CC BY
47Оба похода оказались неудачными. Неудача с казанским походом, по всей видимости, подтолкнула Агалака, добиться желаемого другим способом. В переписке царевича Ак-Курта с Василием II, упоминаются переговоры «всякого же году», которые вел Агалак еще с Иваном III «...и мы тогды к вам грамоту посылали...» (Посольские книги, 1995, с. 54), по поводу принятия русского подданства в обмен на казанский престол. Переговоры в окончательном варианте имели негативный для тюменских правителей результат, хотя из Москвы писали, что «мы.. по вашей грамоте посылали к вам своего человека с своею грамотою, и тот наш человек вас не доехал» (Посольские книги, 1995, с. 59). Провал во внешней политики, вероятно, привел к расколу внутри тюменских Шибанидов и вынудил Агалака вместе с частью элиты уйти на юг в степи к ногаям около 1505 года.
В ответ на просьбы о казанском престоле московские князья, с одной стороны, не желала от нее отказываться как от запасного варианта, но и не спешили однозначно согласиться, что и привело к уклончивому ответу: «и ты бы к нам поехал, а как у нас будешь, и мы тогды тебя братом и другом себе учиним, и место тебе в своей земле дадим. а которые люди с тобою к нам придут, и мы тех людей и тебя для жаловати хотим...» (Посольские книги, 1995, с. 59). Смысл такой политики, по-видимому, заключался в том, что великий князь с одной стороны хотел обезопасить восточные границы России от беспокойных Шибанидов, приняв их под свое покровительство. С другой, Москва не особенно стремилась к усилению опасных и, по сути, бесконтрольных соседей, дав им во владение «проблемное», но от этого не менее значимое, Казанское ханство. Особенно если учесть, что за Агалаком и Ак-Куртом в это время стояли мало управляемые ногайские мурзы. Возможно, зная о проблемах России в Казанском ханстве и о предательстве Мухаммад-Амина, царевич Ак-Курт в 1507-1508 гг. через своего сына Ак-Девлета продолжал настойчивые попытки выпросить Казанское ханство или другой юрт (Андреев городок каменные в Касимовском ханстве) в обмен на подданство (Маслюженко, 2011, с.62-66).
В то же время не все тюменские Шибаниды стремились к миру с Москвой. Политику по нападениям в Приуралье («на Пермь Великую») продолжил в 1505 году новый тюменский лидер «царь Кулуг Салтан», то есть сын Ибрахима Кутлук. В летописях упоминается его поход 1505 года из Тюмени на Великую Пермь. Поход был приурочен к событиям, которые происходили в Казани в это время, когда «безбожный и зловерный царь Магамед-Амень Казанский ... забыв свое слово и преступи шертныа грамоты, великого князя посла поимал.и людей великого князя торговых поимал, да иных секл, а иных пограбив, розослал в Ногаи» (Полное собрание, 1901, с.259). В Архангелогородском летописце Кулук называется салтаном, то есть царевичем, хотя в других источниках он упоминается как сибирский царь Кулуг Салтан (Вычегодско-Вымская, 1958, с. 264). Он пытался отвоевать у русских часть территории Казанского ханства, но был разбит (Полное собрание, 1982, с.99).
Но в 1507 году конфликт с Казанью постепенно урегулировался и, как писал Василий II в ответной грамоте к Ак-Курту, на все его предложения о Казани или другом юрте: «казанской царь Махмет Аминь нынче нам друг и брат, а в Городке Мещерском Янай царевич, и те места оба не порожни и нам тех мест обеих не пригоже ему дати» (Посольские книги, 1995, с. 77). Далее в грамоте упомянуто, что «грамоты князь велики к Аккурту царевичю не послал». Собственно на этом переговоры зашли в тупик и в дальнейшем об их продолжении ничего не известно. Если Агалак в начале переговоров, вероятно, еще мог рассматриваться в качестве возможной кандидатуры, которая могла бы примирить восточную и русскую партии, с учетом противоречивой политики русского ставленника на казанском престоле Мухаммад-Амина, то после его смерти в 1507-1508 году Ак-Курт и тем более его сын Ак-Девлет уже не рассматривались в качестве сильных политических фигур.
Таким образом, последняя по времени попытка Сибирских Шибанидов получить казанский престол при помощи переговоров с Москвой провалилась, также как и военные операции на этом направлении. Это говорит о крайнем ослаблении, как самого Тюменского юрта, так и возглавлявшей его династии, оказавшейся «на обочине» международной политики. В дальнейшем сын Ак-Курта Ак-Девлет и внук Шах-Али стали первыми представителями сибирских Шибанидов, осевшими в Московском царстве (возможно, в Мещере) в период с 1512 по 1541 г. (Маслюженко, 2011, с.67).
В источниках нет известий о сношениях московских князей и тюменских ханов после 1508 года, последние исчезают из русских источников. Возможно, после неудачного похода Кутлук-Салтана в 1505 году, усугубившего предшествующие поражения, Шибаниды отступили в степную
зону, в том числе в подконтрольные присырдарьинские степи. При этом на севере они оставили правивших от их имени беклярибеков из рода Тайбуги, а Чимги-Туру уступили кому-то из угорских князей. Кризис Тюменского ханства в 1510-х гг. привел к его исчезновению как активной стороны внешней политики и последовавшему сворачиванию первого этапа московско-тюменских отношений.
В середине XVI века происходят два события, которые повлияли на расстановку сил в постзо-лотоордынском мире. Завоевание русскими казанского и астраханского ханств, способствовало значительному повышению авторитета Московского государства на степной арене (возможное следствие перехода «Тахт эли» Казани к московскому правителю). В пользу этого свидетельствуют случаи обращения кочевых лидеров к русскому царю за покровительством и помощью против своих противников.
Новый (второй) этап взаимоотношений связан с обращением в Москву искерских князей из династии Тайбугидов, первое посольство от которых прибыло в январе 1555 года. По всей видимости, князь Едигер и «вся земля Сибирская» в это время пытались найти нового сюзерена в лице царя Ивана IV, предлагая платить ему дань, и дистанцироваться от династии тюменских ханов. Одной из уловок, которой воспользовались Тайбугиды, для обоснования своих полномочий на передачу Тюменского юрта в подданство Москвы, была фальсифицированная идеология. Согласно ей именно Тайбугиды имели исконные права на данные земли, а не Шибаниды. В то же время, установление отношений между Москвой и Искером рассматривалось обеими сторонами совершенно с разных позиций, что в полной мере проявилось в проблемах с уплатой дани.
С позиции сибирского князя Едигера признание подчиненности Москве носило, на наш взгляд, вынужденный ситуацией характер. Помимо фактора внешней опасности, по мнению исследователей, на решение Едигера повлияли его связи с предводителями Ногайской Орды, в частности с бием Исмаилом, который стремился заручиться поддержкой Москвы в борьбе за власть в Орде с потомками Шейх-Мамая и в конфликте с казахским ханом Хакк-Назаром. Интересно объяснение этого шага брату Юсуфу, который стремился к союзу со среднеазиатскими государствами: «Твои люди ходят торговать в Бухару а мои ходят к Москве; и только мне завоеваться с Москвой, то и самому мне ходить нагому, да и мертвым не на что будет саванов шить» (Басин, 1971, с. 80-81). Ногайский бий Исмаил мог способствовать началу официальных отношений между Россией и Сибирским княжеством (Трепавлов, 2002, с. 310). Сомнительно, чтобы это обращение было непосредственно связано с нападением Муртазы и его сыновей Ахмед-Гирея и Кучума. Напротив поход Шибанидов на Сибирь в 1556 г., скорее всего, был спровоцирован сепаратистскими стремлениями местных князей. Так посольство от Едигера приходит в Москву раньше, чем сообщается о нападении «шибанского царевича» (Полное собрание, 1906, с. 276).
Именно с этого времени «Сибирь» выступает камнем преткновения Шибанидов и Рюриковичей. Спорный вопрос о принадлежности Сибири и Шибаниды, и Тайбугиды пытались решить именно в Москве, о чем свидетельствует одновременное присутствие в русской столице в 15631564 г. посольств обеих сторон (Маслюженко, 2008, с. 122). После смерти в 1563 г. Едигера, чья жена, дочь ногайского бия Исмаила, и сын прибывали в Москве, «сибирские люди» пригласили на престол старшего сына Муртазы б. Ибак Ахмед-Гирея (РГАДА, ф. 127, оп. 1, д. 6, л. 188-188 об.). В это же время происходит включение Сибирского юрта в состав Тюменского ханства в единое Сибирское ханство со столицей в Искере. Приход к власти в Искере шибанидского хана в условиях ведения Москвой Ливонской войны не привел к значимым усложнениям во внешней политике этих государств. В 1569-1571 гг. международная политика Москвы и Искера по отношению друг к другу характеризовалась как миролюбивая. В частности хан Кучум, сменивший своего брата, уехавшего, видимо, в среднеазиатские владения, был готов выплачивать в Москву дань, подтверждая тем самым договор Москвы с сибирским беком Едигером Тайбугидом, который получил ярлык от Ивана IV.
По всей видимости, здесь мог быть значимыми фактор участия сибирских войск в столкновениях с казахами Хакк-Назара, о чем писал и новый сибирский хан Кучум (Акты исторические, 1841, с. 340). Война с казахами нанесла сильный удар по союзникам Кучума Шихмамаевичам, в результате чего Кучум срочно начал искать союзника в лице Русского государства. Сложность ситуации для Кучума отражается его словах в грамоте князя Никиты Ромодановского: «ныне деи дань сбираю, Господарю вашему Царю и Великому Князю послов пошлю, а нынеча деи мне война с Казацким царем, и одолеет деи меня царь Казацкой и сядет на Сибири, ино и тот Господарю дань учнет давати» (Исхаков, 2006, с. 178-179).
Второй причиной могло быть продвижение сибирско-татарских отрядов на северные территории с целью подчинения основных центров добычи пушнины. О последнем позже Кучум сообщает в своем послании к русскому царю «..и ныне при нашем и при твоем времяни люди черные не в упокое...» (Собрание, 1819, с. 52). Это, возможно, было связано с его деятельностью по расширению своих владений: «и многие языцы повинны себе сотвори. дани и оброки со многих язык имаше» (Полное собрание, 1987, с. 81-82).
Резкое ухудшение отношений и начало третьего этапа произошло в 1571 году. Отчасти причиной могло послужить поражение Москвы от Крымского ханства, в результате чего сибирские послы наблюдали Москву в руинах. Это несколько пошатнуло позиции Русского государства в глазах сибирского хана и помешало подписанию шерти. Вторым фактором было влияние на сибирские дела бухарского хана Абдаллаха II. В 1572 году в Сибирь прибыла первая мусульманская миссия, собранная в Хиве по просьбе Бухары (Катанов, 1897, с.51-60). Миссия имела цель не только распространение ислама среди местного населения, но также развитие торговли и организация поселений бухарцев в Сибирском ханстве. На фоне этих событий с 1572 г. в Прикамье, во владениях Строгановых, начинаются восстания местных племен, в подстрекательстве которых местные воеводы не всегда объективно обвиняют Кучум-хана (Миллер, 2005, с. 333). В 1573 г. в эти места состоялся в начале поход сибирских войск Кучума, а вслед за ним в Пермь пришли войска ханского племянника и полководца Маметкула. Хан с очевидностью пытался не только установить четкий контроль на торговых путях через Урал и обеспечить прямое и активное участие в пушной торговле с Бухарой, но и вернуть или пополнить ясачное население. Классическим примером этого был увод Тахчеи. Как описывается в жалованной грамоте Строгановым: «меж Сибири и Нагаи, Тахчеи и Тобол река с реками и с озеры, и до вершин, где збираются ратные люди Сибирскова сал-тана..» (Миллер, 2005, с. 332). По свидетельству этого источника во время восстания черемисов в 1572 году «как нам была черемиса изменила» Кучум-хан воспользовался ситуацией нестабильности и «перевел Тахчеи к себе» (Миллер, 2005, с. 333).
В ответ на это русский царь расширяет военные полномочия Строгановых как при защите владений, так и при проникновении в Сибирь: «а кои остяки, и вогуличи, и югричи от Сибирского отстанут, а почнут нам дань давати.и их и дети от сибирцов от ратных приходу беречи Якову да Григорию у своих крепостей» (Миллер, 2005, с. 332-334). Иван IV выдал в мае 1574 года грамоту Строгановым, которая расширяла данные им два года назад полномочия на набор военных людей. Текст документа говорил о том, что земли на Тахчее и Тоболе передаются под их управление, им разрешалось там строить крепости для защиты русских данщиков от ногаев и сибиряков, а также насильно приводить последних к дани русскому царю. Грамота подчеркивала: «в нашей отчине за Югорским камнем, в Сибирской Украине, меж Сибири и Нагаи, Тахчеи и Тобол река с реками и озерами, и до вершин, где збираютца ратные люди Сибирскова салтана да ходят ратью (Миллер, 2005, с.332-334). Подобные действия уже напрямую затрагивали интересы Сибирского ханства. Строгановым предписывалось «на Сибирского.. збирая охочих людей .со своими наемными казаки и с нарядом своим посылати воевати, и в полон сибирцов имати и в дань за нас приводити» (Миллер, 2005, с. 334).
Данные события показывают, что Российское государство чувствовало себя гораздо уверенней в условиях политической и военной борьбы в степях в это время. Эта уверенность, на наш взгляд, обуславливалась несколькими факторами, один из которых ослабление Ногайской Орды. Ногаи, сделав ставку на союз с Крымским ханством против России, оказались в результате без ее помощи и торговли в крайне невыгодном положении, учитывая неоднократные набеги со стороны Казахского ханства, которое в данный момент наоборот выступало за союз с Москвой. Этот союз был взаимовыгоден для обеих сторон. Москва получала рычаг давления на Сибирское ханство, а казахи - свободную беспошлинную торговлю в землях Строгановых (Миллер, 2005, с. 334).
В 1577 году, возможно после смерти брата-соправителя Ахмед-Гирея, тюменский и сибирский хан (такая двойная титулатура присутствует в посольских документах) (Продолжение, 1793, с. 268-269). Кучум начинает восстанавливать отношения с ногаями, которые в это время стремились наладить отношения с Россией. Это не могло не отразиться на Сибирском ханстве, внешняя политика которого по отношению к Москве во многом определялась позицией окружающих ее политических объединений, в том числе и соседством с Казахским ханством. В 1577 году русским послам в Ногайской Орде сообщил присланный из Сибирского ханства Таиляк, что «. государь его Кучум хочет впередь Государю царю и Великому князю в дружбе бытии и вперед от государя не неотстаточну быть.и правду дати по своей вере.» (Продолжение, 1793, с. 189). Была также
оговорена выплаты дани «по прежнему обычаю»: «Прислал Кучум царь к нам бити челом о том, которая наша дань была на Сибирской земле, издавна от наших прародителей, и он давать хочет, а нам гнев свой отложити и держать к нему свое жалование.» (Продолжение, 1793, с. 281-282).
Вероятно, это послужило причиной, что в течение следующих четырех лет ни одна сторона не пытается спровоцировать военные действия, Москва отказывается и от поддержки претензий ногайского нурадина Хан-мирзы развязать конфликт с Кучумом (Продолжение, 1793, с. 268-269). Более того, Москва крайне благожелательно отнеслась к династическим бракам между Ногайской ордой и Сибирским ханством. Одобрение Москвы было связано с примирением не только с Ногая-ми, но и с Сибирью, о чем писал Иван IV в грамоте к Дин-Ахмаду: «а ныне для твоего письма что с тобою царь Кучум Сибирской учинился в сватовстве, хотим к нему держать свое жалование и больше прежнево» (Продолжение, 1793, с. 282).
В этом отношении события 1581-1582 гг. стоят явно особняком в международной политике. В конце 1581 - начале 1582 гг. казаки Ермака зимуют на Сылве и совершают походы на вогулов, что привело к ответным нападениям. Причины этих нападений, помимо прочего, ряд исследователей видят в деятельности промышленников Строгановых, которые, воспользовавшись многочисленными льготами от государства, начали откровенно грабить местное население, провоцируя их на ответные выступления (Бахрушин, 1955, с. 101). Кроме того, большая численность отряда казаков могла быть воспринята сибирским ханом Кучумом и рядом связанных с ним угорских князей как прямое вторжение на их территорию. В результате был организован ответный (возможно, совместный) поход в конце лета 1582 г. Обо всем этом сообщал в своей «опальной» грамоте Иван IV к Строгановым в 1582 году: «и то зделалось вашею изменою: вы вогуличь и вотяков и пелынцов от нашего жалования отвели, и их задирали и войною на них приходили, да тем задором с Сибирским салтаном ссорили нас» (Миллер, 2005, с. 335).
При этом других объективных факторов для эскалации конфликта 1582 года не выявляется. Имеющиеся источники не подтверждают предполагаемого роста немотивированной агрессивности сибирского хана в рассматриваемый период как возможной причины дальнейшей московско-сибирской войны. На тот момент обе стороны не были заинтересованы в обоюдных военных действиях, а их развитие стало одни из проявлений случайности в историческом процессе. Скорее всего, военные действия 1582 года были во многом спровоцированы, с одной стороны, инициативой Строгановых, которые опирались на царские пожалования к востоку от Урала и, с другой стороны, казаками во главе с Ермаком, которые определили собственно направление похода, ставшего фатальным для Сибирского ханства.
Поражения от казаков стали основой для начала четвертого этапа взаимоотношений, который характеризуется попытками Кучума и его потомков Кучумовичей отстоять независимость своего государства. Его специфика заключалась в том, что теперь русская администрация не была отделена от сибирских дел Уралом, а пыталась разместиться непосредственно в бывших угорских и татарских центрах. Потеря некоторых из них в условиях возможности сохранения кочевого образа жизни рядом сибирских аристократов, в том числе в окружении Кучума и его сыновей, не стала причиной для ликвидации местной государственности. Это видно и по сохранению за Кучумом и затем его сыном Алеем титула сибирского царя (Трепавлов, 2012, с.67-69). После пленения Алея в 1608 году иные Кучумовичи уже имели в глазах русских администраторов только статус царевичей, что не мешало им претендовать на ханский титул при поддержке местной тюрко-татарской аристократии и даже использовать его в переписке с Москвой, как это деле в 1660-х гг. Кучук. Вплоть до 1670-х гг., а в некоторых случаях и позднее, они имели поддержку среди калмыков, отдельных групп ногаев, башкир и татар. Если первые использовали потомков хана Кучума в своих интересах, то вторые зачастую реально выступали под лозунгом восстановления сибирской государственности.
Таким образом, выявляется 4 этапа московско-сибирских отношений, которые охватывают период с 1481 по 1670-е гг. За почти два столетия отдельные провалы и ошибки во внешней политике Шибанидов, активное продвижение русских в Поволжье и Приуралье привели к прямому столкновению интересов сторон. Одной из возможных причин этого была борьба за сибирскую пушнину. Однако, вторжение в Сибирь, как нам кажется, все же не было изначально частью целенаправленной государственной внешней политики. Москва скорее воспользовалась удобной ситуацией для расширения своего влияния, при этом сталкиваясь со значительными проблемами в системе административного контроля над вновь приобретенными территориями и населением.
ЛИТЕРАТУРА
1. Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. Т.1. 1334-1598 гг. СПб., 1841. 596 с.
2. Басин В.Я. Россия и казахские ханства в XVI-XVIII вв. Алма-Ата: Наука, 1971. 575 с.
3. Бахрушин С.В. Остяцкие и вогульские княжества в XVI-XVIII вв.//С.В. Бахрушин Научные труды. Т.3. Избранные работы по истории Сибири XVI-XVII вв. Часть вторая. История народов Сибири в XVI-
XVII вв. М.: Издательство Академии наук СССР, 1955. 324 с.
4. Вычегодско-Вымская летопись // Историко-филологический сборник Коми филиала АН СССР. Вып.4. Сыктывкар: Коми книжное издательство, 1958. С.241-270.
5. Горский А.А. Москва и Орда. М.: Наука, 2005. 214 с.
6. Исхаков Д.М. Введение в историю Сибирского ханства. Очерки. Казань: Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2006. 196 с.
7. Исхаков Д.М. Золотоордынская этнология татар: 1. Эпический и исторический «Золотой трон» // Зо-лотоордынское обозрение. № 3 (5). 2014. С.175-190.
8. Катанов Н. Предания тобольских татар о прибытии в 1572 г. мухаммеданских проповедников в г. Искер // Ежегодник Тобольского губернского музея. Вып. VII. Тобольск. 1897. С.51-60.
9. Костюков В.П. «Железный псы Батуидов» (Шибан и его потомки в войнах XIII века) // Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. 2008. № 1. С.43-97.
10. Маслюженко Д. Н. Этнополитическая история лесостепного Притоболья в средние века. Курган: Изд-во Курганского гос.ун-та, 2008. 168 с.
11. Маслюженко Д. Н. Политическая деятельность Сибирских Шибанидов в первой четверти XVI века (по переписке Ак-Курта с Москвой) // История, экономика и культура средневековых тюрко-татарских государств Западной Сибири. Материалы международной конференции. Курган: Изд-во Курганского гос.ун-та, 2011. С.62-68.
12. Маслюженко Д.Н., Рябинина Е.А. Поход 1483 г. и его место в истории русско-сибирских отношений // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2014. № 1 (24). С.115-123.
13. Миллер Г.Ф. История Сибири. Т.! М.: Вост.лит., 2005. 630 с.
14. Полное собрание русских летописей. Т.12. Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Никоновскою летописью. СПб.: Типография Н.Ю.Скороходова, 1901. 272 с.
15. Полное собрание русских летописей. Т.13. Вторая половина. Дополнения к Никоновской летописи. СПб.: Типография Н.Ю.Скороходова, 1906. 234 с.
16. Полное собрание русских летописей. Т.36. Сибирские летописи. Ч.1. Группа есиповской летописи. М.: Наука, 1987. 255 с.
17. Полное собрание русских летописей. Т.37. Устюжские и вологодские летописи XVI-XVIII вв. / Сост. Н. А. Казакова, К. Н. Сербина. Л.: Наука, 1982. 228 с.
18. Посольская книга по связям России с Ногайской Ордой 1489-1508 гг. М.: АН СССР, 1984. 87 с.
19. Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой 1489-1549 гг. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1995. 356 с.
20. Продолжение древней российской вивлиофики. Ч.К. СПб., 1793. 315 с.
21. Сборник Русского исторического общества. Т.41. Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Ногайскою ордами и с Турцией. Т.1. СПб.: Типография Ф.Елеонского и Компании, 1884. 631 с..
22. Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. 2 т. М.: Тип. Всеволожского, 1819. 643 с.
23. Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. 5 т. М.: Тип. Всеволожского, 1894. 202 с.
24. Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2002. 752 с.
25. Трепавлов В. В. «Белый царь»: Образ монарха и представления о подданстве у народов России XV-
XVIII вв. М.: Восточная литература, 2007. 256 с.
26. Трепавлов В.В. Сибирский юрт после Ермака: Кучум и Кучумовичи в борьбе за реванш. М.: Вост.лит., 2012. 231 с.
27. Хазанов А.М. Кочевники и внешний мир. Алматы: Дайк-Пресс, 2002. 604 с.
Д.Н. Маслюженко, Е.А. Рябинина МЭСКЭY ДЭYЛЭТЕ ЬЭМ Т6МЭН / СЕБЕР ХАНЛЫГЫ: ХАЛЫКАРА М6НЭСЭБЭТЛЭРНЕЦ Т6П ЭТАПЛАРЫ
Мэкалэдэ XV гасырда - XVII гасырньщ беренче яртысында МэскэY дэYлэте hэм Темэн / Себер ханлыгы арасындагы халыкара менэсэбэтлэрнен теп этаплары яктыртыла. Бу менэсэбэтлэрнен теп факторлары булып Идел буе hэм Казан мэсьэлэлэре, шулай ук ясаклылар ечен керэш торган. Аларнын башлангычын Темэннен генэ тYгел Нугай Урасынын да идарэчесе дэ булган, э 1480-1490-нче елларда Урда hэм Казан тэхетенэ дэгъва иткэн Ибраhим хан сэясэтеннэн кYрергэ кирэк. Ибак тарафыннан булдырылган тенденциялэр Шыбаниларнын Себер дэYлэтендэ эhэмиятен жуймаганнар, тынычлык хакында сейлэшулэр вакыт-вакыт хэрби бэрелешлэргэ китергэн. Ахыр чиктэ Себер ханлыгыныц бетен жирлэрен руслар яулап алса да, сугышлар еш кузэтелми. Монын меhим факторы булып Себер бэклэрбэклэре Тайбуга нэселлэренен сепарат рэвештэ МэскэY патшасы Иван IVнен хакимиятен тану була, бу яца жирлэрне кушу ечен идеологик нигез тудыра. Традицион карашларга каршы килеп, авторлар бу менэсэбэтлэрне Ермак походы hэм Себер ханы КYчемнец жинелулэре белэн чиклщмилщр, ченки КYчемнен нэсел дэвамчылары 1670-нче елларга кадэр хан титулына hэм ханлык жирлэренэ дэгъва итулэрен дэвам итэлэр, сонгысын МэскэY падишаклары белэн бYлешэлэр.
Ачкыч сузлэр: Темэн hэм Себер ханлыгы, МэскэY дэYлэте, халыкара сэясэт.
D.N. Maslyuzhenko, E.A. Ryabinina THE MOSCOW STATE AND THE TYUMEN / SIBERIAN KHANATE: THE MAIN STAGES OF THE FOREIGN RELATIONS
The article deals with the main stages of the foreign relations of the Moscow state and Tyumen / Siberian khanate since the 15th century till the first half of the 17th century. Significant factors of these relations were the Volga and Kazan regions matters, and a struggle for yasak-pay population (yasak-payers). The beginning of these relations should be seen in the politics of Ibrahim Khan (Ibak Khan), who was not only a Tyumen and Nogai ruler, but in the 1480-1490-s claimed the Horde and the Kazan thrones. Trends founded by Ibak Khan, remained significant throughout the history of the Siberian statehood of the Shaybanids that periodically led to the transition from peace negotiations to military clashes. However, the latter were not frequent, although it ended in the total conquest of the entire territory of the Siberian khanate by the Russians. A significant factor of this was the attempt of the separate recognition of the authority of Moscow Tsar Ivan IV by the Siberian beklarbeks Taibugids that gave the ideological basis for accession. Contrary to the traditional view, the authors do not consider it necessary to end the relationship with Ermak's campaign and defeats of Siberian Khan Kuchum, as his descendants, the Kuchumids, up to the 1670-ies continued to claim the title and lands of the khanate, in fact, sharing the latter with the Moscow sovereigns.
Keywords: Tyumen and the Siberian khanate, Moscow state, foreign politics.
Сведения об авторах:
Маслюженко Денис Николаевич - кандидат исторических наук, доцент, Курганский государственный университет (г.Курган); E-mail: denmas13@yandex.ru
Маслюженко Денис Николай улы - тарих фэннэре кандидаты, доцент, Курган дэYлэт университеты (Курган шэhэре).
Maslyuzhenko Denis Nikolaevich - candidate of historical Sciences, Associate professor, Kurgan State University (Kurgan).
Рябинина Елена Алексеевна - старший преподаватель кафедры «Культурология», Курганский государственный университет (г.Курган); E-mail: denmas13@yandex.ru
Рябинина Елена Алексей кызы - «Культурология» кафедрасы елкэн укытучысы, Курган дэYлэт университеты (Курган шэhэре).
Ryabinina Elena Alekseevna - senior teacher of the Department «Cultural studies», Kurgan State University (Kurgan).
УДК 94"16"(470.61)
СЛУЖИЛЫЕ ТАТАРЫ И РАЗВЕДКА АСТРАХАНСКИХ ВОЕВОД В АЗОВЕ КОНЦА ТРИДЦАТЫХ - НАЧАЛА СОРОКОВЫХ ГОДОВ XVII в.*
© 2015 г. Н.А. Мининков
Часть служилых людей в Астрахани составляли татары и новокрещены. Они служили в городе и выполняли разные поручения астраханских воевод. Одной из важных задач местных воевод была доставка вестей в Москву. Русское правительство особенно интересовалось положением на Дону после взятия донскими казаками Азова в 1637 г. Для выяснения сведений на Дон посылали служилых людей из татар и новокрещен. Они жили в городках донских казаков, нередко у своих родственников, казаков-татар, и возвращались в Астрахань с известиями о положении на Дону и в Азове. Служилые татары и новокрещены сообщали важные для русских властей сведения. Они рассказывали о пребывании донских казаков в Азове и о порядках в городе, о решимости их оборонять город от турок, а также о желании части казаков пригласить на помощь русские войска. Они сообщали о больших потерях турок во время обороны Азова казаками в 1641 г. Эти сведения помогали русскому правительству лучше понимать положение на Дону во время пребывания войска Донского в Азове.
Ключевые слова: астраханские татары, воеводы, вести, донские казаки, оборона Азова.
На службе московских царей в XVI-XVII вв. находилось немалое количество татар. Фундаментальное исследование о Чингизидах в России XV-XVII вв. было проведено за последнее время А.В.Беляковым (Беляков). Относится оно к знатным представителям татарских родов, вливавшихся постепенно в ряды русской знати и прочно закреплявшейся в ней. Но на русской службе были за это время не только лица, представлявшие знатные татарские роды, но и множество людей, не относившихся к знати, которые входили в ряды служилых людей по прибору и состояли на службе в гарнизонах разных городов. Не случайно в документах XVII в. в этой связи даже сложилась весьма устойчивая клаузула: «служилые люди и служилые татары». Не удивительно, что особенно заметны «служилые татары», они были в гарнизонах городов Поволжья, где находилась территория компактного татарского и ногайского населения. В частности, много было служилых татар в Астрахани как в столице бывшего ханства и в крупнейшем приграничном и административном центре на юго-восточном рубеже России. Осведомленный и наблюдательный современник, немецкий ученый А.Олеарий отмечал, что местные татары не имели права селиться в самом городе. Но они проживали совсем близко от него, «в определенных местах за городом» (Олеарий, 2003, с.347). Они выполняли разные поручения, в том числе разведывательного характера, которые давались местной воеводской властью по вопросам, интересующим ее и московское правительство. Одним из таких вопросов, вызывавших большой интерес в Астрахани и в Москве, было положение на Дону. В том числе это относилось к периоду, когда войско Донское в 1937-1942 гг. пребывало в Азове.
Сведения о нахождении астраханских служилых татар в войске Донском и о результатах их разведывательной деятельности содержатся среди материалов фонда 127 (Ногайские дела) РГАДА, в котором за каждый год имелись довольно обширные отчеты астраханских и терских воевод, направлявшихся в Посольский приказ. Главным образом это были сведения, касавшиеся ногаев, но, помимо этого, в свои отчеты воеводы включали и другие сведения, в том числе относившиеся к окрестным территориям, в частности, к Дону и донскому казачеству. Вообще получение известий с последующей доставкой их в Москву составляло одну из наиболее важных обязанностей, лежавших на воеводских властях в русских городах, и особенно в приграничных городах. Такая обязанность лежала не в последнюю очередь на астраханских воеводах, находившихся в крупнейшем центре юга Российского государства, через который осуществлялись самые тесные связи с татарами и ногаями, а также с калмыками и с Северным Дагестаном. Тем более относилось это к вестям с Дона, а особенно со времени овладения войском Донским турецким Азовом. Это обстоятельство оказывалось особенно значимым для московского правительства, поскольку успех донских казаков
* Статья выполнена при финансовой поддержке РГНФ. Проект № 13-01-00173 «Южные границы России второй половины XVI-XVIII вв. и трансформация пограничных сообществ».
вносил некоторые новые стороны относительно осмысления перспектив своих действий во внешней политике. В частности, возрастала роль южного ее направления, связанного с отношениями с Османской империей и Крымским ханством, тем более, что после захвата войском Донским Азова в этом регионе резко усиливалась нестабильность, поскольку турецкие власти не могли примириться с потерей Азова. Это вызывало также определенную угрозу военного столкновения между Россией и Османской империей, даже несмотря на многолетнюю подготовку России к войне не с Турцией, а с Речью Посполитой за возвращение Смоленска, и, в свою очередь, на вовлеченность Турции в противостояние с Персией и Венецией.
Еще одно обстоятельство определялось тем, что в Москве имели самые серьезные основания далеко не полностью доверять сообщениям, исходившим от войска Донского, поскольку подобные сообщения представляли собой выборочную информацию, соответствовавшую интересам казачества, тогда как русское правительство интересовалось более широкой информацией. В сведениях, которые доставляли в Москву сами донские казаки, не было полного и всестороннего освещения происходивших на Дону событий и других сведений, о которых узнавали в войске Донском. Между тем, русские власти постоянно стремились получить как можно более полную и точную информацию о событиях на Дону и в Азове. Это было необходимо московскому правительству прежде всего для того, чтобы знать, способны ли донские казаки сохранять в своих руках Азов и насколько долгое время Османская империя будет лишена своего форпоста на Нижнем Дону, который нередко служил организующим центром нападений на южную русскую окраину. После взятия казаками Азова выявилось, что пребывание войска Донского в этом городе давало Москве значительные преимущества. Тем самым, даже при усилении нестабильности ситуации на Нижнем Дону создавалась более спокойная обстановка на всей южной российской окраине, а также возникали более благоприятные возможности для ее укрепления с помощью строительства Белгородской засечной черты, возведение которой началось незадолго до взятия Азова донскими казаками. Среди тех, кто доставлял информацию в Астрахань с Дона, были проживавшие вблизи города татары, в том числе служилые астраханские татары и служилые новокрещены. Этих служилых людей из Астрахани на Дон с целью «проведывания вестей» посылали на довольно короткий срок, обычно на две-три недели. Затем они возвращались в Астрахань и докладывали о результатах своей разведывательной поездки. Такие короткие сроки поездки могут объясняться необходимостью для воеводской власти как можно более быстрого получения сведений о положении на Дону от непосредственных свидетелей. Отмечены при этом случаи, когда посылали тех татар, которые имели своих родственников среди донских казаков. Вместе с тем астраханские воеводы использовали сведения о положении на Дону, которые доставляли не только служилые татары и новокрещены, но и жившие под Астраханью татары, которые не находились на службе. Кроме того, на службе находились татары, принявшие христианство. У них после крещения были русские имена, но в источниках о них при этом прямо говорилось как о новокрещенах, или указывалось на их татарское происхождение. Эти служилые люди также посылались на Дон и давали сведения, интересовавшие астраханских воевод.
В историографии имеются указания на наличие значительного количества татар в войске Донском, на что указывал в специальном исследовании С.В.Черницын (Черницын, 1990, с.73-75). О местном, «региональном» происхождении донских татар обоснованно писал за последнее время О.Ю.Куц. По его мнению, это были не мещерские татары, нередко посылавшиеся на Дон с конца XV в. в качестве гонцов, но татары, предки которых еще в XIV-XV вв. проживали на Дону (Куц, 2009, с.153-172). При этом нередко было так, что в войске Донском казаки-татары сохраняли свои имена и оставались мусульманами. Еще С.М.Соловьев отмечал, что задолго до взятия донскими казаками Азова, в середине XVI в., одним из атаманов донских казаков был назван Сары Азман, тогда как у азовских казаков-татар был атаман с русским именем - Сенька Ложник (Соловьев, 1989, с.672). Имя атамана Сары Азмана довольно ясно указывало на его тюркское происхождение, причем он мог быть турком-османом или татарином. Довольно много казаков происходило от смешанных браков между казаками и тюркоязычными пленницами-ясырками. При этом в историографии по-разному оценивается социальное положение таких пленниц. Так, историк русского права М.Ф.Владимирский-Буданов указывал на то, что они были нередко настоящими рабынями казаков (Владимирский-Буданов, 1915, с.86). Это подтверждается отчасти следственным делом 1631 г. о покупки ясыря у донских казаков людьми посланника воеводы князя И.Борятинского (РГАДА, ф.210, Столбцы Приказного стола, л.236-275). В этом деле отмечены случаи, когда отдельные казаки продавали им даже своих жен и детей. Обычно казаки смешанного происхождения назывались на Дону болдырями, или тумами. О татарском происхождении казака могло также служить
прозвище Татарин. Михаил Татарин был одним из наиболее знатных донских атаманов, был во время взятия Азова войсковым атаманом, и под его предводительством войско Донское взяло в 1637 г. город. В следующем, 1638 г., он возглавлял донскую зимовую станицу, посланную из войска Донского в Москву, и в ходе переговоров в Посольском приказе подчеркивал, что донские казаки способны своими силами взять Азов и не нуждаются в присылке им на помощь русских ратных людей (Донские дела, 1898, стб.702-709). Ко времени пребывания войска Донского в Азове относится случай с татарином Капштайкой Талбердыевым. В 1638 г. он был захвачен служилыми черкасами из крепости Усерд на Белгородской черте. Они привезли его в Москву в качестве языка. В русской столице в то время находилась донская станица атамана Дениса Парфеньева Поплевова. Казаки сообщили, что этот захваченный в полон татарин является донским казаком, причем, как они указали, его сестра находится на Дону замужем за донским казаком Денисом Можарой. В ходе следствия выяснилось, что К.Талбердыев «переехал из ногаев на Дон» два года назад и служил в рядах донских казаков (РГАДА, ф.210, Столбцы Белгородского стола, л.286-288). Об этом случае донские казаки сообщали как о вполне обычном, широко распространенном в казачьей среде. С.В.Черницын указал на значительное количество известных по источникам случаев, когда донскими казаками оказывались татары, уходившие из внутренних русских городов и уездов на Дон (Черницын, 1990, с.73-75).
Это, очевидно, в известной степени облегчало им возможность добывать необходимые сведения. При этом донские казаки нисколько не препятствовали прибывавшим из Астрахани татарам в сборе этих сведений, многое рассказывали им. Жили эти татары, в тои числе служилые астраханские татары, непосредственно в донских казачьих городках. Они общались с казаками без всяких ограничений, и имели сведения о положении в Азове от людей, являвшихся непосредственными участниками событий или их свидетелями.
Некоторые из астраханских татар смогли сами побывать в Азове. Весьма интересные сведения, относившиеся осенью 1637 г., давал один из них, служилый татарин А.Тойтюшев. Он, хорошо зная порядок городовой и караульной службы, обращал внимание на обстоятельства несения казаками этой службы в городе после того, когда стало ясно, что до весны уже не приходилось ожидать сколько-нибудь значительных турецко-крымских действий против Азова. В своем донесении он подчеркивал, что среди казаков, защитников Азова, резко упала дисциплина. Казаки, как рассказывал в Астрахани Тойтюшев, «живут просто и оплошливо, и пьют безпрестани, и караулов де у них по городу и отъезжих застав ни на какую сторону нет» (РГАДА, ф.127, 1637, № 1, л.127-128). Благодаря этому сообщению становится ясно, как изменились настроения казачества в городе к концу 1637 г. Изменения были очень велики. Если за этот год на протяжении всего времени после взятия Азова казаки все время были в напряжении и ожидали турецкого нападения на крепость, то к концу года и возросла их уверенность в том, что им удалось утвердиться в Азове, по крайней мере, до весны-лета следующего года. В самом деле, сколько-нибудь крупный зимний поход турок под Азов был исключен, и лишь с весны Османская империя смогла бы при организовать посылку своих военных сил против занятой казаками крепости, да и то при наличии целого ряда благоприятных для Турции внутренних и внешних условий.
Между тем, по донесениям в Астрахани служилых татар, в войске Донском среди некоторой части казаков не было полной уверенности в прочности своего положения в Азове. Едисанский татарин Б.Турдуабызов со своими товарищами побывал в конце 1637 г. в Есауловском городке. Он сообщал, что слышал от казаков, будто бы «нынешние зимы незадолго до их з Дону поезду послали станицу . к Москве ., чтоб их государь пожаловал, велел в Азов прислати с Москвы воевод и ратных людей, и им бы, казаком, в Азове бес прибыльных людей быть не уметь» (РГАДА, ф.127, 1638, № 1, л.6-7). Сопоставление приведенных двух сообщений служилых татар весьма характерно. По существу, в них представлены две точки зрения, которые сложились среди казаков вскоре после взятия ими Азова по поводу приглашения на Дон царских ратных людей. Прибытие русского войска означало бы прямую военную поддержку казакам в борьбе за Азов, но с неизбежностью ограничивало бы самостоятельность донского казачества и суверенитет войска Донского. Сопоставление между собой двух этих сообщений давало русскому правительству представление о том, что среди донских казаков не было единой точки зрения по поводу прямого привлечения к участию в борьбе за Азов царских ратных людей, при наличии единства взглядов на необходимость для казачества самой активной экономической поддержки из России. Эти сведения были очень важны для московских властей, заинтересованных, чтобы казаки как можно дольше удерживались в Азове, но без непосредственного военного вмешательства России. Опираясь на подобные сведе-
ния, московское правительство в течение всего времени пребывания казаков в Азове всячески добивалось, чтобы войско Донское продолжало удерживать крепость, причем исключительно своими силами, и готово было посылать на Дон царское жалованье в значительно больших размерах, чем делалось это ранее, до азовского взятия. Во всяком случае, за 1638 г. царское жалованье доставлялось на Дон даже два раза, а в составе его были не только деньги, хлебный запас и вино, но также усиленно поставлялось жалованье военного ассортимента. За тот год было послано особенно много зелья (пороха) и свинца. За 1639 г., помимо больших поставок пороха и свинца, было послано, впервые в истории донских отпусков, 350 пушечных ядер и пять пудов фитилей. Все это должно было значительно усилить азовскую казачью артиллерию. В 1640 и в 1641 гг. вследствие знчитель-ной опасности донские отпуски были ограничены только денежным жалованьем. Но оно было значительно большим, чем в предыдущие годы. Так, в 1640 г. было послано шесть тысяч рублей, а в 1641 г., накануне Азовского осадного сидения, восемь тысяч рублей (Загоровский, с.143). Таким путем в Москве стремились поддерживать казаков без собственного непосредственного военного участия в борьбе за Азов, и, следовательно, не доводя дело до непосредственной войны с России с Османской империей. Большая экономическая помощь оказывалась при отсутствии какой-либо военной и политической поддержки войску Донскому со стороны России. Что же касается степени важности для русских властей сообщений об отношении казаков к присылке русской военной помощи, доставлявшихся в Астрахань татарами, то она, несомненно, была очень значительна. Благодаря ей в Москве могли лучше представлять себе, насколько высока была решимость донских казаков отстаивать Азов и не отдавать его туркам.
Астраханские воеводы стремились использовать информацию о положении в Азове не только со стороны служилых татар, но и со стороны всяких татар, побывавших в Азове во время пребывания там казаков. Так, в 1639 г. ногайский татарин К.Бузулбаев сообщал о прибытии в город большого корабля с шестьюдесятью казаками, которые попали в полон после неудачного сражения лета 1638 г. при Адахунском лимане. О разгроме турками и крымскими татарами во главе с флотоводцем Пияле-агой и ханом Бехадыр Гиреем донского флота в этом лимане при впадении Кубани в Черное море на Дону и в Москве было к тому времени уже хорошо известно. По его рассказу, пленные казаки сумели перебить на турецком торговом корабле, на котором их отправили из Тамани в Темрюк, команду и охрану, и, «подняв паруса, побежали к Азову». В Азове их «приговорили . взять в войско», а «живот, который в корабле, приговорили отдать тем казакам, которые на корабле прибежали» (РГАДА, ф.127, 1639, № 1, л.91-93). Благодаря этому рассказу астраханские воеводы и московские власти могли узнать одно из значимых событий внутренней жизни войска Донского в Азове. Из него можно было делать совершенно определенный вывод о сохранении у казаков высокого боевого духа, стремления отстаивать город и пополнять ряды его защитников за счет бежавших из турецкого полона казаков.
Особый интерес представляла для московского правительства информация о положении на Дону и в Азове в период Азовского осадного сидения 1641 г. От астраханских служилых татар также поступали в это время ценные сведения. Один из них, конный стрелец новокрещен И.Иванов, успешно действовал в качестве лазутчика в расположении турецко-крымского войска. Им сообщалось, с какой настойчивостью турецкие силы атаковали крепость в первые дни после начала ее осады. Он сообщал о подходе к крепости турецких «прибылых людей с зелейною казною». Эти люди «из своего наряда» «стреляли по Азову семнатцать ден днем и ночью, и досталные три башни збили по зубцы, а городовую стену выбили до подошвы», и что в результате «в редких местах оставалось стены збито по зубцы, а городовую стену выбили до подошвы, а в редких местах оставалось стены збито по зубцы» (РГАДА, ф.127, 1641, № 1, л. 234, 238). Данные, которые приводил Иванов, вполне подтверждаются сведениями повести об Азовском осадном сидении, согласно которым, имело место метание осаждавшими турецкими войсками в город «ядер огненных». Таким образом, наличие в этих двух не связанных между собой источников общих сведений о начале осады турками Азова может служить указанием на достоверность этих сведений. В то же время Иванов сообщал о больших потерях, которые несли турки при осаде города еще до прибытия «прибылых людей», присланных по приказу султана. Он уже в первые дни турецкой осады «слы-шел, под Азовом побито и померло турских людей с 18000 человек» (Там же, л.238). Характерно, что эти сведения Иванов не подавал как вполне точные, хорошо понимая, что слухи не могут быть признаны наравне с точными данными. Тем не менее, и эти слухи были важны, поскольку давали представление о том, как казаки воспринимали события, происходившие в ходе турецкой осады Азова. Однако для него как для свидетеля событий не подлежало никакому сомнению, что турец-
