CC BY
41
Личность - элементарная частица народной массы, но от ее качества, от ее устремленности зависит в итоге качество и ценность самого народа. Яна Райниса всегда отличал, по его собственному определению, «здоровый фанатизм», который он сохранял в тюрьмах Паневежиса, Лиепая и Риги; и ссылках в Пскове и Слободском, и в эмиграции - это право человека на свободу творчества, выбора, на высокое служение истине и искусству.
В истории, как и в жизни, случаются невероятные переплетения встреч и событий. Так, навсегда Вятская земля связана с именем Яна Райниса, который с июня 1899 по май 1903 г. отбывал ссылку в Вятской губернии в уездном городе Слободском. И никакие политические метания, к счастью, никогда уже не смогут разорвать эту прочную связь, навеки запечатленную в лирике удивительного латышского поэта Яна Райниса, подарившего своему народу бессмертие в величайшем из искусств - поэзии:
...А он ушел с душой открытой, светлой, Подобной солнцу утренней порой, Стремясь вперед за свежим, вольным ветром. («Равнодушные», между 1899 и 1902, Слободской) [8]
Примечания
1. Виесе С. Поэзия Яна Райниса // Ян Райнис. Избранные произведения. Л..: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние. 1981. С. 3.
2. Краулинь К. Ян Райнис. М., 1957. С. 5.
3. Райнис Я. Избранные произведения. Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние. 1981. С. 59.
4. Там же. С. 177.
5. Краулинь К. Указ. соч. С. 79.
6. Там же. С. 134-125.
7. Райнис Я. Указ. соч. С. 204.
8. Там же. С. 73.
Notes
1. Viesse S. Poehziya YAna Rajnisa [Poetry of Janis Rainis] // YAn Rajnis. Izbrannye proizvedeniya - Janis Rainis. Selected Works. Leningrad. Sov. writer. Leningrad Dep. 1981. P. 3.
2. Kraulin K. YAn Rajnis [Janis Rainis]. M. 1957. P. 5.
3. J. Rainis Izbrannye proizvedeniya [Selected Works]. L. Sov. writer. Leningrad. Dep. 1981. P. 59.
4. Ibid. P. 177.
5. Kraulin K. Op. cit. P. 79.
6. Ibid. Pp. 134-125.
7. Rainis J. Op. cit. P. 204.
8. Ibid. P. 73.
УДК 811.161.1'33:801.81
М. Н. Осадчая
Модель автоинтертекстуального смыслообразования в художественном дискурсе О. Мандельштама
Исследование прагматического потенциала дискурсивно обусловленных номинаций опирается на понимание их когнитивной природы, моделируемой в процессе смыслообразования. Выявленные интертекстуальные связи различных текстов, созданных одним автором, понимаются как автоинтертекстуальность, свойственная индивидуальному художественному дискурсу и рассматриваемая в числе прагматически нагруженных дискурсивных авторских приёмов. На материале художественных текстов О. Э. Мандельштама, рассматриваемых нами в качестве материально зафиксированного результата дискурсивной деятельности авторского языкового сознания, выявлены примеры автоинтертекстуальности, обеспечивающей как особое средство прагматического плана авторского художественного дискурса возможность прочитывания подтек-стового смысла. В авторском художественном дискурсе номинирование имеет ценностно-смысловое основание. Соответственно, ценностные ориентиры языковой системы, заданные особенностями этноязыкового сознания как коллективного феномена, преломляются под «деформирующим» воздействием системы ценностей конкретного автора, обусловливая особенности его индивидуального языкового сознания.
© Осадчая М. Н., 2015
Pragmatic potential of discoursive naming is determined by discourse and cognitive factors, which are generated by process of meaning-making. Found intertextual relations of different texts, which are generated by the same author, are described as autointertextuality. Individual artistic discourse autointertextuality is described as pragmatically actualized instrument of author's discourse. Literary texts are considered as real result of mental-discoursive activity of author's artistic discourse. In O. E. Mandelstam's literary discourse we consider examples of autointertextual naming, which provide ability to recognize deep meaning. Author's artistic discourse has axiologi-cal-meaning basis for naming. Therefore, axiological markers of language are defined within features of ethnos-linguistics' consciousness as common phenomenon. So, author's linguistic consciousness is refracted by deforming influence of author's scheme of values.
Ключевые слова: художественный дискурс, когнитивные структуры, автоинтертекстуальность, концептуализация образа, смыслообразование.
Keywords: artistic discourse, cognitive structure, autointertextuality, conceptualization of image, meaning-making.
Введение. Исследование художественного дискурса как когнитивно-коммуникативного явления отвечает задачам антропоцентристского подхода к изучению индивидуальной «составляющей» в функционировании языка. Действительно, «дискурс соединяется с языком», поскольку языковую систему составляют «следы предшествующих конструкций, как комбинации языковых элементов, уже сформулированные в прошлых дискурсах» [1]. Дискурсивная деятельность представляет собой индивидуально обусловленный способ функционирования языка, при этом дискурс понимается как среда, в которой взаимодействуют язык и сознание человека. Соответственно, художественный текст рассматривается нами как зафиксированный результат дискурсивной деятельности автора; деятельности коммуникативно ориентированной, и при этом представляющей собой процесс вербализации когнитивных структур языкового сознания автора. Индивидуальная «ментальная деятельность подвергается влиянию сопутствующих процессов: очевидно, что это мысли, память, желания и мотивация» [2], следовательно, в авторском дискурсе коррелируют когнитивные и психологические процессы. Исследование художественного текста как результата «эстетической речевой деятельности» базируется на том основании, что индивидуальная организация «психической деятельности изоморфна структуре речевой деятельности» [3], соответственно, художественный дискурс можно рассматривать как особую психологическую реальность, в которой протекает творческая деятельность автора. Коммуникативно-деятельностный подход позволяет исследовать дискурс как особую лингвоментальную среду реализации языкового сознания - и продуцирующего текст, и воспринимающего текст в ходе авторской саморефлексии.
Дискурсивная деятельность автора генерируется особой установкой авторского сознания, активирующей «дискурсивную» открытость к самовыражению. Импульсом для порождения художественного дискурса помимо динамики в авторской концептуализации фрагментов окружающего мира рассматривается и весь комплекс экстралингвистических и личностно обусловленных факторов: психологических аспектов творчества, социального и биографического фона, историко-культурных реалий. Индивидуальный опыт и ментальные установки, эмоции и намерения - всё это не поддаётся строгой формализации, поэтому авторское мировидение проявляет себя в продуцировании оценочных смыслов, представляющих собой своеобразную «идиостиле-вую» корректировку вербализации художественных образов.
Для художественного дискурса индивидуализированно-авторский посыл к читателю - это один из факторов авторской прагматики, если понимать дискурс как «коммуникативное событие между креативным (производящим) и рецептивным (принимающим) сознаниями [4]. С данной позиции можно утверждать, что «дискурс сам предполагает и создаёт своего идеального адресата» [5], поскольку он является особой средой, способной порождать образы в другом сознании -воспринимающем, и тем самым получающем возможность смыслообразования в ходе чтения текста. Именно для художественного дискурса значима особая ориентация авторского языкового сознания на «универсальный художественный опыт» [6]. Соответственно, когнитивная основа смыслообразования имеет при этом неизбежно дискретный и сугубо личностный характер: языковое сознание конкретного человека не может включать всё открытое множество художественных текстов как составляющих этого «фона».
Обусловленная данными факторами смысловая неисчерпаемость и непредсказуемость подтверждает исследовательскую значимость соотношения категорий значения и смысла. Действительно, конвенциональная основа языковых значений составляет «каркас» этноязыкового сознания, в основе же порождения смыслов лежит «спрессованный» личностный опыт. Смысловое пространство художественного дискурса конденсирует влияние субъективных особенностей, в числе которых нюансы авторского мировоззрения и его ценностных приоритетов. Поэтому в
данном исследовании применительно к описанию ведущих категорий художественного дискурса смысл рассматривается как «ментальное содержание, связывающее когнитивное и языковое сознание» [7]. Поскольку «творчество всегда связано с изменением смысла» [8], то и восприятие, и порождение художественного текста требует каждый раз нового выявления смысла. Обеспечивается же возможность смыслообразования всей совокупностью прагматических средств художественного дискурса.
Методика. Разработка методики когнитивно-прагматического моделирования художественного дискурса О. Мандельштама базируется на понимании художественного текста как продукта дискурса, генерирующего вербализацию когнитивных структур и образов авторского сознания. Учитывается и тот факт, что когнитивная основа индивидуально-авторских номинаций и их прагматическая значимость взаимообусловлены как составляющие единого речемыс-лительного процесса. Механизмы языкового сознания, активируемые авторскими интенциями, определяют отбор прагматически «нагруженных» языковых единиц. Дискурсивная среда таким специфически-авторским средствам номинации задаёт дополнительные смысловые векторы, тем самым расширяет их прагматический потенциал. Соответственно, можно говорить об интен-циональности, присущей дискурсу как особой ментальной среде. Таким образом, согласно Н. Н. Семененко, интенциональность дискурса понимается как «влияние событийного фона и прагматики дискурса» [9], которое и обусловливает смысловые приращения готовых языковых знаков, попавших в дискурсивное пространство.
В данном исследовании под когнитивным моделированием понимается выявление типовых структур, возникающих в ходе формализации категорий, механизмов и процессов деятельности языкового сознания по преобразованию образов сознания в вербализованную форму. Данная лингвокогнитивная деятельность выступает как собственно дискурсивная, «достраивающая» к концептуальной основе постоянно новые аксиологически обусловленные прагматические элементы, структурированные в соответствии с устойчивыми фреймовыми «узлами».
Когнитивное моделирование осуществляется в последовательной реализации следующих исследовательских шагов, позволяющих определить дополнительные смысловые приращения использованных автором языковых знаков в ходе анализа когнитивной основы уникальных авторских номинаций:
1. Определение когнитивно-дискурсивной основы авторских репрезентаций в микроконтекстах исследуемого дискурса.
1.1. Выявление характера дискурсивной интенции, определяющей конфигурацию репрезентированных когнитивных структур.
1.2. Определение характера когнитивной интеграции в ходе смыслопорождения.
1.3. Определение субъективной/объективной основы ценностной репрезентации.
2. Выявление и обоснование прагматически значимых интертекстуальных доминант, репрезентированных средствами лексики и знаков косвенно-производной номинации.
3. Определение влияния фактора поликультурных аллюзий на интерпретацию дискурсив-но обусловленных смысловых приращений.
Основная часть. Характерная для художественного дискурса Осипа Мандельштама усложнённая образность, намеренная фрагментарность изложения и частые нарушения нормативных смысловых связей в синтагматических отрезках текстов способствуют проявлению особой прагматики в его художественном дискурсе. В то же время данные особенности текстов Мандельштама актуализируют необходимость когнитивно-прагматического подхода к исследованию его художественных текстов как продукта дискурсивной деятельности.
Выявление и анализ индивидуально-авторских номинаций как «эксплицитного» результата творческой деятельности автора позволяет определить репрезентированные когнитивные структуры, рассматривая авторское языковое сознание как «индивидуально упорядоченную совокупность когнитивных моделей» [10]. Как вербализованный результат деятельности языкового сознания автора, уникальные авторские номинации, немотивированные на первый взгляд, могут получить объяснение, если исходить из понимания деятельности языкового сознания автора как аксиологически обусловленной. В терминах когнитивистики, индивидуально-авторские номинации свидетельствуют о «когнитивной работе» индивидуального языкового сознания в процессе рефлексивного переосмысления того, что для автора ценностно значимо.
Например, часто сходные комплексы лексических единиц в разных фрагментах художественного дискурса Мандельштама формируют узнаваемые микроконтексты, в когнитивном плане организованные индивидуальными наслоениями в концептуализации «Поэзии» и образа Поэта. Такая устойчивая вербализация позволяет выявить вовлечённость именованного явления в сферу интересов автора. Образ живущего в обществе и не принятого им Поэта-изгнанника, пытающегося вклю-
читься в энтузиазм общественной жизни, неоднократно представлен в контекстах произведений позднего творчества Мандельштама, вербализующих идею 'жизнь подобна смерти': Помоги, Господь, эту ночь прожить, Я за жизнь боюсь, за твою рабу... В Петербурге жить - словно спать в гробу [11].
В традиционной русской лингвокультуре концепты «Жизнь» и «Смерть» воспринимаются как «изначально нерасчленимые в соответствии со своей взаимоопределяемой природой» [12], поэтому в таком дискурсивном их отождествлении видится намеренная апелляция к общекультурным ценностям, использованная как эксплицитный прагматический посыл: Листаю книги в глыбких подворотнях, И не живу, и всё-таки живу [13].
Тексты написаны с разницей в месяц, в короткий период очередной попытки Мандельштама «вписаться» в советское общество. А через четыре года автор сам подведёт итог этому периоду: «Я должен жить, хотя я дважды умер» [14]. Очевидно, что интеграция концептов «Поэт-Изгнанник» и «Общество» вербализована в схожих контекстах. Поэтому вполне допустимо рассмотрение последнего фрагмента как интертекстуально связанного с вышеприведёнными, которые и объясняют прежнее умирание автора. Интертекстуальность рассматривается как черта, неизбежно присущая художественному дискурсу, ориентированному на нетривиальное словесное облачение авторской идеи, когда «дискурсивные аномалии могут быть разрешены только за счёт выхода в другой текст» [15]. Соответственно, в художественном дискурсе автора интертекстуальные связи с его собственными текстами можно рассматривать как автоинтертекстуальные.
Интересно, что тот же концепт «Поэт-Изгнанник», реализованный в дискурсе Мандельштама в контекстах, когда поэт в духовной изоляции существует фактически вне общества, репрезентируется в иной когнитивной модели. Репрезентация когнитивной интеграции во фреймовой модели, включающей концепты «Поэт-Изгнанник» и «Одиночество», формирует прагматический смысл 'вне общества не одинок, поскольку сам с собой', демонстрируя самодостаточность благодаря внутреннему раздвоению. При этом раздвоение на две взаимообусловленные составляющие - 'сам себе «ведущий» и «ведомый»'. Это отчётливо видно при сопоставлении микроконтекстов в следующих примерах, также устойчиво перекликающихся в разные годы: (1937 г.) Сам себе немил, неведом, / И слепой, и поводырь [16].
(1909 г.) Я и садовник, я же и цветок. / В темнице мира я не одинок [17]. В когнитивной структуре образных контекстов, вербализующих концепты «Поэт-Изгнанник» и «Одиночество», меняется лишь набор слотовых элементов того же фрейма «Внутреннее раздвоение». При этом денотативная основа авторских именований размыта, поскольку лексические номинации садовник, цветок, слепой, поводырь не столько метафоризируют образ поэта, сколько попарно репрезентируют ментальную модель 'сам себе «ведущий» и «ведомый»'. Более подробную интерпретацию данной модели находим в тексте статьи 1910 г. о Ф. Вийоне: «..лирический поэт по природе своей двуполое существо, способное к бесчисленным расщеплениям во имя внутреннего диалога <...> разнообразный подбор очаровательных дуэтов: огорчённый и утешитель, мать и дитя, судья и подсудимый, собственник и нищий...» [18]. Для Мандельштама из немногих известных фактов биографии средневекового поэта особенно значимо неприятие Вийона обществом (анализируемый контекст как раз является фрагментом описания тюремного заточения Вийона). Очевидно, что в данном случае различные в словесном оформлении образы художественных текстов вербализуют единую смысловую модель, и при этом маркируют доминантные дискурсивные средства авторского языкового сознания.
Для исследования автоинтертекстуальности как прагматического средства художественного дискурса продуктивно выявление когнитивно-дискурсивной основы авторских репрезентаций и в таких контекстах, где лексические средства номинации можно трактовать как почти совпадающие, однако наблюдается репрезентация различных когнитивных элементов. Показательный пример уникальной авторской концептуализации обнаруживается при сопоставлении различной когнитивной основы авторских контекстов, когда в лексических номинациях очевидны переклички и прямые совпадения: «В тексте ещё рукоплещет раёк, но Яхонтов уже показывает гайдуков с шубами или мёрзнущих кучеров, раздвигая картину до цельного театра, с площадью и морозной ночью» [19]. Прагматический смысл и хвалебный пафос контекста (как и всей статьи в целом) адресованы актёру В. Яхонтову. В другом фрагменте более раннего текста Мандельштама 1914 г. сценарный фрейм «Театр» реализован с тем же слотовым заполнением: повторены «персонажи» театральной площади к моменту завершения представления. Однако в когнитивном плане наблюдается вербализация иной концептуальной основы: в поздней статье коннотативно осмыслено актёрское мастерство, но не театральное действо. И данная концептуализация в прозаическом микроконтексте «Лицедейства» и «Игры» показывает, что Мандельштам лишь использовал позже в статье образный ряд своего же раннего стихотворного текста 1914 г.:
... Громоздкая опера к концу идёт. С тяжёлыми шубами гайдуки На мраморных лестницах ждут господ. <...> Ещё рукоплещет в райке глупец, Извозчики пляшут вокруг костров... [20]
В этой ранней поэтической зарисовке как раз интеграция концептов «Театр» и «Праздник» выступает основой авторской номинации во фреймовой структуре «Мир обыденный - Мир театральный». Показателен в приведённых примерах тот момент, что лексические повторения репрезентируют разные когнитивные структуры, соответственно средством интертекстуальным их считать нет достаточных оснований.
При этом совпадения словесных комплексов в разных произведениях Мандельштама иногда позволяют объяснить аллюзии в произведениях, не поддающихся расшифровке в силу бессюжетности их нарративной структуры. Например, необъясним текст известной «сталинской оды», трактуемой как хвалебное воспевание вождя, но непонятное и лишённое синтагматической связности в общепринятом смысле. В выявлении когнитивной интеграции концептов «Вождь» и «Указание - Повеление» кроется возможность объяснить коннотации и раскрыть прагматическую направленность:
Когда б я уголь взял для высшей похвалы, Для радости рисунка непреложной, Я б воздух расчертил на острые углы [21].
В данном фрагменте текста оды вербализована та же когнитивная основа, что раньше появлялась в упомянутой выше статье об актёре Яхонтове: «.в то время как режиссёр Владимирский зорко следит за игрой вещами, подсказывая Яхонтову рисунок игры - до такой степени чёткий и математически строгий, словно он сделан углем» [22]. Следует учитывать и внеязыковую обусловленность имплицитной негативной коннотации образа: для художника уголь - это материал для исполнения чернового наброска, от схематичных линий которого и не требуется плавности точного контура: воздух расчертил на острые углы. Наблюдаемая ментальная структура, вербализованная в данном контексте, в своей основе представляет тот же фреймовый узел «Вождь - Указание / Схема - Подчинённый / Исполнитель», интерпретированный и в другом микроконтексте этой же статьи: [о Яхонтове] «...учится у великих мастеров организованной речи, чтобы дать массам графически точный и сухой рисунок, рисунок движения и узор слова» [23]. При этом важным и прагматически значимым слотом в данной фреймовой модели является образ режиссёра (вождя), указывающего точные направления. В статье Мандельштам не упоминает о том, что этот же актёр Яхонтов к юбилеям революции в качестве режиссёра готовил грандиозные, прославляющие Сталина постановки. Думается, именно эта биографическая деталь может предполагаться стимулом, позволяющим объяснить смысл контекста. Когнитивная интеграция в концептуализации «Наброска - Указания к исполнению» связывает образы Режиссёра и Вождя как единый слот, не вербализованный, однако, в позднем и необъяснимом тексте «Оды». Именно когнитивный анализ позволяет восстановить основания подтекстовой «скрытой» информации.
Рассмотренные примеры автоинтертекстуальных перекличек объяснимы только как результат вербализации ментальной основы. Очевидно, что дискурсивная интенция как фактор, обеспечивающий прагматическую значимость элементов текста, обеспечивает актуализацию глубинных смыслов, переформировывая когнитивную структуру. Актуализированные таким образом определённые элементы когнитивной модели способствуют прочтению подтекстовой информации, индуцируя дополнительные смысловые приращения как дискурсивно обусловленную «надстройку» к конвенциональным значениям использованных лексических средств. Тем самым проецируется в явном или имплицитном виде постоянное взаимодействие противоположных факторов - общепринятого понимания использованных языковых единиц и субъективно подразумеваемого смысла.
В текстах последнего периода творчества Мандельштама большинство использованных лексем функционирует, предельно отклоняясь от значения, конвенционально закреплённого в языковой системе. В подобных случаях в процессе смыслообразования неизбежны аллюзивные попытки соотнести лексические единицы замысловатых контекстов с прежними фрагментами ранних авторских именований. Такие автоинтертекстуальные доминанты позволяют выстроить сугубо «мандельштамовскую» систему семантических аллюзий. Так, в той же оде, воспевающей Сталина, есть текстовые фрагменты, почти целиком состоящие из набора автоинтертекстуальных повторов: Глазами Сталина раздвинута гора И вдаль прищурилась равнина. Как море без морщин, как завтра из вчера -До солнца борозды от плуга исполина [24].
Коннотации данного контекста определить невозможно вне анализа множества фрагментов прежнего творчества Мандельштама. Например, дискурсивно обусловленные дополнительные смысловые приращения для равнины в дискурсе Мандельштама объяснимы прежним негативным авторским восприятием воронежской равнинной местности как места своей ссылки: Что делать нам с убитостью равнин, С протяжным голодом их чуда [25].
Интересно, что данная концептуальная интеграция собственной «Нереализованности» и «Одиночества» номинируется словесным комплексом, всегда включающим различные дериваты лексемы чудо (в неоднократно перефразированных пугающих контекстах чудо ассоциативно связывается со словом чудовище):
И всё утюжится, плоится без морщин
Равнины дышащее чудо <...>
Его прищур спокоен и утешен [26].
Автора на равнинах настораживает то, что мы открытостью в них мним [27], Мандельштам представляет тем самым равнину и открытое пространство опасным, и, соответственно, себя - беззащитным, открытым для надзора. Простор вместо положительно коннотированного пространства, что типично для русской лингвокультуры, предстаёт для Мандельштама пустотой, негативно окрашенной из-за отсутствия событий и достойных собеседников. Подобные интертекстуальные переклички с их отклонениями от общепринятых коннотаций функционируют как прагматическое средство дискурса. Выявление же прагматического потенциала дискурсивных единиц как своеобразной опоры для смыслообразования в текстах поздних произведений Мандельштама требует вовлечения всего макроконтекста его творчества. Поэтому, по нашему мнению, аллюзивные отсылки к прежде встречавшимся своим же текстам можно рассматривать и как намеренный авторский приём.
Выявленные примеры вербализации значимых концептуальных структур посредством набора узнаваемых вербальных комплексов позволяют утверждать, что в дискурсивной деятельности языковое сознание автора, функционируя, накладывает на речепорождение своеобразный «отпечаток» индивидуального опыта собственной дискурсивной деятельности. Авторское языковое сознание «замкнуто» на собственных текстах, чем и обусловлена та индивидуальная специфика, которую приобретает общеязыковая картина мира у отдельного автора. При этом интерференция в семантике дискурсивных номинаций обусловлена и обеспечивается «прагматическим спектром синергетики художественного дискурса» [28], следовательно, смысловой потенциал слова индуцируется самой средой художественного дискурса.
Номинативная авторская избирательность задана спецификой авторского языкового сознания, поскольку «непосредственное личностное восприятие "фильтруется" с помощью нормативно-ценностного элемента сознания» [29]. Соответственно, прагматическая составляющая дискурсивной деятельности выражает «вектор оценки» в индивидуальной системе ценностей. Наше исследование показывает, что особенности уникального психологического опыта отдельной языковой личности и авторская система ценностей выступают как корректирующий фактор в процессе смыслообразования.
Выводы. Художественный дискурс понимается как особая текстопорождающая среда, в которой авторские номинации обретают смысловые «приращения», становясь специфическими дискурсивными знаками, определяющими своеобразие прагматики художественного дискурса. Выявление и анализ реализованных в художественном дискурсе прагматических средств опирается на понимание их когнитивной природы, поскольку «дискурсивная ситуация предполагает обращение к когнитивному множеству собеседника» [30]. Таким образом, когниция и коммуникация тесно связаны, и художественный дискурс, как особая среда реализации языкового сознания, в своём прагматическом плане отражает динамику когнитивных и аксиологических структур, моделируемых в процессе смыслообразования. При этом важным является тот факт, что ментальная репрезентация сама и формируется в этом лингвокогнитивном процессе.
Когнитивно-прагматический анализ художественного дискурса позволяет фиксировать в ментальном пространстве авторского дискурса репрезентации устойчивых когнитивных моделей индивидуальной конфигурации, присущих миру художественного дискурса конкретного автора. Соответственно, этим когнитивным фактором обусловлена особенность художественного дискурса отдельного автора, связанная с авторским «погружением» в непрерывное пространство собственного творчества. Средством прагматического плана, позволяющим выявить данную специфику эстетической речемыслительной деятельности, выступают автоинтертекстуальные отсылки к фрагментам собственных произведений. Погружение языкового сознания автора в пространство текстов (как уже созданных им, так и формирующихся в замысле), думается, можно 98
считать системным свойством авторского художественного дискурса. Автоинтертекстуальность, таким образом, выступает как особое средство прагматического плана художественного дискурса, позволяющее в лингвокреативной деятельности выразить прагматическое сопряжение индивидуально-авторской оценочности и коннотативной семантики использованных лексических средств, в дискурсивной среде получающих уникальные смысловые приращения.
Примечания
1. Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М.: ОАО ИГ Прогресс, 1999. С. 40.
2. Bara Bruno G. Cognitive pragmatics: the mental processes of communication. Cambridge: MIT Press, 2010.
P. 262.
3. Пищальникова В. А. Проблема смысла художественного текста: психолингвистический аспект. Новосибирск: Изд-во Новосибир. ун-та, 1992. С. 14.
4. Тюпа В. И. Анализ художественного текста. М.: ИЦ «Академия», 2008. С. 273.
5. Степанов Ю. С. Язык и метод. К современной философии языка. М.: Языки русской культуры, 1998.
С. 674.
6. Чумак-Жунь И. И. Поэтический текст в русском лирическом дискурсе конца XVIII - начала XXI веков. Белгород: Изд-во БелГУ, 2009. C. 90.
7. Озерова Е. Г. Русский лирикопрозаический текст: дискурсивно-когнитивный аспект. Белгород: ИПК НИУ БелГУ, 2012. C. 72.
8. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство. 1986. C. 261.
9. Семененко Н. Н. Русские паремии: функции, семантика, прагматика. Старый Оскол: Изд-во РОСА, 2011. С. 336.
10. Бутакова Л. О. Отношения «автор - текст» и построение модели авторского сознания // Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. Барнаул, 2000. С. 19.
11. Мандельштам О. Э. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 3. Стихотворения. Проза. М.: Арт-Бизнес-Центр, 1994. С. 44.
12. Там же. С. 55.
13. Там же. С. 89.
14. Семененко Н. Н. Указ. соч. С. 29.
15. Фатеева Н. А. Интертекст в мире текстов: контрапункт интертекстуальности. М.: КомКнига, 2007. С. 19.
16. Мандельштам О. Э. Указ. соч. С. 109.
17. Мандельштам О. Э. Указ. соч. Т. 1... C. 37.
18. Там же. С. 173.
19. Мандельштам О. Э. Указ. соч. Т. 2... C. 461.
20. Мандельштам О. Э. Указ. соч. Т. 1. C. 99.
21. Мандельштам О. Э. Указ. соч. Т. 3. С. 101.
22. Мандельштам О. Э. Указ. соч. Т. 2. C. 461.
23. Там же. С. 460.
24. Мандельштам О. Э. Указ. соч. Т. 3. С. 114.
25. Там же. С. 111.
26. Там же. С. 110.
27. Там же. С. 111.
28. Алефиренко Н. Ф. «Живое» слово: Проблемы функциональной лексикологии. М.: Флинта: Наука, 2009. C. 250.
29. Бутакова Л. О. Указ. соч. С. 20.
30. Йокояма О. Б. Когнитивная модель дискурса и русский порядок слов. М. Языки славянской культуры. 2005. С. 41.
Notes
1. Serijo P. Kac chitajut texty vo Franciji [Text reading in France] // Quadrature of meaning: French school of discourse analysis. Moscow. ОАО IG Progress. 1999. P. 40.
2. Bara Bruno G. Cognitive pragmatics: the mental processes of communication. Cambridge. MIT Press. 2010.
Р. 262.
3. Pishchal'nikova V. A. Problema smysla chudozhestvennogo texta: psychollingvisticheskij aspect [A problem of meaning literary text: psycholinguistic aspect]. Novosibirsk. Novosibirsk State University. 1992. P. 14.
4. Tjupa V. I. Analiz chudozhestvennogo texta [An analysis of literary text]. Moscow. Publishing centre "Academy". 2008. P. 273.
5. Stepanov J. S. Jazyk i method. K sovremennoj philosophiji jazyka [A language and method. Revisiting modern philosophy of language]. Moscow. Languages of Russian culture. 1998. P. 674.
6. Chumak-Zhun I. I. Poeticheskij text v russkom lirichescom discurse contca XVIII - nachala XXI vekov [Poetic text in lyric discourse of fin. XVIII - XXI centuries]. Belgorod. Belgorod State University. 2009. P. 90.
7. Ozerova E. G. Russkij lirikoprozaicheskij text: discursivno-cognitivnyj aspect [Russian lyric-prose text: discoursive and cognitive aspects]. Belgorod. Belgorod State University. 2012. P. 72.
8. Bachtin M. M. Estetika slovesnogo tvorchestva [Esthetic of word's art]. Moscow. Art. 1986. P. 261.
9. Semenenko N. N. Russian proverbs: functions, semantics, pragmatics. Stary Oskol: Publishing house ROSA. 2011. P. 336 p.
10. Bytakova L. O. Otnoschenija "avtor - text" i postrojenije modeli avtorskogo soznanija [Relations "author -text" and modeling author's consciousness] // Language's being of and ethnos: psycholinguistic and cognitive aspects. Barnaul. 2000. P. 19.
11. Mandelstam, O. E. Sobranije sochinenij v 4-h tomah. Poezija i proza. T. 3. [Collected works issued in four volumes. V. 3. Poesy and prose]. Moscow. Art-Business-Center, 1994. P. 44.
12. Mandelstam, O. E. Op. cit. P. 55.
13. Mandelstam, O. E. Op. cit. P. 89.
14. Semenenko N. N. Op. cit. P. 29.
15. Fatejeva N. A. Intertext in the world of texts: counterpoint of intertextuality. Moscow. KomKniga. 2007. P. 19.
16. Mandelstam, O. E. Op. cit. P. 109.
17. Mandelstam O. E. Sobranije sochinenij v 4-h tomah. Poezija i proza. T. volumes. V. 1. Poesy and prose]. Moscow. Art-Business-Center, 1994. P. 37.
18. Mandelstam, O. E. Op. cit. P. 173.
19. Mandelstam O. E. Sobranije sochinenij v 4-h tomah. Poezija i proza. T. volumes. V. 2. Poesy and prose]. Moscow. Art-Business-Center, 1994. P. 461.
20. Mandelstam O. E. Sobranije sochinenij v 4-h tomah. Poezija i proza. T. volumes. V. 1. Poesy and prose]. Moscow. Art-Business-Center, 1994. P. 99.
21. Mandelstam, O. E. Sobranije sochinenij v 4-h tomah. Poezija i proza. T. volumes. V. 3. Poesy and prose]. Moscow. Art-Business-Center, 1994. P. 101.
22. Mandelstam O. E. Sobranije sochinenij v 4-h tomah. Poezija i proza. T. volumes. V. 2. Poesy and prose]. Moscow. Art-Business-Center, 1994. P. 461.
23. Mandelstam, O. E. Op. cit. P. 460.
24. Mandelstam, O. E. Sobranije sochinenij v 4-h tomah. Poezija i proza. T. volumes. V. 3. Poesy and prose]. Moscow. Art-Business-Center, 1994. P. 114.
25. Mandelstam, O. E. Op. cit. P. 111.
26. Mandelstam, O. E. Op. cit. P. 110.
27. Mandelstam, O. E. Op. cit. P. 111.
28. Alefirenko N. F. «Zhivoje» slovo: problemy funkcional'noj lingvistici [A "living" word: problems of functional linguistics]. Moscow. Flinta: Nauka. P. 250.
29. Bytakova L. O. Op. cit. P. 20.
30. Jocojama O. B. Cognitivnaja model' discursa i russkij porjadok slov [Cognitive model of discourse and Russian word order]. Moscow. Languages of Slavic culture. 2005. P. 41.
УДК 882/09
Н. В. Алексеева
«Ункрада» А. Ремизова - Н. Рериха: автономность и взаимопроникновение слова и краски
В статье исследуется проблема самодостаточности (автономности) и взаимопроникновения разных видов искусств. Материал исследования - «Трагедия о Иуде, принце Искариотском» А. Ремизова, картина Н. Рериха «Ункрада», «подпись» к картине «Ункрада» и одноименный лирический этюд из цикла «Жерлица дружинная» А. Ремизова. В анализе диалогических отношений наряду с традиционным литературоведческим инструментарием используется понятие «двойного кода» Р. Барта. Рассматриваются индивидуально неповторимые, специфически присущие литературе и живописи пути и средства изображения. При этом всякий раз под пером Ремизова и кистью Рериха рождается новое самодостаточное произведение искусства. В картине Н. Рериха Ункрада, героиня из «Трагедии о Иуде...», обрела характер романтически возвышенного символа. «Подпись» и лирический этюд Ремизова нагружают ее новыми смыслами. За рерихов-ским романтизированным «ликом древнего Севера» вставал осязаемый образ ремизовской многострадальной Руси. Проведенный анализ убеждает в том, что эстетическое двуединство диалога Ремизова - Рериха приводит к взаимообогащению живописного и словесного «языков» художественной культуры.
The article deals with the problem of the self-sufficiency (autonomy) and interpenetration of different types of arts. The object of investigation is A. Remizov's "Tragedy of Judas Iscariot Prince", N. Roerich's picture titled "Un-krada", Remizov's "signature" to picture titled "Uncrada" and identical title lyrical sketch of the series "Zherlitsy druzhina". Made use of traditional literary tool and Roland Barth's concept of "double code". Analyzed are the
1. [Collected works issued in four
2. [Collected works issued in four
1. [Collected works issued in four
3. [Collected works issued in four
2. [Collected works issued in four
3. [Collected works issued in four
© Алексеева Н. В., 2015 100
