Научная статья на тему 'Мифология визуального и акустического в коммуникативном поведении удмуртов'

Мифология визуального и акустического в коммуникативном поведении удмуртов Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
125
35
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ТРАДИЦИОННАЯ КУЛЬТУРА / КОММУНИКАТИВНОЕ ПОВЕДЕНИЕ / РИТУАЛЬНЫЙ КОНТЕКСТ / КОНСТРУИРОВАНИЕ ДИАЛОГА / УРОВНИ ОБОБЩЕНИЯ / ЯЗЫКОВЫЕ КЛИШЕ

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Владыкина Татьяна Григорьевна

Сквозь призму визуальной и акустической знаковых систем рассматриваются клишированные выражения удмуртского языка, связанные с архаическими представлениями о взаимоотношениях миров.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Visual and acoustic myths in Udmurts' communication

Clichés of Udmurt language connected with archaic notion about relations of man and parallel worlds are considered in the light of prism visual and acoustic system of the signs.

Текст научной работы на тему «Мифология визуального и акустического в коммуникативном поведении удмуртов»

_ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА_83_

ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2008. Вып. 1

УДК 398(471.5) (045) Т.Г. Владыкина

МИФОЛОГИЯ ВИЗУАЛЬНОГО И АКУСТИЧЕСКОГО В КОММУНИКАТИВНОМ ПОВЕДЕНИИ УДМУРТОВ1

Сквозь призму визуальной и акустической знаковых систем рассматриваются клишированные выражения удмуртского языка, связанные с архаическими представлениями о взаимоотношениях миров.

Ключевые слова: традиционная культура, коммуникативное поведение, ритуальный контекст, конструирование диалога, уровни обобщения, языковые клише.

Исследования в области коммуникативного поведения удмуртов пока весьма немногочисленны. Этот аспект социо- и психолингвистики привлёк внимание лингвистов при выявлении специфики речевого общения (Поздеева, Трофимова, Троянов, 1992). Культурологи заинтересовались им при попытке определить место континуума «высокого-низкого» контекста на основе анализа временных характеристик диалога [2]. Первое исследование частично учитывает данные традиционной культуры, второе - полностью выстраивается в рамках анализа текстов-диалогов современных носителей языка, но и здесь в выводах содержится мысль о том, что в коммуникативном поведении удмуртов до сих пор большую роль играют этнокультурные традиции.

Однако эти работы пока не определяют ситуацию ни в удмуртском языкознании, ни в сфере культурологи 2, ни в психологии творчества. Отчасти, возможно, оттого, что особенности коммуникативного поведения, зафиксированные в языке, нюансы которого часто не могут определить даже его носители, не улавливают и почти не воспринимают представители других культур, воспитанные в системе иных языков. Удмуртский язык в этом смысле - типичный показатель (и представитель!) финно-угорской ментальности, о его иллокутивности слагаются легенды [3]. Недаром именно эта черта становится сегодня одним из критериев в определении «контуров уральской философии»: «... одна из характерных особенностей, в отличие от языка других народов, подразумевая в первую очередь индоевропейские языки Европы, -

1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ «Электронная база данных по традиционной культуре народов Удмуртии» // «Образ России в современном мире». Проект № 06-04-03821в.

2 Об отдельных аспектах проблемы взаимосвязи структуры удмуртского языка с мен-тальностью его носителей см.: [6;7].

это так называемая тройная направленность... Это значит, что говорящий (1 лицо ед. ч.) излагает свой рассказ относительно места и момента речи, а также ... относительно слушающей его стороны» [5. С. 64].

Иллокутивность в общении финно-угров действительно играет очень большую роль, но говорить о ней как о чем-то исключительном, по-видимому, нет необходимости, поскольку эта особенность абсолютна для тех языков, которые очень близки к традиционной культуре и неразрывно с ней связаны. Во многих архаических традициях « ... в высказывании как адресованной реплике оказываются слиты по крайней мере три плана, или аспекта информации: кроме когнитивной (информации о предмете речи) оно несет еще и модальную информацию, передающую сведения об интенциях говорящего, о его «воле», о его отношении (причем не только к предмету речи, но и, что для нас особенно важно, к адресату), а также прагматическую (регулятивную) информацию, побуждающую адресата на предопределенное адресантом ответное действие» [8. С. 119; 14].

Претендующая, таким образом, на формульность «удмуртская» коммуникативная ситуация «два - пишем, три - в уме» определяет обыденный диалог, но ещё больше контекстуальных связей обретает общение ритуальное. Контекстами становятся все составляющие традиционной культуры, образуя единый гипертекст, выстраивающий диалоги и монологи коммуницирующих партнеров, в качестве которых в ритуале выступают не только люди, но и «представители» всех сфер, находящиеся за пределами непосредственного жизненного пространства человека. Это божества, духи, умершие предки, -вообще вся запредельная сфера (тупал).

Попытаемся проанализировать в этом ключе два устойчивых выражения: син/синмыз медаз усьы и пельыз медаз кыл. Оба они имеют одно значение: «чтобы не сглазить», но семантическое поле каждого из них отражает разный объем понятийной сферы. И не только по причине фиксации в выражениях двух органов восприятия («чтобы глаз [чей-то / его] не упал»), («чтобы ухо [чьё-то / его] не услышало»), но и потому, что, следуя логике традиционных представлений удмуртов об окружающем пространстве, здесь имплицитно выражены связи между «этим» и «тем/иным», «земным» и «запредельным», «своим» и «чужим» мирами. В первом случае «этот» мир, мир людей, созерцающий и созерцаемый/видимый, обладает энергетикой взгляда («Сьод син усем, горд син усем, вож син усем, чуж син усем... - букв.: «Черный глаз упал, красный глаз упал, зеленый глаз упал, желтый глаз упал.», где черный, красный, зеленый и желтый/желто-зеленый являются синонимами и относятся к одному семантическому ряду - черный = налитый кровью = желчный). Во втором случае - это «другой мир»: незрячий, слепой (ср.: маски с пустыми глазницами, закрывание глаз покойного монетами, ритуальные куколки без прорисовки лица; выражение синтэм кыль «слепая смерть»; на-

Мифология визуального и акустического... 85

ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2008. Вып. 1

родные игры со «слепыми» водящими и т.д.). У потустороннего мира совершенно иные органы восприятия, задействованы другие сенсорные зоны: обонятельная и слуховая. Потусторонний мир и «общается» с людьми с помощью акустических сигналов (ср.: разгадывание звуков при гаданиях на росстанях/перекрестках, подслушивание разговоров под окном во время Святок и др.), которые человек воспринимает как способ иноговорения: «В чувственно переживаемом мире, где естественное и вероятностное сливались, з в у ч а н и е было (разрядка моя. - Т.В.) одним из возможных, а порой и единственным свидетельством реальности физических объектов и фантомов воображения ... Безмолвие приравнивалось к небытию. Звук, напротив, был свойством жизни, и люди чутко вслушивались в звучание природы.»

[11. С. 145,146]. Таким образом, кажущиеся одинаковыми по смыслу выражения син медаз усьы и пельыз медаз кыл в контекстуальных связях оказываются совершенно разными. Второе гораздо богаче, потому что его семантическое поле мотивировано не только конкретикой акустического восприятия (как физиологически-визуального воздействия в первом), но абстрагировано по семантике, благодаря тому что слух как орган восприятия в человеческом мире априори связан с речью, словом. Отношение к слову как знаковой субстанции порождает различные виды иносказаний и заговорно-заклинательных жанров. При этом обряд, понятый «как диалогическое взаимодействие двух участников общения, теряет ... свой собственно «магический» компонент, но приобретает качество естественного семиотического процесса, в котором отправитель обряда стремится смоделировать с помощью цепочки знаков такую программу поведения или такую картину деятельности, которая, будучи полученной адресатом, обеспечит со стороны последнего желательную реакцию, спровоцировав его на выгодные для адресанта поступки [9. С. 122]. В таких контекстуальных лабиринтах выражение пельыз медаз кыл тождественно устойчивым словосочетаниям кылдэм ке (если суждено), гожтэм ке (если предначертано), Инмар ке сётиз (если Бог даст). Сравните в связи с этим русское «Ваши слова да Богу в уши».

В процессе размышления над семантикой вышеприведенных идиом «обнаружено» ещё одно «затерявшееся» в фольклорных текстах языковое клише, до сих пор почему-то не услышанное и не увиденное - кыл уськыты-ны. В словаре Т. Борисова оно приведено в буквальном значении -выронить слово [4]. Корпус удмуртско-русского словаря содержит два толкования: 1. Начать разговор; 2. Ославить, оклеветать [12]. Но самое главное значение -наслать порчу словом, изурочить (букв.: кинуть, бросить слово [чтобы «ушибить»]) - торый, упущено и должно занять свое место в новых словарях. Любопытно, что это выражение содержится уже в источниках конца XIX в. [1. С. 186], восполняя формулы недостающего звена триады архаической ментальности дело = слово = мысль и обозначая равенство выражений лэсь-

тыны/тупатыны (сделать/направить), кыл уськытыны (урочить), син усь-кытыны (сглазить) в значениях «наслать порчу действием», «наслать порчу словом», «наслать порчу взглядом». Такая логическая цепочка очень явственно обнаруживает эволюции ментальности и языка от конкретики к абстракции. Достаточно сравнить русские выражения урочить/изурочить (околдовать), сурочить (освободить от колдовства),рок (предсказание/судьба) [13. С. 168,169], употребляемое в заговорах выражение Урок! в значении «закреплять словом» с приведенными выше удмуртскими примерами, чтобы увидеть, как «многоканальное» воздействие/взаимодействие смещается к одному - акустическому, оставаясь в рамках речевой коммуникации. Удмуртские выражения при этом все еще несут в себе информацию о разновидностях насланной порчи, «именуя» каждую из них и получая, по-видимому, тем самым возможность воздействовать на нее, как в случаях с болезнями, когда каждый заговор обязательно содержит информацию о том, как «зовут» болезнь. Интересно, что одна из разновидностей конструкций удмуртских заговоров содержит открытую формулу «обнаружения имени» болезни: « - Нимыд кы-зьы?/ - Булыкен/ Кезеген/ Кыйсинэн пеллясько...» («Как тебя зовут?/ - Лихорадкой/ Ознобом/ «Змеиным глазом»-нарывом заговариваю-нашептываю...»). В родственном коми языке заговор обозначается термином нимкыв (имя-слово) [10]. В удмуртском языке ему соответствует выражение кылзэ тодэ (слово [нужное] знает). Налицо обобщенные варианты понимания заговора как формулы, с помощью которых заговаривающий находит, обретает власть над болезнью, колдуном. В языковых клише сохраняются реминисценции архаического сознания, верящего в успех лечения от «обретения» «имени» болезни, будь она наслана с помощью действия/жеста, слова как действия, то есть энергетикой слова, или физиологической энергетикой через взгляд (се-кыт син - тяжелый глаз), часть тела (секыт ки - тяжелая рука, секыт пыд -тяжелая нога), органы человека (секыт вирсэр - тяжелые сосуды). Для сравнения: секыт адями (тяжелый человек).

Рассмотренные языковые клише являются всего лишь малой частичкой целостного комплекса представлений народа о возможности выстраивания непроизвольных или волевых контактов с параллельными мирами посредством сенсорной или вербальной коммуникации. Хочется надеяться, что исследователи зарождающейся удмуртской психолингвистики та веранме пелязы понозы (букв.: положат сказанное мною в свои уши). Иначе говоря: «Видящий да увидит, слышащий да услышит».

Мифология визуального и акустического.

87

ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2008. Вып. 1

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Wihmann Y. Wotjakische Sprachproben, I: Lieder, Gebete und Zauberschprüche // JSFOu, XI. Helsingfors, 1893.

2. Rjabina E. Udmurdi vestluskäitmuse pohjaooni dialoogi ajalise üleshituse pohjal = [Черты удмуртского коммуникативного поведения на основе временных характеристик диалогов] : Magiisteri töö. Tallinn, 2007.

3. Ар-Серги В. «А вы и не спрашивали. ». Мои засечки удмуртским топором // Дружба народов. 2007. № 10.

4. Борисов Т.К. Удмурт кыллюкам. Ижевск, 1991.

5. Кадар Д. Контуры уральской философии. М., 2006.

6. Красильников А.Г. Картина мира, заданная языком // Вестн Удм. ун-та. 1995. № 2.

7. Красильников А.Г. Языковые структуры и «когнитивная инерция» магического миропонимания // Вестн Удм. ун-та. 1992. № 5.

8. Новик Е.С. Обряд и фольклор в сибирском шаманизме (Опыт сопоставления структур). М., 1984.

9. Новик Е.С. Архаические верования в свете межличностной коммуникации // Ис-торико-этнографические исследования по фольклору. М., 1994.

10. Панюков А.В. Этнолингвистический аспект изучения коми заговорной традиции: нимкыв видзем. Сыктывкар, 2003.

11. Сагалаев А.М., Октябрьская И.В. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Знак и ритуал. Новосибирск, 1990.

12. Удмурт-зуч словарь = (Удмуртско-русский словарь). М., 1983.

13. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1973. Т. 4.

14. Христофорова О.В. Логика толкований: Фольклор и моделирование поведения в архаических культурах / РГГУ. М., 1998.

Поступила в редакцию 30.01.08

T.G. Vladykina

Visual and acoustic myths in Udmurts' communication

Clich és of Udmurt language connected with archaic notion about relations of man and parallel worlds are considered in the light of prism visual and acoustic system of the signs.

Владыкина Татьяна Григорьевна

ГУ «Удмуртский институт истории, языка и литературы Уральского отделения Российской академии наук»,

ГОУВПО «Удмуртский государственный университет» 426004, Россия, г. Ижевск, ул. Ломоносова, 4 E-mail: vlad@ni.udm.ru

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.