CC BY
62
- поведение таких преступников чаще всего свидетельствует об их искаженных, уродливых отношениях с людьми.
При анализе вооруженных преступлений на первый план выступает не только насилие, но и корысть. Здесь все связанно с определенным типом личности преступника. Можно сказать и по другому: во всем комплексе причин и условий вооруженных преступлений доминирует сама личность со всеми присущими ей свойствами, спецификой процесса формирования и особенностями поведения.
Анализ свидетельствует о том, что у лиц, совершающих вооруженные преступления, мотивы поведения аккумулируются в следующих основных направлениях: стремление к удовлетворению корыстной потребности; стремление к удовлетворению потребности в насилии; стремление к завладению оружием в преступных целях. У таких лиц мотивация базируется на исходной цели и конкретно направлена на насилие с применением оружия. Это своего рода преступная страсть. В данном случае мотив деяния, будь то корысть или зависть, ревность, месть и так далее, имеет двойную подоплеку: когда он является неотъемлемой чертой человека, идет изнутри, представляет собой свойство личности; когда он, являясь «пружиной» криминальных действий, способствует агрессивной реакции личности на окружающие раздражи-
тели. Мотив - это реакция личности на «что-то», однако с ним тесно связан и способ ее преступного действия. Особенно ярко это проявляется в вооруженных преступлениях.
1. Бородин С.В., Побегайло Э.Ф. Криминологическая характеристика умышленных убийств. М., 1981; Антонян Ю.М. Психология убийства. М., 1997; Антонян Ю.М., Бородин С.В. Преступность и психические аномалии. М., 1987.
2. Иванов Н.Г. Мотив преступного деяния. М., 1997. См. также: Семенцова И.А. Уголовная ответственность лиц с психическими расстройствами, не исключающими вменяемость: Автореф. ... канд. дис. М., 1999.
3. Кудрявцев В.Н. Объективная сторона преступления. М., 1960. С. 71; Устинов B.C. Общественно опасные преступления и способы их совершения. Горький, 1993.
4. Корецкий Д.А., Джелани ТА. Вооруженные преступления и борьба с ними. Ростов-на-Дону, 1996; Подшебякин А.С. Холодное оружие. М., 1997; Подшебякин А.С. Криминалистическое учение о холодном оружии: Автореф. ... канд. дис. М., 1997. С. 3.
5. Корецкий Д.А. Тяжкие вооруженные преступления. М., 1997. С. 44-45.
6. Тельное П.Ф. Ответственность за соучастие в преступлении. М., 1974; Галиакбаров P.P. Совершение преступления группой лиц. Омск, 1980.
«МОГУЩЕСТВЕННЫЙ МИР СЛИТНЫХ ЗАПАХОВ» РОМАНА М. ШОЛОХОВА «ПОДНЯТАЯ ЦЕЛИНА»
Н.М. Муравьева
Muravieva N.M. “The powerful world of solid smells” in M. Sholokhov’s novel “The Cultivated Virgin Land”. The article shows that the novel’s “world of smells” is really “solid” as it gives a complete picture of nature, the hamlet and the characters’ life. It is equally “powerful” in its impact on the characters and the reader.
Запахи овевают страницы «Поднятой целины». Они призваны передать могучее дыхание Земли: ароматы степи, «чертячий» дух чернозема, запахи человеческого жилья.
Каждое время года в романе имеет свой неповторимый запах, «тонкий многоцветный аромат». Употребление слова «многоцветный» не случайно. У Шолохова запах имеет цвет: ярко-зеленый - у свежей молодой травы, темно-красный - у вишневых садов по
весне, а у цветущего донника - медвяножелтый. Запах может быть едва уловимым и тягучим, густым.
У весны запахи волнующие, молодые: «горьковатой пресниной дышала земля, прелым душком встречали гумна, виннотерпким ароматом полнились сады, и резко, хмельно, молодо пахла выметавшаяся возле плетней свежая поросль травы» [1].
У лета «медвяный запах» донника, он «растекался по всему хутору, волнуя томлением сердца девушек» (т. 7, с. 3). Для этого времени года характерна смесь разнородных запахов: «А нагретая солнцем степь уже дышала всеми ароматами разнотравья, пресно примешивался к запаху скошенных трав запах теплой дорожной пыли» (т. 7, с. 248).
Осень: «ветер нес со степи уже не горький душок полыни, а запах свежеобмолочен-ной соломы» (т. 7, с. 323).
Зимой доносится «чуть внятный запах вишневой коры», «тончайшее дыхание опаленной морозами полыни» (т. 6, с. 3), и живет в запахе воспоминание о лете: «А на гумнах от мороза пшеничная солома духовитей пахнет лазоревым августом, горячим дыханием суховея, летним небом» (т. 6, с. 88).
Природные запахи использует Шолохов в психологической обрисовке сцен, эпизодов. «Бабий бунт». Давыдов перед разъяренной толпой: «Тихий ветерок... нес из степи пресный запах сохнущей земли и невыбродивший виноградный дух молодых трав. Медвяный аромат набухающих почек тополей был так приторно-сладок, что у Давыдова, когда он начал говорить, было такое ощущение, как будто губы его слипаются, и даже вкус меда ощущал он, касаясь языком неба» (т. 6, с. 237). Всего через несколько минут губы Давыдова ощутят соленый вкус крови, и Иг-натенкова старуха, сопя, будет хрипеть: «- Дай-кася, я его по сусалу! По сусалу!» (т. 6, с. 237), и не до медвяных ароматов будет Давыдову.
Есть в романе еще один эпизод, где запахи играют огромную роль в психологической обрисовке персонажей. Лятьевский приносит в тесную комнатку Якова Лукича букет цветов: «В спертом воздухе горенки одуряюще пьяно, резко вспыхнул аромат петуний, душистого табака, ночной фиалки, еще каких-то неизвестных Половцеву цветов, -и тут произошло неожиданное: Половцев, этот железный есаул, всей грудью вдыхая полузабытые запахи цветов, вдруг расплакался...» (т. 7, с. 290-291). Антитеза - спертый воздух, вонючая койка и одуряюще пьяный аромат цветов — очень точно воссоздает фон, на котором развертываются последующие события. Аромат не просто распространился по комнате, он резко вспыхнул - как молния, как озарение: есть же другой мир, полный красок, звуков, запахов, который существует за пределами этого убогого жи-
лища и которого лишили себя добровольно и Половцев, и Лятьевский. Есть ли наказание страшнее по мнению писателя? Не случайно выбраны и цветы: душистый табак, ночная фиалка, которые действительно «одуряюще» пахнут именно ночью.
И еще одну, особую функцию выполняют запахи в сцене гибели Нагульнова. Когда он ворвался в сенцы к Островнову, в ноздри ему «ударил теплый запах жилья и свежих хмелин. Но некогда было ему разбираться в запахах и ощущениях» (т. 7, с. 319). Теплые, мирные запахи не обманули, не отвлекли Нагульнова, убежденного, что за дверью - враги, хотя это и не спасло ему жизнь.
Постижение Шолоховым природного мира запахов достигает своей кульминационной точки в описании восприятия окружающей реальности через обоняние старого лисовина.
В этом описании Шолохов использовал синонимы запах - душок - аромат и созданную им удивительно емкую двойную метафору «обжигающая нюх пахучая струя». Причем, происходит смещение привычного для человека употребления этих синонимов. «Аромат куропатиного выводка» вряд ли уловит человеческое обоняние, и этот запах не покажется человеку ароматом. «Веселый душок помета» - неприятный для человека запах, его «веселость» человеку трудно представить. «Птичий» запах и некоторые другие запахи, окружающие лисовина, доступны только обостренному обонянию старого, опытного животного.
Все изумительно точно: голубино-сизые предрассветные сумерки - время охоты. «Сиводуший» - это особая порода лис - сиводушки. Желто-пламенный каррарский мрамор - окраска животного. Рыжее ворсистое правило - пушистый хвост (термин из обихода охотников). Заостренная, с дымной черниной у пасти (переход серого цвета в черный) морда - точная передача формы и цвета. Агатовый влажный нос (сравнение с драгоценным камнем не случайно: не просто черный, а как бы мерцающий) - самое ценное, что есть у старого лисовина, все ощущения зверя сконцентрированы именно здесь. Ноздри - жадно разверстые, трепещущие, крылатые, все существо лисовина сосредоточено на работе обоняния: уловить теплый съедобный запах в слитном потоке запахов для него сейчас вопрос жизни и смерти (лис голоден - «почти невесомое брюшко»). Чи-
татель вслед за замершим, как изваяние, ли-совином отметает ненужные запахи: все обволакивающий запах снега, потом горькой полыни, сенной веселый душок конского помета (веселый потому, что лошадь в отличие от лисовина - сытая) и, наконец, еле ощутимый, волнующий запах куропаток. Запах еле слышен, он ведет зверя за собой: надо только «проплыть» по глубокому снегу, что дается обессиленному лисовину нелегко, он не замечает красоты окружающего мира («звездно искрящийся снег»), его ведет только запах куропатиного выводка. Усилия старого лиса не напрасны: клубок плотно ссученных оттенков превращается в обжигающую нюх пахучую струю. Теперь уже совсем рядом сдвоенный запах пера. Эта характеристика запаха пера просто поражает. Запах пера человек может ощутить, но «сдвоенный» запах ему почувствовать не дано. Как различить в нем горечь полыни и чернобыла? Как ощутить запах крови, исходящий от пенька? Вслед за писателем мы на несколько мгновений перевоплощаемся в старого лисовина.
Жизнь старого лисовина продолжается. Завтра в голубино-сизых сумерках он снова застынет как изваяние из каррарского мрамора, и тысячелетний курган вновь станет свидетелем борьбы за существование, в которой нет места злобе, низменным людским страстям. Властвует извечный инстинкт — инстинкт выживания. Благодаря подбору высокой, книжной лексики с элементами старославянизмов (изваянный, разверстыми, трепещущими, неугасимую, вонзавшегося) текст приобретает торжественное, почти символическое звучание, эпитеты действия позволяют зримо представить лисью охоту и даже последний эпитет «вонзающийся» в общем контексте звучит не столько как натуралистическое описание «кровавой развязки», сколько как необходимый акт ради продолжения жизни.
Во всех произведениях Шолохова присутствует запах земли, «невыразимо сладкий запах» (т. 3, с. 69). И всегда запах земли смешивается с запахом прорастающей травы: «Бражно пахло молодой травой, отсыревшим черноземом» (т. 7, с. 90). Эту неразрывную связь сформулировал писатель в «Тихом Доне»: «Несказанным очарованием была полна степь, чуть зазеленевшая, налитая древним запахом оттаявшего чернозема и вечно юным -молодой травы» (т. 4, с. 260). Антонимы «древний - юный» в данном контексте не
противопоставлены, это единый смысловой ряд, который отражает философию бытия сквозь призму природного мира: только близость к земле может помочь найти человеку свое место в этом древнем и вечно обновляющемся мире. В начале романа «Поднятая целина» есть удивительные строки: «В полдень где-нибудь в затишке... грустный, чуть внятный запах вишневой коры поднимается с пресной сыростью талого снега, с могучим и древним духом проглянувшей из-под снега, из-под мертвой листвы земли» (т. 6, с. 3). Ю.А. Дворяшин, сопоставив журнальные варианты «Поднятой целины» и отдельные издания, утверждает, что в этом пейзаже вместо глагола «поднимается» следует печатать «понимается». Действительно, тогда весь отрывок приобретает более обобщенное, философское звучание: древний запах земли именно лучше «понимается» в сопоставлении с весенним грустным запахом вишневой коры.
Герои «Поднятой целины» непосредственно связаны с землей, и их тревожит ее могучий дух.
Давыдов после первого дня пахоты испытывает головокружение, перед глазами плывет земля из-под плуга. Кондрат Май-данников сочувственно объясняет ему: «Целый день под ноги глядишь, от этого и кружение делается. А тут дух от земли чертячий, чистый, от него ажник пьянеешь» (т. 6, с. 267). И в том, что Давыдов способен «пьянеть» от запаха земли, в том, что он ощущает живительность и сладость пресного запаха чернозема (т. 6, с. 266), видит Шолохов первый шаг председателя колхоза в сближении с гремяченцами. И когда Давыдов уже во второй раз работает на пахоте, запах земли он воспринимает, как родной, знакомый: «Лег на спину и тотчас уснул, будто провалился во что-то черное, мягкое, пахнущее землей...» (т. 7, с. 63). Думается, главное даже не в том, что Давыдов «на веществе» доказал «выполнимость нормы» (т. 6, с. 268), а в том, что он ощутил могучий дух земли.
Особенно остро ощущают этот могучий дух земли герои Шолохова в военное время. Пахомыч из рассказа «Коловерть» чувствует привычные для хлебороба запахи во время последнего боя под пулеметный треск: «А над землей, разомлевшей от дождей весенних, от солнца, от ветров степных, пахнущих чабрецом и полынью, маревом дымчатым, струистым плыл сладкий запах земляной
ржавчины, щекотный душок трав прошлогодних, на корню подопревших» (т. 1, с. 155). Эти же запахи тревожат солдат и во время Великой Отечественной войны: «Пахло нагретым солнцем, шиповником, пресным запахом перестоявшейся на корню травы, а от распарившейся после дождя земли несло, как из дубового бочонка, терпкой горечью прелых прошлогодних листьев» (т. 8, с. 184). Запах земли всегда будет дорог человеку, потому что он так же древен, как мир, он был всегда и будет существовать до тех пор, пока будет существовать человек.
Иногда Шолохов посредством запаха передает смешение понятий «живое - мертвое». «К многообразным невнятным ароматам намокшей травы принюхивался, шагая, Подтелков» (т. 3, с. 349). Близость трагической развязки (пленение отряда Подтелкова) предвещает грустный пейзаж: «Чем-то напоминал этот вечер осеннюю пору. Даже травы, еще не давшие цвета, излучали непередаваемый запах тлена» (там же). В романе «Они сражались за Родину», наоборот, погибший, искореженный взрывами сад продолжает жить: «Даже будучи мертвым, сад все еще источал в свою последнюю ночь пленительное и сладостное дыхание жизни» (т. 8, с. 151).
Все, что растет на земле, имеет в романе свой, особый запах, и чаще всего этот запах является дополнительным штрихом к характеристике героев, показателем настроения героя. Мать Разметнова угощает Давыдова огурцами, запах «так вкусно пахнущих землей и солнцем» (т. 7, с. 105) огурцов позволяет остро ощутить неустроенность быта Давыдова, его одиночество. Жизнерадостность деда Щукаря, его умение радоваться жизни и в любой ситуации находить прежде всего хорошее, приятное нагляднее проявляется в степи: «Степь под ветром могуче и мерно дышала во всю свою широченную грудь пьянящим и всегда немного грустным ароматом скошенной травы, от дубовых перелесков... тянуло прохладой, мертвым, но бодрящим запахом сопревшей дубовой листвы, а вот прошлогодние листья ясеня почему-то пахли молодостью, весной и, быть может, немножко - фиалками. От этого смешения разнородных запахов обычному человеку всегда почему-то становится не очень весело, как-то не по себе, особенно тогда, когда он остается сам с собой наедине... Но не таков был дед Щукарь. ...он уже широко улыбался беззу-
бым ртом, довольно щурил обесцвеченные временем глазки, а крохотный, облупленный и красный носик его так и ходил ходуном, жадно ловя родные запахи родной степи» (т. 7, с. 203).
Этот пейзаж - своеобразная параллель к тому пейзажу, который окружал Давыдова в степи, который заставил его почувствовать свое одиночество и мелочность поступков и отношений с Лушкой Нагульновой. Для Шолохова побыть наедине со степью, значит пересмотреть шкалу жизненных ценностей, ощутить величие природы. А для деда Щукаря запахи степи - родные, его мир прост и радостен. От философски-лирических размышлений о бренности человеческой жизни, «от печальных дум его всегда тянуло на сон» (т. 7, с. 199).
Особое место в повествовании занимают запахи кузницы. Эти запахи, как мостик к прежней, заводской жизни Давыдова. Кузница для него - место, где он отдыхает душой, где он может почувствовать себя человеком прежней жизни, где он не ощущает себя новичком, а напротив, может не только дать работу своим мускулам, но и удовлетворить свое честолюбие (вспомним дотошность, с которой он проверял сеялки). «Тоска по физическому труду угнетала Давыдова. ...кисло-горький запах раскаленного железа и жженого угля, певучий звон наковальни и старчески хриплые, жалующиеся вздохи древнего меха повергли его в трепет. Несколько минут он молча стоял в полутемной кузнице, блаженно закрыв глаза, с наслаждением вдыхая знакомые с детства, до боли знакомые запахи, а потом не выдержал искушения и взялся за молот...» (т. 7, с. 17).
Подбор лексики книжного, высокого стиля («повергли в трепет», «блаженно»; «с наслаждением», «не выдержал искушения») подчеркивает значимость запахов в кузнице для бывшего слесаря, позволяет читателю вслед за Давыдовым окунуться в атмосферу кузницы: «...и по-прежнему тянуло из настежь распахнутой двери горьким запахом горелого угля, незабываемым душком неостывшей окалины» (т. 7, с. 106).
И совершенно особое место в прозе М. Шолохова занимает запах полыни, что не раз отмечалось исследователями творчества писателя. Запах полыни - неотъемлемая часть степи, он знаком и близок всем, кто живет здесь: «В степи - тишина и ветерок, напитанный родным и горьким запахом по-
лыни» (т. 5, с. 448). Все шолоховские герои именно так и воспринимают этот запах -родной и горький, запах приобретает символическое значение, он возникает всегда, когда в жизни шолоховских героев происходит какое-то значительное событие, поворотный момент судьбы. Возвращается к жизни Петр в рассказе «Чужая кровь», наступает весна: «Обдонье млело, затопленное солнечным половодьем. Из степи ветер щедро кидал запахи воскресающей полынной горечи» (т. 1, с. 345). Актуализация семантики слова «воскресающей» воспринимается и как знак возрождения в природе, и как знак физического выздоровления Петра, и как знак воскресающей родительской любви, но полынная горечь не обещает счастливой развязки.
Герой повести «Путь-дороженька» возвращается в станицу, разгромленную махновцами, восстанавливать жизнь: «Молча шагает Петька, раскрытым ртом жадно хлебает воздух. Увядающая придорожная полынь пахнет горечью, горьким потом...» (т. 1, с. 117). И опять полынный запах не обещает легкой жизни герою, но это - его путь, он сам выбирает судьбу, горечь полыни и горький пот.
В рассказе «Коловерть» запах полыни ощущает Пахомыч перед последним боем вместе со сладким запахом земли...
Мишка Кошевой живет в степи первобытной жизнью: «...сухим теплом и запахом вянущей полыни дышала им в спину ночь» (т. 4, с. 33) - первобытная жизнь, первобытные запахи, древние, как сама степь.
На страницах романа «Поднятая целина» запах полыни появляется не раз. Уже с первых строчек читатель чувствует « тончайшее дыхание опаленной морозами полыни» (т. 6, с. 3). Полынный запах и в этом романе сопровождает поворотные моменты в жизни и героев «Поднятой целины», и всего хутора. Организована первая общественная конюшня, и здесь парит легкий запах полынистого сена. На вершине могильного кургана «скорбно шуршат голые ветки прошлогодней полыни и донника» (т. 6, с. 241), и «Неугасимая горечь убитой морозами полыни» (т. 6, с. 242) витает над курганом столько же столетий, сколько стоит сам курган. Разметнов и Давыдов выходят из правления колхоза, где обсуждали покушение на Нагульнова, «...и
навстречу им жарко дохнул сухой и горячий, насквозь пропахший полынью ветер из степи» (т. 7, с. 104), как напоминание о том, что природа живет по своим гармоничным законам, и людской мир со сведением счетов, злобой и противоречиями вносит дисгармонию в этот мир.
Язык запахов передает и ту грусть, что испытывает Варя, уезжая из дома: «В этот ранний утренний час ни степной подорожник, ни поникшие ветки желтого донника... не источали присущих дневных запахов. Даже всесильный полынок и тот утратил его -все запахи поглотила роса. Потому в этот тихий утренний час и властвовали всесильно над степью два простых запаха - росы и слегка примятой ею дорожной пыли» (т. 7, с. 280). Отсутствие запаха полыни говорит о той невидимой черте, которая отделила Варю от родного хутора, от родных запахов. И еще раз, в финале романа, отсутствие запаха полыни также обозначает невидимую черту, отделившую Давыдова и Нагульнова от степи, ее запахов: «К могилам ветер нес со степи уже не горький душок полыни, а запах свежеобмолоченной соломы с расположенных за хутором гумен» (т. 7, с. 323). Примечательно, что кроме этого запаха соломы нет никаких упоминаний о собранном урожае. Е.П. Серебровская, которая готовила к публикации в журнале «Нева» вторую книгу романа, свидетельствует, что в рукописи был диалог Разметнова и Майданникова о том, что придется сдавать семянной хлеб, иначе не смогут выполнить план. Этот диалог Шолохов убрал из окончательной редакции [2]. И очень символично, что от собранного колхозниками урожая по воле писателя остался один запах...
Мир запахов «Поднятой целины» действительно «слитный» - он дает цельную картину жизни природы, хутора и героев романа. Мир запахов - «могущественный», как по своему влиянию на героев, так и на читателя.
1. Шолохов М. А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1962. Т. 6. С. 199. Далее цитируется это издание с указанием в скобках тома и страницы.
2. Серебровская Е.П. Девятнадцатая глава // Русская литература. 1986. № 2. С. 142.
