Этим он и занимался, пока не стали взрослыми все дети. Им он помог построить собственные дома. И до сих пор, как памятник отцовского мастерства, стоит уютный домик его сестры, на много лет переживший своих хозяев.
В 1933 г. отец призывался в армию, но был признан непригодным для военной службы. Он женился на маме, у них родились два сына и дочь и тут война. 15 октября 1941 г. он ушел воевать, оставив двух сыновей 4-х и 2-х лет и дочь - 1 годик. А через два месяца после его ухода, в декабре 1941 г. родился я. С отцом я увиделся только через 4 года, когда он вернулся. Так без отцовских рук росли мои сверстники, и большое счастье, если отец вернулся даже калекой, более тысячи воинов нашего села не вернулись домой, вечная им память!
В составе 1482-го саперного батальона отец попал на фронт. Ему приказали делать из дерева фальшивые батареи, и делал он это, как мастер. Не успеют их вытащить из укрытия, как немецкие самолеты бомбили их и пытались расстрелять из пулеметов солдат, убегающих в укрытия. Делать это приходилось зимой днем и ночью, когда морозы доходили до 45 градусов. Чтобы не замерзнуть, солдаты обматывались под шинелью тканью и перевязывались бинтами. Отца собирались наградить за умелую работу, но не успели, с 1 января 1942 г. перевели в 11 стрелковый полк в качестве стрелка. В составе этого полка отец воевал до пленения 28 мая 1942 г. Данные взяты из военного билета отца. Отец, как и многие фронтовики, неохотно рассказывал о своем военном пути и пленении, и как выжил он почти три года в концлагере «Изувер». Все, что я знаю об этом, услышал из застольных разговоров отца с друзьями фронтовиками, двое из которых были тоже в плену похожим образом.
Фронтовики ругали наших командиров, которые по глупости и неумению допустили окружения,
гибель или ранения многих наших солдат в первые месяцы войны. Не берегло верховное командование наших солдат, бросая их в бессмысленные гибельные атаки. Много наших солдат напрасно полегло на Волховском фронте, где был отец. Офицеры, полевые командиры, берегли солдат и сами гибли в этих атаках. А тех, кто прятался за спины солдат, расстреливали своих подчиненных, если было за что. Об этом я узнал из тихих доверительных разговоров фронтовиков между собой. Это было редким явлением, но полевые офицеры знали это и старались беречь солдат. Конечно, работали военно-полевые суды, но доказать, от кого погиб офицер в бою, было практически невозможно. Такие свидетельства фронтовиков еще раз показывают, что полевые офицеры, выжившие во многих атаках, были умелыми и мудрыми командирами, и солдаты берегли их, как свою жизнь, прикрывали от пуль в атаках. Они заслуживают великого уважения и почета!
Нам точно неизвестно как отец попал в плен, переплелись два рассказа из застольных разговоров. Первый, это он попал в плен при окружении его части, и по приказу командиров они сложили оружие и сдались в плен, чтобы не быть убитыми. Положение было безнадежно, и ждать помощи было неоткуда. Судя по рассказам, в окружение попало несколько частей и много наших солдат, из спешно организованных частей и плохо вооруженных и обученных. В мае 1942 немцы еще были сильны, захватывали наши города и успешно проводили операции по окружению наших частей.
Второй рассказ прозвучал из уст отца или его друга как участника, достоверно и убедительно. Трое наших солдат пошли в ночную разведку с заданием выяснить расположение частей немцев и взять языка. Они скрытно пересекли линию фронта и осторожно продвигались по территории, занятой немцами. Им навстречу попались трое немецких вооруженных солдат, которые шли, вероятно, на смену караула. Нападать на них наши не стали, убить или взять их в плен без выстрела невозможно, а первый выстрел поднял бы тревогу у немцев, и наши разведчики неминуемо были бы расстреляны или схвачены. На этот счет у немцев был порядок и быстрая реакция. Разведчики заметили домик в отдалении, из которого вышли встречные немцы и решили заглянуть в этот домик, в надежде захватить сонного немца из отдыхавшей смены караула. Они скрытно осмотрели дом, немцев там не обнаружили, но увидели их вещи и двух женщин, старуху и средних лет. Старуху оставили в покое, а женщину скрытно и тихо вывели во двор. Стали ее расспрашивать, где тут немцы и почему она стала им прислуживать. Женщина толком ничего не знала или не
хотела говорить, зато сказала разведчикам, что скоро вернутся немцы и их расстреляют.
Женщину нельзя оставлять в живых, поднимет шум и разведчиков тут же схватят. Командир, сержант из Башкирии, приказал солдатам заколоть предательницу штыком, оба категорически отказались, тогда сержант, не теряя времени, заколол женщину, приговаривая не только по советскому закону, но и по нашим вековым законам, женщина, принявшая врагов, должна быть убита. Разведчики поспешили к линии фронта, но не успели. Караул немцев возвратился и поднял тревогу. Разведчики были быстро схвачены. Немецкий офицер стал расспрашивать, кто убил женщину. Сержант попросил солдат молчать, и они молчали. Разъяренный офицер пообещал через минуту расстрелять всех троих. Тогда сержант сказал, что женщину убил он, а эти двое отказались это сделать. Так он спас от расстрела своих товарищей. «Зачем ты это сделал?» - спросил офицер. Сержант ответил, что по закону башкирского народа женщина, принявшая врагов, должна быть убита. Офицер пояснил это на немецком своим солдатам. А нашим, на ломанном русском языке сказал: «По закону рейха враг, убивший нашего союзника, должен быть убит». После этого лично расстрелял сержанта.
Солдат не расстреляли, а повели на допрос. Отец как рядовой знал немного и ссылался на то, что он читать не умеет, никаких документов и приказов читать не мог и фамилии командиров знал до комбата. Ничего интересного немцам сообщить не мог и его, как рядового, не партийного, не еврея и мастера, отправили для работы в Германии. Поиски по Интернет косвенно подтверждают факт разгрома на Волховском фронте 46 стрелковой дивизии 26-28 мая 1942 г. в районе сел Кривино и Червино, (http:// ru.wikipedia.org/wiki/46). В составе 46 дивизии был и 11-й стрелковый полк, но боевой путь этого полка мы не нашли.
В Германии отца определили в кулацкое хозяйство к бауэру. Предупредили, что в случае неподчинения хозяину его отправят в концлагерь, где живут недолго, а за вредительство расстреляют. Однако он работал у бауэра недолго. Но успел сдружиться с пожилыми немцами, работавшими у него, как слесарь и электрик. Они быстро поняли, что отец мастер и стали отпрашивать его к себе домой, чтобы починить или сделать мебель, окна, двери и вплоть до деревянных игрушек для детей и помочь по хозяйству, а в награду вкусно кормили. Они уважали отца за мастерство и трудолюбие и относились почти как к равному. Хозяин считал отца рабом и однажды огрел отца плеткой. Отец был сдержан, но обидчикам давал отпор. Дома ему, как мастеру, многое прощали и даже начальники вежливо просили его. А тут плетка за то,
что сделал не так, как обычно немцы. «Ах ты немчура, я на тебя за плохую кормежку работаю, а ты меня как скотину, плеткой!» рассказывая, возмущался отец. В ответ он спалил ему мастерскую, устроив короткое замыкание. Хозяин сразу заподозрил отца, но оба немца, электрик и слесарь, стали утверждать, что пожар вызван плохой проводкой. Они упорно отстаивали это и перед комиссией, решавшей расстрелять отца или в концлагерь, так как бауер выразил ему недоверие. Факт вредительства не был доказан, и отца отправили в концлагерь «Изувер» в Западной Германии в шахты. Может быть, поэтому отец никогда не ругал рядовых немцев и даже солдат, с которыми воевал. Это все Гитлер, его окружение и командиры, устроили нам эту бойню, говорил он.
В шахте при первом спуске ему приготовили суровое испытание. Конвоир привел его в штрек и подвел к опрокинутой вагонетке с углем и приказал поставить вагонетку на рельсы и собрать в нее рассыпавшийся уголь. Показал, что через час будет капут, если не сделает. Отец попытался поставить вагонетку на рельсы, но она была очень тяжелая и не под силу даже троим. Никаких рычагов в штреке не было, и, помучившись, отец сел ожидать смерти или избиения. Прошло полчаса или более и тут по штреку проходила группа военнопленных из западных стран, которых немцы в концлагере не истязали, как наших. Отец попросил их помочь поставить вагонетку на рельсы, иначе ему капут. Они, не владея языками, поняли все без слов и дружно поставили вагонетку на рельсы. Отец, что было сил, начал кидать уголь в вагонетку, зная, что назначенный ему час кончается. Немец пришел четко, по времени, а отец заканчивал сбор угля, немец назидательно потрогал свой автомат, подождал немного, пока отец соберет весь уголь, и отвел его в забой.
Как выжил он три года в концлагере, ведь смерть каждый день ходила рядом. Достаточно просто заболеть, а лечение - расстрел. Потерять веру в освобождение и бдительность и плыть по течению. Очень скоро доплывешь до расстрела, нарушив какой-либо пункт немецкого порядка. Отец не мог стать пособником немецкого порядка, он ненавидел его, как все его товарищи, и считал его не только людоедским, но и опасным для самих немцев. Он ни на час не терял надежды вернуться домой к жене и детям и больше переживал за нас, чем за себя. Отец умел быть незаметным среди военнопленных на работах и в бараках. Дома, он как мастер, всегда был на виду и руководил людьми, но предпочитал работать сам. В плену отец быстро осваивал любую работу и мастерски изображал старательного исполнителя, работая по минимуму и не привлекая внимание конвоя и надсмотрщиков. Помогала выжить не-
140
подкупная и бесстрашная дружба военнопленных, как они говорили до расстрела!
Интересно отношение военнопленных к рассказу «Судьба человека» М.А. Шолохова, когда военнопленный отказался пить за победу Германии, но охотно выпил трижды без закуски за свою смерть. Отец услышал этот рассказ по радио и заметил «Нашли героя, это кто же из нас выпил за победу Германии, значить, за рабство или смерть наших детей и жен! Уж что такое немецкий порядок, каждый ощутил на своей шкуре! А вот за свою смерть выпил бы каждый! Уж больно пакостно жить в лагере, за такую жизнь гроша ломаного жалко! А смерть была не страшна, мы к ней привыкли и видели ее каждый день!» Смерть была избавлением от лагерных мук, и все, кто терял веру в освобождение, быстро попадал в ее объятия. Другие бывшие узники немецких лагерей также подтвердили, что М. А. Шолохов описал реальный образ нашего военнопленного, вероятно, из рассказа очевидца.
Немцы тщательно скрывали от военнопленных свои поражения на фронте, но узники всяким путями узнавали правду, хоть и с большим опозданием. Почувствовали пленные другое отношение немцев, в том числе конвоя, после Сталинграда. Они стали больше уважать наших пленных и даже бояться их. Реже пускали в ход собак и приклады, реже стали расстрелы. А по мере приближения Красной армии к Германии, это становилось все более заметно. Теперь почти каждый перед расстрелом кричал, путая русские и немецкие слова: «Гитлер капут! Да здравствует Сталин! Скоро вас расстреляют, людоеды!» И летели веером пули в дрожащих руках старых солдат, не привыкших расстреливать безоружных, а офицеры спешили изрешетить пулями кричащего. Страх искажал их лица перед этими изможденными людьми, которых ничем нельзя запугать и поставить на колени. Исчезал приток пленных, редкими стали расстрелы и избиения, рейху нужны были рабочие. И вот уже наша армия вступила в Германию, в небе господствовали наши самолеты и самолеты наших союзников, скрывать свое поражение немцы уже не могли. И даже коменданты концлагерей начали изменять свое отношение к пленным.
Последний месяц, перед приходом американцев, был особенно тяжелым и опасным. На работу уже не гоняли, и кормили совсем плохо. Привозили, в основном, подпорченные после зимнего хранения овощи и сваливали у бараков. Охраняли лагерь пожилые немецкие солдаты и гитлерюгенд, которым раздали малокалиберные винтовки. Гитлерюгенд, мальчишки 14-16 лет, устроили охоту на военнопленных, расстреливая всех, кто выходил из барака в туалет или в поисках пищи. Старые немцы запрещали им это делать (видимо, по приказу комендан-
та), но мальчишкам очень хотелось пострелять, и уследить за ними было трудно. За убитого или раненого пленного мальчишки получали лишь оплеухи от стариков. Поэтому из барака старались не высовываться, пока не показывался на виду старый немецкий солдат, следивший за гитлерюгенд.
Мы не слышали и не читали, сдавали ли нашим войскам концлагеря без боя и в полной сохранности. А в Западной Германии сдача населенных пунктов и концлагерей американцам часто проходила без боя. Так было и с концлагерем, где был отец. Комендант лагеря перед приходом американцев снял охрану и разрешил узникам, идти куда хотят. Узники не спешили разбегаться из лагеря и ждали американцев. Можно было угодить под обстрелы и бомбежки американцев и под пули гитлерюгенд и других фанатиков, которые мстили за гибель своих родных, расстреливая безоружных военнопленных. Комендант сдал лагерь без единого выстрела наступавшим американцам, извинился перед пленными за действия немецких властей. Просил американское командование засвидетельствовать, что он лично не отдавал приказов на расстрел и избиения военнопленных, выполнял только приказы сверху в минимальных масштабах. При освобождении военнопленных ожидала еще одна беда, смерть или тяжелая болезнь от переедания. Измученных голодом, отвыкших от нормальной пищи, военнопленных стали кормить американские солдаты, у которых было хорошее снабжение, и они не жалели отдавать еду голодным пленным, особенно советским.
Американская комиссия для военнопленных подробно опросила каждого военнопленного о его намерениях и прежде всего, согласен ли он на передачу советской стороне. Опросили и моего отца и агитировали остаться в любой западно-европейской стране, включая Америку. Узнав, что отец мастер-строитель обещали хорошую работу, дом и зарплату в Америке. Пугали сталинскими лагерями для военнопленных. Некоторые военнопленные, у которых не было семьи, согласились остаться у них. Им оформляли новые документы и переправляли в выбранную страну, более всего - в Америку, Англию, Францию, можно было остаться и в Германии. Советской стороне о них ничего не сообщалось, и у нас они числились пропавшими без вести.
Однако большинство попросились вернуться домой. Мой отец заявил, хоть в лагерь, но в Россию! Его вместе с другими передали Советской стороне. Здесь начались допросы, как попал в плен, где был в плену и как себя вел. Допросы были недолгими, нашлись свидетели пребывания и поведения отца в лагере и в его пленении наши контрразведчики не нашли криминала. На второй день, 3 мая, отца зачисли-
ли стрелком в 206 -й стрелковый полк, где он служил до демобилизации 17 ноября 1945 г. Здесь он получил единственную награду медаль «За победу над Германией». Перед друзьями фронтовиками, увешанными орденами, отец шутил «Все-таки я ее победил, а не она меня!» Фронтовики хорошо знали цену этой медали для тех, кто был в немецких концлагерях.
Отец был постоянно с фронтовиками на работе и в застолье. Мы, дети и наши друзья, дети фронтовиков, ни разу не слышали, чтобы отца упрекали за то, что он попал в плен. Иногда его покалеченные товарищи сочувствовали ему: «Мы-то под расстрелом немцев были только в атаках, а много раз в атаку не сходишь, нас кормили и лечили, плетками не били, а как ты, Федор, прожил три года под расстрелом и плеткой, тут ума и героизма больше надо!» Отец шутил: «Какой там героизм, только наш солдат способен пережить этот ад».
Приход каждого солдата домой был праздником для всей улицы. Начиналась она с встречи с женой и детьми, за четыре года отвыкшими от отцовских рук и воспитания. Обычно солдаты писали редко, и жены не знали, где они и когда вернутся домой. При пленении отца матери сообщили, что он пропал без вести. Только через три страшных года отец написал, что жив, здоров и скоро вернется. Но пришел он не скоро, когда уже многие фронтовики были дома. Первые мои детские воспоминания в 4 годика были связаны именно с приходом отца. Мои старшие братья 6 и 8 лет увидели его далеко на улице, но не узнали его сразу. А когда он зашел в наши ворота, 6 летний Иван побежал к матери и закричал «Мама, мама, к нам дядя солдат пришел!» Мать выскочила во двор не одеваясь, бросилась к отцу и заплакала. Мы вчетвером выстроились и с удивлением наблюдали эту сцену. Только старший, 8 летний Василь, догадался, что это отец и назвал его папой. Отец быстро успокоил мать и начал рассматривать нас. Поздоровался со старшим и взял на руки каждого из нас. Приласкал и сказал, что теперь будет хорошо, и мама не будет плакать, это я хорошо запомнил и долго повторял.
Меня он долго рассматривал, что-то говорил мне и занес в избу. В избе было холодно, топить было нечем, а от мусора печь нещадно дымила. Вечером к нам пришли многочисленные друзья отца и подруги матери, соседи, заполнив до отказа нашу избу. Время было тяжелое и у матери нечего было подать на праздничный стол. Принесли все, что кто мог, и организовали праздник. Для нас, детей, это большое событие, мы не видели веселого застолья почти 5 лет, нас досыта накормили вкусным домашним хлебом. Мужчины пили и кратко рассказывали, где воевали, а женщины поздравляли маму: «Пришел твой пропавший без вести, может, и наш при-
дет». А те, кто получил похоронки, плакали и надеялись на чудо. На следующее утро отец начал перекладывать дымившую печку. Работал почти сутки, и мы смогли натопить хату без дыма. Отец быстро взялся за восстановление запущенного хозяйства дома и в колхозе и за трудовое воспитание сынов.
Тут надо рассказать, как пережили войну наши женщины, как смогли они сохранить своих детей в голодное и холодное время. Надрывно трудились на полях и фермах. Все для фронта! Все для победы! Себе оставляли скудное пропитание и, в основном, детям. На полях и фермах работали все, от 10 лет и старше и немощные старики. Мама тоже каждый день от зари до зари работала в поле и, если близко, прибегала два раза в день покормить меня, сестру и братьев. А если далеко, то нас, грудничков, собирали по домам, клали на сено в телегу и везли к мамам. Они кормили нас, укладывали в телегу, и она под многоголосый плач возвращалась домой. Хорошо, если были старики дома. У нас была замечательная бабушка, но она управлялась на три дома и хозяйства, в разных местах, старшим оставался 5-летний брат Василь. Война рано сделала его не по годам взрослым, и он старался, как мог, пеленая меня и сестренку, качал в люльках, подвешенных к потолку, которые предусмотрительно сделал отец. Помогал маме по хозяйству. А когда мы подросли и вылезли из люлек, Ва-силь опекал нас дома и на улице. Хорошо было летом, притащит он нас, где играли его друзья, заиграется, а мы расползаемся или разбегаемся, кто куда. Соберет нас, чем есть, накормит и на улицу. Хорошо, если нет дождя и холода, а то грязные и замерзшие, ждем, как спасения, маму или бабушку.
Работа в поле была тяжелая, не по женским рукам, техника была с ручным приводом. Надо было вспахать колхозные поля на быках и коровах, посеять, прополоть, скосить косой, снести снопы, обмолотить у стога и зерно доставить на ток, а осенью на элеватор за 25 км на лошадях и быках. А дома у каждой дети, хозяйство, сад и огород в 40 соток, надо вручную перекопать, посеять, прополоть, собрать и сохранить. Кормились, в основном, с огорода, картошка, помидоры, огурцы, капуста свежие и соленые, замоченные и засушенные фрукты. Все надо собрать и сохранить! Домашний скот - коровы, овцы, свиньи, птица, всех надо напоить и накормить. Зерна в колхозе давали мало, не хватало на хлеб и на каши. Любая каша на воде и с добавкой молока была для нас угощением по праздникам. Вместо сахара в компотах была сахарная свекла. Всегда была у нас капуста, свежая до весны и квашенная в 10-20 ведерных дубовых бочках, которые мастерски делал себе и соседям отец. В них же солили огурцы, помидоры, мочили яблоки и лесные груши. К весне съедалось все и мы с нетер-
142
пением ждали появления травки, знали и собирали все съедобные травы и корешки. Этим промышлял мы с трех лет и знали все окрестные, леса, луга, овраги, поля на 10 и более км вокруг.
Линия фронта не дошла до нашего села всего 50 км, но никто не собирался эвакуироваться, все были уверены, что немцы сюда не дойдут. Тылы армии стояли в нашем селе. Несколько раз село бомбили, но потом началась битва за Сталингрод и про нас забыли. Через село шли наши части на Сталинград. И со всеми делилось село продуктами, отдавали все, что могли. У матери пропал бычок, которого забыли пригнать с пастбища. Мать сожалела, что не удастся осенью покормить детей мясом, но нам сказала: «Наши же бойцы съели, у них дальняя дорога, может, и нашего отца кто-нибудь накормит». В каждой избе стояло не менее 3-х солдат, которые спали на полу, подстелив сено. На неудобство никто не жаловался, все очень уставали за день и быстро засыпали. Солдаты отдавали свои сухие пайки женщинам, которые готовили пишу, добавляя овощи и фрукты и кормили солдат и голодных детей. Все, и особенно солдаты, делились всем, чем могли. Солдаты целыми днями были на ученьях, а в свободное время помогали женщинам в поле и хозяйстве в тяжелую осень и зиму 1942-1943 гг.
С семи лет уже загружали нас работами по хозяйству, полоть, пасти и ухаживать за животными. А с десяти лет бригадир давали нам наряды на подсобные работы в поле. Первый мой наряд в 9 лет - разносить воду работающим на поле женщинам. Поля были до 2 км в длину, в средине ставили бочку с питьевой водой и я бегал с одного конца на другой, чтобы работающие не тратили время на походы к бочке с водой. В самую жару присесть было некогда, кто-то просил пить, и я бежал туда с ведром и кружкой.
Самыми интересными и уважаемыми людьми на селе были фронтовики, мы слушали их рассказы на поле, в короткие перерывы. Они не боялись ничего, и начальству часто доставалось от них, особенно приезжающим на мероприятия из района. Фронтовики не давали им читать длинные доклады и учить, как надо работать. Жаловаться начальству на фронтовиков было бесполезно. Если поссорился с фронтовиками, значит, не умеешь работать с людьми! Беспредел, который творился в раскулачивании, не мог повториться, другие стали люди после войны. Их не разделяла имущественная разница, все привыкли работать коллективно и вместе победили. Это были уже не послушные, бесправные шестерки, а свободные люди, хозяева земли! Жили бедно и трудно, но ехали на поля и возвращались, после тяжелой работы, с песней. Молодежь всех возрастов веселилась допоздна на центральных площадках на каждой улице.
Кроме раскулачивания, других массовых политических репрессий в селе не было ни в 1937 году, ни позднее. Политическими заключенными становились начальники, начиная с районного уровня, и многие рядовые крестьяне считали, что начальники заслужили свои сроки. Политических репрессий для рядовых колхозников практически не было. На все наше село с числом жителей более 15 тысяч человек, политическим был только Щеглов Иван, бывший полицай. Он до войны гонялся на коне с кнутом за детьми, собиравшими колоски, оставшиеся после уборки. Таких службистых и доносчиков в селе не любили и часто избивали. Попал Иван в плен в Белоруссии и стал полицаем, но скрыл это и вернулся домой, как обычный пленный. Но контрразведчики нашли его через несколько лет и посадили на 25 лет. В селе это одобрили, никто не сожалел, получил по заслугам! Но его добрую и работящую жену и детей никто не притеснял, не называли врагами народа. Иван пришел через 15 лет и стал таким вежливым и обходительным, что все подивились, другой человек стал! За ударный труд в тюрьме заработал приличную сумму, купил в соседнем городке дом и переехал туда с семьей, тихо, мирно прожил еще более 10 лет.
Тюремные сроки получали за воровство колхозного зерна и кормов. Но и тут все было по закону, и попадались те, кто делал это постоянно, или брал много. Если же человек взял для детей немного зерна с тока, где работал, ограничивались штрафами. А если дело доходило до суда, свидетели-односельчане отказывались от показаний, факт воровства был не доказан и суд закрывал дело. Больше всего душили крестьян налоги, особенно после войны.
Сталинское правительство не берегло крестьян. Их заработки были нестабильные и в 2-3 раза меньше, чем у рабочих и их облагали большими налогами за каждое животное, каждый корень в саду и огороде! Доходило до абсурда, когда налог на продукцию был больше, чем могло дать животное или растение и крестьяне переводили его. Налоговый агент был частым нежеланным гостем в каждом доме, требуя сдать продукцию или заплатить штраф. Я помню нашего агента, который был уважаемым и добрым фронтовиком, проклинал свою работу, но его не отпускали со службы. Жители тоже просили его не уходить, боясь, что поставят на его место службис-того агента и всем будет худо. Крестьяне голодали, помню голод 1947-1948 гг., когда пытался всеми способами готовить желуди, но они оставались горькими. Хлеба наелись в 1953 г. после смерти И.В. Сталина. Маленков Г.М. уменьшил и отменил многие налоги и разрешил крестьянам оставлять для своих нужд больше производимой продукции. За это
его до сих пор с благодарностью вспоминают все сельские старики.
Строго относились к спекуляции. Отец моего друга получил 7-летний срок за то, что он купил в Москве швейные машинки и продал их немного дороже соседям, которые заказали эти машинки, договорились о цене и дали ему деньги. Сейчас это была бы законная бизнес-операция. Вот так круто изменились наши законы! Может быть, поэтому рынок и бизнес плохо приживается в наших селах. Наши деды, которые жили еще до революции, рассуждали так: «Я могу обмануть ближнего и получить барыш, но бог все видит, и не пойдет мне на пользу этот барыш!» Наши отцы также считали, что зарабатывать все надо честным трудом. Но не считали воровством, если кто взял немного продуктов с колхозного поля, сада, огорода, где работал, поскольку платили плохо. Как только в 60-х гг. ХХ века успешные колхозы и совхозы стали в достатке обеспечивать своих работников хлебом и кормами воровство практически прекращалось и относились к ворам уже по всей строгости закона.
Отец не хвалил и не ругал советскую власть, но сам работал честно и в полную силу и требовал от детей работать и служить, как следует. Провожая своих сыновей в армию, напутствовал: «Ты, сынок, помни фронтовую поговорку». Господи Иисусе, вперед не суйся и сзади не отставай! Держись серединки, бьют больше первых и последних!» В 1960 г. я был отправлен в Группу Советских войск в Германии, он написал мне, что там я должен защищать Родину, чтобы не горели больше русские хаты, воюйте там у них. Мои пули и снаряды летели и рвались над немецкой землей, как напоминание о наших отцах. Мы, танкисты, знали, что отступать нам нельзя, отцы и командиры не велели. Были готовы в любую минуту идти в бой! В случае войны мы рассчитывали на второй день быть на Ла Манше, до которого было менее 15 часов походного марша на наших танках. Там окопаться и уничтожать все цели на воде и в воздухе за 10-15 км от берега. Мы шутили, нам бы Германию пройти, а по Франции мы прокатимся. В Германии был боеспособный Бундесвер, и они хорошо пристреляли из пушек все дороги для наших танков. «Немцы хорошие воины и порядок у них, - говорил отец». Случись такое, многие из нас сгорели бы в танках. Мы их не боялись, наше оружие было лучше и шансы выжить были. Кроме того, мы знали, что в случае затяжных боев за нами пойдет нагоняя нас, танковый эшелон из Польши, огнем и гусеницами сметая все на своем пути! Это была могучая и непобедимая Армия! Нам улыбались немецкие девушки и дружили с нами их парни. Высоко подняли нас наши отцы!
Отец был умным и способным человеком и очень жалел, что не мог учиться и был малограмотен. Он привел меня в школу в первый класс и сказал так: «Смотри, сын, если будешь убегать с уроков или не слушаться учителей, пороть буду! И двоек домой не носи, лучше уж колы, я из них забор сделаю. Иди, учитель зовет!» А сам назидательно потрогал широкий солдатский ремень и пошел домой. В первом классе мне пришлось много сидеть за уроками, чтобы не нарушить отцовский наказ, а со второго класса учеба пошла легко и просто. Отец требовал от нас хорошо учиться и, если кто отлынивал от подготовки уроков, тут же посылал на работу по хозяйству. Он радостно показывал соседям письмо из ректората МГУ им. М.В. Ломоносова, где сообщалось, что его сын успешно сдал экзамены и стал студентом. За старшими потянулись младшие, и все его пять сыновей закончили вузы и стали научными сотрудниками, инженерами, агрономами. Такого в селе еще не было. Он не дожил до того, когда младшие закончат вузы, но не сомневался, что они станут специалистами. Это плоды сурового отцовского трудового воспитания. С 7 лет он раздавал каждому обязанности по хозяйству и строго следил за их выполнением. Каждый год мы что-либо строили из глины, песка, камней, хвороста и соломы. В последние годы жизни отца построили большой, добротный деревянный дом. Поэтому на работе, в армии и в вузе нам было легко и просто выполнять свои обязанности. Мы до сих пор удивляемся, как отец и мать сумели вырастить и достойно воспитать пятерых сыновей и двух дочерей в тех суровых условиях. А мы не можем толком воспитать в хороших условиях 2-3 детей.
Пил отец редко, запоев у него не было и не было у него времени для застолья. Каждый день приходили к нему начальники и соседи со своими заданиями и заказами и работал он от зари до зари за мизерную зарплату. Вдовам фронтовиков и одиноким женщинам мужчины помогали бесплатно, за обед во время выполнения работы. Не помню и часа, чтобы отец чего-нибудь не мастерил, даже когда был больным. Делал он все: строил дома и фермы, делал мебель, телеги, сани, бочки, все, что требовалось селу! Как мастер, охотно учил молодежь, и, если что не получалось, его часто вызывали на объекты. Это его ученики в 60-ые годы построили все дома на нашей большой улице.
К концу жизни фронтовики и отец, видя, что сыны их успешно пошли в дело, уже больше хвалили советскую власть. «Власть, которая обеспечивает жизнь детей лучше, чем у их родителей, правильная и нормальная», - считали они. Нам, детям войны, не за что было ругать советскую власть, она открывала каждому из нас возможность жить небогато, но достойно. К сожалению, переход России к ры-
144
ночной системе не обеспечил это условие для многих россиян. Большинство фронтовиков было против перехода России к рынку. Они еще помнили, что такое реальный капитализм, который они видели в детстве до революции. Из нашей семьи никто не стал предпринимателем и бизнесменом, хотя занимали высокие должности и могли бы приватизировать значительную собственность.
После 1990 года появилось немало очернителей советского периода нашей истории. Большой резонанс и большую разрушительную силу имела книга А.И. Солженицына «Архипелаг Гулаг», которую я читал в самиздате в общежитии МГУ, где учился. Она свободно ходила по комнатам и перепечатывалась на машинках, никаких репрессий за это не было. Но один из диссидентов через несколько лет рассказывал по радио о репрессиях в общежитиях МГУ в этот период. Возможно, лично за ним следили, но зачем же так врать и из единичного факта изображать массовые репрессии. Многие студенты не соглашались с А. И. Солженицыным, считая, что он сильно и талантливо преувеличил негативы советского строя. Он и сам признал, что не ожидал увидеть такой демократическую Россию. Теперь она больше похожа на Гулаг, всюду решетки и охрана, по радио и телевидению часто поют охрипшими голосами тюремные песни братки.
Но отец и мать до этого не дожили. Сиротское детство и плен подорвали здоровье отца. Он тяжело заболел, отказывали легкие и сердце и в возрасте 56 лет скончался! Похороны организовали наши дяди и тети по всем канонам того времени, а у могилы рядом с сыновьями и дочерьми стояли его друзья-фронтовики, многие из которых жили еще много лет! Мать пережила отца на 18 лет и осталась одна в просторном отцовском доме. Мы все разъехались по стране и по очереди навещали ее. Близко жила дочь, которая ухаживала за ней до конца. На похоронах уже командовали мы, ее сыновья, крепкие мужчины от 30 до 40 лет. Мы, как могли, оказали ей все почести и выполнили ее наказ хоронить по православным канонам. На своих плечах несли ее гроб до кладбища, останавливаясь на каждом перекрестке. Впереди процессии шел сын, несший тяжелый крест, за ним четверо сыновей, сменяясь на каждом перекрестке, несли мать. На перекрестках подходили старики, которые не могли дойти до кладбища и прощались с мамой. Кто-то из них тихо сказал «Ну, Петровна поплыла, нас так не понесут, некому».
У могилы при раскрытом гробе старший сын произнес краткую речь и спросил у окружающих: «Скажите, может, должна кому-нибудь наша мама, мы отдадим все ее долги!» Тишина и тихие возгласы: «Нет, не должна!». «Может, обидела кого-то из Вас, мы тут же извинимся перед Вами за маму?» Опять тишина и
тихое «Нет!». Наступило время прощания, и все жители нашей улицы, не спеша, подходили и кланялись маме, плакали родственники, замерли сыновья. И вот уже мама уходит в небытие, в океан времени!
Мать, как и отец, осталась в наших сердцах и памяти. И когда мне тяжело, приезжаю в отцовский дом, первым делом иду на тихое, светлое и просторное сельское кладбище, где рядком захоронены все родственники жителей нашей улицы. Изгородей мало, места всем хватает, а нам отец запретил ставить изгородь. «Я всегда был с людьми и зачем мне там от них отгораживаться», - сказал он. Низко кланяюсь у ворот всем, кто покоится тут, и иду к памятнику родителей. Здесь смотрит на нас молодой отец (мы уже пережили его по годам) и немного постаревшая мама. Делаю отчет им, как живут братья и сестры, напрягая свою память и представляя отца и мать живыми, получаю советы и ответы на свои проблемы.
Прошло почти 30 лет с ухода мамы, двое моих братьев и сестра шагнули за родителями в небытие. Уходят последние фронтовики. Скоро не станет детей войны, тех, кто может оспорить или согласиться с тем, что написано выше. «Жизненную правду ищи среди простых людей, свидетелей изучаемой эпохи! Она живет в народе! Правда, в полном объеме редко отражается в речах и статьях политиков и правящей элиты! Она не всегда правдиво представляется и в трудах ученых-историков!» Так учил меня в студенческие годы профессор физики, фронтовик, побывавший во многих странах. Скоро сам убедился в этом, бывая на научных конференциях в Женеве и Париже и других городах на Западе и Востоке. Как мой отец, везде старался быть незаметным среди местных жителей и от простых людей слышал многое, чего чужим не рассказывают. Были и откровенные беседы с коллегами-учеными. Часто эти рассказы разительно отличались от официальной точки зрения и описаний изучаемой страны, в том числе исторических. Сейчас это особенно актуально, когда правдивая информация умело извращается, искажается и фальсифицируется средствами массовой информации в угоду правящим элитам, и близкие люди ссорятся, если слушают разные информационные каналы. Идут информационные войны между цивилизациями и странами. Они деструктивны и вызывают - кровопролитные конфликты. Современный пример тому - кровавые события на Украине весной и летом 2014 г.! Нарушается важнейшее право человека на получение правдивой информации от правящей элиты, нет должной ответственности за ложную информацию. В этом рассказе автор, в меру своих сил, представил правду жизни поколения победителей в войне 1941-45 гг., защитников и хранителей земли советской, на примере отца, рядового солдата России.
